Автор: Купава Андрей, 11 класс
Красноярский край, Ачинский район, пос.Горный,
Горная средняя школа
Руководитель: Шалаганова Елена Евгеньевна,
учитель истории
2001 г.
1. У них не было выбора.
2. Воспоминания о том тяжелом времени:
а) боевое крещение;
б) место казни красноармейцев неподалеку от Ружино;
в) отчаянная защита Украинской земли сибиряками.
3. Сражения в Полтавской области и плен:
а) танковые атаки противника;
б) «Я не мог умереть лежа»;
в) страшная жизнь в лагере.
4. Побег из плена.
5. Кто говорит о будущем, тот не имеет права забывать о прошлом.
Ветераны войны… Сегодня мы обращаемся к ним с вопросом «Как жить». Мы хотим услышать ответ от них, видевших это. Всматриваемся в их лицо, затушеванные временем и говорим: «Мы хотели быть с вами». Потому что они знали, что делали, и им не из чего было выбирать. Когда началось это, они пошли навстречу и сделали все, что смогли. Сейчас мы думаем, что мы поступили бы точно также. Иной раз кажется, что им было проще, потому что у них не было выбора. Эгоистически завидуя им, мы забываем, что завидовать может только тот, кто не был там. Там на войне…
Гордимся тем, что мы, люди XX века, а чем гордиться? Может быть тем, что слово «война» не пугает нас, не вызывает никаких эмоций, оставляет всех нас равнодушными к тем людям, которые отдали самое ценное – Жизнь за нас с вами! Вся эта бездушность и отупелость переходит из поколения в поколение. «Вымирает» понемногу РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК. Мало его остается в каждом из нас. Я не был там, на войне, но рассказы моего деда, который побывал на фронте, запечатлелись в моей памяти:
На войну меня забрали в июне 1941 года – мальчишки мы тогда еще были, молодые, веселые и здоровые.
Четыре месяца до этого мы с другом проучились в «Полковой школе», вышли оттуда сержантами. Гордо пришли в пункт призыва, дескать, посмотрите на нас, мы не просто рядовые, мы – сержанты. И пацаны нам завидовали, нам это придавало еще большей уверенности в себе. О войне мы думали, как о том интересном и сложном сражении, в котором можно показать свою силу и храбрость. Отличиться, стать знаменитым на всю страну. И вот я еду на фронт и думаю: «Техника у немцев сильная, армия тоже ничего себе, черт возьми, с таким противником даже интересно подраться и наломать им бока. Мы тоже в 41-м году не лыком шиты». Признаться, особой честности я от этого противника не ждал, какая уж там честность, когда имеешь дело с фашизмом, но никогда не думал, что придется воевать с такой бессовестной сволочью, какой оказалась немецкая армия. Ну, да об этом после...
В конце июля наша часть прибыла на фронт. В бой вступили рано утром, в 4 часа. Сначала в новинку-то было, странновато малость. Минометами они нас сильно одолевали, но к вечеру освоились мы немного и дали им по зубам – выбили из одной деревушки. В этом же бою захватили группу из 15 человек. Помню, как сейчас. Привели их испуганных, бледных; бойцы к этому времени остыли от боя, и вот каждый из них тащит пленным всё, что может: кто котелок щей, кто табаку или папирос, кто чаем угощает. По спинам их похлопывали, за что, мол, воюете, камрады...
Один боец-кадровик смотрел-смотрел на эту трогательную картину и говорит: «Слюни вы распустили с этими друзьями. Здесь они все камрады, а вы бы посмотрели, что эти камрады делают там, за линией фронта, и как они с нашими ранеными и с мирным населением обращаются». Сказал, словно ковш холодной воды на нас вылил, и ушел.
Вскоре перешли мы в наступление и тут действительно насмотрелись. Сожженные дотла деревни, сотни расстрелянных женщин, детей, стариков, изуродованные трупы попавших в плен красноармейцев, изнасилованных и зверски убитых женщин, девушек и девочек-подростков.
Особенно одна осталась у меня в памяти. Ей было лет 11, она, как видно, шла в школу; фашисты поймали её, затащили на огород, изнасиловали и убили. Она лежала в помятой картофельной ботве, маленькая девочка, почти ребенок, а кругом валялись залитые кровью ученические тетради и учебники...
Лицо её было изрублено тесаком, в руке сжимала она раскрытую школьную сумку. Мы накрыли тело плащ-палаткой и стояли молча. Потом бойцы также молча разошлись, а я стоял и помню как чей-то голос шептал: «Барков. Физическая география, учебник для неполной средней школы и средней школы». Боец это прочитал на одном из учебников, валявшихся там же в траве...
Это было неподалеку от Ружино, а около Сквиры в овраге мы наткнулись на место казни, где захваченных в плен красноармейцев мучили. Приходилось вам бывать в мясных лавках? Ну, вот так примерно выглядело это место... На ветвях деревьев, поросших по оврагу, висели окровавленные туловища без рук, без ног, со снятой до половины кожей... Отдельной кучей было свалено на дне оврага 8 человек убитых. Там нельзя было понять, кому из замученных что принадлежит, лежала просто куча крупно нарубленного мяса, а сверху - стопкой, как надвинутые одна на другую тарелки, 8 красноармейских пилоток... Вы думаете, можно рассказать словами обо всем, что проходилось видеть? Нельзя! Нет таких слов. Это надо видеть самому.
Вы понимаете, что мы озверели, насмотревшись на все, что творили фашисты, да иначе не могло быть. Все мы понимали, что имеем дело не с людьми, а с какими-то осатаневшими от крови собачьими выродками. Оказалось, что немцы с такой же тщательностью, с какой когда-то делали станки и машины теперь убивают, насилуют и казнят наших людей. Потом мы снова отступали, но дрались как черти! В нашей роте почти все бойцы были сибиряки. Однако украинскую землю мы защищали прямо-таки отчаянно. Много моих земляков погибло на Украине, а немцев мы положили еще больше. Что ж, мы отходили, но духу им давали неплохо.
Хорошая земля на Украине и природа там чудесная. Каждое село и деревушка казались нам родными, может быть, потом что, не скупясь, проливали мы там свою кровь, а кровь ведь, как говорят, роднит... И вот оставляешь какое-нибудь село, а сердце щемит и щемит как проклятое, жалко было, просто до боли жалко! Уходим и в глаза друг другу не глядим.
...Не думал я тогда, что придется побывать у немцев в плену, однако пришлось. В сентябре я был первый раз ранен, но остался в строю. А 21 в бою под Денисовкой Полтавской области я был ранен вторично и взят в плен.
Немецкие танки прорвались на нашем левом фланге, следом за ними потекла пехота. Мы с боем выходили из окружения. В этот день наша рота понесла очень большие потери. Два раза мы отбили танковые атаки противника, сожгли и подбили 6 танков и одну бронемашину, уложили на кукурузном поле человек 120 гитлеровцев, а потом они подтянули минометные батареи, и мы вынуждены были оставить высотку, которую держали с полудня до 4-х часов. С утра было жарко. В небе ни облачка, а солнце палило так, что буквально нечем было дышать. Мины ложились страшно густо, и, помню, пить хотелось до того, что у бойцов губы чернели от жажды, а я поддерживал своих друзей каким-то чужим, окончательно осипшим голосом. Мы перебегали по лощине, когда впереди меня разорвалась мина. Кажется, я успел увидеть столб черной земли и пыли, и это - все. Осколок мины попал мне в правую ногу.
Не помню, сколько я пролежал без сознания, но очнулся от топота чьих-то ног. Приподнял голову и увидел, что лежу не на том месте, где упал. Гимнастерки на мне нет, а нога наспех кем-то перевязана. Нет и каски на голове. Мгновенно я подумал, что мои бойцы тащили меня на ходу и перевязывали, и я надеялся увидеть своих, когда с трудом поднял голову. Но ко мне бежали не свои, а немцы. Это топот их ног вернул мне сознание. Я увидел их очень отчетливо, как в хорошем кино. Я пошарил вокруг руками. Около меня не было оружия: ни нагана, ни винтовки, даже гранаты не было. Планшетку и оружие кто-то из наших снял с меня.
«Вот и смерть», - подумал я. О чем я еще думал в этот момент?!
Немцы уже были близко, очень близко и мне не хотелось умирать лежа. Просто я не хотел, не мог умереть лежа, понятно? Я собрал все силы и встал на колени, касаясь руками земли. Когда они подбежали ко мне, я уже стоял на ногах. Стоял и качался и ужасно боялся, что вот сейчас опять упаду, и они меня заколют лежачего. Ни одного лица я не помню. Они стояли вокруг меня, что-то говорили и смеялись. Я сказал: «Ну, убивайте, сволочи! Убивайте, а то я сейчас упаду». Один из них ударил меня прикладом по шее, я упал, но тотчас снова встал. Они засмеялись, и один из них махнул рукой - иди, мол, вперед. Я пошел. Вся нога у меня была в засохшей крови, из раны все бежала и бежала кровь, очень теплая и липкая, плечо тоже болело, я не мог поднять правую руку. Помню, что мне очень хотелось лечь и никуда не идти, но я все же шел...
Нет, я вовсе не хотел умирать и тем более - оставаться в плену. С великим трудом, преодолевая головокружение и тошноту, я шел, значит, я был жив и мог еще действовать. Ох, как меня томила жажда! Вo рту у меня спеклось, и все время, пока мои ноги шли, перед глазами колыхалась какая-то черная штора. Я был почти без сознания, но шел и думал: «Как только напьюсь и чуточку отдохну, - убегу!».
На опушке рощи нас всех, попавших в плен, собрали и построили. Все это были бойцы из соседней части. Из нашего полка я угадал только двух красноармейцев. Большинство пленных было ранено. Немецкий лейтенант на плохом русском языке спросил есть ли среди нас комиссары и командиры. Все молчали. Тогда он еще раз сказал: «Комиссары и офицеры идут вперед два шага». Никто из строя не вышел.
Лейтенант медленно пошел перед строем и отобрал человек 15, по виду похожих на евреев. У каждого он спрашивал: «Юде?» - и, не дожидаясь ответа, приказывал выходить из строя. Среди отобранных им были и евреи, и армяне, и просто русские, но смуглые лицом и черноволосые. Всех их отвели немного в сторону и расстреляли на наших глазах из автоматов. Потом нас всех обыскали и отобрали бумажники и все, что было из личных вещей. Я никогда не носил партбилета в бумажнике, боялся потерять; он был у меня во внутреннем кармане брюк, и его при обыске не нашли. Все же человек - удивительное создание: я твердо знал, что жизнь моя - на волоске, что если меня не убьют при попытке к бегству, то все равно убьют по дороге, так как от сильной потери крови я едва ли мог бы идти наравне с остальными, но когда обыск кончился и партбилет остался при мне, я так обрадовался, что даже про жажду забыл!
Нас построили в походную колонну и погнали на Запад. По сторонам дороги шел довольно сильный конвой и ехало человек 10 немецких мотоциклистов. Гнали нас быстрым шагом, и силы мои приходили к концу, два раза я падал, вставал и шел, потому что знал, что, если пролежу лишнюю минуту и колонна пройдет, меня пристрелят там же, на дороге. Так произошло с шедшим впереди меня сержантом. Он был ранен очень тяжело и шел с трудом, стоная, иногда даже вскрикивая от боли. Прошли с километр, и тут он громко сказал: «Нет, не могу. Прощайте, товарищи!» - и сел среди дороги.
Его пытались на ходу поднять, поставить на ноги, но он с ног опускался на землю. Как во сне помню его очень бледное молодое лицо, нахмуренные брови и мокрые от слез глаза... Колонна прошла. Он остался позади. Я оглянулся и увидел как мотоциклист подъехал к нему вплотную, не слезая с седла, вынул из кобуры пистолет, приставил к уху сержанта и выстрелил. Пока дошли до лагеря немцы пристрелили еще нескольких отставших красноармейцев...
Лагерь был густо огорожен колючей проволокой, внутри плечом к плечу стояли пленные. Сказать, что этот лагерь был адом, - значит ничего не сказать. Уборной не было. Люди испражнялись здесь же, и стояли и лежали в грязи и в зловонной жижи. Наиболее ослабевшие вообще уже не вставали. Воду и пищу давали раз в сутки. Кружку воды и горсть сырого проса или прелого подсолнуха, вот и все. Иной день совсем забывали что-либо дать...
Дня через два пошли сильные дожди. Грязь в лагере растолкли так, что бродили в ней по колено. Утром от намокших людей шел пар, словно от лошадей, а дождь лил не переставая... Каждую ночь умирали по нескольку десятков человек. Все мы слабели от недоедания с каждым днем. Меня вдобавок мучили раны.
На 6-е сутки я почувствовал, что у меня еще сильнее заболела нога. Началось нагноение. Потом появился дурной запах. Рядом с лагерем были колхозные конюшни, в которых лежали тяжело раненые красноармейцы. Утром я обратился к унтеру из охраны и переводчика: «Сейчас раздача пищи. Раздача будет происходить с левой стороны». Ефрейтор уходит. У левой стороны огорожи толпятся все, кто в состоянии стоять на ногах. Ждем час, два, три. Сотни дрожащих живых скелетов стоят на пронизывающем ветру. Стоят и ждут. И вдруг на противоположной стороне быстро появляются немцы. Они бросают через проволоку куски нарубленной конины. Вся толпа, понукаемая голодом, шарахается туда, около кусков измазанной в грязи конины идет свалка.
Немцы хохочут во все горло, а затем резко звучит длинная пулеметная очередь. Крики и стоны. Пленные отбегают к левой стороне огорожи, а на земле остаются убитые и раненые. Высокий обер-лейтенант - начальник лагеря - подходит с переводчиком к проволоке и говорит, еле сдерживаясь от смеха: «При раздаче пищи произошли возмутительные беспорядки. Если это повторится, я прикажу вас, русских свиней, расстреливать беспощадно! Убрать убитых и раненых!» Немецкие солдаты, толпящиеся сзади начальника лагеря, просто умирают со смеху. Им по душе «остроумная» выходка их начальника.
Мы молча вытаскиваем из лагеря убитых, хороним их неподалеку в овраге.
Били в этом лагере кулаками, палками, прикладами. Били так просто, от скуки или для развлечений. Рана моя затянулась, потом, наверное, от вечной сырости и побоев снова открылась и болела нестерпимо. Но я все еще жил и не терял надежды на выздоровление и избавления от плена... Спали мы прямо в грязи, не было ни соломенных подстилок, ничего. Собьемся в тесную кучу, лежим. Всю ночь идет тихая возня: зябнут те, которые лежат на самом низу в грязи, зябнут и те, которые находятся наверху. Это был не сон, а горькая мука.
Так шли дни. С каждым его приходом я слабел все сильней. Теперь меня мог бы свалить на землю и ребенок. Иногда я с ужасом смотрел на свои обтянутые одной кожей высохшие руки и думал: «Как же я уйду отсюда?» Вот тогда я проклинал себя за то, что не попытался бежать в первые же дни. Что ж, если бы убили тогда, не мучился бы так страшно теперь.
Пришла зима. Мы разгребали снег, спали на мерзлой земле... Наконец было объявлено, что через несколько дней нас отправят на работу. Все ожидали! У каждого проснулась хоть слабенькая, но надежда, что может быть удастся бежать.
В эту ночь было тихо, но морозно. Перед рассветом мы услышали орудийный гул. Все вокруг меня зашевелилось. А когда гул повторился, вдруг кто-то громко сказал: «Товарищи, наши наступают!»
И тут произошло что-то невообразимое. Весь лагерь поднялся на ноги, как по команде! Встали даже те, которые не поднимались по нескольку дней. Вокруг слышался горячий шепот и подавленные рыдания... Кто-то плакал рядом со мной по-женски навзрыд...
Часовые открыли стрельбу по нам из пулеметов и автоматов, раздалась команда: «Лежать!» Я лежал, вдавив тело в снег, и плакал как ребенок. Но это были слезы не только радости, но и гордости за наш народ. Немцы могли убить нас, обезоруженных и обессилевших от голода. Могли замучить, но сломить наш дух не могли, и никогда не сломить! Не на тех напали, это я прямо скажу.
Вы спрашиваете как мне удалось бежать? Сейчас расскажу. Вскоре после того, как услышали мы ночью орудийный гул, нас отправили на работу по строительству укреплений.
Морозы сменились оттепелью. Снова было тоже, что и в начале: истощенные люди падали, их пристреливали и бросали по дороге... Укрепления строились в лесу. Немцы значительно усилили охрану, выдали нам лопаты. Нет, не строить им укрепления, а разрушать я хотел! Через несколько дней, вечером, я решился: вылез из ямы, которую мы рыли, взял лопату, подошел к охраннику... До этого я приметил, что остальные немцы находятся у рва и все, кроме того, который наблюдал за нашей группой, поблизости никого не было: «У меня сломалась лопата... Вот посмотрите», - бормотал я, приближаясь к солдату. На какой-то миг мелькнула у меня мысль, что если не хватит сил, я не свалю его с первого удара, - я погиб. Немец, видимо, что-то заметил в выражении моего лица. Он сделал движение плечом, снимая ремень автомата, и тогда я нанес удар лопатой ему по лицу. Я не мог ударить его по голове, на нем была каска. Сил все же у меня хватило, немец без крика упал навзничь.
В руках у меня автомат и три обоймы. Бегу! И тут оказало, что бегать я не могу. Нет сил! Остановился, перевел дух и снова еле-еле тронулся в путь. За оврагом лес был гуще, и я стремился туда. Уже не помню, сколько раз падал, вставал, снова падал... Но с каждой минутой уходил все дальше. Всхлипывая и задыхаясь от усталости, пробирался я по чащи, когда далеко сзади застучали очереди автоматов и послышался крик. Теперь поймать меня было нелегко.
Ночевал в лесу. Какая-то деревня была от меня в полукилометре, но я боялся туда идти, опасаясь нарваться на немцев.
На другой день меня подобрали партизаны, и после того как я окреп и набрался сил, направили в действующую армию. Она вела наступательные бои, и солдаты были уверены, что несмотря ни на что, враг будет разгромлен, они это чувствовали всем сердцем. Мы гоним немцев по дорогам и бездорожью, по полям, где проходят машины, где дьявольски трудно идти, - но ведь когда ты идешь вперед, то у тебя появляется какая-то небывалая сила, которое дыхание.
Мы навязываем немцам свою волю, мы становимся хозяевами положения. Они будут выходить из окружения через сожженные села, через непроходимые леса и их будут убивать не только из автоматов и орудий, их будут убивать по дороге женщины и старики кольями и вилами. Пусть не рассчитывают на пощаду. Мы научились побеждать, но эта наука далась слишком дорогой и жесткой ценой, чтобы щадить врага...
Победа меня застала на острове Рюген в Германии.
9 мая 2001 г. По улице идут ветераны. Я вглядываюсь в их лица, но не вижу знакомого лица. Не вижу того, кто поведал нам многое. Хоть он и не дожил до этого дня, но его душа останется всегда с нами в его воспоминаниях. Я наблюдаю за ними, за ветеранами войны и вижу слезы на их глазах. Это слезы радости от встреч с боевыми товарищами, которых с каждым годом, с каждым днем становится все меньше. Их воспоминания звучат как предостережение, как обвинение тем, кто развязывает войну, будь она 50 лет назад или сегодня, или готовится...
А мы - будущее поколение, с годами все больше и больше постигаем бессмертный подвиг советского народа в войне, его величайшую жертву, принесенную на алтарь Победы.
Кто думает о прошлом, то имеет в виду и будущее. Кто говорит о будущем, тот не имеет права забывать о прошлом.
Встречайте трепетную
весну, люди земли!
Убейте войну и прокляните
Войну, люди земли!
Мечту пронесите через
Годы и жизнью наполните.
Но о тех, кто уже не придет
никогда
Заклинаю – помните!
Р.Рождественский
1. Бобылев Н.Н. "Великая Отечественная война". Москва. "Известие", 1970 г.,
стр.41-50.
2. Д.Гай, В.Снегирев. "Вторжение". Москва. "Наука", 1960 г., стр.1-2.
3. Кривецкий А. "Публицистика Победы". Москва. "Наука", 1990 г., стр.10.
4. Липецкий С.В. "1418 дней войны" (из воспоминаний о Великой Отечественной
войне). Ленинград. "Наука", 1984 г., стр.19.
5. Филиппова А.Г. "Удачная война". Москва, 1990 г., стр.115.
6. Материалы школьного музея.
/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»