Ларичкин Иван Викторович, Красноярский край, Ирбейский район, с.Тумаково, 11 класс, средняя школа
Руководитель: Зорина Александра Ивановна, учитель истории
Сибиряки - люди мужественные и свободные,
гордые и стойкие, честные и
высоконравственные,
«славутные в труде» и общинной жизни,
любознательные и предприимчивые.
Андюсев Б.Е.
События, о которых идет речь в очерке, произошли в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов, точнее, в 1943 году в Красноярском крае, где был сформирован железнодорожный состав, для отправки сотен девушек трактористок и сельскохозяйственной техники в освобожденную от немецких войск Ростовскую область для проведения посевных работ. Участницей этих событий была моя бабушка, Ларичкина Феония, тогда Соколовская, чей рассказ лег в основу моей работы.
«Родилась я», - рассказывает бабушка, «в 1924 году в деревне Кучердаевка Иланского района, Красноярского края в семье переселенцев из Белоруссии в ходе Столыпинской аграрной реформы. Семья была середняцкая, работали много, построили дом, распахали пашню, в хозяйстве имелись кони, коровы, свиньи, овцы, куры. Зимой отец возил на базар в Иланск муку, масло, яйца и покупал все необходимое в хозяйстве. Жили хорошо: были одеты, обуты, сыты, спокойны.
Беда пришла в наш дом, когда стали создавать коммуну. Отец был категорически против того, чтобы отдавать нажитое «горбом» имущество в общее пользование «лодырям и пьяницам», как он называл коммунаров. Это закончилось трагически для него и семьи: в 1936 году весной, ночью отца арестовали, осудили в городе Канске по 58-й статье на три года лишения свободы и больше мы о нем ничего не знали. Имущество, скот и дом были конфискованы, а мы, мама, бабушка и дети были изгнаны из деревни, и прибились в селе Тумаково, где и прожили всю жизнь».
Сейчас моей бабушке 80 лет, она вдова, живет одна, получает пенсию, награждена двумя медалями: «Ветеран труда» и «50 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» Образование неполное среднее, разнорабочая в совхозе «Ирбейский». Бабушка прожила нелегкую жизнь, полную лишений и горя, но не сломалась, а сохранила ясность ума, память, нравственные устои, порядочность, совесть, трудолюбие, опрятность в быту, бережливость, экономность, верность долгу и любовь к людям. Это о ней писал поэт: «...но грязь обстановки убогой к ней словно не липнет...». Такими женщинами славилась, славится и будет славиться Россия. Я горжусь ею, люблю беседовать о жизни, о людях и думать, что мне удастся прожить свою жизнь честно, принося пользу людям и Родине.
Бабушка не совершила героический поступок, вся ее жизнь - это подвиг, подвиг во имя жизни на Земле.
Война была тяжелым испытанием для всех людей Советского Союза. Для моей бабушки, Ларичкиной Феонии Константиновны она началась еще раньше, в 1940 году. Она заканчивала семилетку в деревне Хомутово, когда закончилась война с Финляндией. 12 марта 1940 года был подписан мирный договор между СССР и Финляндией, поставивший точку в террористическом споре между странами. Эта война нарушила планы бабушки, мечтавшей после экзаменов учиться дальше и получить профессию медика. Дело в том, что она лишилась хлебного пайка в размере 200 грамм, который получала как иждивенец, и это помогало ей учиться. Мечта растаяла вместе с весенними лучами, снегом, утекла с ручейками, нужно было силой зарабатывать средства к существованию, и она бросила школу. Надо сказать, что училась она хорошо и с большой охотой. Школа находилась в семи километрах от ее села Тумаково, в деревне Хомутово жила на квартире у одинокой женщины Хохловой Екатерины, которая ее подкармливала и не брала денег за квартиру, Феона ей помогала по дому и хозяйству, жили дружно. Но пришлось все бросить и возвращаться домой, где кроме нее были еще четыре сестры и брат. Мама работала дояркой в совхозе, отец умер, с ними жила еще бабушка, перебивались с хлеба на квас. Нужно было помогать, и она устроилась в контору уборщицей и курьером по совместительству. Теплой одежды не было, сшила из старой маминой шубы унты, пальтишко, были галоши и косынка, выбитая своими руками. Работала с утра до вечера: нужно было дрова наносить, печку протопить до прихода рабочих на разнарядку, а потом воды наносить, согреть и полы помыть, кроме этого, разносить поручения по базам, иногда за день набегала километры, а лет мне тогда было 15, как тебе сейчас» - вспоминает бабушка.
Меня пожалел зоотехник Романчук Степан Леонтьевич и предложил работу на ферме - варить ацидофилин для телят. Платили 120 рублей в месяц, но не регулярно. В мои обязанности входило растопить печь, принять у доярок молоко до 120 литров в день, варить по особой технологии и выдавать телятницам, которые выпаивали его телятам. Работа тяжелая, начиналась в 4 часа утра и заканчивалась в 22 часа, без выходных, но хорошо было тем, что в тепле и у меня было свое рабочее место, простые обязанности, я, практически ни от кого не зависела, работала с удовольствием и добросовестно. Конечно, свободного времени не было, и я не ходила в клуб и на посиделки. Так и работала, пока не началась война.
Массовые репрессии 1937-1938 гг. коснулись и нашего совхоза. Помню в 1937 году арестовали и увезли группу в семь человек руководителей совхоза: директора Шабеко, агронома Пиренко, ветврача, бухгалтера и других, сначала держали их в амбаре под охраной часового, а ночью увезли в г.Канск в тюрьму, где впоследствии расстреляли, только ветврач скончался по дороге. Их обвинили в не целевом использовании средств, отпущенных на строительство коровников. Базы были сплетены из прутьев ивняка и обмазаны глиной, не утепленные. Начался падеж скота, доходило до того, что у коровы после отела примерзали к полу, а доярки обмораживали руки во время доения коров.
А перед войной арестовали бухгалтера Алешина, судили за мошенничество и приписки в ведомостях на зарплату, за задержку зарплаты на 3-4 месяца. Присудили десять лет лишения свободы и больше о нем ничего не известно.
Война внесла свои коррективы в жизнь Феоны. «Я уже была комсомолка, рекомендацию мне давал сам парторг Рыков в 1940 году. В деревне осталось 59,2% трудоспособного населения, число мужчин уменьшилось на 2/32, а фронту требовалась продукция сельского хозяйства в больших размерах, чем до войны. На фронт забрали инженера, механика, остались только негодные к строевой службе да подростки. Нужны были механизаторы и нас, девчат, собрали в школе и сказали, что будут учить на трактористок.
Два месяца я училась на курсах, от работы меня освободили, учил нас старичок-механик. Я училась хорошо, теорию усваивала на «4» и «5», а трактора боялась. В хозяйстве были трактора марки СТЗ, колесные, заводились вручную. Лучшую технику отправили в прифронтовую зону, в хозяйстве осталась разбитая техника, на которой сложно было работать, запчастей не было, приходилось болт на 17 обматывать тряпкой, подгоняя, таким образом, под 19, лудильщика не было, подростки на лошадях подвозили воду в бочках. Когда закончились курсы, нас отправили в мастерскую на ремонт тракторов, хотя ремонтировать было нечем. Помню, что приходилось тяжелые машины выкатывать из цеха, или наоборот, их туда толкать, нам, девчонкам это было не под силу, механик-старичок ругается, но мы ничего сделать не можем. Наступила весна, и пришло время настоящих испытаний на прочность и выносливость. Я с напарницей, Зойкой Анциферовой, выехали пахать поле на стареньком СТЗ. У меня вначале ничего не получалось, то я забуду перетяжку сделать, то завести трактор не могу, то болт куда-то пропадет. Норму выработки мы не могли выполнить, не столько работали, сколько ремонтировали машину. Ходили в замасленной одежде, тужурка как кожаная блестела. Мыла не было, руки мыли керосином, а вытирали опилками, дома отмывали щелочем (вода с золой) так, что кожа с лица сходила. Парнишка-водовоз отказывался к нам ездить, ругался: «Как ни приеду - они под трактором лежат, ремонтируют».
Однажды пахала массив возле кладбища, забыла вовремя сделать перетяжку, масло вытекло и расплавило подшипники. Сижу на тракторе и дрожу от страха, а что делать, не знаю. Подъехала бригадир Марфа Федотова и стала меня ругать, материть, дескать, хочешь туда, где отец. А отец у меня был репрессирован в 1936 году и умер в тюрьме, не отсидев положенных трех лет. И так мне стало обидно, горько, что схватила веревку с перетяжки и бросилась бежать в лес. Насилу меня бригадирша с Зойкой догнали, отобрали веревку и стали успокаивать.
В этот день я не работала, меня отправили домой и я там наплакалась вволю, но никому не рассказала о случившемся. Успокоилась и уснула. А утром пошла в поле к трактору, там Зойка уже меня заждалась и обрушила на меня целый ворох новостей. Оказывается, ночью трактористы из села Юдино, а их поля были недалеко от наших, вывернули из трактора, на котором работала Нюра Стародубцева, сердечники. Бригадирша решила, раз уж наш трактор стоит без подшипников, то нам следует нести Нюрке сердечники от нашего трактора, с нами была прицепщица Верка Коростелева, чтобы не сорвать сев. Идем мы по дороге, и вдруг слышим, сзади догоняет нас водовоз, Шурка Шерстнев, и тут мы решили с ним прокатиться, я с Зойкой уместились на тележке, а Верка в бочку залезла, и сердечники мы туда покидали, руками держались за бочку. Мальчишка коня разогнал, и тот по кочкам понес, Верка с бочкой скатились на землю, мы - следом и в траве пропали сердечники. Мы целый час ползали по траве в поисках сердечников, но все без толку, так ничего и не нашли, конечно, от бригадира нам крепко попало, она всех родственников нам припомнила, а мы посмотрели друг на дружку и от смеха покатываемся. Потом нам проходу не давали: «Ну, как, Гризодубова, Раскова, Осипенко приземлились?» А нам уже было не смеху. Вызывали в партком на ковер к парторгу и разбирали по косточкам. Но ввиду нашей молодости и неопытности обошлись устным предупреждением.
Зимой, 2 февраля 1943 года, нас, трактористок собрали в конторе и парторг Новиков объявил, что наши войска освободили Ростов и в г.Канске формируется состав для отправки на освобожденную от врага территорию техники и механизаторов для проведения посевной. Условия будут экстремальные: мины, будут взрываться снаряды. Сказал: «Надо фронт кормить: жить в шалашах, палатках, полевые кухни и т.д., потому отправлять будем добровольцев». Но желающих добровольно поехать в Ростовскую область не оказалось и пришлось начальству срочно проводить планерку и определить кандидатов на поездку. Мы остались в зале ждать решения. Через час парторг зачитал список из семи человек, среди которых оказалась и я. Счастливые подруги мигом испарились из зала, а мы остались, чтобы получить командировочные и продукты в дорогу. На сборы давалась ночь, рано утром мы должны быть в конторе и выехать в г.Канск. Не плакали, не отказывались, понимали: война, мы должны выполнить приказ и сделать работу, доверенную нам партией и товарищем Сталиным.
Мы - это Рожкова Катя, Лазарева Шура, Старовойтова Шура, Возмителева Марина, Березина Вера, Ивановская Маруся и я, Соколовская Феония, девушки по 17-18 лет, получаем по 200 рублей командировочных, по гусю и булке хлеба, и, собрав в дорогу чемодан со сменой белья, платье батистовое, платок кашемировый и еще нам выдали сапоги-бродни из кожи. Погрузили на конные сани 6 тракторов СТЗ и поехали в г.Канск на станцию. Мела метель, было холодно и грустно, уезжать от родных в дальнюю и чужую сторону не хотелось. Мы впервые покидали родную деревню и очень боялись и тревожились за свою жизнь. В Канск приехали на вторые сутки, ночевали в дороге на Тюремной заимке. В Канске разместились на заезжем дворе, днем собирали технику к погрузке, ждали других командированных из всего края. За 10 суток, что мы жили в Канске, наши продукты подошли к концу, и нам пришлось привыкать к голоду. С этого времени голод стал нашим постоянным спутником, иногда по четверо суток маковой росинки во рту не было. Мы терпеливо все это переносили, сбежать с поезда и вернуться домой даже мысли не возникало. Мы верили в то, что нас ждут в Ростове, что наше путешествие скоро закончится, нужно только немного потерпеть. 12 февраля 1943 года нас разместили по теплушкам по 20-30 человек, всего нас было 310 человек, погрузили на платформы 160 тракторов, и мы поехали. В основном были девушки, но были и мужчины, которых вербовали в тюрьмах, начальник поезда тоже мужчина из тюрьмы. В вагонах были нары, стояла железная печка, которую топили углем. Воды не было, таяли снег на печке, чтобы умыться. Соли не было, питались затирухой, сваренной из муки, которую где-то добывали предприимчивые мужчины. Условия были жуткие, в вагонах не было туалетов, грязь, вши, голод, но мы не хныкали, все воспринималось как должное, мы видели, что солдаты, едущие на фронт, были одеты в ботинки с обмотками, тонкие шинели и пилотки и в почти таких же условиях, мы их жалели, о себе не думали. Наш эшелон шел медленно, часто останавливался, то не было угля, то воды, военные эшелоны шли без остановок.
Мы проезжали по территории Казахстана, когда узнали, что наши войска уступили Ростов немцам, и тут произошла заминка, по-видимому, в верхах не знали что делать с нашим составом, но возвращать в Канск считали нецелесообразным и тогда поезд решили остановить и загнать в тупик до прояснения обстановки. Здесь мы простояли целый месяц. Вот когда мы хлебнули горя полной мерой. Раньше нам выдавали по булке хлеба в неделю, сейчас же мы должны были сами искать себе пропитание. Я продала, т.е. обменяла у казашки платье на муку, потом платок, больше у меня ничего не было и нам пришлось ходить по домам просить милостыню. Надо сказать, что народ с пониманием отнесся к нам, нам давали лепешки, хлеб, муку. Особенно мне запомнилась одна женщина, которая, увидев что мы черные от грязи, сказала, заходите в дом, я вам воды дам, помоетесь с мылом, покушаете и пойдете, со мной была Шура и так нам стало тепло на душе. Мы не знали как эту женщину отблагодарить, а она нам еще дала сушки. Мы счастливые, чистые, зашли в лесок, сели на полянку и поели, от еды веревка, что служила поясом на телогрейке лопнула, и куски, спрятанные за пазухой, посыпались на землю и в это время навстречу шел молодой лейтенант офицер, очень красивый и нам стало очень стыдно перед ним за побирушничество, а до этого мы себя девушками не чувствовали. Вот что значит быть сытым и чистым. А он нам улыбнулся и пошел дальше. За месяц стояния в тупике местное население, в основном казахи, к нам привыкло и не отказывало в продуктах.
Однажды начальник станции попросил нас почистить перрон от снега за еду, мы почистили, но он нас обманул и ничего не дал. В такие дни мы обычно лежали на нарах, не было сил даже говорить, думали о том, что всем сейчас трудно, у нас хоть крыша над головой и тепло. Мы видели как тяжело всем, помню мальчика лет 9-ти, с кружечкой просил милостыню на перроне, на второй день он лежал на вокзале, на цементном полу, по видимому был болен, а на третий день его уже не было. Лепешки мы берегли, ели маленькими кусочками, не жевали, а сосали как конфетку. Был случай, когда одна женщина украла у меня булочку и тут же ее в миг съела. Потом ей стало очень плохо, она посинела, хорошо что врачи вовремя оказались рядом, еле ее откачали. А вообще-то, несмотря на такие условия у нас не умер ни один человек и не было болезней.
Когда дела на фронте наладились, наш поезд вышел из тупика и двинулся на запад. На одной из станций нам устроили баню с прожаркой одежды в специальной камере. Мылись партиями, на партию давали кусок хозяйственного мыла, и мы поняли, что скоро придет конец нашим злоключениям.
Вскоре, через месяц, мы прибыли на станцию Ершов Саратовской области, весна, посевная идет, а мы в теплушках без дела сидим. Наконец, в Москве решили, что в Ростов состав уже нет смысла отправлять и дали приказ разгрузить наш поезд на станции Ершов и распределить нас по хозяйствам.
Так я попала в совхоз «Первомайский». Нас привезли на центральную усадьбу в контору, тут же накрыли на стол, борщ с мясом, сало, хлеб, не такой как в Сибири тяжелый, а легкий и во рту тает как конфета, не чувствуешь как проглотишь. После еды, мы счастливые, будто пьяные, стали петь песни, впервые за все время путешествия. Кто-то шикнул, мол, не мешайте людям работать, но нас успокоили сами работники конторы, они сказали, что вы очень красиво поете, сибиряки, пойте на здоровье. И мы пели. Меня с Марусей увез в свое отделение бригадир Василий Автономович, поселил у себя дома, стопил баньку, накормил. Первое время мы никак не могли насытиться, даже неудобно было перед хозяйкой. Кормили хорошо: в день булка хлеба, каша из пшена, галушки и т.д. Работала я на тракторе с напарником мужчиной и с работой справлялась хорошо, т.к. напарник сам присматривал за трактором, ремонтировал, проходил профилактический уход. Незаметно пролетела весна, наступила уборочная пора: убрали пшеницу, подсолнечник.
Как-то с Марусей пошли на рынок в Ершов, и по дороге увидели большие полосатые тыквы лежат и так их много и никого нет. Мы решили попробовать их, и взяли по два, но один упал, разбился, а второй мы едим и удивляемся что тыквы такие сочные и сладкие. Мы впервые в жизни пробовали арбузы и не заметили, как на велосипеде к нам подъехал сторож, и вместо Ершова мы оказались в конторе. Сторож требовал, чтобы нас наказали, возмущался, пока не вышла председатель совхоза и не успокоила его, а нас отпустила с Богом. Она сказала сторожу: «Это же сибиряки, они немцев от Москвы отогнали! А арбузы видят впервые в жизни, пусть едят, не наказывать их нужно, а накормить арбузами». И так нас захлестнула гордость за то, что мы сибирячки, забыли обиду на сторожа и свой стыд за недавнее происшествие. Да, действительно, благодаря сибирским дивизиям враг от Москвы был отброшен, и судьба страны была решена в пользу народа.
Закончилась уборочная, работы на полях уже не было, технику отогнали в мастерские на ремонт и мы с Марусей затосковали по дому. Казалось бы чего нам не хватает? Нас одели в гимнастерки, дали платье военного образца, хорошо кормили, парни за нами ухаживали, хоть в одежде мы уступали местным красавицам. Они носили шелковые кофты, юбки из креп-жоржета, туфли лаковые, а мы в солдатской форме, сапоги-бродни уже сносились, босиком и на работе и на гулянке, а парни все вокруг нас, приглашают, дескать, пойдем, сибирячки погуляем. Правда природа там Сибири уступала, куда ни глянь всюду степь, ни леска, ни деревца, избы-мазанки, три дома деревянных, вода в арыках, земледелие поливное, но особенно доставали суховеи - ветры и пыльные бури. Сердце стосковалось по сибирским просторам, лесам и рекам, по жаркам, да и что греха таить, по ребятам-сибирякам, по семье, подругам, да и просто по дому. Знали, что ждет нас жизнь в впроголодь, тяжелый труд, но ничего с собой поделать не могли, рвались домой. Бригадир уговаривал остаться до отчетного собрания, чтобы мы могли получить и увезти с собой заработанное зерно, но мы и слушать не хотели. Что? Еще два-три месяца? Нет! Нет! Мы едем домой. И тогда парторг дал нам 2 булки хлеба и сказал: «Идите на рынок и обменяйте хлеб на обувь». Мы с Марусей так и сделали, купили себе тапочки и юбку. В совхозе нам выписали командировочные, выдали продукты: по пуду муки, яйца, пшено, масло и многое другое, купили билеты на поезд и отправили домой.
Провожал меня друг, тракторист Фадеев Валентин, просил писать письма, но видно не судьба нам была больше встретиться, т.к. я, вернувшись домой, вскоре вышла замуж, таким образом, обезопасив себя от повторной командировки в никуда, еще одно такое путешествие я бы уже не выдержала. Вернулись мы быстрее, чем ехали туда, т.к. возвращались каждый самостоятельно, эшелона не собирали, трактора остались в хозяйствах Саратовской области. Не знаю, на сколько мы ускорили разгром врага, но нашу жизнь эта поездка перевернула.
Возвращалась я в октябре 1944 года, на одной из станций нужно было сделать пересадку в другой поезд, но оказалось, что это невозможно. Пришлось разгрузить вагон соли, только тогда начальник вокзала устроил нас в вагон поезда, в котором грузины ехали на работу в Сибирь. Там я заразилась тифом, вернулась в Тумаково и еще пошла на работу пешком замерять поля. Вечером слегла, бабушка вызвала врача и меня отвезли в Ирбейскую больницу и там я отлежала 41 день. После болезни на трактор я не пошла, работала на разных работах. Но эта командировка в Ростов на посевную стала для меня переломным моментом от молодости в зрелую жизнь.
Литература.
1. Андюсев Б.Е. Сибирское краеведение, Красноярск, 1999 г.
/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»