Автор: Гольцер Виталий Викторович, 11 класс Хакасия, поселок Шира
Муниципальное образовательное
учреждение Ширинская СОШ № 4
Руководитель: Гольцер Татьяна Васильевна, учитель истории, мама.
п.Шира 2005 год.
Родина, семья, родственники. Для каждого человека это очень дорогие и важные слова. Для меня Родина берет начало с отцовского дома, с дедовской фамилии. Фамилия переходит от старших к младшим, от поколения к поколению. Поэтому люди гордятся своей фамилией, дорожат ею. Ведь запятнать, опозорить фамилию - значит проявить неуважение к старшим, к родным, которые ее носят и от которых ты ее получил. Дед мой, Гольцер Александр Вильгельмович, родился в 1927 году в поселке Базель Саратовской области, в семье Вильгельма Александровича и Терезы Карловны. Отец, Гольцер Виктор Александрович, родился в 1965 году в поселке Шира, в Хакасии. Я тоже Гольцер, немецкая кровь течет в моих жилах. Но меня никто никогда не обзывал фашистом, никто не дразнил и не желал мне зла. Я - полноправный гражданин своей страны. Но совсем по-другому было в 1941 году, когда семье моего деда пришлось покинуть место, где они родились и жили, и навсегда уехать.
Мне захотелось узнать и понять, почему же это произошло. Прикоснуться к истории своей семьи. Сказать добрые слова о самых близких мне людях. Защитить честное имя своей семьи и фамилии.
Тепло! Уютно! Сытно! Именно так вспоминает мой дед своё детство на Волге, где он родился и жил в семье потомков немецких колонистов, обосновавшихся в Нижнем Поволжье в восемнадцатом веке. Помнит деревню, где жил с родителями, двумя сестрами и братом. Школы у них не было, и их возили зимой на санях, а весной и осенью на телеге за три километра. Но они с пацанами изобрели свой транспорт и зимой, когда Волга покрывалась льдом, ездили в школу на коньках. Он был старшим ребёнком в семье. Мать его занималась воспитанием детей, а отец работал в колхозе бригадиром полеводческой бригады. В деревне всегда много работы... Вспоминает, что помогали родителям в огороде, ухаживали за дынями и арбузами, которые вырастали огромными. Их было так много, что собирать их не успевали, и они перезревали и трескались. А они, ребятишки, съедали мякоть арбуза без косточек, а остальное скармливали скоту. У деда до сих пор сохранилась страсть к бахчевым, и, покупая сегодня арбуз, он не вольно сравнивает его с тем, из детства. Вспоминает и молоко со сметаной, которыми кормила детей мать. А сколько много работы было в поле... Пахали на двугорбых верблюдах, боронили, сеяли. В июле начинался сенокос. И они с дедом отправлялись с ночевкой на работу. Трава в тех местах редкая. Утром косили, а к вечеру она уже сухая. На ночь дед застилал сухой травой телегу, сверху стелил тряпку. Они ложились спать, вдыхая свежий аромат травы. Дед бережно укрывал внука, и обязательно закрывал ухо. Чтобы посторонние звуки не будили его сон. Так и спали, прижавшись друг к другу. Эта привычка, спать на боку, закрыв ухо, осталась у моего деда до сих пор. Вывозили готовое сено на арбах, а впрягали в них верблюдов. Когда я впервые об этом услышал, мне было странно - верблюды и сено, поле и верблюды. Но оказывается, эти животные могут выполнять и такую работу, а не только путешествовать по пустыне, перевозя грузы. После покоса начиналась уборка хлеба в колхозе. Дело это очень ответственное и хлопотное, но урожай не всегда зависит от труда человека. Большую роль играет погода. С 1932 по 1936 годы был не урожай. Приходилось очень тяжело. Зато 1937 год выдался обильным на хлеб. Зерна давали 18 килограммов на трудодень. Его было так много, что ссыпать было некуда. На выручку пришла народная смекалка. Строили ямы-кувшины. Под полутораметровым слоем чернозема была глина. В черноземе копали узкое горло, а в глине сам пузатый кувшин, глубиной три метра и диаметром два метра. В такой кувшин настилали солому и поджигали. Глина становилась твердой. А яма превращалась в кувшин. В него и насыпали зерно. После его заполнения тщательно закрывали горло, чтобы не попадала влага. Зерно в нем хранилось замечательно, много лет. В 1941 году его доставали, чтобы взять с собой. В один из таких кувшинов провалилась машина во время выселения. Какой же тут поднялся шум. Провокация. Диверсия. Фашисты специально это все устроили. Да, у страха глаза велики. И как обычные, заурядные дела можно перевернуть и исковеркать. Во всем видеть плохое. Жили дружно, родители очень заботливо и нежно относились друг к другу и к детям. А как весело было, когда приходили праздники...
Но однажды, это всё внезапно было уничтожено... Война с Германией. В сентябре тысяча девятьсот сорок первого года их оповестили, что они в течение трех суток должны собрать самые необходимые вещи и уехать. Увозили на грузовике-полуторке под охраной. За спиной оставались города и деревни. Особенно жутко было ехать ночью. Пустые деревни, ни огонька, ни звука, ни какого передвижения, ни души. Только собаки воют, тоскуя о своих хозяевах. Деревни превратились в мертвые пространства. Везли их до Волги, потом по реке до Саратова плыли, а там погрузили в товарные вагоны, и как всех остальных жителей, повезли в неизвестном направлении. Никто не удосужился им объяснить куда, зачем и, самое главное, за что их увозят из родных мест. Сегодня, размышляя над теми событиями, для меня всё это кажется неправдоподобным... Как это меня, моих родителей, сестру без нашего желания выселят, или даже, просто, придут в мой дом и прикажут, что нам делать... Да, времена меняются, и когда мы сейчас, не довольные демократией, возмущаемся, что права наши нарушаются, понимаешь, что в те времена, права человека не соблюдались вообще. А почему? Власть была народная, всё исполняли люди из народа? Они испытали на себе голод и нужду, бесправие, тяжелый труд. Казалось бы, они должны были стремиться к тому, чтобы всё было у граждан страны - работа, хорошая заработная плата, соблюдение всех прав, но, увы... Главное к чему они стремились, это власть, желание повелевать другими, приказывать другим. Они наслаждались властью, оказавшись в другой роли. И страшно боялись, что лишатся этой власти, поэтому и уничтожали физически всех своих противников, видели везде врагов и предательства. К предателям причислили и немцев Поволжья, необоснованно обвинив их в пособничестве немецко-фашистским захватчикам в тысяча девятьсот сорок первом году. Двадцать восьмого августа тысяча девятьсот сорок первого года республика Немцев Поволжья была упразднена. Для российских немцев к ужасам второй мировой войны добавился кошмар насильственной депортации. Немецкий народ не отделял себя от граждан советской страны. В первые дни войны от немцев-мужчин Автономной советской социалистической республики Немцев Поволжья (АССР НП) поступило две тысячи пятьсот заявлений с просьбами направить их добровольцами на фронт, но военкоматы не брали их, мотивируя отказ тем, что для фронта необходимы военные специалисты. Немцы, находившиеся в момент начала войны в армии, сражались в действующих частях, но после принятия указа о выселении немцев Поволжья были отозваны и отправлены на специальное поселение. Всего по данным А.А.Германа было выселено четыреста тридцать восемь целых шесть десятых тысяч человек, в том числе из АССР Немцев Поволжья триста шестьдесят пять целых семь десятых тысяч человек, из Саратовской области сорок шесть целых семь десятых тысяч человек, из Сталинградской двадцать шесть целых две десятых тысячи немцев. Отправляли их в Новосибирскую, Омскую области, Казахстан, Алтайский и Красноярский края. А поезд вёз деда на Восток. Родители деда за три отведённых дня успели захватить одежду и еду, сколько могли унести в руках. Мой дед сколотил ящик и положил туда велосипед - своё богатство. Отец купил ему его в 1937 году, продав мясо на рынке. В их деревне было всего два велосипеда. Дед очень берег его и был благодарен за подарок отцу. Ящик до сих пор у него хранится, как реликвия. А велосипед продали, купив на вырученные деньги продукты, уже потом в Сибири. Он сыграл свою роль в спасении их от голодной смерти.
Всё нажитое оставили. Им дали справку, где перечислили всё, что они оставили: дом, мебель, лодку, маслобойку, тридцать кубометров дров. Она до сих пор есть у деда. Он по ней так ничего и не получил. А вот корову взяли с собой, и она ехала вместе с людьми в вагоне. Но кормить ее было нечем, и она сдохла в пути. Ехали-то двадцать два дня с 12 сентября по 4 октября. Выпускали их только на больших станциях. Случалось, что пассажиры умирали. А забирали их только на остановках, спрашивая: «Мёртвые есть?» Когда везли через Казахстан, на станциях продавали арбузы. Деду очень хотелось, чтобы их оставили там, так это было похоже на родину. В Алма-Ате дед выпросил у отца денег и купил мороженного себе и брату с сестрами. Каким же вкусным оно было!
Их привезли на станцию Камарчага Красноярского края, а потом отправили в деревню Белогорка, Манского района. В доме, куда их подселили, хозяева не приняли. И переночевав, они отправились искать жилье. Нашли заброшенную баню. В ней и поселились. Отца деда, Вильгельма Александровича и двух его братьев 27 января 1942 года забрали в трудовую армию. Отправили на станцию Решеты, на лесоповал. Страшное это было место. Рассказывал о жизни их там, брат отца деда, Иван, оставшийся в живых: «Снег - по грудь. Сперва собой утаптываешь снег около ствола. Валишь ствол. Потом, едва проталкиваясь по снегу, обрубаешь все ветки (а их еще надо найти в снегу и топором до них добраться). Все в том же рыхлом снегу, волоча, все ветки ты снесешь в кучи и в кучах сожжешь (а они дымят, не горят). Теперь ствол распилишь и сложишь в штабель. Норма в день на человека - пять кубометров. В конце рабочего дня руки уже не поднимают топора, а ноги не ходят. Для такой работы морозы были не страшны и в 30°С работали. В годы войны, при военном питании (500-600 граммов хлеба, три миски баланды и десять часов работы - это было смертельно для трудармейцев). Жили в бараках. Нары в два этажа. Доски голые. На день барак пустел, ночью мокрую одежду сушили на себе. Спать без подстилки было плохо, да и холодно. А сколько вшей, клопов... Да все это стало возможно только в социалистическом государстве XX века. При народной власти. Власти, которая исполняла волю народа. Защищала его интересы. Разве это похоже на светлое будущее, к которому призывали революционеры-ленинцы?»
Слушая рассказ деда, временами представлялось, что все это было ни с ними, в другой жизни. Что это плохой сон... И стоит только открыть глаза, посмотреть в окно, перевернуть подушку, на которой спишь, и все исчезнет. А сон забудется и никогда не исполнится. Так учила меня мама, когда снится что-то страшное. Но трудармейцы просыпались, и все начиналось заново. Работали из последних сил, боролись с холодом и голодным пайком, так как должны были сами себя всем обеспечивать. Средств у государства на депортированных не было. Жили в нечеловеческих условиях. А их смертью власть была довольна. Меньше средств уходило на содержание. Да и перенаселения в бараках не было. Их жизнь ничем не отличалось от содержания в лагерях... Да, люди, люди, ничем вы не лучше зверя... Постепенно происходил процесс снижения человека, до животного, процесс умирания заживо. Человеком правил голод. Люди в трудармии умирали очень просто: говорил - и замолк; шел по дороге - и упал. Легкая смерть - говорят сегодня. Страшная смерть - говорили тогда. И таких смертей было на каждом шагу очень много. С мертвых снимали одежду и хоронили в общей яме. Безымянной. Родственники не могут найти ее сегодня. Чтобы принести цветы и поклониться праху умерших. Разве это по-человечески? Мать деда ездила к мужу (отцу деда) 1 раз. Но вскоре правила ужесточились, и от отца деда писем больше не было. 10 июня 1943 года он умер. Вскоре умер и его младший брат Данил. Да, одолеть лесоповал, голод, холод они не сумели... Зато остались в памяти близких навсегда молодыми. С известием о смерти отца, дед никак не мог примириться. Никак не мог представить, что уже никогда не увидит его и не услышит. В 1943-1944 годах семью деда хотели отправить куда-то на север. Видно власти решили, что не очень далеко упрятали предателей. Неделю они просидели на станции и их вернули, так как дети младшие у матери были маленькие.
Жизнь потекла по-старому. Работа в колхозе за трудодни, на которые давали немного зерноотходов. Собирали очистки. Ели крапиву, саранки. Пробовали садить картофельные очистки, ботва вырастала большая, а картошки не было. Голод постоянно преследовал людей. Дед вспоминает, как часто представлял себе стол, полный самых вкусных, самых любимых блюд. Пирог с шишечками, свинина с капустой, жареная утка, сало, пирог с фруктами. Это было все из области фантастики. А потом возвращался к голодной действительности.
А еще они все ждали, когда же их отправят обратно, домой. Даже вещи по приезду не распаковывали. Всё надеялись, что вышла ошибка, и что её обязательно исправят, когда во всём разберутся. Да так и не дождались... Местное население относилось к ним по-разному. Кто фашистами обзывал. Это были, как правило, хохлы. Тоже высланные, только раньше и успевшие уже обжиться. Кто бы мог подумать, что люди, прошедшие те же испытания, так безжалостно будут себя вести. А кто и помогал, давая картошку, морковку. Первое время, пока ещё не освоились, было очень трудно. Язык русский знали плохо. Поэтому бабушка-мать деда выполняла работу дома - шила, вязала носки и рукавицы, шали на заказ. Вспоминая то страшное лихолетье, дед благодарен тем, кто воспринял их горе с сочувствием, с поддержкой, и помощью.
Деду было в то время тринадцать лет. Он работал в колхозе конюхом, а потом старшим конюхом. А ночами, чтобы не умереть с голоду, подшивал валенки. За эту работу приносили кто что мог - горсточку зерна, кусочек хлеба, зерноотходы. В школу не ходил - работал.
Вспоминает, как переживали за отца, пока не получили известие о смерти. Как ночами мать плакала, прося у Бога здоровья и возвращения его домой. Молила Бога, чтобы в трудармию не забрали её... Иначе мы бы остались совсем одни. Как это случалось во многих семьях... И дети оставались беспризорными. Руководители колхоза сооружали землянки или подобие загона для скота и собирали выживших детей в так называемые «детдома» без топлива, еды, одежды. Жизнь была ужасная - собирали в поле колоски, черемшу, щавель, просили милостыню... На неделю выдавали от колхоза по двести граммов зерноотходов, чтобы «фрицы скорее передохли»! Голод быстро научил говорить по-русски.
Слушая по ночам причитания матери, мой дед всё надеялся, что кончится война и отец вернётся. И заживут они по-старому. А пока отца не было, всю ответственность за семью взял на себя... Очень много работал, чтобы накормить её, помочь матери.
Да, жизнь моих родственников во время войны и после была во многом похожа на жизнь крестьян в эпоху крепостничества. Когда крестьянское население за людей не считали, их продавали, обменивали, дарили. Не считались ни с существованием семьи, ни с родственными отношениями. Немцев Поволжья за людей тоже не считали. Прежние семейные и родственные узы были разорваны окончательно, национальная среда разрушена, забывались обычаи и традиции, язык, культура народа.
В июне одна тысяча девятьсот сорок пятого года тётка деда привезла их в Хакасию, в Шира, где она оказалась с мужем после трудовой армии. Жить здесь стало проще. Дед устроился на работу. За нее давали хлебные карточки - 800 граммов на взрослого в день и 400 граммов ребенку. Платили и деньги. Скопив немного денег, дед купил землянку. Площадью она была 18 квадратных метров, с двумя комнатами. Слушая деда, я вначале не мог представить как она выглядела. Оказалось, это была яма в горе. Потолок был набран из кругляка, стены зашиты досками. Два маленьких окна давали мало света. Поэтому в землянке всегда был полумрак. Вся жизнь строилась в ней вокруг печи. Печь и обогревала и кормила. Но это была уже первая собственность деда в Сибири. Свой угол. Хотя, кто знает, может и не надежный. Помогли и родственники. Вместе копали огород, садили картошку, делились съестными припасами.
В момент депортации немцев не было определено их правовое положение и срок выселения. Это порождало массу вопросов. Лишь восьмого января тысяча девятьсот сорок пятого года СНК СССР издал постановление «О правовом положении спецпереселенцев», утвердившее, что немцы имели право отлучаться за пределы районов с разрешения комендатуры. Самовольный выезд рассматривался как побег и налагал ответственность в уголовном порядке. Спецпоселенцы должны были в течение трёх суток сообщить в комендатуру обо всех изменениях в семье – будь-то рождение ребёнка или смерть.
Окончание войны не принесло освобождения. Участились побеги. В ответ двадцать шестого ноября тысяча девятьсот сорок восьмого года был принят секретный Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдельные районы Советского Союза в период Великой Отечественной войны». Обратимся к тексту: «В целях режима поселения для выселенных Верховным органом СССР в период Отечественной войны чеченцев, карачаев, ингушей, балкарцев, калмыков, немцев, крымских татар и других, а также в связи с тем, что во время их переселения не были определены сроки их высылки, установить, что переселение в отдалённые районы Советского Союза указанных выше лиц проведено навечно, без права возврата их к прежним местам жительства. За самовольный выезд (побег) виновные подлежат к уголовной ответственности». Мера наказания за это преступление была двадцать лет каторжных работ.
Все взрослое население вызывали в комендатуру, где зачитывался приказ, и немцы ставили подпись под противоправным документом, абсурдность и жестокость которого потрясает и сегодня. Дед вспоминает: «Больше всего меня возмутило не слово «навечно», а «каторжные работы до двадцати лет». За что же такая кара? Ведь и военного положения давно нет, и люди, которых ни за что сделали в тысяча девятьсот сорок первом несчастными, обзавелись семьями и детьми... Что же, теперь меня могут отправить на каторжные работы за то, что я поеду в отпуск с русской женой и детьми на родину?.. Домой вернулся расстроенный, сообщил семье, за что подписался в комендатуре. Они восприняли это спокойно: «Не обращай внимания. Не верим в вечное поселение».
В тысяча девятьсот сорок восьмом - тысяча девятьсот сорок девятом годах было проведена всесоюзная перерегистрация спецпереселенцев. Они должны были подписать обязательства самовольно не покидать места населений. Фото, описание особых примет, отпечатки пальцев, учётные карточки, ежемесячная (2 раза) отметка в комендатуре - таким было обращение на юридическом уровне. Как с уголовными и политическими преступниками. Живя на новом месте, привыкали к новым условиям. Прежде всего, к погоде, климату. Для деда было не привычно, что очень мало снега. И он частенько вспоминал родину. Снега там выпадало много, а когда начиналась метель, то заметало всё. Поэтому двери в сени открывалась внутрь. Там же стояла лопата. И чтобы выйти, нужно было вначале расчистить дорожку. А с каким восторгом и желанием играли в снежки! Всё это осталось в прошлом. И надежды на возвращение не оставалось.
Дед устроился на работу вначале слесарем, потом шофером, а потом дизелистом на элеваторе. Вскоре его отправили учиться в Томск, на курсы механиков. Он был практик, а вот теории ему не хватало. Имея образование четыре класса, он с отличием закончил их. А вскоре ему захотелось освоить профессию токаря. И он им стал. Причём первоклассным. Учиться дальше не было возможности. Появилась семья. Девушка ему приглянулась русская, и так как мать его не была против, он на ней женился. А вскоре родилась и первая дочь. Нужно было выбираться из землянки. За хорошую работу дали комнату в бараке, а землянку продали. Но места в ней было маловато. И дед задумал строить дом. Мечта о новом доме осталась у него ещё с детства. Там, на Волге, в Саратовской области, его отец тоже готовился строить новый дом. Был приготовлен лес, он уже высох и ждал своего часа. Но война и депортация разрушили все планы в одночасье. Поэтому сейчас, когда надежды на возвращение не оставалось, было решено обосноваться в Хакасии.
Золотые руки не подвели деда. Дом получился светлым и просторным. И в сравнении с землянкой казался настоящим дворцом. Семья с радостью в него переселилась. А она была не маленькой. Вместе с ним жили и мать, и сестра, и брат. А вторая сестра умерла уже после войны. Она страдала эпилепсией. Как-то раз она с теткой отправилась копать оставшуюся в поле после уборки картошку. Тетя быстрей наполнила сумку и пошла домой. Звала Нину с собой, но Нина решила, что с неполной сумкой возвращаться не годиться. Семья все еще страдала от голода, и она должна была помочь матери и брату. Вскоре сумка заполнилась картошкой. Дорога шла через ручей. Она перепрыгивала через него много раз, но на обратном пути домой у нее начался приступ. Она упала лицом в ручей. Сумка с картошкой, что была за плечами, придавила ее. Она билась в этой воде и грязи, но справиться одна с этим не смогла. Захлебнулась. Вспоминая это со слезами на глазах, дед говорит, что грязь под ногтями им так и не удалось отмыть, так настойчиво она боролась за жизнь, карабкаясь из ручья.
Умерла и первая дочь, старший ребенок в семье... Дифтерия забрала её жизнь. Через несколько лет умрет брат - утонет. Сколько же нужно было иметь душевных сил и физических, чтобы преодолеть всё это, пережить. Судьба же безжалостно забирала самых близких, дорогих сердцу людей. Несмотря на всё это, жизнь продолжалась. Родились две дочери, потом сыновья. Старший умер. А мой отец и я являемся продолжением рода и фамилии деда. «Гольцер», в переводе с немецкого наречия, на котором говорила семья - дерево. Произошла она от главных когда-то занятий главы семьи. Он был замечательным столяром и плотником. Много добротных изделий вышло из-под его топора. Они были его гордостью и визитной карточкой.
Депортированные немцы смирились со своей судьбой. Открытых массовых протестов или антиправительственных выступлений не было. Подавляющее большинство мужчин и женщин было разбросано по огромной территории страны, а запрет на выезд в места прежнего расселения оставался.
Абсурдность сохранения спецпоселений стала особенно очевидна после смерти Сталина. Всё больше запросов поступало об отмене режима по экономическим соображениям. В принятом указе тринадцатого декабря тысяча девятьсот пятьдесят четвёртого года Президиумом Верховного Совета говорилось «о снятии ограничений в правовом отношении с немцев и членов их семей, находившихся на спецпоселении». Но далее указывалось, что «снятие с немцев ограничений по спецпоселению не влечет за собой возврата имущества, конфискованного при выселении, и что они не имеют право возвратиться в места, откуда они были выселены». Комендатура существовала до 1956 года. В том же году дед получил паспорт, удостоверяющий его личность, вначале на полгода (временный), а потом постоянный. Он наконец-то стал полноправным гражданином государства. Почти тридцать лет он ждал этого момента.
В 1964 году, 28 августа, Указом Президиума Верховного Совета СССР огульные обвинения в отношении немецкого населения, проживавшего в районах Поволжья, в пособничестве немецко-фашистским захватчикам, необоснованно выдвинутые в 1941 году, были отменены. Как чувствовали себя люди, бывшие никем в народном государстве? Загнанные в угол властью без вины, без причины. Но они находили в себе силы в нее верить. Писали, ходатайствовали, отправляли делегатов в Москву с просьбой о восстановлении республики Немцев Поволжья. Но это ни к чему не привело. Им было отказано в их просьбе. Многие все-таки ехали на родину, чтобы поселиться там, где родились и выросли. Но в родительские дома их не пускали, там жили незнакомые люди. Приходилось возвращаться назад, в Сибирь. А у кого хватало сил, начинали все сначала, только уже среди чужих. Горько это было и обидно. Видеть родной дом и не жить в нем, узнать свой стул и не посидеть на нем...
Бабушка, мать деда, тоже очень хотела вернуться. Все уговаривала деда уехать. Но, наскитавшись, дед не хотел бросать дом, где все было построено своими руками, где укладывал каждое бревно, каждую плаху, вбивал каждый гвоздик, украшал свой дом резьбой. Большую часть своей сознательной жизни он прожил среди русских. Привык к ним. Сам того не замечая, превратился в обрусевшего немца. Да и русская жена уезжать не хотела. Поэтому, когда в 1972 году вышел указ, снимающий запрет на выезд в места прежнего расселения, радоваться ему уже не было сил. Да, он дал возможность вернуться в родные места... Но время было упущено... В нашей стране немцам не суждено вновь воссоединиться. А вот, наверное, поэтому, многие решили поменять страну, где родились и жили, навсегда. Попытаться поискать более счастливую судьбу на исторической родине. Этому способствует и правительство Германии, выделяя на эту программу огромные деньги. В Германию устремился нескончаемый поток эмигрантов. Он не прекращается. В этой эмиграции отражается много моментов - обида и боль за депортацию, непонимание своей вины перед властью, нежелание власти принять национальные чувства немецкого населения, стремление оградить своих детей и внуков от бед и несчастий, быть уверенным в своем будущем, жить в стране вместе со своим народом.
Хотя жизнь их в Германии складывается по-разному. Там тоже, кому как повезет. Но возвращаются обратно единицы.
Да и то, прожив в России год-два, едут снова в Германию. Это так в нашем поселке. На исторической родине живут дружно. Помогают друг другу. Близких уговаривают уезжать из России. А друзей приглашают в гости. Младшая сестра деда со всей своей семьей, детьми и внуками, тоже уехали. Они в Германии уже девять лет. Дед в прошлом году был у них в гостях. Все ему там понравилось. Но жить туда, сказал, не поедет. Слишком многое связывает теперь уже с Россией. Дети, внуки, правнуки, друзья, соседи, сослуживцы... Язык, привычки, образ жизни. Страх перед будущим, если уедет... Где все надо будет начинать заново. Годы уже не те. Да и пережил он все несчастья. Хватило ему на это силы воли и духа. «А там, в Германии, русских немцев не очень-то жалуют, русаками, свиньями обзывают, - рассказывает дед, - так что, буду умирать в России». Родину и вправду не выбирают, также как и родителей, фамилию, национальность. Деду нечего стыдиться своего прошлого. Своей стране и народу он ничего плохого не делал. Из своей большой семьи он остался в России один, настоящий, чистокровный немец.
История повторяется. А главными действующими лицами в ней по-прежнему остаются немцы, они вот уже третье столетие пытаются найти покой и благополучие в своей жизни. Переезжая из одной страны в другую и обратно.
А может это закономерность?
Карта республики АССР НП (500К)
1. Депортация народов СССР. Часть 2. Депортация немцев (сентябрь 1941 - февраль 1942 гг.). М., 1995, стр.72-73.
2. Герман А.А. Немцы в трудовой армии (1941-1945 гг.). М., 1998, стр.30.
3. Бугай Н.Ф. «Иосиф Сталин - Лаврентию Берии: «Их надо депортировать...». Документы, факты, комментарии. М., 1992, стр.75
4. Воспоминания Гольцера Александра Вильгельмовича.
5. Ауман В.А., Чеботарева В.Г. История российских немцев в документах, стр.168-169, стр.172-173
6. Хакасский республиканский государственный архив. Ф.105, Оп.8, Д.471. А 56-67.
7. ГУЛАГ. Главное управление лагерей. 1918-1960 гг., под редакцией академика А.Н.Яковлева, составители А.И.Кокурин, Н.В.Петров. М., 2000 г. в серии Россия XX век. Документы.
/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»