Выполнил: Вишняков Алексей Николаевич, ученик 11 класса школы № 38 г.Красноярск
2002 г.
Пылинки мира - это люди,
На миг у вечности в гостях,
Но параллели наших судеб
Пересекаются в веках
В «Толковом словаре русского языка» С.И.Ожегова слово «судьба» имеет несколько значений:
Я решил, что для выполнения работы « Человек в истории. Россия XX век» больше всего подходит значение «жизненный путь человека». В XX веке жили мои прадедушки и прабабушки, дедушки и бабушки, дяди и тети, папа и мама, братья и сестры. Первоначально я хотел посвятить работу только своему деду Геннадию Александровичу Шеметову, его воспоминаниям о детских и юношеских годах, то есть тому периоду времени, когда его тогдашний возраст был близок моему сегодняшнему. Мне хотелось почувствовать атмосферу того времени, ощутить свою близость людям той эпохи, понять их переживания и мысли, дела и поступки. Однако уже в ходе работы я понял, что ограничиться только выбранным промежутком времени будет недостаточно, необходимо расширить временные рамки и круг событий и людей, близких и родных мне, чьи судьбы повлияли на судьбу деда, которые оказывают влияние и на мою судьбу. Так я подошел к самому началу XX века, к тому рубежу, когда совсем юными были мои прабабушки и прадедушки и, как я сейчас, стояли перед выбором жизненного пути, своей судьбы. Перед выбором судьбы стояла тогда и Россия. И перед ними, как и передо мной сейчас, чистым листом бумаги лежал новый век.
Я не застал в живых своих прабабушек и прадедушек, я видел их только на фотографиях в старых семейных альбомах, бережно хранящихся в нашей семье. Представить их я могу только по воспоминаниям их детей и внуков, моих дедушек и бабушек, родителей, да по тем немногим документам и вещам, которые еще сохранились. А их не так уж много: прабабушкины вышивки, прадедушкин портсигар, ордена и медали, старинная Библия. Мои прабабушки и прадедушки принадлежали разным социальным слоям, имели разный уровень образования. Они жили так, как могли и считали нужным и правильным, несмотря ни на что растили и воспитывали детей, стремясь, чтобы те стали достойными людьми. Они не кривили душой. Они были просто людьми своего времени. Я посвящаю свою работу всем им.
Как судьбы людей зависят от судьбы страны, в которой они живут, так и страна не может обойтись без людей, живущих в ней.
Судьбы людей - судьба страны - параллели, неразрывно связанные между собой, параллели которые пересекаются.
Моя работа написана, в основном, по устным воспоминаниям Геннадия Александровича Шеметова, моего деда по материнской линии, бывшего декана Новокузнецкого Педагогического Университета, кандидата географических наук. К огромному сожалению, в мае 2002 года дедушка скоропостижно скончался от инсульта.
...Старинный Троицкосавск переходил из рук в руки. Ранним утром осторожные обыватели выглядывали из окон, прислушивались и спрашивали у соседей, кто нынче у власти. Зеленые, белые, красные или голубые в полоску. Нынче на рассвете из-за границы пришли китайцы, войско которых, обутое в тапочки, выглядело смешно. Рассыпавшись по городу, завоеватели увлеклись поисками добычи и не сразу разглядели, как после стремительного броска на окраине города показалась красная казацкая конница, сразу ринувшаяся в бой. Спасаясь от разящих шашек, китайцы помчались к границе, благо она была в двух шагах. Поле бегства быстро покрылось окровавленными трупами и огромным количеством тапочек, потерянных убегавшими китайцами. Большинство из них благополучно достигло границы, которую красные конники не пересекали.
Начались обычные хлопоты, связанные с обустройством, захоронением трупов, розысками фуража для коней. Были срочно мобилизованы горожане с лошадьми для сбора тапочек, которые тут же отправляли на запад.
На житье к Байбородиным был определен молоденький солдатик, тихий, вежливый и скромный. Мальчики уехали подбирать тапочки. Вечером натопили баню, последним в нее пригласили гостя и стали ждать его к ужину. Однако он не спешил, и обеспокоенные хозяева пошли узнать, в чем дело. А постоялец не только помылся, но и постирал всю свою одежду, поэтому сидел и ждал, когда она просохнет...
Семья Байбородиных состояла из родителей и шести детей. Трое других детей умерли еще во младенчестве. Глава семьи - Фирс Степанович Байбородин родился в 1875 году, в семье зажиточного мещанина, окончил классическую гимназию, а затем и учительскую семинарию в Иркутске, стал инспектором учебных заведений при областном управлении школьных дел Забайкальской области. Всю свою жизнь Фирс Степанович посвятил развитию народного образования в Восточной Сибири, занимался и начальной школой, и средними учебными заведениями, и национальными школами.
Фирс Степанович рано овдовел, его первая жена погибла в родах. Вторично он женился в 1900 году на Аграфене Михайловне, которой было шестнадцать лет, и которая годилась мужу в дочери. За двадцать лет их брака Аграфена Михайловна родила девятерых детей, пережила смерть троих и воспитала остальных. Считалась она женой почтенного мещанина, домохозяйкой, но трудилась, не покладая рук, едва сводя концы с концами. Старенькая швейная машинка, прялка, большое, не отличавшееся от крестьянского, подворье, помогали пополнять семейный бюджет. Хотя Фирс Степанович и получал солидное жалованье, такому многочисленному коллективу этих средств явно не хватало.
В труде подрастали и дети. Особые надежды возлагались на старшую дочь, Марию, родившуюся 17 февраля 1901 года. Она прекрасно шила, готовила, подрабатывала уроками. Закончив в 1918 году восьмой, педагогический класс гимназии, стала учительницей начальных классов. Работала она во многих селениях Бурятии, носящих звучные и необычные названия: Мухоршибирь, Харашибирь, Селенгинск, Гусиноозерск. Старшие сыновья Байбородиных владели крестьянским ремеслом: косили сено, плотничали, рыбачили.
***
Троицкосавск являлся предверием Монголии, важным пунктом торговли китайским чаем. Многие русские путешественники (Н.М.Пржевальский, И.А.Козлов, В.А.Обручев, Г.Н.Потанин и другие) отправлялись из него в далекие азиатские страны. Формально он был переименован в Кяхту в 1934 году, однако упоминается торговая слобода Кяхта намного раньше. Со второй половины XVIII в. Кяхта являлась центром российско-китайского товарообмена. Через Кяхту вывозили в Китай русские товары: пушнину, изделия фабрично-заводской промышленности, сукна, плис, шерстяные, хлопчатобумажные и льняные материалы, писчую бумагу, зеркала, сундуки, металлические изделия, кожи, краски. Сбывались также скот и продукты скотоводства. Из Китая поступал преимущественно чай, затем бумажные (китайка, даба и др.) и шелковые материалы, сахар-леденец и разные мелкие товары (фарфоровые изделия и др.). По мере развития мануфактур и фабрик в России привоз текстильных материалов из Китая уменьшился, но увеличилось поступление чая. В 80-х гг. XIX в. чай составлял около 90% вывоза из Китая. В 1891 г. через Иркутскую таможню прошло 887144 пуда чая. Преобладал кирпичный и зеленый чай, широко распространившийся в Сибири.
Главными центрами, куда доставлялся чай, были Москва, Нижегородская ярмарка, Иркутская ярмарка, города Сибири.
Кяхтинские купцы разжирели на чаеторговле, да и небогатые жители знали в чае толк; обильные чаепития с соблюдением изысканных ритуалов были каждодневным явлением. Могущество Кяхты было подорвано открытием Суэцкого канала, созданием Китайской Восточной железной дороги и революциями в России и во Внешней Монголии. После переноса таможни в Иркутск из главного центра торговли с Китаем Кяхта превратилась в транзитный пункт.
Развивалась торговля с Монголией и тувинцами. В Монголию вывозились сукна, бумажные, льняные, пеньковые ткани, железо, металлические изделия, юфть и другие кожи, хлеб. Из Монголии поступали скот и продукты животноводства.
***
Если революция и начало гражданской войны в России слабо дошли до Кяхты, то монгольские события были непосредственно в поле зрения местных жителей. В ходе ожесточенных боев был сожжен богатый торговый город Маймачен, располагавшийся по монгольскую сторону границы. Огромное количество товаров из китайских лавок оказалось доступным для разграбления или просто сожженным. Городские власти Кяхты организовали очередную мобилизацию горожан, владельцев лошадей и телег (подвод по-местному), для перевозки на русскую сторону границы бесхозных товаров, прежде всего, прекрасных китайских тканей. Был мобилизован и один из сыновей Байбородиных, который в конце рабочего дня приехал домой с утаенным под осью телеги огромным свертком дорогой ткани. Надо полагать, он был не единственным счастливцем. Вскоре была создана Монгольская Народная республика, а на месте сгоревшего Маймачена возник Алтан-Булак - Золотой Ключ.
Как и все жители Кяхты, Байбородины несли в своем облике явные признаки сильного смешения народов и рас. Раскосый разрез глаз, заметно увеличенные скулы, пепельно-желтый оттенок кожи свидетельствовали о присутствии в числе их предков бурят, монголов или китайцев. Зато, как и всем гибридам, им были присущи правильные черты лица и конституции тела, делавшие их по-своему красивыми и привлекательными.
Однажды у Фирса Степановича пошла кровь горлом. Она шла обильно, пенясь. Все попытки остановить кровотечение оказались напрасными, не помогли ни лед, ни лекарства, ни заговоры, ни тугое стягивание локтей за спиной больного. В 1921 году он умер. Смерть его была первым проявлением гемофилии в ряду больных мужчин разных поколений семьи. Слабой формой гемофилии страдал внук Фирса Степановича - Геннадий Александрович Шеметов (мой дед), а его правнук (мой дядя - Владислав Анатольевич Шеметов, который уже в 31 год стал кандидатом математических наук) умер в 33 года от кровоизлияния в мозг, обусловленного несвертываемостью крови.
Сыновья Байбородиных подросли как раз к началу Великой Отечественной войны. Все четыре сына участвовали в Великой Отечественной войне. Похоронки на двоих из них известили, что погибли они почти в одно время и практически рядом - под Витебском и Смоленском в ходе жестокого Смоленского сражения. Остальные дети жили долго, трудились честно, имели награды - ордена, медали, почетные звания, избирались народными депутатами.
В Прибайкальской части Иркутской губернии, недалеко от окаймляющего с запада Байкал Приморского хребта притаились деревушки Белоусовка и Шеметовка. Мало кому известная речушка Куленга, протекающая через деревни, чуть ниже по течению впадает в Лену близ старинного города Верхоленска. Лена - река знаменитая, но в верховьях она еще мало чем отличается от своих притоков, настоящее судоходство на ней начинается лишь немногим выше Верхоленска - у Качуга. Более полугода Лена скована льдом, а летом иногда мелеет настолько, что в Верхноленске ее можно перейти вброд. В середине XIX столетия, когда впервые прослеживаются сведения о семье Шеметовых, небольшие суденышки были главным средством сообщения в Верхоленском крае. В настоящее же время главные транспортные потоки начинаются у порта Жигалово, откуда крупные суда плывут до самого устья Лены, и на всем протяжении она проявляет себя как река действительно могучая, коварная, опасная.
Когда-то Верхоленск действительно был городом, однако в описываемое время в глухой таежной деревне от него сохранились лишь белокаменная церковь да другие вросшие в землю строения из сибирской лиственницы. Уже тогда он был местом жестокой ссылки. До сих пор каждый местный житель знает, что первый русский марксист Николай Евграфович Федосеев именно в Верхоленске, не выдержав испытаний одиночеством, наложил на себя руки.
Патриархами семьи Шеметовых можно считать отца и сына Иванов. Они переселились в Сибирь в 80-х гг. прошлого века из Смоленской губернии. Поселиться в старожильческом селении не смогли, поэтому образовали самовольную деревню - заимку Шеметовку. Приняв решение переселиться в Сибирь, семья продала все свое имущество, надеясь за полученные средства добраться до нового места и завести хозяйство. Но долгая и трудная дорога поглотила все средства, на новое место прибыли без имущества и денег, практически нищими, на своей заимке вели хозяйство, с трудом сводя концы с концами.
В Енисейской, Иркутской губернии, Забайкальской области была распространена двухпольная система полеводства (пар - яровые, пар - озимые). Главными пахотными орудиями в Сибири были сохи: «рогалюха», «вилачуха», «колесянка» («колесуха»), «сабан». Различия между ними сводились к второстепенным деталям. Приблизительно в 80-е гг. в Сибири появляются сохи «пермячки». Все части такой сохи были железные, только оглобли деревянные. Бороны, применявшиеся в крестьянских хозяйствах, были деревянные с железными зубьями. Косьба сена производилась косами-литовками, а уборка хлеба - серпами или литовками с приделанными к ним грабельками. Хлеб молотили цепами и молотягами. Выращивали озимую и яровую рожь, пшеницу, овес, ячмень, гречиху, просо, горох, из технических культур - лен и коноплю. У сибирских крестьян было распространено огородничество: посевы картофеля, гороха на пашне, огурцов, капусты, моркови, лука в огородах при домах. У крестьян была самодельщина. Они сами делали сохи, бороны, грабли, вилы, веревки из конопли, гнали смолу, выделывали кожи, дубили их тальниковой корой. Женщины пряли овечью шерсть, ткали ее на краснах (вид ткацкого станка), катали руками на деревянных решетках. Из шерстяной ткани шили одежду, кушаки, варежки. Из конопли готовили холст для шитья одежды. Была распространена охота, рыболовство, добыча кедрового ореха, заготовка дров и строевого леса.
Однако недород хлебов, падеж скота, податные недоимки, болезни привели семью к разорению. Осталось только одно - идти в люди, в батраки. Переселенцы вынуждены были одновременно работать на кабальных условиях по найму и вести собственное хозяйство.
Сын Ивана Ивановича Шеметова - Александр родился в декабре 1895 года, он также начал трудовую жизнь батраком, но потом отошел от крестьянства и стал матросом Ленского речного флота. Александр Иванович получил лишь начальное образование, но сносно владел азами грамоты.
Ленские события 1912 года, рост революционного движения в Сибири в 1912-1914 гг. оказали огромное влияние на молодого парня. Еще во время начавшейся Ленской забастовки волнения и стачки начались и среди речников Лены. В первомайский праздник в городах, рабочих поселках Сибири состоялись маевки, митинги, собрания, стачки протеста против Ленского расстрела и стачки солидарности с бастующими Ленскими горняками. Выступления продолжались и во второй половине 1912 г. Всплесками революционной активности были отмечены и годовщины Ленского расстрела. Активная деятельность большевиков способствовала росту рабочего движения в Сибири.
Большевики заметили тягу молодого матроса к знаниям и его стремление к справедливости. С юных лет Александр принимает активное участие в рабочем революционном движении. Совсем молодым, в 1917 году он становится членом партии большевиков.
***
В годы колчаковщины, заливавшей кровью даже самые глухие уголки Прибайкалья, в рядах Красной гвардии Александр Шеметов воевал с белогвардейцами и колчаковцами.
Однажды отряд, в котором воевал Александр, был захвачен колчаковцами. Все пленные были подвержены пыткам и приговорены к расстрелу. В конце концов, их бросили на землю, на их тела уложили дощатый настил, на котором стояли столы и сидели, и пьянствовали колчаковцы. Время от времени пьяные бросались в пляс, стараясь покрепче притопнуть по живому настилу. Прадеду повезло, местные крестьянки заметили красивого молодого матроса, к тому же страдавшего от ранения. Воспользовавшись тем, что колчаковцы перепились, они ночью выкрали его и спрятали в стогу сена. Похищение прошло незамеченным, правда, когда колчаковцы проверяли стог шашкой, ее лезвие чудом не зацепило Александра. Травмы грудной клетки не прошли для его здоровья незамеченными, он болел всю жизнь, впоследствии у него развилась открытая форма туберкулеза легких.
Александр Иванович воевал в Красной гвардии до конца гражданской войны. Зимой 1920 года он был в составе красногвардейского конвоя, сопровождавшего Колчака по ангарскому льду к проруби, около которой правитель Сибири был расстрелян и выброшен под лед. Могу заметить, что об этом в нашей семье вспоминать не любили, прабабушка предпочитала просто молчать об этом.
Вся семья Шеметовых, включая стариков, женщин, младенцев, была вырезана колчаковцами в их деревушке Шеметовке, так колчаковцы отомстили за близость Александра большевикам.
***
Гражданская война в России - страшная драма XX века, трагедия всего российского народа, всей страны. И белые, и большевики несут ответственность за развязывание войны против собственного народа, и те и другие виновны в насилии и разрушениях. Если бы политика большевиков весной 1918 года была иной и направлена на союз с трудящимся крестьянством, это бы позволило миновать и предотвратить одну из самых кровавых трагедий, произошедших в истории страны. Крестьяне, оказавшиеся между молотом и наковальней, отстаивали свою правду, свой путь. Восстаниями отвечали мужики на сентябрьские призывы Троцкого о мобилизации (1918 г.), восстаниями отвечали они и на призывы белых. И бежали и от белых и от красных – в партизаны. И идея у них была простая: "Бей красных, пока не побелеют, бей белых, пока не покраснеют!"
Всемирный империализм, интервенция Антанты, Германии, Турции усугубили войну, привели к ее затяжному характеру.
В годы гражданской войны погибло около 12 млн. человек. Кровь и насилие затопили Россию. Ответственность лежит на всех участниках. И бессмысленно искать, кто первый начал, кто больше убил. На войне «хороших» нет. И нет простоты и ясности. Насилие всегда порождает только насилие.
***
После окончания гражданской войны в 1922 году Александр Иванович был направлен на учебу в Комвуз, готовивший руководящие кадры для Бурят-Монголии. Это учебное заведение располагалось в Улан-Удэ. Вместе с ним уехала и Мария Байбородина. В 1923 году они создали семью. Постоянные житейские хлопоты быстро изменили и внешний их облик, и характеры. От озорства Марии не осталось и следа. Быстро возмужал и Александр.
Мария перешла на работу в Комвуз, стала техническим секретарем. В семье родился первенец - Ленечка, но вскоре умер. Болезненно переживали его смерть оба, но особенно остро Мария. Она долго и сильно болела, сердце оказалось пораженным на всю жизнь.
После окончания Комвуза в 1927 г. Александра ненадолго направили на работу в Бурят-Монголию, но вскоре командировали в Усть-Ордынский национальный округ для укрепления партийных кадров. Мария ездила вместе с мужем. Приходилось часто менять школы: Бильчир, Оса, Новая Ида, Казачинское... Время было опасное - у Александра под подушкой частенько лежала винтовка. Обычно его назначали политработником. Главной обязанностью было проведение коллективизации. Сибирское крестьяне шли в колхозы только под большим нажимом, отношение их к партийным работникам было враждебным. Эта враждебность высказывалась даже детям Александра уже много позже, после его смерти. Однако твердая убежденность в правоте поведения сохранилась у четы Шеметовых до самой кончины.
***
Коллективизация и активное в ней участие Александра Шеметова привели к полному разрыву семейных отношений с братьями Байбородиными. Кроме того, в тот период истории по разные стороны жизни с Шеметовыми оказались и другие мои родственники. Прапрадед Алексей Барсуков был репрессирован как кулак в 1934 г., хотя никогда кулаком не был. Он был просто хорошим хозяином, настоящим мужиком, крепким единоличником - середняком, сам все умел делать и сам все делал в своем хозяйстве: и сапожничал, и плотничал, и столярничал, умел класть печи, что очень ценилось, да и сейчас ценится в сибирских деревнях, выполнял любую работу. В том же духе воспитывал он своих детей и внуков. В результате раскулачивания все его хозяйство было разграблено, имущество разворовано, а самого его едва не расстреляли. После того как органы власти разобрались в перегибах, землю ему вернули, и лошадь с коровой - тоже, однако домашнее имущество было полностью разорено, и веры в новую власть у него уже не было никогда. А другая ветвь по отцовской линии — Вишняковы–Ершовы, светловолосые, голубоглазые крестьяне-старообрядцы, жившие в староверческой деревушке под Резекне, стали «трудармейцами». Они были высланы в 30-е годы всей деревней в Красноярский край, в гнилую, болотистую тайгу Нижне-Ингашского района, место сталинского ГУЛАГа – Краслага. Так переплелись в Сибири мои корни.
***
Марии пришлось ездить вместе с мужем и часто менять школы. Обычно в коллективе начальных школ было три человека - заведующая, рядовой учитель и уборщица, но очень часто ей одной приходилось совмещать все три должности. Учительских кадров не хватало. Занималась она и ликбезом среди взрослого населения. Работы всегда было предостаточно. Характерной чертой работы по ликвидации неграмотности было не просто обучение технике чтения и письму, но и коммунистическое воспитание. Марии в этом отношении было легко, воспитанная демократически, знающая все тяготы народной жизни не понаслышке, она сразу приняла революцию и коммунистическое воззрение, выбрала учительскую судьбу.
Важное место занимало атеистическое воспитание. В условиях Сибири в силу особенно низкого культурного уровня населения, наличия многочисленных религиозных сект эта работа была чрезвычайно сложной. Можно заметить, что ни один из детей Александра Шеметова и Марии Байбородиной не был крещен.
Только через семь лет после смерти первого ребенка, в 1931 году, родилась дочь Инна, а к 1939 году в семье было уже четверо детей. Родители были постоянно заняты на работе. Пришлось нанять домработницу. Хоть дети называли ее уважительно тетей Пашей, в действительности это была девочка-подросток, которую кормили и одевали как равноправного члена семьи. В праздники делали ей небольшие подарки, и этим ограничивались расходы на домработницу. Жили скромно. Ограничивалось потребление сахара, сливочного масла, сметаны, конфет. Проявлением барства считалась привычка Александра намазывать хлеб сметаной с сахаром или сливочным маслом с медом. По-прежнему держали огород, кур, свинью, корову. Когда крупная, рослая корова белой масти стала давать мало молока, но съедала много сена, ее обменяли на Чернуху, маленькую, менее прожорливую, но удивительно молочную. Мужчина, участвовавший в обмене, зарезал корову и принес Шеметовым солидный кусок мяса.
В конце 30-х годов Александр Иванович работал на МТС в селе Казачинское, где был политработником, заместителем директора. В его распоряжении были казенная «эмка», которую он водил сам и верховая лошадь. На МТС работали радио, телефон, было электрическое освещение. В селе ничего этого не было. Вообще, МТС выделялась образцовым порядком и дисциплиной. Зимой выдерживался строгий график ремонта тракторов, весной - организованные тракторные отряды одновременно разъезжались по колхозам. Дорога из МТС к околице села проходила по переулку рядом со школой, где жили Шеметовы. Ранним весенним утром страшный рев тракторов заполнял окрестности, сильно сотрясалась почва. Чистенькие, пышущие дымом трактора, сверкающие острыми зубцами задних очень больших колес, на предельных скоростях лихо мчались один за другим. На каждом тракторе развевался кумачовый флажок. Трактористы были одеты в новые одинаковые комбинезоны и выглядели празднично. Толпы взбудораженных, напуганных, удивленных зевак приветствовали колонну. Все до единого мальчишки сгорали от зависти и восхищения. Минут через двадцать последний трактор исчезал за поворотом, и только запах бензина напоминал о чрезвычайном деревенском событии.
Однажды на МТС произошел страшный пожар, все сгорело дотла. Грозные тучи нависли над директором Степаном Ивановичем Черниговым и его заместителем Александром Шеметовым. Да и вне связи с этим событием все чаще развертывалась бескомпромиссная борьба с врагами народа.
***
Здесь мне хочется хоть немного рассказать о судьбе моего второго деда Ивана Ильича Барсукова. Дед Иван родился в селе Тюхтет Красноярского края 10 сентября 1934 года, но когда был совсем маленьким, семья переехала на Ивановский прииск (Золотогорский) Саралинского района Хакассии. Одной из причин этого переезда были репрессии - карательные меры, проводимые с населением государственными органами НКВД. Репрессиям подвергся дедушка моего деда Ивана - Алексей Иванович Барсуков, его дядя и другие родственники. Так, его дядя Петр Даниленко на целых десять лет был упрятан в ГУЛАГ, а его дедушку собирались расстрелять. Позднее они были полностью оправданы, так как не было у них никакой вины. Органы НКВД забирали людей по любому доносу, без проверки. Так, дядю Петра обвинили в шпионаже, хотя он, деревенский парень, дальше деревни никуда не ездил, работал простым рабочим. Ему было двадцать лет.
Можно привести и такой случай. В село Тюхтет приехали две молодые учительницы. Их поселили в одну из квартир. Они привели квартиру в порядок, вымыли пол. Зашла к ним соседка. Познакомилась и ушла. На следующий день девушек арестовали. Оказалось, что соседка увидела валяющуюся на полу газету с портретом Сталина. Этого было достаточно, чтобы обвинить учительниц в том, что они враги Сталина, враги государства. Женщина донесла на девушек в органы НКВД, и после этого люди исчезли навсегда. Такое было страшное время, доносительство поощрялось. Вероятнее всего, что вещи учительниц в награду отдали доносительнице.
Если человека забирали органы, то начиналось преследование и его родных.
На прииске семья жила трудно. Заработок был низкий, потому что отец деда Вани начал работать в шахте только учеником горнорабочего, а в семье уже было трое малолетних детей, жили в бараке. Продукты были только привозные, поселок располагался высоко в горах, огородов не было, домашних животных не держали. Дед Иван до сих пор помнит, как у него в то время страшно болели зубы. Чтобы как-то унять боль, он брал в рот угол подушки и крепко-крепко сжимал зубы. Малышам требовалось молоко, овощи, фрукты, которых в семье не было, они часто болели. Перед самой войной, весной деда Ваню отправили погостить к Тюхтет к его бабушке и дедушке. А в июне 1941 года его отец, мой прадед Илья Алексеевич, ушел на фронт. Он не вернулся с войны, погиб в июле 1941 года под Смоленском в возрасте 31 год. Его дети, трех, семи и одиннадцати лет стали сиротами, безотцовщиной. Дед Ваня остался жить в селе у дедушки и бабушки, куда вскоре переехали его мать и два брата. Это спасло их от голодной смерти в военные годы.
Дед Иван говорит, что их воспитывали на примере жизни трех Павлов: Павла Власова (М.Горький "Мать"), Павла Корчагина (Н.Островский "Как закалялась сталь") и Павлика Морозова (пионера-героя, которого убили кулаки). Деду нравился своей удалью, храбростью, озорством, преданностью, целеустремленностью, оптимизмом Павка Корчагин. "Жизнь дается один раз и прожить ее надо так, чтобы не жег позор за мелкое и подленькое", - говорил Павка, так он и жил. И совсем не нравился Павлик Морозов. Мне он тоже не нравится за доносительство, предательство родного отца. Я не оправдываю его отца, но если сын предал родного человека, то другого он предаст и продаст, даже не задумываясь. Однако при тоталитарном сталинском режиме доносительство поощрялось, пропагандировалось и даже требовалось.
***
Многие коммунисты побывали в органах НКВД, где они подвергались унизительным допросам и угрозам. Существовал секретный список возможных врагов народа. Всех допрашиваемых заставляли клеветать на сослуживцев и подтверждать их враждебную подрывную работу. Большинство партийных товарищей Александра Шеметова отказалось подписать ложный донос на него. Более того, они постарались передать ему, что за список имеется у энкэвэдэшников, что он внесен в этот список и посоветовали ему перейти на нелегальное положение. Предупредив Марию Фирсовну, Александр исчез из дома. Его жена всегда отличалась отчаянной смелостью, она написала письмо лично на имя Сталина с просьбой разобраться. Через несколько недель из Москвы от Сталина пришла правительственная телеграмма, полностью оправдывающая и реабилитирующая Александра Ивановича. Эта телеграмма и сейчас хранится в нашей семье. Время прихода телеграммы совпало с прекращением «ежовщины», временным ослаблением репрессий и с заменой главарей НКВД.
Только после этого Александр Иванович смог выйти из подполья, покинуть укрывавших его товарищей и вернуться домой.
Между тем здоровье его было окончательно подорвано. Обнаружился туберкулез, который очень быстро перешел в открытую форму. Учитывая заслуги Александра Ивановича перед партией, Иркутский обком ВКП(б) направил его на лечение в Ялту, однако болезнь прогрессировала, и в декабре 1940 года он скончался. Поговаривали, что ухудшило состояние больного влияние непривычного для него крымского климата, что направление его в Ялту было способом поскорее избавиться от него. Трудно, даже невозможно установить истину задним числом, да и какой толк от этого. Оставив детей на тетю Пашу, Мария выехала в Иркутск, куда привезли тело. Она плохо понимала происходящее, удар судьбы был слишком жестоким. Похороны проводились обкомом партии. Только потом, вернувшись в Казачинское, Мария Фирсовна смогла прийти в себя и осознать случившееся. В результате могилу мужа она найти позднее не смогла, никто не поддерживал могилу в порядке.
Еще до смерти Александра Ивановича, осенью 1939 года, на втором году жизни от дизентерии умер младший сын Юрий. После смерти мужа Мария Фирсовна осталась с тремя малолетними детьми на руках.
Детство. Мир кажется огромным и распахнутым, краски - яркими и блестящими, звуки - громкими и чистыми, а сама жизнь - бесконечной. Маленький человечек воспринимает мир совсем не так как взрослый. В памяти остаются мелочи, которые потом не замечаются, становятся обыденными. А в детстве все в первый раз: и игрушка, подаренная отцом, и прочитанная книга. Как губка ребенок впитывает окружающий его мир, впечатления эти остаются на всю жизнь, и стоит только растревожить, разбудить их и потоком потекут воспоминания правдивые и чистые, непосредственные в своей детской честности и простоте, но в которых, как в призме, отражается та, ушедшая уже от нас, эпоха, и люди, делавшие эту эпоху. Интересно приоткрыть занавес времени, ощутить и почувствовать настроение той эпохи, понять и принять ее. Ведь это - наши истоки, наша кровь, наши корни, оттуда - наша жизнь, наша судьба, наше будущее. Ведь это - наша история.
***
Все люди приходят из небытия и превращаются в мыслящие реальности. В памяти деда остались лишь яркие обрывки первых жизненных впечатлений. Это отдельные картинки: фрагменты деревенской улицы, сценка прогулки с мамой.
Больше воспоминаний о Казачинском. За деревней был крутой склон песчаной выработки. Вместе с песком пацаны скатывались вниз, было жутко и замирало сердце. Вот группа малолеток увлекает деда к отвесному склону разорять гнезда ласточек-береговушек. Их окружают мальчики чуть постарше и наказывают за это. Поодиночке отправляют в деревню, предварительно влепив каждому оплеуху. Гена - последний в цепочке провинившихся, ему немного жутковато. Впрочем, финал благополучный. Один мальчик, заслонив его рукой, объясняет: "Этого - нельзя, он - учительшин".
Вообще в памяти деда сохраняется много пейзажей: поля, перелески, рытвина ручья. И всюду дети без взрослых. Отыскивают семена воробьиного семени, похожие на просо, но с оболочкой, напоминающей яичную скорлупу. Если набрать пригоршню и с хрустом разжевать, получается очень вкусно. Но страшно, вдруг налетят воробьи и накажут. Страшно в поле, когда набегает тень от тучки. Нужно обязательно за что-то ухватиться, чтобы не унесло.
Однажды малыш объелся мышиного горошка, было отвратительно, рвало, и мама отпаивала его молоком. В другой раз сильно разлилась Ангара, вода подошла вплотную к крыльцу, по ней шли волны, и плыло много мусора. Плыли лиственничные бревна, местные жители ловили их баграми. Решил и Гена проделать то же, и неожиданно обнаружил, что плывет, беспомощно болтая в ледяной воде ногами. Опасаясь наказания, долго сидел в зарослях крапивы, дожидаясь, пока высохнет одежда.
Дед совсем немного помнит своего отца, моего прадедушку. Вот вместе едут в «эмке» - и приятно, и страшновато. Вот отец взял сына на Ангару напоить лошадь, усадил верхом. Вот он готовит курево, складывает газету в хитроумные полоски и чуть их надрезает, чтобы легче было отрывать лоскут на закрутку. Вот бреется опасной бритвой, только он отошел, бритва - в детской руке, и вот уже фаланга пальца правой руки висит как на ниточке, кровь, и напуганные родители, бинтующие палец. Все срослось, остался только шрам на всю жизнь. Однажды жуткий зимний буран снес крышу соседнего дома и аккуратно посадил ее на снег. Холодно, отец наколол дров, и они вместе складывают поленницу. Гена носит по полену - два, отец - громадными охапками, приводящими малыша в восторг. "Что, дедушка Пахом, замерз? "— спрашивает он сына в доме, помогая размотать шарф.
Дедовыми игрушками были многочисленные железяки, из которых силой воображения получались автомобили, трактора и прочие механизмы. Однажды прошел дождь, улицу развезло, автомобили застревали в вязкой грязи. Проснувшись утром, он обнаружил пропажу всех своих сокровищ, их побросали под колеса буксующего автомобиля. Родители подарили ему единственную настоящую игрушку - дивно пахнущую свежей краской зенитную установку. Грузовичок в точности копировал машину ГАЗ-АА. В кузове располагалась вращающаяся вокруг оси зенитная пушка. С помощью пружины она прилично стреляла горохом. Вскоре из одной игрушки Гена соорудил две, отделив пушку от грузовика. Номер, обозначенный на машине 28-01, запомнился ему на всю жизнь.
Игрушки-железяки чуть не стали причиной его ранней смерти. Среди них выделялось габаритами и весом зубчатое колесо. Однажды им заинтересовалась младшая сестренка Надя. Пытаясь поднять колесо, она уронила его на большой палец ноги брата. Из раздавленного пальца началось кровотечение, остановить которое никак не удавалось. Образовалась, по медицинской терминологии, кровавая опухоль, из которой постоянно лилась кровь. Это было проявление гемофилии, подаренной деду Гене в наследство прапрадедом Фирсом Степановичем. Отец повез сына в центр аймака - Бохан, где передал в руки хирургов.
Со смешанным чувством любопытства и страха сидел мальчик в пахнущей медициной и блистающим белизной кабинете. Отец исчез, вошел хирург в халате и перчатках. Неприятно холодными руками он ощупал, прослушал и осмотрел рану. Появилась закрытая белой марлей женщина. Гену уложили на жесткую скамью, на лицо наложили белую ватную маску. Резкий, удушливый, обжигающий легкие газ привел его в ужас, он задыхался, бился, но быстро заснул. Из больницы его забирала мама. Чтобы съездить в Бохан, мама на излете лета была вынуждена прекратить питание Юрика грудью. Малыш инфицировался и заболел кишечным заболеванием, перед которым тогдашняя медицина была бессильной. Маме пришлось опять ехать в Бохан, но уже с Юриком. Жить без мамы было трудно, все с нетерпением ждали возвращения ее и Юры. Вот подошла машина, все бросились к маме, держащей сверток. Но в нем был только трупик брата. Хоронили Юрика в холодный осенний день. Дул резкий ветер, падал редкий снежок. Гену тепло одели, на голову надели ушанку. Какая-то сердобольная женщина старательно завязывала ему на шапке шнурки, а через некоторое время подходила мама, какая-то отрешенная и молчаливая, и их развязывала. Деду было шесть лет.
В 1940 году Мария Фирсовна придумала новый ритуал празднования дней рождения. В магазине появились маленькие коробочки цветного конфетного драже, стоили они дешево. Имениннику вручалась мелочь, он ходил в магазин и вполне самостоятельно совершал покупку. Довольно скоро отец уехал в Ялту на лечение, и вся жизнь сосредоточилась возле мамы. Папа писал интересные письма, однажды прислал яблоки, другой раз - набор ярких елочных игрушек. К Новому году пришла посылка от бабушки Аграфены Михайловны, детей несколько разочаровало, что вкусное печенье в ней было практически невесомым, пустым.
Однажды ранним летним утром над деревней на малой высоте пролетел самолет, задел несколько крыш и рухнул в Ангару. Дряхлая семейная пара спасла, подплыв в лодке, двух летчиков. Позже их арестовали и расстреляли. Через несколько часов после аварии над деревней закружился самолет, а вскоре из приехавшего автомобиля высадился десант подтянутых красноармейцев. Они поднялись на склон долины, откуда хорошо было видно место падения самолета. Он лежал на дне Ангары на приличной глубине. Красноармейцы достали двигатель самолета, а множество мелких деталей осталось в деревне. Редко в каком дворе не было деталей фанерного фюзеляжа.
Вездесущие мальчишки были в центре событий, среди приехавших военнослужащих, с восторгом рассматривали знаки различий, прислушивались к их разговорам, пытаясь понять происходящее.
В детской памяти прочно застрял и такой момент. Каким-то образом дед оказался в большой и сильно возбужденной толпе, окружившей небольшую церковку. На куполе орудовали красивые юноши в белых косоворотках и особого покроя кепках. Вот они накинули на крест веревочную петлю и, с помощью стоящих на земле помощников, стащили его вниз. Потом из церкви сделали клуб, куда иногда ходили в кино. Для детей это всегда было выдающимся событием. Надо было занять в темном зале место поближе к экрану. Несколько подростков крутили ручку динамо-машины, одинокая лампочка тускло освещала переполненный зал, киношник колдовал у автомата. Потом свет гас, на экране мелькали светлые и темные пятна, треугольники, крестики, титры, начинала звучать плохо разбираемая речь, дребезжащая музыка и, наконец, появлялись кадры фильма. Иногда кинолента рвалась, киношник долго с нею возился, то загорался, то исчезал свет. Публика отчаянно кричала, свистела, слышался мат, но все смолкало с возобновлением показа. Иногда экран сильно тускнел, звук замедлялся, значит, очередной работяга выдохся и не справлялся с динамо. Его с позором отталкивали от рукояти и заменяли новым. При этом сменивший обычно начинал очень резко, но вскоре уставал и он.
Инна, старшая сестра, пошла в школу, подолгу сидела за уроками, разбирала с мамой, одновременно учительницей, арифметические задачи. Гена внимательно следил за всем и недоумевал, поскольку не понимал абсолютно ничего. Его решили отправить в школу с восьми лет. Однако он абсолютно самостоятельно рано научился читать. Книг было мало. Однажды с учительской конференции из Бохана прабабушка привезла ему "Федорино горе" Чуковского. Очень любили и многократно перечитывали в семье "Марийкино детство". Когда Мария Фирсовна приехала с похорон, она нашла сына за чтением одного из томов Ленина. Тогда она решила немедленно отправить его в школу. Весь вечер старательно готовились, из старой клеенки Мария Фирсовна сшила сумку, положила в нее школьные принадлежности. От пережитого волнения дед по-настоящему так и не заснул в ту ночь. Было начало января. В школе было очень холодно, на уроках сидели в верхней одежде, в чернильницах замерзали чернила. Во время перемен не запрещали бегать, прыгать, чтобы дети хоть как-то могли согреться. Писали металлическими перьями, которые выдавали по одному. Так началась учебная жизнь маленького Гены.
22 июня 1941 года маленький Гена с товарищем долго и возбужденно обсуждали военные проблемы. "Вот возьмется за дело Ворошилов, и все решится полной победой, "- решили они. К сожалению, прогноз мальчиков не оправдался. Вечером в семье долго не могли дождаться матери, которая участвовала в проведении митинга. Уже стемнело, дети сильно продрогли, были очень голодны, напуганы и хотели спать. Тети Паши с ними уже не было, она к тому времени вышла замуж, ее муж погиб в ходе финской компании.
В скором времени над деревней на запад пролетело огромное количество самолетов, буквально весь небосвод был усеян серебристыми машинами, летевшими на большой высоте. Их гул тревожил людей в течение нескольких суток. Тогда же прошла массовая мобилизация практически всех мужчин, сопровождаемая слезами расставаний, лихими мелодиями гармошек, всеобщим пьяным разгулом. Очень быстро деревня будто вымерла.
Большие испытания выпали на долю Марии Фирсовны. В 39 лет она потеряла сына. Через год скончался муж. Еще через полгода разразилась война. На руках прабабушки осталось трое малолетних детей. Александр Иванович предвидел вероятные сложности, купил заранее два мешка муки и что-то еще. Мария Фирсовна тоже предчувствовала перемены к худшему. "Уж больно хорошо мы, Шура, живем", - встревожено говорила она мужу. И вот в одночасье вся хорошая жизнь кончилась.
Еще год семья прожила в Казачинском. В конце августа 1942 года, стремясь избежать голода, прабабушка сменила место работы.
Однажды пришла подвода. Собираться долго не пришлось. Все семейное имущество уместилось на одной телеге. Чернуху привязали к телеге сзади. Несколько часов ехали по живописным малолюдным местам приангарской лесостепи. И вот, Мутиново - захудалая сибирская заимочка, состоявшая из трех-четырех десятков домов, расположенных вдоль нескольких улочек или просто стоящих особняком. Реки в деревне не было. Воду черпали из очень глубокого колодца с помощью журавля. Рядом стояла длинная выдолбленная из толстенного ствола лиственницы колодина для поения скота. Поперек главной улицы пролегало русло ручья Шелота, в котором вода бушевала только в половодье. По берегам ручья довольно круто поднимались склоны водоразделов.
По правобережью располагались недавно отстроенная школа, клуб, контора, склад, прокопченная кузница, столярная мастерская. Недалеко от школы в щелястом доме и поселили семью Шеметовых. На противоположном склоне выделялись большая конюшня с обширным конным двором, молочная ферма, два тока для хранения скошенного хлеба и молотьбы, амбары. Один из токов занимал большую часть заболоченного чахлого березняка - калтуса, который являлся самым большим выгоном для скота. Калтус тянулся на несколько километров, по крайней мере, в трех километрах располагалась заимка Донская. Перевалив через водораздел ручья, можно было попасть в заимку Горюновку, до которой также было порядка трех километров. А по другому берегу ручья располагался значительно более высокий водораздел, через который и еще через ряд грив и долин тянулась дорога до центра сельсовета - села Евсеево на правом берегу Ангары. От Мутиново до Евсеево считалось пять километров. Выше Евсеево тоже в пяти километрах было расположено покинутое Казачинское.
Еще при жизни мужа Марии Фирсовне назначили лечение уколами мышьяка в Евсеево. Каждое утро она уходила туда пешком, оставив краткую записку с заданиями. Одну из них дети выучили наизусть: "Пейте чай, сметана в кружке, ешьте, вымойте посуду, подметите пол. Я ушла в Евсеево". Кстати, мытье посуды для них было самой нелюбимой повинностью. Недаром в семье сочинили и исполняли на известный мотив песню: "Посуду мыть в зеленой чашке заставляла мать меня".
Школа состояла из двух классных комнат, разделенных маленькими сенями. От других домов она отличалась необычно большой высотой. С северной стороны к зданию примыкал дровяной сарай под общей с ним крышей. Мария Фирсовна была единственной учительницей и одновременно заведующей школой. Школа была неплохо оснащена новыми картами и пособиями. Занятия велись в полторы смены, сначала приходили два класса и работали два урока. Затем собирались все четыре класса и так занимались еще два часа. Затем оставались два класса на два урока. Трудно представить степень напряжения прабабушкиной работы. Правда, классы были небольшие. Ученики разных классов слушали ответы одновременно. Несмотря на то, что в школе собирались все деревенские дети, проблем с дисциплиной не возникало.
С первого учебного дня Геннадий с матерью молчаливо согласились не фальшивить, и он называл ее по-прежнему мамой. Это провоцировало других детей, и они тоже так ее называли. Впрочем, никто над этим не смеялся, для детей это было как само собой разумеющееся. В организации работы школы старались помогать все жители деревни, включая председателя колхоза, мужчину-инвалида.
Кроме прабабушки, к интеллигенции заимки относились эвакуированные ленинградцы. В деревне осталось только двое относительно молодых мужчин призывного возраста. Один - Лука, ходивший на деревянной ноге, был главным конюхом и помогал в столярном деле. Он был недобрым, вечно угрюмым и скрытным. Его семья была самой благополучной на заимке. Другой - кузнец дядя Гриша, полуслепой, с вечно слезящимися и гноящимися глазами. Дядя Гриша многому научил Геннадия, о многом рассказал.
Семья обзавелась хозяйством, в дополнение к Чернухе купили поросенка, сено, оборудовали теплый хлев. Однажды Мария Фирсовна повела детей к соседям Донским, где каждому вручили по две курицы, купленных оптом. С большой опаской дед держал свою ношу, страшась грозного клюва одной из куриц, нацеленного, как казалось, ему прямо в глаз. По противоположному берегу ручья разместился домашний огород, а выше школы - солидный картофельный клин. Как-то раз один из подростков не смог довезти до склада воз скошенного овса, развалив его возле дома. Ребятня с наслаждением кувыркалась в душистом стогу, пока не подошла прабабушка и не обнаружила, что, кувыркаясь, дети намолотили изрядное количество зерна. По ее указанию было собрано все до зернышка, что позволило в какой-то степени решить фуражную проблему.
В самом начале войны были изъяты все радиоприемники. Электричества не было и в помине. Газеты приходили, но с большим опозданием. Их получали в клубе и в редких домах, включая Шеметовых. Газету читали с дядей Гришей в кузнице, и обычно слушателей было достаточно много. Даже Лука, как бы случайно, оказывался рядом и газету читал сам. Геннадий как-то мгновенно повзрослел, и ему доверяли быть информатором. Добрая половина курящих выпрашивала газеты на закрутки. Кроме того, из газет готовили тетрадки и писали, хоть и с трудом, прямо по печатному тексту. По карточкам получали муку, керосин, соль, мыло очень низкого качества, спички россыпью и «чиркалку» в придачу. Если спичек не выдавали, для получения огня применяли «катюши». «Катюша» - это камень и стальной кусок. Если бить по камню этим куском, то вылетают искры, которыми поджигали вату или сухой березовый гриб.
Инна училась в Евсеево, жила на квартире, получала все и на саночках привозила домой. Путь ее был довольно опасным, были и волки, и недобрые люди. Геннадий с Надей старались в конце недели пройти как можно дальше навстречу ей и очень радовались встречам. Сахара и других сладостей в Мутовино не видывали.
Первая зима в Мутовино была трудной. Дом был плохо утеплен, стоял на юру и не сохранял тепла. Картошки на зиму не хватило, поэтому по весне собирали колоски, что преследовалось по закону как расхитительство, просеивали мякину по токам, собирали и варили мерзлую картошку. Деревянной бочки квашеной и замороженной капусты оказалось мало. Чернухе не доставало сена, она с трудом дотягивала до первой травки, от голода валилась с ног. Чувство голода практически все время преследовало растущего мальчишку, и он рос и вырос тощим и чрезмерно стройным. Полуграмотный председатель колхоза вынужден был постоянно привлекать в помощь Марию Фирсовну, поэтому старался как-нибудь ее отблагодарить. Тайком от начальства он вырастил ячмень, просо и понемногу давал ей за работу. Керосина не хватало, чаще освещались от печки, при открытой дверце Геннадий даже пробовал читать, в итоге испортил зрение. Зимой в доме в кухне под обеденным столом размещался курятник. Дальняя комната была нежилой.
В деревне не проходило ни дня без очередной похоронки, и почти все шли за поддержкой и советом к Фирсовне. Поголосят, попричитают, но все же становится легче. Уже к концу первой военной зимы стало ясно, что деревня потеряла мужиков навсегда.
Несмотря на юный возраст (от семи до одиннадцати лет) дети рано поняли, что условия жизни и быта должны создавать себе сами. По приезду в Мутиново на полянке возле дома впервые в жизни вместе с мамой они принялись пилить дрова. И так старательно налегали на ручку пилы, что протащить пилу было невозможно. Все моментально выбились из сил. Пока восстанавливали дыхание, за пилу взялась Инна. И сразу было сделано открытие - пилить надо совсем без нажима, тогда все идет хорошо, и продолжали, сменяясь, пилить втроем, уже без взрослых, и довольно успешно решили проблему распиловки. Так же решилась проблема с раскалыванием дров.
Постепенно сами собой распределились трудовые обязанности. Мария Фирсовна вставала очень рано, начинала варить щи, доила корову, кормила ее, кормила свинью, кур. Обычно к началу уроков русская печь уже протапливалась, закрытые заслонкой в ней оставались томиться щи. Через определенные промежутки времени она пекла хлеб. С вечера готовилось тесто, вместо дрожжей использовалась закваска (шар из теста, оставленный от предыдущей стряпни). В тесто добавлялась картошка, сваренная в мундире и истолченная прямо в кожуре. Для экономии муки картошки добавляли больше, чем теста. Выпекался хлеб прямо на тщательно вычищенной поверхности, куда прабабушка засовывала круглые булочки деревянной лопатой. Время от времени заслонка отодвигалась, и прабабушка проверяла степень готовности пищи.
После проведения уроков прабабушка обязательно ненадолго засыпала, а потом у нее начинались иные хлопоты: она была агитатором, что, при полном отсутствии радио и газет в большинстве семей приобретало особое значение. Она занималась выпуском стенгазет, подготовкой художественной самодеятельности, сбором займов, налогов, посылок в действующую армию и многим другим. По законам военного времени отказ от всего этого расценивался как злостное вредительство. Обычно за Марией Фирсовной по вечерам приезжали или приходили люди, и прабабушка надолго исчезала из дома.
Когда заканчивался короткий зимний день, наступало время домашних обязанностей. Надо было напоить корову, убрать в ее стайке свежий навоз и дать сена на ночь. Задача усложнялась несносным характером Чернухи. Корова была очень бодлива и свирепа. Сначала Геннадий выманивал ее из стайки, закрывался в ней и чистил ее, приносил сено, потом открывал дверцу. Чернуха, угрожая рогами, устремлялась к сену, а он поспешно спасался бегством в другую дверь. Переведя дух, уже спокойно приносил пойло свинье, набирал дров и приходил домой, где с нетерпением ждала младшая сестра Надя. Находясь одна в сумерках и в темноте, она изрядно трусила.
Дома нужно было почистить в курятнике, принести курам снег для питья, почему-то считалось, что давать им воду нецелесообразно, насыпать мякину и картошку. Куры поднимали страшный переполох, стремились вырвать все из рук и довольно больно били и щипались клювами. Между тем наступала полная темнота, но свет, экономя керосин, никогда не зажигали. Когда разжигали печь, она начинала весело потрескивать и гудеть, а через щели слабо освещала наше жилье, и дети окончательно успокаивались. Самым страшным испытанием было снять с печи вскипевший чайник. Минут двадцать мальчик простаивал наготове с тряпкой в руках, боясь, что кипяток начнет выплескиваться из чайника и сердито шипеть, обдавая облаком обжигающего пара.
Надя обычно незаметно для себя засыпала, а более старшему Геннадию спать было нельзя, дом закрывался изнутри и его обязательно нужно было открыть в момент возвращения Марии Фирсовны. Чтобы не заснуть, мальчик приоткрывал дверцу печи и что-нибудь мастерил, пробовал читать и вообще как-то устраивал свой досуг.
Труднее всего решался вопрос с заготовкой сена. Мария Фирсовна и здесь оказалась бесталанной. Одно время она пробовала косить, но результаты были ужасны. Местные жители, наблюдая плоды ее трудов, ехидно говаривали: "Ну, Фирсовна, хоть ты и грамотная, но прокосы у тебя неграмотные". Так что приходилось либо нанимать косарей, либо покупать сено, что было дорого.
Картошку хранили в подполье. Кроме капусты ничего почти не солили. Варений готовить не приходилось из-за отсутствия сахара. Клубнику, боярышник, черемуху сушили впрок. Если доставали бруснику, то хранили ее, заливая в бутылки. Сами готовили картофельный крахмал. Отсутствие сахара в какой-то мере восполнялось сахарной свеклой. Прабабушка варила компоты из всех ягод с добавлением свеклы. Для лучшего вкуса компоты круто заправлялись крахмалом и превращались в очень крутой несладкий кисель.
Если зимой питались достаточно прилично, то летом было плохо. Основу пищи составляли малокалорийные овощи и зелень. В семье придумали салат под названием «кяссул», название которого было образовано из первых букв составляющих его ингредиентов: картошка, яйца, сметана, соль, укроп, лук. Весной варили кашу из вылущенных вручную зерен, собранных на стерне колосьев. Питание такой кашей таило в себе опасность: в кишечнике неочищенные зерна, вдобавок ко всему плохо прожеванные, сильно разбухали, делая кишки непроходимыми и приводя к мучительной смерти. Такую кашу старались есть в умеренных дозах и обошлось без инцидентов. Ждали и не могли дождаться первой зелени, варили суп из крапивы и щавеля, собирали черемшу, луковицы саранок, другие съедобные корешки лесных трав. Летом ели вообще варварское кушанье - лепешки из курлыча, то есть из дикой гречихи. Ее шмыгали, то есть сдирали со стеблей, размалывали и пекли горькие, зеленые лепешки. Во время массового созревания дикой клубники пекли из нее пирожки, почти не содержащие муки. Как умудрялись женщины сделать их, остается загадкой.
Зерна пшеницы, проса, ячменя, ржи, «курлыча» мололи на самодельных крупорушках. Одни из них были сделаны из коротких обрезков бревен, в торцы которых вбивались железные пластины. Зерно засыпалось в выдолбленную сердцевину обрезков. Другие модели представляли собой вставленные друг в друга жестяные цилиндры, превращенные в терки, при взаимном вращении которых зерна растирались в крупу или муку грубого помола. Крутить ручки крупорушек было очень трудно, поэтому всегда работали вдвоем, постоянно сменяя друг друга.
Провеивание мякины и сбор колосьев были возможны зимой и ранней весной, до вспашки и сева. Летом раньше всего созревали просо и ячмень. Их срезали серпами или скашивали по особому оборудованными косами - крючьями. Затем вручную растирали метелки проса и колосья ячменя и обдирали зерно на крупорушках. Каша из такой крупы была самого высокого качества. Рожь и пшеница созревали лишь поздней осенью. Очень живописно выглядели поля ржи. Растения выделялись мощными длинными стеблями и такими же колосьями. Вместе с очень большим количеством зреющих зерен в колосьях созревало много крупных темно-фиолетовых рожков спорыньи. Перед посевом зерно протравливалось раствором формалина, оно становилось ядовитым. Однако сеяльщики воровали его и травились.
Однажды дети играли в калтусе в колхоз. Они выполняли план заготовки сена, для чего горстями срывали огромное количество травы. В азарте стихийного соревнования внезапно обнаружили замаскированную травой яму, в которой было припрятано изрядное количество зерна. Дело закончилось открытием судебного расследования.
Пахали тракторными и конными плугами. Осенью жали жатками, оборудованными четырьмя крыльями, оснащенными деревянными зубьями. Вращаясь на вертикальной оси, они смахивали с площадки жатки охапки сжатых побегов. Две или три лошади, тянущие жатку, быстро уставали, покрывались мылом. Очень напряженно работал и косарь, управлявший лошадьми. Просушенные стебли складывались в огромные скирды на току. После завершения жатвы, уже по легкому морозцу, на току устанавливали старенькую молотилку и трактор, перебрасывали между ними ременную передачу и начинали молотьбу. На току собиралась вся деревня. В плотном облаке пыли ревел трактор, грохотала молотилка. В нее несколько человек непрерывно загружали стебли. Спасаясь от пыли, люди плотно укутывались тряпками, но все равно были чумазыми и задыхались от пыли.
Все было поставлено на конвейер. Мальчишки на лошадях подвозили колосья и оттаскивали солому. К хомуту привязывали две веревки, соединенные с деревянной перекладиной. Возчик становился на нее ногами, а сам играл роль живого скребка, на котором скапливались охапки передвигаемого материала. Парни покрупнее относили мешки с намолоченным зерном. Бабы орудовали деревянными лопатами и скребками. Маленькие ребятишки и зеваки просто наблюдали это грандиозное зрелище. Председатель, бригадир и тракторист до хрипоты выкрикивали указания, стремясь управлять молотьбой. Время от времени выходили из строя то трактор, то молотилка, тогда поражала своей внезапностью наступившая тишина. Слегка стряхнув пыль, все развязывали узелки и торопились перекусить.
От Марии Фирсовны требовали выпускать стенгазеты, агитационные листки с поздравлениями передовикам и осуждением отстающим. Многочисленные корреспонденты из вчерашних школьников с удовольствием собирались в Шеметовском доме. Необычно ярко горела лампа, заправленная бензином, принесенным механизаторами. Одни рисовали, другие писали заметки в стенгазету и даже стихи. Один написал такое: "Молотилка есть не просит, ей до плана далеко, но зато на ней молотят хлеб, картошку, молоко". Все были в восторге, но Мария Фирсовна требовала уточнения, в конце концов, написали ступенькой под Маяковского: "... но зато около нее молотят"... Однажды лампа под влиянием паров бензина с грохотом взорвалась, до смерти напугав публику. Оказывается, чтобы этого не происходило, в бензин необходимо было добавить обычной соли. Расторопные парни быстро все восстановили, правда, на сломанное стекло пришлось поместить бумажный цилиндр, и все с недоверием косились на лампу, опасаясь новой провокации с ее стороны.
Совсем еще мальчишки, юные трактористы, конюхи, грузчики, возницы и просто колхозники гордились своей ролью, удалью и силой. Не всегда правильно оценивали они свои возможности. Были случаи, когда, подняв тяжелый мешок, подросток падал на землю, корчился от боли и тут же умирал. Деревенские констатировали, что он надорвался, и у него жила лопнула.
Несоблюдение правил санитарии приводило к различным заболеваниям, чирьям, фурункулам, лишаям, цыпкам на руках, опрелости ног. И только старинная русская привычка топить баню спасала от вещей более неприятных, и это почти при полном отсутствии мыла. Для мытья готовили щелок из древесной золы. Это было особенно необходимо для мытья волос, тем более что вода в Приангарье, где в кембрийских лагунных отложениях преобладают известняки, гипсы, поваренная и калийная соли, отличается очень высокой степенью минерализации. Она солоновата на вкус, а для мытья волос пригодна лишь дождевая или снеговая вода.
Всеобщим бедствием были вши различных видов. Даже на молодежных вечерках девчонки без всякого стеснения с увлечением рылись в волосах друг у друга или у ухажеров, выискивая и давя ногтями этих зловредных тварей. Тем более, обычным было это занятие в кругу семьи. Без ложной стыдливости должен признать, что семья Шеметовых не была исключением. Одежду прожаривали на банной топке, в печах, проглаживали швы горячим утюгом, тщательно осматривали по утрам перед сном. Укусы вшей вызывали зуд, и это служило сигналом для обнаружения вшей в волосах, на теле, в одежде. Всегда наготове был частый гребешок для вычесывания вшей из волос. Окончательно семья избавились от вшей лишь намного позже окончания войны, с появлением в продаже дуста и других ядовитых средств.
В теплое время года, в разгар проведения полевых работ, появлялись армады мелкой мошки. Самым распространенным средством защиты от нее был деготь, получаемый кустарным способом. Лишь промазав дегтем все открытые участи кожи, включая лицо, можно было немного ограничить атаки этих изуверов. Никто не обращал внимания на непривычный негритянский колорит местного населения. Дегтем смазывали обувь, оси телег. Настойчивый специфический запах дегтя насыщал весь воздух, вызывал неприятные ощущения.
Перечень кровососов дополняли клещи, присасывание которых, правда, не вызывало паники, так как переносимый ими энцефалит еще не распространился в сибирских краях.
В забытой богом заимке Мутиново было два центра культуры - школа и местный клуб. Мария Фирсовна не была певицей. Все свои усилия она прилагала к обучению воспитанников искусству декламации и сцены. Всегда находились любознательные девчушки, которых она научила сносно читать стихи и даже прозу. Но особенно славились школьные постановки небольших пьес. В дни представлений в клубе собиралась вся заимка. Находясь чаще всех в поле зрения матери, ведущими самодеятельными актерами стали Геннадий с Инной. Особенно дедушке Гене запомнилось новогоднее представление по мотивам сказок то ли братьев Гримм, то ли Перро. По его ходу в наказание за человеческие пороки к носу Инны должна была прирасти колбаса. Пикантность ситуации состояла в том, что ни актеры, ни юные зрители никогда в своей коротенькой жизни колбасы не видывали, тем более не пробовали на вкус.
Мария Фирсовна долго мудрила, как же сделать то, что было указано в пьесе, помещенной в каком-то детском журнале. Инне сделали дополнение к носу, напоминавшее маскарадную полумаску и оснащенное маленькой металлической петелькой, срезанной с мальчишеских стареньких штанишек. Колбасу с крючком, взятым там же, сделать было проще. Долго тренировались в выработке навыка быстрого и незаметного для зрителей прикрепления колбасы к носу. Но в напряженной обстановке сцены так хорошо не получилось, операция прикрепления колбасы была явно заметна зрителям, а бывало, что она не закреплялась и просто падала на пол. Тогда колдовство приходилось дублировать.
Дедушке Гене выпало играть ведущего фокусника. Начинался спектакль с того, что он обращался к зрителям: "Вы думаете, что я - ученик третьего класса Мутиновской школы Геннадий Шеметов? Но вы ошибаетесь. Я - великий фокусник и знаменитый сказочник..." От волнения мальчишка с трудом различал полутемный зал, десятки устремленных глаз, горящих любопытством. Из прабабушки получился неплохой режиссер, сумевший заставить зрителей хоть на несколько минут забыть все невзгоды военных лет.
В клубе под руководством эвакуированных готовились выступления других актеров, которые не посещали Мутиновскую школу. Дед помнит, как всех ошеломило сообщение сделанное пятеркой подростков, одетых как можно наряднее и выстроившихся в шеренгу: "В Тегеране состоялось совещание..." - говорил один. "...Трех политических деятелей," - подхватывал другой. "...Трех союзных держав..." "...Там была принята декларация..." и так далее. Таким нехитрым образом полуграмотных зрителей посвящали в события тех лет.
Прабабушка поощряла и культурную жизнь семейного масштаба. Очень рано в семье начали с увлечением петь о Щорсе, о безвременно погибшей юной казачке, о танкистах. Не все было понятно, но это ничуть не смущало детей. "По военной дороге шел «барбей истрилогий», - пели хором, и Гена пытался представить облик этого исторического «барбея». В Мутиново он начал сочинять стихи, очень наивные и несовершенные. Очень показательно, например, четверостишие "Комиссар": "Кто не знает комиссара? Он в зеленых галифе. У него во рту сигара. И улыбка на лице..."
Долгое время выпускали семейную стенгазету "Наша жизнь", которую при всей ее наивности и несовершенстве всячески поддерживала и поощряла Мария Фирсовна. Геннадий присвоил себе редакторский чин, все придумали себе псевдонимы. Заметки юного редактора подписывались от имени Ивана Ложкина. Каковы были мотивы выбора столь странного имени, он не помнит, скорее всего, выбор был по-детски импульсивным. Уже в конце войны начался выпуск рукописного журнала "Прожектор". Оба издания просуществовали приблизительно до 1946 года. Лишнее время для издательского рвения у прадеда появилось после окончания четвертого класса в 1944 году, просто учиться в Евсееве было нереально из-за материальных соображений, приходилось отсиживаться дома.
В последний год войны в доме местной почтальонши образовалась небольшая библиотечка. Тоненькие брошюрки издавались как приложения к какому-то центральному журналу ежемесячно. Геннадий перечитал их все, там был помещен и "Сын полка" Валентина Катаева.
Однажды прадедушкино увлечение чтением привело к громкому деревенскому скандалу. Свинья Дашка одарила семью тринадцатью поросятами, пасти которых пришлось Геннадию. До этого его привлекали к подобному занятию только изредка. А пасти почти полтора десятка поросят, включая Дашку, было очень хлопотно. Дашка знала пути во все огороды и картофельные плантации, и вместе с нею туда же отправлялось и все ее семейство. Так вот, однажды за чтением прадедушка проморгал нашествие этой армады на деревенское картофельное поле. Как ему удалось избежать тогда коллективной бабьей экзекуции, одному Богу известно.
Все жизненные интересы мальчишки были сосредоточены, в основном, близ столярки, кузницы и колодца. Рядом находился станок для подвешивания лошадей при ковке их копыт. Лошадь помещали между четырех массивных столбов, крепко привязывали, крепили одну из ног лошади к специальной подставке. Подсовывали ей под брюхо два прочных ремня и с помощью ворота приподымали лошадь. Копыто долго и тщательно чистили, обрезали, при необходимости лечили. Подгонка подковы к копыту заканчивалась прикладыванием ее в раскаленном виде к копыту. Лошадь косила глазом, остро пахло паленым рогом. Заканчивалась операция прибиванием подковы особыми гвоздями прямо к копыту. Освобожденная лошадь, ноги которой затекали в неудобной позе, неуверенно делала первые шаги и даже спотыкалась, но затем быстро приходила в норму.
В кузнице была масса интересных вещей. Время от времени мальчишке позволяли накачивать меха, размешивать стальным прутом древесный уголь. Дядя Гриша лихо орудовал щипцами и молотом, выковывал гвозди, заготовки для гаек и болтов и прочие вещи, закалял их в воде или машинном масле, а то просто бросал на промасленный земляной пол. Раскаленный металл зловеще шипел, менял цвет от алого до синеватого и серого. Не менее интересно было в столярке (один набор инструментов чего стоил!) и под крышей рабочего сарая, где ожидали ремонта жатки, косы, грабли и прочий нехитрый инструмент. Ранней весной к стенам сарая прислоняли большое количество березовых жердей для просушки. Позднее их ошкуривали и готовили из них оглобли и другие необходимые вещи. Деревенские ребятишки быстро обнаружили под корой берез тонкий слой сладкого камбия и часами его добывали и съедали. Конкурентами нам были только козы. Дядя Гриша не возражал против таких гастрономических набегов, поскольку процесс «ошкуривания» жердей у него отпадал.
Возникает невольный вопрос: "Причем же здесь культура?" Но дело в том, что в кузнице и около нее постоянно происходил процесс обмена информацией. Частенько Геннадий приносил из дома газеты, возникал перерыв в работе. В одном из номеров "Учительской газеты" полная страница была занята картой театра военных действий, где особо была нанесена линия фронта в пору наибольшего продвижения фашистских войск. Эту карту дедушка хранил до конца войны. С помощью нескольких иголок и цветного шнурка ежедневно обозначалась линия фронта. Зимой она заметно смещалась на запад, а летом - в обратном направлении. В отдельных участках многократные перемещения фронта в обоих направлениях в короткие отрезки времени свидетельствовали об особенно напряженных боях. Так вот, эту карту анализировали всей присутствующей в кузнице публикой.
Одной из последних политинформаций, проведенных в кузнице дедушкой Геной, был разбор парада Победы.
Ближайший медработник - медицинская сестра - была только в Евсеево. В основном, действовал жестокий закон выживания. Много смертей можно было бы предотвратить своевременным вмешательством врача. Благо, обошлось без серьезных заболеваний в нашей семье.
Но вот появились признаки туберкулеза лимфатических узлов у младшей сестренки Нади. На шее у нее возникли активные гнойные нарывы. Мария Фирсовна отвезла ее в больницу, где планировалось длительное стационарное лечение. Но после отъезда матери домой, Надежда устроила такой бурный протест, сопровождаемый постоянным криком, что врачи вынуждены были буквально через считанные часы избавиться от нее. Дома она появилась с плотно зажатым в кулачке бумажным кульком. Убедившись, что ее оставили в покое, она позволила пакетик раскрыть. В нем было немного коричнево-желтого американского сахарного песка, полученного в больнице.
Снова проявилось наследство прадеда Фирса Степановича в дедушкином организме. Пока мать была в Бохане на учительской конференции, дети разбаловались, дед Гена упал головой на скамейку и повредил небольшую артерию. Начавшееся кровотечение не могли остановить ни бабки своими заговорами, ни медсестра, которая несколько дней жила в доме, питалась, но по причине полной профессиональной непригодности сделать ничего не могла и равнодушно наблюдала, как из мальчика вытекала жизнь.
Наконец, Мария Фирсовна не выдержала такого безобразия, выгнала горе-медичку и стала собираться в больницу. Ближайшее хирургическое отделение находилось в Черемхово. Колхоз выделил лошадь, сани-розвальни и кучера, вчерашнего школьника. Путь лежал вдоль Иды до Ангары и от нее до пригорода Черемхово. Хоть дед был сильно обескровлен и очень слаб, ехать с мамой по новым местам ему было безумно интересно. Юный возница пробовал петь, как и все представители его ремесла. Словами песни было перечисление падежей, ведь он только что закончил начальную школу: "Именительный, родительный..." Примерно сорок километров до железной дороги одолели только близко к полуночи. Мальчик поехал обратно, а прабабушка с дедом оказались в обстановке ужасной неразберихи и сутолоки незнакомой толпы. В полной темноте втиснулись в пригородный поезд, и он, страшно дымя, гремя и сотрясая темный, мрачный, переполненный вагончик, довез их к рассвету до шахтерского города.
Черемхово поразил своей грязью, бестолковостью, враждебностью. Здесь все для деревенского мальчишки было впервые - и сам город, и поезд, и обилие незнакомых людей. В больнице его тут же помыли, побрили участок кожи вокруг раны, было ужасно больно и страшно. Операция по зашиванию артерии длилась считанные минуты, и когда дед приготовился к самому худшему, оказалось, что все уже окончено, пришла мама и увела его в палату. Смертельно усталые, они крепко заснули.
В больнице пробыли еще несколько дней, сносно кормили, было тепло, горело электричество, была горячая вода в ванне. Мария Фирсовна успокоилась за судьбу сына, за эти несколько дней уделила ему столько внимания, сколько за весь предыдущий год. Ухаживая за руками, она мгновенно вывела у ребенка, казалось, вечные цыпки. С собой Шеметовы привезли мяса, мороженого молока, хлеба и еще еды. Нянечка варила супы, при этом безбожно их обворовывала.
Палата была мужская, большая. Запомнился маленький, брошенный родителями мальчик со сваренной рукой. Мать его, придя с работы, варила картошку. Мальчик был голоден и канючил, просил есть. "Ну, ешь! " - зло закричала мать, схватила его за руку и сунула в кипящую картошку. Как только мальчик оказался в больнице, его мамаша бесследно исчезла. Трудность лечения состояла в том, что его сваренные пальчики, постепенно заживая, срастались между собою, и их приходилось разделять с помощью скальпеля. Мальчик стал всеобщим любимцем, всюду был своим. Задолго до раздачи пищи он производил разведку и оповещал всех в больнице, чем будут кормить.
Запомнился молодой узбек с обоженной спиной. Узбеков не призывали в армию, а направляли в шахты. Одет он был не по сезону, постоянно мерз. Однажды он пристроился на горячем коксе и уснул прямо на улице. Спал так крепко, что лишь проснувшись, обнаружил сильнейший ожег спины. Ходил он по больнице раздетым до пояса, а лечили его, набрасывая на спину вазелин. На спину страшно было смотреть - черное обугленное мясо постоянно трескалось и гноилось.
Когда деда выписали из больницы, стояла теплая, даже жаркая погода, был канун мая. А когда доехали поездом до Ангары, та была накануне вскрытия. Кончились продукты, прабабушка с дедом ходили по деревне, объясняли ситуацию, просили продать хоть что-нибудь. Никто, однако, им не посочувствовал, все ждали наступления Пасхи, но христианских чувств проявлять никто не спешил. Кое-как устроились на ночлег, за сутки съели по горстке хлебных крошек, вытряхнутых из мешка.
Утром пораньше за большую плату наняли мужчину-проводника. Ангара была зловеще черной, в промоинах и полыньях с большой скоростью струилась вода. Ширина реки достигала километра-двух. Проводник вооружил каждого веслом, и все быстро двинулись по реке. Надо сказать, мужчина хорошо знал реку, без осложнений перевел через Ангару и тут же пошел обратно.
Мальчик-возница уже ждал с подводой. Он привез еды, но и здесь не обошлось без воровства. Обратный путь сильно усложнился. Из каждого ложка наперерез устремлялись целые бурные реки, лошадь то и дело брела по колено в воде. Мальчик, тем не менее, был совершенно спокоен и все пел свою грамматическую песню.
Дома ждал очередной удар - теленок перепрыгнул через изгородь и свернул себе шею. Чернуха без теленка не дала ни капли молока, и семья в то лето изрядно голодала.
Во второй год пребывания в Мутиново Шеметовы жили в здании школы. Она была удалена от большинства жилых построек, что естественно, тревожило Марию Фирсовну. Дети, в силу своей беззаботности, надеялись на нее, а ее материнская настороженность проявлялась постоянно. Спала она чутко, и несколько раз по ночам ей чудились шорохи на чердаке. Дед Гена свободно лазал наверх, но ничего подозрительного не заметил. Но однажды летним утром вся деревня скопилась возле клуба, стоявшего ближе всего к школе. Один преклонного возраста колхозник, обрусевший пленный австриец, с большой опаской взбирался по принесенной откуда-то лестнице и выкрикивал: "Совьяли, совьяли..." Оказывается, кто-то заметил на рассвете чужого человека, влезшего на чердак.
Женщин не удовлетворил такой поверхностный осмотр чердака, они тоже полезли по лестнице, заставляя австрийца быть решительнее. Для смелости он вооружился обломком кирпича и, крича "слезай", решительно вторгся на чердак. Неожиданно действительно появился молодой человек. Так был задержан дезертир, которого увезли в район.
В то же лето как-то на рассвете на заимке появилась военная часть. Придя пешим строем, солдаты деловито раскинули полевой лагерь. Нечего и говорить, что все до единого жители деревни сбежались поглазеть на нежданных гостей, все огурцы на огородах были сорваны и отданы им. Солдаты, одетые в видавшее виды, но чистое и опрятное обмундирование, обмотки, пилотки, разговаривали не по-сибирски, то ли с молдаванским, то ли с украинским акцентом. К ребятишкам они относились хорошо, даже ласково. К Марии Фирсовне обратился командир в форменной фуражке, в скрипучих ремнях. Он попросил разрешения занять часть школы, сварить там обед, сложить вещи, переночевать.
В доме сразу стало необычайно тесно, поскольку все, кроме одной комнатки, было перенаселено. На полянке возле школы солдаты стали в круг и на радость местным жителям очень профессионально исполнили массовый танец, что-то вроде молдаванески, под собственный аккомпанемент, бубен и что-то типа балалайки. Потом командир строго приказал: "Сержантский состав, ко мне!" Танец рассыпался, сержанты, внешне ничем не отличавшиеся внешне от простых солдат, быстро сбежались к командиру, прикладывая руки к пилоткам, приветствовали его. Вполголоса он отдал какие-то приказы, и все за считанные минуты улеглись спать.
Мария Фирсовна уложила и детей, но они были так возбуждены, что заснули поздно, а, проснувшись утром, никого уже не обнаружили. Командир объяснил, что часть шла маршем с Дальнего Востока далеко на запад. Жителей деревни поразили четкость, дисциплинированность, предельная воспитанность и вежливость, царившие в воинской части.
Чем дольше тянулась война, тем тягостнее становилась жизнь. Истощились довоенные запасы, износились вещи, скуднее стало снабжение. Дети, между тем, становились взрослее, требовалось питаться, одеваться. Отцовские вещи были проданы, отданы за сено, истрачены. Как жить, что есть, во что одеваться? Такие вопросы прабабушке нужно было решать постоянно.
Обувь шили местные старички-мастера. Сестры обувались в чирки. Это были своеобразные мешки из сыромятной кожи кустарного производства. У щиколотки они завязывались сыромятными ремешками. Чтобы чирки не ссыхались и не жали ноги, их смазывали дегтем. Геннадию к великой его радости сшили ичиги. Они напоминали чирки с голенищами. Чтобы они не сваливались с ног, их тоже подвязывали у щиколотки и также смазывали дегтем.
На семейном огороде регулярно самосевом вырастал табак, его сушили, крошили топором, делили на самосад нескольких сортов: листовой, корешки, стебли. Такая махра была своеобразной дополнительной валютой. Мария Фирсовна с женщинами ходила в город, по-видимому, в Свирск с целью обменять табак на какие-либо вещицы. В течение суток они проходили порядка 80 километров, уставали сильно. Приносили что-то из тряпок, тогда в ходу были тапочки из транспортерной ленты, кустарные изделия домашнего обихода.
Редкие оставшиеся в живых солдаты присылали из Германии посылки с вещами. Каждую из них вскрывали и тщательно осматривали всей заимкой. Вещи были непривычные: женские шелковые ночные рубашки, исподнее белье, иногда очень добротные вещи. Все дружно приходили в ужас, видя большие пятна крови на тряпках. Недоверчиво относились к кожаным изделиям — портмоне, сумочкам и другим, изготовленным, как уже знали, из человеческой кожи в концлагерях. Тут же происходил торг, и Мария Фирсовна пополняла скудные семейные запасы одежды.
Помимо того, что распределялось по карточкам, стали поступать продукты от союзников, в основном, американские. Это были кукурузная и соевая мука, кое-что еще. Судя по всему, обитателей глухих заимок нещадно обманывали и снабжали значительно хуже, чем горожан, тем более столичных жителей округа.
В 1944 году для житья семье выделили хорошо обустроенную сельскую усадьбу. Это были добротный дом, большой хозяйственный сарай, два теплых хлева, сенник, завалившийся погреб. Они с трех сторон окружали большой чистый двор, и лишь с одной стороны он не был огорожен. Взобравшись на одну из крыш, можно было перебраться на соседнюю и, таким образом, совершить путешествие по всему периметру двора. На чердаках всегда было чисто, сухо и уютно. На чердаке хлева жил домовитый паук, за которым дед постоянно наблюдал и с помощью которого надежно предсказывал погоду. С северной стороны зимой наметало громадные сугробы, они доходили до крыш, и дети катались на санках прямо с конька крыши. Над дверью в дом однажды поселилась пара голубей. Четырежды в год, начиная с февраля, они высиживали по паре голубят. К моменту отъезда из Мутиново была целая голубятня, очень шумная и дружная.
Утро 9 мая 1945 года было по-летнему теплое и солнечное. Весть о победе принесла Инна, на радостях мчавшаяся из Евсеево все пять километров бегом. Вся деревня собралась во дворе школы, но отнеслись к известию недоверчиво. Позднее прискакал нарочный, мало что объяснивший и умчавшийся с радостной вестью по другим заимкам. Бабы опять столпились вокруг прабабушки. Все, а особенно вдовы погибших, ударились в рев. Появился бригадир, принесший красный флаг, небольшой кусок видавшего виды кумача. Мария Фирсовна первая пришла в себя. Хотели организовать митинг, но ничего не получилось, только слезы. Фирсовне поверили, и этого было достаточно.
Сибирь была далеко от фронта, но жизнь даже в самой захудалой заимке была связана с фронтом, с обороной. Память об этих горьких и героических днях российской истории должна жить в памяти людей, нельзя забывать о страшных уроках войны.
Дети подросли и чтобы учиться всем, необходимо было уехать из Евсеево. Но переезд в районный центр Бохан произошел только в октябре месяце. Выехав около полудня, на место прибыли только глубокой ночью. С этого переезда начался самый тяжелый период в жизни семьи. Именно 1946 год оказался для Шеметовых самым трудным, семья едва не умерла с голоду. Последствия остались на всю жизнь язвы желудка, больные печень и почки, больное сердце. Для жилья выделили часть плохонького домика в глухой части поселка. Для Чернухи и свиней приспособили захудалый холодный хлев. Сено сложили во дворе. Жившие по соседству буряты оказались жуликами, воровали все: украли поросенка, часть сена, дров и некоторые вещи. Когда им говорили о краже, они сочувственно покачивали головами и прятали в щелках узких глаз довольные ухмылки.
Мария Фирсовна стала учительницей базовой начальной школы при Боханском педучилище. Инна поступила в педучилище, Геннадий с Надей - в школу. Прабабушка сильно простыла, перенервничала и надолго слегла в больницу. Этим опять воспользовались соседи, постоянно обворовывавшие детей, оставшихся одних. Те с трудом сводили концы с концами. Единственные, кто поддержал их в это трудное время - новые мамины сослуживцы.
Пятый класс произвел на деда удручающее впечатление. В нем собралось почти шестьдесят буйных подростков. На уроках с трудом можно было хоть что-нибудь услышать.
В начале 1946 года кончились дрова. Местное начальство милостиво позволило пилить старые пни берез. Вдвоем с Инной Геннадий протаптывали глубокий снег на крутых склонах, пробирались к пенькам, надрываясь, спиливали их и, набрав штук пять-шесть, увозили домой. Там их распиливали и кололи на поленья и добавляли в печь в тот момент, когда она в достаточной степени разогревалась, чтобы сырые пеньки могли гореть.
Нечем было кормить свинью, ее пришлось зарезать. Шкуру свиньи хранили в сенях. Когда хотелось есть, а это бывало часто, дед выходил в сени, отрезал от шкуры необходимый кусок, опаливал ее в печи, обжаривал на самодельном вертеле и съедал без остатка. До весны шкура не дожила, так же, как хвост, уши и голова свиньи.
С трудом дотянули до лета. Геннадий на отлично закончил пятый класс. Завуч Маргарита Михайловна, встретив Гену на улице, поразилась тому, какой он тощий и маленький, искренне посочувствовала и посоветовала лучше питаться. Тот полностью с ней согласился, но как это претворить в жизнь, не знал.
На поправку дела пошли только в конце лета, когда семье выделили часть дома в обширном дворе педучилища. Там уже их никто не мог обворовывать. Дом был намного теплее предыдущего. Один раз в день дети с большими льготами могли питаться в училищной столовой, находившейся, кстати, по соседству домом. Туда ходили обедать. Обед состоял из трех блюд. Как вкусно там готовили! На первое были либо чудесные щи с капустой домашней засолки, с картошкой, наваристые, с небольшим кусочком мяса, либо разные супы. На второе были вермишель, либо макароны с маслом. Такого дивного кушанья дети до тех пор не видывали и жалели только о том, что порции маловаты. На третье чаще бывали компоты, кисели или чай, но не такие, как в Мутиново, а с настоящими сухофруктами и очень сладкие.
Дров сосновых вполне хватало, Геннадий с сестрами распиливали их на мелкие чурки, а потом дед лихо раскалывал их на поленья.
После долгой инспекции с участием самого директора им позволили пристроить к стене дома теплый хлев для Чернухи. Для свиньи и теленка Геннадий сам соорудил теплую же землянку.
Зимы в Бохане были суровые. В особо морозную погоду наблюдалось сумеречное освещение, все застилал морозный туман из мельчайших ледяных кристаллов, по местному, бус. В таких условиях необходимо было раз в сутки гонять коров на водопой к речной проруби. Жутко было смотреть, как корова наполняется ледяной водой, сгибаясь при этом в дугу. Дед набирал воду в ведра и на коромысле нес их домой. Расстояние до реки было солидное, порядка километра, и они с Чернухой добирались до дому совсем окоченевшие. Корова поскорее заходила в хлев и начинала жадно жевать сено, дед закрывал дверь и запечатывал все щели в хлев. Только потом в тепло добирался и он сам.
В особо холодные дни и особенно ночи топили практически без перерыва. Тем не менее, в доме было очень холодно. Все кровати сдвигали к печи, укрывались целым ворохом одеял и пальто.
Колодец находился под горой, на склоне которой стояли жилые дома у здания педучилища. До него было сотни две метров. Глубина колодца была большая - метров 15-20. Ей соответствовала и величина журавля. Зимой внутренняя часть колодца замерзала, несмотря на то, что ее регулярно чистили, поэтому добывание воды требовало определенных навыков.
За годы войны педучилище превратилось в сложное предприятие. Главный корпус был двухэтажный, хоть и деревянный, но очень красивый. В сторону главной улицы Бохана, улицы имени В.Л.Ленина он был обращен фасадом, увенчанным фронтоном римского образца. Окна были большие, классы светлые и теплые. Коридоры использовались еще и как актовые залы. Освещение было комбинированное, причем преобладали керосиновые лампы. Позднее это здание сгорело. На склоне горы, возле их дома располагалось другое здание, тоже двухэтажное и деревянное. В нем находились мастерские и столовая. Третий корпус появился позднее, когда из состава средней школы его передали педучилищу.
Буквально в центре обширной усадьбы педучилища разместился скотный двор. Коров уже не было, зато было около десятка лошадей. Здесь же располагались сараи с парком телег и саней, сеновалы и хлева с упряжью. Немного в удалении за высоченной оградой хранились дрова, поленницы стояли одна к одной и производили внушительное впечатление. К лету дровенник пустел, осенью заполнялся, там ставили училищный ЗИС, снимали с него одно из задних колес, с его оси перебрасывали ременную передачу на дисковую пилу. И долго этот агрегат скрежетал, распиливая крупные чурки на дрова.
Вся огромная усадьба обнесена была деревянной изгородью, хотя отдельные строения и выходили за ее пределы. Большинство же жилых одноэтажных домиков находилось внутри. Близ противоположного главному корпусу угла усадьбы размещался наш дом, состоявший из двух изолированных квартир. В маленькой однокомнатной квартирке постоянно сменялись соседи. Много места занимали огороды и пасека. Однако около половины площади усадьбы было свободно и служило местом для игр ее юных обитателей.
Абсолютное большинство ребятишек было детьми преподавателей училища. Уровень их культурного развития был неизмеримо выше не только деревенского, но и среднего по Бохану. Все сдружились на многие годы, пока судьба окончательно не разлучила их. Шеметовы оказались соседями с Колькой Долгополовым, Аликом Кузнецовым, его сестрой Галей, детьми директора педучилища Богдановыми, Посвольскими и многими другими. Соседями были и Фильшины, но они были намного старше и развитее, что определило значительную дистанцию в отношениях. Впоследствии, во времена ранней перестройки сын Фильшина Геннадий был замом премьер-министра, а после отставки - крупным экономистом и бизнесменом. Частыми гостями двора были Сережка и Нина Пашковы, Надина подружка Галя Горовенко и многие другие, имена которых память не сохранила.
Детские игры были подвижными, продолжительными и разнообразными, с большим количеством участников. В отличие от Мутиново, где любимой была игра в лапту, здесь она не пользовалась такой популярностью, видимо из-за своей сложности и отсутствия достаточно удобной ровной площадки, ведь двор размещался на довольно крутом склоне. Самыми увлекательными были прятки. Любили играть на травке, все валились на землю, образуя длинный ряд. Лежащий с краю поднимался, последовательно перепрыгивал через весь ряд, за ним следовали другие, и весь ряд, подобно гусенице трактора быстро передвигался по лужайке. Любили гонять на велосипедах, а зимой увлекались спуском на лыжах с крутой и высокой горы. По высоте она делилась на три крупных ступени, поэтому довольно спокойный спуск сменялся бешеной скоростью, когда от ветра перехватывало дыхание и слезились глаза. Но главная трудность заключалась в том, что лыжня примерно на середине склона имела поворот почти на 90 градусов, и необходимо было быстро переступать лыжами на полной скорости. Не сделавший этот маневр по незнанию или неумению, обязательно врезался на скорости в нетронутый снег и зарывался в него, после чего ему оставалось только идти сушить одежду.
Летом наибольший восторг ребятни вызывало купание в небольшой ласковой речке Иде. Если не считать младенческого возраста, настоящую речку Шеметовы увидели только в 11-13 лет. Естественно, не умели плавать, но быстро научились. Настоящим увлечением стала рыбалка. Мария Фирсовна увидела в ней подспорье для пополнения семейного меню. Геннадий проводил на речке целые дни. Ловились, в основном, мелкие пескари, реже ершики, ельцы и окуни. Настоящей удачей считалась добыча сороги, они водились около плотины в деревне Шунта. Вечерами, как ни велика была усталость, нужно было вычистить, выпотрошить и засолить всю добычу. Дня за три накапливалось на хорошую сковородку, которую мать заправляла яйцами. Получалась вкуснятина, не сравнить с современной килькой в томате.
После окончания пятого класса, чтобы как-то спасти от голода, Мария Фирсовна отправила сына в пионерлагерь в Заглик, что километрах в трех ниже по течению Иды. Особого восторга у него это не вызвало, но порядок есть порядок. Начальник лагеря оказался жуликом. Целыми днями детей то заставляли собирать дикую клубнику, то готовить березовые веники, то выполнять какую-то другую работу. Приезжающие в гости к начальнику съедали большую часть клубники, а заодно и много продуктов из пионерского рациона. Детей стали совсем плохо кормить. Однажды они, заранее сговорившись, устроили бунт и заявили, что не наелись. Начальник принял карательные меры. Он по одному вызывал всех к себе и строго урезонивал. В итоге практически все заговорщики перепугались и отказались от участия в бунте. Зная особую роль деда в скандале, последним вызвали его, но он держался твердо, многократно повторил суть своей позиции, а когда допросы надоели, заявил о своем отъезде из лагеря. Тут перепугался уже начальник, он прекрасно знал, что Мария Фирсовна считалась лучшей учительницей и депутатом райсовета (о чем дед сам, признаться не догадывался).
Экстренно весь лагерь собрали на линейку, заверили, что кормежка будет нормальная и даже вроде извинились. Визиты гостей прекратились, всю собранную ягоду скармливали детям. Вечером того же дня в лагерь привели несколько баранов, их мясо солидно пополнило рацион. Скандала, однако, избежать не удалось. Начальника заменили, но жизнь в лагере была совсем испорчена. Геннадий ушел домой пешком, однако мама привезла его обратно и оставила до конца сезона.
В шестом классе класс Геннадия перевели в учебный корпус, позднее отданный педучилищу. Но и там ему места не нашлось. От не очень большого коридора дощатой перегородкой отделили угол, где и поместили этот по-прежнему переполненный коллектив. Все смотрели на него как на зверинец, и без нужды никто туда не заглядывал. В классе появился новый ученик, Валька Астапенко, первый дебошир и хулиган. Он намного превосходил всех и возрастом и ростом. Дед был ниже его примерно наполовину. Немедленно он стал лидером класса, но никогда этим не злоупотреблял. Трудно объяснить его привязанность к Генке Шеметову, но никто, даже отъявленный мерзавец Борька Березовский, уже больше к деду не приставали. Валька был грамотным, хорошо развитым в интеллектуальном плане, но страшно разболтанным, ершистым. В отличие от большинства мальчишек он не курил, не сквернословил. Только присутствие Вальки помогло деду выжить в этом классе. Вообще ему всегда везло с друзьями. Однако он чуть не поплатился за Валькину привязанность своей жизнью. Весь класс увлекался изготовлением бумажных самолетиков, вооруженных острым клювом из обычного стального пера. Потолок был постоянно усеян воткнутыми в него самолетиками. Во время занятий учителя старались не замечать порхающих самолетиков. Однажды на одном из уроков Геннадий наклонился над партой, доставая тетрадь. Валька в этот момент запускал очередной самолетик. Своим громадным кулаком он мощно ударил деда прямо в лицо. Тот мгновенно лишился сознания, из носа хлынула кровь. Валька сделал это не нарочно, но принял в несчастье друга самое заботливое участие. Он поднял всех по тревоге, кто-то нес холодную воду, кто-то пожертвовал своим носовым платком, несколько человек держали деда на руках. Постепенно он пришел в себя, но кровотечение остановили с трудом. Учитель, проявивший тогда к нему внимание, в дальнейшем пользовался повышенным доверием классного зверинца.
Общей любимицей была классная руководительница Павлина Ивановна, она сумела увлечь детей выпусками стенгазеты и организацией инсценировок. Дедушкин опыт редактирования газеты пришелся кстати, кроме того он был главным художником. Инсценировали классом Некрасовскую «Железную дорогу». Собственно, все свелось к декламированию фрагментов текста. Участие Геннадия было во второй половине инсценировки. Он оказался затертым зрителями в дальний угол и находился далеко от основного коллектива участников, поэтому внимательно следил за ходом декламации, боясь нарушить ее ход. И когда его предшественник произнес: "Вы бы ребенку теперь показали светлую сторону", дед набрал в легкие побольше воздуха и изо всех сил звонко прокричал: "Рад показать! "Оглушенные соседи заткнули уши, а весь зал впился в него глазами. Смущенный этим, мальчик стремился побороть свой страх преувеличенной громкостью декламации. Другая инсценировка была посвящена Крыловскому «Квартету». Геннадию нужно было сыграть мартышку, для чего на него надели маску и прицепили хвост. Главная интрига принадлежала Вальке Астапенко, который был косолапым Мишкой. Тайком от Павлины Ивановны ребята сговорились, что мартышка будет говорить, сидя на плече у медведя. И когда дошла очередь, Валька одной рукой водрузил деда на свое плечо. Эффект был поразительный, и Павлина Ивановна простила им самовольство.
Весной 1947 года отменили карточную систему. На радостях Мария Фирсовна накупила всякой всячины. Сейчас она вряд ли прельстила кого-нибудь, но тогда это было верхом лакомства. Летом Геннадия включили в состав делегации на областной пионерский слет. Были возражения, он уже вырос из пионерского возраста, ему исполнилось 14 лет, и он не состоял в конкретном пионерском отряде. Дела с пионерской организацией в родной школе были плохи, она просто не существовала. Но, учитывая искреннее желание, деда еще в разгаре учебного года приняли в отряд базовой школы педучилища. Возраст сочли предельным, но все же пионерским. Впервые в жизни дед оказался в большом городе. В Иркутске его поразило все. Все улицы города были изрыты глубокими траншеями. Все они были заполнены огромным количеством пленных японцев. Одетые в форму, подтянутые, низкорослые, практически все в круглых одинаковых очках, с торчащими из-под усиков зубами они приводили в порядок городские коммуникации. Командовали ими японские офицеры, которых они слушались беспрекословно. Где-то в сторонке для порядка дремал русский конвоир с винтовкой.
Программа слета была интересной, но мало что сохранилось от нее в памяти. Поразили воображение городские здания, особенно Дом пионеров вычурной архитектуры. Никто никогда так не заботился о питании деда, как организаторы слета. Долго хором пионеры заучивали новую моднейшую пионерскую песню о том, как «в глуши сиротою мальчик Вася рос», как он под откосом дни и ночи мечтал о профессии машиниста и, в конце концов, стал водить лучший в мире паровоз «Иосиф Сталин». Домой юный пионер привез несколько банок неотразимого вкуса яблочного пюре, купленных на скудные деньги, выделенные матерью.
В седьмом классе многих хулиганов выгнали, остались вполне управляемые ученики. Большие проблемы в учебе у деда возникли в связи с полным непониманием алгебры. За первую четверть я получил двойку, да и потом оценками по алгебре не блистал. И это на фоне прекрасных результатов по всем остальным предметам. Мария Фирсовна написала в стенгазете, которую они продолжали, хоть и редко, выпускать, стихотворное послание: "Все алгебра, алгебра, алгебра, а для чего? Товарищ редактор, дайте ответ, для чего алгебра семикласснику нужна?"
В начале лета 1948 года дед Гена сдал экзамены за семилетку и подал заявление в педучилище, которое к тому времени закончила его старшая сестра Инна. Поскольку оценки в аттестате были высокие, в педучилище его приняли без вступительных экзаменов. Единственным поводом к выбору учительской профессии была небольшая стипендия, без которой он не смог бы продолжать учебу.
Добавились и домашние обязанности. Наблюдая за мужиками, дед научился заострять колья, лихо втыкать их в землю, заливая в их основание воду. Поставленные попарно колья перевязывались сырыми ветками тальника, березы или черемухи. На эту опояску укладывались жерди. На высоту забора нужно было пять-шесть жердей. Иногда хватало всего трех, но в таком случае они служили рамой для установки тычек, а тех требовалось очень много.
В первый раз ездили за стройматериалами на лошади вместе с прабабушкой, но наготовили только ужасных кривых березовых жердей, да и то мало. Поэтому позднее дед Гена ездил в лес уже один, прихватив ручную тележку. Особенно удобно таким образом было готовить тонкие осиновые тычки. Довольно быстро он понял, что быстро гниющая береза почти непригодна для строительства. В ходе работ накачал мускулы и легко управлялся с тяжеленной тележкой, благо с грузом езда шла только под уклон. Мария Фирсовна скоро поняла, что сын лучше работает один, и от строительства полностью устранилась.
Мимо двора протягивался Шелот, большую часть года безводный. По его левому берегу пролегала дорога к верховьям. Примерно в километре - полутора от дома уже на правом берегу ручья на изрядной высоте над дорогой бил кристально чистый ключик. Все жители берегли ключик, соорудили над ним сруб, сделали ровную площадку на крутом склоне. Летом ежедневно дед ходил на источник за водой. Много в этих походах было позерства и рисовки. По дороге от дома он нес под мышкой три ведра и коромысло, а сам на ходу читал книгу. В двух шагах сзади шла телка, которая тоже любила ключевую водичку. Все время приходилось преодолевать подъем, от ручья до источника он был почти отвесным. У ключика Геннадий поил из ведра телку, а потом наполнял ведра, уравновешивал на плече коромысло и прихватывал третье ведро. Читать он естественно уже не мог, хотя к коромыслу руками не прикасался, телка по-прежнему шла сзади. За все прелести владения коровой платили большой налог. Его можно было гасить постепенно, сдавая ежедневно по литру молока. Мария Фирсовна предпочитала платить маслом, которое покупала в магазине дорого. Выходило приблизительно три-пять килограммов в год.
В августе 1948 года к Шеметовым приехали в гости Байбородины из Улан-Уде. Двоюродный брат Славик оказался премилым мальчуганом шести лет. Деревня была для него открытием. Вечером перед сном он нашел на стене какой- то сучок, принятый им за выключатель, и пытался выключить электричество, которое включалось в деревне всего на несколько часов.
Тетя Тамара любила посидеть, поговорить, что для Марии Фирсовны было нереальным, так как она была все время занята. Кроме того, тетя лихо курила. Но интереснее всех была бабушка (для меня - прапрабабушка) Аграфена Михайловна. Ей отвели уголок на кухне, что при тесноте жилища было очень хорошо. В переднем углу с помощью Геннадия повесили икону Аграфены Купальницы - бабушкиной святой, которую впоследствии положили с ней в гроб. Лампадка из алого хрусталя не действовала. Посоветовавшись, пристроили поперек лампадки тонкую жестянку с дыркой для фитиля. Фитилек ссучил Геннадий из ваты. Бабушка ссудила ему мелочи, на которую он купил в аптеке бутыль рыбьего жира. И уже вечером на кухне теплилась лампадка, она не гасла круглые сутки. В награду за труды бабушка угостила внука рыбьим жиром, который ему ужасно понравился. Бабушка разложила на столе Библию, какие-то книги еще. Правда, искренние намерения внука вникнуть в их содержание ни к чему не привели, просто он ничего не понял и раз и навсегда потерял интерес к священному писанию.
Подолгу и очень подробно бабушка рассказывала историю семьи Байбородиных, из чего и сложились основные представления о наших предках. В новогоднюю ночь 1949 года дети, расшалившись, примчались к бабушке с кружками чая в руках и шутливо чокались с нею, поздравляя с Новым годом.
В 1948 году Инна окончила педучилище, а дед Гена поступил в него. Иннина педагогическая деятельность началась, когда она достигла солидного возраста - целых семнадцати лет. Она была совсем девочкой, маленького роста, худенькая, очень скромная, но, как выяснилось, твердого характера. Тогда существовала жесткая практика обязательного распределения на работу. Нужно было отработать затраченные государством на обучение средства. По распределению Инна попала в глухую таежную деревеньку Верхний Кит. Директором назначили демобилизованного моряка. Инна вела в школе одну из главных дисциплин - русский язык и литературу. И вела здорово, сумела увлечь ребятишек, пробудить в интеллектуально неразвитых своих воспитанниках вкус к овладению знаниями. Вместе с подружкой, такой же юной как сама, они жили в неприспособленном домишке. Диву даешься умению русского человека унижать людей, обладающих более высоким уровнем интеллекта, наслаждаться сомнительной возможностью смотреть на них свысока. Надо сказать, что молодые учителя оказались выше этого бытового чванства и этим поставили унижающих их отморозков на их действительное место.
Учительский заработок был более чем скромным, все время надо было чего-нибудь добиваться, что-либо доказывать. И только быстро завоеванное доверие и уважение школьников было наградой за все труды и лишения. Моряк-директор старался как-нибудь помочь своим юным коллегам. Сам он вскоре женился и из всех сил стремился упрочить свое положение в обществе. Инну, конечно, тянуло домой, а добираться приходилось очень тяжело. Верхний Кит находился в глухом таежном углу Кировского района. Районный центр, село Олонки располагался в 30 километрах от Бохана и в 90 километрах - от Иркутска. Таежное бездорожье приходилось преодолевать только пешком. Несмотря на все сложности, Инна умудрялась помогать семье - то мясом, то мукой, то чем-либо еще. Позднее она перебралась в расположенное на Ангаре крупное село Буреть, где была большая школа, многочисленный учительский коллектив и сносные условия жизни.
После бандитских условий учебы в Боханской школе жизнь в педучилище казалась просто идеальной. На каждом из четырех курсов было по три группы - две бурятские и одна русская. В русскую группу всячески стремились попасть и чистокровные буряты с целью избежать обучения родному бурятскому языку. Дело в том, что за основу был взят непривычный для западных бурят Усть-Ордынского округа язык восточных бурят Забайкалья. В группе училась Капа Тылосова, которая даже среди бурят выделялась усиленными национальными чертами - совершенно плоским лунообразным лицом, еле различимыми щелками глаз. Но русским языком она владела в совершенстве, без каких-либо признаков акцента и неграмотности, совершенно русскими были ее сердечность, отзывчивость, чувство локтя.
Из 25 человек первоначально принятых в группу довольно быстро многие отсеялись. Осталось примерно человек 17-18 самых надежных. Из школьного класса закончили педучилище, кроме Геннадия Шеметова, Неля Жилина и Колька Долгополов. Остальные были из периферийных школ или из других районов. Среди согруппников Шеметов был самым замухрышным, что подчеркивал и его костюм, явно тесноватый, но другого просто не было.
Учителя были на голову выше тех, что были в школе. Первым директором училища являлся Вдовин, он был автором национального букваря какого-то северного народа, быстро шел на повышение и также быстро исчез в столицах. Вторым стал Александр Кириллович Богданов, из ясашных, то есть гибрид русской и бурята. Мария Фирсовна выучила двух его сыновей и дочь. Все Богдановы ее ценили и уважали. Завучи были непосредственными шеметовскими соседями - Иннокентий Алексеевич Фильшин и Исай Николаевич Мокренко. Они вели историю и физику с математикой. Исай Николаевич страдал приступами запоя, пьяный был очень противным, невзирая на свирепость своей супруги, учительницы русского и литературы.
Жизнь педучилища подчинялась давним, строгим традициям. Утром задолго до занятий все выстраивались на линейку. В теплую погоду линейка проходила на улице, в неблагоприятную - в коридоре. На линейке решались все дела, выдавалась вся необходимая информация, делались объявления и многое другое. Затем ряды присутствующих раздвигались, вперед выходил военрук Николай Евсеевич Попов и командовал проведением утренней гимнастики. Завершалось все маршем по улицам, военрук кричал: "Споем?" Чаще все соглашались, штатные запевалы солировали, затем все дружно подтягивали, настроение у всех улучшалось. Пели также странные, задолго до нас утвердившиеся песни: "Командир - герой, герой отряда..." и еще что-то, давно забытое. Иногда на вопрос военрука отвечали гробовым молчанием, тогда он командовал: "Бегом!" Вынуждал к пению. Но были случаи, когда даже измотанные бегом студенты упорно молчали.
Затем звенел звонок на уроки, все расходились по классам. Программа обучения в училище сильно отличалась от школьной. Почти не было математики (кроме школьного курса арифметики). Отсутствовала химия. Зато были курсы методики преподавания, педагогика, детская литература. Училось легко и интересно. Очень много внимания уделялось музыке (и теории, и практике), обязательным было овладение мандолиной. На первом курсе Геннадий был слабым музыкантом. С одной из первых стипендий он выделил пять рублей и купил мандолину. Все лето не выпускал ее из рук, в кровь изорвал кончики пальцев, пока не образовались твердые мозоли. Штудировал нотную грамоту, вырабатывал тремоло, но оно так и осталось безобразным. На первом же уроке музыки на втором курсе лицо Еремея Еремеевича Охлопкова, преподавателя основ музыкальной грамоты, вытянулось, он оставил деда и вышел из класса. Вернулся с Халудоровым Виктором Сергеевичем, тоже преподавателем музыки и Геннадием Петровичем Никифоровым, который в седьмом классе вел немецкий язык, но оказался чудесным домристом. Они тоже поразились дедовым музыкальным успехам. Тут же его включили в оба оркестра: малый, в котором собиралась, так сказать, музыкальная элита училища, и большой, который олицетворял количество при худшем качестве. Быстро мчалось время, заполненное до предела учебными буднями. Наступил новогодний вечер 1950 года. Александр Кириллович в поздравлении сказал, что год-то наступает исторический - середина столетия.
Первые экзамены дед сдавал за четвертый класс. А потом пошли ежегодные школьные экзамены. Обычными были настоящие сессии по четыре-шесть экзаменов. В педучилище экзамены сдавались каждые полгода. Как подумаешь, какое количество нервной энергии ушло на все эти контрольные мероприятия - жутко становится. Экзаменационные сессии длились по месяцу и больше.
В колхоз впервые на отработку дед поехал в шестом классе, причем на целый месяц. Жили в грязном колхозном клубе. Командовала девочка-пионервожатая. Она была хорошо знакома с Марией Фирсовной, которая присылала сыну гостинцы, чаще помидоры и другие вкусные вещи. Вожатая относилась к подшефным очень заботливо, никаких ЧП ни разу не произошло.
Длительные и изматывающие командировки в колхоз были на всех курсах педучилища. Худенькая одежонка и особенно обувь быстро выходила из строя, нередко оторванную подошву приходилось прикручивать проволокой или перевязывать бечевкой. Чаще копали картошку. Долгое время работали на зерносушилке. Особенно трудно приходилось в ночную смену. Так по-настоящему ни одной полноценной ночной смены ни разу и не получилось. С вечера все шло хорошо, но к полуночи все сильнее начинали слипаться глаза, не хватало силенок перегружать тяжелое зерно. То один, то другой отыскивал где-нибудь укромный уголок, на секунду забывался на теплом зерне, а потом сразу погружался в тяжелый, непробудный сон. Бригадир тормошил заснувших, ругал матом, перерывы сна провоцировали тяжелейшую головную боль и слабость.
Однажды зерно сильно перегрелось, транспортеры забились зерном, остановились, и начался пожар. Студенты пренебрегали всякими правилами техники безопасности, лезли буквально в огонь. К счастью, никто не обгорел и не погиб, пожар потушили быстро, с минимальными потерями зерна. После этой ночи колхозники стали относиться к прибывшим с большим уважением. А ведь было им тогда по 15-17 лет.
Педагогической практике в педучилище уделялось исключительное внимание (значительно больше и на более высоком уровне, чем впоследствии в институте). Сначала работали в классе, используя одноклассников, как учеников. Сильно волновались на первом уроке в настоящем классе базовой школы (классе Валентины Дмитриевны, прабабушкиной подруги). Колька Долгополов для демонстрации слова ель забыл принести веточку. Он не растерялся, подошел и шепнул об этом. Дед лихо покинул класс под недоуменными взглядами строгих наставников. Но к нужному моменту урока веточка была, за что обоим простили нарушение.
Каждому был выделен свой ученик для составления педагогической характеристики. Деду досталась сестра Борьки Березовского. Положено было понаблюдать жизнь ребенка дома, и он напросился к девочке в гости. Та была прямой противоположностью разгильдяю Борьке, придя домой, переоделась, а потом уже показала учебное место, познакомила с родителями и другое, требуемое по инструкции. Педагогическая практика была сложна, строго учитывались малейшие неточности и упущения. Деду это пригодилось потом при работе в школе.
Много внимания уделялось художественной самодеятельности. Невозможно передать наслаждение, которое приносили репетиции оркестров, хора, инсценировок. Кроме общего хора, требовался чисто национальный, бурятский. Пели буряты отвратительно, поэтому отбирали им в помощь русских и прятали сзади, за спинами бурят. Была, например, песня о Байкале, в которой звучало: "Шанглоте Байкал да рю хандалэ..." Бурят преподавателей и студентов это умиляло до слез. Вообще дед знал много бурятских слов и неплохо понимал их речь, но говорить так и не научился.
Вместе с бурятами становились в круг ёхора, пели, повторяли несложные движения танца. Правда, при первом же удобном случае пародировали песню: "Винтовка на плечо-е-е, пошел зайцев убивать. Подружка -о-о, под ручку -ё-ё-, пошел ёхор танцевать". Или более обидное: "Был когда-то я хубушка с бацагашками играл. Был тога сабсем бурятский, а по-русски говорил. А теперь совсем я русский, только голоса плоха, глаза узки, носа плюска, нога тонка и крива". Сильный акцент был не только у учеников, но и у учителей. Убугунов Андриан Александрович, методист по математике, говорил, например, «арихиметика». Физрук по фамилии Сускин требовал полного тупого повиновения, больше всех возмущался этим дед, что вызывало нарекания в его адрес: "Шеметов, ты чего «хотишь»?" Да не «хотю» ничего", - отвечал ему дед. Дело в очередной раз дошло до матери, был неприятный разговор с нею.
Мне непонятно презрительное отношение деда к бурятам. Что это, просто дурная черта характера, последствия отношения самого коренного населения к русским или проявление великорусского шовинизма, последствия национальной политики, проводимой государством по отношению к национальным окраинам страны? Вспомним, что 24 мая 1945 года, поднимая тост не за советский, а за русский народ, Сталин объяснил, что именно русский народ - «ведущая сила Советского Союза», он сыграл решающую роль в войне. Своими «ясным умом», «стойким характером», «терпением» он заслужил быть признанным вождем «наиболее выдающейся нации из всех наций, входящих в состав Советского Союза». Но если быть честным, то ведь у деда те же национальные корни.
Сейчас в Сибири из-за развала Союза, из-за нестабильности на границах России, ее экономики национальный состав Сибири стал еще разнообразнее и, мне кажется, проблемы, связанные с национальным вопросом, становятся еще острее.
Видя бедность студентов, Александр Кириллович старался найти платную работу для них. Как-то встретил Геннадия Шеметова с Колькой Долгополовым и предложил сбросить снег с крыши здания столовой. Вечером каждому вручил по пятирублевой ассигнации, Шеметов свою торжественно преподнес матери, чем ее немало удивил. Каждое лето напролет дед участвовал в перевозке дров. Другие студенты отрабатывали практику примерно по неделе, так что за лето у него появлялось несколько десятков сотоварищей. Вставали рано утром, последний рейс заканчивался нередко в полной темноте. Заранее заготовленные дрова, сложенные в большие аккуратные поленницы, быстро перекидывали в кузов, там укладывали их поплотнее, причем, при хорошем навыке погрузку производили за 10-15 минут. Основное время уходило на езду. В лес ехали в свободном кузове, умудрялись на полном ходу играть в уголки. На обратном пути примащивались прямо на дровах и держались буквально за воздух. Удивительно, что ни одного несчастного случая не было. За лето Геннадий загорал до черноты, сильно худел, набирался здоровья и сил.
Однажды студентов мобилизовали на заготовку дров. Дело было в конце марта, в лесу еще лежали глубокие сугробы. Им объявили норму заготовок, снабдили инструментами и кратко объяснили, что делать. Пришлось в наскоро сделанных из сосновых веток шалашах переночевать несколько ночей. Что и говорить, от холода все практически не спали, а от непрерывной работы буквально валились с ног. На руках быстро появились кровоточащие мозоли, все тело ныло и болело. Смолистая древесина быстро забивалась клейкой массой, пилу постоянно приходилось протирать керосином. Иногда неудачно валили деревья, они цеплялись за макушки еще не поваленных сосен, и разборка подобных баррикад отнимала особенно много сил. Геннадия Шеметова определили в специалисты по укладыванию готовых дров в поленницы: он умел достаточно рыхло и в тоже время незаметно для приемщика уложить поленья, что ускоряло выполнение плана. И что странно, опять не было больных и пострадавших.
Все время было заполнено до предела, кроме учебы и выполнения домашних заданий, были: оркестр, хор, участие в декламациях и инсценировках, массу времени отнимали лыжи и спортивный зал. Геннадий неплохо работал «на коне», кольцах, перекладине, особенно любил брусья. Все были общественниками, а он являлся то профсоюзным, то комсомольским лидером. Оживленно проходили собрания всего училища.
В профсоюз всех студентов в обязательном порядке приняли в 1948 году. Как-то в поселковом клубе проходила районная конференция, на которую для пополнения численности отправили все училище.
К Новому году, 1952-му, начали готовиться заранее. Геннадий готовил костюм дяди Сэма - поджигателя войны. Долго сооружал блестящий черный цилиндр, полумаску и другие атрибуты костюма. В новогодний вечер с трудом натянул свои старые штанишки, которые не носил уже года два, также старые туфли, рубашку, подобие фрака, но все решали именно цилиндр и маска. В училище костюм произвел настоящий фурор.
В свободное от возки дров время дед много внимания уделял физической закалке. В сумерках бегал в одних трусах по пустынным окрестностям, дома тренировался в поднятии тяжестей, утрами приносил два ведра холодной воды и умывался, а большую часть выливал на себя.
Был обычный учебный день. На перемене Геннадий, скучая, прогуливался по коридору. Девчонки решили подшутить над ним и, как бы нечаянно, обнявшись, сильно толкнули его. Чуть не вывалившись со второго этажа, он ударился рукой в стекло, которое развалилось на мелкие осколки, сильно поранив его левую руку. Звон стекла собрал встревоженных студентов и преподавателей. Оказалось, что несколько выше кисти выхвачен изрядный язык кожи и мышц, из-под которых виднелось белое сухожилие. Кровь обильно потекла позже. Зажав рукавом рану, Геннадий, не одеваясь, несмотря на мартовский мороз, помчался в больницу. Прихватив одежду, следом поспешил его закадычный друг Саша Чугунов.
Пока добирался до больницы, пока кипятили операционные инструменты, прошло порядочное время. Наркоз сработал плохо, боль была сильная, но вытерпел, и вроде все кончилось благополучно. Но в течение суток началось общее воспаление, резко поднялась температура, появились признаки сильного отравления организма, рука начала распухать. С подозрением на гангрену Геннадия срочно отправили в Иркутск. Там буквально с колес его перенесли в операционную, где диагноз подтвердился. Хирург по фамилии Петров (как выяснилось позднее с ампутированными ногами, на протезах) напичкал руку новокаином. Оказалось, что начавшие разлагаться ткани почти не подверглись действию наркоза. Когда Петров глубоко рассекал мышцы, дед потихоньку выл и визжал от боли. Примерно через час руку вложили в гипсовую лангету, перебинтовали. "Почему не чувствую руки?" - спросил дед хирурга. "А для чего я напичкал ее новакаином?" - спросил в свою очередь Петров. "Новокаиновый блок", - констатировал Геннадий. "Да ты, я вижу, хорошо осведомлен в хирургии", - пошутил хирург.
В палате деда через каждые четыре часа начали обкалывать пенициллином. Этот препарат только-только появился в практике гражданской медицины, в годы войны он использовался лишь в военных госпиталях. На руку выше локтя привязали нитку с тем, чтобы отмечать развитие гангренозной опухоли. Если бы она начала увеличиваться, необходимо было бы ампутировать руку вплоть до плечевого сустава. Но, на счастье, опухоль быстро рассосалась.
Очень тяжело пришлось Марии Фирсовне. Невзирая на свою болезнь, она срочно достала машину, довезла сына до Иркутска, не уходила из больницы, хотя в палату ее не допускали. Сколько переживаний ей пришлось перенести, трудно даже представить.
Заживание шло медленно. Хирурги следили за процессом гранулирования, то есть нарастания ткани, подвергнутых рассечению. Однажды ночью дед проснулся буквально в луже крови. Снова оперировал Петров, снова было невыносимо больно. Сделав еще один глубокий разрез, хирург извлек крупную артерию и перевязал ее.
Только во второй половине апреля начался быстрый процесс выздоровления. В канун мая Геннадия выписали из больницы.
Радость выздоровление и возвращения домой была омрачена массой проблем, связанных с длительным пропуском занятий и наличием многих студенческих долгов. Весенняя сессия уже прошла, готовились сдавать госэкзамены, а деду еще нужно было сдавать сессию. Однако и сессию и «госы» дед сдал на отлично.
Много времени занимало лечение. Длительный период ежедневных перевязок сменился менее жестким графиком, но связь с больницей была постоянной и длительной. Руку бинтовали более года. В связи с болезнью началось стремительное выпадение волос. После мытья головы приходилось выплескивать половина таза волос. Дед решил остричься наголо, что и сделал.
Заключительным действием в педучилище была поездка на Байкал. Александровский централ в те годы еще действовал. Вопреки песенному его описанию ("...меж двух высоких скал окружен стеной высокой Александровский централ"), это была заурядная трехэтажная тюрьма, стоявшая на ровном месте, когда-то беленая, с небольшими окошками, забранными массивными решетками. Почти из каждого высовывалась неопрятная фигура, призывно машущая рукой. Позднее перекрытие между этажами рухнуло, и централ перестал существовать. Гораздо интереснее было наличие знаменитых александровских прудов, поставлявших Иркутску массу соленых огурцов высокого качества. С древних времен бочки, с только что посоленными огурцами, топили в этих прудах и отмечали каждую длинным шестом. Достигнутые таким образом полная герметизация и постоянно низкая, а зимой относительно высокая температура (пруды не замерзали) гарантировали прекрасный вкус огурцов.
Въезд в Иркутск затянулся. Перед шлагбаумом скопилась масса машин, постовые медленно и тщательно проверяли документы. Тем временем из Иркутска выехал и тоже остановился обоз телег ассенизаторов. На каждой из них находилась деревянная бочка с нечистотами, черпак с длинной ручкой и прочее снаряжение. Зловоние было дикое. Ассенизаторы тем временем меланхолично перекусывали чем Бог послал. Потом дорога долго петляла по городским улицам. Дорога до Байкала была значительно интереснее.
Начиная с истока Ангары с его Шаманским камнем, природные объекты становились все великолепнее и живописнее. С высоких гранитных берегов, окаймленных еще более высокими склонами Приморского хребта, открывался захватывающий дух вид на голубовато-зеленую поверхность байкальских вод. Ночевали под открытым небом в кузове грузовика или рядом с ним, на травке. Шумели высокие деревья. Никто, конечно, не спал, поскольку было ужасно холодно. Байкальские красоты оказались негостеприимными, к ночлегу никто заранее не подготовился.
Обязательного распределения в школу деду удалось избежать, так как попал в состав пяти процентов выпускников, рекомендованных для продолжения учебы в вузе. Обязательным условием, которое дед вероломно нарушил, было обязательное поступление на физмат. В июле вместе с другом Кешей Середкиным Геннадий отправился в Иркутск. Целью было поступление в пединститут. Остриженный «под нуль», худючий, в поношенной одежде, с отцовской полевой сумкой в руках (потом ее сперли в институте на подошвы для сапог), с забинтованной рукой - таким прибыл дед в Иркутск. Там Геннадий отыскал здание пединститута, с замиранием сердца вошел в кабинет директора (не ректора!) и увидел холеного, массивного, без шеи мужчину в самом расцвете лет. Это был Николай Григорьевич Прозоровский. Он поздравил Геннадия со званием студента педвуза и пожал ему руку. Потом дед долго сидел рядом с институтом, жадно рассматривая площадь Кирова, прилегающие улицы, запыленные тополя, людские толпы, множество машин. Было очень жарко и душно. Будущее и манило, и пугало. Начиналась взрослая, самостоятельная, городская жизнь.
Революция, гражданская война, коллективизация, репрессии, Великая Отечественная война, послевоенное время...
Сколько пришлось пережить стране, а вместе с ней и каждому ее гражданину. Никого не обошло стороной, каждого задело. И не только задело, но и изменило судьбы людей, определило их место в истории XX в.
Помнить надо все. И трагическое, кровавое, дурное, словом - зло, но и не меньше - добро, трудолюбие, любовь, бескорыстие, самоотверженность, мужество. Люди верили и отважно боролись за социализм - а справедливее по идее строя никто никогда не придумал - и завещали нам свои мечты о лучшем будущем, о счастье. Они были первыми. Не надо забывать об этом!
Люди, несмотря ни на что, оставались людьми. Слишком велика была тяга к жизни, высока стойкость в преодолении жизненных трудностей, лишений. И при всем при том неистребимой оставалась тяга к знаниям, стремление вырваться из тупой растительной жизни, подняться, развиться духовно, стать образованными людьми.
Мне - шестнадцать лет. Я - ровесник эпохи гласности, эпохи Горбачева. Именно в 1986 году, в год моего рождения, во всех областях культурной жизни открыто зазвучало то, что прежде обсуждалось тайком, «на кухне». Обществу возвращалась его история. Я не переживал этот период, я был просто слишком мал, для меня свобода слова и мыслей стала просто неотъемлемой частью моей жизни и жизни моей страны.
Мне - шестнадцать лет. Уходит детство. И сейчас, на пороге взрослой жизни, пожалуй, впервые я серьезно задумался над ответами на вопросы: "Кто я? Что я? Откуда? Что я буду значить в этой жизни?". Прапрадед и прабабушка, дедушки и бабушки, дяди и тети - многие и многие близкие мне люди посвятили свои жизни учительскому труду. Пока говорить об этом рано, но, очевидно, и меня ждет такая же судьба: бесконечные уроки и тетради, маленькие и большие школьные проблемы. Я не боюсь их. Я знаю, что хочу и могу быть достойным своей семьи, ее истории, ее традиций. Нет ничего прекраснее возможности учиться, постигать новое! Нет ничего благороднее, чем давать знания людям! История не кончилась, история продолжается. Пусть математики утверждают, что это не так, но, по-прежнему, переплетаются и пересекаются параллели, параллели судеб людей, страны, земли.
На главную страницу/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»/Работы, присланные на 4 конкурс (2002/2003 г.)