Воронина Мария, 11 класс Браженская средняя образовательная школа
Научный руководитель: Крамная Надежда
Константиновна
Если при ком-нибудь из коренных браженцев вы произнесете имя Баргузин, то обязательно услышите историю о нём.
Лет 60-ти, крепкий, высокий, широкоплечий, с выправкой кадрового военного, которую не скрывали даже неизменная фуфайка и кирзовые сапоги или валенки (в зависимости от времени года). Жить с людьми не захотел. Жил в землянке, за Каном. Когда появлялся в селе, ребятишки ходили за ним толпой. Ворона на плече, кот в руках и рядом собака. В руках посох с крепким, с хороший кулак набалдашником, чтобы от волков отбиваться.
Все называли его Баргузином, и только Прокопий Гурьянович Сбоев, бывший школьный учитель, которому сейчас под девяносто, сказал, что настоящее имя - Федор Астафьев. В похозяйственней книге сельского совета этому есть подтверждение. Откуда появился, толком никто не знал: «откуда-то с севера», «из Абанской тайги», «да кто его знает откуда».
Почему жил не в селе, не с людьми? Об этом могли только гадать: о прошлом он каменно молчал, поэтому каждый по-своему объяснял его судьбу. Ясно было одно: он из «бывших». Но... купец? офицер? Видно было, что не из «простых». О его жизни в землянке люди знали все: как жил, что ел, из чего печку сложил. Без малого два десятка лет он прожил в тайге, но от людей не таился, хотя в село приходил редко. А вот у него люди бывали: забредали охотники и рыбаки; рабочие, что готовили дрова, да и сельские ребятишки к нему наведывались.
Умер в сельской больнице. Наткнулись на него, тяжело больного, охотники, сделали носилки, на них и принесли в больницу. Лечили долго, но он уже не поправился, когда умер, под подушкой нашли сорок рублей (на похороны) и тетрадь с записями (а кто говорит - со стихами). Ее, вероятнее всего, уже давно нет.
В один из своих приездов на родину молодой писатель Юрий Качаев решил показать сибирскую тайгу, рыбалку, охоту своему другу, москвичу и тоже начинающему писателю Вадиму Бахревскому. Уходили на несколько часов (на утреннюю зорьку), а вернулись поздним вечером. И весь следующий день Юрий Григорьевич что-то увлеченно писал. Оказывается, они побывали у Баргузина. Но сколько бы не искали в творчестве Качаева следов этой встречи - ничего, по крайней мере, из того, что опубликовано. Но не мог же творческий человек пройти мимо такой судьбы...
Юрий Григорьевич Качаев - наш земляк - стал известным детским писателем. Его друг - Владислав Анатольевич Бахревский - жив и сейчас, он автор нескольких исторических романов. Делясь своими воспоминаниями, он написал: «В своей повести «Культяпые олени» я писал о Баргузине, который жил в лесу под Бражном. Посылаю вам одну из моих первых книжек, посылаю ради главы о Баргузине. В ней выдуманного нет. А повесть начинал писать у вас в Бражном». В книге есть автограф писателя: «Читателям села Бражное, родины моего друга Юрия Качаева. В Бражном мы с ним прожили счастливый зимний месяц».
Вот все и прояснилось. Значит, уступил Юрий Григорьевич право описать эту необычную встречу своему другу. Все-таки нашлось литературное воплощение этой удивительной и трагической судьбы.
Первоначальная задача была проста: сравнить художественный образ с его прототипом, вернее с тем, каким он сохранился в памяти людей. О Баргузине наслышаны были все, помнили многие, а тех, кто лично общался с ним, нашлось не так уж много. Но собранного материала для сравнения было достаточно. У Бахревского мы читаем: «От Голого мыса Баргузин жил зимой км в 30-ти, а остальное время в 50-ти. Отгородился болотом. Люди сами пришли к нему. Всего км в 10-ти от землянки построили бараки, стали рубить лес. Дорогу проложили». А Прокопий Гурьянович Сбоев говорит, что землянка по Заводской дороге километров 6 будет, а по Алгасинской километров 10.
Владислав Бахревский жилище своего героя описывает так: «...она (землянка) была сделана шалашом. У входа, слева, сушились дрова. С потолка свешивались связки грибов и лука. Посередине землянки стояла железная печка. Возле неё два чурбака. К нарам, на которых сидел Баргузин, придвинут ящик. На ящике стеклянный пузырёк коптилки». А Харин Александр 15-летним мальчишкой не раз был у Баргузина. Он рассказывает: «Землянка в бугре вырыта, потолок - настил из брёвен, стены - земляные, печка сначала из плитняка была - навозил на саночках, а уж потом чугунная появилась. Вход с востока, рядом с дверью - окошечко примерно 40 на 40, со стеклом, как войдёшь - направо и налево по лежанке, по середине печь, рядом с землянкой сушатся опята, нанизанные на веревочку».
Баргузин и животные - это особая история. Владимир Бахревский: «Васька у меня лет 10 живёт, - сказал Баргузин - Я его на дороге подобрал. Принес к себе, пустил, а он сразу в лес. К вечеру пришел пузатый, смирный. Я на следующий день по следам его походил. Смотрю, двух рябчиков придушил для начала. Потом домой стал притаскивать. Сам нажрётся, и мне принесёт. А зимой совсем он меня удивил. Притащился раз, смотрю - вся морда в крови - я - в тайгу. И что ты думал? Зайца задавил. Ну и с рысью он тут снюхался. Такая любовь у них была. Сам-то я без ружья живу. Петли ставлю. Ну и придушил. Принес. Ваське кинул. А он, бандит, обнюхал её и морду лизать». Всё сказанное писателем подтверждают очевидцы: кроме собаки, были кошка Майка и кот (с ним-то он и приходил в село), а то, что кот глухаря хозяину притащил, браженские ребята и сами видели.
А вот об охоте писатель и люди говорят разное. Лаврентий, так зовут героя Бахревского, ставит петли на рысь, участвует в облаве на волков. А Прокопий Гурьянович говорит, что ни на кого он не охотился, капканы не ставил.
Чем жил? «Метлы вязал, грибы сушил, бруснику собирал, да и люди помогали, кто чем может, подкармливали. Наши учителя по очереди помогали, - вспоминают браженцы. - Они и с работой помогли. Директор школы Попов устроил его сторожить школьные дрова, благо школьная лесосека была недалеко от его землянки». Человек из землянки, добровольный изгой и браженские учителя 50-ых годов - это в основном люди приезжие, оказавшиеся в сибирской глубинке не по своей воле, умные, интеллигентные (один из них - кандидат исторических наук, ранее преподававший в Саратовском университете). Что их объединяло?
Почему к нему такое отношение? А помогали ему всей школой, начиная от директора, который определил его в сторожа, что, во-первых, сразу поменяло его статус и хотя бы на время смягчило его антиобщественную позицию, во-вторых, хотя и малые средства к существованию обеспечило. Баба Агаша, которая в то время была школьной техничкой, или, как тогда говорили, уборщицей, говорила: «Как же, помню, муж его привечал, в бане у нас мылся, когда из лесу приходил, хлеба ему положу, из одежи что дам».
Осмысливая собранный материал, мы поняли: жизнь этого человека имеет своё «до» и «после». Что было «после» знают все: добровольное обречение на одиночество и тоска до такой степени, что, когда человек по-волчьи выл, то волки ему откликались (об этом говорят многие). И так многие годы до самой смерти (умер в середине 60-ых годов).
А что было «до»? Ясно - одно. Трагедия. Страшная беда. Каждый, кто жил в селе это чувствовал, поэтому отношение к нему определялась одним словом: жалко. В этом единодушны все, кто о нем рассказывали: и мужчины, и женщины, и те, кто тогда были детьми. Люди, теряясь в догадках, сами определи его прошлое. Самыми распространёнными были три версии:
1. Агафья Матвеевна Журавлёва.
Богатый купец. Имел три дома. Когда была свадьба, бочки стояли за оградой, и каждый, проходящий мимо, должен был пить за здоровье жениха и невесты. Жена - красавица. Две дочки. Но в Гражданскую войну жена бежала с белым офицером.
2. Александр Харитонович Захаренко.
Был очень богат. Богатство после революции конфисковано. Не захотел жить среди людей, ушёл в тайгу.
3. Сбоев Прокопий Гурьянович.
Звали его Астафьев Федор. Родился в Анцири. Отец был богатым, торговал мясом. В Канске был свой дом (в центре, деревянный, двухэтажный, где сейчас находится здание милиции). Какое образование - сказать не могу, но почерк был красивый, писал так, как никто сейчас не пишет и без ошибок. (А Прокопий Гурьянович - учитель русского языка и литературы). Был офицером колчаковской армии. Колчака когда разбили, они в тайге скрывались, добровольно сдался, получил 10 лет, но никогда не говорил, где и за что сидел. Но когда вернулся, жить среди людей не захотел. Вырыл землянку и жил в ней.
4 версия, которую слышал и воспроизвел в своей повести Вадим Бахревский: «Говорили, что Баргузин стар, что когда-то был он знаменитым купцом, жил в городе. Построил там двухэтажный дом с полукруглыми балконами, с амурами на балконах...»
В гражданскую войну жена сбежала с белым офицером. Тогда-то, не заботясь больше о богатстве, имени, о малых детях, ушёл Баргузин в тайгу. Вырыл землянку и жил. Людей особенно не сторожился, но и в ближайшие деревни наведывался редко. Приходил голосовать. Опустив бюллетень, плясал на улице под музыку громкоговорителя, пел «Славное море священный Байкал».
О прошлом он упорно молчал, этому было оправдание у людей - ведь не будешь в селе рассказывать, что ты белый офицер. Обижался ли на судьбу? Да кто тогда мог обижаться на судьбу, еще срок получишь - так люди объяснили его нежелание говорить о своем прошлом.
Что перед нами? Жизнь неудачника, который не сумел оправиться после потери своего состояния? Судьба однолюба, который перечеркнул свою жизнь после измены жены? Сознательный выбор человека, попытавшегося таким образом отстоять свое право на свободу, сохранить свое человеческое «я» в условиях, когда государство уничтожало инакомыслящих, и счет шел тысячами, десятками тысяч? Если в основе его поступка - корысть (обиделся на то, что все отняли), не было бы к нему такого сердечного отношения местных жителей, которые тоже пережили и революцию, и разного рода конфискации и белых, и красных, и раскулачивание. Если измена жены, то, скорее всего, жалела бы его по-бабьи женская половина, а у мужиков только этим уважения не завоюешь. А вот если он противопоставил себя государству (для этого нужно было обладать немалым мужеством и понимать, что за право жить по-своему в любой момент нужно будет платить по большому счету), тогда понятно, почему и весь сельский люд так к нему относился. Теперь это был и их выбор, в котором можно увидеть и их отношение к государству: тихое, без внешних демонстраций, но неповиновение, потому что искренне любить «родное» государство по большому счету было не за что (здесь следует разделять два понятия: родина и государство). Тогда становится понятно и отношение к нему учителей, многие из которых тяжелую руку государства уже почувствовали, потому и оказались в Сибири. Ты начинаешь понимать, почему они это делали. И невольно уважать их за это.
А вот почему власть не трогала его?
Сейчас судить об этом очень сложно, на мой взгляд, здесь две причины: объективная и субъективная. Во-первых, если бы подобное было где-то поближе к центру, а не в далекой Сибири, вряд ли дожил бы Федор Астафьев до своей естественной смерти. Во-вторых, власть - это все-таки конкретные люди. Видимо, на его счастье оказался здесь у власти нормальный порядочный человек, который не захотел видеть в нем «врага народа», «скрытую контру», «недобитую контру», а затем «тунеядца». Поэтому трагически сложившаяся жизнь не имела трагического финала.
Не смотря на то, что во многом история, рассказанная Вадимом Бахревским, совпадает с тем, что вспоминают очевидцы, есть и различия. Главное в том, как пережил случившееся с ним человек, как вышел из жизненных испытаний - ожесточённым, озлобленным на людей, или, не питая к ним злобы, ушел в свой собственный мир трагического одиночества, где ничто не напоминает о прошлой жизни.
«Вон она, какая злоба-то, - сказал искусник. - Изошел ты злобой, Лаврентий». Такой герой Бахревского. Чтобы подчеркнуть его озлобленность, я так думаю, вводится эпизод о волках.
«- Волков-то подзываешь? - спросил искусник.
- Зимой подзываю... В прошлый раз с облавой ходил. Маленько повыл. Молодые откликнулись, пришли.
- Лаврентий волков к самой землянке собирает.
- Приходят, скучно зимой. Выйду, повою, иной раз и соберутся. Сядут вокруг и смотрят друг на друга.
И вот Баргузин откинул назад свою седую голову, потемнел лицом, прикрыл черными веками блестящие глаза и выдавил глухой всхлип. Потом грудью подался вперёд и завыл, завыл».
Из всех опрошенных знал его имя только один человек, остальные называли его Баргузином. Помните: «Славное море - священный Байкал» - это его любимая песня, оттуда и прозвище. В повести он под именем Лаврентий (понятно, какие ассоциации оно вызывало у людей начала 60-ых и, следовательно, формировало отношение читателя к герою). Это связано, вероятно, с тем, что по литературным законам того времени человек, сам отошедший от жизни, которой живут все, обречен быть героем, который больше вызывает осуждение, чем сочувствие. Этим и определено и авторское осмысление образа, и акцент на озлобленность, на замкнутость, на то, что человек сам виновен в том, что жизнь сложилась так, что приходится по-волчьи выть в прямом смысле этого слова. В жизни было по-другому. В воспоминаниях о Баргузине ни слова о злобе, немало по-человечески привлекательных моментов: в землянке всегда чисто, старая фуфайка, старая рубашка с поясом, в село приходил раз в месяц, иногда выпьет в чайной, зверей своих растеряет, потом собирает. А каким же должен быть человек, если кот ему глухаря из тайги тащит.
- Злой?
- Нет, что вы.
- Угрюмый?
- Нет, нет, пел песню, свою любимую - голос был чудесным.
Мне кажется, в жизни он и многограннее и привлекательнее, и люди в отношении к нему милосерднее и добрее.
Человек не может выбирать, в какое время ему придется жить, но человек может выбрать, как ему жить. Я долго размышляла над тем, почему Федор Астафьев выбрал судьбу Баргузина. Ясно было, что революция и Гражданская война - события, которые расколи его жизнь на «до» и «после». Советская власть заставила заплатить десятью годами тюрьмы за верность присяге, если он был офицером, или за приличное состояние, если он был купцом. Но у него осталась жизнь, и нужно было определиться, как жить уже в новом мире.
Ясно было и то, что для этого человека имело значение не только понятие ЖИТЬ, но и КАК жить. Не принять Советскую власть - однозначно - гибель, причем бессмысленная. Принять и служить ей - видимо, такой выбор он сделать не мог, мне очень хочется думать, что это не позволили ему сделать его нравственные принципы. Стать «внутренним эмигрантом», то есть жить двойной жизнью, внешне соглашаясь со всем, а внутренне протестуя, человеку цельному и чистому такой выбор чести не сделает. Просто подчиниться силе и просто жить, не мудрствуя, не рассуждая - такой выбор возможен, если есть ради кого жертвовать, ради кого жить. Он не стал, подобно Дон Кихоту, сражаться с ветряными мельницами, но и не изменил своему внутреннему «я». Он ушел от людей? Нет. По отношению к ним он остался прежним человеком: все, знавшие его, неизменно подчеркивали его доброжелательное отношение к окружающим. Он ушел от государства. В тайге можно было оставаться самим собой. Это был его выбор.
Больше всего меня мучил вопрос: его жизнь - трагедия? Однозначного ответа у меня нет. То казалось, что - да, человек не смог реализовать себя, прожил аскетом столько лет. Ради чего? То думалось - нет, не изменил себе, не ломал себя. Сумел найти возможность жить в согласии с миром и с собой. Спросить бы его об этом. Бесспорно одно: это трагедия, когда свои становятся чужими, трагедия, когда человеку приходится делать такой выбор. Научиться бы нам не повторять ошибок прошлого.
1. Воспоминания старожилов с.Бражное Канского района.
2. Бахревский В.А. Культяпые олени. Детская литература, М.,1978.
/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»