Министерство общего и
профессионального образования РФ
Управление образования администрации
Ленинского района
Средняя общеобразовательная школа №146
Выполнили:
Научные руководители:
Научный консультант:
Красноярск 2005 г.
1. Введение.
2. Начало пути (история создания ОТБ-1).
3. План.
4. Биографии и автобиографии (с
привлечением документов, справок,
фотографий и т.д.)
5. Заключение.
6. Используемая литература и источники.
В начале нашего повествования мы бы хотели привести цитату президента России В.В.Путина: «Мы не должны забывать ничего. Мы должны знать свою историю, знать ее такой, какая она есть». Мы думаем, что это не просто слова, это воззвание к народу чтить тех, кто стал невинными жертвами. Сюда можно отнести и тех, кто попал под сталинские репрессии, в данном случае история ОТБ-1.
Эта работа может быть рекомендована каждому, желающему познакомиться с одним из необычайных порождений сталинского периода — с системой так называемых особых конструкторских бюро или "шарагами". "Шарага" - научно-исследовательский институт, в котором работали репрессированные специалисты высокой квалификации. Если бы его история писалась в прежние годы, то она была бы написана по хорошо обкатанному стандарту. Но она пишется со слов исследователей и документов, дошедших до нас с тех времен. Мы попытаемся в меру имеющихся в настоящее время возможностей написать действительную, уже состоявшуюся историю ОТБ-1 Красноярского края. Основной задачей является необходимость обрисовать наглядно и реалистически жизнь, быт, рабочую обстановку и, настроения заключенных специалистов. Конечно, некоторая перегрузка текста именами и техническими данными затрудняет чтение для широкого читательского круга, но зато повышает ценность работы для людей, изучающих сталинский период.
В начале нашего нелегкого пути, нам был необходим человек, который помог бы в нашем непростом деле. И мы нашли его, им оказался член правления Красноярского общества "Мемориал" - Владимир Георгиевич Сиротинин. Именно благодаря ему мы собрали документы, которые помогли нам создать основу или так называемый скелет нашей работы.
В двух папках, которые он нам предоставил, содержались документы, касающиеся заключенных, фотографии, газетные публикации, справки и копии, написанных им карточек из его личной картотеки. Которая создавалась на основе воспоминаний и архивных источников, а так же биографии и автобиографии, подробный план всех отделов, и книжка "Экспресс-информация" выпуск 4 (опыт работы института "СибцветметНИИпроект"). Некоторые выдержки, из которой приведены ниже:
В послевоенные годы начались интенсивные разведка и освоение новых месторождений, на базе которых предполагалось строительство промышленных предприятий.
Для выполнения указанных работ было создано Главное управление "Енисейстрой". Геологоразведочные работы, оценку запасов полезных ископаемых осуществляло переданное Главенисейстрою Красноярское Геологическое управление.
Как создавалась такая организация, вспоминает ее первый директор М.И.Левичек.
"Лето 1949 года. Меня пригласило мое начальство и сообщило, что в Сибири развертываются большие работы по строительству рудников, обогатительных фабрик и металлургических заводов.
Для этого требуется собственная мощная проектно-изыскательная организация. В составе ее следовало также организовать серьезный научно-исследовательский отдел, в частности, для решения технологических вопросов, связанных со спецификой обогащения тех или иных руд.
В составе Главенисейстроя было создано Особое техническое Бюро (ОТБ-1).
С первых чисел сентября 1949 г. до начала холодов нужно было провести ревизию и подготовить котлы к зимнему отопительному сезону, отремонтировать и восстановить отопительную систему. Проверить и отремонтировать электроосвещение, подготовить жилье к приему людей. Обеспечить котельную топливом. Отремонтировать, восстановить ограждение и обеспечить охрану территории. Одновременно нужно было переоборудовать и приспособить для работы ОТБ-1 помещения, организовать обеспечение мебелью, инвентарем, создать техническую библиотеку, обеспечить чертежным оборудованием и многое, многое другое. И, главное, нужно было комплектовать ОТБ-1 кадрами ведущих специалистов, служащих и рабочих.
И все-таки, уже в октябре 1949 г. ОТБ-1 начало работать. Многое, конечно, было недоделано или сделано наспех, но другого выхода не было. Многое доделывалось позднее. Но работа была начата..."
Рождение СибцветметНИИпроекта состоялось. Дата основания института - 22 августа 1949 года приказом МВД СССР № 00349, располагался он на месте бывшей детской колонии по ул.Солидарности (ныне это на улице Лидии Прушинской, 5) на месте нынешнего института "СибцветметНИИпроект".
Одним из труднейших вопросов, которые пришлось решать в организационный период, был вопрос укомплектования высококвалифицированными специалистами всех направлений (геологами, горняками, обогатителями, металлургами, энергетиками, механиками, строителями и т.д.), имеющими опыт проведения научно-исследовательских работ проектирования горных и металлургических предприятий. На комплектование ОТБ -1 специалистам потребовалось более 2-х лет.
В октябре 1949 г. перед ОТБ-1 была поставлена задача спроектировать и построить опытную металлургическую установку по рафинированию сурьмяных концентратов с получением сурьмы высшего качества. Проектирование велось упрощенным способом, и было совмещено со строительством установки на территории ОТБ-1.
Несмотря на ограниченные сроки опытный металлургический цех (позднее его назовут Красноярский металлургический завод Енисейстроя), в конце 1949 года начал работать и выдавать продукцию нужного качества.
К началу 1950 г. ОТБ-1 в общих чертах сформировалось и имело в своем составе четыре основных подразделения: проектный и научно-исследовательские отделы, инженерно изыскательную экспедицию и металлургический завод, а также ряд вспомогательных подразделений: техническую библиотеку, отделы главного механика и энергетика, телефонную станцию, автогараж, фотолабораторию, ремстройгруппу и аппарат управления. В подчинении ОТБ-1 находилось две изыскательные экспедиции в Шилинском и семь в селе Раздольном. Там работали ссыльные специалисты. По старым законам люди, отбывавшие срок по лагерям и тюрьмам, не имели права жить в больших городах. Поэтому администрация ОТБ-1, чтобы не терять хороших специалистов, пошла на создание филиалов. Люди работали по специальности и постоянно были под надзором.
Заключенные лагеря "Енисейстроя" занимались разработкой месторождений руд редких цветных и железорудных металлов, добычей асбеста, слюды, строительных материалов и геологической разведческой работой. А так же строительством железных дорог для лесоперевозок и предприятий по деревообработке, усовершенствованием и созданием необходимой человеку техники, приборов и т.д. Одним словом, всем тем, что позволило бы ускорить научно-технический прогресс в нашей стране. Вообще в ОТБ-1 отбывало срок примерно около 200 человек. В основном "политические", но было и небольшое количество "бытовиков", работающих в основном на вспомогательных службах и на металлургическом заводе. Вольнонаемных инженеров, техников и служащих было очень мало.
Как же удалось собрать в одном месте такой замечательный состав прекрасных знатоков своего дела? Система проста, подбор кадров осуществлялся арестами ведущих специалистов, все они были обвинены по известной печальной 58-ой статье. Арестовывали даже по нелепым причинам, например: не пошел голосовать, написал заметку в стенгазету или были случаи, когда подкладывали документы, компромат на человека, якобы, он вел антисоветскую деятельность. И еще множество подобных причин на один мотив. Приговор - конфискация имущества и высшая мера наказания, т.е. расстрел. Пораженных таким приговором людей, жестоко пытали, тем самым, выжимая из них чистосердечное признание, в приписанных им обвинениях, якобы, это изменит приговор. Самой распространенной причиной, после которой обвиняемые подписывали показания, была имитация ареста жены. И действительно, после выжатых признаний находились смягчающие обстоятельства, меняющие ход дела. В основном следующего содержания: первая судимость, так же учитывалось социальное происхождение рабочего, семья и т.д. И приговор заменяли примерно 10-ю годами лишения свободы, но, конечно же, сроки у всех были разные, затем их этапировали в лагеря, где они находились неизвестно какой срок, прежде чем их разыскивали и направляли по местам назначения. А главное, доказать ничего было нельзя. "Конечно, арестант, хвативший горького до слез на следствии, этапах, в тюрьмах и лагерях, был рад-радёшенек попасть в спецтюрьму, в этот подлинный (но и подлый, конечно) арестантский рай. Вот так ни в чем не повинные люди, честно трудившиеся на благо страны в послевоенное время, становились "врагами народа".
Особо следует отметить отношение вольных к заключенным в "шараге". Это отношение существенно отличается от описанного А.Солженицыным в "Круге первом". Если вначале 50х гг. - время действия романа Солженицына — это отношение враждебное, то в 30х гг. - оно было явно доброжелательным. И эту доброжелательность проявляли не только вольные сотрудники таких организаций, но и рабочие заводов, на которых по ходу дела иногда приходилось бывать "вредителям" из "шараг". Объяснение вероятно в том, что в 30х гг. еще сохранялись традиционные отношения к заключенным, как к пострадавшим, и моральное разложение общества присущее сталинскому режиму, еще не достигло такой глубины как в 50х гг. Можно согласиться с этими точками зрения автора, а можно и нет. Процессы над заключенными, создание "шараг" служили разрушению структуры объединявшей интеллигенцию в особый социальный строй. 12 февраля 1974 года А.И.Солженицын опубликовал обращение к интеллигенции, к молодёжи, ко всем соотечественникам, в котором он призывал бороться с насилием в Советском Союзе. Когда насилие в стране набирает силу, оно кричит: "Я - насилие! Разойдись, расступись - раздавлю!" Власть к насилию всегда прибегает от немощи, неспособности управлять страной на основе законов. Насилию, чтобы поддерживать себя, необходимо выглядеть прилично, поэтому, оно прибегает ко лжи. Ложь тоже заинтересована во лжи. В обращении писатель заявляет: "...не каждый день, не на каждое плечо кладёт насилие свою тяжёлую лапу: оно требует от нас только покорности, лжи, ежедневного участия во лжи - и в этом вся верноподданность. И здесь-то лежит пренебрегаемый нами, самый простой, самый доступный ключ к нашему освобождению: личное соучастие во лжи!"
Можно не разделять точку зрения автора об эффективности труда в "шарагах". Творческая производительность отдельных заключенных - это трагедия специалиста, знатока своего дела, который не может работать добросовестно и эффективно, преодолевая все сопротивления окружающей системы, в том числе и условия своего заключения. Они не могли иначе работать над своим любимым делом, как вкладывая всего себя в это дело. Но было ли это эффективным? Думаю, ответ дает сам автор, когда сообщает, что сотни конструкторов вообще не были разысканы в концлагерях и не поставлены на работу по специальности, а так же о трудностях с получением необходимой технической и научной информации и множество других причин. Специалистам приходилось жить и работать в очень сложной обстановке психоза, сковывающего инициативу, в напряженном ожидании ареста. Труды многих "шараг" были опубликованы, несомненно, достижения были, но практического значения они не имели.
Что же касается жизни внутри этого иного мира. Можно привести свидетельства людей, отбывавших срок в таких учреждениях. Мы накопали очень интересные факты. Казалось бы, тема не такая уж увлекательная, но по мере продвижения в глубь работы нас охватило любопытство и появилось желание узнать дополнительные подробности.
Мы воссоздали примерную картину событий, происходящих в то время:
Слухи о "шарагах" ползли и нарастали, стали появляться вымышленные подробности, но никогда они не подтверждались людьми, отбывавшими там срок, потому, что обратно в тюрьму они уже не возвращались.
Каждую ночь лязгали замки камер, открывались двери, шепотом вызывались арестованные с вещами, во дворах были слышны гулы моторов черных машин, их называли "черными воронами", они специально были предназначены для перевозки заключенных, но в целях конспирации, по бокам этих машин писали "хлеб", "мебель" и т.д. Ну, так вот эти машины увозили людей на вокзалы, откуда отправлялись поезда с заключенными неизвестно куда, они следовали в новый этап своей жизни. И вновь над страной опускался занавес тайны. "Куда? Что? Почему? Бесполезные вопросы. Он — раб, вещь и его, как вещь, перевозят из одной тюрьмы в другую на следствие или переследствие или на новую работу, кому-то нужную, но только не ему".
По прибытии на место заключенным раздавались их права и обязанности, правила внутреннего распорядка, по изучению которых заключенный должен был поставить свою подпись. Засвидетельствовать о том, что он согласен со всеми условиями. А что оставалось делать, либо каторга, либо работа здесь по специальности. Безусловно, можно и даже нужно понять этих людей. Каждый поступил бы так же на их месте, оказавшись в такой ситуации, тем более в то время.
Ну, так вот они читали "воспрещается", "не допускается", и т.д. страниц 5-6 на машинке. Все как обычно, но есть и кое-что новое "За употребление спиртных напитков (возникает вопрос, откуда им здесь взяться?) и за попытку связаться с внешним миром при помощи вольнонаемных, арестованный отстраняется от работы и направляется в лагеря строгого режима". Так же раздел наказаний содержит помимо обычных лишений прогулок и наказаний карцером, особый пункт: "лишаются свиданий", из этого следует, что здесь изредка их разрешают. Не остаются без внимания так называемые "лавочки" - метод снабжения заключенных за деньги, переводимые их родственниками.
Из воспоминаний очевидцев: «Вся территория ОТБ-1 охранялась, с ул.Солидарности в рабочую зону вела проходная, которая отделяла сам институт от жилой зоны. Была пропускная система, вышки, охранники, надзиратели. На входе обыскивали очень старательно, зато при выходе совершенно не проверяли, - это означает, что вытащить можно было что угодно. На территории росли деревья, цветы. Была баня, и даже бассейн. Как правило, арестанты размещались в больших, светлых камерах, на железных койках с матрацем, набитым мочалом, с перовой подушкой, простыней и байковым одеялом. В камерах помещалось 20-50 человек; для высококвалифицированных заключённых выделялись небольшие камеры на 5-10 человек. В камерах содержалась чистота силами уборщиков из уголовных арестантов». «Скученности в камерах не наблюдалось уже только потому, что в них арестанты практически только ночевали. Подавляющую часть суток арестанты проводили в рабочих помещениях. Они могли задерживаться на работе до позднего вечера». «Условия работы были нормальными. Даже чрезмерная продолжительность рабочего дня по 10-12 часов в день воспринималась без протеста. Работа, особенно по своей специальности или близкая к ней, была спасительным средством арестантов от духовного разложения». «Заключенные были воспитанные, предупредительные, но своими знаниями делились неохотно, потому что, их могли отправить в обычные лагеря. Они были хорошо одеты, получали деньги, но не больше 100 рублей в месяц. Известно так же, что у них выпускалась своя стенгазета, проводились вечера, на стенах института устраивались выставки марок и открыток заключенных коллекционеров. Вообщем развлекались в меру своих возможностей». Описания арестантских увлечений ручными ремеслами, цветоводством, политикой, историей и даже философией могут создать впечатление о значительном свободном времени для размышлений, бесед и личных занятий, имевшемся в распоряжении заключенных. Нет, этого не было, да и быть не могло по замыслам устроителей "арестантского рая" или "золотой клетки", как иногда называли спецтюрьмы. Заключенный, прежде всего, должен был непрерывно сознавать и ощущать свое бесправное и изолированное состояние. На фоне этого рабского состояния ему предоставлялась возможность облегчить свою участь работой по специальности или близкой к ней.
Даже по первым впечатлениям об обстановке, можно судить об устройстве "шараг". Совсем другой мир, качественно отличающийся от тюрьмы. Прекрасные условия, у каждого своя койка и теплое одеяло, ничего не напоминало тюрьму, кроме решеток на окнах. А если вспомнить тюремные условия содержания, когда все спали на полу, ютились там грудой друг на друге и больные (туберкулезом) и здоровые вместе. Где невозможно было спать, где их одолевали тучи клопов и вшей.
Ещё одна немаловажная деталь - это отношение надзирателей и арестантов. Во время нахождения заключённых в бюро, тюремные надзиратели не имели права вмешиваться в распорядок работы, и тем более в существо работы. Но после окончания работы, они становились полновластными начальниками над заключёнными.
Заключённых прилично кормили в большой столовой. Столы, покрытые белыми скатертями, ножи, вилки - всё то, от чего они порядком поотвыкли, казалось дико и непривычно. Действительно, котелок, который в лагере можно было оставить, только отправляясь на кладбище, здесь выглядел бы смешно. Обычно в столовой происходили трогательные встречи: "Открывается дверь человек полтораста, сидящих за столами, одновременно поворачивают головы, кто-то бежит на встречу, много знакомых, дружеских лиц, друг к другу тянутся руки". Трудно описать эти встречи и чувства, нахлынувшие на них. Постепенно буря стихает, и жизнь идёт своим чередом. "Сотни дружеских глаз смотрят на новичков, как будто успокаивая, теперь все будет хорошо. Это правда, значит, все они арестованы, но ведь это катастрофа"! Видимое смирение и спокойствие на лицах - это лишь маска, которой они пытаются скрыть смятение и боль, противоборство двух сторон в душе и страх перед грядущим неизвестным будущим...
Кофе, макароны, масло, колбаса и многое другое, что в те годы являлось дефицитом, и подолгу не бывало в продаже, в "шарагах" было не роскошью, а нормой. На завтрак всегда было масло и сахар, некоторые даже не могли справиться с двумя котлетами (с гарниром), которые давали в обед на второе, и одну оставляли. После лагерной баланды из магары (подобие пшена) и зеленых помидор, а так же 400 г хлеба, такое питание напоминало пир. После голодовки, цинги и болезней, заключенные не были похожи на людей. Одна кожа да кости, одним словом доходяги (люди не способные из-за физического состояния выполнять норму работы, постепенно доходившие до уровней инвалидов, а затем и до смерти), а здесь без физического труда и прогулок арестанты стали поправляться и округляться. В этом смысле ОТБ-1 сильно отличалось от прочих лагерей. "Шараги" даже стали называть "золотыми клетками".
Вполне удовлетворительно и даже хорошо была поставлена медицинская служба. В случае болезни, человек находился в карантине - на работу не ходил, питался, лечился, спал, гулял в клетке, чтобы дальше продолжать заниматься своей деятельностью.
Примерное расписание рабочего дня:
Будили их в 7ч утра, время до 8ч отводилось на уборку спален, умывание, бритье, физзарядку. С 8ч до 9ч завтрак, после чего работа до часу дня. С часу до 2х обед, а с 2х до 7ч опять работа, отдых до 8ч, ужин и свободное время до 11ч, когда гасили свет. Проверка проводилась ночью в кроватях, когда они спали.
Заключенные обсуждали планы на будущее, делились соображениями, все это происходило в спальне — это вроде сеттльмента, когда заключенные в спальне, охране туда вход воспрещался. За окном темно, скоро уже ночь, а вопросам нет конца. Наконец все расходятся и ложатся. Не спят одни новички, слишком это сильное потрясение после тюрем, этапов, пересылок, лагерей - лежать в чистой пастели, предвкушая любимую работу, иностранные технические журналы и т.д. "Из грязи, бесправия, окриков охраны, матерщины, гнуса и холода, драки за порцию баланды или стоптанные опорки, - есть, и начать думать - это знаете грандиозно!"
Просто невозможно передать те чувства, которые они ощущали сейчас, лежа в кровати, спокойно предаваясь сну, не боясь, что сейчас их поднимут, среди ночи и отправят к следователю на допрос. И вот так, стоя лицом в метре от стены, когда в лицо светит сильная лампа, нужно будет провести всю ночь, пока не сознаешься в несовершенном преступлении. В тюрьме их не били, но морили голодом и не давали спать и днем, за этим постоянно наблюдал надзиратель. Стоило, только прикрыть глаза, как он сразу же врывался и будил.
Я опишу историю одного человека, который отбывал срок в ОТБ-1. Мы посмотрим, как происходил процесс вербования человека на конкретном примере.
К новому этапу. Это интересно тем, что он
детально описывает события, а самое главное
в этом, как он реагирует на происходящие с
ним трансформации, ведь именно вопрос
психологии заключённых, их восприятие
окружающей обстановки, является одним из
важнейших в нашей работе. Автор описывает
подробное исследование всего того, что
приходилось испытать людям, прежде чем
попасть в концлагерь: системы арестов и
различных видов тюремного заключения,
пыточного следствия, этапов и пересылок.
Изучает не только лагерный, но и ближайший
прилагерный мир. Это тщательное
художественное исследование основано на
достоверных фактах.
"В конце 1949 года меня неожиданно вызвал к себе приехавший из Москвы начальник 4-го спецотдела МВД полковник Иванов". Содержание их беседы было таково. Иванов предложил работу Померанцеву в Красноярске, в особом техническом бюро по специальности, где после окончания срока он будет продолжать работу. Пути назад в Ленинград или Москву нет, и не будет. Грядёт тяжкий новый этап, дана неделя на размышление.
"Через неделю я дал согласие. Как будто от моего решения действительно зависела моя дальнейшая судьба. Четвёртый спецотдел МВД без моего согласия решил отправить меня в Красноярск, и при любом моём отношении к своей судьбе это решение выполнилось бы. Но в четвёртом спецотделе понимали, что лучше иметь раба, добровольно соглашавшегося с предлагаемой ему работой, чем раба, испытывающею отвращение к работе". Эти в своём роде философские размышления позволяют нам анализировать обстановку и понять одну вещь. Человек сознательно подчиняется управлению, потому что здесь срабатывает инстинкт самосохранения, иначе, если люди возненавидят своё дело, то рухнет вся система. Недаром Сталин говорил: "Человек винтик в государственной машине". Без этих маленьких, в отдельности ничего не значащих частичек, развалится механизм этой самой машины.
В период с января 1950 года, во время подготовки к этапу в Красноярск В.Померанцеву разрешили свидание с женой. "Оно было печальным. У жены свои заботы и неприятности на работе и в жизни; у меня свои: я думал о красноярской неизвестности, беспокоился - увижусь ли с женой ещё когда-нибудь? Я боялся сказать ей, что для меня не может быть возврата в Ленинград". Но это была не единственная проблема для беспокойства. Главной задачей, которая требовала скорейшего разрешения, стала перевозка его сокровенных записок. Записки были разделены по степени значимости на "секретные" и "совершенно секретные". К первым относились дневники, а ко вторым философские, социологические и политические заметки. "Секретные" записки через вольных, бывших заключённых были пересланы жене, с наказом уничтожения всех материалов при малейшей опасности. Сложнее представлялся вопрос о "совершенно секретных" материалах. На основе горького опыта хранения у вольных друзей, было решено рисковать и везти их с собой.
"Я вырезал из плотной вычислительной бумаги подмётки и мелко исписал их числовым шрифтом. Получилось по пять шрифтов на ногу. "Подмётки" снизу и сверху были накрыты такой же вычислительной бумагой, также исписанной, но теперь совершенно бессмысленными числами. Вырезанные листы я сшил толстой суровой ниткой. Эти "подмётки" я вложил в выданные мне новые ботинки, которые выбрал на два номера больше требуемых. Я рассчитывал, что при обыске вычислителя-окабешника у обыскивающего не должны вызывать подозрения исписанные числами негодные листы бумаги, использованные на подмётки. Мои предположения оправдались: я свои "совершенно секретные" материалы благополучно довёз до Красноярска, а потом вынес на "свободу". Эта идея поражает своей гениальностью, действительно, на какие только невероятные замыслы пойдёт человек, чтобы сохранить свою жизненную позицию, мировоззрение на окружающие его события. Пусть он не может сказать это вслух или поделиться с единомышленниками, но он самовыражается в своих дневниках. И так, в тайне, на бумаге, каждый человек в отдельности, протестуя, осуждая пороки режима, стремится выговориться, выплеснуть всю желчь, которая накопилась в душе. И может этот фактор помог человеку не сломаться и остаться верным своим воззрениям.
Перед отъездом его обмундировали в новую красивую одежду. Ленинградский этап закончен. Впереди неизвестность. Болшево.
"В конце января 1950 года меня со специальным конвоем перевезли из Ленинградских Крестов в спецтюрму в Болшево, под Москвой. Как я ни готовился к этому спецпереезду, действительность превзошла все мои ожидания и произвела сильное впечатление. Началось с того, что в место "воронка" в Крестах нам подали "эмку" - легковой автомобиль марки завода им.Молотова". Его сопровождали три конвоира в штатском. Уже эти две детали: другая машина и одежда конвоиров создаёт впечатление некой шифровки или конспирации.
Когда "пошли на посадку в толпе таких же "штатских", как и мы, сами, никто не обращал на нас внимания. Мне почему-то казалось, что все должны знать, что ведут "врага народа". Когда разместились в купе, и поезд тронулся, проводник разнёс всем чай и сахар. Всё это было просто и естественно, но совершенно не привычно для меня. Когда в последний раз ехал в нормальном пассажирском вагоне? В начале 1941 года. Восемь с половиной лет тому назад! Подумать страшно! На дорогу до Москвы мне в спецтюрьме выдали белый хлеб, полкило колбасы, двести граммов сливочного масла. Я вынул свои продукты, разложил их на столике в купе и... и не мог есть. К горлу непрестанно подступали слезы".
Человек осознаёт, что жизнь проходит впустую, что нет смысла существовать, режимом "отравлено" всё общество, лишь печаль по ушедшим дням, не покидает его. И те вещи, которые до этого времени казались обычными, теперь стали дорогими и любимыми, потому что кончилось время свободы. "Сознание своего рабского состояния ни на минуту не покидает арестанта. Это тлетворное сознание изо дня в день подтачивает его физические, а главное, психические силы. Развивается чрезмерная впечатлительность, подозрительность, недоверчивость или неожиданно для себя самого наивная сверхдоверчивость, вспышки гнева и возбуждения сменяются припадками меланхолии. А надо всем довлеет сознание: раб, раб, раб".
"Куда я еду? Зачем? Что мне ещё нужно на этом свете? Деятельность маркшейдера, геолога, проектанта, политического деятеля? Это же прозябание хилого росточка, вылезшего из щели между булыжниками тюремного двора. Вот эти конвоиры - булыжники, а купе, не купе, одиночка, даже карцер. Тот самый карцер, в котором я мог бы покончить жизнь самоубийством. Не успел, или не мог?"
По прибытии в Болшево - тюрьму, специализировавшуюся в основном на авиаконструкциях и лесотехники, "мне было объявлено, что я нахожусь в "отпуске" и ничем меня загружать в ОКБ не будут. В спецтюрьме встретились любопытные люди: бывшие военные защитники Ленинграда, учёные по лесному хозяйству, радиотехники, художники. Сидели там один из последних в роде князей Голициных и до недавнего времени авиаконструктор А.Н.Туполев".
Какой пёстрый состав людей из разных отраслей, очевидно, всех мели под одну метлу без разбора, а будет ли от них польза или нет, об этом не думали.
За время "отпуска" В.Померанцева два раза вывозили в Москву в 4-й спецотдел к полковнику Иванову, где он узнал, что в Красноярске организовано ОТБ-1. Иванов интересовался его знаниями и рассказывал о намечавшихся объектах работах. Наконец-то разрешили короткое свидание с дочерью. "Я не видел её восемь с лишним лет. Очень волновался, всё время старался держать её за руку и в разговоре перепрыгивал с одной темы на другую: и как живёт, и как учится, и как умер Женя".
За короткое свидание человек испытывает потрясение и шок. После стольких лет разлуки, увидеть родное лицо, очень тяжёлый душевный груз, давят слезы и эмоции. К этому добавляются новости, привезённые из дому, и неизвестно, как отреагирует на них человек. Он может психологически сломаться, его постоянно гложит тоска по дому и чувство одиночества. Скорее всего, по этим причинам свидания разрешались в исключительных случаях и то, короткие.
"В середине февраля меня собрали на спецэтап в Красноярск, в отдельном купе скорого поезда ехали четыре штатских гражданина, по виду ничем не отличавшихся от других и не подававших никаких оснований подозревать, что везут политического преступника. В первые дни мои конвоиры приглядывались ко мне и даже старались незаметно сопровождать в уборную. Потом убедились в моём благонравии и даже предлагали выходить на перрон больших станций для прогулки. Ночами конвоиры по очереди бодрствовали, охраняя, но под конец пути оставили и эту предосторожность. За девять лет пребывания в спецтюрьме у меня накопилась небольшая личная библиотека. Среди книг разной направленности был том Большой Советской Энциклопедии 1927 г. Ещё в Томской спецтюрьме окабешникам было разрешено приобретать книги на деньги, числящиеся у них на лицевых счетах в тюремной бухгалтерии. Тогда я и купил этот том. При обыске перед отъездом в Болшево, все мои книги и рукописи (по математике) были просмотрены начальством ОКБ. По дороге в Красноярск я обнаружил, что из энциклопедии были вырезаны некоторые страницы, среди которых помещалась статья о Бухарине. Я особенно не жалел о такой потере. Статья имела интерес не своим содержанием, а отношением коммунистической идеологии 40-х. гг. к своим корифеям эпохи Ленина".
"Особое техническое бюро занимало обширную территорию, без малого целый квартал, и представляло собой по существу не одну, а три организации. Во-первых, в ОТБ-1 входил проектный отдел с полным комплектом подразделений большого института по проектированию горнозаводских предприятий. Во-вторых, при ОТБ-1 состоял геологический отдел с минералогической, спектрографической, химической и петрофизической лабораториями. В-третьих, на территории ОТБ-1 располагался, входящий в его состав экспериментальный завод по очистке металлической сурьмы до чистоты 99,99%. Такое разнообразие деятельности было вызвано не потребностями внутреннего плана учреждения, а отражало стремление МВД захватить всевозможные стороны народного хозяйства во имя создания всемогущей "империи МВД" - государства в государстве, во имя ореола независимости в глазах дорогого и любимого вождя Сталина".
Далее мы посмотрим на всю эту картину глазами вольнонаемной женщины - Валентины Георгиевны Переломовой, которая работала в ОТБ-1 помощницей одного из заключенных. И попробуем осознать чувства вольнонаёмных женщин.
"Первое впечатление было ужасным. Здесь все было другое: и небо, и земля, и дома. Это была другая планета! Ведь прежде, чем пропустить меня сюда, была проведена огромная работа: мое сознание дрессировали на то, что здесь обитают одни враги народа и что я обязана держаться от них на расстоянии".
Заключенные в ОТБ-1 были ко мне очень внимательны и предупредительны.
Я понемногу привыкала к необычайной обстановке, но всё то время, пока я там работала, меня никогда не оставлял страх. А потом ещё долго, в течение многих лет, я ощущала моральный гнет, и, по-моему, это ощущение у меня так и не прошло до сих пор.
От проходивших через нашу комнату людей, меня отделял деревянный шкаф. Окно в комнате было у входа, и я уставала вдвойне. Жила я по-разному, - иногда в гостинице, а чаше, когда удавалось, снимала угол. На отдельную комнату не хватало денег.
Работа поглощала всё время: "дома" я учила с азов геологию. На работе я закрепляла пройденный материал. Никто мне не отказывал в помощи. Мои коллеги по работе (да позволено мне будет так их называть) в той жуткой обстановке держались непринужденно и совсем не походили на врагов. Наоборот, это были вежливые, предупредительные люди. У меня никогда не возникало сомнения в искренности кого бы то ни было из них.
Работалось мне хорошо (чего не скажу о своей личной жизни). Оборудование прекрасное, в отличие от того что было в нашей партии. Заключённые могли заказывать всё, что считали необходимым, и руководство денег не жалело. "Енисейстрой" был богатой организацией.
Потом Валентину Георгиевну перевели в Сорский лагерь, где произошли неприятные инциденты, повлекшие за собой ответные действия со стороны заключённых против охраны, которые означали некое сопротивление существующей системе.
Как-то заподозрили одного конвоира, что он
ябедничает. Ребята сотрудники напоили его
допьяна, и Погоне (Юрий Фёдорович Погоня-Стефанович
- заключённый, напарник Валентины
Георгиевны по ОТБ-1, прибыл в Сору для
продолжения работ) пришлось тащить солдата
и его ружьё до самой зоны. Он был очень
недоволен, могли ведь его отправить в
Красноярск, и тогда неприятности были бы у
всех. Но в тот раз обошлось, чему мы были
рады и вспоминали этот случай со смехом.
Однако случай не остался незамеченным. Уже в ОТБ-1, во время очередной беседы с "опером", он спросил меня: не моя ли была инициатива? И припомнил случай двухлетней давности. Тогда в импровизированной столовой в Соре отгородили небольшую комнату, а на двери на клочке ватмана написали "Для офицеров". Я подписала: "Инженерам и собакам запрещено". Конечно, потом вызвали и читали мораль.
Вторую зиму мне было легче, немного освоилась, но напряжение оставалось.
Мне льстило внимание мужчин, но страшно смущало. И вечный страх портил мне жизнь.
Заключенные видели скованность Валентины Георгиевны, недостаток в женском общении и пришли единогласно к одному решению.
Погоня познакомил меня с сотрудницами - "вольными" девушками из других отделов - с Тамарой и Лилей.
Надо сказать, что девушки не особо отличались. Вероятно, сказывалась среда на их внутреннем и внешнем состоянии. Ничем не примечательные девушки, без косметики, одеты просто, скромно, зато элегантно. Очень спокойные, без всякой заносчивости, но уверенные в себе. Несомненно, они пользовались огромным успехом среди заключенных, но особо никого не выделяли и были со всеми вежливы и добры. В ОТБ-1 работали жены офицеров, "вольных" сотрудников, и просто женщины и девушки, прошедшие строгий отбор. Но были романы, были драмы, были сплетни. Были скандалы и увольнения проштрафившихся - было всё, что бывает в обычной жизни, но только это была другая планета. Планета страха.
Эти девушки мне очень помогли более или менее освоиться в той обстановке недоверия и страха, которая так отравляла мне жизнь. С ними я ходила по зоне смелее. Там был магазин, большего убожества я нигде не видела: нечего было купить совершенно. Какие-то тряпки, дешёвые папиросы. Больше я ничего не запомнила и туда не ходила.
Перед новым 1953-м годом, специалистам предложили новую одежду - костюмы из бостона и трико, хорошего покроя. Каждый шёл в магазин и выбирал себе по размеру. Это была не спецодежда, парадные костюмы. В основном специалисты были одеты в то, что им присылали из дома - в старую одежду, а если некому было присылать, то ходили в хлопчатобумажных костюмах, как у рабочих на общих работах. Конечно, было радостно переодеться в приличный костюм.
Радость скрасила невольничье житьё. Но недели через две у многих костюмы стали разлазиться, локти потёрлись, брюки сзади и на коленях просвечивали. А ведь платили за них как за новые, качественные! И высчитали со всех полностью.
Когда предложили ещё шёлковое бельё, все уже отказались. Погоня взял и зря истратил деньги. Бельё полезло сразу. Кому же ещё продавать такое бельё, кроме как интеллигентам? Не уркам же - "друзьям народа"?
1953 год начинается очень тягостно. Ожидание, медлительность правительства, и тот же липкий страх. Не работалось, но мне-то надо было закончить отчёт о работе, и мы спешили. Я иногда оставалась вечерами в отделе. Для этого надо было подавать заявку на имя высокого начальства. Это всегда вызывало недоверие, и вечером непременно заходил надзиратель из младших офицеров охраны. Был один такой, который рассказывал о происшествиях в городе в вечерне время. На Погоню это действовало угнетающе, и он отправлял меня домой. В городе в те времена было очень неспокойно, но я всегда ходила домой пешком, никаких происшествий за все три года не было ни разу.
Начало марта было тревожным: поползли слухи, будто Сталин заболел... В ОТБ-1 было мало репродукторов, только у начальства, но "зэки" знали всё наперёд нас. В нашей комнате ждали меня с новостями, а я им не могла сказать больше, чем они знали.
Мне не легко описать ту атмосферу, что окутывала "нашу планету". Все были загадочны и замкнуты. Настороженность особенно чувствовалась у офицеров и конвоя. Меньше стало "шмонов". Но зато в проходной стало строже.
Как я уже писала, в то время был ужасный дефицит на товары и продукты питания. И, как известно всё это попадало в ОТБ-1 и с вольнонаёмными работниками и особенно спиртное, за которое они могли понести суровое наказание. Далее станет явно ясно, сколько страха и душевных потрясений переживали люди, рисковавшие собой и своей работой, ради того чтобы пронести незаконное...
Я очень редко проносила "контрабанду": умирала от страха. Но приносила чай, один раз водку, ну, и доступные деликатесы: сыр, конфеты, свежую колбасу, - когда их удалось купить. Не всегда в Красноярске была колбаса, но уже если была, то вкусная: чайная, докторская, языковая и другие.
5 марта 1953 года. В 4 часа пополудни меня вызывают в оперативный отдел. В сотый раз, умирая от страха, захожу туда. Кочерга (так называли охранника) строг, никакой развязности.
"Сегодня в 5 часов по радио будет передано сообщение о смерти товарища Сталина. На вас возлагается ответственность за порядок. Все заключённые вашего отдела должны собраться в кабинете Дмитрия Ивановича Мусатова. Следите за тем, чтобы не было никаких провокаций, я буду спрашивать с Вас" (!)
Я прибежала в свою комнату. Меня ждали и волновались, как всегда, когда меня туда вызывали. Сходу я выпалила новость.
Михаил Михайлович сказал: "Слава Богу, дождались".
Я пошла в другую комнату, где работали сотрудники нашего отдела. Это была большая комната, там работали человек десять. Туда я заходила редко, и на меня сразу обратили внимание. Я сказала: "Дорогие товарищи, послушайте немного!" И повторила то, что услышала в опер отделе. Тишина - сравнить не с чем. АБ-СО-ЛЮТ-НА-Я.
В 5 часов собрались в кабинете Мусатова, там было радио. Молча, стоя прослушали сообщение и молча разошлись, ничего "такого" не случилось. Работать ужин никто не смог. Надо ли вспоминать все разговоры? По-моему, и так ясно.
Известие о смерти Сталина решили отметить. Был и повод: наступал женский день, 8-е марта. В то время это был рабочий день. Рискуя не менее чем свободой, я принесла в зону две бутылки коньяка. Этим утром я умерла несколько раз: когда я шла вдоль забора зоны, навстречу мне шла незнакомая женщина и, поравнявшись, сказала тихо: "Обыскивают". С жуткой решимостью, уже мёртвая, я зашла в проходную. Есть Бог, есть справедливость - прошла. Хорошо спрятанные бутылки достигли места назначения. Коньяк разлили в чайные посудины, положили в них чайные ложки, а на столах стояли химические колбы с горячим чаем. Нарезали яблоки (тоже я принесла), - они не были под запретом. Зашёл надзиратель (только его и ждали): "Чем у вас пахнет?" И стоит, не уходит. Я говорю: "Яблоками, угощайтесь!" Он отказался и ушёл. Меня заставили выпить глоток коньяку, и я ожила впервые за утро.
Просто не передать словами насколько острая ситуация возникла у них в тот момент, когда зашёл надзиратель. А если бы он проверил? И тогда точно всё! Тем более умер Сталин и праздновать его кончину в такой обстановке не совсем уместно. Люди хоть внешне и рады, но внутренне они ещё до конца не осознали всей происходящей ситуации. Умер тот, из-за кого все их страдания, нет больше врага. Но возникает вопрос, а что же дальше...
Кончилась моя работа в ОТБ-1".
Я бы хотела вернуться к вопросу о спиртных напитках. А все же здесь изредка разрешалось их употреблять. Куда же без этого, ведь все же люди, да и спиртное, возможно, помогало некоторым легче пережить борющееся душевное состояние. Очевидцы писали, что весной из-под снега вытаивало множество пустых бутылок. "При уборке территории начальство дало указание: складывать пустые бутылки под машину, стоявшую во дворе. Но вскоре доложили: под машину бутылки уже не входят". Все это смешно, но откуда же они брали спиртное? Я думаю, что через вольнонаемных рабочих. Ведь при выходе из института их не обыскивали. И это была отличная возможность пронести что-нибудь запрещенное. Начальство явно было в курсе, но особых мер не принимало.
Возникает законный вопрос, почему же не бежали? Приходится сознаться, что даже и не думали. У них не было резона совершать побеги, да и зачем, когда там снаружи время смуты, здесь вроде нейтральной территории, изолированной от жестокой реальности, главное выполнять все предписания и правила и все будет не так плохо, как казалось по первости. "И многие на воле, сравнивая свои домашние заботы, мучения с транспортом на работу и с работы, голод, изнурительный труд, сравнивая все это с положением арестантов, обеспеченных охраной, едой, "свободных от страхов войны", не без основания говорили: "спрятались, отсиживаетесь от войны" и даже, может быть, завидовали арестантам". Но позиция "вольных" в этой ситуации была неоднозначна, несмотря на все трудности жизни. Бесспорно, они завидовали, но это ещё не означает, что они хотели оказаться на их месте и стать "рабами".
Это примерное описание системы устройства "шараг" или специальных конструкторских бюро, качественно отличающихся от лагерей. Конечно, история очевидцев, которую я проанализировала, составлена и сгруппирована из воспоминаний об ОТБ-1. И в этом материале, как мне показалось, наиболее реалистически и по порядку описываются все этапы перемен, происходящие в человеческой жизни с момента попадания в "шарагу".
Далее мы бы хотели рассказать о неотъемлемом вкладе В.Г.Сиротинина в нашу работу. Именно благодаря ему, мы первые из гражданских лиц за 50 лет получили доступ к делам реабилитированных заключенных в архиве МВД г.Красноярска. Мы провели там целый день, ужасно устали, но результатами остались довольны. Мы испытали сильное потрясение, которое просто не передать словами. Нам предоставили несколько личных дел очень старых, залежавшихся, с потертыми корочками и желтыми листами. Их можно назвать музейными экземплярами. По сути дела ничего особого в них не содержалось, только справки, данные на заключенных, фотографии и некоторые личные вещи (паспорт, брошюрка на иностранном языке), но поверьте, хотя бы даже прикоснуться к личным вещам людей, которых уже нет в живых, и которые стали достоянием истории Красноярского края - это не передать словами! Кстати, необходимо сообщить, что Владимир Георгиевич является не только членом правления общества "Мемориал", но и в прошлом работником института "СибцветметНИИпроект", срок в ОТБ-1 он не отбывал. Со многими репрессированными специалистами был знаком лично и поэтому много смог нам рассказать о своих друзьях, конечно не без слез на глазах...
После реабилитации, люди не получили никаких компенсаций нанесённого ущерба, лишь только какие-то копейки — надбавку к пенсии. Кроме этого из-за штампа в паспорте их не принимали на работу, они были лишены политических прав. Это было самым тяжёлым для них временем. Где же справедливость в этой жизни?..
Любая человеческая судьба, какой бы ни была насыщенной и интересной не может отразить общей картины жизни того времени. Жизнь - это движение, в ней происходит постоянное обновление, события быстро сменяют друг друга и постепенно забываются. И современнику не всегда удаётся вполне осмыслить то, что давно забыто.
Но мы попробовали вознести дань памяти этим людям, показали все так, как виделось нам.
А что будет в будущем? Наверное, эту историю увидят уже другие глаза, осмыслит другой ум, напишут по-своему другие руки...
Список используемой литературы:
Приложения
Родился в 1907 г. в г.Боровичи Новгородской
области. По национальности русский, сын
чиновника Судебного Ведомства, меньшевик.
Образование среднетехническое,
незаконченное высшее. Был студентом
ветеринарного института, член студенческой
фракции при комитете РСДРП, б\п. Его отец -
юрконсультант и преподаватель, мать - врач.
Родители умерли в 1946 г.
27 мая 1925 г. - будучи студентом, был арестован и обвинен по статье 58-11 за то, что был членом Ленинградской социально-деловой организации, принимал участие в работе студенческого кружка, хранил дома нелегальную литературу. Постановлением комиссии ОГПУ осужден на 3 года заключения в изоляторе. В 1925-1928 гг. - отбывал срок в Верхнеуральском политизоляторе.
После отбытия срока работал в 1928-1929 гг. - в г.Ирбите Уральской области, в городской Инвентаризационной комиссии горсовета - чертежником и механиком-регистратором, затем в 1929-1930 гг. - работал на строительстве завода диатолитового кирпича. 20.03.31 г. - лишен права проживания в двенадцати пунктах, а также в Чите, Омском районе, Нижегородском крае, с прикреплением к определенному месту жительства на 3 года. В 1931-1932 гг. - работал в городе Молотове (Перми), на заводе «Коммунар» Уралзападолестреста - конструктором. В 1932-1934 гг. - работал в городе Сталинграде в краевом институте проектирования городов - конструктором. В 1934-1938 гг. - работал в Саратове на заводе имени Ленина, в отделе главного механика. Работу совмещал с обучением в вечернем индустриальном техникуме, который закончил в 1938 г.
Второй арест состоялся в 1937 г. в Саратове, после чего он был приговорен к 5 годам лишения свободы. Отбывал до войны в Карело-Финской АССС в лагерях ББК НКВД. Конец срока – 1942 г., но в связи с войной освобождение было задержано. Освободился в 1946 г.
Впоследствии жил и работал в г.Боровичи (Новгородской области). Работал на механическом (станкостроительном) заводе, в отделе главного механика - инженером-плановиком и инженером-конструктором.
Третий арест - 28.09.49 г., осужден МГБ СССР к ссылке в НК. Отбывал в селе Раздольном, Удерейского района, куда прибыл 20.02.50 г. и работал на Мет. заводе. В 1950 г. - в Раздольное приехали жена и дети. В этом же году находился в д.Шилинка - филиале ОТБ-1.
Дочери: Анна (5 лет) и Ольга (2 года), жена - Абисова Валентина Федоровна.
Освобожден из ссылки 06.07.54 г. Реабилитирован 21.02.59 г. судебной коллегией по уголовным делам ВС РСФСР.
/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»