Судьба человека в российский истории ХХ века

Ирина Шульга. Республика Хакасия, Бейский р-н, с.Новокурск.

История села Новокурск

Старая деревня

Начало века. Едут переселенцы в поисках лучшей доли. Снимались семьями, а семьи были большие: отец с матерью, 2-3 женатых сыновей, незамужние дочери, внуки. Ехали по 2-3 года, это у кого были волы, а бедные шли пешком. Дорогой нанимались на работу, а летом ехали - питались чем придётся. Ехали за лучшей долей, но надеялись только на свои руки, не на кого было больше надеяться. Только мечта была - получить побольше земли, это было самое большое богатство - иметь свою землю и работать на себя. Где та Сибирь и не представляли, верили, что не обманут - дадут земли.

Так и наша деревня начиналась с длинной дороги. Ехали наши прадеды из Полтавской и Курской губерний. Много всего было в дороге: умирали слабые, рождались дети. Со многим пришлось встретиться и с людской добротой, и с лихими людьми. Ну, а уж Россию и богатую Сибирь посмотрели! До конца жизни вспоминалась им эта дорога. Ради земли одолели все невзгоды, приехали в непонятную Хакасию, неласково встретила она их. Лучшие земли были заняты до них, стояли крепкие деревни. И было решено в этих деревнях (в Калах, Сабинке) не разрешать селиться переселенцам, чтобы не выделять землю. Всё решала земля.

Поэтому переселенцам выделялись отдельные участки под деревню, пашню, пастбища. А они были рады месту, не роптали и руки по работе стосковались и угол свой хотелось иметь. Засучили наши прадеды рукава и стали эту земельку пробовать, какая она, что от неё ждать, чем одарит. Ютились в землянках, а пашню обиходили. И отплатила им земля, нетронутая, вольная, отозвалась на ласку - урожаи пшеницы были богатыми. Хозяева за голову схватились, надо же приехали голодранцы, а получили такой урожай.

Ну, а когда урожай собрали, стали думать и о своих хатах. Почему хатах, да потому что наши прадеды были украинцами - хохлами как их звали в Калах, Сабинке. Ну а хохлы народ боевой, они их стали звать кацапами, чалдонами.

Семьи богатые мужскими рабочими руками ставили большие дома, даже 2-х этажные и жили все вместе, так легче было на первых порах управляться с землёй, хозяйством. До работы были жадные.

Вот так и появилась наша деревня Новокурск. Была одна длинная улица и два глубоких колодца по 18-20 метров. Деревня требовала много воды и для людей, и скотины развелось много. Это был большой труд, поэтому воду доставали при помощи коней. Кони ходили по кругу и доставали огромной бадьёй воду. Вот так вода стала ценностью для наших прадедов. Летом было проще, гоняли скот на водопой на Енисей, а вот зимой было труднее.

А ещё раньше до наших сёл, это были вольные выпаса хакасов - летники. Они сюда кочевали со своими стадами, здесь им было приволье - степь кормила с ранней весны и до поздней осени. И Енисей, и лес рядом. Приволье. А когда стали разрешать селиться русским, пошло заселение их летников. Обиделись, конечно, хакасы. Ведь у них забирали их родное приволье, где кочевали их прадеды. Обиделись и в надежде что вдруг не понравится в степи жить русским, забили все ключи с родниковой водой. Забивали основательно: овечьей шерстью, костями, шкурами. Но ключи пробили себе дорогу и побежал весёлый ручеёк родниковой воды. А может Бог услышал молитвы и помог нашим прабабкам. Но дома, хаты стояли ставленые на века, не хотелось опять трогаться. Терпели, доставали воду из колодцев, а чаще ездили на ключик, уж больно вода оказалась вкусной, чистой. Скот гоняли на водопой, казалось не так это и далеко: каких-то 2 километра. Потом рачительные хозяева стали ставить заимки на зиму для скота, и кто-то один жил и ухаживал за скотом. Первыми сообразительными были семьи Трикоз, Симоненко, Карась. Тут уж ставили маленькие хатки, вроде бы только на зиму. Сначала держали только скот, а потом по весне рачительные хозяйки упросили распахать огороды под грядки, поливать-то милое дело - вот он ручеёк под рукой, не надо воду возить. Так маленький ключик подчинил деревню себе, и в 1925 году стала деревня переезжать на новое место. Как невеста к суженому. И как бежал ключик, так и селились возле него, не получилось ровного проспекта. И тут скомандовал ручеёк, как он бежал с загогулиной, так и улицы выстроились. На новом месте было уже две улицы.

А так как сначала селились из двух губерний из Полтавской и Курской и жили с 1909 по 1925 гг. и породниться успели и сами по хохлацки говорили, а всё равно кровь своё взяла: разъехалась старая деревня на две деревни. Курская губерния поехала к ключику, а полтавцы себе другое место нашли - Степновку. Хоть и не было там родника, ну попробовали - колодцы не такие глубокие как раньше и рискнули. Но старую деревню помнили все, а как не помнить самое трудное, как не помнить свою молодость!

Вот наша деревня путешествовала, искала своё место. Нашла у бойкого ключика, который открылся добрым людям на их доброту. Понял, уразумел, что не гости пришли, а добрые хозяева - будут ценить и беречь. И это милое название «Ключик» уже живет много лет. А как ласково звучит - ключик. Спросишь: «Куда идёте?» А в ответ: «Мы на ключик». И улыбаются все, когда слышат и произносят это слово. И дай Бог чтобы радовал он и дальше и наших детей и правнуков.

Жизнь замечательных людей

Моя семья

Мой прапрадед Деркач Дмитрий Игнатович был наверняка отчаянный человек, любил рисковать. Отправился в путь с молодой женой и шестью детьми. Мой прадед Филипп родился в 1908 году, его крестили на Полтавщине, есть запись в церковной книге (когда он оформлял пенсию, делали запрос в Полтаву, и пришел ответ). Он ехал не один, а с семьей двоюродного брата, Трикоз Григория. Труднее, конечно, пришлось прапрабабушке Присе Даниловне с грудничком на руках, а пятеро поддерживали друг друга, хоть младшие цеплялись за мамкин подол.

Два года добирались с неньки Украины, с Полтавщины с белыми хатками и вишневыми садочками в суровую неведомую Сибирь. Ну, так много было обещано царем, Столыпиным, а самое главное, обещали землю. И с надеждой на лучшую долю, приехали в Сибирь в 1910 году. Прадед рассказывал моей маме, что, когда они приехали сюда, ему было 2 года. В 1909 году отвели земли для деревни.

И вот деревня стала строиться. Дмитрию не пришлось построить хоромы: кроме их пар рабочих рук с Присей рассчитывать было не на кого, а дети были еще малы. У всех были одни заботы: пашня и жилье. Поэтому хатка была скромна, но Митрий не унывал, маленький Филипп видел его и в заботах, и в веселье. Был Митрий весельчак, балагур, любил и петь и плясать, а вот свою Присю ревновал сильно. Как раньше говорили: «раз бьет, значит любит». Вспыльчивый был, не дай Бог Присе было долго у колодца задержаться - и ведра на землю летели, и коромысло мелькало. Любил!

Постепенно семьи поднимались, дети подрастали, урожаи были неплохие. Только-только наладилась жизнь, а тут революция и завертелось, закружилось. Всё прошло через семьи. Собрали мужиков в гражданскую, и пошли они в Бею, там казаки объявились. Но не дошли они до Беи, у Грязного ключа встретились они с казаками, те их побили. И после этого стал наш Дмитрий Игнатович болеть и умер, а Прися тоже долго его не пережила, и остался мой прадед в 12 лет сиротой, это в 1920 году. Жил с семьёй старшего брата Моисея, а у того свои уже дети были - как в пословице «семеро по лавкам».

Филипп рос работящим хлопцем, всё умел делать, никакой работы не боялся. Да вот беда - рыжим был, конопатым, и табак курил, и крепкое слово мог сказать. Одёжка, что на нём, в том и красовался. Боялись, наверное, его девки, а зря. Повстречал он Катю-Катерину, и взыграло сердечко. А она уже побывала замужем за красавцем. Попробовала, как это бывает. И сама, хоть жила в семье с отцом, да только знала что с мачехой, хоть и маленькая была, когда родную мамку похоронили. Но мачеху всегда мамой звала и с уважением вспоминала до самой старости, не обижала та её. И не прогадала Катя, что за рыжего Фильку замуж пошла, прожила за ним, как за каменной стеной, ни разу за 60 годков на неё руку не поднял. Троих детей вырастили, внуков нянчили, правнуков, а баба Катя даже праправнуков за ручку подержала, по головке погладила - уже не видела ничего. До 92 лет немного не дожила.

А прабабушка Аксинья Максимовна прожила сто лет. Это любимая бабушка моей бабы Любы. Про неё она может рассказывать бесконечно. Старшие ласково называли её - бабуся, а в своей семье младшие её звали - баба старенькая. Семья Ивана Михайловича и Аксиньи Максимовны была большая, дружная. Амельчаков Михаил Степанович с Марией приехали из «Расеи» уже с женатыми сыновьями. Михаил Степанович поставил для своей семьи 2-х этажный дом. Работы хватало всем. У всех были свои обязанности. Сыновья в поле работали, зимой дрова готовили, за скотом ходили. А у моей прабабушки Аксиньи была почётная обязанность - печь хлеб. Пекли на такую семью каждый день. А она была мастерица, хлеба выходили вкусные. У детей тоже были обязанности - старшие нянчились с младшими. Это уже моя прабабушка Таня мне рассказывала. Маленьким делали деревянные тележки типа колясок, и вот в этих тележечках летом они их катали. И сколько раз бедные малыши оказывались на земле, поиграть, побегать хотелось старшим. Революция, гражданская война – пережили. Но заболел Иван, как не ухаживала за ним Аксинья, умер от оспы.

Похоронены наши прадеды, а кладбище не сохранилось, распахали под пашню, внуки плакали, но целину поднимали.

Когда в 1925 году открыли ключик, деревня стала переезжать к нему поближе. И тут заговорила кровь - Курские поехали на ключик, а полтавские выбрали себе другое место. Хоть и не было там родников, но попробовали колодцы копать, оказалось, что не такие глубокие. Зато заливные сенокосы. И появилась деревня Степновка.

Большая семья Амельчаковых разделилась по своим семьям. 2-х этажный дом разобрали. Прадед Тихон переехал с Новокурском к ключику, и в Новокурске стоит часть нашего родового дома.

Аксинья с семьёй старшего брата, и дочкой Таней поехала в Степновку. Филипп с семьёй старшего брата Моисея, тоже жил там. Филипп встретил свою Катерину, Таня вышла замуж за Васю.

Деревня Степновка жила дружно, и до сих пор они себя называют - наши, степновские. Вот в этой Степновке и родились мои дед Ваня и баба Люба, даже моя мама там родилась, Маленькими их в ясли носили, матери трудились в колхозе «Путь Сталина». Семейная легенда гласит, что уже тогда, в яслях Ваня заметил Любашу и конфеткой делился только с нею.

Детство у них было босоногое, трудовое. Босиком и на работу ходили, а это действительно была работа наравне со взрослыми. И сеяли, и косили. А чтобы стерня не кололась, делали дощечки на верёвочках и на ноги одевали. Но было неудобно, босиком ловчее, ну немного пофорсили.

Во время войны дети больше всех страдали от голода. Весь урожай сдавали для фронта. А трудились женщины, старики, дети. Собирали и деньги для фронта. И вот на Бакалихе особняком жил дед Бакал, как его звали, Бокалов Давид Сергеевич, и держал пасеку. Во время войны он на собственные сбережения купил самолёт, и воевал на этом самолёте Новониколаевский лётчик Соколов. Он остался жив, хотя самолёт подбили, и вернулся после войны опять в Новониколаевку.

Дети голодали, ели лебеду, крапиву. Парили свеклу, брюкву, и это было лакомство для них. Неприятные воспоминания оставила мёрзлая картошка. День Победы 9 мая запомнился им той большой радостью, что все испытали, когда услышали об окончании войны. День был особенно тёплым, поставили столы на лужайке, в саду и праздновали.

Дед Филипп вернулся к семье, а вот дед Вася к своей любимой дочке Любе и сыну не вернулся. Пропал: не писал ни матери, ни братьям. Даже не знал, что у него сын растёт. Когда расставались в 41-ом году, знал, что будет ребёнок, но что сын родился - не знал.

А ведь как любил свою Таню, просил слёзно Аксинью Максимовну отдать за него Таню. Та долго не соглашалась, как чувствовала. Потом с детьми встречался, с внуками, а с ней - нет, не свиделись. Жил в Сочи, вырастил двух дочерей.

И у моих деда Вани с бабой Любой детская любовь закончилась свадьбой. Поженились, и пошёл Ваня служить на флот, аж на 3 года. Когда вернулся, дочке было 3 года. А тут решили закрыть Степновку, как неперспективную деревню. Магазин закрыли, клуб закрыли, деревня держалась. А вот когда школу закрыли, все в деревне сразу разъехались. С 1922 по 1960 годы была Степновка.

Был большой сад, в который за ранетками ездили ещё долго, до 70-х годов. Сейчас от деревни остался колодец, и стоит чабанская стоянка на месте деревни.

И поехали уже дети, внуки переселенцев обратно в Новокурск. Наша семья тоже переехала в Новокурск. Здесь прадед и дед построили дом, посадили сад и стали растить детей, внуков. Моя баба Люба проработала в Новокурской школе 45 лет учительницей начальных классов. Полдеревни учеников у неё, учила и родителей и детей их. Самое трудное: учить читать, писать и стать хорошими людьми. Дед Ваня работал трактористом, шофёром, чабаном и опять трактористом. Любовь к технике передал и своему сыну. Новокурск строился. Из маленьких хат перебрались в пятистенки. А в годы великих строек в стране построили и в Новокурске коттеджи. Появились новые улицы и новые люди приехали из Тувы, из Казахстана. Теперь у нас большое село. Самое главное, что построили новую, светлую, красивую школу, где мы сейчас учимся. Жизнь продолжается, мы помним о своих дедах и прадедах.

Природа нам дана в наследство

Нет, заблуждается тот, кто думает, что степь однообразна. Она неповторима и всегда разная. А какое разнотравье, сколько разных цветов. И самое любопытное, что они не все враз, а друг за другом цветут. Какое это удовольствие наблюдать как на одной и той же полянке появляются разные цветы и травы. Когда не бываешь долго дома в деревне, и, подъехав, чувствуется терпкий, горьковатый аромат полыни, понимаешь, что приехал домой.

Первыми из цветов появляются лютики, это наши степные подснежники. Они бывают бледно-жёлтые или нежно-фиолетовые с пушистыми цветками. Когда солнышко пригреет, полянка становится нежно жёлтой, трогательно циплячей от одуванчиков. А между одуванчиками красуются степные ирисы, а мы их называем пикулька. Букет степных ирисов способен тронуть сердце любого. Наши степные цветы это нечета садовым неженкам. Девочки набирают букеты, плетут венки. А как трогателен маленький букетик миниатюрных незабудок. Почему-то они растут рядом с розовыми «часиками». Почему часики? А потому что помнёшь бутончик цветка и лепестки движутся как стрелки на часах, отсюда и «часики».

Идёшь по степи, вдыхаешь аромат разнотравья, любуешься цветками, а сверху такие трели жаворонка, что сердце замирает. И всегда хочется увидеть этого степного «соловья», рассмотреть его удаётся редко. Этот певец поднимается высоко и когда выводит трели, его крылышки так и мелькают, кажется, что он поёт сам для себя и получает от этого наслаждение. Только и видно маленькую трепещущую точку. А на земле его не заметишь: серенький, крупнее воробья, сливается с травой. Когда неслышно жаворонка, то слышны стрекозы, цикады, кузнечики. Каждый малыш всегда старается поймать кузнечика, потому что он делает короткие прыжки. И тут самое главное не потерять его в траве. Ну ничего, потеряешь кузнечика зато увидишь бабочек и можно за ними поохотиться пока не встретится сердитый шмель.

Этого только глазами провожаешь и слушаешь его жужжание. Попутно проследишь за тружениками пчёлами, как они скрупулёзно садятся на каждый цветок. Пока будешь неподвижно стоять тебя тоже в это время обследуют муравьи - прикинут годишься ты им или нет, смогут ли сообща тебя одолеть. Ну а божью коровку, хоть и щекотно, обязательно на руке подержишь. Как не полюбоваться такой крохой. И кукушку каждый рад послушать с её «ку-ку-ку...».

А когда пойдёшь в лес, то трогательнее берёзы с её белыми стволами и развесистыми ветками ничего нет. Конечно по весне стоит, красуется черёмуха и мимо неё не пройдёшь без восторгов. Но быстротечна её красота. Берёза красива всегда и весной со своими клейкими нежными листочками и роскошна летом вся в серёжках. В золоте осенью прекрасна.

Осень. И степь меняется, и цвет её меняется. Все травы выбрасывают метёлки - семена. Пикулька разрослась так, что дети делают из неё себе креслице: соберут вместе зелёные стебли, перегнут и садятся, а они пружинят. Небо становится высокое, пролетает паутина и воздух совсем другой. А самое тревожное осенью это клин журавлей с их прощальным курлыканьем. Они улетают, и твоё сердце куда-то рвётся вслед журавлям.

Зима. Снег пушистой периной покрывает землю, но жизнь продолжается. Видны цепочки следов полёвок, а вон и лисица мышковала. Ну а как же без сороки может что-то важное произойти - вот и её строчка. А вот и синички с красавцами снегирями пожаловали. Увидеть снегирей зимой, это всё равно, что получить новогодний подарок, столько радости получаешь от встречи с ними. Ну если не увидишь снегирей, то утешат свиристели своим пением и красивым видом с задорными хохолками.

Ну а за зимой будет весна. И всё повторится сначала. И пусть повторяется вечно и радует наших правнуков. И пусть для них наш край будет родным и любимым.

Если б я мог!

Если б я мог – пусть желанье нелепо –
из этого века, из этого дня
увидеть над Родиной звездное небо
глазами всех живших людей до меня.
Если б я мог – как о том ни судите –
из этого века, из этого дня
со всеми широтами Землю увидеть,
как те, что придут в этот мир
без меня!
Степан Щипачев