Исполнитель: Кабалина Любовь 11 класс.
Руководители проекта:
Красноярск 2005
Знать, чтобы помнить.
Помнить, чтобы не повторять.
В мае 2005 года человечество отметит 60-летие Великой победы над фашизмом.
Отгремят фанфары, схлынет эйфория, и снова тревожная память, и ищущая мысль займутся поиском истины…
Одна из сущностных граней победы – ее цена. Великая победа стоила Великих жертв. Огромную их часть история записывает на счет геноцида. Он многогранен и живуч. Он не только явление прошлого, но, увы, в иных формах и проявлениях – часть настоящего. Поэтому умение и готовность извлекать уроки из того, что было, обогатят человечество бесценным опытом взаимопонимания, гуманизма, солидарности, поднимут в глазах человека значимость судеб ему подобных.
Казалось бы, тезис о трехмерности человеческих судеб очевиден. Их столбовая дорога пролегает из прошлого к настоящему и от него – в будущее.
А что же делать с расхожим мнением о том, что для современной молодежи прошлое – обуза? Что надо пользоваться настоящим, причем таким, какое оно есть? А о будущем вообще не стоит задумываться? Отмахнуться? Но ведь за всем этим стоят реалии, пусть и поданные односторонне. Согласиться? Но тогда жизнетворная триада разрушится. Тога, исчезнет связь времен и поколений.
Природа обозначенной здесь проблемы мировоззренческого масштаба. Вместе с тем она имеет выходы на конкретно-исторический уровень с его бесчисленными фактами, событиями и явлениями.
Одному из них – «Холокосту», а точнее судьбе нашей землячки, которую опалило его адское дыхание, посвящается наше исследование.
«Холокост»… Не могу сейчас вспомнить, при каких обстоятельствах впервые услышала это слово. Первоначально оно привлекло к себе внимание необычным для русского человека звучанием, непонятностью. Захотелось света.
Все началось с ни к чему не обязывающих поисков «для себя». Появились первые ответы. Стало приходить осознание того, что за понятием «Холокост» лежит мощный, своеобразный, противоречивый пласт информации исторического, политологического, межнационального, расового, меконфессионального и нравственного характера.
В общих чертах становилось понятно, что за некогда поразившим меня словом стоит возведенная фашистской Германией в ранг государственной политики, опустившейся до патологического человеконенавистничества, форма геноцида. Появилась потребность в более целенаправленной, углубленной, системной работе.
Ее актуальность мы усматриваем в усиливающейся поляризации общества по линии «свои « чужие». В нарастающем отчуждении человек противопоставляет себя другим по социальным, национальным, расовым, религиозным, политическим, идеологическим и др. признакам. Это проявляется в агрессии к людям «не моего мира».
Выявив уже на первых этапах поисковой работы необъятность темы в ее общей постановке, мы сознательно заузили предмет исследования до одной конкретной персоналии. Этим самым, как нам представляется, мы придали ему специфичность и органично вписали тему в сферу исторического краеведения, акцентировав внимание на трех направлениях исследовательской работы:
1. Человек и война. Цена победы.
2. Свои и чужие.
3. Личность и общество.
Цель предпринятой работы – анализ и осмысление типичного и индивидуально-неповторяющегося в судьбе нашей землячки, в том, что она пережила в конкретно-исторических условиях Великой Отечественной войны, в реальной практике фашистского геноцида.
Достижение поставленной цели обеспечивалось решением основных задач исследования:
1. Кратким и емким представлением понятия «Холокост».
2. Анализом основных подходов к его интерпретации.
3. Определением места и роли гетто в «окончательном решении еврейского вопроса» на фашистский манер.
4. Показом на предмете исследования величия людской жизнестойкости, неубиенности милосердия, праведности как общечеловеческих ценностей.
Исторической базой исследования послужили литературные труды и документы, опубликованные в открытой печати. Главным образом в изданиях научного, публицистического, просветительского характера, хранящихся в фондах общественной библиотеки Красноярской Краевой Еврейской национальной культурной автономии, в ее периодическом издании «Гаскала» (Просвещение).
Неповторимый колорит непосредственного человеческого присутствия в исследовании обеспечили документы личного архива, стенограмма воспоминаний узницы гетто Крыловой Евгении Маушевны.
Термином «Холокост» обозначается государственная политика фашистской Германии по уничтожению евреев нацистами и их пособниками в самой Германии и на захваченных ею территориях [См. «Краткая Еврейская энциклопедия». Т.з. Иерусалим 1988.]. Он взят на вооружение политиками, публицистами, исследователями в англоязычных странах, а также во Франции, Германии, Голландии. Закрепляется он и в общественно-политической, научной терминологии России.
Этимологически термин «Холокост» уходит корнями в эпоху древней Греции и буквально означает «Жертвоприношение». В те далекие времена часть жертвенного животного предназначалась богам и сжигалась; другая – шла в пищу жрецам. В определенных случаях животное целиком посвящалось богам и тогда «Холокост» приобретал силу «Всесожжения». Именно его фиксирует англоязычный термин «Holocaust».
В иврите апробировалось слово «Хурбан» (разруха). Но наибольшее распространение в еврейском мире получило понятие «Шоа» (Первоначальное значение – страшное разрушение, катастрофа)[См. «Краткая Еврейская энциклопедия». Т.з. Иерусалим 1988]. «Холокост» и «Катастрофа» рассматриваются как синонимы. С их помощью в общественном сознании в предельно емкой форме фиксируется трагизм судьбы еврейского народа в годы Великой Отечественной войны.
Термин «Холокост» вошел в оборот не сразу после Второй Мировой войны. По наблюдениям Грейда Кармана, он появился где-то между 1957 и 1959 годами. До этого в определенной части мирового еврейства обозначилось и стало оформляться ощущение «беспрецедентности», а по выражению Роя Экхарда – даже «сверхуникальности» произошедшего с евреями [См. Дан Михаэли. «Холокауст». Учебное пособие. М. – 1991, с.28.]. Такие оценки требуют ответа на вопрос об историчности «Холокоста». Мы понимаем это так: если то, что стоит за понятием «Холокост» вписывается в ткань всемирной истории, имеет исторические аналоги, так или иначе, преломляется в современной общественной практике народов мира, то «Холокост» историчен. Если он «беспрецедентен», «сверхуникален», тогда, выходит, - внеисторичен?
Ответ на поставленный вопрос мы искали в доступных нам источниках. Там прослеживаются по крайней мере три подхода к судьбе европейского и советского еврейства в годы Второй Мировой и Великой Отечественной войн. В советской историографии тема уничтожения нацистами евреев развивалась в общем русле советской историографической науки, которая испытывала на себе как специфику условий своего функционирования при тоталитарном режиме, так и понимание «еврейского вопроса» в СССР на разных этапах. Доктор Ицхак Арад делит советскую историографию гибели евреев на оккупированной территории на пять периодов [И. Арад. «Холокост». Катастрофа европейского еврейства (1933-1945).Яд Ва-Шем. Иерусалим 1990, с.140]:
1. От подписания пакта Риббентропа-Молотова 23 августа 1939 года и начала Второй Мировой войны до нападения Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года.
2. От начала Великой Отечественной войны до капитуляции Германии.
3. От конца Второй Мировой войны до ХХ съезда КПСС (1956 год).
4. От ХХ съезда КПСС до Шестидневной войны (Израиля с коалицией арабских государств во главе с Египтом в 1967году) и разрыва дипломатических отношений СССР и Израиля.
5. От конца 1960-х годов до времен перестройки и гласности.
Фактически можно говорить еще о двух этапах. Один предшествует первому. Его хронологические рамки 1933-1939 годы (от прихода к власти в Германии нацистов до упомянутого пакта Риббентропа-Молотова). Второй от 1993года, связанный с новейшей историей России.
Поэтапную эволюцию вопроса в предельно сжатом виде мы бы представили так:
1. Настороженное, а потом и враждебное восприятие в СССР прихода к власти фашистов вызвало по отношению к ним волну критики, в том числе и за антиеврейскую политику.
2. От подписания пакта Риббентропа-Молотова и начала Второй Мировой войны до нападения Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года. Отказ от официальной критики фашистской Германии, в том числе и за ее антисемитскую практику.
3. От начала Великой Отечественной войны до капитуляции Германии. Массовая и очень эффективная критика фашистской Германии, изуверств ее карательных органов. Показ в целях консолидации народа страданий, мученичества советских людей. Некоторая реанимация национального фактора. Упоминания о евреях единичны. Они, как впрочем, и другие народы, в силу классового подхода растворены в понятии «советские граждане».
4. От конца Второй Мировой войны до ХХ съезда КПСС (1956 год). Всплеск антисемитизма: «Борьба с безродным космополитизмом», «Дело врачей».
В последующие исторические периоды историография раскачивалась между освобождением от наиболее кричащих напластований культа личности Сталина и некоторым смягчением общественного настроения до проявлений антисемитизма.
С одной стороны, впервые в советской историографии выдвигается тезис о том, что в евреях фашисты видели особый, выделенный объект для своей человеконенавистнической политики. Что по отношению к ним проводилась практика тотального уничтожения [См. в предисловии В.Гроссмана к его и И.Эренбурга «Черной книге». В целом виде запрещена советскими властями. Отрывки из нее двумя брошюрами под общим названием «Убийцы народов» на идише были опубликованы в 1944 и 1945годах.]. В Большой Советской Энциклопедии (второе издание 1950года) помещается большая статья «Антисемитизм», в которой число уничтоженных нацистами евреев определенно цифрой в 6 млн. человек. [Большая Советская Энциклопедия. Издание второе. М. 1950. Статья «Антисемитизм»] уничтоженных нацистами евреев определено цифрой в 6 млн. человек.1
С другой - запрет издания «Черной Книги» В.Гросмана и И.Эренбурга. Внедрение в общественное сознание классового подхода к мировому еврейству. Разрыв дипломатических отношений с государством Израиль. «Еврейский след» в диссидентстве и т.д.
Гласность «эпохи перестройки», вначале дозированная, а потом и более полная, вызвала у читающей публики желание присмотреться к альтернативным оценкам исторических событий. В частности, к геноциду еврейского народа в понимании самих евреев.
В этой связи попытаемся охарактеризовать один из трех подходов к судьбе европейского и советского еврейства. Назовем его условно «ортодоксальным». Главным образом он представлен интеллигенцией «еврейского мира»: учеными, писателями, раввинами … Среди них знамениты Ицхак Арад, Дан Михаэли, Эли Визель, Йосеф Телушкин и другие. При известном своеобразии авторских почерков «ортодоксов» роднит единодушие в восприятии и истолковании «Холокоста» как явления, повторимся, «беспрецедентного», «сверхуникального», «включенного в Божественный план». Когда их оппоненты выдвигают в качестве аргументов и другие проявления геноцида, в том числе массовые, «ортодоксы» проставляют акценты на отличном в них от «Холокоста», а не на тождественном, схожем. К примеру, у 1,5-2 млн. армян (по разным данным), уничтоженных турками в 1915 году, «был выход». Они могли стать для турок своими, а своих армян турки не вырезали. Нацисты громили цыганские таборы, а отдельных цыган не трогали, поскольку они не представляли собой социальной угрозы. На русских и славян вообще угроза тотального уничтожения не распространялась. Они нужны были Третьему Рейху как рабы. [И. Телушкин. «Еврейский мир». М. 1995. Иерусалим 5755, с.299.]
Жертвенность еврейского народа подается как ни с чем не сравнимая. Ей придают сакральный характер. То есть она рассматривается как часть Божественного замысла, причем более значимая, чем жертвенность Иисуса в христианской теологии.
«Ортодоксами» выдвигается тезис о всеобщей вине и ответственности за судьбу европейского и советского еврейства в годы Второй Мировой и Великой Отечественной войн.
В70-80 годы ХХ века на Западе обозначилось направление мысли, которое ставило под сомнение концепцию «ортодоксов». По мере оформления это направление стали называть «ревизионистской школой». С ней связывают имена и работы швейцарца Юргена Графа, датчанина Тиса Кристофера, немцев Вильгельма Штеглиха и Фреда Лейхтнера, канадца Эрнста Цюнделя, американца Ричарда Харвуда, французов Поля Расиньи, Франсуа Дюпре, Мишеля Кенье, Роже Гароди и других.
Они не считают себя неким монолитным идеологическим течением уже хотя бы потому, что придерживаются различных политических убеждений.
В качестве главной цели «ревизионистами» декларируется «борьба с искажениями в истории». «Ревизионисты» не приемлют в «Холокосте» представления мировому сообществу еврейского народа как главной жертвы Второй Мировой войны; формулу всеобщей вины, ответственности и покаяния за случившееся с евреями накануне и в ходе Второй Мировой войны; сионистскую философию и методы доказательств. С их точки зрения, «ортодоксальное» мнение уязвимо в фактическом и этическом планах, оскорбительно для народов, понесших многомиллионные жертвы, и, в связи с этим, опасно для самих евреев.
«Ревизионисты» оспаривают:
1. число жертв «Холокоста»;
2. существование газовых камер и лагерей смерти;
3. существование плана физического истребления евреев.
Мы убеждены в том, что каждый из обозначенных в нашей работе подходов достаточен для самостоятельного углубленного анализа.
Йосеф Телушкин признает: «До сегодняшнего дня не найдено ни одного письменного документа, где бы Гитлер непосредственно отдавал распоряжение убивать евреев» [И. Телушкин. «Еврейский мир». М. 1995. Иерусалим 5755, с.299]. Очевидно, это обстоятельство дало «ревизионистам» основание для утверждений об отсутствии плана физического истребления евреев, само же истребление, пусть и в оспариваемых масштабах, ими признается.
В связи с этим важным моментом для уяснения общей картины фашистского геноцида в отношении евреев является выделение основных этапов нагнетания нацистами юдофобии.
Мы разделяем убеждение Хелен Файн в том, что убийство становится возможным, когда намеченную жертву вырывают из системы человеческих отношений. Судьба евреев в фашистской Германии и на подконтрольных ей территориях тому подтверждение.
Посредством расовой теории евреи сброшены в разряд «недочеловеков». Их образ дегуманизирован. На эту цель работали: «Декрет о статусе арийца» от 11.04.33 года, «Нюрнбергские законы», принятые 15 сентября 1935 года (в их числе закон «О защите немецкой крови и чести»).
В набор антисемитских средств нацисты включали дискриминацию:
1. 1.04.33 года предпринимается первая правительственная антиеврейская санкция, проходившая под лозунгом «Хороший немец не будет покупать у евреев».
2. Евреев вытесняют с госслужбы, из армии, судов, высших учебных заведений. Люди «свободных профессий» лишаются заказов, частной практики.
3. Евреи лишаются гражданских прав, но принуждаются к обязательной трудовой повинности в возрасте от 14 до 60 лет
От дискриминации один шаг до сегрегации, и он, конечно, был сделан.
По «Нюрнбергским законам» евреи были отделены от немцев. С 1938 года их обязывают носить удостоверения личности с клеймящей записью «jude». К нееврейским именам евреев следовало добавлять «Израиль» и «Сара».
Позже на одежде появляется желтая шестиконечная звезда. Евреев выживают из Германии, отправляют в создаваемые концентрационные лагеря.
Символом беззакония и устрашения стала так называемая «Хрустальная ночь» (с 9 на 10 ноября 1938 года). Тогда по всей Германии нацисты сожгли, разрушили и разграбили тысячи синагог, еврейских школ и учреждений, магазинов и домов, принадлежащих евреям. Беснующиеся толпы людей воспринимали осколки разбитых витрин и окон домов, как хрустальный дождь. Отсюда и такое «поэтическое» название символу варварства.
К моменту нападения на Советский Союз Германия уже была подготовлена предыдущими событиями к реализации стратегической установки своего фюрера на «окончательное решение еврейского вопроса». На территории СССР она стала претворяться в жизнь с первых дней Великой Отечественной войны.
Эту миссию осуще6ствляли особые армейские подразделения «эйнзацгруппы». Перед ними ставилась задача – «убить каждого еврея, которого они встретят на своем пути». Помогали им доброхоты из местного населения. Доктор Ицхак Арад отмечает, что особенно широко с нацистами сотрудничало население Прибалтики и Западной Украины. Им подсчитано, на долю эйнзацгрупп приходится каждый 4-5 еврей, погибший в годы Второй Мировой войны. Мобильные расстрельные формирования, какими были эйнзацгруппы, дополнялись стационарными образованиями. Европа была покрыта густой сетью концентрационных лагерей, лагерей для военнопленных, истребительных лагерей. Часть таких образований «специализировалась» на уничтожении евреев. Среди них: Освенцим, Майданек, Бельзец, Собибор, Треблинка, Хелмно [См. приложение №1.]. Их обитатели гибли от изнурительного труда, болезней, истощения, садистских экспериментов и прямого уничтожения.
Йосеф Телушкин пишет: «Сегодня невозможно точно подсчитать, сколько евреев было убито в концентрационных лагерях. Число их тоже велико, хотя мы знаем, что общая цифра в 5 млн., предложенная знаменитым охотником за нацистскими преступлениями, Шимоном Визенталем, преувеличена. Визенталь позднее признался, что стремясь привлечь интерес неевреев к «Катастрофе», он сделал особый акцент на ставших ее жертвами неевреях. Число сознательно убитых нацистами неевреев, - заключает автор, - намного меньше 5 млн. человек».[И. Телушкин. «Еврейский мир». М. 1995. Иерусалим 5755, с.303]
Хотели бы подчеркнуть, что оцениваем «научную дискуссию» в «ревизионистской» литературе по поводу того, что не все несчастные погибли в газовых камерах, будь то мобильные «душегубки» или стационарные крематории, сожжены ли их трупы или завалены землей в огромных рвах, схоластической, более того – безнравственной.
Одновременно мы не принимаем идею «Всесожжения» [Одно из сущностных наполнений понятия «Холокост»] евреев, как часть Божественного мессианского плана для «избранного народа».
Мы воспринимаем концентрационные лагеря и гибель загубленных в них душ, как символ зла, бесчеловечности, как беспредельность в отношениях между людьми.
Так что же – зло неубиенно?
Ах, как хотелось бы ответить – «нет», но увы …
Вычеркнут из жизни, но не из человеческой памяти разработчик сатанинского проекта истребления народов, автор «окончательного решения еврейского вопроса». Заклеймены гневом и позором одиозные Адольф Эйхман и Йозеф Менгеле. Понесли кару тысячи гомофобов и юдофобов – носители конкретных имен. Но и раньше, в то страшное время, которое мы едва-едва задели своей мыслью, стоял и теперь стоит где-то рядом с нами некто инкогнито, существо в маске, безымянный ответчик за сотворенное или планируемое зло, проповедник культа насилия.
Говоря о подобном существе, современный журналист Александр Рыбалко пишет, что оно «…без гнева и без угрызений совести убивает стариков, женщин и детей… Уничтожение – вот его цель, вот его божественная миссия, его призвание. Охота за человеком, в его представлении, – самая упоительная из всех охот, самая тонкая из всех страстей» [См. газету «Еврейские новости». №34. Сентябрь, 2004].
Схожие мысли высказывает Дэвид Брукс из «Нью-Йорк таймс».
«Культ смерти, - подчеркивает Брукс, - …он о чистом наслаждении убийством и смертью; он о том, как совершить массовое убийство людей, находясь в состоянии возвышенной духовности; он – об ощущении полной свободы варварства, свободы даже от человеческой природы, которая говорит нам: любите детей и любите жизнь; он – о радостях садизма…» [См. газету «Еврейские новости». №34. Сентябрь, 2004]
Мы должны бы давно привыкнуть к факту существования подобной патологии в том смысле, что она была и есть. События в Беслане тому подтверждение. Но многие люди боятся заглянуть в эту пропасть. Они страшатся увидеть и осознать ту часть природы человека, которая бросает густую тень сомнения на его душу, подрывает веру в доброту человеческого существа.
Возвращаясь к событиям Второй Мировой войны, подчеркнем, что особое место в замысле и в практике «окончательного решения еврейского вопроса» занимали гетто. Они были своеобразными «оптовыми» поставщиками человеческого материала для бесперебойной работы адской машины, созданной нацистами для уничтожения целого народа.
Первое гетто было создано в октябре 1939 года в польском городе Петраков Требунальский. Вскоре открылось огромное гетто на 160 тыс. человек в
Лодзи. Потом они стали появляться повсеместно. Самым большим было варшавское гетто – на 500 тыс. узников. Нацисты держали даже одно «образцовое» гетто в Терезиенштадте, через которое пропустили около 140 тыс. человек (из них менее 17 тыс. дождались освобождения в мае 1945 года).
Под гетто отводились старые районы городов. Невероятная скученность, принудительный труд, голод, болезни, невозможность свободного передвижения, издевательства и ожидание своей очереди в нескончаемом списке жертв геноцида.
Узники боролись не только за свои жизни, но и за человеческое достоинство. Опорой им в этом были их еврейские школы, художественные коллективы, просветительская деятельность, живое слово на иврите и идише.
Для удобства контроля, мобилизации для производственных нужд или отстрела, а также для поддержания порядка нацистами были созданы юденраты – советы из евреев, еврейская полиция. Нацисты поощряли подобные формы еврейского самоуправления. Вместе с тем они глумились над иллюзиями несчастных. Особенно болезненно это ощущалось, когда фашистские конвои в очередной раз вырывали из среды евреев новую партию обреченных на уничтожение.
В гетто действовало подполье широкого общественно-политического спектра – от сионистского до коммунистического оттенков. Многие из тех, кому удалось вырваться из неволи, включались в вооруженную борьбу с нацизмом в рядах партизан или движения сопротивления.
Гетто формально прекратили свое существование на основе приказа Гимлера об их ликвидации в 1943 году. Их обитатели были частью расстреляны, частью переведены в концентрационные лагеря, где их ждала та же участь.
Поисковая работа вывела нас на двухтомное приложение к альманаху «Еврейский музей». В нем содержатся сведения о Вильнюсском гетто.
В первом томе издания помещены списки узников гетто и соответствующие материалы: статьи, подстрочные разъяснения, фотографии, планы, схемы и др. Во втором томе – списки узников и рабочих лагерей, которые были организационно приписаны к Вильнюсскому гетто.
На черной обложке издания – разбитый надгробный камень с еврейской надписью. Это – горький символ навсегда ушедшего мира. Это – одновременно и символ недоброй части современного мира, выветривание исторической памяти, попустительство злу.
С душевной болью об одном из осколков ушедшего мира, с которым связана судьба героини нашего краеведческого исследования, пишет Евсей Цейтлин: «Нет и уже никогда не будет знаменитого города «Литовский Иерусалим». Так во всем еврейском мире когда – то называли Вильнюс. Давно уже исчезли многочисленные в прошлом местечки, населенные евреями. 90% их обитателей лежат в Поняряй (Понары), во рвах и растрельных ямах, которыми пестрит карта республики. Что бы ни говорили сегодня о буднях и будущем еврейской общины Литвы, - заключает ученый, - в определенном смысле – это жизнь на развалинах, на кладбище.»
Трагично? Печально?
Да! Но историю не переписать.
Вновь и вновь обращаемся мыслью к прошлому. Страшно думать, что история человечества, цивилизация ХХ века породили такое чудовище, как фашизм с его математически рассчитанной, бездушной системой уничтожения миллионов людей по расовому, национальному признакам. Ведь и сегодня кто-то вдохновляется его отравленными идеями, присматривается к человеконенавистнической практике, примеряет на себя его символику. Но с другой стороны – так хочется верить, что умом и сердцем прочитанная всемирная история поможет выявить и преумножить в человечестве резерв добра, справедливости, сострадания, милосердия, что и большие народы, и маленькие этносы, каждый человек в отдельности должны стать объектами их благотворного воздействия.
Судьба народа складывается из судеб людей, судьба человека иллюстрирует историю народа. Следовательно, мы имеем право сказать: «Человек в истории». И назвать его имя…
Она родилась в Вильнюсе в 1940 г. По сей день не знает точно, каким именем ее нарекли при рождении. Имя, ровно, как и самых близких людей: маму – Софью Парус (в замужестве Виленскую), отца – Мауше Виленского и бабушку (по материнской линии), - отняла у нее война …
Девочке не исполнилось и одного года, когда вся ее семья оказалась ввергнута в страшный водоворот уже начавшейся Второй Мировой войны. Она воспринималась, как нечто страшное и противоестественное людьми мирных профессий: мама по образованию – музыкант, отец – инженер – строитель, бабушка владела небольшой прачечной. Души людей заполняло смятение, перерастающее в страх. Виленские, вместе с другими евреями, были отнесены нацистами к народу – парии и приговорены к тотальному истреблению.
Беда надвигалась стремительно. Вскоре после вторжения фашистской Германии в пределы СССР немецкие войска оккупировали Литву, Вильнюс, где жила семья Виленских. С первых же дней оккупанты начали утверждать «Новый порядок». Для евреев он обернулся облавами, расстрелами, сознательным и умелым нагнетанием паники и страха. Фашистам не без желания помогали литовские полицейские отряды.
Уже в начале июля 1941года нацисты переходят от разрозненных акций устрашения к системному осуществлению мер по «окончательному решению еврейского вопроса». На основе указа Гимлера от 6 сентября 1941 года густая сеть концентрационных лагерей, уже действующих в оккупированной Европе, дополняется гетто. Создается оно и в Вильнюсе.
По своим сущностным характеристикам Вильнюсское гетто было копией любого другого, а по масштабам превосходило их (кроме Варшавского). Для большей наглядности мы помещаем в текст исследования его план, по заимствованный в издании «Еврейский музей». [См. приложение №2.]
В один из блоков гетто была помещена семья Виленских в полном составе. Туда же попадает и жившая в их доме работница бабушкиной прачечной Мария Калицкая (в польской транскрипции – Марыся Калицка). Молодая, бедная и, очевидно, одинокая полька фактически была членом семьи Виленских. Для их недавно родившейся дочери она стала няней, а бабушку звала «мамулей». Это обстоятельство сыграет судьбоносную роль в жизни нашей главной героини, которую мы сознательно пока не называем по имени.
Первое массовое уничтожение евреев из Вильнюсского гетто немцы предприняли в «судный день» («йом кипур») – по еврейскому поверью. Жестокость в сочетании с глумлением – это абсолютно в духе фашизма. 25% узников гетто было вывезено неизвестно куда. Среди них и Мауше Виленский. О трагической участи несчастных родственники узнали по косвенным свидетельствам, когда на местных рынках стали продавать их одежду. «Мамуле» весть о гибели ее зятя принесла из города Мария Калицкая. Софье же об этой страшной новости не сообщили, оберегая ее для ребенка.
Нарастающая волна горя и вызванный им гнев побудили мучителей маскировать последующие акции под так называемые мобилизации мужчин на торфоразработки, а вывоз детей – под «медосмотры». Несчастные догадывались, что их обманывают. Мучились неизвестностью. А тем временем 6 огромных ям из – под выкаченной нефти в Панарах уже принимали трупы их родных и близких. Их пересыпали известью, заваливали землей или сжигали похоронные команды из самих же узников гетто, сходящих с ума от этой немыслимой работы.
Ощущение приближающейся гибели и материнский инстинкт подвигли Софью Виленскую на жертвенный, смертельно опасный шаг во имя возможного спасения единственного ребенка. Она фактически от него отказалась, воспроизведя библейскую притчу о Соломоне и двух женщинах, тяждущихся между собой за право быть матерью одного и того же ребенка.
Софья и «Мамуля» подумали о Марии Калицкой, которая, благодаря своим польским документам и связям с одним из охранников, имела относительно – свободный выход за пределы гетто. Софья и ее мать – бабушка все еще «безымянной» героини нашего повествования уговаривают Марию спасти девочку, выдав ее за свою дочь. Девушка выносит ребенка из гетто и не без труда устраивает у пожилой, очень набожной польки, с которой была знакома. К сожалению, детская память не сохранила имени этой женщины, поэтому далее мы будем называть ее Тетей.
Проявив мудрость спасения едва народившейся жизни, судьба и конкретно – исторические обстоятельства потребовали жертв. Участь Софьи Виленской и ее матери, увы, трагична.
Из письма [См. приложение №3.] М. Калицкой брату С. Виленской (декабрь 1946 г.)
Дорогой господин Парусь … Вы просите написать Вам о несчастье Вашей семьи. Меня очень огорчает то, о чем приходится вспоминать и описывать, что мы все пережили во время войны. Итак, мне следует набраться сил и написать Вам.
… Я была счастлива, что хоть ребенок будет спасен.
Теперь пришла наша очередь что – то делать …
Двое мужчин пообещали перевести нас через границу России. Поэтому однажды мы все втроем пошли с этими мужчинами. К несчастью, на дороге стояли немцы. Не заметив их, мама и Соня попали в их руки. Я шла в самом конце, и мужчины предупредили меня об этом несчастье. Поэтому я пошла обратно в город … Потом я узнала, где находится мамуля. Ей как – то удалось спастись. А Соню немцы забрали 29.11.1941 г. Никаких известий о ней не было. Теперь я осталась с мамулей. Мне казалось, что меня тоже не было в живых.
Через некоторое время мамуля снова пошла с мужчиной в другой городок.
Говорили, что там лучше. Все удалось и прошло хорошо, и мамуля жила там до 1943 г. В это время она была в Вильнюсе. Там виделась с внучкой и была очень счастлива. Потом она опять попала в гетто. Позже, доживши до освобождения, доктор Лидский и его сын рассказывали, что людей из гетто вывезли в Германию или Эстонию на работы. Поэтому все время после войны у нас еще была надежда, что мамуля жива. Но теперь я уже потеряла всякую надежду, потому что, те, которые остались живы, вернулись…
А тем временем Тетя, побуждаемая религиозными чувствами, соображениями конспирации и, вероятно, нарастающей привязанностью к осиротевшему, беспомощному ребенку, обращает его в католическую веру, вручая детскую судьбу Богу. Согласно католическим канонам, девочке меняют имя. Теперь она – Анна. В обыденной жизни – Нюся.
У Тети было не очень настойчивое намерение «приложить» к новому имени воспитанницы и новую фамилию. Однако здесь что – то не сложилось. Девочка, став Анной, осталась Виленской.
Большую часть оккупации Нюся прожила у польской Тети. Та водила ее на церковные службы, наряжала в белое платье, распускала косы. Унаследовав от родителей тонкий музыкальный слух и отличные вокальные данные, девочка становится заметной фигурой в детском церковном хоре. Религиозные песнопения умиротворяют душу, врачуют раны от потери родителей, хоть немного приглушают зло, которое ребенок видит на улицах, ставшего чужим города.
Католичество, естественно, не было сознательным выбором Нюси. Мы о нем напоминаем, как о фрагменте ее детской жизни.
«Вы просите вспомнить самые памятные события той поры?»
Женщина задумывается, и как бы подчиняясь больше воле, чем желанию, тихо и очень медленно начинает говорить: «Тетя строго-настрого запретила мне ходить на публичные казни, которые немцы и литовские полицейские часто устраивали в назидательных целях. Она меня оберегала. Но однажды я стала свидетельницей незапланированной, но от этого не менее жуткой казни. Я шла по улице. Вдруг из – за угла, с перекошенным от страха лицом, выбегает какой – то человек. На некотором расстоянии от него с ревом движется немецкий танк. Человек забегает в маленький домик, танк наезжает на него: обрушиваются стены, крыша. Танк утюжит развалины и человек погребен, может быть, заживо.
Вспоминаются несколько случаев касающихся лично меня. С раннего детства я была влюблена в музыку. Однажды эта любовь едва не стоила мне жизни. Когда мы с Тетей подошли к старому скверу, я попросила ее сорвать мне веточку цветов, сама же, услышав незнакомую музыка, пошла на звук. Раздвигаю веточки, чтобы разглядеть, кто ее исполняет. А в это время один из пьянствующих в сквере эсесовцев, очевидно, среагировав на движение ветвей, стал поднимать «вальтер». Я побежала. Немец открыл огонь. К счастью, он был пьян, и его пули меня миновали.
Как – то мы с Тетей отправились за город в немецкое поместье, куда периодически ходили на заработки, – продолжала свой рассказ женщина, - у хозяйки было злоигривое настроение. С наигранно вежливым видом она поручила мне отнести кусок холодного отварного мяса своей собаке. Я, испытывая постоянное и острое чувство голода, откусила немного. Хозяйка, увидев, дала собаке команду. Та со злобным рыком сбила меня с ног: некоторое время пугала злыми глазами и оскаленной пастью, а потом отобрала свою «законную» пищу и, наконец, оставила меня в покое. Немка, не дав мне придти в себя, отругала, на чем свет стоит, а потом поставила на горох. С той поры Тетя на работу с собой меня не брала».
Мы зафиксировали здесь рассказ Евгении Маушевны в таком виде, в каком услышали. Остроту пережитого в прошлом сгладило, но не выветрило время. Таким образом, в научный оборот введено воспоминание живого человека, чудом уцелевшего в огне «Холокоста». В нем, через призму уже мирной, но непростой жизни, проскальзывают нечеткие образы прошлого. Оно, в той или иной степени, помогает сориентироваться в уже упомянутой ранее триаде: что было, что есть и что будет…
Какой бы жестокой и нескончаемой ни казалась война, какой несокрушимой не представлялась фашистская Германия, пришел конец и им. Объединенные нации одолели «чуму XX века». Неисчислимы жертвы, впечатляюща жертвенность, неоспорим решающий вклад Советского народа. В год 60 – летия Великой победы мы с особой благодарностью вспоминаем тех, кто в рядах Красной Армии, в партизанских отрядах, на рабочих местах в тылу сделали ее возможной. Среди них было не мало евреев. Они, таким образом, представляются не только жертвами фашизма, но и его победителями, не только мучениками, но и освободителями своих соплеменников, своих сограждан.
Незапамятны для невольников нацизма те мгновения, когда солдат – освободитель, сорвав запоры с ворот их узилищ, говорил оставшимся в живых: «Вы – свободны !»
После освобождения Вильнюса началась мирная жизнь. Она не была легкой, но, подчеркиваем, теперь стала мирной.
В какой мере осознавались нашей героиней новые реалии? Каким представлялось ближайшее будущее? Каковыми были надежды, ожидания? Напомним – она была еще ребенком. Ей исполнилось всего 4 года. Она впервые пошла в детский сад.
Одна из наиболее трагичных коллизий войны – разлучение семей. Одна из наиболее замечательных, жизнетворных тенденций первых послевоенных лет – их воссоздание! И одно, и другое «отметилось» в судьбе нашего маленького человечка.
Теперь, есть смысл напомнить о факте смены имени девочки при сохранении ее родительской фамилии. Это обстоятельство, с одной стороны затрудняло ее поиск родными (Анна вместо ј?), с другой – сохраняло надежный ориентир (Виленская). А маленькую Виленскую уже действительно искали…
В условиях начавшейся холодной войны личные контакты с гражданами зарубежных стран, даже если эти контакты носили семейный характер, были предельно затруднены. Поэтому дядя Нюси, гражданин Франции, куда он вместе со своим братом еще до Второй Мировой войны эмигрировал из Польши, по нашему предположению, мог действовать только через посредников. Во всяком случае, в памяти Нюси, когда она уже жила в Москве, сохранился фрагмент о некоем молодом человеке, который разыскивал Ирэн Виленскую. Возможно, это и было ее изначальное, данное родителями имя.
Итак, Ирен или Анна?
Ни то, ни другое – Евгения!
С этим именем связана вся последующая жизнь героини нашего исследования.
Все началось с визита польской Тети к родственникам Виленских – Медайским . Чем он был вызван и какой разговор при этом состоялся, нам не известно. Однако последствия были самые серьезные. Медайские сообщили о Нюсе ее московской тете Цицилии Иосифовне Цукерман (по мужу). Та незадолго до этого потеряла ребенка. Возможно, не утоленное чувство материнства и долг перед погибшим братом побудили женщину принять решение об опеке над племянницей.
Для польской Тети оно обернулось драмой. В глазах закона она была лишь названной тетей. Состоявшийся вскоре суд принял решение в пользу родной тети.
Девочку перевезли в Москву. В известном смысле жизнь для нее началась заново. Тем более, что на семейном совете было принято решение о замене ее имени. Теперь она стала Евгенией (Женей). К новому имени привыкала долго и болезненно. Несколько месяцев вообще не откликалась на Женю. В конце концов, привыкла.
Московский этап моей жизни после адаптации в новые условия был очень насыщенным, ярким. Целенаправленная работа и русскоязычная среда способствовали ускоренной постановке моего русского языка, в котором раньше пробивались польские или литовские слова, интонации.
Когда пришла пора идти в школу, тетя Циля определила меня в Женскую семилетнюю школу №100. Она была элитной. Над ней шефствовал Союз писателей СССР. Это предполагало общение с видными людьми страны. Хороший подбор учениц, их высокая учебная мотивация, прекрасный педагогический состав, внимательный присмотр за школой со стороны родителей и руководства – все это обеспечивало «сотке» систематический и неоспоримый успех на олимпиадах Москвы, причем не только гуманитарного характера.
Я не затерялась на этом фоне. Писала рассказы, сочиняла стихи, музицировала, вышивала бисером, была успешной на многих учебных олимпиадах.
Одновременно тетя устроила меня в школу при Большом театре СССР, на «собачью площадку», так ее тогда называли в просторечие. Осваивала азы «актерского мастерства». Успела сыграть роли «Грибка» и «Капельки». Пробовала посещать балетный класс все на той же «собачьей площадке», но там меня скоро забраковали – «тяжела».
После семилетки встал вопрос о том, какую стратегию выбрать для дальнейшего образования.
Вариант первый – получить музыкальное образование. Это – в духе семейной традиции, начиная от дедушки. Отец в детстве и юности прекрасно пел в церковном хоре. Его голос сопоставим с голосом знаменитого Робертино Лоретти. У мамы – профессиональная музыкальная подготовка. Я и сама не обделена музыкальным слухом и вокальными данными.
Вариант второй – продолжить образование в одной из московских школ, где дают добротную подготовку.
Семейный совет принял решение объединить оба варианта в один.
Музыкальное образование я получала в знаменитой Гнесинке. А началось все на минорной ноте. Естественно, что повела меня в училище тетя Циля. Нам отказали – мест нет. Тетя в слезах в кабинете приемной комиссии, я тоже в слезах в коридоре. Вдруг вижу, на меня не идет, как это обычно делают люди, а наплывает величественная дама. От изумления я даже плакать перестала. Дама оглядела меня, так же величественно, как шла, велела идти за собой. Завела в огромный кабинет, где стояло несколько роялей. Посадила меня за один из них, сама села за другой и стала «тыкать пальцем» в клавиатуру. Мне же было велено извлекать эти же ноты из «своего» рояля. Через некоторое время мы отправились в кабинет приемной комиссии, где еще вся в слезах сидела безутешная тетя Циля. Дама величественно изрекла: «Девочку в училище принять. У нее абсолютный музыкальный слух. Она мне нужна.»
Это была Елена Фабиановна Гнесина.
Я стала первой ученицей в классе Анны Павловны Кантер. Символично, что последний ее ученик-звезда мировой величины - Евгений Кисин. Брала уроки мастерства у такой известной в музыкальном мире знаменитости, как Лев Николаевич Власенко. В 1958 году он занял второе, разделенное с китайским пианистом Лю Шикунем, место, после легендарного Ван Клиберна на Первом международном конкурсе им. Чайковского.
Сдав 22 зачета и экзамена за курс общеобразовательной школы и училища «Гнесинки», я оказалась на пороге самостоятельной жизни.
* * *
Наши исследовательские находки – лишь несколько штрихов к характеристике эпохи. К счастью, по ней есть немало талантливых, честных книг, написанных русскими, белорусскими, украинскими, еврейскими писателями.
Среди них произведения В. Быкова «Сотников», А. Рыбакова «Горячий песок», В. Гроссмана и И. Эренбурга «Черная книга» и ряд других.
Отдельной строкой выделим «Дневник Анны Франк». Это тот случай, когда, по выражению И. Эдинбурга «за 6 миллионов говорил один голос – не мудреца, не поэта – обыкновенной девочки». Дневник Анны Франк воспринимается как человеческий документ большой значимости и обоснованный обвинительный акт.¹
Основные вехи трудовой деятельности нашей героини изложим в форме хроники.
1959 год – распределение в Белгород. Начало трудовой деятельности. Замужество. Бытовая неустроенность.
Последующие 8-9 лет. Поиски стабильной, «кормящей» работы, нормальных бытовых условий. Живет и работает в Йошкар-Оле, Томске.
С 1968 – снова в Йошкар-Оле. Кроме основной работы по базовому образованию – концертмейстер в муз. училище, пробует силы в роли лектора, фотокорреспондента, телеведущего ежемесячной программы «О ПТУ» сотрудничает с газетой «Марийская правда», с сатирическим журналом «Оса». Оканчивает пединститут.
1983 год. Начало красноярского этапа жизнедеятельности. 5 лет работает концертмейстером в Красноярском театре Муз. комедии.
С конца 80 –х годов и по настоящее время трудится педагогом в детских музыкальных школах города Красноярска. Одна из ее выпускниц учится на 2 курсе «Гнесинки» у профессора Владимира Эммануиловича Троппа. В свое время у него училась и сама учительница. Еще одно переплетение судеб.
Воспоминания…
Боль разрывает грудь и сердце, когда воспоминания проводят перед глазами неисчислимые жертвы войны. Многие миллионы загубленных жизней, несостоявшихся признаний в любви, не построенных жилищь, не рожденных под их мирным кровом детей, не совершенных дел…
Мы спрашиваем у Евгении Маушевны, не тянуло ли ее туда, где она родилась, где прошло ее раннее детство? Она ответила утвердительно.
Суть ее последующего рассказа такова. В конце 60–х годов в одно из «окошек оттепели» в холодной войне состоялась таки ее встреча с «французским дядей». Мы побывали в местах, где когда-то был отчий дом, где разыгралась страшная трагедия.
«В Вильнюсе в нашей бывшей квартире жили чужие настороженные люди. На нее не удалось даже взглянуть».
Жуткие расстрельные рвы в Панарах оплыли, заросли бурьяном. Вокруг них вырос молодой светлый лесок. А здесь ли работала фабрика смерти? Не далеко стоит маленький домик – подобие местного музея. На его стенах 139 фамилий – жертв фашизма. На вопрос, а где имена остальных, уничтоженных нацистами, ответ и здесь, и в более высоких инстанциях был коротким: «Мы не располагаем документальной базой».
Отсутствие документальной базы бросало тень сомнения на любые цифры , которыми определялось количество людских жертв. Обострялась и личная проблема нашей героини. Ведь ей нужно было доказать, что она и ее семья были узниками гетто, жертвами нацистского геноцида.
Прорыв произошел намного позже. Еврейский музей в Вильнюсе обнаружил в Государственном Архиве Литвы две комнаты, набитые не систематизированными документами по проведенной в 1942г немецкими оккупантами переписи узников гетто и рабочих лагерей, в частности Кайлиса. Кроме сведений о размещении узников по блокам, апелинкам (кварталам), переписные материалы содержали данные о возрасте, поле, профессии несчастных. В них, что особенно важно, была и пофамильная информация [См. приложение №4]. В конце 90-х годов Еврейский музей в Вильнюсе с помощью добровольцев систематизировал часть этих материалов, а затем, подвергнув археографической обработке, обнародовал 2-х томное приложение к своему альманаху. Его мы включили в историографическую часть нашего исследования.
Что касается личной проблемы Евгении Маушевны, то решалась она долго и трудно. Сопровождалась неоднократными, безуспешными, часто унизительными визитами в официальные кабинеты. В конце концов, пройдя через два судебных разбирательства, дело завершилось в пользу нашей героини.[См. приложение №5]
В серии встреч с Евгенией Маушевной мы не могли не поднять вопроса о том, что для нее означает известное еще с библейских времен выражение: «Время разбрасывать камни и время собирать камни»?
Глубоко задумавшись, женщина ответила: «Моя личная история, судьба семьи, моего народа, жертвы, которые мы принесли, разве это не называется временем разбрасывать камни? Или хотя бы тот факт, что Вы, мой ровесник, во многом схожей судьбой, и юная девушка заинтересовались специфическими событиями более чем 60-и летней давности, разве это не свидетельство в пользу «времени собирать камни»? Из таких камней возводятся памятники от слова «память». Они призваны напоминать молодым или забывчивым мысль Элли Визеля: «Истина жива, пока она живет среди людей».
Данная работа является очередным объектом в серии запланированных и осуществленных научным обществом учащихся (НОУ) лицея №3 исследований в рамках федеральной программы «Человек в истории».
В научную разработку взято конкретно – историческое явление, получившее название «Холокост». Оно характеризуется драматизмом, масштабностью, специфичностью. И, в силу этого, может рассматриваться как самодостаточное. Но только как научный прием в целях его предметного, углубленного изучения. В более широком методологическом плане наша позиция состоит в оценке «Холокоста» как формы геноцида в его всемирно – историческом проявлении.
Корни геноцида уходят в далекое прошлое. Конкретные формы, в том числе «Холокост», складывались под воздействием как объективных, так и субъективных обстоятельств. Метастазы проявляются в современной общественно – политической практике. Следовательно, «Холокост» историчен.
Хорошо понимая специфичность предмета исследования, мы вполне осознанно оттеняли его интернациональную составляющую. Касалось ли это губительной или жизнетворной стороны проблемы. Судьба главной героини исследования, одновременно уникальная и типичная, выразительно иллюстрирует сказанное. Через нее прошла не только юдофобствующая, но, прежде всего, хомофобствующая черная сила мучителей, палачей, расстрельщиков. Из числа немецких расистов и их интернациональных доброхотов.
Но есть и другой след. И он главный.
Анна – Евгения – возможно Ирина рождена матерью и отцом евреями в городе, слывшим «литовским Иерусалимом». Она росла в еврейско–литовско–польско–русской среде. От неминуемой смерти в гетто ее спасла молодая полячка с ведома и фактически при участии охранника немца. В течение всей оккупации сберегала хрупкую жизнь ребенка еще одна полька. Сломав хребет фашистскому «зверю», освободила Красная армия, в рядах которой сражались представители многочисленных народов Советского Союза. Девочка училась в русских школах в самом сердце России – в Москве. Вся последующая жизнь проходила в условиях, для которых интернационализм был сущностной характеристикой, символом.
Этот аспект исследования вполне приложим к современной жизни, пусть и проявляющейся в других формах, через иное содержательное наполнение. В ней есть проблема «не моего мира», в котором живут «чужие». Между людьми «моего и не моего миров» зачастую складывается непонимание, настороженность, отчужденность, враждебность – питательная среда для рецидивов «Холокоста». Следовательно, знаменитый призыв Юлиуса Фучека: «Люди, будьте бдительны» остается актуальным и в наши дни.
Об опасности извращений в истории, об историческом манкуртизме напомнил президент России В.В.Путин, выступая в Кракове по случаю 60-летия освобождения Освенцима Советской Армией.
«Здесь, на этой измученной земле, мы обязаны сегодня четко и однозначно сказать: любые попытки переписывать историю, пытаясь ставить в один ряд жертвы и палачей, освободителей и оккупантов аморально и несовместимо с сознанием людей…
Мы в один голос должны заявить: никто не имеет права быть равнодушным к антисемитизму, ксенофобии, расовой нетолерантности».1
Еще один вывод, который вытекает из исследования, заключается в осознании необходимости формировать в исторической памяти моих ровесников неравнодушное восприятие прошлого, уважительное и деятельное отношение к людям, которые его сберегли для настоящего. К их жизнестойкости, неожесточенности, жизнелюбию.
В рамках небольшой историко–краеведческой работы мы прикоснулись к судьбе лишь одного человека – Евгении Маушевны Крыловой. Одновременно, рядом или где – то далеко, но параллельно с ней вершились судьбы миллионов других людей, в том числе и узников гетто. О части из них мы знаем. Их судьбы поучительны, их воспоминания бесценны, их исторические портреты на очереди.
Мы помним, что выражение «никто не забыт, ничто не забыто» обретает крылья тогда, когда отражает реальные дела.
/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»