Муниципальное общеобразовательное учреждение
Кортузская средняя общеобразовательная школа
Конкурс исследовательских работ «Человек в истории. Россия – XX век»
Автор работы: Сагалакова Светлана Юрьевна, ученица 9 класса
Руководитель: Ломтева Галина Павловна, заместитель директора по воспитательной работе
2006г.
Но все, что было, не забыто,
Не шито-крыто на миру.
Одна неправда нам в убыток,
И только, правда, ко двору!
Твардовский
«По праву памяти»
Много в жизни бывает неизведанных страниц. Одна из таких страниц истории попала ко мне в руки, это была рукопись В.Г.Воробьёва, которую он назвал повесть о лагерной жизни «В плену на Родине». Написать работу побудило чувство вины перед человеком, которого неоправданно осудили, и забыли. Захотелось, чтобы об этой истории знала не только я, но мои сверстники и другие люди на нашей многострадальной земле. Я думаю, что, узнав об этой истории люди, станут добрее, научатся ценить справедливость, молодежь узнает больше о человеке, который жил рядом с нами тихой и незаметной жизнью.
С начала 30-х годов до 50-х годов общее число людей, чьи судьбы были загублены или изломаны репрессиями, измерялось миллионами. Но если иметь в виду всех, на чью долю пришлись в 30-40-е годы тюрьмы, лагеря, ссылки, - число жертв, скорее всего, будет больше, чем число жертв голода. В то время политическим режимом были обусловлены массовые репрессии, ставшие в 30-40-е годы одним из основных источников человеческих потерь. Репрессии имеют целью смерть или лишение свободы множества людей. Их расширение в 30-40-е годы вытекало из тиранической природы сталинского режима прямо и непосредственно. Без массовых репрессий режим такого типа просто не мог существовать такое длительное время.
Сколько в рукописи описано мук и переживаний простого русского парня, которому было тогда всего 21 год! Но несмотря ни на какие трудности лагерной жизни, этот человек говорит: « Я благодарен злой судьбе, что она на гребне великих страданий не позволила мне остаться жалким мещанином, заботящимся только о мирских благах, а позволила заглянуть далеко как вперед, так и назад, а также вглубь сути мира. Не все там было грубо, пошло и низко; некоторым удавалось преодолеть то засасывающее приземление, которого не избежали многие. Я не заострял свое внимание на бедах и переживаниях, как бы пропускал их через и мимо себя, защищал себя магическим кругом интравертивности и допускал в свой мир только то, что считал для себя благоприятным. И извлекал уроки не только из благоприятного, но и неблагоприятного. Как сказал один мудрец: «Все мы лежим в грязи, но некоторые смотрят на звезды»».
Меня тронуло это на столько, что когда я перечитывала пожелтевшие страницы его рукописи, на глаза наворачивались слезы, ведь сколько судеб было сломано и загублено в этот период нашей истории, сколько невинно пострадавших оказалось, так же как и мой земляк, в круговороте тех событий. Репрессии неограниченно, никем и ничем не сдерживаемой тиранической власти, не имели никакой связи с какими-либо действиями людей, на которых они обрушились, наказание не следовало за преступлением. По большей части оно не карало вину, но отмечало принадлежность человека к некоторой категории, которую политический центр считал нужным подвергнуть репрессиям,- то ли как потенциальных противников, то ли просто потому, что надо было обеспечивать рабочей силой сектор принудительного труда в экономике форсированного развития. «Лагеря были крайне выгодны для государства. Даже при том, что истощенные заключенные работали плохо, даже при том, что при малейшей возможности они «гнали туфту», при всем при этом все расходы на заключенных – три черпака баланды в день да два квадратных метра площади на нарах. А умрет – долго ли набрать новых? Ведь уголовная ответственность за «политические» преступления наступала с двенадцати лет», - пишет А.А.Бабий в книге «Красноярский край в истории Отечества».
Коснулись эти события и далекого от столичной жизни, так мною любимого сибирского села Кортуз. Ведь, как и во всем государстве, здесь тоже текла своим чередом жизнь, здесь так же жили, работали и любили люди.
Репрессиям в те далекие 1938-1948 годы подвергались в первую очередь партийные, советские, комсомольские работники, хозяйственники, офицерский и дипломатический корпус, вообще старые члены партии (особенно с большим стажем, активные комсомольцы), научная и творческая интеллигенция. По-видимому, сталинская клика на этот раз стремилась терроризировать и уничтожить социальные группы, из которых, по ее подозрениям могли выйти противники установившийся в стране тиранической власти. К таким впоследствии и отнесли нашего земляка В. Г. Воробьёва.
Его жизненный путь начинался, как и у всех обычных людей. Да только выпала на долю этого человека совсем не обычная судьба. Его отец, в котором Владимир не чаял души, был тоже родом из нашего села. Родился отец Владимира Григорьевича в 1885 году в семье крестьянских бедняков Воробьёвых. С детских лет работал в крестьянстве. Грамоте обучался самоучкой.
В 1918 году поступил добровольцем в Красную Армию, участвовал в разоружении Колчаковских войск в городе Красноярске. Подал заявление в партию ВКП(б) и работал в качестве политрука, а затем вернулся в село Кортуз и работал в Кортузском обществе потребителей счетоводом.
В это время Григорий встречает свою будущую жену Смирнову Домну, дочь Рязанского переселенца Смирнова Ефима Михайловича, который был раскулачен в 1933 году, хотя имел небольшое хозяйство и 5 детей.
Григорий и Домна создали свою семью, и в 1928 году у них родился сын Владимир.
Вот как Владимир Григорьевич вспоминает о своей семье: «Вся семья у нас играла
на музыкальных инструментах и мы часто выступали в клубе: отец – на скрипке,
мать – на гитаре, сестра Лида – на гитаре, я - на балалайке, брат Женя – на
мандолине. Иногда вечерами в летнее время, открыв окна в доме, мы играли своим
оркестром вальсы, романсы, марши, песенные мелодии, и около нас собиралась целая
толпа слушателей. Вот так протекало мое детство». (см. фото №1).
Отец Владимира работал бухгалтером и учился в Московской «школе народных
талантов». Он очень хорошо рисовал и передал свой талант сыну Володе. Кроме
того, отец написал роман «Вихревая труба» об истории села Кортуз, который, как
пишет Владимир Григорьевич, был изъят при его аресте. Этот роман так и не стал
достоянием общественности. Кому могли помешать рукописные листочки романа, так и
осталось не понятным. Но увлечения отца, да и не только отца, а всей семьи,
передавались детям. Поэтому когда в 1935 году Володя пошел в школу, то был
лучшим учеником, выпускал стенгазету, был председателем ученического комитета.
Вот такой активной личностью мужал и рос Владимир.
А какими разносторонними были его увлечения. Он рисовал, очень много читал. Морские рассказы и повести вызывали у него страстное желание в изучении морских терминов, он сам сделал не менее десятка различных моделей парусников.
Но главным увлечением всей его жизни был сад. Со своим увлечением он не расставался ни в тюрьме, ни уже после освобождения. Еще в школе Володя серьезно увлекся селекцией. В то время в нашей стране были достигнуты большие результаты в этой области. В колхозах и совхозах выращиваются новые сорта и гибриды сельскохозяйственных культур. Володя поставил себе задачу пополнить ассортимент садовых цветов, позднее, выращивал прекрасные гладиолусы, выводя новые сорта, а их у него было до 70. Среди крапивы разводил розы, чтобы не вымерзали зимой. В 1939 году Володя выписал саженцы полудиких яблонь из Минусинской опытной станции и посадил их на своей усадьбе, пять из которых прижились, некоторые деревца живы и сейчас. Так в нашем селе появился первый сад, на который приходила подивиться почти вся деревня.
Особым его увлечением было чтение. Уже в 5 классе он перечитал всю сельскую библиотеку. Эта страсть к книгам позднее переросла в особое увлечение. Он много переписывался, позднее ему писали из Душанбе, Таджикистана, Израиля, городов России и отовсюду ему присылали книги. Переписка после его освобождения стала единственной отдушиной. В селе относились к нему настороженно и до сих пор если спросить старожилов, то они могут вспомнить о нем только то, что был замкнутым человеком и тем, «который работал столяром». Когда начинаешь рассказывать об его увлечениях (кроме сада, про сад Воробьёвых знают все), все удивляются «Неужели рядом с нами жил такой неординарный, любознательный человек?»
В 1941 году, когда Гитлеровская Германия без объявления войны вторглась на нашу землю, для всех наступили трудные дни. Это были годы лишений, горя, тяжелого труда. Разорены города и села, выжжены нивы, оборваны мечты и надежды людей. Началась трудная жизнь и в нашем селе. Многие в деревне умерли от голода, особенно те, что были вывезены из различных областей: немцы с Поволжья, поляки с Западной Украины.
Но окончить школу не удалось. Пришлось работать сцепщиком на тракторе, чтобы помочь родителям прокормить семью.
«Много охотились в ту пору, рыбалка оставалась в эти голодные годы просто спасением, - в своих воспоминаниях пишет Владимир Григорьевич, - картофеля не хватало, хлеба почти не было: железную кровать, швейную машинку, столы, стулья, всякую одежду продали. Продали очень много картин, написанных на холстах. Тут пригодилась отцова вторая специальность. Он рисовал очень много этюдов, ковров и это очень выручало нас. Так, помню, за ковер мастер маслозавода разрешил нам брать пахту, каждый день по ведру, и мы с удовольствием ели её с вареной картошкой. Муки, которую нам удавалось достать, хватало на так называемую «затируху» - жидкую кашу на воде с мукой. С началом войны в магазинах исчезло очень многое, в том числе и спички. Многие в деревне пользовались кресалом, потом и кремнем. В кузнице ковались кресала, которые у нас назывались «чикало». Недалеко от нас находилась гора Бузлышка, на которой мы собирали кремни. Кроме того, мы очень часто ходили по нашей речке Узе и подбирали различные камешки, пробовали их, не дадут ли они искру». Так появилось ещё одно увлечение – коллекционирование.
Собрал Владимир Григорьевич в ту пору очень большую коллекцию местных минералов и даже нашел радиоактивный минерал, о его увлечении в скорости узнали геологи, работавшие в селе Салба. Здесь он встретился с главным геологом Красноярского края и членом-корреспондентом АН СССР, профессором Вологдиным А.Г., который оказал помощь Володе, устроил его учиться в 10 класс с. Шушенское, где и встретился с Красновым Иваном. Эта встреча сыграла роковую роль в его жизни.
В 1944 году в село Кортуз организовывается детский дом, и отец Володи был назначен его директором (см. фото №2). Володя вместе с отцом устраивал жизнь истощенным сиротам, которых свозили отовсюду, колол дрова, готовил еду. Но через некоторое время директором был назначен Лашкевич Владимир Данилович. Отцу пришлось уйти с работы.
Вот что сохранилось в документах о состоянии дел в детских домах Краснотуранского района:
Из протокола заседания исполкома Краснотуранского райсовета
депутатов трудящихся
30 марта 1945 года
Заслушав доклады директоров детских домов,… исполком райсовета отмечает, что
наряду с положительными фактами в работе детских домов имеется ряд недостатков.
В Кортузском детдоме воспитательная работа поставлена неудовлетворительно. 6
человек не охвачено всеобучем и 7 человек неуспевающих. Плохо поставлено дело с
привитием трудовых навыков. Из-за большой скученности детей в Кортузском детдоме
санитарное состояние неудовлетворительное, имели место значительные заболевания
детей чесоткой и другими инфекционными болезнями. Плохо поставлена трудовая
дисциплина.
В Кортузском и других вновь открытых детских домах совершенно отсутствует
кожаная обувь, а также ощущается большой недостаток в одежде и белье.
Краснотуранский райархив.
В воспоминаниях о Лашкевиче Владимир Григорьевич пишет: «Личность жуликоватая, он постоянно всякими махинациями грабил детское питание, одежду. Отцу это не нравилось и его перевели на должность инструктора по труду. После моего возвращения из Красноярска, где я около двух месяцев работал младшим лаборантом при геологоуправлении, отец уже не работал в детском доме, Лашкевич его выжил».
В любую жизненную пору на пути человека встречаются различные люди, одни добрые и отзывчивые, а другие.…
В 1945 году Володя закончил 9 классов и не смог дальше учиться.
И только в 1948 году закончил 10 классов. Сколько же желания учиться было в том человеке, этому можно позавидовать ведь этого желания не хватает многим из сегодняшней молодежи. Его сочинение по литературе на экзамене заслуженный учитель РСФСР Николай Алексеевич Демин признал лучшим.
Володя пытался учиться в педагогическом институте г. Красноярска, Черногорском горном техникуме, но средств не было. И он вернулся в село Кортуз. Увлекся педагогикой Макаренко.
Идеи Макаренко до сих пор будоражат многих поклонников его педагогического
таланта, а тогда, в те годы, когда было много беспризорных, детдомовских детей
не остались в стороне от этих идей и Владимир Григорьевич со своим новым другом
Митей Медведевым. Вместе они решили организовать в детдоме самоуправление.
Собрали человек 15 воспитанников и организовали дружину «Юные Ленинцы» (см.фото
№3). Ввели самоуправление, воспитанники занимались самовоспитанием, работали
кружки: драматический, хоровой, физкультурный, кружок вышивки, «Юный
натуралист». Были отменены телесные и трудовые наказания. Председателем выбрали
Митю Медведева. Все это не нравилось директору Лашкевичу, так как совет решал
одно, а он другое. Созвав педсовет, директор обвинил Владимира в
антигосударственной деятельности, уволил и написал на него донос. В конце
октября 1949 года приехали милиционеры и арестовали Владимира.
«До околицы деревни меня провожала мать. Она плакала, я успокаивал её, говорил, что разберутся. Она долго махала мне рукой, я смотрел на неё и не знал, в то время, что вижу её в последний раз». Ему было тогда 21 год.
Все это написано в рукописи Владимира Григорьевича, а когда мы с мамой беседовали с братом Владимира Григорьевича, Евгением Григорьевичем, тот нам рассказал такую историю, что во время работы в детском доме Владимир стал невольным свидетелем того, что «новоиспеченный» директор сожительствовал с одной из своих воспитанниц. Лашкевич знал, что об этом известно Владимиру, и чтобы тот «не опорочил его имя», прикрывшись якобы имевшим дело громким высказываниям против Советской власти, донес в МГБ. Так молодой парень оказался на нарах.
Обе версии имеют право на существование, можно предположить, что бы было, если и эти обстоятельства получили огласку.
Уже после тюремных скитаний, когда Владимир Григорьевич жил спокойной, размеренной жизнью, во время публикации его повести «В плену на Родине», в редакцию газеты «Знамя Ильича» от 17 марта 1990 года №32, обратился сын В.Д.Лашкевича Александр Лашкевич с требованием опубликовать его открытое письмо к автору повести. Вот что он пишет:
«Владимир Григорьевич, с опозданием, но я прочитал вашу повесть «В плену на Родине».
Пишу Вам потому, что в этой повести Вы указали главного виновника Вашего ареста – Лашкевича В.Д. (моего отца). Сразу скажу откровенно, что я не беру на себя роль судьи, хотя речь и пойдет о вас и моем отце. Более того, анализируя повесть, я занял позицию сочувствующую Вам и осуждающего поступок отца. Вот только при таком подходе у меня возник ряд вопросов или «белых пятен» в той истории по поводу вашего ареста. Давайте установим истину, хотя отцу она уже не нужна, но нужна нам, живым». В статье Александр Лашкевич высказывает вот такую версию ареста Владимира Григорьевича: «Шпионом Вы не были и не могли быть и это, я уверен, отец тоже понимал и не мог утверждать. Все было проще. Вызовом милиции послужило не Ваше «разоблачение» как шпиона, а действия ребят из дисциплинарной дружины. Вот таким образом был причастен к Вашему аресту отец, а не так, как Вы описываете. Если Вам на суде было предъявлено необоснованное обвинение, то в этом не заслуга отца, а отсутствие тогда демократии в нашем обществе и существующие в то время далеко не демократические суды».
Мне очень понравилось, как Владимир Григорьевич ответил на его письмо. Это письмо проникнуто далеко не злобой к детям Лашкевича, да и к нему самому. Он с великим чувством достоинства пишет:
«Уважаемая редакция! В связи с публикацией моей повести «В плену на Родине» мне стало известно, что родственники Лашкевича В.Д., который является единственным виновником того, что мои товарищи отсидели невинно 7 лет, а я и того больше, якобы требуют реабилитации своего отца и привлечения меня за клевету. Единственная «вина», которую мы признаем, это то, что вопреки Лашкевичу мы все остались живыми, и я посчитал своим моральным долгом на страницах газеты описать правду о нашем «преступлении» и годах, проведенных в заключении. Если мало тех мук, которые я перенес, я могу бросить на чащу весов справедливости страдания моих братьев и сестер, которых называли «врагами народа», слезы отца и матери, которые не дождались своего сына.… Несмотря на это мы его простили. Конечно детям, может быть, неприятно, что их отец оказался подлецом. Что ж, теперь их очередь сносить презрение, которое я питаю только к их отцу, а не к ним самим. А нас судить не им, нас реабилитировал Верховный суд СССР, а более высшего органа у нас нет».
Течение времени не повернуть вспять, а тогда увозили конвоиры молодого парня, который надеялся на справедливость и верил, что скоро это кончится, и он вернется в родное село и будет у него, как и у всех молодых людей, интересная насыщенная жизнь в любимом Кортузе.
Увезли его в Красноярск. Вместе с ним были арестованы Митя Медведев (он дал показания против Владимира) и Иван Краснов.
В тюрьме было холодно и голодно. Сидя в одиночке, Володя штудировал книги из тюремной библиотеки, продолжал заниматься физикой, музыкой и химией. И тут он нашел рациональное зерно в том, что одиночное заключение было благоприятным с творческой точки зрения».
Каков же был режим в те далекие сталинские годы, в ведь еще на следствии
женщина–прокурор им откровенно сказала, - «что, по сути, серьезного дела-то нет,
но наше советское следствие не ошибается и, кроме того, нас нельзя выпускать на
свободу, потому, дескать, что мы можем забраться в такую секретную организацию,
что нас будет трудно изловить, или станем агентами иностранной разведки», - вот
так и не захотел никто разбираться кто прав, а кто виноват. Тогда если попал в
тюрьму, значит, нечего делать тебе на свободе. Страдали невинные люди, страдал и
Владимир Григорьевич, когда понял, что нет пути назад, и что грозит заключение с
мытарствами по тюрьмам и лагерям. Тогда он еще не знал, куда его закинет жизнь в
очередном витке своих событий.
В феврале месяце их судил выездной суд Новосибирского военного трибунала.
В.Г.Воробьёв был осужден по статье 58.8 к 25 годам исправительных трудовых
колоний, а его друзья Краснов и Ощепкин к 10 годам. В последний раз он увидел
отца в лагере на станции Злобино. Не выдержав такого трагического удара, отец
умер через год. Лагерем на станции Злобино все не закончилось. Уже осенью 1950
года, когда вся страна рапортовала о досрочно выполненной «пятилетке»,
заключенных на барже отправили на Север.
«Дешевая рабочая сила» долбила кирками в вечной мерзлоте траншеи под фундаменты домов в 56 градусный мороз (см.фото №4). Лагерь был особо режимный. Здесь, как в концлагере носили номера на шапке, на спине телогрейки и на штанах спереди. В моем сознании не укладывается, ведь заключенные тоже люди, а здесь как будто фашистский лагерь. Страшно смотреть фильмы, где показывают заключенных в фашистских лагерях, мурашки бегут по всему телу. А оказывается, в уже мирное время в нашей стране было тоже такое. Не хочется верить, но факты говорят сами за себя.
Горлаг - так назывался этот «концлагерь». «По – молодости, по – дурости работал на совесть и очень быстро «дошел» - стал дистрофиком», - пишет он. Владимир познакомился здесь с Шуваловым Борисом, бывшим танкистом, майором. Шувалов готовил заключенных к побегу, никто не верил в то, что побег может состояться и что делать после, тоже никто не знал. Но их план был раскрыт. Шувалов успокаивал, что «ну добавят к сроку год, полтора и все», а на деле оказалось опять тюрьма. К сроку добавили новую статью 58-I а, II , «Гражданская измена Родине».
Опять пересылка и снова новая тюрьма. Вместе с Владимиром в одной камере находился главный геолог тогдашнего министерства (или комитета) «Востокуголь» Ю.Н. Ружаловский. Ю.Н. Ружаловский рассказывал, что был в плену вместе с сыном Сталина, был в каком - то лагере и видел, как зверски был заморожен живым генерал Карбышев.
Сидя в камере Владимир Григорьевич начал писать стихи. Одно из них называлось «Рабам всех времен», в котором, как крик души звучат строки:
«…Нынче лишь я вместе с ними
Раб по нужде – заключенный…»
Каждый скрашивает свой быт, как может, а наши заключенные распевали песни на стихи собственного сочинения. Второе стихотворение, пополнившее его поэтическую тетрадь, называлось «Заключенным Севера», его даже пели все вместе на мотив «Раскинулось море широко».
Множество пересылок из одного лагеря в другой пришлось пережить Владимиру.
«Однажды, - вспоминает он, - когда меня везли из Красноярска в Тайшет, на
станции Решоты посадили одного приземистого мужичка с военной выправкой. Это
оказался муж Лидии Руслановой генерал Крюков». Даже таких великих людей
коснулась своим «безжалостным крылом» судьба. Казалось бы, что такое может
произойти только с простым человеком, а оказалось что все мы простые и В.Г.
Воробьёв, и украинцы сидевшие рядом на нарах, с которыми пели украинские песни,
и даже муж Лидии Руслановой, все оказались в этой безжалостной «мясорубке».
«Для кого-то война давно кончилась, для кого-то она не начиналась, для нас она никогда не кончалась, война за каждодневное выживание». Жили тогда по афоризму «Ты умри сегодня, а я завтра».
В 1953 году вся страна переживала трагедию. Умер «Отец народов» И.В.Сталин. Вся страна была в трауре. Многие люди воспринимали его смерть как личное горе. Но для миллионов невинно осужденных – это был праздник. Заключенные ликовали, улыбались, радовались. Все ждали каких–то перемен. Но ничего не менялось. И опять лагеря. Тяжелый, изнурительный труд на строительстве Кирпичного завода, на лесоповалах. Затем уже в Омском лагере он познакомился с теософским учением. Здесь же его познакомили с основами астрологии, из чего состоит наша Вселенная и место человека в ней. Вместе с друзьями они составляли астрологические таблицы и гороскопы.
В апреле 1954 года В.Г.Воробьёва перевели на строительство нефтеперегонного завода. Жить стало легче. Поэтому он усиленно занимался математикой и физикой по институтской программе. Читал философские сочинения Аристотеля, Платона, Кондоры, изучал Коран. Очень много он узнал от профессора философии Буга, бывшего ученого Шведского университета. Вместе с Владимиром Григорьевичем работали Борис Врангель, потомок Голицыных и Пушкиных. Частенько у Б.Врангеля бывал Л.Н. Гумилев.
С 1957 года пост председателя Совмина фактически возглавляет Н. С. Хрущёв. Политика, получившая звание «оттепели» затрагивает общественно-политическую жизнь страны. «Звездным часом» Хрущёва стал XX съезд партии, на котором он выступил с разоблачением культа личности, сталинских репрессий. Вслед за этим из тюрем и лагерей были возвращены сотни тысяч людей, арестованных по политическим мотивам.
А Владимиру Григорьевичу только срок снизили до 15 лет, т.е. оставалось еще 10 лет.
Как и по всей стране в лагерях тоже стало относительно спокойно. Комсомольские стройки, развернутые по всей стране, соседствовали с политическими заключенными. Отделяло комсомольцев от заключенных только ограждение. Вот так через ограждение «стрелы Амура» пронзили сердце «профессора». Так видная комсомолка Ирина со своими подружками окрестила Владимира Григорьевича. А вот как он вспоминает о ней: «Боже мой, какие у неё были живые, яркие, чудесные глаза! Да и вообще, она была красивой. Я перекинулся с нею несколькими фразами, но тут нас позвали в лагерь. Дома я написал ей большое послание и попросил её дать адрес. Она назвалась Ириной Родштадт из Липецка, училась в институте иностранных языков на французском отделении». Их красивый роман получил своё развитие сначала в виде посланий на французском языке. «Вначале мне их переводил Врангель, но потом Ирина потребовала, чтобы я стал изучать французский сам. Передала мне учебник, словарь, грамматику, литературу. Мне его изучать было трудновато, но постепенно, с использованием словаря, я сам переводил её письма».
Это была его лагерная любовь, которой суждено было закончиться так и не получив развития. Ирину обвинили в связи с «фашистом», то есть с ним, Владимир Григорьевич как истинный джентльмен, узнав о том, что по новому уголовному кодексу ему нет никаких поблажек, напишет Ирине: «считай себя свободной, найди порядочного мужчину и не мучай себя». От Ирины приходило ещё несколько писем с просьбой о встречах, но он так и не дал на них ответа. В его поэтической тетради появились стихи, посвященные Ирине, одно из них называлось «Мечта».
Мечта
Кружится, вьюжным вихрением кружится,
Ветер страданья в Пустыне Идей.
Бедной душонке давно уж недужится
В этих блужданьях вдали от Людей.
Встретится с той, что давно уж невестится...
К нежному телу, ласкаясь, прильнуть,
В кудрях от взоров людских занавеситься
И до утра на груди отдохнуть.
Чудится... может когда-нибудь сбудется
Светлый оазис мечтаний моих.
В битвах со временем скоро ль добудится
Счастье земное, хотя б для двоих?
Снова лагерь Тайшета. И в жизни Владимира Григорьевича появляется новый друг,
дружба с которым продлилась и после освобождения. Это был Пименов Револьт
Иванович – профессор физико-математических наук (см. фото №5)
Владимир Григорьевич усиленно занимался самообразованием, выписывал литературу по философии Индии и Востоку, интересовался медициной, физиологией, физикой, химией. Много писал, обдумывая прочитанное, и разрабатывал свой метод психохимической интерполяции. Здесь же в лагере организовался клуб интересных людей. После каждого этапа они приглашали к себе наиболее интеллектуально и духовно одаренных личностей и одновременно, в общем, котле, сами росли и мужали. Здесь же Владимир окончил курсы электрика, плотника и бетонщика.
Летом вместе с Лаптевым - художником они увлеклись лекарственными растениями, собирали гербарии, рисовали.
Шел десятый год заключения. На все жалобы и прошения приходил один ответ: «Осужден правильно, оснований для пересмотра нет». Все было так безрадостно, что иногда он приходил в отчаяние. После встречи с сестрой Лидой и вовсе произошел душевный надлом. «Мне вдруг очень захотелось домой, но впереди были ещё годы заключения. И хотя порой мне уже не хотелось на свободу, не верилось, что я выйду из лагеря, мне даже страшно было представить, как это жить на свободе. Выработалась привычка к аскетической лагерной жизни одиночки в толпе. Ведь самое страшное – это невозможность уединиться, постоянно находиться на виду у всех. Мне стало казаться, что и поиски высшей Истины бесполезны».
Верующие говорили о будущей райской жизни на небесах, коммунисты мечтали о «светлом будущем». Несмотря на репрессии, многие люди верили в идеи коммунизма. Но пока идеи сражались, чувства умирали. В минуты отчаяния рождались стихи.
Феликсу Красавину
«Шепот Вечности»
Тихо... В болоте чернеет муть.
Что ж, по зевоте и мне вздремнуть?
Гнилью веет из всех углов.
Плесень зреет во тьме голов.
Страсти истлели и чувства спят.
Теплится еле жизни закат.
Тьма ли ночи мне даст приют...
Сомкнуты очи... Сны встают...
Тени теней из тьмы веков
В вечной смене восходят вновь.
Всякие цели в себе заглуши,
Спи в колыбели безмолвья души.
Спите безумцы грядущих веков.
Подлость всесильна, бессильна любовь.
«Я никогда не стремился стать поэтом, - пишет о себе Владимир Григорьевич,- вполне отчётливо понимая, что дарования такого я лишен. Просто иногда мои мысли и переживания принимали такую форму, и я даже не записывал их, но они как-то остались в моей памяти». Но в моих руках оказалась не только повесть о лагерной жизни, но и полная стихов поэтическая тетрадь умудренного жизнью человека. Сколько здесь переживаний, душевных мук и терзаний.
И снова пересылка по этапу. На этот раз в Мордовию, работать на мебельной фабрике. Здесь он освоил много специальностей по работе с деревом и окончил курсы краснодеревщика 7 разряда. Он познакомился с Иокубинасом Кестунисом, который знал много языков: английский, испанский, итальянский, французский, суахили, иврит. Именно Иокубинас помог Владимиру изучить английский язык и арабский. Познакомил его с языком хинди. Позднее, уже, будучи дома он занимался переводом с хинди.
Володя собрал богатейшую коллекцию марок, вступил в клуб филателистов.
Вечерами вместе с Феликсом Красавиным они ходили в клуб, где один эстонский пианист исполнял классические произведения Баха, Вагнера, Чайковского, Шопена, Мендельсона, Берлиоза. Эти произведения потрясли Владимира. Ему довелось встретиться с Валентином Митрейкиным, сыном, как он говорил поэта Митрейкина. У Валентина была литература по йоге, что очень заинтересовало Владимира. Они вместе изучали и занимались йогой.
В последние годы заключения Воробьёв работал в одном из цехов горьковского завода телевизоров. Здесь на территории лагеря Владимир выращивал овощи: помидоры, огурцы. Разводил цветы: 21 вид георгинов, 32 сорта астр, гладиолусы, лилии, тюльпаны, флоксы и другие. «Целыми вечерами я занимался в своем цветнике. Никогда не было случая, чтобы кто-то без спроса сорвал цветы или тем более потоптал их. Всем было приятно прийти к нашему бараку полюбоваться цветами и отдохнуть».
Зато в наше время высаженные на клумбах цветы вызывают у людей другую реакцию. За ночь цветы куда-то исчезают, так и хочется закричать: «Люди! Не трогайте красоту!»
В лагере ему дали кличку «ученый». За полтора года до конца срока Воробьёв вновь
написал прошение. Из Генеральной Прокуратуры С.С.С.Р. пришло письмо, что его
дело пересматривается. «Это может быть суеверие, может быть случайность, но у
нас по рукам ходила счастливая пуховая подушка. Один еврей освободился и оставил
её мне с пожеланием, чтобы я, освободившись, передал её другому» - пишет
Владимир Григорьевич. Я думаю, что за годы заключения можно стать суеверным.
Помогло это или что-то другое, а может «колесо фортуны» повернулось к нему
лицом, но надежда на освобождение была всё ярче. Он написал матери, что есть
надежда на его освобождение, но увидеться им так и не пришлось. Она умерла в
1965 году, а приказ об его освобождении и его реабилитации пришел в марте 1966
года. Он попрощался с друзьями, взял их домашние адреса. «В понедельник, 30
марта 1966 года, мы вдвоём с освобождающимся в тот же день солагерником вышли за
зону. В это время ко мне подошла женщина и спросила, кому писать заявление на
свидание. Я стал ей объяснять, а в это время начальник спецчасти с моим
товарищем отошли уже на некоторое расстояние. За годы заключения я так привык к
конвою, что меня вдруг охватил страх – я один, начальник ведь ушел. Я стал бегом
догонять их, но потом перешел на шаг. Ведь я был человек свободный» (см. фото
№6)
Он поехал домой в село Кортуз, где не был 17 лет.
ВЕРХОВНАЯ КОЛЛЕГИЯ ВЕРХОВНОГО СУДА ССР от 12 апреля 1966г
СПРАВКА
ДЕЛО ПО ОБВИНЕНИЮ Воробьёва Владимира Григорьевича, арестованного 29 октября
1949 года, пересмотрено Военной коллегией Верховного суда СССР 3 февраля
1966года.
приговор военного трибунала войск МВД Западно – Сибирского округа от 27 февраля
1950 года и определение Военной коллегии Верховного Суда СССР от 29 мая 1954
года в отношении ВОРОБЬЁВА В.Г. по вновь открывшимся обстоятельствам отменены и
дело за отсутствием события преступления прекращено.
ВОРОБЬЁВ В.Г. по данному делу реабилитирован.
ЗАМ. НАЧАЛЬНИКА СЕКРЕТАРИАТА ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХОВНОГО СУДА СОЮЗА ССР
ПОДПОЛКОВНИК АДМСЛУЖБЫ / ВОРФОЛОМЕЕВ/
Мы писали в Верховную коллегию Верховного Суда Российской Федерации. И получили ответ. На наш запрос о том, чтобы получить справки о реабилитации, нам ответили, что справки установленного образца выдаются либо родственникам, либо самому лицу. Но нам посчастливилось и в архивах семьи мы нашли, правда не оригинал, а фотокопии документов (см. фотокопии №1,2,3).
Из Главного управления внутренних дел Красноярского края мы получили архивную справку. Из этого обращения стало известно, что все дела до сих пор хранятся в РУ ФСБ РФ по Красноярскому краю. И все что описывает Владимир Григорьевич в своей рукописи абсолютная правда, все подтверждается архивными документами и выписками.
Сколько жизненной энергии, любознательности сохранилось у этого человека даже после перенесенных жизненных страданий. Он не только выстоял в тех тяготах, которые предоставила ему жизнь, но и до последнего дня он занимался научными работами, йогой, переводами индийской литературы, составлениями различных карт, как по биологии, так и по географии. Увозили конвоиры 21-летнего неопытного, мечтательного, любознательного юношу, а вернулся взрослый, умудренный жизнью мужчина. Да и в селе его приняли настороженно. Шутка ли 17 лет лагерей и тюрем. Родителей уже не было в живых. Да и друзей близких по духу и интересам тоже, так как слишком велик был запас его разнообразных знаний во многих областях, да и умел он многое, что не нашло применения в сибирском селе.
Работал Владимир в совхозе «Победа». Крохотная вырезка из районной газеты «Знамя Ильича» говорит сама за себя.
На основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 18 января 1974 года и Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 августа 1983 года «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты СССР» исполнительный комитет краевого Совета народных депутатов решил: от имени Президиума Верховного Совета СССР за долговечный, добросовестный труд наградить медалью «Ветеран труда», по Краснотуранскому району, Воробьёва Владимира Григорьевича
Женился на молоденькой учительнице начальных классов Наконечной Марии Иосифовне
(см. фото № 7). Родился сын Эдуард. Владимир сам построил просторный красивый
дом для своей семьи и родителей жены (см. фото №8)
Развел богатый сад. Выращивал цветы, разводил новые сорта. Но, в общем, вел
замкнутый образ жизни. Главным его увлечением осталась переписка с друзьями по
лагерю из разных стран. Ему писал и Револьт Иванович Пименов, переписка с
которым дошла через годы и до нас. Старые письма, подписанные на печатной
машинке, от них веет временем тех лет, с какой трогательностью обращаются они
друг к другу. Их
переписка носит не только личный характер, в них обсуждаются
научные статьи, события тех лет. Револьт Иванович доктор физико–математических
наук, научный сотрудник научного центра Уральского отделения АН СССР в
Сыктывкаре возглавлял историко–просветительское общество «Мемориал», очень много
писал, публиковался. Вырезки из газет тех лет содержат статьи о Револьте
Ивановиче, даже его программу как кандидата. Владимир Григорьевич следил за
развитием событий в жизни Револьта Ивановича. Много обменивались литературой по
йоге, Владимир Григорьевич переводил с хинди (см. фото №9) Книги с его пометками
на полях
увлекательное зрелище. Рукописный текст в тетрадках с переводами йоги,
рецепты, наставления, разнообразные карты по биологии, географии все это
сохранилось в архиве семьи (см. фото №10) Жаль только, Владимир Григорьевич ушел
из жизни и все это, не стало достоянием общественности, хотя может все-таки,
где-то, что-то сохранилось, ведь свою рукопись он отправлял друзьям.
Чтобы выполнить задачу, поставленную в работе - исследовать историю судьбы человека подвергшегося репрессиям, - мне пришлось неоднократно встречаться с его сыном, братом, близкими и дальними родственниками, односельчанами. Много фактов было установлено из его переписки с друзьями.
Самое главное, когда люди признают свои ошибки, так и государство (это мы сами), слава богу, что оно признало хоть и поздно свою ошибку и человека оправдали. Я сделала для себя такой вывод, что лучшее, что мы можем сделать, это помнить о таких людях и сохранять память о них, передавая её потомкам.
1. Рукопись В.Г.Воробьёва «В плену на Родине»
2. Поэтическая тетрадь В.Г.Воробьёва
3. Сборник исследовательских материалов по краеведению Краснотуранского района.
Управление образования администрации Краснотуранского района
4. Альманах «Енисей» №2, №3 за 1991г.
5. Твардовский «По праву памяти»
6. Красноярский край в истории Отечества. Книга 2 (1917 -1940 г.г.), книга 3
(1941 – 1953г.г.)
/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»