Выполнила: ученица IX класса В средней школы № 16 г.Минусинска Красноярского края Грушевская Дарья Викторовна
Руководитель: Наумова Татьяна Александровна, преподаватель истории
Пусть будет в газетные полосы вбито
Навечно, чтоб помнилось господам:
Никто не забыт и ничто не забыто...
А память - она не подвластна годам!
О память... Тревожная память планеты,
Она - часовой на бессменном посту.
Но прошлое вновь просыпается где-то,
Ты памятью ловишь его на лету.
Во имя живых ты тревожишь убитых,
Их память преследует нас по пятам.
Никто не забыт. И ничто не забыто...
А память - она не подвластна годам!
В.Захарченко
Наконец-то настало долгожданное лето! Время солнца, цветов и... каникул и отпусков.
Тяжелые чемоданы уже опущены под сидения, осталось меньше 5 минут до отправления поезда «Москва - Санкт-Петербург». Почему мы выбрали именно этот город? Восьмое чудо света... Неужели эти слова сказаны не о городе на Неве?! Ведь в 1703 году великим Петром I была построена северная столица России. Петр именовал ее Парадизом, что значит «рай». Именно в этом «рае» был создан первый флот Российской Империи, именно в период создания этого города, благодаря реформам императора, Россия стала великой мировой державой. Здесь, в Петрограде, произошли важнейшие события в истории нашей страны. Ленинград - это «город трех революций». Полтавская битва, восстание декабристов на Сенатской площади, 900-дневная блокада - это лишь миллионная часть испытаний, выпавших на долю Петербурга. Кроме того, Ленинград - это уникальный музей архитектуры, живописи, скульптуры. Я очень хотела бы побывать, например, в Эрмитаже, посмотреть на величавую Неву, на многочисленные памятники знаменитым людям и другие чудеса творческой мысли.
Итак, родители оживленно переговариваются, а я просто смотрю в окно и думаю. Думаю о нашем первом семейном путешествии, о том, что ждет нас в Петербурге. И вдруг мои мысли прерывает шорох отодвигаемой двери. В купе зашел пожилой человек в костюме, с галстуком и с большой дорожной сумкой. Он опустил сумку под сиденье (папа помог ему это сделать), после чего с тяжелым вздохом сел и попросил проводницу принести ему чаю. Поезд тронулся. Старик задумчиво смотрел в оконную даль. Проводница принесла чай.
- Куда направляетесь? - поинтересовалась мама.
- Обратно в Ленинград, я там с сестрой живу, - пояснил мужчина.
И это было только начало разговора. Он затянулся на весь вечер. Аркадий Петрович, так звали попутчика, оказался интересным собеседником. Говорили обо всем на свете, и вдруг речь зашла о войне.
- А я ведь ребенком был, когда война началась. Мне тогда семь лет было. До войны мы жили под Ленинградом. Мой отец работал водителем, а мама - администратором в кинотеатре, сестренке Тане было 4 года, Боре, брату моему - 13. Так хорошо жили, и тут война. Врасплох застала.
На минуту печаль слез показалась в глазах старика. Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и с трудом начал свой рассказ:
- Отец пошел добровольцем на фронт. Тогда многие уходили... Маме что-то сказал - мы не слышали. Когда он уходил, мы долго не хотели его отпускать - вцепились в его одежду, плакали и умоляли его остаться, а он сказал только:
- Я вернусь. Обещаю.
Сказал, расцеловал всех и уехал, и больше мы его никогда не видели.
Потом мы переехали в московскую Дубровку, а в конце августа оказались возле Невы, у, так называемого, невского пятачка. Деревню, где мы жили, немцы сожгли, но остался один дом, несколько животных, которые неприкаянно бродили по трупам, закрывающим поля, и один сарай, в который нас - всех детей, женщин и стариков, согнали фашисты. В этом сарае мы пробыли несколько дней. Нам пришлось на земле лежать. Страшно было. Рядом взрывы заглушали непрекращающуюся стрельбу. Люди кричали, плакали, боясь пошевелиться. Мы-то с Борькой ничего, держались, как могли, а Танюшке совсем плохо было. Она теряла сознание, ее губки шевелились - она пить просила. Мама подбегала к дверям, хотела к реке за водой ползти. Но все, насколько это было возможно, удерживали, не пускали ее. Спустя несколько дней перестрелка неожиданно закончилась, стрельба стихла.
Мама собрала нас вместе, обняла и долго смотрела на каждого. Ее взгляд был особенным, она еще никогда так не смотрела на нас. Как будто в последний раз... Так оно и было...
Аркадий Петрович уже с трудом сдерживал слезы. Да и мы, надо сказать, тоже были на грани. У меня в горле застрял противный комок.
- Мы смотрели ничего не понимающими глазами на мать, но когда она направилась к двери, все поняли и кинулись к ней. Мы пытались ее удержать, но не смогли. Мама пошла за водой. Как только она вышла, какой-то фашист стал стрелять по ней. А она все шла... Я хорошо помню это, несмотря на то, что все время закрывал глаза от страха. Но мама все шла и шла. Мы считали каждый ее шаг, старались уловить каждое движение. Она уже набрала воды и шла обратно. Оставалось несколько шагов до сарая, как вдруг пулеметная очередь, кровавое пятно на маминой блузке, котелок с водой... мамы больше нет. Ночью мы решились перенести ее в сарай, сделали гроб и похоронили ее тут же.
Я никогда не плакал как тогда. Сердце разрывалось и разрывало меня на части. Я кое-как заснул. Проснулся от непонятного шороха, Таня сидела на маминой могилке и старательно разрывала ее руками. Несколько человек тоже проснулись. Они попытались оттащить сестренку от могилы, а она не давалась и говорила только: «Не мешайте мне, я достаю свою маму».
Мы пробыли в сарае около недели. Есть было нечего, но благодаря маме вода была. И вот в наших с братом головах зародилась безумная мысль. Около нашего сарая давно уже лежала убитая корова, и мы с Борькой выскользнули из сарая, чтобы отрезать от ее туши хоть кусочек. Но только мы оказались вне нашего убежища, как немец начал строчить в нас из пулемета. Мы даже головы не могли поднять. Перепугался тогда не на шутку. Но как не странно не за себя, а за сестренку нашу. Ведь если мы бы тогда погибли, то с кем бы она осталась, как сложилась бы ее судьба? Я думаю, брат чувствовал тогда тоже самое. И мы поспешили вернуться назад.
Через два дня после нашей вылазки фашисты захватили пепельный участок земли, который раньше был деревенькой с сараем, где в данный момент мы и находились. Нас загнали в тот самый единственный уцелевший дом. Мы все думали, что нас поместили туда, чтобы сжечь. Мне не хотелось умирать, так и не увидев настоящую жизнь. Было жалко брата, сестру и маму. Отдав свою жизнь, она хотела спасти наши. А теперь выходит она погибла зря. Но наши мрачные ожидания, к счастью, не оправдались.
Примерно в конце ноября всех живых из тех, которые были в сарае, погрузили на подводы и увезли в другую деревню. В этой деревне нас заперли в небольшой часовенке. Люди так ослабели, что падали на пол от истощения. Моя маленькая Танюша не могла даже разговаривать, Борис, как старший брат не отходил от нее, заботился, как мог. Я же тогда еле-еле передвигался. От слабости и постоянного голода подкашивались ноги, но Тане было намного хуже, чем мне. Она постепенно угасала. Умирала. И тогда я решился на побег, решил повторить мамин подвиг. Как только стемнело, и наступила ночь, я протиснулся сквозь маленькую щель и оказался на свободе.
Страх и холод пробирались через одежонку, сквозь меня в самое сердце. Вдруг в памяти всплыла мама. На глаза навернулись слезы. Я не выдержал, упал на землю и зарыдал, приговаривая:
- Мама, милая, забери нас к себе!
От моих слез земля стала влажной. Все я выплакал тогда. Все, что за эти дни накопилось...
Наплакавшись, я пополз по огородам к ближним домам. По дороге молился, чтоб не заметили. «Отче наш» раз десять прочитал. Добрался я таки до избы, постучал. Через некоторое время вышла бабушка. С сочувствием и заботой посмотрев, она впустила меня в дом. Затем она накормила меня. О, Господи, вот что называется пищей Богов. Это была самая вкусная еда за всю мою жизнь. Я ел с такой жадностью, что старушка смотрела на меня и улыбалась. Она посоветовала мне остаться в домике до утра:
- Облавы начались, если поймают тебя на улице - убьют, сиди дома тихо.
Вот я и последовал совету доброй старушки. И я впервые заснул под теплым, мягким, уютным одеялом. Заснул крепко, безмятежно и проспал всю ночь. Целую ночь.
Чуть свет бабушка разбудила меня и, снабдив узелком, сказала:
- Вот тебе узелочек с едой, иди, родимый, а то немец дознается, обоим нам тогда не сдобровать.
Словно сокровище взял я старушкин узелок и что было духу припустил назад. Снова протиснулся в щель, и... как обухом по голове. В сарае никого не было!
Мой разум и мое сердце не могли с этим смириться. Сердце разрывалось, разум стал туманным. Я, сам не осознавая, что делаю, выбежал на улицу. Я бросился по следам, падал, вставал и снова бежал. На мне было легкое пальтишко и летние туфли, на улице ноябрь месяц, дождь со снегом. Но, несмотря на это, я не чувствовал холода. Внутри все колотилось. Я кричал, умолял их вернуться. Кричал до тех пор, пока не охрип. Потом я просто упал на снег и заплакал. Я был в отчаянии, не знал, что делать. Я был один среди белоснежного, гладкого поля. Равнодушного поля и неба, которое продолжало заносить меня снегом. Но я решил так просто не сдаваться. Я поднялся и вновь пошел по дороге. Долго я плутал. Я уже и хлебушек бабушкин съел. Сумерки сгущались, наступала ночь, ветер усиливался, начиналась пурга... Старик на минуту задумался и продолжал:
- Смутно помню, что было дальше. Сначала начали неметь руки и ноги. Потом непонятная слабость разлилась по всему телу. Ноги подогнулись... Я видел маму. Она была в моем сознании, в моем сердце. Мама держала меня на руках, крепко прижимая к себе, и поила водой из того самого котелка. Вода была теплая, даже горячая, и вообще мне было тепло, уютно с мамой. Я не чувствовал, как меня постепенно заносит снегом. Я совсем ничего не чувствовал. Сознание уходило, меня укутывал сон. Последней моей мыслью было: «Жаль папу, брата и сестру».
А потом я как будто проснулся, постепенно приходил в сознание. Сначала смутно, а потом все четче и ярче я видел лица незнакомых людей, слышал их голоса, чувствовал их запахи. Чувствовал. Я чувствовал! Я понял, что я жив. Значит у меня есть шанс встретиться с родными.
А пока эти радостные, обнадеживающие мысли бродили в моей голове, меня оттирали немецким шнапсом, который один наиболее способный к состраданию немец выделил для меня. Два добрых старичка поделились со мной корочкой хлеба. Долго мы ехали, но к вечеру нас высадили на опушке леса. Немцы, оставив нас, вдруг уехали. Мы были в растерянности, не знали, что делать дальше. Кто-то сказал, что скоро вернуться немцы и расстреляют нас. Поднялась суматоха, люди разбегались в панике в разные стороны. Меня несколько раз сбивали с ног. В этой суете я потерял моих спасителей - старичков. Я хотел бежать, но стали болеть отмороженные ноги. Голова раскалывалась, поднялась температура. Я опять один. Наступала очередная ночь. Ночь, полная боли и страха. Было ужасно больно, но я решил не сдаваться. Я медленно, с трудом переставляя распухшие, больные ноги, брел по дороге. Царила абсолютная тишина, лишь ветер, мой постоянный спутник, разговаривал со мною. Казалось, я обречен идти вечно, как вдруг впереди начал мерцать маленький манящий огонек. У меня появилась цель: во что бы то ни стало дойти до этого огня. Он притягивал меня к себе, как мотылька. Свет становился все ближе и ближе. Оказалось это был немецкий штаб...
Меня задержал часовой, он отвел меня к фашистским начальникам. Вызвали переводчика, стали допрашивать. Вопросы разные задавали, я уже и не помню какие. Я думал, сейчас пытать начнут. Я то уже наслышан был о пытках немецких, поэтому здорово перетрусил тогда. Чуть сознания не лишился. Вот поэтому и помню плохо. Но меня не пытали. Меня... повели на расстрел. Завели на опушку. Солдат взвел курок, я закрыл глаза... Передо мной пролетели в одну секунду все мгновения моей еще совсем короткой жизни, я видел папу, сестру, брата и маму. С котелком воды... Но выстрела не произошло. Наверное, немец понял, что маленький, замерзший, больной ребенок не может быть партизанским разведчиком, каковым меня считали до этого момента. Меня отвели обратно в избу немецкого штаба. Там мой спаситель-палач долго спорил с другими фашистами. Потом, как ни странно, меня усадили за стол, накормили и толкнули за печку, где я тревожно и чутко проспал ночь. А на утро меня разбудил человек в немецкой форме и по-русски сказал:
- Будешь топить печь, развлекать немцев, если вздумаешь бежать - пуля найдет тебя.
Аркадий Петрович на минуту замолчал. Холодный блеск злобы и ненависти появился в его глазах. Через некоторое время он продолжал:
- Никогда не забуду, как фашисты развлекались! Однажды они, напившись, выгнали меня на улицу, босого, стреляли по мне с криками «шнель, шнель», а потом орали «гут, гут Ванька». Мне было страшно, холодно, но самое главное, я ужасно ненавидел их в эти минуты, я страшно хотел их смерти, но мало того, я хотел сам убить их, так как они убили мою маму. Вот какие кошмарные мысли бродили в голове семилетнего ребенка!
А под Рождество мне поручили развешивать на елке «украшения»: шоколад, свинину, бутылки со шнапсом. А я сладкого не ел с самого раннего детства. И так аппетитно выглядела конфета, что я решил: будь, что будет и взял ее. Знал, что попадет. И попало... Заметили это немцы и избили меня до синяков.
Жил я в немецком штабе до весны 1942 года. Немцы уехали куда-то, их место заняли другие. Но они меня жалеть не стали и выгнали.
Я снова стал скитаться по лесам. Меня преследовало постоянное чувство голода. Я собирал съедобные коренья, траву. Каждый день был похож на другой, каждый день был наполнен страхом, болью, голодом. Но не долго я был беспризорным. Вскоре меня нашли немцы и определили в Гатчинский детский дом. Жилось там, мягко говоря, не очень хорошо. Пищу, которую нам готовили, невозможно было есть, об условиях нашего проживания совсем не заботились. В общем, все детдомовцы мечтали покинуть Гатчино, или, хотя бы, перевестись в другой детский дом. А потом кто-то пустил слух, что нас могут отправить в Германию для медицинских опытов или на физическую работу.
В детском доме я пробыл около года, в основном в тифозных бараках. Несладко мне тогда пришлось. Голова горела и раскалывалась, противная сыпь покрывала все тело. Долго болел, потом вроде пошел на поправку. К началу апреля почти поправился, как вдруг слухи оправдались... В начале апреля всех нас, весь детдом, повезли в Германию.
Ехали мы долго, медленно, месяц целый. За это время мы и в тупиках стояли и даже в бомбежку попадали. Мне то уже это знакомо, когда взрывы раздаются так близко, что, кажется, следующий взорвется под тобой (ведь за непрочными стенами сарая тоже была и перестрелка, и бомбежка), а ребята сильно испугались. Но мы остались живы и двинулись дальше. Кормили нас в поездке усиленно, и это был единственный плюс в нашем малоприятном путешествии. Мы кое-как добрались до Белоруссии. Но перед самым въездом на мост партизаны взорвали его, а отбить эшелон не смогли, ведь нас везли, к сожалению, с очень надежной немецкой охраной.
Проехали Белоруссию, Польша. Нас разместили в поместье, где был организован детдом. Я стал все чаще думать о судьбе брата и сестры, об их жизни после того, как мы потеряли друг друга. Я никогда не терял надежду найти их, я верил, что они живы. Хотел верить. Только из-за своей веры и желания найти родных я решился на побег.
Я до сих пор не могу понять, как мне удалось сбежать. Но все же я сбежал. Я оказался в чужой стране без средств к существованию. Тогда уже я считал себя взрослым и самостоятельным, поэтому решил не сдаваться и твердо идти к намеченной цели. Я долго бродил по Польше, плутал по селам, выбирал наиболее надежные, на мой взгляд, дома. Но эти дома не находились. Зато меня все больше и больше стал одолевать голод, усталость валила с ног. В порыве отчаяния я решил постучать в крайний домик в деревне. Вышла женщина. Сначала в темноте я не разглядел ее лица, но когда она вышла на свет, я с ужасом узнал ее. Это была... сестра директора детдома!
И опять детдом. Попало мне тогда за побег, высекли меня розгами. Было так обидно! Ведь если бы удача не обошла меня стороной, все могло бы быть по-другому. Но, наверное, такова была моя судьба...
И вот уже 1943 год. Нас внезапно перестали кормить. Не до нас, детей, было тогда фашистам - наши наступали. Вскоре нас и вовсе перестали стеречь. Конечно же, оставаться в детдоме дальше не имело смысла, и все его «питомцы» разбежались кто куда. Ну, я, разумеется, в первую очередь. Сначала я не имел представления куда идти, что делать. Но потом меня принял на работу один белорус. В мои обязанности входило пасти скот, убирать двор и так далее, в общем, делать всю грязную работу. Кормили меня плохо, били за малейшую провинность, а потом и вовсе выгнали на улицу. Я решил пойти в другое село – вдруг повезет. Шел я долго, медленно, я ведь опять захворал. Но на этот раз удача была на моей стороне. Я встретил добрейшей души человека по имени Ванюшка, который приютил меня. Но вот жена у Ванюшки была настоящей ведьмой. Била меня по поводу и без повода. А случалось даже, когда хозяина не было дома, она меня, босого и плохо одетого выгоняла на мороз. Как фашисты. Я ненавидел ее так же, как немцев, так же желал ей смерти. Но жаловаться на нее я не мог, не имел права, к тому же мне никто бы и не поверил. Поэтому я терпел.
Терпения моего хватило до весны. А весной я решил уйти. Подумал, может больше повезет. Но другие хозяева оказались такими же, как все предыдущие.
Незаметно пролетел 1943 год, и наступил 1944 год. Русские войска освободили, наконец, Белоруссию. Таких сирот как я отправляли в детские дома. Вот и я попал в один из таких детских домов. Настал 1945 год. Победа!!! Такой ценой, ценой миллионов человеческих жизней, огромных лишений и страданий, но все же русский народ отстоял свою землю, свое Отечество. И все же, какую радость, какое счастье принесла людям победа. Я тоже был очень рад концу войны. Ведь конец войны - это конец моих скитаний, страданий, несчастий. Как долго я этого ждал. Как мне казалось, бесконечно. Но мне могу сказать, что я был счастлив. Я был одинок, к тому же болен. Если сестра с братом могли быть живы, то родителей мне не вернет никто. Никогда.
А я по-прежнему прибывал в детдоме. Но пребывание мое там было недолгим, до 1947 года. Меня определили в ремесленное училище, учащиеся которого довольно грубо его между собой называли - ремеслуха. Я очень скоро понял почему. Плохо кормили, обращались грубо и даже агрессивно. Трудно было выдерживать такую жизнь, поэтому я снова бежал. Когда я оказался на свободе, я решил вновь начать батрачить. Нашел неплохих хозяев, работал у них все лето. Работал на совесть, старался. Но как бы хорошо я ни работал, меня все равно к зиме выгнали. Ну, конечно, семья была большая, зачем же им лишний рот. Оказавшись на улице, я раздумывал над тем, где и чем заниматься. Решение пришло внезапно. Перед глазами возникла мама. Ну, конечно! В Ленинград! Туда, где потерял брата и сестру, где погибла мамочка. Я надеялся, что именно в Ленинграде я обрету давно утраченное - найду родных.
У меня появилась очередная цель, и я стремительно шел к ней. Я бредил этой встречей, рисовал в своем воображении тысячи, миллионы ее вариантов. Я усиленно копил деньги на билет, собирал каждую копеечку, берег свои сбережения и, как Кощей Бессмертный, сторожил их. Подрабатывал, как мог. Голодный, я просил деньги вместо хлеба. И у вот свершилось! Деньги на билет были накоплены, и я как на крыльях полетел в Ленинград. Честно говоря, я не ожидал увидеть такое. Повсюду обгоревшие руины и развалины, разруха, хаос. Славный город на Неве превратился в огромную груду пепла. Но город уже постепенно начали восстанавливать. Поэтому везде стали создаваться бригады строителей. И я отправился в ФЗО, где через шесть месяцев обучения получил специальность плотника-бетонщика. Итак, мне предоставили возможность зарабатывать себе на жизнь, так как проблем с работой в то время не было. Меня устроили на работу и в общежитие.
Все свободное от работы время я пытался найти брата с сестрой. Тогда существовали даже специальные организации для поиска людей. Но, в основном, люди сами помогали друг другу. Я обращался и в различные организации, и спрашивал людей на улицах, но, как правило, никто ничего не знал или не помнил. Тем не менее, не смотря на неудачи, я не отчаивался. Я надеялся на чудо, и чудо произошло...
Я нашел свою сестренку Танюшу! Она проживала в Псковской области. Долгожданная встреча состоялась! Мы не могли наглядеться друг на друга, не могли и не хотели вырваться из объятий друг друга. Так мы и стояли, обнявшись и обливая друг друга слезами. Вот в этот миг я чувствовал себя абсолютно счастливым. Наконец, я не один, у меня появилась семья.
После нашей теплой встречи мы рассказывали друг другу о том, как сложились наши жизни, наши судьбы после того, как мы потерялись. Я поведал сестре историю, которую только что рассказал вам. Танюшка восприняла ее очень эмоционально, в некоторых местах даже плакала. Однако сама она мало, что помнила. И неудивительно, ведь тогда ей всего четыре годика было. Но она навсегда запомнила гибель нашей мамы, котелок теплой воды, оставшийся в ее руках. Еще она помнила свое имя и фамилию.
Мы долго сидели и разговаривали. После нашего маленького семейного совета мы и решили переехать в Ленинград. После того, как переехали, мы вместе начали искать брата, но нигде не могли его найти. Куда мы не обращались, отовсюду шли ответы - пропал без вести. Мы потеряли надежду. Я благодарил Бога, что нашел хоть сестру. А затем нам прислали известие о гибели отца. Папа в 1944 году был убит на Карельском фронте при форсировании реки Свирь. Он написал письмо тете Пане, своей сестре, в котором были такие строки: «Нет смысла жить, я потерял любимую жену, детей».
Я долго и безутешно рыдал, как ребенок из-за гибели отца, брата, мамы. Но на этот раз ни один, мы плакали вместе с сестрой. Мы с Таней пошли в церковь и поставили свечки за упокой души наших родных людей. Они, наверное, сейчас вместе на небе, так же как и мы вместе с Татьяной.
Недавно мы собрались с духом и отправились на невский пятачок. Всю дорогу сидели как на иголках. А когда все-таки приехали, не поверили своим глазам. Это место осталось таким же страшным, как было в войну. Просто пепельный участок больной земли, ничего не растет, где не летают птицы, где тихо, мрачно и уныло. Земля здесь напичкана минами, снарядами, пулями и ... человеческими трупами. Кровавая земля.
Мы с сестрой с трудом нашли могилу мамы. Холмик, практически, сровнялся. Но кое-где была видна желтая травка. Мы положили на могилку мамы красные гвоздики, которые за эти годы стали символом печали, грусти, скорби.
Старик глубоко вздохнул. Над нами нависла тяжесть молчания. Наш попутчик не мог говорить после стольких переживаний и болезненных воспоминаний, а мы... Мы просто не знали, что сказать. Через некоторое время мы решили пойти в вагон-ресторан, чтобы поужинать. Тогда я и заметила одну поразительную особенность. Ел Аркадий Петрович, человек, переживший блокаду, по-особенному. Во время еды не проронил ни одного слова, кусочек хлеба держал, словно величайшую драгоценность, не уронил ни одной крошки, а в конце трапезы он кусочком хлеба вычистил тарелку и этот кусочек съел.
И тут я поняла, что все мои предыдущие размышления были ни чем иным, как глупостью и ерундой. Ведь если бы мы не победили эту войну, если бы не великий патриотизм русского народа, то думать было бы не о чем. Не было бы ни прошлого, ни будущего, ни Ленинграда, ни нас. Нашим будущим, нашим детством, юностью, жизнью, наконец, мы обязаны маршалам и простым рядовым солдатам, их мужеству и стойкости, храбрости и патриотизму, слезам и молитвам их жен и матерей...
На следующее утро мы приезжали...
1. Кулибанов В.С. Ленинград. - Москва: Мысль, 1990.
2. Кучеров А.М. Полководцы Великой Отечественной. - Москва: Просвещение, 1988.
3. Чуйков В.И. Великая Отечественная. - Москва: Планета, 1985.
4. Устное свидетельство очевидца.
/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»