Лёвина Роза Михайловна, 9класс. 663660 Красноярский край, Ирбейский район, п.Степановка .Степановская средняя общеобразовательная школа.
Научный руководитель: Оберман Виктор Яковлевич.
2005.
В п. Степановка во время Великой Отечественной войны были сосланы 11 семей репрессированных немцев, вместе с членами семей их численность составляла 49 человек (О моих земляках, стр. 57). В основном это были бывшие жители Республики Немцев Поволжья, переселение и депортация которых осуществлялась на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР «О выселении немцев из районов Поволжья» от 28августа 1941 года. В течение сентября-октября было выслано 446480 немцев. До конца 1942 из всех регионов депортировано 799459 немцев. (Наказанный народ, стр.100).
По нашему Ирбейскому району была расселена 291 семья с общей численностью 1263 чел. ( О моих земляках, стр. 58.) Среди выселенных была и семья Леонгардта Александра Иоганновича с женой Лидией Филипповной и детьми: Марией-1930 г. рождения, Александром-1931 г., Владимиром-1935 г., Робертом-1939 г., Виктором-1941 г. Из них Роберт Александрович-это мой дедушка. Мария Александровна в 1949 году выйдет замуж за выселенца Обермана Якова Карловича. Ниже я попытаюсь изобразить свою родословную. А сейчас речь пойдёт о Якове Карловиче, проживающем в нашем посёлке почти 60 лет (Приложение 1).
Оберман Я.К. родился 16 января 1926 года в семье крестьянина в Запорожской области в Куйбышевском районе, село Мирское. Родители, отец и мать, работали в колхозе. Отца звали Карл Иванович, мать Эмилия Петровна работала в детском саде. Родители были уже старые, дедушку и бабушку Яков Карлович не помнит. «У нас в семье было двое дочерей, и мы два сына: я и Иван. У батьки детей было много. У матери муж погиб во время Гражданской войны, воевал за красных. Она потом вторично вышла замуж за Карла Обермана. Дочери были от первого мужа, мы с Иваном от Карла Ивановича. Нас было четверо. Впоследствии судьба нас разбросает».
Яша Оберман поступил в соседнем селе в школу. Учёба давалась ему легко. Судя по тому, что он закончил 7 классов, семья его имела возможность для обучения сына. Преподавание велось на немецком языке, изучали и второй язык украинский. Надо полагать, если обучение велось на немецком языке, значит, это был родной язык. Это могло быть в том случае, если село было немецкое. Например, сестра Якова была замужем за «хохлом», но все говорили на немецком. Все поселения вокруг были по номерам, село, где жил дедушка Яша, имело № 11, рядом были № 9, №10, 2, 6, 7, 8. На вопрос была ли в школе пионерская организация, ответ Яков Карлович дал отрицательный, он не припомнит такого. « Немецкий крестьянин… никак не поддерживает усилия по привлечению деревенской молодёжи в пионеры и в комсомол. Молодые показывают пальцем на тех, кто участвует в пионерском движении». (Наказанный народ, стр. 30). Государство, вероятно, давало послабление в политических вопросах с целью сгладить возможные конфликты, ибо немецкое население не желало активно участвовать в политической жизни. Здесь сильны были семейные традиции, большинство были верующие. Они больше любили хорошо трудиться, развивать своё хозяйство. В школе Яков сидел за одной партой с Евгением Оберманом 1923 года рождения, племянником, ниже мы расскажем немного о его судьбе. Евгений имел хорошие художественные способности. Станет впоследствии учителем рисования, труда, художником. В настоящее время проживает в Германии. В 1939 году все предметы в школе были переведены на русский язык, остался урок немецкого языка и урок украинского языка . «Было очень трудно «балакать» на украинском языке . Учитель был чистый украинец ,он и преподавал на чистом .Сначала было ни то, ни сё, но постепенно научились».
Район Куйбышевский раньше назывался Люксембургский, это подтверждает моё предположение, что сёла были немецкие. Яков Карлович говорит, что на родине каждое село имело номера. И здесь в Сибири лагерные пункты тоже имели номера, например, № 5, 7, 20 –так назывались командировки, где содержалось 150-250 заключённых, работающих на лесоповале .Эти названия : «пятое» , «седьмое» , «двадцатое» сохранились до сего дня .Их используют в своём лексиконе рыбаки, таёжники, охотники, лесозаготовители .
Ещё до окончания школы Яша Оберман принимал участие в летних колхозных работах, все дети с восьми - десяти лет уже выходили на поля и оказывали посильную помощь взрослым «Помню первый случай, когда меня бригадир позвал на поле. Моя задача состояла в том, чтобы управлять парой лошадей. Я сидел верхом на коне, в руках поводья. А взрослый сидел на самоскидке - такое устройство с лопастями, как крылья. Оно сбрасывало снопы. Я очень устал, болели ноги, да и от сидения на седле сильно натер одно место. Когда остановились отдохнуть, бригадир сел и закурил. А я думаю, как же мне уйти домой. Пришлось мне притвориться, что у меня заболел живот, и бригадир отпустил меня в село домой. Пришлось схитрить. Было мне тогда лет 7-8. И так каждое лето на каникулах мы работали в колхозе».
Сельский уклад жизни и до коллективизации, во все времена, требовал участия детей. Что этим достигалось? С одной стороны, содействие, помощь. С другой стороны, воспитывалось трудолюбие. Мальчик в совместном труде с взрослыми к окончанию 7 летней школы умел выполнять многие трудовые операции. И хотя неохота было рано утром вставать, а бригадир каждое утро обходил дома колхозников и зазывал на работу, Яше приходилось преодолевать себя, идти на работу. И хотя уставал, ныли руки и спина, он знал, что дома, если он будет отказываться или отлынивать от работы, его не будут приветствовать за это, дома скажут: надо работать. Тогда мать скажет несколько ласковых или похвальных слов. И мальчик закалялся в труде, становился выносливым, пробуждалось чувство ответственности, появлялась совесть. А в свободное время играл с друзьями. Постепенно Яков Карлович привык к колхозной работе. К 1940 году, когда он закончил 7-летку, умел обращаться с лошадьми, запрягать, распрягать, ухаживать. Это всё ему пригодится впоследствии, когда жизнь его семьи круто изменится, и он попадет в совершенно новые, более суровые, во многом трагичные условия жизни. Трудолюбие, привитое с детства, останется с ним на всю жизнь. И сегодня, когда Якову Карловичу почти 79 лет, он весь в труде.
«После окончания школы пошел я за характеристикой. До школы было примерно 3 километра. И там была неполная средняя школа, значит, 7 классов там было. А по пути было поле с подсолнухами. А их обрабатывали уже тракторами ХТЗ (Харьковский тракторный завод). Так-то на конях обрабатывали, также мне приходилось. Это мы делали прополку. Ну, значит, смотрю, девки, мои одноклассницы, бегут прямо к трактору сюда. Видят, что я там сижу. Прибежали, дали мне характеристику, и передали подарок – ручку автоматическую, с чернилами. Тогда это была большая награда, что ты! Таким образом, я начал уже свою трудовую деятельность, постоянно уже». Работал юный Яков на тракторном прицепе, пахали, сеяли, культивировали, и, наверно, в мыслях у парня никогда не появлялось, что он в будущем будет лесорубом, что вся жизнь будет связана с лесным хозяйством. И здесь он тоже станет первоклассным специалистом своего дела. Осенью молодому колхознику дали пару коней. Одного коня звали «Цыган», а другого почему-то звали «Хильченко». И на этих конях пришлось выполнять любые работы. А задания давал колхозный бригадир.
Мирный труд колхозников был прерван начавшейся войной. « В июне 1941 года – война. Ну, что, в поселке уже вечером никакого света, деревня была глухая. Электричества никакого не было, освещались керосиновыми лампами. Ну, вот, это прошло, значит, с 22 июня дней 10, а в начале июля нас заграбастали всех, всех трудоспособных. А раз ты колхозник, куда всех, туда и нас, подростков. Загрузили нас в большие арбы, в которых возили снопы, зерно, чтобы увезти нас к Днепру. Ехать надо было часов 6 – 7, наверное. Это больше 60 км. Народу было очень много там. Не только наш поселок, а все прибрежные районы мобилизовывались на копку траншей. Место там было более менее ровное. Сколько видит глаз – все кишит народом. Это все люди. Траншея была глубиной 3 м, а с той стороны, откуда танк идет – уклон на 7 метров(Приложение 2). Вот танк зайдет, если, упрется в эту стену, уже есть преграда. Прямо так не выедет. Но очевидцы – военные – говорят, что они приспосабливались: загонят один танк к стенке, а остальные шуруют через него и проходят. Землю с траншеи мы выбрасывали на нашу сторону. 18 сентября приехал военком и вручал повестки мужикам, годным на фронт. Вот отсюда и забрали моего племянника Евгения Обермана. И с тех пор мы не виделись, прошло уже 63 года. Брали до 1925 года рождения, их угнали, а я 26 год, я остался там в этих окопах. Осталось нас здесь немного. Конечно, больше было девчонок. Руководство почему-то разошлось. И мы уже где-то в начале октября пришли домой».
Эта часть воспоминаний свидетельствует о том, что до войны во многих селах Запорожья не было электричества. Можно себе представить насколько это было неудобно для жизни людей, для обучения подростков. И хотя на Украине уже была построена Днепрогэс, но до сельских районов электрификация не дошла. Нам сегодня иногда, очень редко, приходится пользоваться керосиновыми лампами, в экстренных случаях, когда авария на линии, или отключат свет для ремонта столбов. И я ощущаю от этого огромное неудобство. Тогда удивляешься, как в прежние времена обходились без электричества? Чем занимались зимними вечерами? Как по утрам управлялись с хозяйством? Кажется, наступил первобытный строй. И только есть для учащихся одна маленькая радость, можно не выучить урок и сослаться на уважительную причину. Так что керосиновая лампа или, на худой конец, свечи по-прежнему есть в каждом доме. А у многих у нас есть компьютеры, в школе тоже есть, - а дома в кладовке или чулане лампа. Компьютер и лампа, любопытное сосуществование! Но это необходимость.
Почему в деревне вечером не зажигали огней? В записи Яков Карлович не объясняет этого, но могу предположить. Это происходило по причине светомаскировки, фронт всё ближе приближался к родине нашего героя. И хотя здесь не было военных объектов, все соблюдали правила военного времени. Во время строительства оборонительных сооружений работники, в том числе и Яков Оберман, жили в специально вырытых окопах. Они устраивались зигзагами, а там, где работали, строили как бы небольшое бомбоубежище. Питались из общего котла. Вся работа контролировалась военными. Кругом всё было замаскировано, но в садах, в лесах укрывались военные. Они приходили, требовали работать световой день. Предупреждали, что если кто убежит, то того будет судить военный трибунал. Молодёжь еще не совсем понимала, что такое трибунал, но обстановка была напряжённая, и подростки трудились наравне с взрослыми
А 3 октября жителям села Мирское объявили о том, что в течение 24 часов им необходимо собраться, что их будут выселять(Приложение 3). « Мы приготовились, вынуждены были зарезать кабана, хохлы помогли засолить сало, до этого мы не солили сало. Насолили прямо в мешке, собрали в дорогу сухарей. 4 октября вечером к каждому дому подошла повозка, туда мы погрузили свои вещи, продукты, разрешили взять самое необходимое, а остальное всё бросили. Правда, дали такую бумагу с описью оставленного имущества, но никто ею не воспользовался. Погрузили нас на повозки и увезли на станцию Розовка за 12 км от нас. Мы были с братом Иваном, сестра Оля (старшая) с дочкой Лидой, отец наш в 1940 году, когда умерла мать, был уже старый, мы пожили с отцом, но нам было тяжело за ним ухаживать, и он ушёл к своей дочери. А когда уезжали, то все попали в разные вагоны. 6-го утром рано со станции тронулся состав, это был целый эшелон людей. Это были немцы, но были семьи и смешанные, например, муж-немец, жена-русская или украинка и наоборот, их тоже всех ссылали и детей.
Везли нас в «скотских» вагонах, в один вагон загружали 120 человек. Спали, кто на чём приспособится. Первое время было очень туго, но потом мы приспособились. Начали по станциям нырять по вагонам во время остановок. Отрывали от нар доски и в своём вагоне устраивали вторые полки. Молодёжь разместилась наверху, а старики внизу. Таким образом, мы ехали. Кормёжки никакой не было. На одной станции уже в Сибири как-то один раз принесли чай. А больше ничего. А в туалет бегали на станциях, как только остановка, бегут кто куда». С 6 октября 1941 года по 6 ноября эшелон с репрессированными находился в пути, наконец, прибыл в Новосибирскую область на станцию «Промышленная». Братья Яша и Ваня 15-16 летние парни с сестрой Ольгой Циммер (она была от другого отца), с маленьким ребёнком, выдержав дорожные испытания, попали в Сибирь. Целый месяц они были в дороге. В наше время на этот путь ушло, быть может, 2-3 суток. А тогда…, хорошо ещё, что зима не вступила в полную силу, хотя ноябрь в Сибири - это уже зима. Уже по дороге на станциях находили кирпичи, раскладывали костёр, чтобы согреться или сварить кипяток. Больше всего варили мамалыгу, в кипячёную воду насыпали муки, всё размешивали и ели. Это была основная еда. «В пути следования немцы должны были бесплатно два раза в сутки получать горячую пищу и 500 г хлеба на человека» (Наказанный народ, стр. 119). На самом деле их не кормили.
В поезде один вагон был занят военными, которые охраняли ссыльных. Но особых проверок не проводилось, так как «вроде оттуда бежать особо некуда, куда бежать?» Люди были очень напуганы. Когда состав отправляли, уже доносилась канонада. Причём, куда везли, никто не знал, были разговоры, что везут на юг, но, когда доехали до Харькова, свернули на восток. До людей стало доходить, что их везут в Сибирь. По пути приходилось наблюдать жуткие картины: разбитые, обгоревшие, после бомбёжки вагоны, изуродованные трупы людей, «смотришь, там висят одни тряпки, даже кости эти женские висят». Разбомбленные вагоны лежали под откосом, и, если любознательные подростки пытались на остановках выйти посмотреть, то военные не выпускали, приказывали: «сидите в своём вагоне». Однажды наблюдали, как горел целый состав. Однажды и над ними пролетел самолёт. Данный отрывок воспоминаний показывает, что государство, переселяя целые народы, практически не проявляло о них никакой заботы: люди теряли нажитое добро, им не объясняли, куда их везут, условия перевозки были очень тяжёлые и т.д.
На станции Промышленной переселенцев встречали представители колхозов. «Выбрали нас 5 семей и пешком отправили в деревушку под названием Свободка, которая находилась за 18 км, от станции. А 7 ноября поднялись – всё белым-бело, за ночь выпал снег. Мы были в своих ботинках, у себя на родине мы не знали, что такое валенки. Так нас встретила Сибирь. Поселили нас у одной бабки, муж которой был на фронте. У неё было двое сыновей, они были чуть меньше меня, лет по 12-13. А как только мы появились в этом селе, сразу сборище собирается, на нас посмотреть, может мы с рогами, приехали! Пацаны слышат, что взрослые говорят и нет-нет, да и крикнут что-нибудь вроде «фашист» и другое оскорбительное. Это надо было всё пережить, перенести». Встреча немцев на сибирской земле везде проходила по одному сценарию. Сибиряки дружно выходили посмотреть на новых пришельцев. Первоначальное отношение к ссыльным было враждебное. Это объясняется вполне естественно - война шла с Германией, с немцами, ненависть к фашистам переходила на ненависть к российским немцам. И, как вспоминает Яков Карлович, это надо было пережить.
Подростку Яше женщина, которая их приютила, показалась «бабкой». Но думаю, что если у неё было двое детей, да муж на фронте, это была просто взрослая женщина. На новом месте приезжим пришлось сразу включаться в трудовую деятельность. Так же, как и на родине, Яшу ждали колхозные работы, в том числе и на хорошо знакомых ему лошадях. С одной разницей, у себя в Запорожье не было такой зимы, надо было выживать в условиях холода. Так же бригадир назначал новичков на разные работы, возить дрова, сено. Весной ходил коногоном, трудился, не покладая рук, брат Иван трудился, сестра Ольга… Цель была одна: «лишь бы горбушку давали, лишь бы паёк какой-нибудь дали». Жить было голодно. Так прошёл 1941 и 1942 год.
А тут-новое испытание. Однажды в сентябре 1942 года Яша заметил, что бригадир взял себе со склада зерна. Парень, а ему шёл уже 17 год, сунул себе 1-2 кг зерна за пазуху, считая, что раз это можно сделать бригадиру, то и ему можно. Чтобы поддержать семью, Яков вынужден был совершить кражу. И тот же бригадир, уж неизвестно по каким мотивам выдал юношу милиции. На парня завели уголовное дело. Пришла одна повестка, председатель колхоза сказал, пока не езжай. Возможно, ему нужны были рабочие руки. Возможно, думал, что дело прекратят. На вторую повестку реакция была аналогичной. Только с получением третьей повестки, председатель направил Якова в милицию. « Дело шло к Новому году. Он мне говорит, собирайся, поедем. Как раз на Новый год, 43, он подъехал вечером 1 января. И мы на коне поехали за 30 км, там ночевали. И утром рано поехали дальше до станции Подунская, есть такая. Там состоялся этот суд. А он мне всё время говорил: ты не переживай, не бойся, ничего не будет. Может быть, только в колхозе отработаешь. Ну, я и не беспокоился. 2 января состоялся суд. 2 года. Вот и всё. Меня оставили в сельском совете, я здесь на стульях около печки устроился. Никого не было, мысли сбежать тоже не было, а куда бежать? Не знаешь ни выхода, ни захода. Уже часов в 8 заходит женщина, говорит, собирайся, поедем. Ну, вот, поехали мы на станцию Промышленная, в КПЗ. Там в КПЗ пробыл ночь.
На следующий день отправляют в Новосибирскую тюрьму. Здесь я пробыл почти 2 месяца. 25 февраля я попал на этап. И нас отправили в Горную Шорию. Здесь был лагерь, настоящий лагерь, да ещё какой лагерь там был!(Приложение 4, п.18) Людей возили, возили, возили… Умирали… Война, кто на человека там смотрит? Кормили черемшёй. Свекольный лист топчут в больших чанах свои же ,зеки, и этим кормили этих людей. Половина, наверно, здесь и осталась…Работали на каменном карьере. Взрывали камни днём во время обеденного перерыва, люди все прячутся в укрытии, а взрывники рвут этот камень. А потом возим на транспортёр, сгружаем в вагонетки, а там камень надо расколотить на мелкие кусочки не более 5 см. Били кувалдами. Дело было осенью, шёл целый день дождь, целый день бил камни. Когда пришли вечером в барак, были насквозь мокрые. Постелей не было. Всё, что было на тебе, это и была постель. Фуфайка, бушлат, что нам давали, а на ноги давали ботинки, их прозвали ЧТЗ, ботинки под голову, фуфайку через голову, поспишь… ЧТЗ - это такие ботинки с кордовой подошвой и верхом. Я простыл, заболел, чуть коньки не откинул. Но всё же сумел выкарабкаться. Попал в санчасть, доктор мне помог».
В этой части рассказа любопытная деталь, председатель колхоза только с приходом третьей повестки везёт Обермана в суд. С чего бы это? Ведь идёт война, дисциплина военная. Но, видимо, руководитель хозяйства не первого Якова отвозил в суд. Знал, что до трёх раз его не привлекут самого к ответственности. Этим он дал парню возможность побыть некоторое время на воле, а для колхоза использовал несколько месяцев молодые рабочие руки. Тут мы узнаем, как «хорошо» кормили в лагере, узнаем, где использовался труд заключённых. Кроме лесоповала, о чём я знаю по нашей местной истории, трудились ещё в каменоломнях. Моё внимание привлекло ЧТЗ, я обратилась к учителю истории за разъяснением. Скорей всего это означает Челябинский тракторный завод. Но почему заключённые так назвали свою обувь? Может быть потому, что в такой обуви можно ходить по грязи, как трактор проходит? Может потому, что у них большая проходимость? Можно только удивляться народной мудрости в таком вопросе, как давать прозвища, разные наименования… ЧТЗ, скорей шуточное название, значит люди, попав в трудную ситуацию, оставались людьми, если они находили силы для шуток.
Так прошло 2 года. 2 января 1945 года почти девятнадцатилетним парнем Яков Оберман ожидает освобождения из лагеря. Долго ждал Яша, что его вызовут в КВЧ (культурно-воспитательная часть), и сообщат радостную весть. Но его долго не вызывают, вскоре он сам пошёл в КВЧ и поинтересовался своим делом. Ответ был безрадостный: будешь оставаться здесь до особого распоряжения. Яков, конечно, расстроился, вроде бы отбыл наказание, но свободы не видать. И пришлось ожидать решения своей судьбы до 25 апреля 45 года, то есть почти четыре месяца. Особого распоряжения ждали ещё двое мужчин и двое женщин. Им была дана команда: собираться и ехать в город Канск. «И поняли мы, что наше дело такое, куда нас пошлют, туда и пойдешь »(Приложение 3).
«И вот мы поехали. Приехали в Канск 1 мая утром. Солнечное утро такое. Ну, и она с нами пошла. Опять же в Канске эта зона большая, проходная, всё тот же лагерь. Думаю, ну, наверное, ещё добавят. Ну, там записали, переписали, что там писали, чёрт его знает. Факт, тот, что, ну, теперь, говорит, пойдёмте. Вышли из этой проходной, и показывает: стоит эта избушка, а рядом, там недалеко от зоны стоит. Вот идите, там живут ваши трудармейцы. «Трудармия представляла собой систему рабочих формирований (отрядов, колонн, бригад), сочетавших в себе элементы военной организации, лагерного режима содержания и производственной деятельности. (Наказанный народ, стр. 123)». Пошли мы туда, и новое обмундирование получили. С 3 мая 45 года я находился в трудармии (Приложение 5а). И пошла жизнь трудармейская. Мы жили в зонах, огороженных колючей проволокой с вооружённой охраной. В Канске пробыл я до августа месяца, здесь я на конпарк попал, конюхом был до июля месяца. В июле собирают нас на сплав. И меня направляют на Стрелку, что в Ирбейском районе. Сюда нас привезли на зачистку леса. С этой зачисткой мы прошли со Стрелки до устья Кунгуса. Уже наступил август. Зачистка – значит, очистить русла и берега от брёвен и направить их вниз по течению. Прошли мы километров 20 по речке. Приехал Даниил Иванович Винник, он был мастером Степановского участка. Приехал с Кондратом Функом. Приехали на лошадях. Выбрали они из нас 4 человека. И я попал. Искали, кто уже, что умеет делать по лесу, вот я и попал. И мы утром тронулись, Винник сел на бричку, а мы четверо пешком. Ну, где–то с горки и мы подсаживались на повозку. Вещей-то у нас, что там было! Ехали до Стрелки, потом до Агула, Минушка, Галунка, Романовка, Старики, Соболевка (Приложение 5). Это мы за день протопали. В августе день-то длинный. На Соболевке под горой устроили ночлег. Винник на конях поехал дальше. Думаем, куда ж он на ночь едет. А он переехал вброд речку и в Степановку. На Соболевке домов уже не было, кое-где столбы стояли, ограды… Мы разожгли костёр, поужинали, что было, на берегу сваи были забиты, сваи и в костёр пошли, кое-кто даже подгорел. Утром проснулись, что теперь, все были новички. А Кондрат уже бывал тут. Он повёл нас в Степановку. Погода было хорошая. Рвали ягоды. Слышим, поёт Винник, Данила Иванович плывёт на лодке. Подплыл, сложили сумки, Кондрат за шест, и Винник с ним. А мы четверо пошли по указанной тропе. Шли и шли, шли и шли. Вышли к дому первому, кругом никого, только высокие пни. Дальше увидели дорогу, началась деревня».
Вот таким путём попал Яков Карлович в деревню Степановку и почти 60 лет живёт со своей семьёй. И работает. Не закончил ни училищ, ни курсов, но умеет работать. На родине освоил сельские специальности, в лагере - кувалду, здесь лесосплав, валку деревьев и другое. И везде тяжелый физический труд.
С 1945 года за сосланными особого контроля не было. А затем необходимо было ежемесячно, иногда реже, смотря по обстоятельствам, отмечаться у офицера спецкомендатуры, то есть расписаться, что ты находишься на месте. Выезжать за пределы района никто не имел права. «Спецпереселенцы не имеют права без разрешения… спецкомендатуры НКВД отлучаться за пределы района расселения… обязаны в 3-дневный срок сообщать… о всех изменениях, происшедших в составе семьи…». (Сборник законодательных и нормативных актов. Москва, 1993, стр. 113). Такой надзор ущемлял права гражданина, но приходилось подчиняться. Сосланные стали полусвободные, свободно можно было трудиться, свободно можно было оставаться полуголодным, свободно оставаться со своими мыслями наедине и перемещаться по объектам работы.
Главный вид работы это сплав, «Сплавные работы велись с весны до поздней осени, а в зимнее время мы строили дамбы. (Гидротехническое сооружение, аналогичное по устройству земляной плотине, стр. 310, Новый энциклопедический словарь, Москва, 2002. НЭС). Остатки дамб можно встретить на реке ещё сегодня, правда, они уже заросли.
Дамбы строили на тот случай, чтобы лес по большей воде не заносило в протоки и в низины. А если разнесёт, его надо вытащить потом. И это оправдало себя. В последствии все говорили, что эта была идея правильная. Руководил строительством дамб начальник ОЛП, были свои главные инженеры, мастера. Всё делали вручную, топор и пила были главные инструменты». Обращает внимание на себя тот факт, что Яков Карлович больше рассказывает о производственных делах, чем о быте, о личной жизни, об увлечениях… «Эту привычку к труду благородную» он унаследовал от своих родителей, эта привычка у него в сознании с детства. Как российский немец он выполнял всё точно и аккуратно. Раз он попал в новые условия, он учился всему, что необходимо было уметь делать на сплаве. Он научился строить дамбы. Строилась она следующим образом.
Исходя из анализа предыдущего сплава, составлялся план участков, подлежащих укреплению. В зимний период на льду ставились «козлины»- бревно до 5 метров с двумя ножками. Во льду прорубались лунки, куда опускались ножки, чтобы достали до дна, для устойчивости «козлины». Расстояние между ними составляло 3-5 метров. Иногда, если здесь был большой напор воды, между «козлинами» дополнительно забивались сваи. Это 2-3 метровые столбы, не очень толстые, из тальника, заостренные снизу с трёх сторон. Почему с трёх, а не с четырёх? Мой собеседник объяснил, что столб с тремя гранями труднее расшатывался под воздействием внешних сил, труднее выдавливался из почвы при её промерзании и оттаивании. Затем сплавщики накладывали перпендикулярно руслу кустарник, хворост длиной 3-4 метра вершинками от берега высотой до человеческого роста или ниже, смотря по высоте берегов. Сверху на кустарник затягивались хлысты и стягивались между собой проволокой. Такое искусственное сооружение при таянии льда оседало на берег, замывалось песком, мусором, заиливалось. Придавленное хлыстами, оно превращалось в преграду для сплавляемого леса, который, ударившись о дамбу, двигался дальше по руслу. Кстати, здесь я узнала об интересном самодельном устройстве под названием «баба» или «бабка», с помощью которой забивали сваи. (Деревянная болванка для ручной забивки свай. НЭС, стр. 82). «Бабу» изготавливали из топляка, а это обычно была лиственница, полежав в воде, она становилась очень прочной и тяжелой. Отпиливали чурку, чтобы могли поднять 4 человека, забивали четыре скобы вертикально (Приложение 6). По команде бригадира поднимали «бабку» и ударяли по свае. Здесь нужна была слаженная работа, никто не мог спрятаться за спину товарища. Так в совместном труде при скудном питании и выполняли сплавщики свои нормы, планы, задания… А дамбы? Они служили десятки лет. За счет их создания выросла скорость сплава. И уже последующие годы сплавщикам было легче работать. Кроме того, дамба, сооруженная выше деревни, защищала ее в случае большого паводка от наводнения. Таким образом, сплавщиком Яков Карлович трудился с 1945 года по 1953. Оторванный от родной Украины, заброшенный волей судьбы, а точнее правительственным указом, в сибирские дали, он сумел приспособиться к суровому климату, освоить лесные специальности вжиться в новый трудовой коллектив, усвоить особенности сибирского характера, довольно грамотно освоить русский язык… В сохранившихся документах я увидела прекрасный почерк моего героя. И что любопытно, в записи очень редко, но проскакивают ругательные слова типа «б…ь», «бляцкий рот». Став сибиряком, Яков Карлович воспринял и неотъемлемую часть разговорного жанра – маты, правда, в очень редких случаях. У нас и сегодня мужчины, да и многие женщины матерятся просто заправски.
Вернемся к сплаву. « По реке сильно не разбежишься, поэтому нам приходилось строить сплавные бараки, на которых мы сплавлялись(Приложение 7). Барак строили зимой на берегу реки. Длина его составляла 30 метров, ширина 17 м. Сначала строили плот из ошкуренных бревен сосны. Чтобы скрепить его, выпиливали и вырубали такие гнезда, постепенно сужающиеся к концу. Туда забивали специальные шпонки из ели, так как ель не хрупкая и не боится сырости. Вот такую шпонку подтесали, подогнали как надо и забивали. Мы с товарищем по фамилии Ной ходили, специально выбирали такие ели. У шпонки затесывали 3 стороны: снизу и с боков, как у трапеции, она получалась в виде клина и не позволяла бревнам раздвигаться в стороны. Чтобы забить шпонку, ставили небольшую козлину, подвешивали «бабу» метровой длины из комля лиственницы, потом раскачивали и ударяли по шпонке. Вот таким образом забивали шпонки. А их было штук 15, забивали примерно через 2 метра. Потом на этом плоту раскладывают, как говорят, нижнее основание. Значит эти – поперечки кладут, пол настелют, делают каркас из бруса, а стены и крышу из досок. Внутри на обе стороны были нары: нижние и верхние. По концам были двери, две двери. Впереди и в конце плота метра по 4 было место для установки весел. На поперечном бревне ближе к краю вырубали специальные гнезда, куда вставляли эти весла, два впереди и два позади. Когда столкнем барак на воду, впереди станет по два человека на весло и сзади, и управляют. Если течение быстрое и повороты крутые, люди добавлялись. Плот сталкивали на воду вагами, снизу подкладывали лаги и под команду «раз-два, раз-два» толкали, все вручную. Если плывем, а впереди корч, надо срочно «отбиваться», тогда, кто свободен, помогали рулевым. Бывало, что и на мель садились, тогда приходилось сталкивать. Один раз в Стариках стояли, а после зачистки, когда лес пройдет, подпор воды меньше, вода сразу падает. Мы вечером меленько ниже прогнали, а утром смотрим, сидим на мели, не рассчитали. Нас было 4 пары, мы вечером еще нашли троса и ворот такой деревянный. (Простейшая грузоподъёмная машина, состоящая из барабана с ручным приводом и каната или цепи, навиваемых на барабан. НЭС стр. 211). Это чурка с отверстиями, туда вставили палки (Приложение 6). Потом крутили ворот, трос наматывался и стягивали плот с мели. А основной народ с обратной стороны помогали вагами.
В каждом бараке была одна чугунная печка, иногда их еще можно встретить в деревне сегодня. Столов не было, каждый кушал на своих нарах. Один барак был барак-кухня. Там и коптилка была, кладовка для продуктов. А полбарака занимало начальство. Всех бараков было 3-4, тут размещалось 300 человек. В 45 году тут еще были девки – немки, у них тоже была бригада, мужики лес катают, и они тоже катают. И по воде бродят, как и мы. И бродили без сапог, сапоги – были босые ноги. А давали ботинки, это были японские кирзовые ботинки. Они были «БУ», от японцев достались. Нам, дуракам, дали, мы и потопали. В обед немного, разумеется, просушишься, и опять вперед». Так работал Яков Карлович. Обращает на себя внимание такое сибирское изобретение, как сплавной барак. Он на полгода становился для сплавщиков и домом, и общежитием. Здесь создавались хотя бы минимальные условия для жизни и работы. Были нары, была печь, была кухня.…Но прожить 8 лет на сплаву, из них считай 4 года полностью в бараке - это тоже немного похоже на лагерь, хотя и без охраны. Так они работали. Здесь были не только немцы, были русские, украинцы, молдаване, литовцы… В этом рассказе упоминается вновь хороший помощник-«баба», т.е механизации никакой не было. Ни моторных лодок, ни катеров, ни тракторов, ни бензопил - всё вручную и с помощью простейших приспособлений. А сплавлять приходились сотни тысяч кубометров леса. Например, в 1948 году к сплаву было приготовлено всего 300 тысяч кубических метров леса. Впечатляет сообщение о том, что на сплаву использовался женский труд. Государство не щадило своих женщин, воспетых в литературе и искусстве 19 века. В ХХ веке делали революции, участвовали в войне и … сплавляли лес. Так было. Интересен факт использования японских ботинок. Выходит, своей обуви не хватало. Откуда эти ботинки? Вероятно, после разгрома Японии в 1945 году ботинки оказались в числе захваченных трофеев. И очень своевременно пригодились нашим сплавщикам. Что такое «БУ» - бывшие в употреблении, об этом я недавно услышала, когда в школе установили «беушные» мониторы в компьютерном классе.
Пока Яков Карлович не высказывается об отношении к нему и его товарищам государства, пока не раскрывает взаимоотношения между национальностями. Ведь немцев здесь было много, они понимали друг друга, да им и некогда было заниматься национальным вопросом, всем надо было работать. Разговаривать на родном языке было неудобно, что могли подумать другие? Петь немецкие песни - предосудительно, не поймут. Поэтому говорили на русском, и только в семье вспоминали родной язык. Словом, стеснялись своей культуры, постепенно забывали её.
Для тяжёлого физического труда необходимо было хорошее питание. Как питались сплавщики? «На кухне был большой котёл. Они привозят паёк, они кашеварили эту баланду. Овсяная каша надоела, была. Не только каша, но и суп овсяный был. Это была такая овсяная крупа, самая ходовая. Жира там, наверно, и не было. Был паёк, выработал норму, получишь паёк. Всё зависело от процента выработки, уже не помню, сколько граммов хлеба давали за какие проценты. «Пайка» могла составлять 950 грамм, 750 грамм. В столовой варили картошку, иногда была рыба, мяса что-то не припомню. Иногда в котёл и мыши попадали. Однажды меня назначили поваром, это было в 1946 году. Нашли повара! Видят же, кто что умеет. Котелок всегда в чистоте держал. Поел, побежишь на берег, и раз, и раз, подраил его. Ну, вот, значит: вари, вари. Я не хотел, говорю, какой я повар. Ну, ладно. Варить-то где? На берегу выкопал яму, чтоб как раз вошёл туда котёл чугунный, большой такой. Топка была в земле, ну, и вот, к вечеру надо готовить и кочегарить. Я всё приготовил, надо было только крупу опустить. Котёл был закрытый. И всё равно какая-то зараза пробралась в котёл. А там же электричества нет. Только что, если спичкой или лучиной подсветишь. Да и спичек мало было. Утром на завтрак подходят хлопцы, один, второй, третий… Черпаком разливаешь, раз, смотрю, что-то тут чёрное мелькнуло. Я оглянулся, вроде никого не видать, ковшом захватил и в сторону, шмыг и выкинул. Через много лет я рассказал эту историю друзьям. Но никто же не умер, мышка попала, залезла в котёл. И такое бывало».
Яков Карлович называет уже несколько раз, что кормили их баландой. По смыслу рассказа блюдо не очень вкусное. В словаре объяснения этого слова я не нашла. Иногда Якову приходилось идти пешком за 10 км за хлебом в Степановку, здесь была пекарня. Наберёт хлеба, разместит его на плоту повыше, чтоб не замочило, и сплавляется вниз до барака. Закатает штаны, ноги в воду, ногами управляет, шестом помогает, хлеб доставляет. На берегу всегда стояли наготове несколько плотов для доставки продуктов. Яков Карлович полагает, что, несмотря на трудности, «водные процедуры» закалили его организм. По крайней мере, на ноги до сих пор не жалуется. Обратим внимание на слово «хлопцы», это явно украинское слово. Он часто его употребляет. Видимо, это влияние украинского языка сохранилось у него до сих пор.
Со сплавом шли до г. Канска, сначала по реке Кунгус, затем по реке Агул, затем по Кану. Весь сплавной путь составлял 100 км. В настоящее время бывший сплавщик часто прогуливается по берегам реки, по лесу. Возможно, он мысленно переносится в свою молодость, вспоминает, глядя на убегающую реку, свои трудовые дни, своих друзей. Много воды утекло, много лет прошло, но он всегда будет помнить, как с появлением черемши, ослабленных рабочих посылали на её заготовку. А вечером при подведении итогов бригады, отличившиеся на работе, премировались пучками этой черемши. Выделялись специально один-два рыбака, и тогда можно было отведать и ухи. Были случаи, когда на заломах козы ломали себе ноги, тогда мастер разрешал их мясо добавлять в рацион. Это дополнительное питание здорово выручало сплавщиков. Как говорит Яков Карлович, ели мясо вместо хлеба.
Хотя в законах говорилось, «что условия труда и оплаты депортированных и местных жителей должны быть одинаковыми, в реальной жизни все было по-другому. Спецпереселенцы вынуждены были работать на износ» (Наказанный народ, стр. 108). Зарплату получали много меньшую, были обсчеты, обманы, да еще 10% вычитывали в пользу НКВД.
В 1948 году сплав затянулся, наступила поздняя осень, по рекам пошла шуга. Но это ничего не меняло в жизни сплавщиков, также бродили по ледяной воде и гнали лес дальше. Были случаи, когда сплавной барак вмерзал в речку. А вмерзший лес выдалбливали и тоже гнали дальше, пока лед не скует все русло. В такие моменты, правда, на берегу разводили костер и работали по 10 минут, затем отогревались у огня, выпивали спирт, затем снова в воду. В этом же году при очередной отметке в спецкомендатуре всем
выселенцам привезли расписки. Якову Карловичу пришлось ставить свою подпись. Хотя он говорит, что они уже на это не обращали внимания, видимо, потому, что подписей всяких приходилось ставить много. Вот эта расписка: «Мне, выселенцу, Оберману Якову Карловичу,1926 года рождения, проживающему в д. Степановка Ирбейского района Красноярского края, объявлен Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26. 11.1948г. о том, что я выселен на спецпоселение навечно, без права возврата к месту прежнего жительства и за самовольный выезд (побег) с места обязательного поселения буду осужден на 20 лет каторжных работ». (Приложение 8). Внизу была подпись Якова Карловича и работника МВД. Сам указ назывался «Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдаленные районы Советского Союза в период Отечественной войны». Вот отрывок из Указа: «В целях укрепления режима поселения для выселенных…(указываются национальности, в том числе и немцы), а также в связи с тем, что во время переселения не были определены сроки их высылки, установить, что переселение…проведено навечно… За самовольный выезд (побег)…виновные подлежат привлечению к уголовной ответственности». Определена мера наказания – 20 лет каторжных работ (Сборник законодательных и нормативных актов, стр.124)
Если власть хочет укрепить «режим поселения», значит, там назревало недовольство, люди ждали освобождения. Если не были определены сроки высылки, то теперь государство задним числом определило коротко «навечно». Наказание каторжными работами должно было подавить стремление людей к свободе. И действительно, после принятия этого Указа число побегов сократилось в 3,5 раза. ( Наказанный народ, стр. 104). В1948-1949г.г. была проведена всесоюзная перерегистрация спецпереселенцев. В ходе ее депортированным пришлось пережить новые унижения. С них взяли отпечатки пальцев, сделали специальные фотографии(Приложение 9), сделали подробное описание их внешнего вида и особых примет. То есть, обращались как с преступниками. В ходе этой перерегистрации на Якова Карловича было заведено новое личное дело, сам на себя заполнил анкету, написал автобиографию (Приложение 10,11, 5а). Это личное дело в 1956 году после снятия ограничений было сдано в архив УВД Красноярского края (Приложение 12). Депортированные немцы лишились человеческого права когда-либо вернуться на свою родину. Да и куда возвращаться? Ведь на их земли были переселены уже другие люди. Вообще, Яков Карлович и не
собирался никуда уезжать. С достоинством воспринял путь, предназначенный судьбой, обустроился на новом месте, приложил ко всему руки и сразу «писал жизнь на чистовик». В 50–60-е годы совершит 2-3 поездки с женой в Алма-Ату к сестре Ольге и брату Ивану …А в основном вся жизнь пройдёт здесь в тайге, останется здесь, как было предписано, навечно. Вынес все испытания, не сломался, выстоял, вырастил с женой детей. И заставил себя уважать.
В 1951 году в Степановке открылся лагерь. Лагерные бригады валили лес.
Сплавляли его до Степановки, а отсюда сплавщики сопровождали его дальше. «Лагерю мы не подчинялись, но всё равно относились к МВД. Начальство было одно. Начальник лагеря давал задание мастеру сплава, а сплавщики выполняли его. Пока лагеря были выше по реке, заключённые зачищали лес до устья реки Игиль, а мы отсюда принимали. Если они не успевали провести сплав по небольшим речкам, нас направляли им на помощь. В 1953 году, когда была амнистия, мы сперва выгнали лес с Белоусова ключа, по речке Амбарчик. А потом подняли нас на Игиль, затем ещё выше, до устья Кужо. Мы попросились, чтобы нас отпустили домой. Надо взять снова продукты и всё такое, переодеться. И потом пошли мы на верх. Шли целый день до д. Амбарчик, перешли, до Игиля, перешли, и горой дошли до Усть Кужо, там был лагерь (Приложение 5). Шли впервые, но всё-таки за день добрались. А потом начали отсюда лес выгонять. Выгоняли до 23 сентября. В этот день мне предложили идти нормировщиком. Давид Субботин был начальник лагеря. Он был не против. Инженер сплава Крапивин принял меня на новую работу. Так я проработал до 1957 года вплоть до закрытия Степановского лагеря нормировщиком».
Таким образом, Оберман Я.К. 8 лет своей жизни посвятил сплаву. Его сплавные маршруты, пешие переходы с участка на участок, если их замерить, протянулись бы не на одну тысячу километров. Всё прошагал, всё вышагал, всё вытерпел, освоил все премудрости лесной работы. Научился легко перебегать по залому, разбирать заломы, научился строить запани. (Акватория, ограждённая плавучими устройствами и служащая для задержания, хранения, сортировки леса на воде. НЭС, стр. 394). Основательно освоил багор. (Шест с металлическим крюком и остриём. Толковый словарь, стр. 31) Также научился орудовать кантовкой, она состоит из короткого шеста, на который одевается заострённая металлическая дуга, для того, чтобы скатывать с берега толстые брёвна (Приложение 6). Запани приходилось строить до самой пенсии. Его обычно назначали ответственным. Хотя были и другие сплавщики, умеющие их строить. Но старшим назначали Якова Карловича, как самого надёжного, точного, исполнительного. Знали, что он ни на сантиметр не отступит от положенных стандартов, значит, это устройство выдержит напор воды и леса. Ведь он вкладывал в дело не только свои умения, но и душу. Отлично выполненная работа доставляла ему большую радость. Качественная работа главнейшая черта его характера. Он не отбывал время на работе, а относился к ней творчески, как к искусству. И многие рабочие до сих пор подчёркивают факт совместной работы с Яковом Карловичем, считая его образцовым работником. И приводят многочисленные примеры выполнения трудовых операций, достойные подражания: работу начинать во время, соблюдать 10 минутные «перекуры», во время на обед, во время с обеда, заканчивать работу без десяти четыре или пять…
На сплаве Яков Оберман познакомился с Марией Леонгард, депортированной из Автономной Республики Немцев Поволжья. Она работала на кухне в сплавном бараке, её отец, мой прадедушка, также работал на сплаве. В 1949 году молодые создали семью. Жить было негде. На берегу реки стояла пикетная избушка, её выделили молодым, чтобы разобрать и построить себе жильё. Избушку разобрали, брёвна сплавили до деревни, вновь собрали, получился домик для молодой семьи. В семье родилось трое детей. Хозяин сделал постепенно три пристройки, так и живут здесь до старости. Ничего не просил у государства, ничего не украл, всё построил своими руками, всё содержит в порядке.
В 1955 году российским немцам предоставили право проживания в пределах края, республики, но только тем, кто занимается общественно-полезным трудом. Было установлено, что теперь они обязаны лично являться на регистрацию в органы МВД один раз в год. Отменили штрафы за нарушения режима. И самое главное, ставилась задача усилить политическую работу среди спецпоселенцев. Кроме того, теперь можно было их поощрять и награждать за трудовые успехи. Немцам стали возвращать некоторые права. Но им было запрещено возвращаться в места, где жили раньше. Ничего они не получили и за оставленное на родине имущество. Новый закон не коснулся семьи Якова Обермана. У него уже было двое детей, держал корову, свиней, другую живность. Срываться с места, хотя бы в пределах края, было уже непросто. И он оставил всё как есть. Да, и не привыкли немцы резко ломать устои жизни. «Депортированные немцы и калмыки в большинстве своём молча терпели, смирившись со своей судьбой. Немцы не проявляли большой активности в попытках добиться освобождения от спецпоселения» (Наказанный народ, стр. 112). Вот так и Яков Карлович смирился и терпел.
В 1964 году немцы были реабилитированы. В 1972 году с них были сняты ограничения в выборе места жительства. Оберман Я.К. от спецпоселения был освобождён 31 января 1956 года на основании Указа ПВС СССР от 13 декабря 1955 года. (Приложение 12).
В 1957 году в Степановке после ликвидации лагеря открылся лесозаготовительный участок, гараж отошёл к ЛЗУ, в бараках разместились рабочие, в здании охраны устроили школу. Все лагерные объекты использовали теперь для предприятия. А Яков Карлович продолжал заниматься освоением новых профессий; к тому, что он уже освоил функции нормировщика, овладел специальностями раскряжёвщика леса, вальщика, бригадира, диспетчера, разгрузчика. Жизнь научила разговаривать с лесом на «ты».
«Тут был Егоров, начальник сплавного участка. Он знал нас всех сплавщиков. В наш Кунгусский участок входили дд. Минушка, Галунка, Старики, Степановка. Егоров в это время работал недалеко от Канска в Лобаново (Приложение 5). Он приехал 16 августа 1957 года. И предложил выгонять лес с запани. Месяц отбыли, надо командировку продлить. Хлопцы говорят, ты езжай, ты грамотный, ты понимаешь. Не хотелось, но надо. Надо было в комендатуру отметиться, она в Канске была. Чтобы они знали, что такой-то уехал, что если поймают, могли проверить, что я не сбежал». Тут командированный поведал о том, как непросто было в те времена добраться до Канска: и пешком, и с ночёвкой в стоге сена, а кое-где и на попутных машинах. Короче, географию всех прибрежных деревень изучал не по книжке, а ногами. И до сих пор превосходно помнит. Хорошо ещё, что у сплавщиков в каждой деревне была своя заезжая изба, где можно было обогреться, заночевать, пожевать горбушку хлеба и с наступлением рассвета продолжать «путешествие» дальше. В такие минуты, когда Яков Карлович оставался наедине с собой, он не раз задумывался о превратностях своей судьбы. Почему так сложилась жизнь? В 14 лет остался без матери. Чуть позже умер отец. Почему судьба забросила его в Сибирь? Можно ли что-то изменить? За что тысячи людей были сосланы? Он приходил к такому ответу: значит, так надо было, это должно было произойти. Спрашивал себя, правильно ли я живу, так ли поступаю? И сам себе отвечал: выхода не было, надо было подчиниться, надо было трудиться. Труд, а он от труда никогда не отлынивал, облегчал душу, отвлекал от грустных раздумий. Приходил к выводу, что раз обстоятельства так сложились, то надо было им подчиниться. Он осознавал, что государство с ними обошлось жестоко, что на них навешен ярлык неблагонадежности. Но он успокаивал себя мыслью о том, что не только немцев выслали, но и других.
Значит выход один, в трудных условиях остаться человеком, не опозорить себя среди друзей, товарищей, среди новых земляков. А друзья у него были и есть сейчас. Это Шрейнер Александр Карлович. У него так же трое детей, правда, он был всегда начальником, но это не влияло на их дружбу. Он уехал в начале 70-х годов в Узбекистан, затем в Ульяновскую область, затем в Германию. Но всегда пишет письма, изредка навещает своего друга. Функ Кондратий уехал в Кемеровскую область, у него здесь осталась дочь. Он не бросил её. Помогает ей. Приезжает в гости и заходит к своему другу. Были ещё Ной, Гаас, Шмидт и другие. Появятся хорошие знакомые и среди местного населения. Эта дружба, взаимовыручка помогли Якову Карловичу выстоять здесь в Сибири. С другой стороны, бывший репрессированный, по словам его сына, высказал ещё одну нестандартную идею. Она заключается в следующем. Нисколько не оправдывая Сталина, Яков Оберман считает, что если бы не было строгого порядка, «то с нашим народом мы бы ничего не построили». Что он имеет в виду? Считает, что в среде наших рабочих есть такие мнения: поменьше поработать, побольше получить, словчить на работе, схитрить, обмануть. Многие ему высказывали: тебе что, больше всех надо? Или: государство не обеднеет! И это за то, что он просто добросовестно выполнял свои обязанности. Он и после таких высказываний не изменил себе, работал честно. И совесть его перед собой и обществом чиста. Ему не стыдно перед народом. Может быть, своим примером он помог не одному рабочему изменить своё отношение к труду. Яков Карлович и сегодня живёт по графику: встаёт в 6 часов утра, обедает в 12, ужинает в одно время. Сенокос в его семье проходил тоже по графику: начало в 8, обед с 12 до 13, окончание работы в 17, т. е. Всё как на работе. Поставив себя в такие рамки, он не даёт расслабиться себе и окружающим. В итоге выигрывает общее дело. Кто-то над этим подтрунивает, кто-то берёт себе в пример. Если бы все трудились так добросовестно, быстрее бы решались наши проблемы.
… Возвращаясь в тот раз из Канска, Яков Карлович за день добрался до Ирбея. А это 80 км. Но, вероятно, он шёл напрямую, была такая старинная дорога, по которой ещё двигались переселенцы, по которой шли этапом заключённые и репрессированные. Километров 20 проехал на попутной машине, которая везла зерно на элеватор. А с утра надо было двигаться дальше. Впереди была переправа через реку Кан с помощью плашкоута. (Несамоходное грузовое судно для перевозки грузов на верхней палубе. НЭС, стр. 924). Впереди ещё 60 км пути.
«Плашкоутчика ещё не было. Но вот он пришёл. Я говорю, вот так и так, мне надо срочно переправиться. Тут никакого транспорта не предвидится, надо пешком двигать. Ага, дорога была мокрая, грязная конечно, и я пошёл, пошёл, пошёл… Дождик шёл с утра и до вечера. Моросит и моросит. Моя фуфайка уже насквозь мокрая. В общем, думаю, дойду до Талого, зайду в магазин, там чего-нибудь возьму. Смотрю, всё закрыто, а у меня было с пол стакана масла, ещё корка хлеба была. Пошёл дальше, до Крещенки, здесь на горе стоял магазинчик. Ну, что же? Ага, взял бутылку водки, маленько конфет взял, маленько перекусить. И пошёл, на выходе в соснячке сел, перекусил маленько, а дождик всё моросит. Выпил тут маленько и пошёл дальше. Тут, кажется, я пошёл быстрее и веселее. А уже темнеет. Уже вечер. В общем, до Покровки я добрался. (50 км от Ирбея-Л.Р.) Ну, куда теперь. Уже темно. Пошел на конный двор, там контора была. Зашел к сторожу, говорю, так и так. – Ложись, кто тебе не даёт! Я и устроился. Ещё маленько перекусил и дреманул. А утром рано, ещё темно, это же осенью было. Опять дальше. В общем, в 8 часов я пришёл домой в Степановку. Вот так в то время продляли командировку».
Опять Я. К. Оберман попадает под дождь. Но на этот раз без последствий. Видно, не зря взял в магазине водки, возможно, она ему и помогла преодолеть невзгоды. Он всегда называет ласково хлеб: горбушка, корка. Знали цену хлебу в то время. Обратим внимание на слово « маленько», это слово является характерным для сибиряков, значит, Яков Карлович уже перенял от местных жителей сибирские словечки. И лес он называет нежно
«соснячок ». Или потому, что хорошо здесь освоился, природа стала ему родной, или уже полюбил её всей душой. Ещё в речи присутствуют повторения: « пошёл, пошёл, пошёл». Так он подчёркивает большой путь, пройденный им в тот день. Часто сам себе ставит вопрос, т. е. вспоминая прошлое, он как бы заново повторяет свои действия в той или иной ситуации, как бы беседует сам с собой. Немецкий язык забывается всё больше, украинский тоже забыт, остается один русский с сибирским диалектом. Отсюда вытекает, что репрессии и депортации обедняли культуру переселенцев. В других условиях, если бы не было высылки, можно ожидать, что Оберман Яков знал бы 3 языка. Но ссылка ограничила рост его культурных способностей. Забыты языки, а значит, забыты и песни. Единственное, что прорвалось через ограничения, это увлечение гармонью. Её он освоил неплохо, и песни играл и играет русские. Любимая песня «Лизавета». Он и сегодня наигрывает её и другие мелодии, а гармошке его уже сорок семь лет и она в исправном состоянии.
И ещё, Яков Карлович никогда не был коммунистом, но всю жизнь выписывал газету «Правда». Считал для себя важным знать, чем живёт страна, какие события происходят. И что удивительно, вместе с Марией Александровной они не пропустили ни одних выборов. Всегда нарядно оденутся и идут на голосование. Они считают это своей обязанностью. Значит, до сих пор неравнодушны к своей стране. В детстве у Яши даже не было пионерской организации, зато в 50-е годы, когда обратили внимание на политическую работу среди немцев, их стали привлекать. Дали почувствовать, что они тоже граждане.
Чтобы добраться до Канска для продления командировки, приходилось пользоваться и лодкой. Однажды механик гаража старший лейтенант Мухоморов (это было ещё при лагере) предложил Я. Оберману сплавиться с ним на лодке долблёнке, которую он купил у старого переселенца за 100 рублей. Но управлять сам уверенно не умел. Яков Карлович, опытный сплавщик, согласился. За день они проплыли до устья Кунгуса. Это было 100 км. В те времена по берегу стояли столбы с указателями километров. Счёт вёлся с низовьев вверх по течению. Это было удобно сплавщикам для учёта пройденного пути, для планирования работ, для контроля за ходом сплава. А вдоль берега шла телефонная связь, она проходила через все прибрежные деревни. Переселенческие деревни располагались друг от друга на расстоянии 5-6км, это было вызвано экономической и бытовой необходимостью. Такое расстояние при хорошей ходьбе можно преодолеть за один час. В этом мы убедились с друзьями, когда совершали походы, например, в д. Амбарчик. В каждой деревне был телефон, столбы стоят ещё поныне. А звонили тогда так: один раз крутанёшь ручку телефона, поднимают трубку в д. Старики; два раза - в д. Романовка; три раза – в д. Галунка; четыре раза – в с. Ирбейское… Связь была необходима для передачи информации о ходе сплава, для получения указаний от начальства, для сообщений о побегах заключенных и т.д.
И это очередное путешествие в Канск Яков Карлович завершил благополучно. Но из Канска вверх по течению на лодках не поднимались, это было трудно и долго, а моторных лодок ещё не было. Назад добирались пешком или на попутном транспорте.
С 1957 года и до 1981, до ухода на пенсию, Яков Карлович трудился в основном на заготовке и разделке леса (Приложение 13). И только при необходимости заменить нормировщика его направляли временно в контору. Документы он оформлял очень аккуратно, об этом и сегодня вспоминают бывшие работники. Трудовую книжку получил только в 1957 году. Первая запись сделана в 1945, последняя в 1986. Вот его должности по порядку: рабочий сплава, нормировщик, рабочий лесозаготовок, плановик, рабочий л/з, штабелёвщик, нормировщик, раскряжёвщик, диспетчер, чокеровщик, рабочий л/з. Судя по записям в трудовой книжке, бывший сплавщик не любил засиживаться в конторе и снова возвращался в рабочую бригаду. Считал, что его место в рабочем классе. Первое поощрение объявлено в 1959 году накануне праздника 1 мая. В целом это выглядит так:
Год Поощрения и награждения
За 22 трудовых года лесоруб получил 29 поощрений. Этот список доказывает, что Яков Карлович был действительно передовым работником. Что интересно, большинство поощрений носят моральный характер. Обратим внимание на тот факт, что за предыдущих 14 лет до 1959 года поощрений нет. Они появляются через два года после закрытия лагеря. Но это не значит, что человек плохо работал, это означает, что, как репрессированный, Яков Карлович не имел права на поощрение. Это лишний раз доказывает, что сосланные не являлись полноценными гражданами своей страны. А как только попал на предприятие, стал регулярно, иногда 2-3 раза в год, отмечаться его руководством за добросовестный труд.
Кроме лесных специальностей, теперь уже коренной сибиряк, овладел мастерством печника. Ещё в 1953 году бесконвойники сделали Якову Карловичу печь. «Затопили, не горит. Я пока мало чего понимал. Но всё же залез в первый колодец. Колодцы шли вертикально. Дым шёл напрямую, минуя другие колодцы. И всё тепло уходило. Была в русской печи плита с духовкой. Тут я стал думать, как исправить печь. Разобрал всё, нашёл неполадки, устранил. И печь заработала. Сам дошёл, сам научился, тесть подсказал». Позже к Якову Карловичу неоднократно обращались земляки сделать русскую печь. Не отказывал, когда обращались с просьбой составить то или иное заявление, ведь он имел по тем временам хорошее образование. Когда обращались с просьбой сметать зарод сена, а, выйдя на пенсию, стал вязать берёзовые мётлы, кому подарит, кому продаст.
Говоря об уровне оплаты труда, Яков Карлович отмечает, что зарплата, конечно, была маленькая. Но помогало подсобное хозяйство. С переходом на лесоповал «обед» брали с собой, дома собирали сумку с едой: бутылку молока, хлеба, пару яиц, немного сала… А когда работал на разгрузке леса, сумку оставлял в кабине трактора, так как не знал, где застанет обед. В результате к обеду в бутылке из молока сбивалось масло. На производстве было организовано соревнование за коммунистический труд. Бригада под руководством Обермана Я.К. была одной из передовой. Когда встал вопрос о присвоении званий «Бригады коммунистического труда», технорук Чучко сказал: а какая вам разница по коммунистически вы работаете или просто хорошо трудитесь? Всё равно надо работать. И бригада согласилась. Она получила «Диплом коллектива коммунистического труда» в 1963 году, а каждый рабочий удостоверение ударника коммунистического труда (Приложение 18а ). Люди хотели больше заработать, и если где-то задержка техники, или не было запчастей, рабочие требовали, чтобы их обеспечили всем необходимым. И тогда они старались изо всех сил. А что касается бригады коммунистического труда, Яков Карлович считает «это было просто формальностью». Они-то работали за деньги, за зарплату, чтобы прокормить семью, одеть, обуть…А что такое «коммунистический труд» ему и сегодня трудно объяснить. «Нужны были деньги, если кубатура есть, значит, и деньги будут. И то, большие деньги мы не зарабатывали. Если уборщица получала 260 рублей (после реформы 26 рублей), то и мы получали 260-270 рублей, позже 300, 360 рублей. Когда стало 360 рублей, уже лучше стало, уже говорили, это не то, что 260 рублей». Яков Карлович помнит одну большую получку размером в 1200 рублей. Тогда он из Канска привёз патефон. Сегодня он в музее нашей школы, и находится в рабочем состоянии. Купил также хромовые сапоги себе и жене. Женщины тогда тоже ходили в хромовых сапогах.
В конце 60-х годов прошлого века, когда появился орден Октябрьской революции, встал вопрос о награждении Якова Карловича этим орденом. Было сделано представление, составлена характеристика, по всем параметрам лесоруб был самой подходящей кандидатурой. Передовой рабочий, хороший семьянин, не пьёт, не курит, но не состоял в КПСС. Все уже знали, что подали на награду Обермана. Но он не прошёл, не был коммунистом. Нашли другого, фронтовика, коммуниста, тоже достойного. И ещё, есть предположение, что орден не вручили, учитывая его прошлое – сослан, репрессирован, национальность немецкая… То есть, власть всегда, на всех этапах жизни нашего героя, несмотря на все, казалось бы, достоинства человека, подразумевала, что имеет дело с неполноправным гражданином. И при удобном случае, как в примере с орденом, власть учитывала фактор депортации, фактор принадлежности к немецкой национальности. Обижался ли Яков Карлович на такое отношение? «Я примерно не могу обижаться на такое. Это не один человек, допустим, делал. Это делала власть. Она опасалась своего народа, и зашуровали нас сюда. А когда нас высылали, и думать некогда было. Приказали и мы поехали. Объявили 24 часа, и в дорогу». Под одним человеком Я.К. Оберман подразумевает, видимо, И.В. Сталина. Но он не хочет напрямую называть его имени. Почему? Можно предположить, что пенсионер опасается по-прежнему, чтобы не наговорить лишнего. За что, возможно, придется пострадать. Или жизнь научила не высказывать собственное мнение до конца. Но, может быть, он к этому вопросу относится критически, понимая, что руководил не один Сталин. В ответе Якова Карловича прозвучало ещё одно мнение: власть («они») боялась народа. Поскольку люди ссылались и в 20-е г., и в 30-е г., ссылались миллионы из всех слоёв общества. Но больше простые люди – может, эта причина и была самой главной. Ссылали всех, от кого можно было ожидать, что человек может задуматься, а за что? И за 24 часа не успеешь ответить.
Недавно в нашей школе с лекцией о репрессиях выступал Алексей Андреевич Бабий (общество «Мемориал»), он назвал ещё одну причину массовых репрессий: для строительства социализма нужен был дешёвый рабский труд. И государство получило его от репрессированных. Эти две идеи: страх перед народом и дешёвая рабочая сила – кажутся мне правдоподобными. Это если не углубляться в политику.
Я.К. Оберман считает, что он политикой никогда не занимался. Но его, как передового рабочего, постоянно старались привлечь к партийным делам. Неоднократно предлагали вступить в Коммунистическую партию. «Всё было, один секретарь предложил, а я ему сказал: я не коммунист, я честный беспартийный большевик, я честный большевик, больше ничего ему не сказал. Мне не хотелось вступать в партию. Так-то они приставали, они вербовали из рабочих коммунистов, но я отказался». Выходит, Яков Карлович считает, что коммунист и большевик это разные понятия. А себя относит к «честному большевику», значит, у работников отношение к коммунистам было в какой-то степени негативное. И если себя называет честным большевиком, тогда кто по его понятиям такие коммунисты?
Изучая документы честного большевика, я познакомилась с военным билетом, выданным 7 апреля 1964 года Ирбейским РВК. В графе «отношение к военной службе» записано, что Оберман зачислен в запас 11 января 1957 г. Присвоено воинское звание «рядовой», но присягу не принимал. В другой графе записано: «Необученные годные к строевой службе». В 1966 году выдано мобилизационное предписание, изъято в 1967 году. Принят на учёт 10.04.1964, исключён с воинского учёта 17.01.1977. Т.е, в возрасте 31 год Яков Карлович стал военнообязанным, это означает, что государство через 12 лет после окончания войны вернуло ему право и обязанность защищать Родину. Репрессированным немцам вернули важное для мужчины право защитника. Это признание давало им моральное удовлетворение. А молодых стали призывать в Армию. Так, мой дедушка Роберт Александрович, брат жены Якова Карловича, был призван в 1959 году и три года служил в авиации. Его брат Виктор призван в 1961 году, брат Юрий – в 1968 году. Сын Якова Карловича Виктор служил с 1968 по 1971, второй сын Владимир призвался в 1979… По настоящее время всех парней из нашей многочисленной родни призывают в армию. Служил и мой брат Николай. Все служили и служат честно и добросовестно.
Правда, последствия депортации докатились и до младшего сына Якова Карловича. Вот отрывок из статьи в районной газете «Вот так и пишется жизнь на чистовик»: «Володя страстно мечтал о военной службе и готовился к поступлению в высшее военно-морское училище. В военкомате приняли документы, сказали: жди вызова. Ждали, ждали, настал август, пора сдачи экзаменов, но не было никакого ответа. Тогда Володя сам поехал в военкомат узнать, в чём дело. А там вновь уклончиво отвечали – «ждите». Вызов так и не поступил. Отец, прошедший школу Краслага, догадывался, в чём дело. Но как это было объяснить юному сыну, так верящему в правду, добро и справедливость и искренне считавшему, что живёт в лучшей стране мира? Позже, когда у них по случайности оказался в гостях военком, после нескольких стопок водки, он признался, что Володя «не подошёл» по национальности». (Газета «Ирбейская правда» от 16 февраля 1996 г.) В том же году старший брат Виктор Яковлевич, бывший у Володи классным руководителем, написал письмо в училище с просьбой объяснить причину отказа. Ответ был краткий: поздно пришли документы. На самом деле надо было понять, что государство и в конце 70-х гг, а может и поныне, держит этот вопрос под своим контролем. А, возможно, это зависит от личности чиновника, к которому попадают документы.
А вот дочь Якова Карловича, выйдя замуж за русского парня и сменив фамилию, на всю жизнь обрела душевный покой. Такие примеры можно привести и из биографии старшего сына Виктора. Их много. Вот один из последних. В 2002 году, когда Виктор Яковлевич взялся за увековечивание памяти репрессированных, глава сельсовета намекнул, «чтобы это не был памятник какой-то одной нации». Пришлось рассказать о том, кого, когда, за что и куда ссылали. Тогда глава вспомнил, как в детстве он сам в лагере на Игиле видел издевательства над заключёнными, наблюдал попытку бегства и расстрел двух зеков. Этот вопрос был вынесен на сессию, депутаты поддержали идею открытия памятника. После этого были наняты рабочие и памятник установили. Отношение жителей к нему неоднозначное. Некоторые считают, что это памятник немцам, значит, плохо знают историю репрессий. Одна женщина, у которой был раскулачен дедушка, высказала мнение, что это памятник только немцам. Как это понимать? Тем не менее памятный знак стоит, 30 октября мы возлагаем к нему цветы, зажигаем факел, проводим митинг (Приложение 19). А летом 2004 года мы с гимназистами из Красноярска установили лиственный крест на могилах заключённых в соседней д. Амбарчик. Отсюда в 1938 году начинался Краслаг. Мы с гостями посетили семью Я.К. Обермана, семью моего прадедушки А.И. Леонгардта. Послушали рассказы о выселении немцев. Думаю, память о погибших в Великой Отечественной войне, память о жертвах репрессий должна быть сохранена. Что в нашей деревне и делается.
В 1990 году вышел Указ президента СССР «О восстановлении прав всех жертв политических репрессий 20-50-х годов». Там сказано: «Признать незаконными, противоречащими основным гражданским… правам человека, репрессии, проводившиеся… в отношении всех других граждан по политическим, социальным, национальным, религиозным и иным мотивами в 20-50-х годах, и полностью восстановить права этих граждан». (Сборник, стр. 188). Наконец-то государство признало свои действия незаконными. Что почувствовали бывшие спецпереселенцы? Они обрадовались, что справедливость всё таки восторжествовала, что теперь они оправданы, стали полностью равноправными гражданами. «Реабилитированные лица и их наследники имеют право на получение сохранившихся в делах рукописей, фотографий и других личных документов». (Закон РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий», сборник стр. 199). Последний закон принят в 1991 году. По нему бывшие ссыльные получили льготы. Например, 50% стоимости лекарств, бесплатный проезд на транспорте, первоочередная установка телефона и другое. Понадобилось 50 лет для того, чтобы репрессированным гражданам полностью вернули все права.
А Я.К. Оберман занимается житейскими проблемами. Помимо того, что содержит свой дом в образцовом порядке, хочет, чтобы и на ближайшей территории была чистота. По собственной инициативе очищает берега, следит за мостом через реку Кунгус, очищает лесные тропинки в окружающем лесу. Если грязь, сделает настил, если дерево вот-вот упадёт, заранее спилит его, чтоб обезопасить земляков. Ведёт учёт лесной живности, знает где пробежала белочка, где соболь, где выводок рябчиков, а то и рысь пройдет. Лес для него - дом родной. Но сам ни разу в жизни не брал ружья в руки. Только в последние лет 10 зимой ставит под лёд «морды», и, если выпадет удача, то на день рождения угостит близких жаренным налимом. Он всегда знает, каков уровень воды в реке, когда прилетели скворцы, ласточки… У него есть материалы по наблюдению за погодой за последние 25 лет. (Приложение 20). Там он отмечает температуру, осадки, облачность, направление ветра… И всё это три раза в день. Эти материалы ждут своего исследователя. Такое у него увлечение; там можно найти записи о наводнениях, о появлении первых лягушек, когда закуковала кукушка… В 1994 году сюда перестали прилетать скворцы, почему? Опять есть вопрос, опять можно начинать исследование.
Находясь на пенсии, ветеран труда, можно сказать, совершил ещё один трудовой подвиг: собственноручно построил два моста через речушки на пути к кладбищу. Когда предложил людям собраться и благоустроить дорогу на кладбище, его не поняли: «Если ты такой активный, то и делай сам». И он сделал. Сломают дети скамейку на остановке, отремонтирует. И не ждёт награды. Что положено, он уже получил. Когда провожали на пенсию, леспромхоз продал ему бензопилу (тогда их не было в продаже), выделили мотоцикл «Урал». А сейчас помимо домашнего хозяйства по своей воле занимается облагораживанием окружающей действительности. Большинство земляков откликаются, то бревно подтянут, то горбыля привезут по его просьбе. Многие говорят, а зачем тебе это надо. Но такой он человек, ему до всего есть дело, иначе он не может, труд для него главное в жизни. Он никогда не искал лёгких дорог, всегда шёл прямо. Так сложилось, что Сибирь стала для него второй Родиной, а может быть, и первой.
Я обещала рассказать немного о судьбе племянника Якова Карловича Евгений Яковлевич Оберман, с которым он расстался в 1941 году. Между родственниками велась регулярная переписка, из Красноярского края письма шли в Кабардино-Балкарию и наоборот. Последние шесть лет связь прервалась. Оберман Я.К. уже предполагали, что ещё один родовой корень отрезан. Но происходит интересное событие: в Степановскую среднюю школу приехал ректор Красноярского Государственного Педагогического Университета Н.И. Дроздов и сразу обратил внимание нашего директора Обермана В.Я. на то, что он знает ещё одного Обермана. И зовут его Евгений Яковлевич. Уж не родня ли это Якову Карловичу? Ректору представили фотографии, он убедился, что это действительно тот Оберман. Он оказывается был у Дроздова в детстве учителем труда, черчения и рисования. Ректор сообщил, что Оберман Е.Я. с семьёй уехал в Германию, поддерживает с ним связь через Интернет, знает его адрес. Дроздов сфотографировал Якова Карловича, Марию Александровну, Виктора Яковлевича и послал фото по факсу в Германию. С тех пор связь возобновилась. Война разбросала людей, но случай и через 60 лет помог её восстановить. Николай Иванович Дроздов в подарок от КГПУ преподнёс нам компьютерный класс. Вот такие встречи и зигзаги судьбы бывают на нашей земле.
… Сейчас Яков Карлович решает одну проблему личного плана, долго не решался. Если он получит справку о том, что в 1941 году три месяца работал на рытье траншей, то, возможно, добавят пенсию. Написал два письма в Запорожскую область, ответы пока безрезультатны. Недавно отправил третье письмо.
А сейчас попробуем определить моё место в нашей родословной (Приложение 21). Я являюсь представителем четвертого поколения. У моего прадедушки А.И Леонгардта было 8 детей, имеется 19 внуков, 24 правнука, в том числе и я, праправнуков трое. Любопытная деталь, большинство детей вступали в брак с русскими. Исключение составляет лишь дочь Мария, вышедшая замуж за Якова Карловича. Из других наций имеются только два украинца. Многодетными можно считать по современным меркам только три семьи: Марии, Александра и Юрия. Это означает, что в новых условиях немцы отказались ещё от одной своей традиции. Среди внуков преобладают семьи, состоящие из двух детей. Посмотрим, какие имена существуют в семьях, Александр-6, Виктор-4, Владимир-3, Ира-3, Оля-3, Андрей-3, Нина-2, Валя-2,Надя-2,Роман –2, Юрий-2… Глава рода, Леонгард А.И, вероятно повлияло на выбор имен, Александр самое распространенное имя. Последнего Сашу (3 лет), дедушка Юрий гордо называет Александром Пятым. Все родственники проживают в п. Степановка, в Ирбейском районе, г. Красноярске, одна ветвь в Дзержинском районе. Только бабушка Ольга уехала в Германию. То есть все кроме неё проживают в Красноярском крае. Все здесь работали и работают. Значит, государство, сослав сюда семью Леонгарда, получило десятки трудовых рук, которые до сих пор благоустраивают Сибирь. Здесь же все выучились, 13 прямых наследников, получили высшее образование, 7 обучаются заочно в вузах. По профессиям: учителя, воспитатели - 16, лесные профессии- 9, милиционеры- 4, медицина-2,повара-2, комерсанты-2 и другие. Даже беглого взгляда достаточно, чтобы выявить, основные обще родовые склонности: на 1 месте учителя, возможно, потому, что воспитание в немецких семьях велось достаточно хорошо.2 группа, лесные профессии: водители, столяры, плотники, лесорубы - это влияние географического фактора. 3 группа: сотрудники милиции. Это тесно связано с воспитательной функцией. Никто не привлекался к уголовной ответственности. Мне самой интересна профессия учителя и люблю заниматься спортом.
Отсюда можно сделать вывод, что практически немецкие корни в моей родословной исчезают и могут исчезнуть вовсе. И только изредка на совместных праздниках можно услышать немецкую песню в исполнении старшего поколения. О том, что мои родственники имели отношение к российским немцам, говорят только их фамилии. Репрессии привели к тому, что они почти полностью обрусели, больше знают и понимают сибирскую культуру. И только в глубине души ощущают маленькую причастность к своей прежней культуре. Такова цена репрессий, обрушившихся на российских немцев.
1. Репрессии против российских немцев. Наказанный народ. «Звенья», Москва, 1999 г.
2. В.Я. Оберман. О моих земляках и немного о себе. Красноярск 2000 г.
3. Сборник законодательных и нормативных актов по репрессиям и реабилитации жертв политических репрессий. Москва, 1993 г.
4. Новый Энциклопедический Словарь, Москва, 2002 г.
5. Диктофонная запись репрессированного Я.К Обермана.
1.Фотография Я.К Обермана 1981 г.
2. Разрез противотанковой траншеи.
3. Справка о выселении и освобождении от спецпоселения.
4. Страница из анкеты 1949 г.
5.Карта сплавных маршрутов 1945 – 1953 г.
5а. Автобиография депортированного 1949 г.
6. Орудия труда и инструменты сплавщика.
7. Сплавной барак ( рисунок Белых С., ученика 8 кл.).
8. Расписка Я.К Обермана о выселении навечно.
9.Фотография 1949 года при перерегистрации.
10.Анкета спецпереселенца.
11. Личное дело выселенца №1112.
12. Справка 1956 года о снятии ограничений в правовом положении немцев.
13. Копия первой страницы трудовой книжки.
14. Почетная грамота 1970 года.
15. Копия удостоверения о награждении медалью «За доблестный труд».
16. Грамота о присвоении звания «Гвардеец леса – 71».
17. Удостоверение о награждении знаком «Победитель соревнования».
18. Удостоверение о награждении медалью «Ветеран труда».
18а. Диплом коллектива коммунистического труда.
19.У памятного знака 30 октября 2003 года.
20. Страница из тетради наблюдения за погодой.
21. Моё место в родословной.
/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»