Копьевская сельская общеобразовательная средняя школа
Выполнил учащийся 9 «а» класса Фиськов Александр
Руководитель: Андрианова Лидия Васильевна - учитель истории высшей категории, отличник народного просвещения, директор краеведческого музея с. Копьёво.
С. КОПЬЁВО.
2007 г.
I. ВВОДНАЯ ЧАСТЬ. НЕРАЗРЫВНАЯ СВЯЗЬ ПОКОЛЕНИЙ
II. ПОСТВОЕННЫЙ СИНДРОМ.
1. ДЕТИ ВОЙНЫ.
2. МОЙ НЕЗНАКОМЕЦ – ПРАДЕД ВАСИЛИЙ СТЕПАНОВИЧ.
3. ПРАПРАБАБУШКА ЕКАТЕРИНА – ЖЕНА КОММУНИСТА И БАПТИСТА
4. ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСТВО В СИБИРЬ. МАРУСЯ - ГОЛЬ ПЕРЕКАТНАЯ.
5. ТЫЛ ГЛАЗАМИ ФРОНТОВИЧКИ.
6. ГОЛОД И РЕПРЕССИИ В д. КОПЬЁВО.
7. ДЕТСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ МОЕЙ БАБУШКИ о 50 - начале 60-х гг.
8. ВОЙНА ПОЩАДИЛА - ОТ РУК БАНДИТОВ ПОГИБ.
III. ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ЖИЗНЬ ПРОЖИТЬ – НЕ ПОЛЕ ПЕРЕЙТИ
Библиография
Приложение
1945-1965 годы в истории нашей страны – приоритетная тема данного конкурса. Это было послевоенное, но очень трудное время в истории нашего народа и государства. Я много думал, с чего начать? Как правдиво и всесторонне показать те проблемы, которые стояли перед нашим обществом в те годы? И всё же, думаю, начать нужно с того, какое тяжелейшее наследие оставила нам война. Страна послевоенная отличалась от довоенной. Это был другой народ, другие люди, на лицах которых глубокими морщинами легла печать горя, потерь, тягостных испытаний, крушений надежд, с одной стороны, с другой стороны это был народ, верящий, что теперь-то, в мирное время, у них будет всё по-другому. С точки зрения современного поколения большинство людей тогда нуждались в серьёзной психологической помощи и в помощи государства. В своей работе я хочу затронуть лишь некоторые проблемы послевоенной истории, о которых в учебнике сказано кратко: пьянство, материальные и моральные проблемы общества, бандитизм, репрессии.
Я хочу на конкретных примерах показать, какие нравственные и материальные трудности пришлось пережить людям деревни, моим родным в те годы, какой выход находили люди старшего поколения из сложившихся жизненных ситуаций, какие личностные качества проявлялись у них при этом. И здесь невольно, чтобы глубже понять их проблемы, приходится вновь и вновь возвращаться к военному времени.
Основываю я свою работу на воспоминаниях моих родных, в первую очередь моей
прабабушки Марии Никифоровны Михно, дедушки Вячеслава Владимировича и бабушки
Лидии Васильевны Андриановых, на материалах военной летописи краеведческого
музея села Копьёво, семейного архива.
По меркам моего возраста – 15 лет - это было так давно: воевали в той войне наши
прадеды, пережили её трудности наши прабабушки. Но, как ни странно, эта далёкая
Великая Отечественная война всё ещё с нами. Невольно напрашивается вопрос-
почему?
Нелегко людям нашего относительно мирного времени понять, как перенёс наш народ те страшные невзгоды. Не один, а целых четыре года лишений и борьбы, нечеловеческих усилий, терпения и самопожертвования. Но какая-то невидимая нить соединяет прошлое и настоящее, живших тогда и живущих ныне, передавая нам их память и состояние души, умение любить и ненавидеть. И однажды наступает момент, когда мы начинаем ощущать эту неразрывную связь. Начинаешь понимать многое в них, сегодняшних, уже стареющих и больных.
(Материалы домашнего архива моей бабушки Андриановой Лидии Васильевны, прабабушки Михно Марии Никифоровны)
Как-то, собравшись в доме моего дедушки Андрианова Вячеслава Владимировича, мы всей семьёй сидели у телевизора. Шёл документальный фильм, посвящённый нашей победе в битве за Сталинград, которой предшествовали ожесточённые бои за город и в городе, постоянные бомбёжки. Город на Волге был превращён в руины. Но то, что пережили оставшиеся там мирные жители, в том числе и дети, страшнее, чем американские фильмы ужасов. Без пищи, без воды, без тепла, прячась в сырых подвалах, они оказывались на территории города, занятой врагом.
Фашисты выкуривали людей из развалин и гнали потоком из разбомблённого, но всё ещё обороняющегося города: стариков, детей, женщин с младенцами на руках. Насмешки, унижения, избиения, травля собаками…
В этот момент я заметил, как изменился в лице мой дед, как дрогнул его голос. Нас всех также потрясло увиденное, но на него этот фильм произвёл тяжелейшее впечатление. Голос его прерывался, звучал глухо и незнакомо, он переменился в лице, затем встал и вышел на улицу. Я не мог понять, что происходит. Позже я узнал всё.
Родина моего деда Вячеслава Владимировича – река Хопёр, Саратовская область. Он родился в 15 сентябре 1941 года. Когда началась Великая Отечественная война, моя прабабушка Люба вместе с ним жила в Сталинграде у своей старшей сестры Надежды Макеевны. Муж Надежды Макеевны - капитан Судариков Михаил служил перед войной в Сталинградском военном округе. Начавшаяся война, как страшное чудище, всё время требовала и требовала новых жертв. Ежедневно из разных уголков нашей Родины направлялись на фронт бойцы. Все мужчины из рода моего деда, в том числе и Судариков Михаил, ушли защищать Родину. Вскоре Надежда Макеевна получила похоронку на погибшего мужа, став вдовой с двумя маленькими детьми на руках. Старшей дочери Нине было восемь лет, а младшему сыну Валентину – пять.
Враг стремительно приближался к Волге, уходить им было некуда, семья Судариковых и моя прабабушка Любовь Макеевна вместе с маленьким сыном, моим будущим дедом, оказались на оккупированной врагом части Сталинграда. Моему деду тогда ещё не было и года, происходящее он не мог помнить, но в своём сердце он носит ту боль, которая сохранилась у его близких после пережитого.
Документальный фильм помог мне лучше понять случившееся. Казалось, нескончаемым потоком идут пленные сталинградцы под конвоем немецких солдат по дорогам своей страны на Запад. Я представил, что где-то среди них были и мои родные – 5 человек. Наступила осень, а с нею пришли дожди и холода, промозглые ночи. Никто не заботился об одежде для них, о пище и воде, о крыше над головой. Что такое фашизм, хорошо понимаешь, узнав, какие ужасы плена перенесли мирные жители. Для этого матёрого врага не существовало каких-либо моральных норм.
Мой дедушка, со слов своих родных, рассказывал, что пленных сосредотачивали в лагеря, обнесённые колючей проволокой. На вышках день и ночь дежурили автоматчики. В любую погоду людей держали под открытым небом, согревались они, плотно прижимаясь друг к другу. Кормили – если только это так можно назвать – как скот, со смехом перебрасывая пленным мирным гражданам привезённые сырые, грязные, а то и подгнившие овощи. Воды не давали вообще. И родители вынуждены были, рискуя жизнью своих детей, ночью отправлять их с какой-нибудь попавшей случайно им в руки посудиной за водой. В отличие от взрослых, дети могли незаметно пролезть под колючей проволокой к находящемуся поблизости водоёму, зачерпнуть воду и также незаметно вернуться назад. Автоматчики постоянно обстреливали местность, стреляли, если замечали малейшее движение или слышали шорох, стук. Часто дети гибли.
Отправляла и Надежда Макеевна свою старшую дочь - восьмилетнюю Нину за водой много раз, несмотря на постоянные обстрелы. Обходилось. Но однажды, когда дети уже возвращались с водой, поднялась стрельба. Кто-то из детей был убит. А Нина была ранена. Пуля прострелила её маленькую детскую ручонку у самой кисти насквозь. Она, превозмогая резкую боль, добралась до матери и, уткнувшись ей в подол, горько и долго рыдала.
Количество пленных таяло на глазах. Спасла измученных, едва передвигающих ноги людей наступающая Красная Армия. Их освободили, отбив у врага, только в октябре 1942 года у Ростова-на-Дону.
А маленькая девочка Сударикова Нина в свои восемь лет стала инвалидом Великой Отечественной войны. Закончилась война. Но пережитый кошмар так и не уходил. Девочка постоянно плакала, особенно по ночам, её маме приходилось подолгу ночами сидеть у постели дочери, повторяя: «Я с тобой, это только сон, спи родная моя». Пришлось возить Нину по бабушкам, чтобы снять эти кошмары. Её рука плохо росла и осталась изуродованной на всю жизнь. Как инвалид войны, она получает пенсию. Трудно представить себе, как девочка вообще осталась жива в этих нечеловеческих условиях, без какой-либо медицинской помощи. На протяжении всей жизни она постоянно болеет, у неё с войны подорвана нервная система, болит сердце. Одной здоровой рукой она научилась делать всё. Освоила специальность телефонистки и работала на шахте г. Липки Тульской области, куда переехали в 60-е годы. Милейший человек, она вышла замуж только после 40 лет. Пережитые страхи оставили незаживающие раны в её душе навсегда.
Молодая, маленькая, хрупкая женщина – моя прабабушка Любовь Макеевна в результате пережитого стала инвалидом: её постоянно мучили сильнейшие головные боли, очень высокое давление, она нуждалась в посторонней помощи. В неволе исполнился годик и моему деду. Я представляю, каким кошмарным ему казался тогда окружающий его мир. И я начинаю понимать, почему, несмотря на внешнее спокойствие, он так раним. Мы все в нашей родне с уважением относимся к нему. Мне дорого всё, что связано с его жизнью, дороги его воспоминания, они помогли мне лучше понять саму суть той тяжелейшей войны, почувствовать цену Победы, понять значение этого дорогого всем людям нашей страны праздника. Я только теперь, кажется, начинаю понимать, почему по прошествии стольких лет наши люди не могут забыть ту военную пору, ведь война у них, у каждого, что-то отняла: родных, любимых, молодость, здоровье, счастье, право на достойную и мирную жизнь. Однажды поняв это, человек начинает ценить подвиг народа, отстоявшего своё Отечество, ценить жизнь, подаренную судьбой. Прожигать её бесцельно, впустую, просто глупо и преступно.
Моему дедушке, его родным и близким война принесла тяжёлое вдовство и сиротство. Ему пришлось, подрастая, жить то у деда Макея в саратовской деревне Мокровка, то побывать после смерти стариков в детдоме, то жить у забравшей его оттуда тёти Надежды Макеевны, так как мама его не могла не только работать, но и ходить. Да и у него самого нервная система подорвана, если он разволнуется, ему трудно говорить. Но он вырос человеком добрым и отзывчивым, помогая всегда людям во всём, а также очень трудолюбивым. Он вспоминал, как жили они у тёти Нади, её двое детей да он ещё. После учёбы помогал колхозу. Вспоминает, как сам впервые одним топором построил первую в деревне стайку для коровы. Тогда в Саратовской области в деревнях стаек не имели, то, что было у людей, истопили в войну и в первые послевоенные годы или сожгли враги во время оккупации, взять дров было негде, печи топили люди кизяком, не говоря уж о пиломатериале для строительства. Если зима была морозной, скотину заводили в избу. На построенную мальчишкой Славой Андриановым стайку собралась посмотреть вся деревня. А когда он одним топором сделал вместо сгнивших в избе рам новые, в деревне сказали: быть ему строителем. Так оно и вышло. После службы в армии в строительных войсках Ужурского гарнизона в 1963-1966 годах, где он служил шофёром и участвовал в строительстве подземных шахт для ракет, он остался в наших местах, женился, окончил строительное отделение техникума, стал прорабом в совхозе «Орджоникидзевский и построил полдеревни. Вроде бы жизнь прошла успешно, но почему-то чем старше он становится, тем чаще вспоминает он своё трудное послевоенное сиротское детство.
(Материалы домашнего архива моей бабушки Андриановой Лидии Васильевны, прабабушки Михно Марии Никифоровны)
Моя бабушка Лидия Васильевна Андрианова, в девичестве Михно, родилась в 1946 году здесь, в деревне Копьёво. Войны на нашей территории не было, разрухи тоже. Но это был тяжелейший послевоенный год. Её детство и молодость пришлись как раз на интересующий нас период. Детская память сохранила яркие картины тех лет.
Родители моей бабушки- переселенцы из Белоруссии. Отец – Михно Василий Степанович родился в 1918 году в деревне Забоенье, Лепельского района, Витебской области. Дату своего рождения не помнил и назвал, когда в 1957 году впервые в жизни получал паспорт, день рождения своей жены – 20 февраля.
Их семья переехала в д. Черемшанка Ужурского района в 30-х годах. Мальчишкой пошёл работать в колхоз, возил на жерёбой кобыле воду в деревню, стоящую на ручье, пересыхающем летом. Во время спуска на камнях кобыла оступилась и сломала ногу. В 16 лет Василий был осуждён на 2 года «за вредительство». Отсидел, вернулся, окончил курсы в М.-Имыше и работал трактористом. Женился в 1937 году на Евстратовой Марии Никифоровне (1920 г.р.).
Он никогда не вспоминал о своём заключении, но часто пел жалобные песни, связанные с этим:
«По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах».
Или: «Что стоишь качаясь, тонкая рябина, головой склоняясь до самого тына». Пел он неплохо, печально, брало за душу.
Призван на действительную военную службу 16.02.1939 года и пришёл домой
20.02.1944 года, через пять лет. Службу проходил сначала в Уфе, учился в
автошколе, затем в Туркестане, потом, с начала Великой Отечественной войны, в
Иширане (в Иране), в Тегеране, служил шофёром автобата в особых войсках. Ему
приходилось возить продовольствие, другие грузы, людей, боеприпасы. Рядом с
шофёром обязательно сидел с автоматом солдат. Было вооружённое сопровождение и
грузов. Прадед вспоминал, как неизвестно откуда взявшаяся пуля убила его
друга-шофёра, ехавшего по узкой тегеранской улице в колонне наших машин впереди
него. Никто не чувствовал себя там в безопасности.
В Тегеране, воспоминал всегда прадедушка Василий, было очень опасно, там, в
нейтральном городе, были войска и советские, и английские, и американские,
действовала фашистская разведка. Город кишел шпионами и диверсантами. Всё время
стреляли, убивали из-за угла, особенно в 1943 году. Представляю, как там было в
период подготовки к проведению встречи руководителей трёх союзных государств и
во время самой встречи. Правда, ему не пришлось там быть в период встречи, о чём
он потом очень жалел. Но о том, что в Тегеране встретятся Сталин, Рузвельт и
Черчилль, знал тогда только очень узкий круг людей. Встреча происходила в
обстановке полной секретности, так что рядовые военнослужащие вряд ли узнали бы
об этой встрече. [ДаниловА.А., КосулинаЛ.Г. , БрандтМ.Ю.
История России, ХХ век. – н. ХХ1 в. М.: Просвещение, 2004 г]
В 1943 году Василий Степанович попал в госпиталь с тяжёлым заболеванием почек. Он вспоминал, что еще во время летних учений в Туркестане, а позже и в Иране им постоянно давали в рацион питания очень солёную селёдку для того, чтобы заглушить жажду в жаркое время дня, особенно во время учений. Кормили скудно, так как там был не фронт. Это привело к тяжелой почечной болезни.
Из-за болезни почек Василий Степанович в течение шести месяцев находился в госпитале в Джамбуле. Потом лежал ещё и в другом госпитале. Вернулся домой инвалидом II группы. Он едва передвигал ногами. Они так распухли, что напоминали брёвна. После перевода на Ш группу, от инвалидности отказался. «Что я, такой молодой и инвалидом буду?» - говорил он жене, ведь было ему тогда всего 27 лет. Полная картина болезни стала ясна только после вскрытия: у него одна почка высохла ещё в войну, а другая разложилась. Он дожил до 45 лет с одной больной почкой.
В колхозе «Новый путь», куда переехала в 1940 году его жена после смерти двух маленьких дочерей, он, поправившись немного, с 1944 по 1954 годы работал бригадиром 16-го тракторного отряда. Тяжело тогда было работать на колёсном тракторе, очень жёсткое железное сиденье во время езды трясло, у здорового все внутренности, кажется, отрывались, а он терпел, работал. Ведь в колхозе мужчины были наперечёт, даже если это были инвалиды. Жаловаться на своё здоровье было стыдно, так как приходившие с фронта солдаты редко кто не был ранен.
Мой прадед в узком кругу говорил, что не раз приходилось ему слышать укор выпивших фронтовиков, что он пороха не нюхал, на настоящей войне не был. До самой смерти он испытывал угрызения совести, что на фронт не попал. Но ведь солдат живёт по приказу и действует не по своей воле. Попав в Среднюю Азию, их батальон с самого начала войны был переброшен через иранскую границу и придан в особые войска. Приграничный Иран нам надо было удерживать под контролем. Без военных, хотя они так нужны были фронту, выполнение этой внешней задачи было бы невозможно.
Затем, когда его здоровье не стало позволять дальше работать на тракторе, был переведён мотористом на зерноток, обслуживал мельницу. После реорганизации хозяйства в 1-е отделение Устино-Копьёвского совхоза стал чабаном, а когда не смог работать на тяжёлых работах, устроился работать сторожем. Умер 14.11.1963 года.
У него было пятеро детей, 4 из них дочери: Лидия, Валентина, Людмила, Нина.
Он был семейный человек. Дочерей очень любил и гордился ими. Но переживал всё же, что имеет всего одного сына. Как-то играют они во дворе со своими подругами, человек 10 собралось. А тут на двор входит цыганка и обращается к нему: «Здравствуй, девичий отец!» Здорово тогда он на неё разозлился и прогнал со двора. Но в мужской компании часто похвалялся: «Ох, и попью же я, когда буду дочек замуж выдавать!» Но не дождался, умер в 1963 году 14 ноября, когда старшая из дочерей Лидия только поступила в институт. Остальные ещё ходили в школу. Слушая рассказ
моей бабушки, я не сводил взгляд с его портрета, осознавая, как же коротка была его жизнь. А также горькую участь моей прабабушки, в 43 года оставшейся вдовой с 5-ю детьми.
Моя прабабушка Мария Никифоровна Михно, в девичестве Евстратова родилась в 20 февраля 1920 года в деревне Жалижье, Горезновского с/с, Краснопольского района, Могилёвской области.
Понять, насколько трудна была её жизнь, невозможно, не зная историю её жизни и жизни её родных и близких людей. Судьба их трагична не только по субъективным причинам, на её течение накладывает свой отпечаток то время, в которое они жили. Обстоятельства круто меняют всю довоенную жизнь моих родных, обрекая их на голод, нищету, унижения, сиротство и раннее вдовство. Как будто какой-то злой рок преследует моих родных, испытывая их на прочность.
Мать Марии Никифоровны Новикова Екатерина Романовна, 1895 года, день своего рождения не помнила, говорила, что на Николу родилась. Новиков Роман Константинович и Мария Ильинична (в девичестве Куприянова) – родители Екатерины - жили зажиточно, имели мельницу. Высокая, стройная, красивая девушка Новикова Екатерина была абсолютно неграмотной. Она вышла замуж за самого красивого из соседней деревни парня, особенно сражала всех его чёрная, как смоль, кудрявая шевелюра. Никифор Никитич Евстратов был грамотным, коммунистом, воевал на стороне красных. Как тогда было: пришли, высватали, хоть и не общались раньше друг с другом. Но очень полюбили друг друга. Человек он оказался золотой, сильно любил и лелеял свою дочурку Машеньку. Но недолгим оказалось семейное счастье. Когда их Марусе было 4 года, в семью пришла беда: Никифор косил сено, почувствовал сильную усталость, сел на камень отдохнуть, да больше и не встал. Сердце остановилось.
Родители Никифора Никитича оставляли её жить у них, но было неловко сидеть на чужой шее. Пришлось возвращаться молодой вдове с дочкой в родную деревню. Погоревав положенный срок, Екатерина снова вышла замуж. Второй муж Павел Гульков был с виду неказист, к тому же оказался сектантом-баптистом. Работать дома он особо не утруждался, всё больше молился, библию читал. Но это не помешало ему прибавить потомство: родилась ещё дочь Вера и 2 сына - Николай и Василий. Всего стало 4 детей. Екатерина ждала ещё одного. Больше всего доставалось падчерице Марусе, с нею отчим был неласков. Она в доме была и нянькой, и работницей, да ещё и в школу ходила, окончила 4 класса. К этому времени она могла сама и обед готовить, и прясть, и вышивать, и вязать. К детям очень привязалась.
А тут и колхозы стали создавать. Но деревенские баптисты не шли в колхоз, не вступил и муж Екатерины Гульков Павел – не божье это дело, антихристово. Они позднее были арестованы и посажены в тюрьму города Чигирин. Прошло около месяца, а мужики домой не возвращались. Жёны собрали им передачки, и пошли в город пешком. Пошла и Екатерина, оставив малолетних детей на Марусю (её родители жили на другом конце деревни). Но передачи у них не принимали. Неделю жили они, дежуря каждый день у ворот тюрьмы, но всё было напрасно. Тогда бабы взбунтовались, и стали бросать в ворота и окна тюрьмы камни, палки. Раздались выстрелы. Были раненые и убитые.
Екатерину Романовну – мою прапрабабушку ранили в плечо. Она оказалась на месяц в больнице. Дом и детей взвалила на себя трудолюбивая девочка Маруся, а было ей около 11 лет. Хорошо, что люди жалели, помогали ей. Возвратясь домой, Екатерина родила ещё одного сына - Дмитрия, появившегося уже без отца. Гулькова Павла и других баптистов-односельчан осудили на длительные сроки и отправили в дальневосточные лагеря, где они работали на лесоповале и стройке в тяжёлых условиях. Павел упрямо и там отказывался работать на «антихристов», за что его лишали пищи. Тех, кто добросовестно работал, кормили всё-таки сносно. Он истощал, сильно заболел, был отпущен домой, к семье, уже жившей в Сибири, и вскоре умер.
Ради своей слепой веры он пожертвовал не только собственной жизнью, но и обрёк своих детей на скитания, унижения, голод и нищету. Вот о ком ему надо было в первую очередь подумать. Екатерина осталась православной верующей, к вере мужа, его слабой заботе о семье относилась снисходительно, всё-таки был муж. Но, дожив до 83 лет, когда в живых осталась только её дочь Мария, она всегда говорила: «Ничипора своего я очень любила, хоть он и был коммунистом, а Павла терпела, детям нужен был отец». А когда внучки спрашивали об её отношении к Советской власти и коммунистам, она говорила: «А ну её к свиньям! А Ленина вашего я ненавижу, он всю нашу единоличную жизнь порушил». Как ни пытались те с ней спорить, было бесполезно.
(Материалы домашнего архива моей бабушки Андриановой Лидии Васильевны, прабабушки Михно Марии Никифоровны.)
У Екатерины с детьми испытания не окончились с её возвращением из чигиринской больницы в родное Жалижье. Они только начинались. Через какое-то время в деревне случился пожар. Тогда в белорусских деревнях избы крыли соломой, и они одна за другой вспыхивали, как порох, сгорали дотла, не успевали тушить. Сгорел и дом Екатерины Гульковой. Хорошо хоть детей успели спасти из огня. Сгорело всё, в том числе и накопленные деньги, подоткнутые под балку крыши дома. Остались в том, в чём стояли. Наступила нищета. О таких говорили: «Голь перекатная».
А через некоторое время в 1932 году многие семьи в качестве переселенцев поехали в Сибирь. Решилась ехать и Екатерина со своим выводком – 5-ю теперь уже детьми. По дороге в Сибирь жили милостыней, побираясь на станциях. Это было тяжело и унизительно. Кое-как дотянули до места – Ужурский район, д. Малый Имыш. Здесь уже жил с 1930 года родной брат отца Екатерины Ермолай Константинович со своей семьёй. Они и приютили их на время, выделили малюсенькую времянку. Екатерина ходила по случайным заработкам, детей отправляла просить милостыню, перебивались кое-как.
Потом к весне следующего года многие приехавшие переселенцы перебрались в колхоз в д. Черемшанка, что в 12 км от Малого Имыша. Семья Гульковых с радостью переехала туда же, устали видеть косые взгляды Прасковьи Степановны – жены Ермолая Константиновича. Дали им маленькую полуземлянку на краю деревни. Екатерина продолжала ходить по дворам, а то и уезжала в другие деревни по неделям: кому побелит, кому наткёт холста, кому по хозяйству и в огороде поможет, но упрямо не шла в колхоз. Мария Никифоровна, её дочь, вспоминала, что этого никогда не могла простить матери. Все, кто работал в колхозе, получали на трудодни продукты, одежду, обувь, заводили хозяйство. Они же голодали и жили в страшной нищете. Вскоре заболел и умер младшенький Дима.
Когда к зиме 1933 года стали набирать молодёжь на курсы трактористок, 13-летняя Маруся записалась тоже. Решила: не идёт мать в колхоз, а она будет работать, ведь надо было кормить детей. Но ехать ей было не в чем. Одели, во что придётся, на ногах лапти с онучами, старенькая в заплатах ситцевая кофточка и юбка из рогожного мешка, подпоясанная под мышки бечёвкой. Среди деревенских подростков на курсах она была одна такая, все были одеты хорошо. Несмотря на постоянные насмешки, Маруся, поплакав тайком, продолжала посещать занятия.
Посадили её на первую парту и не спрашивают, хотя уже месяц продолжались занятия. Потом как-то никто не смог в группе ответить на вопрос учительницы, а Маруся подняла руку и ответила верно. Теперь её стали спрашивать часто. Учительница ей призналась: «Боже мой! Мы же думали, что ты дурочка, одета так, посадили на первую парту, а ты, оказывается, такая умница, Машенька».
Окончив очень хорошо курсы трактористок, в первую же весну в 14 лет она уже работала на тракторе в посевную. За хорошую работу её премировали двумя отрезами полотенчатой ткани на 2 пары онучей. Но не смогла Машенька позволить себе такую ткань пустить на онучи, она вышила 2 полотенца и украсила их кружевами, Эти полотенца она хранила всю жизнь, сейчас они переданы в наш районный музей. Стала получать Маша на трудодни, появились в доме продукты, вот дети и ожили. А Екатерина так и не пошла в колхоз. Вскоре и вернувшегося из заключения мужа схоронила.
Моя прабабушка Мария Никифоровна была, в отличие от родителей, невысокого роста, кареглазая, с соболиными бровями, нежным милым лицом, чёрными, как смоль, заплетёнными в две толстенные косы волосами – в отца пошла. К слову сказать, очень богатые волосы были у неё всю жизнь, тяжёлые, и росли хорошо до самой смерти. От парней отбоя не было. Многие девушки завидовали ей.
В Черемшанке была одна длинная улица, расположенная на холмистой местности, противоположного края не видно было. Селились переселенцы, приехавшие из одной местности рядом друг с другом, стороны улицы так и назывались: Могилёвщина, Витебщина, Черниговщина, Скобари (там жили переселенцы из Псковской области) и т.д. В основном семьи жили, не нищенствуя, особенно витебские. Девчата их вели себя высокомерно, одевались неплохо. А парни сохли по беднячке Марусе Евстратовой.
Летом молодёжь работала в поле и там ночевала в балаганах. Однажды, проснувшись утром, Мария увидела, что одна коса лежит рядом, кто-то ночью её отрезал. Безутешно плакала она несколько дней подряд, вторую косу со слезами обрезала сама. В то время была в моде короткая стрижка, так что Маша и без кос была красавицей. Косы потом выросли, но уже не такие богатые, как те.
Ей нравился витебский парень Миша Михно, и она ему тоже, но Мишу вскоре забрали на действительную службу в западные районы страны, в 1939 году он погиб на Финской. Миша ушёл в армию, а в это время вернулся из мест заключения его младший брат Василий и не давал Марусе прохода. Не особо нравился он ей, вроде и симпатичный парень, но лицо покрыто корявинками-оспинками. Однако тот настойчиво ухаживал за Машей. А его родня хотела женить Василя, так его называли они, на одной витебской девушке, не красивой, но с достатком. Однако Василий никого слушать не хотел, к Марии сватов заслал. К ней до него уже сватались и другие парни дважды, не пошла за них. Уговаривала Екатерина Романовна дочку пойти замуж за Василя, хоть из нищеты выбьешься. С трудом, но уговорила.
У Василия мать умерла ещё в Белоруссии. Отец Степан Устинович и младшие дети (Петр, Ганна, Михаил, Василий, Иван) жили с семьёй старшего сын Кирилла. Детьми руководила невестка Вера, они выполняли всю работу в доме, в том числе и стирали, и варили, и детей нянчили. Дочь Ганна осталась в Белоруссии, ехать в Сибирь со всеми отказалась и куда-то в войну сгинула. Братья работали в колхозе, и всё в семью отдавали. А когда женился Василий, невестка выделила ему лишь кожушок (полушубок в заплатах), с тем и ушёл.
Потом иногда попрекал Василий жену, что она Михаила любит, ревновал к брату, даже после его гибели. Уже в старости она в этом призналась детям. У них в Черемшанке родилось 2 дочери: Нина и Валя. Красивенькие! Но внезапно умерла Нина. В 1939 году Василия призвали на действительную службу, а вскоре умерла и вторая их дочь Валя. После замужества дочери Марии Екатерина Романовна собралась и с дочкой Верой уехала жить в Боготол. Сыновья не поехали, остались жить в Черемшанке. В Боготоле Вера окончила 7 классов. Ей шёл уже 17-й год. Похожая на мать, статная и красивая, Вера была её любимицей. Она ходила с непокрытой головой, заплетая волосы на прямой пробор. Летом она пасла своих гусей и читала книгу, весь день просидев на солнцепёке без платка. Вечером пригнала гусей домой, и её вдруг потянуло ко сну. Она прилегла на кровать и больше уже не встала. Кровоизлияние в мозг. Похоронила дочку моя прапрабабушка в Боготоле, а жить там не смогла, очень переживала о Вере и вскоре выехала в д. Копьёво. Туда чуть раньше в 1940 году после смерти второй доченьки уехала Мария с братьями.
Красивейшие места в Черемшанке, рядом лес, всё утопает в цветах, но из-за воды там постоянно были проблемы, и многие черемшанцы стали выезжать оттуда в д. Копьёво. Мария Никифоровна Михно – красноармейская жена стала первой женщиной-трактористкой в колхозе «Новый путь», проработав на тракторе - колёснике с 1940 по ноябрь 1944 года. Честно ждала мужа. Жила в избушке на берегу Чулыма – бывшей бане купца Коновалова. В феврале 1944 года вернулся из госпиталя Василий Степанович - мой прадед. В ноябре 1944 года, за неделю до родов, Марию Никифоровну наконец-то освободили от работы на тракторе. Остаётся только удивляться людям того времени, насколько они были терпеливы и послушны, они опасались ослушаться, ведь была война. 6 ноября у них родился сын Владимир. Радовался отец, наконец-то сын. Имя дали по старшему сыну старшего брата Кирилла.
(Музейная летопись села Копьево)
Но вот и долгожданная Победа! Началась мирная жизнь, но жить легче не стало. Сохранились воспоминания участницы Великой Отечественной войны Чернявской Марии Савватеевны – жительницы соседней с Копьёво деревни Малый Сютик о том, как жили люди в первый послевоенный год. Дома она не была с августа 1942 по сентябрь 1945 года, службу проходила в 164 батальоне аэродромного обслуживания. В звании сержанта попала в действующую армию, в авиационную часть, дислоцирующуюся в Калуге. В составе 3-го Белорусского фронта вместе со своей авиационной частью прошла Белоруссию, Литву, Польшу, дошла до Кёнигсберга. Руководила поварами лётной кухни. Задача работников кухни – приготовить вовремя и качественно пищу. Кормили в батальоне по норме. Так лётчики питались по 5-й норме. Техники – по 6-й норме, ели не с полевой кухни, а на местах. Обслуживали вольнонаёмные официантки. Авиация считалась элитой советских войск, но и рисковали лётчики своей жизнью ежедневно.
Много пришлось повидать на фронте Марии Савватеевне Чернявской, хоть она непосредственно в боях и не принимала участия. Запомнилась своими сожжёнными деревнями многострадальная Белоруссия – родина моих предков. Едут мимо них, а люди, как вымерли, их нигде не видно, одни трубы от домов остались. Вспоминает, что в одной деревне она 17 торчащих на пепелищах труб насчитала. А вот церковь там уцелела, в ней как раз отпевали погибшего партизана. К войне, несущей смерть, невозможно привыкнуть. Запомнила она, как на её глазах разбомбили автомобиль, на котором ехали две их девочки. А сколько ещё пришлось увидеть погибших! Но очень все горевали, если гибли лётчики, которые были душой части.
Авиационная часть находилась не на передовой, но шла по следам войны: народ, как вымер, деревни разрушены. Оставшиеся редкие жители приходили к девушкам в столовую за очистками от картофеля, овощей. Помогали чистить картошку и по очереди забирали очистки. Старший лейтенант Кошенко был очень добрый, не ругался. Девушкам-поварихам было очень жаль жителей окрестных деревень, они старались часто под очистки положить что-нибудь сьестное. Очень плохо военные ели пшённую кашу, так ничего не выбрасывали, берегли и отдавали людям. Как они потом благодарили, это надо было видеть!
Тяжело и опасно на войне всем. Но женщине особенно сложно переносить трудности быта. Однако человек привыкает ко всему, в том числе и к трудностям, приспособились к военно-полевым условиям жизни и девушки авиационной части. Демобилизовалась Мария Савватеевна 25 августа 1945 года. Ехала домой – душа радовалась, мечтала о радостной встрече. Сошла с поезда на станции Копьёво и ужаснулась: такая была жара, ещё в вагоне ей нестерпимо хотелось снять гимнастёрку, а здесь люди в зимних одеждах, даже в шубах ходят. Встретила знакомого почтальона, тоже в шубе. «Почему ты в шубе?» - спрашивает девушка. «Увидишь», - был невесёлый ответ. Думала Мария, что насмотрелась всего на фронте, но оказывается, и в тылу люди хватили лиха немало, если им даже одеть было нечего. Дома мать налаживает на стол, даже сыр был, а хлеба нет. Выложила из рюкзака фронтовичка сухари. Набежал народ, смотрят, как на невидаль. После войны тем, кто из армии пришёл, давали по 10 кг муки, согласно указу. И зажила ее семья чуть лучше, борясь с невзгодами.
(Музейная летопись села Копьево)
Но не всем так везло, как семье Марии Чернявской. В 1946 году 13 июля в семье Михно родилась дочь. Имя дал отец – Лидия. Это моя будущая бабушка. Мария Никифоровна работать не смогла, так как у неё было двое маленьких детей: Володе шёл 3-й годок, но он не ходил, а только ползал, очень слабенькие были ножки, а дочь ещё совсем кроха. В детские ясли таких детей не брали. А няньки своей не было.
1946 год, как нарочно, выдался голодный, так как была засуха. Не уродился не только хлеб, но и картошка. Люди ели лебеду, крапиву, саранки, другие съедобные травы. Хлеб пекли из лебеды, чуть добавляя чёрную муку. Да и лебеда в засуху росла слабая, была нарасхват. Её даже приходилось приобретать на вещи в соседних деревнях. Те, кто работал, по месту работы получал паёк – 200 граммов хлеба на работающего человека, их кормили из общего котла баландой (супом из кипятка, в который заливали разведённое в воде жиденькое месиво из муки и воды, заправленным немного жиром).
Помнят люди, как пекли хлеб вперемешку с ядовитым жабреем, от которого ноги отнимались даже у лошадей, как смешивали почти одну мякину с лебедой и пекли лепёшки. Со слезами вспоминают они, как несли свой паек хлеба голодным детям, довольствуясь овсяной баландой. Так было и в семье Михно. Василий Степанович неделю работал в тракторном отряде, жил на бригаде, а в субботу приезжал домой в бане помыться. И всякий раз он привозил с собой те пайки хлеба, которые ему выдавали. Сын Володя хорошо уже говорил. И очень ждал субботу, постоянно спрашивая у своей мамы: «А сегодня ещё не суббота?» В субботу он спозаранок подползал к порогу, и целый день ждал отца. Как только заслышит шаги, он старался открыть дверь. Вот и отец входит в дом. «Папа, папа, что, дал тебе зайчик хлебца мне на гостинец?» - заглядывая отцу в глаза, спрашивал он. Достав долгожданный гостинец, отец, подхватив сынишку на руки, плакал. Тяжело и невозможно такое забыть.
Был в нашем колхозе случай, когда, чтобы накормить свою голодающую дочь, мать - Песегова Елизавета – после работы на клеетоне тайком насыпала рукавичку зерна и, изобличенная (говорили люди, что на неё донесла комсомолка Мария Б.) была арестована и погибла в лагерях. Девочка осталась круглой сиротой и была отправлена в детский дом посёлка Орджоникидзевский. Под суд попали за это же колхозник Борисов, старейший колхозник Павел Мартынов, брат которого, Иван, был одним из первых колхозников и погиб на фронте. За рукавичку, за 300 граммов семенного зерна следовала суровая кара. Едва не постигла такая же участь и доярку Злотникову Анастасию Ефимовну - вдову погибшего фронтовика, мать 4-х детей. Кое-как удалось отстоять её людям.
Репрессии и в послевоенные годы продолжали применяться к колхозникам, лишённым и без того всяких гражданских прав. Ни паспортов, ни трудового стажа, ни пенсии, ни отпусков и выходных, ни денежной оплаты за труд. А в голодный 1946 год ничего не выдали на трудодни. Хлеб в основном оставили на семена.
Копьёвцы вспоминали, как сурово наказывали колхозников после войны за невыработку установленного законом минимума трудодней. Не взирая на природный фактор, вину за невыполнение плановых показателей переложили на колхозников. Причины при этом были разные: болезнь, маленькие дети. Хорошо, если были бабушки и дедушки, а если их не было, то детей не на кого было оставить. Пострадали в д. Копьёво от этого жестокого закона Долбенко Зинаида Петровна (имела маленького сына Валерия 1946 года рождения) и Олехова Ульяна Родионовна (сломала ногу и не могла долго ходить, та плохо срасталась, организм-то был ослаблен), в ссылке на Севере подорвавшие свое здоровье. (Музейная летопись села Копьево)
Во многом в случившемся с ними виноваты не только государственная политика, но и человеческий фактор. Особенно усердствовали в клеймении «лодырей» некоторые активистки, у которых мужья погибли на фронте, но у всех у них были престарелые родители или взрослые дети. Чувствовалось, что некоторые с затаённой ненавистью относились к тем, у кого мужья пришли с фронта. Было, к сожалению, и такое. По мнению тех, кто не поддерживал ссылку женщин, но не смел голос подать в защиту их, боялся за себя, «горлопанки» надеялись, что жён вышлют, а мужья, работающие добросовестно, останутся, глядишь - и им повезёт. Они кричали на собрании: «У вас мужики есть, вот вы и прикрываетесь ими, не хотите работать». Но мужья их, Долбенко Павел Родионович и Олехов Александр Архипович - бывшие фронтовики, имевшие боевые награды, не оставили своих жён в беде и последовали в ссылку на Север вместе с жёнами и детьми. Трудно забыть картину, когда эти семьи увозили из деревни под несмолкаемый плач женщин. Невозможно стыдно присутствующим было смотреть в глаза своим односельчанам-фронтовикам, где читался немой вопрос: за что мы кровь свою проливали?
За это же самое хотели отправить в ссылку и Михно Марию Никифоровну – мою прабабушку, но заступился перед колхозниками за неё уполномоченный из района, присутствующий на этом собрании. Василий Степанович – мой прадед - после решения собрания отправить Марию с 2 детьми в ссылку подошёл к уполномоченному и объяснил ему причину, почему его жена вынуждена сидеть дома, а потом позвал его убедиться во всём своими глазами. Уполномоченный оказался человечнее тех колхозниц, которые криком кричали, что мою бабушку надо выслать тоже. Он пошёл к Марии домой и увидел ту нищенскую обстановку, в которой они жили, и то, что она стояла с двумя маленькими детьми на руках: сыном около 3-х лет, который из-за голода не мог ходить, и слабенькой грудной дочерью. К тому же выяснилось, что Мария Никифоровна, тем не менее, выработала положенный минимум трудодней.
Горе и голод, что ли, так озлобили людей? Или дело было в том, что такой была линия государства, чтобы, как и раньше, до войны, обеспечивать Север дешёвой рабочей силой? Но люди почему-то не стали добрее, перенеся такую тяжелейшую войну, доносили друг на друга. И хотя не называли теперь жертв репрессий открыто «врагами народа», называли «лодырями», но это сути репрессий не меняло. Как можно было так относиться к тем, кто крепил своим трудом наш тыл? Люди, прошедшие ссылку, не простили тех, кто был виновен в их высылке. Обе эти семьи в деревню больше не вернулись. Даже дети, которые были с ними в ссылке, просто враждебно смотрели на жителей деревни. К слову сказать, характер у них, видимо, от этой с детства впитанной несправедливости был испорчен на всю жизнь. А вернувшиеся со своими семьями из ссылки теперь уже в посёлок Копьёво мужчины стали замкнутыми, угрюмыми, сторонились людей.
В трудный, голодный 1946 год страна отмечала тружеников тыла медалями «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.». Перед председателем колхоза «Новый путь» Красногоровым и председателем Копьёвского сельсовета Квачёвым встала нелёгкая задача – представить к награждению лучших работников. Выделить кого-либо, видимо, было сложно, все работали из последних сил.
Поэтому первый список представленных к награде состоял из 82 человек. Был в этом списке и Василий Степанович Михно – мой прадед. (Музейная летопись села Копьево) А вот первую колхозную трактористку – мою прабабушку – не назвали, хотя она работала почти до конца 1944 года наравне с мужчинами до самых родов. А когда появились дети, она уже на тракторе не работала, перешла на разные работы.
Ясно, что всю страну не наградишь. Да и сменилось руководство. Второй список, заверенный уже председателем колхоза Ворошиловым и секретарём парторганизации Карагвич, был ограничен до 22 человек. При этом учитывалось вдовство, сиротство, наличие в семье инвалидов ВОВ, чтобы поддержать их морально в горе. В народе ходили слухи, что награждённым будут платить за награды.
Медалью были отмечены колхозники:
доярки Злотникова Анастасия Ефимовна (вдова с 4 детьми);
Владимирова Елена Тимофеевна (вдова, 1 сын);
Астанина Анна Павловна (вдова с 3 дочерьми);
Котельникова Зоя Ивановна (жена инвалида, стахановка);
рядовая колхозница Муравьёва Любовь Ивановна (вдова с 2 детьми);
зав. овцефермой Теляшкина Евдокия Николаевна, заменившая мужа-фронтовика;
телятница Песегова Анисья Ивановна;
трактористка Любителева Мария Дмитриевна;
инвалиды ВОВ Котельников Александр Васильевич, Кочнёв Алексей Петрович и другие.
Но среди награждённых были и те, чьё имя до сих пор у старожилов вызывает не просто сомнение, а возмущение, т.к. явно не заслуженно оказались в их числе, были и те, кто «заслужил» награду своей «бдительностью». В этом списке не было уже и моего прадеда. Горькая обида у него осталась. Счетовод, пастух, сторож заслужили, а каково было работать инвалиду на тракторе, да ещё и быть бригадиром. Мало того, что в страдную пору безвылазно работал, так и зимой с мужиками, разобрав трактора, увозили их на телегах за сотню километров в Оракскую МТС на ремонт и жили там месяцами. Работали качественно, вкладывая всю душу. Несправедливость всегда человека обижает, мало того, ещё и жену с детьми хотели выслать.
В 1947 году погода выдалась весной и летом благоприятная. Люди смогли посадить огороды, засеяли поля. Надо сажать картофель, а семян не было. Тот «горох», что вырос в 1946 году, старались сберечь для посадки. Но ведь голод не тётка, и семенной картофель чистили на еду, тщательно вырезая глазки. Вот их-то и сажали в землю, предварительно поливая лунки. Сжалился что ли господь над голодающими людьми, рассуждала когда-то моя прабабушка Мария Никифоровна, но на диво благодаря теплу и дождям, поливающим земельку, уродилось всё, в том числе и картофель.
Очень трудно жилось колхозникам, государство не только им не помогало, но требовало постоянно выполнять план, не взирая ни на что. Я задумался, почему же они не уезжали из колхоза, хотя бы в соседнее Копьёво, посёлок станционного типа, где люди всегда получали паевые продукты, не голодали, как те, кто эти продукты выращивал. Что это – привычка? Ведь времена были другие, послевоенные, и люди повидали столько, должны бы быть смелее. Но, оказалось всё проще, война закончилась, но мало что изменилось в политике государства и партии по отношению к колхозникам. Они по-прежнему не могли покинуть колхоз без решения правления колхоза, у них не было паспортов, как у всех советских людей. Если куда-то надо было съездить или отбыть на учёбу, им с согласия правления сельсовет давал справку-удостоверение с указанием места отбытия. А без паспорта человек привлекался к ответственности. Вот и жили в деревне безвыездно. Боялись всего. Это напоминало рабство. Крестьянам, по-прежнему, не давали зарплату деньгами, пенсию им не платили. Да и трудовых книжек всё также им никто не выписывал. Получается, ты «никто», хоть и живёшь в ХХ веке. От осознания этого положения, в котором находились люди, просто приходишь в ужас.
Мария Никифоровна в 1946 году стала работать дояркой на молочно-товарной ферме. (Работала ею 17 лет вплоть до смерти мужа в 1963 году). Василий Степанович – мотористом на колхозной мельнице. В электричестве и технике он хорошо разбирался. Колхозная мельница работала хорошо, мука получалась отменная. Но и насмотрелся мой прадед на всякое, на те проделки, которые творило руководство с хлебом, получая себе на трудодни отменное и даже семенное зерно. А молчать не умел, говорил обо всём, что о них думал, в глаза, за что его начальство не любило. Процветало родство и кумовство, а деревня Копьёво, как и любая другая, была, как говорится, «сватовой деревней». Какие уж тут награды ждать! Работа моториста была легче, чем на тракторе, но приходилось поднимать тяжёлые мешки. Трудно было больному Василию, но он никогда и никому не жаловался на болезнь.
И всё же работа его жены была в те годы ещё тяжелее. Доили вручную группу коров по 15 - 20 голов 3 раза в день. Доярки сами чистили коровник и коров, поили молочных телят, заготавливали, привозили и раздавали корма, носили фляги с молоком до телеги. Да ещё и дежурили по очереди весь день. Дежурная должна была увезти на маслозавод на быке фляги с молоком, привести обрат для телят, вымыть посуду и т.д. Коровник был холодный, молоко зимой застывало на руках. Летом коров выгоняли на выпаса, куда доярки сначала ходили пешком, а потом ездили доить на коне, запряжённом в телегу. В жару, холод, проливной дождь, град – в любую погоду под открытым небом шла вручную дойка.
(Материалы домашнего архива моей бабушки Андриановой Лидии Васильевны, прабабушки Михно Марии Никифоровны)
Моя бабушка Лидия Васильевна была из девочек в семье старшей и дома доила корову. Она рассказывала, что, подрастая, ходила помогать матери на ферму. Однажды прабабушка Мария заболела, а заменить её было некому. И 12-летней девочке пришлось ехать за неё на дойку. Доярки показывали ей тех коров, которые доились легче, а тугих подоили сами. Она старалась изо всех сил не отстать от взрослых, успела подоить 10 коров из 18. Потом долго руки не могла поднять. Вот такие университеты проходили деревенские дети. Редко кто из них оканчивал 7 классов, а из девочек первой в деревне среднюю школу закончила моя бабушка, первой из деревни закончила и институт – педагогический. Родители её имели начальное образование, но своих пятерых детей старались учить. Вспоминает моя бабушка слова своего отца Василия Степановича, которые он ей часто повторял: «Учись доченька, неграмотному человеку плохо живётся».
В деревне школа была до 4 классов. Затем надо было пешком ходить на станцию Копьёво за 5 км. И ходила в любую непогоду. Вставала в 6 часов утра. К этому времени отец успевал печь растопить и есть сварить, чтобы детей перед школой покормить горячим, ведь уходили порой до 4 - 5 часов. Мама же уходила на дойку в 5 часов утра, подоив свою корову. На работе была почти целый день, дойка заканчивалась затемно, часов в 8.
В Копьёвской средней школе на больших переменах работал буфет. Родители давали своим детям по 1 рублю на калач или на пончик с повидлом и чаем. Иногда продавали «кофе» из кофейного напитка «Колос», говорят, был очень ароматный. Моя бабушка Лидия Васильевна жалеет, что сейчас его не продают, кофе в её возрасте пить вредно, а кофейный напиток не только безвреден, но изготовленный из ячменя, он даже полезен. 1 рубля хватало на три дня.
Вспоминает она и то, какие товары продавали у нас в магазине. Запомнились моей бабушке Лидии помадные конфеты в виде малюсеньких булочек разных нежных цветов. Во рту таяли. Покупала их им мама граммов двести на 5 человек детей, и то редко. Они казались верхом блаженства. Денег-то у колхозников не было, да и семья была большая, всех надо было одеть и обуть. Жили очень бедно. Продавалась тогда с ладонь шириной и очень жирная сельдь, разный ситец, сатин, саржа – магазин был полон товаров, но денег не было.
А вот готовую одежду не продавали, привозили из города. Мария Никифоровна была на все руки мастер. Она сама кроила и шила детям одежду сначала вручную, а в начале 60-х годов купили швейную машинку. Шила она девочкам и школьную форму. Так радостно было нарядиться в новое платье. Моя прабабушка Мария следила, чтобы дети не носили короткое платье, не разрешала подстригать волосы, хотя ни у одного ребёнка таких волос, как у неё не было. Заплетали «мышиные хвостики». Об этом консерватизме своей мамы не один раз сожалела Лидия Васильевна, ведь хотелось одеваться так же, как ученицы станции Копьёво.
Первые кожаные светлолазоревые туфли купили моей бабушке Лидии Васильевне, когда она пошла в 6 класс. Это было в 1959 году. Она долго их примеривала, любуясь такой красотой. Но кроме цвета, других достоинств у них не оказалось: они были сшиты из грубой кожи и страшно жали. Обновила их по дороге в школу, кое-как дошла, вернулась из школы – все ноги были в волдырях. А идти надо было пять километров. Основной одеждой у детей 50-х годов была фуфайка, обувью – кирзовые сапоги. Всё иначе было у копьёвских поселковых детей. Два Копьёво по уровню жизни продолжали отличаться и в начале 60-х годов, как небо и земля. В школе 50-х годов деревенские дети были очень заметны своей убогостью в одежде, прямо как дети подземелья, вспоминала бабушка. Их станционские пренебрежительно называли: «Деревня».
Не может забыть она один случай. Училась она всё время в классе «Б». Класс был сильный, были отличники, баба была ударницей. В этом классе учились дочери первого секретаря РК КПСС и Председателя Райсовета - Наталья Карпенко и Нелли Тарасова. Были они всегда в центре внимания и класса, и учителей. Одевались по тем временам прекрасно. Как-то пригласила мою бабушку Наташа Карпенко сходить к ней домой за книгой. У деревенской девочки Лиды перехватило дух, настолько отличалось её жалкое жилище от квартиры Карпенко: ковры, ковровые дорожки, красивая мебель.
А они 4 сестры долго спали вчетвером на одной кровати поперёк, в ноги подставив лавку, или на полатях большой печи. А из мебели в избушке, где жила её семья – только широкая деревянная кровать родителей (над ней они с подружками завешивали ширмочки и играли в домик), стол под иконой и лавки, столик у печи. Некрашеный пол, который приходилось скоблить ножом или натирать тёркой. Рефечёные мамой вручную занавески, и то появившиеся только во второй половине 50-х годов. Жили без занавесок. Крыши не было, сверху была земля и росла трава. В дожди приходилось спасаться с маленькими детьми у соседей. Изба была низенькой, и окна начинались почти у завалинки. Врезался ей в память случай, как однажды ночью какой-то здоровенный мужик, распластав руки в стороны, встал к окну и простоял до самого рассвета. Ушёл только, когда начало светать. Дети спрятались на полатях и проплакали всю ночь. До сих пор она не может находиться ночью в доме с незавешенными шторами. А ещё моя бабушка вспоминает, как освещался их дом – керосинкой. Страшные тени бегали по стенам
Лидия Васильевна была очень застенчива. Отправит её мать, бывало, принести от соседей свою посудину, она послушно пойдёт, постоит в пороге, не сказав, зачем пришла, и назад пойдёт. Так было и у Карпенко. Наташа отрезала два ломтя хлеба, намазала их толстым слоем масла и подаёт Лиде. «Нет, я не хочу!» - отступила она назад. Напрасно уговаривала Наташа взять гостинец. Не взяла. «Не хочу, я сыта», - и всё тут. А сама очень хотела взять хлеб, сосало под ложечкой от голода. Да и масло в своей семье она почти никогда не видела. Одна корова на такую ораву, да ещё и госплан надо выполнять.
Было у колхозников много обязательств: сдача налога продуктами от домашней живности – яиц, свиных шкур, молока. Кроме того, они должны были собирать древесную золу, куриный помёт на удобрения, кости животных, чтобы сдавать государству. Моя бабушка Лидия Васильевна вспоминала, что ещё долго после роспуска колхоза стояли ящики с собранной золой и костями у них в ограде, вплоть до начала 60-х годов, всё люди не верили, что им больше не надо это никому сдавать.
Ребятишки тогда выливали сусликов из нор, снимали с них шкурки, выделывали и сдавали заготовителю Козлову, а на вырученные деньги покупали сладости. Мелочь проигрывали в «стенку», в «зоску» (изготовленную из клочка меха с пришитым к ней кусочком свинца, тяжёлой медной монетой или ещё того хуже - отцовской медалью). А тушки сусликов отдавали живущему тогда у нас на краю деревни в землянке китайцу «дяде Ване», попавшему к нам после войны, как нарушитель советской границы. Дядя Ваня пас скот и случайно его загнал на советскую территорию. Деньги он копил, занимал сельчанам, но не всем, лишь тем, кто вовремя их возвращал и теми купюрами, которыми брал. Не раз, случалось, занимал он в долг и нашему прадеду Василию. Люди недоумевали, как он только ел сусликов. Китаец же считал их деликатесом. С трудом разговаривал по-русски. Когда ему пришло разрешение вернуться домой, он отказался, умер у нас в деревне.
Летом дети с раннего возраста без страха гурьбой ходили в лес, где ели «подножный корм» - петушки, медунки, саранки, сердцевину бутонов Марьиных кореньев. Любимым местом забавы была Красная гора, что рядом с деревней. Там они строили Брестскую крепость и играли в войну, играли также в те годы в Чапаева, в лапту, бить-бежать, вышивало – игры в мяч, скакали целыми днями через скакалку. Игра в лапту, футбол и волейбол были обычны и у взрослых в 50-60-е годы. Устраивали заплывы через Чулым. Особенно любили дети кататься на пароме через реку. Рядом с деревней на реке – коса, а меж ней и берегом раньше была глубинка, заполненная водой, довольно обширная – «лягушатник»- откуда дети не вылезали целыми днями. Ходили летом по улицам почти всегда босиком, после дождя любили бегать и шлёпать по лужам. Улицы в деревне были разбитые и грязные, в ливень на них вымывало настоящие овраги.
(Материалы домашнего архива моей бабушки Андриановой Лидии Васильевны, прабабушки Михно Марии Никифоровны)
Рассчитывали колхозников на трудодни по-прежнему продуктами, зерном. Чтобы что-то купить, продавали их на базаре в посёлке Копьёво, куда ездили каждую неделю. Иногда возили на базар продавать поросят.
Однажды уехали бабушкины родители спозаранок на рынок, дети ещё спали. Ждали их возвращения после обеда. Как вдруг слышат, едут несколько дрожек сразу. Идут родители, плачут, ничего не продали. «Что случилось?» - спрашивают дети. Мама вся в слезах говорит: «Сталин умер». А затем как-то потерянно сама себе задала вопрос: «Как же без него теперь жить будем?» В доме воцарилась гнетущая тишина. Это был 1953 год, 5 марта. Никак девочка не могла взять в толк, зачем плачут-то.
Через несколько дней 14 марта родители моей бабушки Лиды снова уехали на базар. Вдруг опять раньше времени возвращаются, все рыдают. Убили брата Марии Никифоровны бывшего фронтовика Николая Павловича Гулькова. Его нашли люди, первыми затемно ехавшие на базар. В 6 часов утра пошла на базар и его мать Екатерина Романовна. Шедший на работу по просёлочной дороге путевой обходчик Коунев окликнул её и спросил: «Ты - Гулькова?» - «Да». – «У тебя же есть сын, чернявый, с копной волос?» - «Есть, а почему ты спрашиваешь?» - «Да так просто». И дальше пошёл. Тревога охватила материнское сердце, что-то тут неладно. И только когда она стала спускаться с туннельной горки , увидела вмёрзший в землю столбик крови, а вокруг него шерсть от козлиной дохи, всё разом поняла. В такой дохе уехал на работу её сын Николай – объездчик на колхозной таёжной делянке. Ноги её подкосились, и она упала без сознания. Как раз шли 2-е знакомых навстречу и подняли её. Они рассказали рыдающей матери, что Николая без сознания нашли на дороге люди, ехавшие на базар, он ещё дышал. Но не смогли его довезти живым до больницы. Слишком большая потеря крови. Невосполнимая утрата для обезумевшей от горя матери, для родных. Как сокрушалась по сыночку Екатерина Романовна: после войны выжил, перенёс такие операции, а в мирное время застрелили!
Гульков Николай Павлович (1926 г.р.) – брат моей прабабушки Марии Никифоровны по
матери - был участником Великой Отечественной войны. Разведчик, снайпер 448
отдельной разведроты, 336-й стрелковой дивизии.
Переехав в д. Копьёво из Ужурского района вместе с сестрой в 1940 году он
продолжал учебу в Копьёвской средней школе, где и закончил 7 классов в 1941
году. Шла война, но молодёжи хотелось общаться, танцевать. А клуб – небольшой
неотапливаемый домик – не запирался. Зашли внутрь, а там в лампе керосина мало,
фитиль не достаёт. Стали шутить, как быть. И кто-то предложил туда кому-нибудь
помочиться. Сказанное в шутку, подхватили и предложили осуществить воспитаннику
колхоза (у него как раз было желание). Он согласился, а потом на них же и донёс.
Утром их всех арестовали. За этот хулиганский проступок, совершённый группой
подростков – 8 человек - им было предложено: или тюрьма, или война. Четверо
согласились ехать на фронт, в том числе и Николай Гульков . В декабре 1942 года
их увезли на фронт. Было ребятам по 16 – 17 лет, в том числе и Николаю – 16 лет.
Сразу оказался на передовой вместе с тремя товарищами – участниками хулиганского
поступка: Сергеем Тананиным, Кудриным Василием, Заборенко Василием, погибших на
фронте. (Кудрин Василий, Заборенко Василий – бывшие детдомовцы, воспитанники
колхоза). Николай до войны научился всему: умел искусно рыбу ловить, метко
стрелять на охоте, не гнушался никакого труда. Жил-то без отца, да и мать
уехала, надо было чем-то питаться. О нём говорили в деревне, что был он парнем
живым, юрким, находчивым, умел сходиться со взрослыми людьми, его брали мужчины
с собой и на охоту, и на рыбалку.
На фронте он стал снайпером, разведчиком 448-й отдельной разведроты, 336
стрелковой дивизии. Участник Курской битвы. Во время выполнения
разведывательного задания 29 июля 1943 года у деревни Калинеево
(Музейная летопись села Копьево), Тельчинского ,
ныне Мценского района, Орловской области потерял своего закадычного друга
Тананина Сергея, который, получив осколочное ранение в живот при взрыве
авиабомбы, умер у него на руках. Уйдя на фронт, Сергей писал матери: «Приду или
грудь в крестах, или голова в кустах». С фронта от него получили всего два
письма. Похоронка на Сергея Васильевича не приходила, только его сослуживец и
друг Гульков Николай рассказал о нём и о его гибели. 29.07.1943 года пошли в
разведку на выполнение боевого задания: выяснить, нет ли врагов в деревне
Калинеево. Налетели самолеты. Начали кружить и бомбить местность. От бомбёжки
стали прятаться разведчики, кто куда. Гульков Николай упал тут же у дороги в
обочину и друга к себе звал, но Сергей Тананин быстро побежал к деревне и
запрыгнул в погреб крайнего дома. Снаряд разорвался рядом с погребом. Когда
самолёты улетели, Николай стал звать друга, но никто не отзывался. Предчувствуя
неладное, Николай бросился к погребу. То, что увидел, он так никогда и не смог
забыть. Его друг Сергей сидел на дне погреба, держа руками свои внутренности:
осколок снаряда пропорол ему живот. Он только повторял: «Я не хочу умирать, я
жить хочу…». Скончался Сергей на руках потрясённого Гулькова Николая 29 июля
1943 г. Захоронен разведчиками тут же в деревне Калинеево, Тельчинского, ныне
Мценского района, Орловской области. Даже фотографии взрослого Сергея нет.
Николай продолжал воевать. Однажды перед боем Николай Гульков поел свежих овощей, а перед боем нельзя было есть, чтобы в случае ранения в живот не было заражения. Но организм-то молодой, кушать хотелось. В результате случилось расстройство желудка, что восприняли как симуляцию. Хотя он не один раз доказывал свою отчаянную смелость, на которую способны, наверное, только вот такие «зелёные», неопытные и не дорожившие ещё жизнью 17-летние юноши. Николая направили в штрафную роту, где также был снайпером и разведчиком и искупил свою вину кровью: во время одной из разведок, был подбит немецким снайпером, прошиты шестью пулями живот и правая рука. Пролежал в госпитале полгода, перенёс несколько сложнейших операций, в результате у него была удалена третья часть тонкого кишечника. Вернулся домой инвалидом II группы. Врачи при выписке строго-настрого наказывали не пить спиртное. Но дома Николай в компании нет-нет, да выпьет. Последствия наркозов проявлялись в том, что в период опьянения он впадал в беспамятство. Мог раздеться догола и бегать по деревне с криками: «За Родину! За Сталина! Вперёд! За мной!». Упадёт грудью на землю и «стреляет по врагу». Приходилось его связывать. Потом ничего не помнил. Родные плакали, опасаясь за его здоровье. Но такое было и ещё с несколькими деревенскими мужчинами.
Война искалечила психику многих людей. Но особенно поломала она молодёжь. Когда говорят, что после войны возросло пьянство, это было правдой. Вероятно, фронтовые пресловутые 200 граммов перед боем приучили многих пить. Выпивка уже не считалась чем-то неприемлемым, как это было до войны. Горе своё, наверное, заливали спиртным. В 50-е годы стали собираться по праздникам в компании семьями, пили крепкую бражку, реже самогон. Водка была дешёвой, но денег у людей не было. Однако и её по случаю пили. При этом практиковался переход из одного дома в другой.
Моя баба Лида вспоминает, о судьбе бывшего фронтовика Егорова Леонида, которому на фронте оторвало ногу, культю отрезали почти до самого паха. Протез носить нельзя было. Он ходил на костылях. Красавец мужчина. Умница. Чуть больше двадцати, а уже инвалид 1 группы. Приходящим с фронта инвалидам государство помогало овладеть специальностью, чтобы они могли найти своё место в жизни. Леонид Иванович окончил курсы счетоводов. Работал счетоводом в колхозе «Новый путь», был бригадиром дойного гурта. Но его губила страсть к спиртному. Напившись, он плакал и впадал в какое-то неистовство, кричал, что жить не хочет, падал вместе с костылями, порой прямо в лужу и валялся в грязи на разбитой телегами дороге напротив магазина, недалеко от дома моих родных. Несмотря на свой детский возраст, девочка испытывала сострадание и боль за этого беспомощного человека, ей навсегда врезались в память эти эпизоды. Ведь он же на войне был! Она тогда просила своего отца помочь Леониду, до дома его довести. Отец находил лошадь с телегой, грузил Леонида и вёз его к матери домой.
Одной из проблем послевоенного времени был разгул преступности, наличие незарегистрированного огнестрельного оружия, частые столкновения и драки, ведь психика у бывших военных людей нарушена, они умели воевать и убивать. Рука не дрогнет подняться на человека и дома. Случались и у нас в деревне драки не на жизнь, а на смерть, даже стреляли, гоняясь друг за другом на конях. Однажды наша семья сидела, закрючившись, в доме и дрожала, так как конные братья О., подвыпив, несколько раз подъезжали в поисках Николай Гулькова, собирались убить. И никто никого не наказал.
Оружие тогда имели в деревне многие, охотились, чтобы прокормить семьи, было ружьё и в семье Михно. Как-то Василий Степанович после охоты повесил ружьё на стену у печки. Прошло какое-то время. Вся семья сидела дома после ужина, беседовали мирно, как вдруг ружьё само выстрелило. Пуля пролетела прямо над ухом маленького Володи и вошла в балку над потолком. Оказалось, отец забыл его разрядить. Со всеми случился шок. Отец после этого случая взял топор и разбил ружьё вдребезги. И такое бывало. Не зря же говорят, что раз в год и незаряженное ружьё стреляет. Эта поговорка напоминает нам, оружие должно быть спрятано надёжно. Этот вопрос в наши дни находится под контролем правоохранительных органов, а тогда с оружием обращались небрежно, оно висело в домах на открытом месте.
Николай Павлович Гульков был человеком честным, комсомольцем, работал добросовестно, говорил всё прямо начистоту тем, кто путал свой и чужой карман, а подлецу, кто он есть. Несмотря на молодость, Николай до 1952 года работал бригадиром второй полеводческой бригады, состоящей из молодёжи. Молодёжь его обожала. Подростки смотрели на него как на героя, ведь он уже знал то, чего им не пришлось испытать – фронт. Затем работал строителем, объездчиком в тайге. Принципиальность заставила его уйти из бригады.
Шёл 1952 год. Однажды он возвращался заполночь с работы из тайги домой. А домик был двухквартирный. У соседей по дому шторки были задёрнуты, но осталась узенькая щелочка. Проходя к своему крыльцу, Николай Павлович заметил, что сосед при свете лампы возится у стола. Он пригляделся и в изумлении замер. На столе лежала куча денег, которые считал сосед. И тут он бросил взгляд на окно и заметил Николая. Вскочив, мгновенно задёрнул занавеску. Николай Павлович сразу понял, что это за деньги: неделю назад обокрали в деревне магазин, украли большую выручку. А сосед был другом продавца – отца Сергея Тананина, который иногда, вроде бы шутя, намекал Николаю, а не он ли убил их Сергея. И моя бабушка Лида не раз слышала, как Николай Павлович рассказывал об этих намёках Тананина Василия Яковлевича, тоже фронтовика, своему зятю Василию Степановичу, с которым были не только в родстве. Их связывала большая человеческая дружба. Моя бабушка вспоминала, что ей не раз случалось маленькой, играя, прислушиваться к разговору взрослых и многое чётко сохранить в своей памяти.
После этого случая делился Николай Павлович с Василием Степановичем и такими эпизодами. Он любил охоту. Как-то пошли они на охоту с мужиками, были среди них и Тананин В.Я. с соседом Гульковых. А тогда в округе было на редкость много диких коз, стайками они даже заходили в деревню. Отправили они Николая на лыжах загонять коз. Он гонит животных прямо на охотников. Вдруг слышит, кто-то стреляет не в сторону животных, а в него, только пули мимо уха свистят. Он мгновенно упал и заполз за дерево. Сказалась фронтовая выучка. Потом подошли к нему все мужики, и никто не признался, что стрелял в него. Но его явно хотели убить, даже в дерево попали. Ведь охотники были все бывшие фронтовики, стреляли метко. Николай Павлович Гульков мог на ходу попасть белке в глаз. Однажды Николай участвовал с этими же односельчанами в охоте. У Николая заклинило проверенное перед охотой ружьё, которое он дал тут же пострелять другому охотнику. Ему взамен дали другое ружьё, и все стали стрелять в дичь. При первом же выстреле ружьё в руках Николая Гулькова разорвалось. Как он сам говорил зятю Василию, это бывает, когда подсыпают в порох соль. Сопоставив эти эпизоды, Николай и Василий решили: его хотят убрать как опасного свидетеля, а, значит, они с продавцом кражу совершить могли вместе. Просил мой прадед своего шурина быть осторожней, опасаться этих людей. Но Николай был бесстрашным человеком. В лесу он себя чувствовал как дома. Уезжал он работать на неделю, объездчику надо было караулить лес. Но все знали, что всегда на выходные он приезжал домой.
Возвращаясь ночью из тайги, Николай Павлович был убит неизвестными преступниками 14.03.1953 года напротив будки часового у въезда в туннель со стороны станции Копьёво. По свидетельству часового солдата убийц было двое. Они подсели к нему на телегу, о чём-то громко заспорили с ним, затем раздался выстрел, и лошадь с телегой поехала дальше. Было это очень тёмной, кромешной, морозной мартовской ночью. Николай Павлович ехал в козьей дохе. Лошадь пришла домой, на телеге лежало ружьё Николая Павловича, из которого его убили. Выстрел был произведён в упор в подвздошную ямочку. Было это чуть позже 24 часов. Жив он был ещё до 5 часов. Так как он был высокий и крепкого телосложения, справиться с ним было не просто. Лежал лицом вниз, кровь струилась из раны и застывала столбиком. Вот только сомневался мой прадед Василий, что Николай лежал на кокурках и не попытался даже перевернуться или сдвинуться сразу после ранения. Он высказывал версию, что убийцы его держали. Свидетелем происходящего был часовой. Но в темноте он не разглядел, что кто-то остался лежать на земле. А кругом наступила тишина. Однако солдат видел, что двое скрылись из вида, поднявшись на гору.
Следователи на утро допросило караульного солдата обо всём. Стало ясно кое-что о происшедшем. Но вдруг дело прекращается и отправляется в архив. Попытки Василия Степановича добиться правды не увенчались успехом. Он пытался несколько раз найти того самого единственного свидетеля – солдата. Но ему говорили то, что солдат болел, отравление, то переведён в другую часть. А всё дело было в том, считал прадед Василий, что сосед Николая работал в охране этого же туннеля. Преступление так и осталось не раскрытым. Убийц Николая Павловича не нашли. Осталось у него двое детей сирот: Виктор и Тамара (два и один годик) на руках у жены Евдокии. Жили в то время они в избушке на территории школы, жена работала в школе техничкой, и немало хлебнула горя, став вдовой. Престарелая мать, Гулькова Екатерина Романовна, получала после его гибели за него, как за инвалида ВОВ, пенсию, деля ее с детьми Николая.
Так он погиб в 1953 году в самом расцвете сил в мирное время, хотя война пощадила его. Был отчаянным, говорил правду людям в глаза. Обладал, по словам его друга – односельчанина Сургутского Гавриила Дмитриевича (капитана Красноярского пароходства) прекрасной душой, отличными организаторскими способностями. Кумир деревенской молодёжи, он пользовался, как фронтовик, у всех людей большим авторитетом. У него получалась любая работа, за которую он брался.
Моей бабушке Лидии Васильевне запомнилось, как однажды она шла из бани в доме напротив. Переходя через улицу, она увязла в грязи и оставила там один сапог. Стоит и плачет. Вдруг чьи-то сильные руки подхватили её, и она оказалась укутанной в доху своего дяди Николая. Он принёс её домой. Было ей тогда лет шесть. Она ещё в школе не училась. Запомнила она и то, как везли хоронить его на телеге. Лиду посадил рядом с собой отец у гроба дяди, все сильно плакали. Глядя на плачущих вокруг людей, рыдали и маленькие сиротки Витя и Тамара. Плакала и она. Эта смерть потрясла тогда всех.
В нашем роду сохранился такой случай. Прадед Василий решил бросить курить, врачи советовали. Накануне, 13 марта 1953 года, он после бани закурил в последний раз. Оставшиеся в пачке папиросы «Беломор» он заткнул за одну из рамок с фотографиями, висящую на стене со словами: «Всё, больше не курю. А это отдам Николаю». (У него был белорусский говор – не куру, тры, четырэ, а вот жена Мария Никифоровна говорила по-русски чисто). Николай был убит в эту же ночь. Но Василий Степанович больше к папиросам не притронулся: «Я Николаю слово дал бросить». Папиросы долго-долго лежали всё на том же месте. Моя баба Лида говорит, что о своём отце ей удалось сохранить в памяти немногое, но этот случай запомнила. С тех пор она смотрела на отца другими глазами, с уважением. Его наказ учиться, она выполнила , стала учить других. От отца она переняла кое-что, например, он учил: начал дело, делай его хорошо и доводи до конца. Запомнила случай, как однажды в детстве вымыла пол так, что разводы грязные высохли на полу. Пришёл отец, глянул на её работу, молча налил воды и начал показывать, как надо мыть, чтобы было чисто.
На всю жизнь запомнила эту науку.
Детская память, говорят, самая прочная. И это подтверждается на примере моей бабушки. В 1953 году весной ей не было и 7 лет (родилась 13 июля), но она запомнила, что после смерти Сталина много говорили о предательстве в верхах, а по радио, работавшему от батареи питания, много раз пели, почему и в память врезалось: «Берия, да Берия, потерял доверие, наш любимый Маленков надавал ему пинков». И недоумевала, почему вскоре стали объявлять об антипартийной группе «Маленков – Каганович - Молотов и примкнувший к ним Шипилов». Было не понятно, но брал страх. И ещё очень многое поведала мне моя бабушка. Но всего в одной работе не напишешь.
От своей матери Лидия Васильевна переняла, как людей надо понимать, а детей беречь и отдавать им своё сердце, помочь им найти своё место в жизни. Не зря же она стала Отличником народного просвещения, в 2006 году получила премию Правительства по проекту «10 000 лучших учителей России».
Непростой оказалась история моих предков. Каждого из них судьба испытала на прочность. Не зря же говорят: жизнь прожить - не поле перейти. Столько трудностей и невзгод досталось на их долю, что диву даёшься, как такое может вынести один человек. И я пришёл к выводу, что многих проблем не было бы у них, если бы в их жизнь не вмешивались обстоятельства. Виной многих из них является государственная политика в отношении деревни, тяжелейшим испытанием стала для людей война, разруха и голод. В своей работе я рассмотрел лишь некоторые проблемы послевоенной истории, о которых в учебнике сказано лишь вскользь: пьянство, материальные и моральные проблемы общества, бандитизм, репрессии.
Но и не только это. Самое сложное, с чем столкнулись люди в послевоенное время – взаимоотношения друг с другом. Кому жаловаться и на кого пенять, что твой сын или муж погиб на фронте? Пока шла война, всем было плохо, старались держаться друг к другу. А когда она ушла, человек остался один на один с горем. Тут уж хоть волком вой. Нервы, видно сдавали у них, искали крайнего, как в случае с Гульковым Николаем Павловичем, всю свою короткую жизнь оплакивающим друга. Завидовали, не любили, предавали, доносили. Но не все. Хороших людей было больше.
Прошли годы, раны затянулись, но вопросы остались. Моя бабушка Лидия Васильевна Андрианова родилась, живёт и собирается здесь же свой век дожить. Создавая музей в селе Копьёво, она не обошла ни одну семью своим вниманием и пониманием. На экскурсии в музее приводятся факты из жизни села, людей, а акценты расставлять должен человек сам. Думать и раздумывать. Она видит свою задачу как историка в том, чтобы научить детей знать обстоятельства жизни своих предков, научиться их правильно оценивать и не повторять ошибки, а перенимать те ценности, которые будут всегда вечны.
1. Воспоминания родных.
2. ДаниловА.А., КосулинаЛ.Г. , БрандтМ.Ю. История России, ХХ век. – н. ХХ1 в.
М.: Просвещение, 2004 г.
3. Материалы домашнего архива моей бабушки Андриановой Лидии Васильевны,
прабабушки Михно Марии Никифоровны.
4. Музейная летопись села Копьево.
СУДАРИКОВА НАДЕЖДА МАКЕЕВНА, вдова фронтовика,
оказавшаяся в немецком плену под Сталинградом
АНДРИАНОВ ВЯЧЕСЛАВ ВЛАДИМИРОВИЧ –
МОЙ ДЕДУШКА ПО ЛИНИИ МАМЫ, побывавший в фашистской неволе.
СУДАРИКОВА НИНА МИХАЙЛОВНА –
ДВОЮРОДНАЯ СЕСТРА МОЕГО ДЕДА ВЯЧЕСЛАВА, ИНВАЛИД ВОВ.
МИХНО ВАСИЛИЙ СТЕПАНОВИЧ (20.02.1918 г.р.)-
Мой прадед по маме. 1939 г.
МИХНО (ЕВСТРАТОВА) МАРИЯ НИКИФОРОВНА – 1-я трактористка колхоза «Новый путь».
Фото 30-хгг.ХХв.
НА ДОЙКУ.
МИХНО МАРИЯ НИКИФОРОВНА -2-я слева. 1955 г.
ГУЛЬКОВА ЕКАТЕРИНА РОМАНОВНА – моя прапрабабушка, бывшая жена сначала
коммуниста, затем баптиста, дважды вдова.
ГУЛЬКОВ НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ (1925 г.р.). (В детстве жеребёнок копытом перебил ему
переносицу). Снайпер, разведчик, имел ранения, был инвалидом 11 группы. Убит
неизвестными преступниками в 1953 году.
ТАНАНИН СЕРГЕЙ ВАСИЛЬЕВИЧ (1925 год) – закадычный друг Николая, погиб на фронте.
ФОТОГРАФИИ ВЗРОСЛЫМ НЕТ.
ЧЕРНЯВСКАЯ МАРИЯ САВВАТЕЕВНА (1921 г.р.) – УЧАСТНИЦА ВОВ, оставила воспоминания
о жизни послевоенной деревни
ЕГОРОВ ЛЕОНИД ИВАНОВИЧ - ИНВАЛИД ВОВ 1 ГРУППЫ.
ПУНКТ 1 И 6 ДАННОГО ПОЛОЖЕНИЯ ПОДТВЕРДАЕТ, ЧТО ТРУДОВЫЕ КНИЖКИ НЕ
ПРЕДНАЗНАЧАЛИСЬ ДЛЯ КРЕСТЬЯН-КОЛХОЗНИКОВ.
ВАСИЛИЙ СТЕПАНОВИЧ МИХНО СО СВОИМИ ДЕТЬМИ И ДЕТЬМИ НИКОЛАЯ ГУЛЬКОВА, КОТОРЫХ ОН
ЛЮБИЛ, КАК СВОИХ РОДНЫХ ДЕТЕЙ. (ПО ПРАВУЮ РУКУ ВИТЯ И ТАМАРА – ДЕТИ НИКОЛАЯ).
АНДРИАНОВА (МИХНО) ЛИДИЯ ВАСИЛЬЕВНА,
МОЯ БАБУШКА, В ЗАЛАХ МУЗЕЯ СЕЛА КОПЬЁВО.
/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»