Выполнила Тимофеева Александра (10 кл. шк. №1 г.Игарки)
Руководитель Забрыгина Татьяна Григорьевна
Бабушка Альма с сестрой Айно (соответственно
6-я и 3-я справа в первом ряду). 1935-36 учебный год.
На фотографии большая группа детей, среди которых бабушка (ей 7 лет) и её сестра Айно. Все они - учащиеся финской школы деревни Токкори. У бабушки это единственная фотография детских лет.
Год 1929-й – это год, когда полностью были уничтожены остатки НЭПа по всем направлениям хозяйственной и социальной политики. Окончательно произошел переход к директивному централизованному планированию, изменилась вся система управления народным хозяйством. 1929 год – год утверждения сталинской диктатуры, год празднования 50-летнего юбилея И.В. Сталина, год начала формирования культа личности вождя. И, наконец, 1929 год – год рождения морского порта Игарка, предназначенного для отгрузки лесного экспорта. «Создание Игарки имеет громадное политическое значение и народно-хозяйственное значение», - отмечала в своем докладе первый секретарь Игарского горкома партии, стенографистка и сподвижница В. И. Ленина В. П. Остроумова. О международной известности заполярного города писали многие зарубежные и отечественные журналисты. Высоко оценивал значимость нового порта на Енисее известный полярный исследователь, академик Отто Юльевич Шмидт, руководивший в то время Главным Управлением Севморпути. Игарка вскоре стала форпостом социалистической индустрии. Но молодому городу, как и всей стране, постоянно требовались рабочие руки. Поначалу это были вольнонаемные граждане, которые в поисках больших денег устремились на Крайний Север. Красноречиво пишет об этом Виктор Петрович Астафьев, который провёл детство в нашем городе: «Прослышав о диких заработках, какие огребали жители знаменитого города Игарки, не умеющий унывать мой папа и младая годами и умом мачеха решили двинуть в Заполярье». Население Игарки в 1930 году стало стремительно увеличиваться. Но не благодаря притоку добровольцев. Решающую роль оказало раскулачивание, насильственная коллективизация деревни, которая проводилась советской властью с 1929 г. по 1939 г. «Раскулачка проводилась», - отмечает автор «Справочника по ГУЛАГу» Жак Росси, - «на основании секретных инструкций партии и ОГПУ. Никакой правительственный декрет опубликован не был ... Раскулаченных угоняют под конвоем к ожидающим грузовикам, которые их увозят к телячьим вагонам, поставленным вдали от станций и населённых пунктов... Умерших велят зарыть под откосом... Путь заканчивается в северо-восточной России, за тысячи километров от родных мест. Оттуда везут ещё дальше на север, где раскулаченных передают под опеку ОГПУ. Как спецпоселенцев, без указания срока...».
Мой прадедушка Паянен Иван Петрович в Ленинграде на курсах. 1924
год.
Бабушка вспоминает: «Мой отец – Паянен Иван Петрович. Мать - Паянен Екатерина Андреевна. Проживали в деревне Токкори Всеволожского района Ленинградской области в доме прапрадеда. Дом большой, бревенчатый, со всеми постройками во дворе. Большой сад. Много яблонь, ягод, слив. Всегда выращивали картошку, огурцы, помидоры солили в бочках. Нас было 5 детей: Маруся, Люба, Аня, Айно и я, Альма. Когда при рождении шестого ребенка, Кати, умирает мама, Екатерина Андреевна, грудную девочку забирает к себе бабушка, мать Екатерины Андреевны. Через год Иван Петрович женится на Сусанне Матвеевне – женщине 28 лет из соседней деревни. Сусанна до этого была не замужем. У них пошли свои дети, с которыми нянчились мы. Мачеха родила до войны Лиду, Элину, Рейно и Элгу. Нельзя сказать, что она плохо относилась к неродным детям, но и любви особой не было. Мы старались скорей уйти из дома. Маруся до войны закончила курсы бухгалтеров, Аня - сельскохозяйственный техникум по специальности ветеринар. Айно училась в швейном ФЗУ в Ленинграде».
Сестра бабушки, Айно, на учебе в швейном ФЗУ. Ленинград, 1940
г.
На фото изображена молодая девушка, а на обороте надпись на финском языке. Я спросил у бабушки: «Кто это и почему надпись такая?». Она сказала, что это - её сестра Айно, которая перед войной училась в швейном ФЗУ. В ФЗУ она не доучилась из-за войны. В первый год войны она находилась в бригаде, которая снимала зажигательные бомбы («зажигалки») с высотных домов. А надпись на финском языке, так как Айно закончила финскую школу, в которой преподавание велось на родном языке, дома тоже говорили на финском и группа в ФЗУ тоже была финская. Правда, в ФЗУ учителя говорили с ними уже на русском языке.
Бабушка вспоминает: «Мачеха не работала. Иван Петрович по тем временам считался грамотным (7 классов образования), поэтому был заместителем председателя Токкоревского колхоза. Отца никогда не было дома, так как он очень много работал. Деревня Токкори – чисто финская деревня. Школа финская, преподавали на финском языке».
Моя бабушка Альма до войны успела закончить только 5 классов финской школы. Училась всегда хорошо. В этом я убедился, когда в 1993 г. и в 1996 г. к нам в заполярный город приезжали финны. Из всех игарских финнов одна бабушка говорила на чисто финском языке с ними (это через 50 лет!). Даже сейчас у неё есть несколько финских книг, но эти книги не из её детства, а книги, подаренные финнами, приезжавшими в Игарку. Очень часто она читает их, и я вижу слезы на её глазах: читая их, она, наверное, вспоминает своё детство. Почти год войны бабушка не ходила в школу, так как школу закрыли.
Бабушка вспоминает:
Похороны родной матери
«У финнов хоронят только в воскресенье, домой не заносят, а до воскресенья покойник лежит в леднике. Мы с сестрой ходили без разрешения в ледник, отогревали маму, плакали и просили, чтобы она встала, так как нам без неё очень плохо. А в воскресенье к церкви свозили всех покойников из окружных деревень и отпевали».
Бабушка всем внукам (а их у неё 11) всегда говорила, чтобы мы учились, что
очень плохо быть неграмотными, что ей получить образование помешала война. Бабушка
говорила, чтобы мы всегда уважали и любили своих родителей, особенно бережно
относились к маме.
- Очень плохо жить без родной мамы, - всегда со слезами на глазах говорит бабушка.
Мачеха
«Мачеху мы не любили, поэтому всегда старались убежать из дома, чтобы не нянчиться с её детьми. По субботам, утром рано, всей семьей ходили в финскую церковь. После этого должны были идти в школу. Но мы с девчонками очень часто убегали в соседнюю русскую деревню в русскую церковь. Там всегда было очень красиво, и пели красивые песни. Но нас интересовали русские большие платки (цыганские). Какие они были красивые! Приходили мы под вечер и были, конечно, наказаны…»
Академик Павлов
«В деревне Колтуши, рядом с нашей деревней, работал академик Павлов, там был питомник с обезьянами. Обезьяны содержались в вольерах, мы часто ходили смотреть на них. Наша соседка тётя Ядя работала прислугой жены Павлова и рассказывала, какая она вредная. Однажды несколько обезьян убежали, их искали по всем окрестным деревням. Через несколько дней эти обезьяны задрали девочку из нашей деревни».
1939-1941 – годы активной подготовки к войне. С сентября 1939 года в Европе шла Вторая Мировая война. А СССР всё надеялся на Пакт о не нападении, заключенный с Германией 23 августа 1931 года сроком на 10 лет. Договор имел секретный дополнительный протокол, в котором речь шла о судьбе Польского государства. 1 сентября 1939 года Германия начинает агрессию против Польши. 17 сентября 1939 года части Красной армии вступили в Западную Украину и Западную Белоруссию, и вскоре было оформлено присоединение этих территорий к СССР. С начала ноября 1939 года начинается советско-финская война. Красная Армия встретила мощное сопротивление финских войск. Советские потери были тяжелыми, война закончилась в марте 1940 года присоединением Карельского перешейка к территории СССР. В июне 1940 года была присоединена к СССР Бессарабия и Северная Буковина. И в это же время были присоединены независимые государства Прибалтики - Литва, Латвия, Эстония: в них была провозглашена советская власть, в июле 1940 года они были приняты документально в состав СССР.
Все эти процессы шли очень сложно. В присоединенных территориях было много недовольств политикой Сталина. И в результате - во второй половине 1940 года и в начале 1941-го прокатилась волна репрессий, начался процесс массового переселения народов: украинцев, литовцев, латышей, финнов, эстонцев за Урал, в Сибирь, в том числе - и на Крайний Север, в город Игарку.
Бабушка вспоминает:
«Когда началась война, отцу принесли повестку, но через дней 10 он вернулся налысо постриженный и сказал, что так как у него много маленьких детей, то его в армию не возьмут.
В последних числах марта 1942 г., вечером, в дом пришла комиссия, дала 24 часа: сказали собраться, в руки не более 15-20 кг. Объяснили, что близко немцы. Потом вечером отец сказал, что нас увезут в Ленинград, так как там безопасно, и фашисты никогда в Ленинград не войдут. В семье начались сборы. Отец думал, что мы уезжаем надолго. Поэтому ночью в саду под яблоней копали большую яму и все ценные вещи складывали в нее. Перед войной отец купил швейную машину «Зингер», которую тоже положили в эту яму, и всё закопали. А вернуться пришлось через 15 лет. До районного центра Всеволожска примерно 15 км, маленьких детей вывозили на грузовых машинах, а дети постарше и взрослые шли пешком. Всю деревню вывозили, описи имущества не делали.
Несколько дней жили в районном центре, потом повезли к Ладоге. Жили в церкви у озера, места не помню, но там проходила дорога через Ладогу. В конце марта стоял мороз до 40о. Днем разрешали выходить на улицу. На льду озера было много трупов, искореженных машин, разбросаны вещи, местами лёд был бурым.
Сколько жили в церкви, не знаю. Однажды ночью погрузили нас на машины и повезли через Ладогу. Было очень страшно, так как немецкие самолеты бомбили Ладогу постоянно, но ночью реже. Машины шли практически по трупам. В машину, идущую впереди, попал снаряд, и она на моих глазах пошла ко дну. Нашу машину бог миловал. На этой машине нас довезли до железнодорожной станции, погрузили в «скотские» вагоны и двери закрыли на замок. Кормили через 2-3 дня. Когда были большие станции, разрешали набирать воду. В это время мама с бабушкой старались продать какие-нибудь вещи, чтобы купить еду. Нам не говорили куда нас везут. Очень многие в пути умерли. Хоронить не разрешали. На остановках приказывали выносить из вагона и оставлять на платформах. В вагонах было очень грязно и холодно. До Красноярска ехали до мая. В Красноярске мама и Лида (5 лет) заболели тифом. Мама практически ослепла. В Красноярске жили в порту. Работоспособные ходили грузить и разгружать баржи. Все вещи, которые взяли из дома, практически были проданы. В июне (не знаю числа) погрузили на баржи. Маму вели под руки, чтобы не видели, что она ослепла, иначе её оставили бы в Красноярске. Доехали до Подтёсово. Так как плохо было Лиде и маме, их увезли в больницу, а нас - всю семью - высадили. И до августа мы жили в Подтёсово. Жили на берегу Енисея - отец сделал шатёр. Маруся, Аня, Айно и отец ходили на разную работу. А в августе нас опять погрузили на баржу и повезли. В Подтёсово оставили Аню, как ветеринара».
Новая волна спецпереселения
накрыла город Игарку в 1942 году. В сам город и в станки Игарского района были
доставлены спецпереселенцы: латыши и другие национальности из Латвии (около
2.000 человек); немцы из Поволжья (более 5.000 человек); греки из Краснодарского
края (более 500 человек); финны, немцы, латыши - из Ленинградской области и
других прилегающих областей (финнов - около 300 человек; немцев - около 400
человек, латышей - около 100 человек).
В 1942 году прибыли спецпереселенцы из Калмыкии - более 500 человек. Все прибывшие спецпереселенцы, как правило, доставлялись или в запустевшие станки (где проживали 5-10 семей), или выгружались на необжитый берег: в Агапитово 500 человек, в Погорелку 200 человек, Сухариху 200 человек, Денежкино и в другие места.
Особенно большие потери были в Агапитово: только за зиму 1942-1943 года там погибло более 50% выброшенных на берег людей.
В Агапитово высадили людей 18 сентября 1942 года на голый берег. Переселились в палатки 1 октября 1942 года, а в землянки - 1 января 1943-го. За месяц погибли все дети до двухлетнего возраста. Паёк был мизерным, и того не за что было купить. Не было света, бани, «удобства» на улице. Никакой информации, газет, писем и так далее.
Бабушка вспоминает:
«К середине сентября привезли нас в Игарку, жили мы на берегу в сарае. В сентябре умерла Элга (1,5 года), похоронена в Игарке. Взрослые ходили разгружать иностранные пароходы. Общение с иностранцами было запрещено, но они относились к русским хорошо, старались что-то пихнуть в руки (по словам папы), но не дай бог, если бы заметила охрана - в лучшем случае отбирали.
В начале октября уже выпал снег, нас погрузили на фунгаз и увезли через Енисей в станок Старая Игарка. Марусю и Айну сразу же увезли на озеро Тайменье на рыбалку. Все остальные стали рыть землянки и первое время жили в них. А летом стали строить бараки, где мы получили комнатку, так как стройкой руководил отец. В школу ни я, ни Люба не ходили, так как не знали русского языка. Мать работала на сельскохозяйственных работах, и нас, детей постарше, тоже привлекали к сельскохозяйственным работам .
В то время колхоз выращивал картофель, капусту, но в основном занимался рыболовством
Работающим давали по 800 граммов хлеба, а неработающим - по 400 граммов
В Старой Игарке был полный интернационал: немцы, финны, украинцы, латыши, румыны, калмыки и местное население».
У бабушки в семье всегда жили 2-3 собаки. Они были помощниками. На них возили
сено для коров и свиней. На них возили воду с Енисея для своих нужд и для скотины.
Дрова из леса тоже возили на них. У бабушки до сих пор хранятся упряжь для собак
(так называемые «лямки») и карточки для Байкала и Кутьки. У нас в доме живёт
пудель, бабушка никак не может понять - для чего мы держим «тунеядца»? Я ей
объясняю, что сейчас - другое время.
Бабушка вспоминает: «Когда мне исполнилось лет 16-17, меня тоже увезли на озеро на рыбалку. Это были самые страшные годы. Сначала - палатки, холод, голод. Зимой много рыбы, но брать нельзя. Карл Лаутеншлегер с голоду взял двух рыб и получил 5 лет тюрьмы. Весной ели молодые побеги тальника. Летом заедали комары, мошка, паут, но летом было сытно: собирали ягоды, грибы, травы. Зимой было очень трудно. Подлёдный лов рыбы в морозы - 50. Бани не было. Топили снег и кое-как мылись. Выехать с озера не разрешали. Жили там годами. Уже закончилась война. Уехать с озера могли только сильно больные или же беременные женщины. Сама обстановка заставляла нас рожать без мужей. Так Айно родила в 1946 г. без мужа. Ей разрешили уехать с озера только перед родами».
Много очень фотографий на тему «рыбалка». Мы с дедушкой очень часто ездили
«на рыб», как говорят здесь, на «буране» (это снегоход) или пешком. Но такого
обилия рыбы, как на фотографиях, я не видел, хотя мой дедушка - хороший рыбак.
Поразила меня одна фотография. На ней изображена машина Колотовкина. Бабушка
после 1949 года неводила в Старой Игарке. А эту машину построил инженер рыбозавода
Колотовкин, при помощи этого устройства вытягивали невод.
И однажды у бабушки затянуло ногу под колесо. И у неё до сих пор искорёжен палец на ноге…
Примечание консультанта:
Казалось бы, с чем уже только не сравнивали и сталинизм, и самого Сталина. Но вот и ещё один образ, до боли простой, неожиданный, зловещий. Вроде бы совершенно нейтральное, обыденное слово «машина», незамысловатая фамилия центрально-русской полосы, а всё вместе - «Машина Колотовкина» - звучит так угрожающе, будто это нечто типа инквизиторского орудия или библейского молоха. Слушаешь рассказ Альмы Ивановны о тяжких прошедших годах, об искалеченных пальцах, смотришь на обычное фото с конструкцией провинциального изобретателя-инженера с «говорящей» фамилией, а перед глазами невольно начинает вращаться огромное Колесо размером во всю Страну, медленно вытаскивающее из тёмной Пучины бесконечную Сеть, в которой трепыхаются то ли Люди, то ли их Судьбы, а кто-то угодил и под само Колесо. Так и слышится монотонный гул механизма, ритмичный плеск волны Времени, мерно наплывает то ли шорох, то ли шёпот, и уже не в ушах, а где-то в сердце изредка раздаётся то ли скрип, то ли скрежет, то ли хруст, то ли вскрик - и не понять: или это нечто мёртвое ломает что-то живое, или же просто мысли сталкиваются друг с другом в бессилии осознать происходящее… Закинули сеть где-то в Финском заливе, а выбросили людей через полстраны на берег Енисея, а кого-то ещё дальше, а кто-то так и не выплыл никогда, удавленный сетью в непроглядной пучине.
Бабушка вспоминает:
«Я в 1949 г. родила Валеру тоже без мужа, и был он записан в ЗАГСе как Паянен.
В это же время родила одна немка, её сын Толик и мой Валера были как две капли воды. Мужики гарцевали! С 1949 года я жила в Старой Игарке в одной комнате с Айно. Мачеха нас к себе не взяла. Она тоже в 1946 г. родила Сашу, нашего младшего брата. Она не понимала тяжести труда на озере. В 1951 г. отца Валеры его сестра заставила жениться на мне. Никакой любви не было, была безысходность. До 1956 г. мы все жили в Старой Игарке.
В 1953 г. напротив
Старой Игарки затонула баржа, которая везла в Норильск обмундирование для тюрьмы.
Это место оцепили военные, не разрешали ничего вылавливать. И всё равно мы ночью
ходили на Енисей, ныряли и что-то находили. Мы с Айно выловили упаковку кальсон
белых, отстирали, сшили ребятишкам (у меня уже были Валера и Ольга) обновки,
себе - блузки и панталоны. До осени этот район был оцеплен солдатами. Многие
вылавливали верхонки, фуфайки. Почему нам не разрешали? Я до сих пор не пойму.
В марте 1956 г. нас реабилитировали.
С 1956 г. мы уже не считались «высланными», а были «вольными». Жить стало легче - был свой огород, была корова, свиньи. Колхозом руководил хороший человек - председатель Нестерюк Василий (а был он женат на финке Лиле из нашей деревни). Все, кроме меня и Айны, уехали в Ленинград, но в своей деревне им жить не разрешили, а поселили в деревне Суна Кондопожского района.
Уехали многие. Остались те, кому некуда было ехать, и те, кто вышел замуж или женился не на «своих» национальностях.
В 1956 г. у меня уже было 4 детей. И вот летом 1958 г. мы решили уехать на родину мужа в Астрахань. Приехали в деревню Заволжье Астраханской области. Уклад жизни, климат после Севера переносились очень тяжело, дети стали болеть от жары, поэтому к сентябрю мы вернулись обратно в Игарку, в свою деревню…»
Дети репрессированных. (Кезанен Надя, Матуняк Леня, Якунина Нина, Лаутеншлегер
Лиля, Григориади и другие). Моя мама – Тимофеева Ольга Бухтаровна – 4-я справа
во 2-м ряду. 
И здесь же бабушка показала мне другую школьную фотографию, уже более современную. Это учащиеся школы № 8 станка Старая Игарка, фото 1960 года. На ней дети ссыльных: греки, немцы, латыши, финны. На ней сфотографирована моя мама, в возрасте 9 лет и две моих тёти, родные сёстры мамы.
Воспоминаний моей мамы, Ольги Бухтаровны Тимофеевой:
Я росла в окружении ссыльных греков, украинцев, финнов, латышей… Училась я школе
с детьми ссыльных. И никогда у нас не было в школе и в деревне, разделения на
хороших и плохих, на врагов народа и местное население. Все жили очень дружно.
В детстве я очень любила, когда в нашем доме собирались подружки мамы, они
вышивали, вязали на спицах и крючках, но в основном разговаривали, вспоминали
места, где родились, где жили «до Игарки». Тётя Маруся Иорданиди всегда вспоминала
свою станицу Абинскую, что в Краснодарском крае, и сады, тётя Ирма Бартули -
город Бальцер и т.д…
Очень запомнились праздники. На столах была представлена «кухня мира»: естественно, это наши сибирские пельмени из оленины или медвежатины, это немецкие галушки с тушеной капустой, это греческие лепешки вместо хлеба. Всегда пели национальные песни на родном языке, танцевали свои танцы. И никто не старался показать себя и сказать, что я - лучше. Но была тоска и в песнях, и в танцах. Были видны изломанные судьбы.
Всегда с раннего детства я любил ходить в гости к бабушке. А сейчас люблю ездить к ней. Потому что она очень вкусно готовит и рассказывает о приготовленных блюдах, кто ее научил и как они готовились они раньше. Люблю ее немецкие галушки, финское масло, калмыцкие борциги, греческие лепешки.
Из воспоминаний моей мамы, Ольги Бухтаровны Тимофеевой:
Когда я училась
в старших классах школы № 9, мы жили уже в городе. Разговоры моих родителей
и их друзей с годами изменились. Теперь говорили о вещах, предметах, оставшихся
от той далекой жизни, то есть о семейных реликвиях, так бережно хранимых сейчас.
Мама очень бережно хранит щипцы для колки сахара. Кто-то хранит привезенную
вышитую украинскую рубаху, кто-то икону, кто-то медный чайник, кто-то угольный
утюг, кто-то карандашный рисунок.
В 168 км южнее Игарки находится село Курейка, где в 1914–1916 гг. отбывал ссылку Иосиф Джугашвили
и где в 1950-1952 гг. был построен музей-павильон генералиссимусу Сталину, в
народе именуемый Пантеоном.
Два исторических памятника, связанные с именем одного и того же человека, создавались практически одновременно с разницей в 80 километров. Один создавали ему, уже почти человеку-богу, другой создавал он сам. Только не великолепное строение, которое должно было увековечить его имя – здесь, в Туруханской глуши, а страшный бесперспективный механизм, уничтоживший десятки тысяч людей - «503-ю стройку», железную дорогу Салехард-Игарка, позже получившую наименование «мёртвой дороги».
Сталин для моих родителей и многих людей их поколения был и остаётся вождём народа, кумиром.
И сколько бы я ни разговаривал с роднёй на тему, что в их судьбе виновен Сталин,
они и слушать не хотят. Всегда приводят пример, что в марте каждого года была
уценка на промышленные товары, что они всю зиму откладывали деньги на Сталинскую
уценку и в марте они ехали в город, покупали всем сандалики, китайские костюмчики,
шубки кроличьи…
Из воспоминаний моей мамы, Ольги Бухтаровны Тимофеевой:
Мои родители были дружны с Валентиной Яковлевной Ларионовой и Татьяной Яковлевной Вуваловой (в девичестве Давыдовыми), уроженками станка Курейка. В доме очень часто и много говорили о пантеоне Сталину в Курейке, о его жизни. Близок он им был по их брату - Александру Яковлевичу, рожденному от Иосифа Сталина. Сталин писал матери Валентины и Татьяны, предлагал вместе с ним уехать в Москву (см. приложение № 10).
Родственники и те, кто видел Алек-сандра Яковлевича Давыдова, говорили о поразительном
сходстве его и Сталина. Многие игарчане даже приходили по-смотреть на него,
когда он приезжал в Игарку. Вот, что мне рассказала моя мама - Ольга Борисовна
Тимофеева:
«В начале 70-х, будучи студенткой, я гостила на каникулах у родителей в Игарке. Однажды пришла домой, захожу на кухню - и обомлела: Сталин сидит. У меня почему-то сразу мысль - нас забирать пришли. А потом мама, которая с этим человеком была дружна и переписывалась, сказала, что это сын Сталина».
Александр Яковлевич прошёл всю войну, имел награды (см. фото). Часто бывал в Игарке у родственников. В последние годы жизни жил в Новокузнецке, где до сих пор живёт один из его сыновей (второй сын, Юрий, живёт в Новосибирске). Работал Александр Яковлевич директором столовой. Умер в 1987 году от рака горла.
Моя бабушка прожила в Игарке 56 лет. Перед отъездом, мы всей семьей поехали в Старую Игарку (по просьбе бабушки). Сейчас там наша дача. Она построена на месте старого сгоревшего дома. Его строил дедушка точно таким же, каким был их дом. Бабушка все время вспоминала всю свою жизнь. Рассказывала и показывала памятные для нее места, как бы прощаясь со своей трудной жизнью.
Все мы живущие в Игарке - потомки репрессированных. Нам часто приходилось слышать
о первых годах жизни на новом месте: о трудностях, о тоске по Родине и о том,
чего лишились. Но люди приживались, обзаводились семьями, друзьями, приобретали
новые профессии... и мирились с судьбой! А потом уезжали из города со слезами
то ли боли за несбывшееся, то ли с боязнью нового и неизвестного.
Много суровых испытаний, жертв и лишений выпало в 20 веке на долю нашей страны:
две мировые и гражданская войны, локальные и региональные вооруженные конфликты,
голод и разруха, политические репрессии...
Они унесли десятки миллионов жизней - и это только официальные данные. Поломанные судьбы, сгинувшие в кровавом Молохе люди, искалеченные души...
И всё же большинство сосланных в Игарку выжило. Ни гибель близких, ни муки цинги, ни тяжелый труд не смогли вернуть им звания полноправных граждан рабоче-крестьянского государства, но зато - и это главное - они стали полноправными игарчанами.
Сотни ссыльных прибыли в Игарку уже ослабленными и изнурёнными после многомесячных скитаний по тюрьмам, пересылкам и сборным пунктам. У многих в результате обрушившейся на них чудовищной несправедливости пропала всякая воля к жизни. Другие избрали категорический отказ от любой работы в качестве единственно доступной им формы протеста.
Приказ Сталина игарчанами выполнен не был: вместо того, чтобы всем до одного вымереть в посёлках для отверженных, ссыльные стали деятельными участниками игарской жизни, работали бок о бок с «гражданами первого сорта», вместе играли в клубных спектаклях, не таясь давали интервью иностранным журналистам, а их дети, мало того, что учились в одних школах, так ещё и стали соавторами прогремевшей на весь мир ребячьей книги «Мы из Игарки».
Игарка выдержала сталинский удар. Во многом благодаря тому, что умела ценить
человечность. Вернуть жертвам доброе имя, воздать им и их невинно пострадавшим
детям - святой долг государства. Это и наш долг, людей, живущих сейчас здесь.
Я закрываю альбом. Просмотрены все фотографии, все грамоты, справки, удостоверения,
выписки. Но сердце надо оставить открытым. Открытым новой, сегодняшней жизни,
разворачивающейся на наших глазах истории. И нужно определить своё место в ней.
Иначе, что расскажут подобные альбомы через несколько десятилетий о нас?
На главную страницу/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»/Работы, присланные на 4 конкурс (2002/2003 г.)