История моей семьи в истории моей страны

Автор: Николаева Екатерина Евгеньевна Адрес: Красноярский край, город Бородино

Учитель: Козина Ольга Владимировна

2003 год город Бородино

Для каждого человека семья - это самое ценное, что есть в жизни. Человек должен не только знать родственников, но знать историю своего рода. История семьи - это корни, без которых человек не может существовать.

История страны становится понятней тогда, когда она связывается с судьбами отдельных людей. События, происходившие в СССР в 1930 по 1950 годы, коренным образом изменили судьбы моих родственников.

Я хочу рассказать о моем дедушке Мартюшеве Павле Никитиче.

1917 год. Село Каменка Чугуевского района Приморского края. В молодой семье Никиты Васильевича и Пелагеи Анисимовны Мартюшевых родился первенец Павел. В то время рождение сына было большой радостью. Сын - продолжатель рода, помощник отца, опора семьи. Вскоре у них родились еще два сына и дочь.

Никита вместе со своими братьями: Василием и Иосифом, не покладая рук, трудились на мельнице и маслобойне, которые им достались в наследство, после смерти отца. Они жили очень хорошо, считались кулаками.

Первая беда пришла в 1924 году. Ночью в дом ворвались люди в черных кожаных куртках с пистолетами. Разбудили всю семью, забрали все, что можно было унести, угнали весь скот, мельницу разрушили, маслобойню сожгли. Никиту Васильевича увели с собой. Его обвинили в пособничестве «белым». Пелагея Анисимовна побежала по деревне для того, чтобы собрать доказательства его не виновности, она думала, будет суд как при царе, но его не было. Утром Пелагею вместе с детьми привели на берег реки, там был и их отец и многие другие мужчины села. Дети обрадовались, увидев отца, ждали, когда его отпустят, но они глубоко ошибались. Никиту Васильевича вместе с другими (которых также как его ночью увели из дому) раздели до нижнего белья и расстреляли на глазах у детей. Но на этом ужас не кончился. Солдаты развели костер и сожгли тела. Семьям даже не разрешили собрать прах. У Пелагеи на руках остались четверо детей: Павлу было 7 лет, Федору - 5, Лазарю - 2, Ирине всего один годик. Сердце маленькой девочки не выдержало, она почти сразу умерла.

Позднее стало известно, что Никита стал жертвой доноса. Двоюродный брат Никиты действительно был белогвардейцем, когда его поймали и привели на допрос он сказал, что это не он, а его двоюродный брат Никита. Ему поверили.

Пелагеи Анисимовне не позволили жить в своем доме, родственники взяли к себе, а потом помогли построить новый дом. Но семье Пелагеи Анисимовны не давали спокойно жить, только они обзаведутся каким-нибудь хозяйством, придут неизвестные и все заберут. Павел очень хотел ходить в школу, но его не брали. Учительница боялась, что если она возьмет его в школу, ее накажут. В 1930 году к ним пришли в последний раз, потому что после этого Пелагею Анисимовну вместе с детьми выгнали из села.

Мать с детьми шли очень долго. Еду просили у людей, ночевали, где придется. Дошли до родственников, которые жили в селе Михайловском на берегу реки Уссури. Там и остались жить. Родственники не дали умереть с голоду, помогли обосноваться в деревне.

Прошло 3 года, Павлу было уже 16 лет. Соседи стали говорить, что им интересуются какие - то люди, задают странные вопросы. Пелагея Анисимовна стала бояться, как бы с сыном не случилось то же, что и с отцом. Однажды утром, когда Пелагея готовила завтрак, она увидела, что к ним идут вооруженные люди. Она сразу же поняла, сейчас арестуют Павла. Мать, не задумываясь, разбудила сына, и он через окно убежал в лес, взяв с собой ружье. После этого Пелагея решила бежать в Китай. Это был 1933 год. Пелагея Анисимовна знала, что им нельзя вести с собой ни одной фотографии, потому что были случаи, когда семьи, бежавшие в Китай, ловили на границе, если у них находили фотографии родственников, то от этого страдали не только беглецы, но и родственники. Поэтому Пелагея сожгла все фотографии. Для того чтобы купить лодку, она продала свое обручальное кольцо, последнюю память о муже. В деревне жила еще одна семья, которую преследовали власти, они умоляли взять их с собой, Пелагея согласилась. Переправлялись через Уссури ночью. Этот переход был очень опасным и сложным, так как границу охраняли советские пограничники. Примерно на середине реки они заметили, что с противоположного берега оттолкнулась лодка с пограничниками. Они подплыли к ближайшему острову, лодку затащили в виноградники, перевернули ее, а сами спрятались под лодкой и стали ждать лучшего момента. Когда беглецы вылезли из-под лодки, пограничников уже не было, и они спокойно продолжили свой путь. К противоположному берегу Уссури их подтянул багром старый китаец. Он совершенно не удивился, увидев их, а спокойно сказал, что здесь очень много русских и что они все идут в Харбин. Пелагея Анисимовна с детьми благополучно добрались до русских поселений и обосновались в деревушке Силинхе провинция Нингутин.

Местные жители помогли построить дом, выделили землю. Павел с братьями выращивали пшеницу, для того чтобы был свой хлеб. Еды все ровно не хватало. Первое время Пелагея нанималась белить дома, если могли, люди расплачивались деньгами, но иногда приходилось работать за крынку простокваши, чтобы дети не ложились спать голодными. Русские, живя в Китае, все равно не забывали Родину, они часто собирались вместе и обсуждали судьбу СССР. Отношения с коренными жителями были очень хорошими. Они рассказывали, что лучше выращивать, как здесь лучше строить дома.

В 1938 году Павел женился на девушке Кате из соседней деревни. Ее семья таким же образом оказалась в Китае, только они зимой на лыжах перешли границу. Катя родилась в 1922 году. В их семье было пятеро детей: Анисим, Екатерина, Марфа, Иван, Павел и Алексей. Моих прабабушку и прадедушку звали Агафья Феопентовна и Иван Калугины. В 1940 году у Кати и Павла родилась дочь Евдокия. В 1941 году до русских поселений донеслись печальные новости - началась Великая Отечественная война. В 1942 году в молодой семье родился сын Павел, а в 1944 году еще один сын Николай. В мае 1945 года вся Советская страна праздновала победу СССР над Германией. Праздновали и русские в Китае. Но очень скоро праздничное настроение сменилось горем.

В это время часть Китая находилась под властью Японии, и Китай просил СССР о помощи. В 1945 году вместе с освободительными отрядами на территорию Китая вступили отряды НКВД, их задача - вернуть беженцев в СССР. Советские войска принесли свободу китайскому народу, но взамен лишили свободы многих русских людей.

Одним вечером в дом Кати и Павла пришел незнакомый человек и попросил главу семьи помочь загнать лошадей в загон. Когда Павел пришел в поле, там были почти все мужчины деревни. Но когда они загнали лошадей, люди, просившие о помощи, закрыли за ними ворота и сказали: «Вы арестованы». Задержанным дали время проститься с семьями, а потом посадили их на повозки и увезли, не сказав семьям куда. Катя осталась с тремя детьми, а четвертым была беременна.

Младшего брата Павла также арестовали, а вот Федор избежал ареста. Но Павел и Лазарь оказались в разных повозках, и после ареста братья не встретились, их направили в разные лагеря.

Павла вместе со всеми арестованными привезли во Владивосток, порт Ванино. 30 июля 1946 года Павла осудили по ст.ст. 19-58-6-1, 19-58-6, 58-11-10 лет УК РСФСР. Павел попал в группу осужденных, которые должны были отбывать срок на Колыме, поэтому их погрузили на пароход. Путь лежал в Магадан. Заключенных высадили в бухте Эгвикенот. Там дали инструменты, они сами строили себе жилье, еды не хватало, люди умирали на глазах. За суровую зиму из 5000 привезенных выжили только 400. Весной выживших погнали по Колымскому тракту.

В бараках, где содержались заключенные, были не человеческие условия. В лагерях царил голод, на человека приходилось 100 грамм хлеба и чашка баланды, сваренной из рыбьих голов. Арестанты ходили в лохмотьях, постоянно вспыхивали эпидемии дизентерии и других болезней, их заедали клопы и вши. Те, кто курил, умирали почти сразу. Павел не курил, он менял свою пайку махорки на кусочек хлеба. Первое время Павел работал в бане, куда свозили всех замерших, он их оттаивал, снимал с них одежду, которую потом отдавали другим заключенным. У Павла было очень много друзей, многих он знал еще живя на свободе, но у него были друзья и не только среди заключенных. Один из них помог ему устроиться хлеборезом в столовую. Для Павла это было настоящее счастье. Им выдавали рыбий жир, он собирал крошки в столовой, добавлял их в жир и ел. Самым лучшим его другом был врач, который работал в лагере. Этот врач дважды спасал Павла от смерти. Когда он заболел дизентерией, пришел его друг-врач и принес ему мешок соли. Он сказал: «Ешь соль и пей только воду». Павел выздоровел. Через некоторое время этого врача перевели в другое место. Однажды Павел не вышел на работу и в барак, где он жил, пришел врач. Когда он его осмотрел, то, поставив диагноз острая дизентерия, написав в карточке «9 барак». Это был барак смертников, там заключенные ничего не делали, а лежали и ждали смерти, им не оказывалась никакая медицинская помощь. Как раз в это время в их лагерь приехал его друг врач. Он нашел Павла уже при смерти. Врач достал из кармана шприц и сделал Павлу укол, через некоторое время он выздоровел. До конца своих дней дедушка был благодарен этому врачу, который не побоялся за свою жизнь и помог выжить ему.

Скоро Павлу стало известно, что в бараке, который находится недалеко от его барака, есть еще один Мартюшев. Когда Павел пришел в этот барак, у него на глазах навернулись слезы, на нарах лежал его младший брат Лазарь. От него Павел узнал, что с его семьей все в порядке и что у него родилась еще одна дочь - Марья.

На словах СССР считался великим государством, но в нем решались государственные задачи, а человеческая жизнь не являлась ценностью. В 1953 году, через 7 лет заключения Павла, умер Сталин. Единственное слово, которое сказали заключенные, было очень простое: «Отмучились!». И действительно, вскоре после смерти Сталина заключенных стали переводить на вольные поселения. Перевели и Павла. Уже на вольном поселении Павел устроился на работу в угольную шахту. Теперь ему платили деньги, он мог покупать еду в магазине и даже что-то откладывать. Ему сказали, что освободят тогда, когда его семья выедет из Китая.

В конце 1953 года Катя получила первую весточку о том, что Павел жив и что он находится в заключении. В письме также говорилось, что его отпустят, если только она уедет в СССР. Родственники уговаривали ее не возвращаться на Родину, а ехать с ними за границу. У них была такая возможность, потому что ряд зарубежных стран (Канада, США, Боливия, Уругвай, Австралия, Бразилия) предложили всем русским, жившем в Китае, переехать в их страны. Но Катя твердо решила ехать в СССР, ждать мужа. Она вернулась в 1954 году. В Москве в пересыльном пункте Кате назвали место их дальнейшего жительства - Сибирь, хотя она очень просилась в Приморье, на Родину. По приезду в Красноярск ее с детьми направили на Первое отделение под Канск. Там они прожили не долго, их перевели в село Таежное. Пришла зима, до этого момента они не знали, что такое мороз. У них не было ни одной теплой вещи, но помогли другие ссыльные. На всю семью дали две фуфайки, одни валенки и немного теплых вещей. Продуктами также помогали ссыльные. Вскоре их перевели в Тасеево. Здесь стало жить немного легче, контроль был уже не такой жесткий. Понемногу обжились, сажали небольшой огородик. Но клеймо семьи «врага народа» не давало спокойно жить. Издевки и презрение со стороны властей, коренных жителей, обижали ни в чем не повинных детей.

Павел понял, что его семья выехала тогда, когда его освободили. Это был 1955 год. Павел не знал, где искать свою семью. Хозяин квартиры, у которого он жил, познакомил его с одним военным полковником, который по своим связям нашел место жительство Кати и детей: Красноярский край, Канский район, Первое отделение.

Когда Павел приехал в Красноярский край он первым делом направился в Первое отделение, но там он семью не нашел, их уже перевели. Павел не знал, где теперь искать дальше. Он решил отправиться в Канск. Совершенно случайно в Канске Павел встретил двоюродного брата Кати Григория, который сказал ему, что Катю недавно перевели в Тасеево. В то время дороги между поселениями были очень плохими, а до Тасеева и подавно. Павел не мог ждать, пока туда пойдет машина и поэтому решил идти пешком. В Тасеево его встретила жена, дочь Евдокия ее было 15 лет, сын Павел -13 лет, сын Николай -11 лет и младшая дочь Маша, ей было 10 лет. Для нее 1955 год был самым счастливым годом, потому что она первый раз в жизни увидела папу.

Павел не хотел, чтобы над его детьми издевались, и поэтому в 1957 году он увозит свою семью на берег реки Бирюсы в Тасеевском районе. Павел первым поставил дом на солнечном берегу реки, среди лугов и назвал свою деревеньку - Луговая. Через несколько лет здесь поселились много семей, в основном это были семьи с похожей судьбой. Павел и Катя почти все выращивали у себя в огороде. Одежду, муку, сахар покупали на деньги, которые Павел зарабатывал, работая на сплаве леса.

Не смотря на то, что Павла освободили, он должен был каждые три месяца ходить в Тасеево и отмечаться в Военной Комендатуре. Павла реабилитировали 29 марта 1958 года. Но даже после реабилитации он не мог жить спокойно, теперь он боялся не за себя, а за своих сыновей. Но все-таки реабилитация для дедушки очень много значила. Он знал, что ни в чем не виноват, но теперь его оправдали в глазах людей. Комендант, который прежде никогда с ним не здоровался и указывал на стул возле двери, в день реабилитации не только с ним поздоровался и назвал по имени, но и сам поставил ему стул напротив себя. Я конечно рада, что дедушку реабилитировали, но, по-моему мнению, слишком поздно. Только после десяти лет Колымы, разлуки с семьей дело было пересмотрено и закрыто за отсутствием состава преступления. Значит дедушка десять лет пробыл в заключении ни за что.

Отец хотел, чтобы его дети ходили в школу, так как ему не посчастливилось посещать ее. Жители соседней деревни согласились брать к себе детей на время учебы. Павел каждую неделю возил им продукты, а домой забирал только на каникулы. После то как Павел вернулся с Колымы, у Кати и Павла родились еще пятеро детей. В 1956 году Михаил, в 1959 Алексей, в 1961 Евгения, в 1963 году родилась моя мама, ее назвали Раисой, в 1967 году родилась последняя дочь Антонина. Когда пришла их очередь идти в школу, Павел добился открытия школы в Луговой. Начальную школу они закончили, живя дома. Восьмилетку в соседней деревне, при этом жили в интернате. 9 и 10 классы заканчивали в селе Почет. Ни один из детей Павла никогда не вступали ни в пионеры, ни в комсомол. Отец запретил своим детям носить галстуки коммунистов. Потому что коммунисты для него были злейшими врагами, лишившими его молодости и здоровья.

Павел и Катя прожили в Китае достаточно долго, и они еще долгое время не могли отказаться от привычек, приобретенных в Китае. Павел выращивал в огороде приправы для мяса и многих других блюд. Недалеко от них жил один китаец, Павел всегда ездил к нему в гости для того, чтобы послушать китайскую речь и самому поговорить по-китайски.

Весь семейный уклад и образ жизни определялся старообрядческой верой. В семье царило взаимоуважение. Старшие давали советы и делали замечания младшим доброжелательно, без диктата и порицаний. Особо ценилось трудолюбие, любовь к земле. Однажды заинтересовавшийся пчеловодством Павел Никитич передал свою любовь и знание дела своим сыновьям и внукам. Его сыновья: Павел, Николай, Алексей, круглый год заботятся о своих подопечных - пчелах. Это очень трудоемкая работа. Летом пчел выносят на луг и каждый день ходят на пасеку проведать «детей». Но этот труд оправдывает себя, за лето пчелы приносят очень много меда. Зимой ульи помещают в омшаники, но даже там пчел нужно навещать, кормить их. Лето не только пора работы с пчелами, но и сенокосная пора. В Петров день многочисленные родственники съезжаются на большой праздник и скоро принимаются за уборку сена. Его нужно заготовить как можно больше, ведь скота в подворье очень много. Зима в Сибирском крае долгая и суровая. Мужчины заготавливают дрова, заботятся о том, чтобы мяса хватило на всю зиму. Традиции староверов не позволяют употреблять в пищу мясо животных, копыта которых не раздвоены (лошадь), а также тех, чьи лапы похожи на кошачьи (кролик, медведь, заяц). Поэтому с наступлением осени все мужчины отправляются на охоту. Они уезжают в тайгу, там поселяются в избушке, построенной в «своей тайге». «Своей» тайгой считается участок леса, который делили еще предки. Охотники стараются добыть сохатого, а также побольше пушного зверя, чтобы потом мех сдать и получить за это деньги. Задача трудна тем, что самок стараются не отстреливать, чтобы в следующем году не остаться без добычи.

Зимой все Мартюшевы стараются приехать в Луговую, чтобы встретить Рождество Христово. На кануне этого большого праздника выдерживается Рождественский Пост. По обычаю староверы начинают постовать уже с пяти лет, поэтому дети ждут праздника вдвойне сильнее, чем взрослые. За огромным праздничным столом собираются все родственники, поздравляют друг друга, желают счастливого Нового года.

Перед весенним праздником Пасхой, в доме начинается грандиозная уборка, белят стены, стирают ковры, шторы. Пасху отмечают целую неделю, школьников на это время освобождают от занятий. Всю неделю старообрядцы отдыхают от тяжелых трудов, веселятся и празднуют. Разрешается работа только по уходу за домашним скотом, не дозволяется стирать, мыть, прясть, шить, вязать… Помимо этих праздников староверы отдыхают и во все религиозные праздники. Так проходила жизнь Павла Никитича и его семьи. В начале 1987 года Павел побывал в гостях у своего младшего брата Лазаря, в Ростове-на-Дону. Счастливый вернулся домой. Кажется ничто не предвещало беды, но в июне этого же года тяжело заболела его горячо любимая жена Катя. Умерла она в ноябре от рака поджелудочной железы. Смерть жены очень подкосила Павла, он старел на глазах, и только любовь близких помогла ему.

В 1989 году гражданам СССР разрешили частные поездки за границу, и Павел не задумываясь поехал на Аляску, к своему среднему брату Федору. Там его принимали очень тепло. В дом к Федору съехались все родственники, чтобы поведать Павла. Дедушка прогостил за границей три месяца, а потом вернулся в СССР, не смотря на уговоры родственников остаться жить у них.

В 1994 году дедушка получил свидетельство на право пользоваться льготами. Я рада, что деда дожил до этого момента, он узнал, что государство помнит о репрессированных, старается как-то сгладить свою вину перед ними. Это была со стороны государства больше моральная поддержка, чем материальная, потому что дедушка по состоянию здоровья уже практически никуда не ездил.

До последних дней жизни дедушку окружала большая и дружная семья. На его глазах выросло 26 внуков и 30 правнуков. Дедушка умер в феврале 2003 года. Это была большая трагедия для нашей семьи, потому что Мартюшев Павел Никитич для нас ВЕЛИКИЙ ЧЕЛОВЕК.

Мои родители познакомились в Почете, в то время мама закончила школу, и уже работала. Вскоре они поженились и переехали жить в город Бородино. В 1986 году родился мой брат Рома, а через два года родилась я (спустя два месяца после смерти бабушки). Меня назвали в честь моей бабушки Катей, в утешение деду.

Когда мне было 12 лет, мама рассказала историю моего дедушки. Еще тогда мне очень захотелось все записать, чтобы ничего не забыть. Но начала собирать материалы только тогда, когда дедушка умер. Я уже говорила, что наша семья очень большая, все мы разбросаны по разным уголкам мира. Это и Россия, и Канада, и США, и Боливия, Бразилия, Австралия, Уругвай, но мы поддерживаем связь, не забываем друг друга, потому что всех нас объединяет общее прошлое наших предков.

Речка Бирюса

Солнце сползло за гребень увала. Поворот за поворотом — и уазик влетает на разбитую улицу населенного пункта. Распугивая кур, проскакиваем мимо кафе «Бирюса», магазина «Бирюса» — и вдруг распахивается за домами вечерняя матовая ширь большой реки.

— Вот она, речка Бирюса! — восклицает оперативный патруль. — Уже староверские края. Вон, вон, смотри, какие бороды!

Стемнело, когда мы достигли поселка Чигашет. Ночь провели на берегу, а утром отправились на поиски лодки. Река — единственный путь сообщения между здешними старообрядческими поселениями. «В Луговую? Нет проблем!» — бодро сказал нам владелец моторки Михаил Гудовщиков.

Староверы появились на Бирюсе не в темном XVII веке и даже не до 1917 года; они бежали на притоки Енисея с Дальнего Востока от репрессий, обрушившихся на них после гражданской войны. Конечно, не дали им отсидеться в лесах, при Сталине записали во «враги народа» — но ничего, выжили. И по сей день живут обособленно, обходятся без многих достижений цивилизации — электричество не везде есть, телевидения нет вообще, но староверам и приемников хватает, чтобы о ситуации в стране иметь свое суждение. Отказались, например, получать ваучеры — ни один не получил.

Сейчас «в верхах» их почитают за районную достопримечательность: в Тасеево в администрации я даже видел настенный календарь с бородатым мужиком в лодке — старовер с Подкаменной Тунгуски... Не то было в застойные годы: ненадежны, считали, эти староверы, к тому же у каждого родственники за границей. Рассказывают историю о бородатом гражданине Австралии, который еще при Брежневе приехал туристом в Москву, ушел от «хвоста», сел в красноярский поезд и в итоге оказался у родных на Чуне. Когда наконец его «вычислили», группа захвата из вооруженных до зубов московских и канских гэбэшников явилась в поселок на спецвертолете. Диверсант сопротивления не оказал, наоборот, обрадовался: «А я-то думаю, кто же меня назад отвезет?» А теперь свободно приезжают сюда гости из Америки, Италии, Норвегии... да чуть не из Парагвая, были бы деньги, дорога стоит недешево.

Блестящая вода Бирюсы неслась навстречу вместе с ветром, плавно разворачивались зеленые горы по обоим берегам. Из протоки между островов возникла другая моторка. «Из Луговой», — сказал Гудовщиков. Лодки поравнялись, заглушили двигатели: обмен новостями. «Зачем в Чигашет-то?» «Долг отдать надо», — туманно ответили луговские бородачи. Могучее течение тащило лодки под скальной стеной, живописно поросшей соснами. К моему удивлению — вот уж не ожидал в такой глуши — скалы оказались исписаны разнообразными словами и словосочетаниями. «Грамотен русский народ», — сказал я. «Слишком грамотен», — отметили староверы.

Честное слово, казалось, что беседуешь где-нибудь на московском бульваре с интеллигентами, только что вышедшими из театра. Их речь, правильная, литературная, разительно отличалась от того, что я привык слышать в сельской (да и не только в сельской) местности; чувствуется, что люди по вечерам не глазеют в ящик, а книги читают. И никаких особых сибирских выражений я от них не услышал. Возможно, такова специфика Луговой — в Бурном, говорят, пришельца встречают приветствием вроде: «Однако чо, паря, в мире делатся? Кака-никака новость есть?», а перед тем, как испить браги, приговаривают: «По единой мере не возбранно» (курящих староверов действительно не видел, но мирскую водку они просто заменяют брагой собственного производства).

За очередным изгибом русла, на высоком правом берегу, показались дома Луговой. Лодка пропахала дном отмель, проворный Женька выскочил на пляж, подтянул моторку за нос. По земляной лестнице мы поднялись на своеобразную деревенскую набережную, отгороженную забором от бровки обрыва. Первое, что я увидел в Луговой, — детей, которые играли между крепких, на века рубленных из сосны и лиственницы изб то ли в прятки, то ли в салочки, но уж явно не в черепашек-мутантов. Детей в старообрядческих семьях много, бывает и по десять человек. Уже лет с семи начинается их трудовая жизнь — сначала помогают на покосе, в огороде, а потом и выходят со взрослыми на рыбалку. Школы у староверов свои. Но в Луговой только начальная. Продолжать образование приходится в миру, сейчас староверы отпускают детей даже в городские вузы. Утверждают, что все возвращаются. Учительница в Луговой школе — Зинаида Зорина, внучка Павла Никитича Мартюшева, деревенского патриарха 1917 года рождения.

Павел Никитич, седобородый, в красной косоворотке, встретил нас, сидя на кровати под смотревшимся совершенно экзотически (рядом с русской печкой, иконами и толстой библией в потемневшем переплете) ковром с томными сеньоритами и сеньорами при гитарах и сомбреро. «Это ему из Уругвая привезли», — шепнул Гудовщиков. Я сомневался в терминах — называть ли староверов староверами или, может быть, «истинно православными»? Так и спросил. «Можно старовером звать, я и сам так себя назвать могу, — ответил Мартюшев. — Вот если бы перестали меня так называть, я бы призадумался». Луговские староверы, как и старообрядцы по всему Енисею, — часовенного согласия. Часовенное согласие основано еще в начале XVIII века; отличие его от других согласий Павел Никитич объяснять не стал («Да у всех у нас тут вера одна»), но, стоило Женьке упомянуть тополевское согласие, грохнул крепким кулаком по столу: «Это ересь! Ересь!» Глаза под очками грозно блеснули; на миг я увидел в нем ревнителя старой веры, одного из тех, кто сжигал себя в скитах на болотах, чтобы не попасть в руки «никониан». Но о расколе он повествовал довольно спокойно: о том, что патриарх Никон и протопоп Аввакум были родом из одной деревни и даже дружили в детстве, а потом Никон спелся с царем Алексеем...» Чего придумал, писать: И-и-сус! Сказано в библии: Исус, нет там никакого второго «и»!»

Всякие помпезные формальности, играющие столь важную роль в официальном православии, у старообрядцев на Бирюсе, Чуне и в Тасеево сведены к минимуму. Они — беспоповцы, нет у них ни храмов, ни священнослужителей. Молятся просто в избе, обряды там же проводят. Крестить младенца может и сам отец; имена, кстати, у луговчан вполне обычные, за исключением, наверное, Макара и Лазаря. «А может старовер зайти в церковь?» «Отчего же, может. Только молиться не будет. Кому там молиться?» Колхозов в старообрядческих поселениях никогда не было, живут общиной. «Как же так, — спрашиваю, — а кто же у вас руководит?» «Кто может, тот и руководит», — ответил дед Мартюшев, как настоящий народный анархист.

Но в жизни общины сохраняются ограничения, возникшие в те давние времена, когда старообрядцы скрылись в лесах от внезапно ставшего «антихристовым» внешнего мира. Жениться можно только на «своих», поэтому, кажется, все староверские роды по Енисею и притокам уже породнились. В последнее время парни, говорят, осмелели и берут жен «со стороны», но для девушек такой вариант по-прежнему исключен. Общение с «никонианами», которого в прежние годы всячески старались избегать, сейчас происходит повседневно, но и сегодня гостю из мира подадут особую посуду, из которой после ни один старовер есть не будет.

— А давно вы здесь живете? Давно существует деревня?

Павел Никитич Мартюшев поведал историю своей жизни.

— В этой деревне я первый кол забил. А почему мы здесь поселились, расскажу, если интересно. Родился я на Дальнем Востоке, под Спасском. Мал был еще, когда отца моего расстреляли, и с ним семерых. За что? Да кулаки или как там... Нашли за что. Потом ушли мы в Маньчжурию, много народу тогда уходило. Жили там под городом Мугодзяном нашим, русским поселением. С японцами никаких споров не было. Японцы и оружие нам разрешали носить, даже нарезное. Пришла в 45-м Красная армия. Опять бы уходить, да разве уйдешь? Сначала ничего... а потом попросил нас один командир лошадей перегнать; мы пригнали, загнали во двор, куда нужно было, смотрим — а они за нами ворота закрывают и кругом уже с автоматами стоят. Дали мне десять лет по статье 58. 8 лет просидел на Чукотке, где кобальтовый рудник, из них три года в самой шахте. Ну а в марте 53-го, как Сталин умер, меня вроде освобождают. А когда домой, спрашиваю, гражданин начальник? Никогда, говорит, здесь жить будешь. А у нас в поселке был немец, самогонщик. Все к нему ходили — и мы, и начальство. Вот он и устроил мне встречу с комендантом. Выпили вместе, а уж тогда комендант и объяснил: у тебя, говорит, жена в Маньчжурии осталась. Вот если бы она в СССР переехала — мы тебя в первый самолет и к жене, в любую точку Союза. Хорошо. Написал письмо — письма уже доходили — и хозяйка моя сделала все как нужно. Ей предложили на выбор: Алтайский край или Красноярский. Приходит подтверждение от Канского КГБ — гражданка такая-то прибыла, и в самом деле меня сажают в самолет.

А сюда прибыли в апреле 56-го. Я и еще несколько мужиков с семьями, контракт с леспромхозом заключили. Ну, те не выдержали, скоро сбежали — летом от мошки было не продохнуть, место ведь неутоптанное. А нам и уезжать некуда. Работали. Потом к нам другие люди переселились, староверы с Енисея. А я тогда еще поднадзорным числился, два раза в месяц ходил через тайгу 80 километров в Тасеево отмечаться, зимой на лыжах, летом так, дорог тогда здесь совсем не было. И вот как-то раз — четыре дня как я вернулся, — приходит с оказией повестка: явиться снова! Я уж слышал о таком, подержат на свободе, и в, лагерь по новой. Но жена мне говорит: времена уже не те. Пошел. Добрался, прихожу к коменданту; обычно-то я у двери садился, а тут, смотрю, берет он стул и ставит прямо перед своим столом: садись, пожалуйста, Пал Никитич. И читает мне бумагу... короче, полная реабилитация. Можно, говорит, больше не приходить. Ну вот. С тех пор жили здесь спокойно, никто нас не трогал. В тайге промышляли, в реке рыба всегда есть... Да только отказала нам тайга.

Отход на север

В новые времена Павел Мартюшев успел поездить по свету — на Аляске побывал, в Канаде. Здорово, говорит, у них, горы красивые, лес хороший, дома богатые — а не то, не то. Отдельно от мира там жить никак не выходит. «Австралийцы в перестройку в Луговую приезжали — все им понравилось, загорелись: давай, мол, всех наших из Австралии на Бирюсу перетащим! Насилу отговорил: подождите, ребята, пару годов. А потом всем стало ясно — не стоит с переездом спешить». Жизнь на Бирюсе меняется не в лучшую сторону. Несколько лет, как прекратился сплав — значит, нет работы. Не обменяешь рыбу на бензин — дорог бензин, да и рыбы стало меньше. Есть еще в тайге медведи, рыси, волки, но вот соболя уже почти нет, пропал соболь. Есть у деда Мартюшева пасека — «С пасекой прожить можно» — но болезнь какая-то поразила пчел, а лекарства не достанешь. И, как назло, главные очага поражения лесов сибирским шелкопрядом оказались рядом со старообрядческими поселениями. «Уже и вам здесь жить нельзя, а нам тем более», — говорят староверы мирским.

Года три как начался исход староверов с Бирюсы и Чуны. Строят баркасы, сколачивают плоты, сплавляются по Ангаре и Енисею до Ярцева, где впадает с левого берега река Сым. Там места еще нетронутые. Вверх по течению ставят дома, осваивают участки, налаживают хозяйство. Работа тяжелая, поэтому первыми уезжают на Сым мужчины, когда обустроятся — перевозят и семьи. Пустеют старые поселки, исчезает таежная страна староверов, чтобы возродиться на севере.

Тасеево — Чигашет — Луговая — Москва

«Вокруг света»