Фото предоставлено Алексеем Бабием
В соответствии с приказом Роскомнадзора мы обязаны предварить этот текст следующим уведомлением: «ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ СОЗДАНО И РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА». Размер шрифта этого уведомления также регламентирован приказом Роскомнадзора. Иноагентом признан «Международный Мемориал», но не красноярский.
Какой вклад в победу в Великой Отечественной войне внесли репрессированные, остановились ли репрессии с началом войны, почему сегодня опасно изучать сталинский террор и как виртуальная реальность спасает от статуса иноагента? Обо всем этом «Сибирь. МБХ медиа» рассказал председатель красноярского отделения историко-просветительского общества «Мемориал» Алексей Бабий.
— Сталинские репрессии и победа в Великой Отечественной — темы, казалось бы, диаметрально противоположные, из разных дискурсов. С советских времен 9 Мая в официальных выступлениях перечисляли тех, кто «внес вклад в Победу». А репрессированные, о которых в таких речах, конечно, не вспоминают, внесли свой вклад?
— Конечно. Они трудились на заводах. Если говорить о Красноярском крае, чего стоит один «Норникель», который был построен на костях зэков, в том числе и осужденных по политическими статьям, и обслуживался в годы войны в основном заключенными. Никель требовался оборонной промышленности. В Красноярск эвакуировали оборудование заводов из западных районов страны. Развертыванием предприятий на новом месте тоже занимались заключенные. Например, они трудились на КрасМАШе, который выпускал зенитные пушки, минометы, авиабомбы и мины. Вся правобережная часть нынешнего Красноярска в годы войны была сплошной лагерной зоной. Там кроме КрасМаша находились Сибтяжмаш, Аффинажный завод, на которых работали заключенные, лесозавод, где трудились ссыльные: к раскулаченным крестьянам, которых ссылали сюда еще в 30-е годы, в начале сороковых добавились депортированные латыши и калмыки. Последние, выросшие в степях, не могли адаптироваться к таежным условиям и массово гибли.
Лесозаготовками на всей территории Красноярского края занимались ссыльные и заключенные Краслага.
В сельском хозяйстве трудились ссыльные и депортированные — немцы Поволжья, которых в Красноярском крае было больше 70 тысяч, и не только они. Не будем забывать, что это тоже были репрессированные.
— Если говорить о заключенных, каков был процент именно политических репрессированных?
— По «Норильлагу» у нас была возможность это отношение высчитать. Примерно 35−40 процентов — это политические, 58-я. Столько же «бытовиков». И где-то 25 процентов — уголовники. Думаю, такое соотношение было и в других лагерях Красноярского края.
— Существует стереотип: с началом Великой Отечественной политические репрессии почти остановились.
— Это миф, на котором во многом базируется современный неосталинизм. Действительно, пик репрессий пришелся на 1937−38 годы, но они и начались раньше 37-го, и не закончились в 38-м. Большевики не умели и не хотели решать проблемы ненасильственными методами. Поэтому репрессии меняли форму, направленность, но никуда не исчезали. С началом войны стали массово сажать «за распространение слухов». В СССР «за измену родине» были расстреляны или осуждены сотни тысяч, большинство из которых, конечно, никакими предателями не были. Начались массовые репрессии против целых народов, чего до войны, в общем-то, не было. И по 58-ой продолжали сажать. Чекисты-то никуда не делись, и они «трудились» и на фронте, и в тылу.
— Политзэки радовались победе? После 9 мая 1945 года в их жизни что-то изменилось?
— Радовались. Большинство репрессированных — обычные советские люди, которые никогда не боролись с властью. Многие из них в годы войны просились на фронт. Репрессированные надеялись, что после победы улучшатся условия содержания, а может быть, их даже совсем отпустят. Но этого не произошло.
В лагерях появилось много фронтовиков. Они рассчитывали на смягчение политического режима в стране в качестве награды за победу. Надеялись, например, что отменят колхозы. На фронте они чувствовали себя свободно, и вернувшись стали неосмотрительны в речах. И их гребли по 58-ой статье.
В Норильском восстании в Горлаге 1953 года наиболее активно участвовали украинцы, прибалты и фронтовики. Эти три категории оказались самыми свободолюбивыми.
Листовка каторжан Горлага во время Норильского восстания 1953 г. / Архив РУ ФСБ
РФ по Красноярскому краю /
— В нынешнем году вы начали серию публикаций, посвященную 33-летию Красноярского «Мемориала». Дата некруглая. В стране все больше организаций, которым цепляют ярлык «иноагентов». Вы ждете разгрома и торопитесь подвести итоги?
— Нет. Просто последние пять лет я разбираю архивы Красноярского «Мемориала». Находятся документы, касающиеся истории нашей организации, о которых я уже и сам успел забыть. Захотелось вспомнить, написать. Хотя перспективы у нас, как и у многих общественных организаций, нерадостные. Статус иноагента нашей красноярской организации не так просто навязать. Мы уже лет пятнадцать не берем даже российские гранты, не говоря о зарубежных. Зарплат у нас никогда не было, мы волонтерская организация. Но если захотят объявить иноагентом — объявят. Как было с ФБК, которому какой-то непонятный испанец взял и переслал, условно говоря, 50 рублей.
Но мы виртуализируемся. У нас 11 постоянных и около 30 время от времени сотрудничающих волонтеров. Многие живут не в Красноярском крае, а в других регионах России или за рубежом — в Израиле, в Канаде. Наш архив уже в значительной степени оцифрован, и находится «в облаке». Волонтеры набирают на компьютере текст отсканированных рукописных документов для размещения на нашем сайте. Сейчас есть комната 18 кв. м. где хранится бумажный архив. Когда оцифруем все, эта комнатка будет не нужна. Мы уже договорились передать бумажные документы на хранение в Госархив. Если придется ликвидировать Красноярский «Мемориал» как юрлицо, все равно продолжим работать — без помещения, без денег, без членства. Не надо будет отчитываться перед Минюстом и налоговой. Мне кажется, это замечательный путь: все сидим по домам за своими компьютерами, и каждый делает, что может. Если государство этому «поспособствует» — пойдем по этому пути быстрее.
— Сколько имен репрессированных в базе данных Красноярского «Мемориала»? Сколько еще предстоит выявить?
— За 20 лет с момента выхода закона о реабилитации местное ГУВД выдало порядка 600 тысяч справок о реабилитации, это только те, на кого документы нашлись. Это — железная цифра. По нашим данным, общее число отправленных в лагеря Красноярского края по 58-ой статье, сосланных, раскулаченных, депортированных — не меньше миллиона. У нас в базе данных сейчас 200 тысяч человек. Надо еще четыре раза по столько. 20 лет назад мы бы пошли в ГУВД и попросили эти сведения, но законы изменились, и сейчас нам их уже не дадут, к сожалению. Но информация, которую нам удалось собрать, нуждается в систематизации и обработке. Этим мы и занимаемся, пока нет свободного доступа к архивам. На мой век работы хватит.
— Лет восемь назад в Кемерове я стал свидетелем патриотического мероприятия для школьников. Организаторы привели к детишкам ветерана ГБ, которому было уже за девяносто. Школьники встретили его овациями, как какого-нибудь космонавта. В Красноярске что-нибудь подобное происходит?
— О таких случаях не знаю. Другое дело, что «Мемориал» перестали приглашать в школы. 15 лет назад я выступал в школах раз в месяц, а в последние 5−6 лет просто не зовут. Это исходит от самих директоров школ. Даже те из них, кто хорошо к нам относится, осторожничают. Международный «Мемориал» признан иноагентом.
— Какова сегодня структура «Мемориала»?
— Существует международное общество «Мемориал», учредителями которой является целый ряд самостоятельных юридических лиц. Среди этих юрлиц есть занимающиеся правозащитой — в первую очередь правозащитный центр «Мемориал». Наша красноярская организация тоже является соучредителем международного «Мемориала», но мы — историко-просветительское общество. В свое время мы защищали права жертв политических репрессий и их родственников, в частности, занимались вопросами получения льгот. Но их получили уже все, кому они полагались.
— Насколько изучена тема сталинских репрессий? Остались ли еще «белые пятна»?
— В 90-е и в начале двухтысячных московские и новосибирские историки поработали очень хорошо. Опубликован, в том числе и в интернете, серьезный массив документов, монографий и мемуаров. Появилась какая-то статистика, прояснились масштаб Большого террора и его механизмы. Если говорить о Красноярске, мы в рамках «Книги Памяти» опубликовали много работ историков; вышла серия воспоминаний о Норильске. Но некоторые проблемы остались в стороне. Например, когда я занимался раскулаченными, обнаружил, что тема лишенцев практически не исследована — и в Красноярском крае, и в целом в СССР. Да и темой раскулаченных мало занимались.
Далеко не все найденные документы введены в научный оборот. Работа по осмыслению сталинских репрессии сделана только наполовину. Красноярский «Мемориал» хотел бы сотрудничать не только с волонтерами, но и с профессиональными историками, которые могли бы составлять исторические справки по хранящимся у нас делам. Но тема сталинских репрессий, популярная в 90-е, сейчас сделалась для историков опасной: можно и по голове получить (в фигуральном смысле).
— Лишенцев вы причисляете к репрессированным?
— Лишенцы — это лишенные избирательных прав. До 1927 года это была просто люстрация, которая коснулась торговцев, царских чиновников. А после 27-го года — это уже сворачивание НЭПа и прелюдия к раскулачиванию. В лишенцы автоматически попадал любой, кто хоть как-то использовал наемный труд. Уничтожение частников, частного бизнеса стало политической задачей. Их понуждали к разорению. Статус лишенца распространялся не только на главу, но и на всех совершеннолетних членов семьи. На территории Красноярского края было минимум 25 тыс. семей лишенцев. Это 50−100 тыс. человек.
— Чем вы объясняете возрождение культа Сталина в последние годы?
— Во многом это происходит от незнания. В 2005 году в Красноярске хотели поставить памятник Сталину. Мы в центре города собирали подписи против. К нам подходили люди и спрашивали: «А где можно подписаться „за“?. Пришел бы Сталин, он бы всех вот этих перестрелял!», — и показывали на мэрию.
Из доклада Хрущева на ХХ съезде многие поняли, что сталинские репрессии были направлены только против высокопоставленных чиновников. Этот стереотип жив до сих пор, в него верят даже образованные люди. Пока сохраняется этот стереотип, ничего не изменится. Последние 15 лет я не устаю повторять, что Хрущев сказал не всю правду. Жертвами репрессий стали, главным образом, простые люди. Больше всего пострадало крестьян.
— Правомерно ли сравнивать сегодняшние репрессии со сталинскими?
— У них тот же источник. Репрессии, именуемые сталинскими, я бы назвал большевистскими. При Сталине они были масштабнее и жестче, но существовали и до него, и после.
Почему репрессии проводились? Большевики незаконно захватили власть. И произошло это не в октябре 1917-го, а в январе 1918-го, когда разогнали Учредительное собрание, которое должно было выработать Конституцию и провести выборы в представительные органы. После этого большевики могли удержать власть только одним путем: уничтожать недовольных, осуществлять репрессии. Сейчас тот же механизм. Власть узурпирована. Представители власти перед выбором: либо отдать власть, и тогда понятно, какие для них будут последствия, либо действовать всё жестче. Поэтому уничтожаются любые горизонтальные структуры — НКО, независимый бизнес и так далее. Во власти сейчас разные люди, в том числе и те, кому все это не нравится. Но их, как и большевиков 100 лет назад — хороших и плохих, злых и добрых — логика узурпированной власти неизбежно приводит к необходимости репрессий. Сталин — это вывеска. Он — только один из архитекторов системы, которая существует до сих пор.
Андрей Новашов