«На всю оставшуюся жизнь» (Судьба солдата, учителя, директора Карнауха М.Ф.)

Табакаева Карина, 8 класс. МОУ Степановская средняя общеобразовательная школа

Научный руководитель: Оберман Виктор Яковлевич.

В нашем распоряжении оказались воспоминания бывшего директора Степановской восьмилетней и средней школ Карнауха Михаила Филипповича. Он прислал их краеведам нашей школы. Его биография хранится в школьном музее. Нас заинтересовала судьба этого человека.

Карнаух Михаил Филиппович родился в 1923 г. на Украине, в Харьковской области, в с. Мечебилово. Рос он в семье крестьянина. Вот что говорит он про свой дом: «Наш дом стоял на самом краю балки, в ней был сделан большой ставок (плотина), всегда полноводный. Во время ливневых дождей плотину прорывало, опять нам радость, по ямам ниже ставка собиралась рыба, которую выносило водой. Наш дом стоял на самом краю, жили мы бедно. Хата была сложена из самана (глина с соломой), состояла из одной комнаты, с большой печью посередине и глиняным полом, были сени, кладовка, погреб и дальше конюшня для скота. Всё это под одной соломенной крышей. Образец такого дома сохранился во дворе моей сестры в Мечебилово. В этом доме было 2 входа, один в избу, другой в конюшню. И ещё был из избы прямой ход в кладовку, погреб, конюшню. Рядом с нашим домом проходила дорога на поля и в другие сёла. А около хутора, сколько видели глаза, море хлебов, в основном пшеницы».

Жили в то время единолично. У них в хозяйстве была корова. Запомнилась она потому, что мать поила детей парным молоком. Также была вороная кобылка, которую Миша сам водил в ночное. Сам потому, что старшие братья с ними не жили. Михаил Филиппович рассказывает: «Однажды, когда я собирался в ночное, ребята подговорили меня взять табаку. Отец был заядлым курильщиком, табак у него хранился на печи, на трубе. Набрал я табаку, сделал цигарку и вместе с большими закурил. Так меня тошнило, так рвало, что я думал кишки с меня вывернет наружу. И после этого я не курил и не курю».

Из воспоминаний мы узнаём о том, что в детстве Михаил играл в различные игры. Что была у него детская «любовь», звали её Наталка. Он делится мыслями о том, как научился плавать. Для этого надо зайти на глубину и потом сильно постараться выплыть к берегу. «Помню ещё, как отец наказал меня за потерю гусят. Это было первое наказание и последнее. Больше он меня никогда не бил. А было так. У нас было много гусей, старшие - уехали в поле, а меня оставили пасти гусей. Как эти гуси мне надоедали, знали бы вы. Их надо было пасти в балке, не пуская на посевы. Вставать приходилось рано, а как хотелось спать! Ну, вот, запаслись гуси, хорошо пасутся, дай присяду, а тут самая вредная «гуська» ведёт всё стадо в хлеб. Гоняюсь за ней, чтобы наказать, побить. В тот день пошёл ливень. Те люди, у которых поля поближе, приехали и выпустили волов пастись. А кругом были тёплые лужи, огромные. Но как же не побегать по лужам со всеми. Заигрался, а в это время чьи-то проклятые волы затоптали нескольких гусят. О боже, что делать? Собрал я их, принёс домой и говорю, что утонули, но кто мне поверил. Вот тут и разозлился мой отец и дал мне зелёными подсолнухами, что лежали в сенях под ногами. Дал так, что я запомнил на всю жизнь. С боли и досады я залез на русскую печь и затих. Вечером отец зашёл в дом и спрашивает мать, где я. Мать сказала, что я сплю. Отец успокоился. Я понял это. И в следующий раз, если натворю чего, забираюсь на печь и притворяюсь спящим. А утром отец успокаивался, и всё кончалось миром».

Михаил Филиппович тепло отзывается о своей матери, которая научила его совершать добрые поступки и приучила к труду. « Запомнил я каких-то субъектов в кожаных тужурках, с наганами в руках, которые творили и суд, и расправу. Их все боялись и шёпотом говорили, что они грабят по ночам. Помню даже имя одного из них - Серёга Сухарь. Помню, что его убили дружки- бандиты. Это было ранним летом, недалеко от нашего хутора в двух км. находился хутор Шпиль. По всему селу распространился страшный слух, что убили бандиты Серёгу на Шпиле ночью. И я с ватагой мальчишек побежал на Шпиль, хотя мне было страшно. И там за огородами я увидел толпу взволнованных жителей, перед ними во всю длину своего роста лежал Серёга, лицо его было залито кровью, всё испещрено порохом. И от этого было чёрное, страшное, а в затылке зияла огромная разорванная рана, из которой сочилась кровь вместе с мозгами. Зрелище было страшное. Среди толпы стоял мужчина и рассказывал о том, что произошло ночью. Как-то ночью он заметил, что у него копают молодую картошку, таскают огурцы. И решил ночью покараулить и наказать вора. И однажды заметил, что кто-то хозяйничает в огороде. С палкой в руках выскочил, чтобы поймать вора, но вместо этого его поймали вооружённые люди. Их было двое. Одним из них и был Серёга. Взяли его под руки и вывели на дорогу, чтобы расстрелять. У Серёги был наган, а у дружка-обрез. И дружок решил на ходу застрелить мужика из обреза, поднял обрез, прицелился в голову, а попал в Серёгу. Бросил со страху своего дружка и пленного мужика и убежал. Вот такое страшное событие врезалось в мою память на всю жизнь».

Факты из биографии бывшего директора, касающиеся раннего детства, свидетельствуют о том, что и в 20-е годы прошлого века детство детей почти не отличалось от нашего. Были и игры, и детские проказы, и наказания от родителей, и детская любовь. Как и сейчас детство проходило среди друзей, на улице. Только мы сейчас более «комнатные», чем тогда. С исторической точки зрения мы находим ценное свидетельство о единоличной жизни крестьян. У Карнаухов имелись лошадь, корова, гуси и другая живность. По меркам того времени это была, скорее всего, бедная семья. Потому что они не имели даже пары рабочих лошадей. Это означало, что при выполнении полевых работ, им надо было с кем-то объединяться. Ведь на одной лошади поле не вспашешь.

В этом отрывке упоминается случай убийства человека. Миша Карнаух на всю оставшуюся жизнь запомнил подробности этого дела. Что привело к убийству? Вероятно воровство. Люди выступили на защиту своей собственности, и это привело к трагедии. В чём смысл трагедии? А скорее всего смысл в том, что бандит убил бандита, и кажется, они не заслуживают сочувствия и жалости. Но по человечески Серёгу тоже жалко. Нам не узнать мотивов его воровского поведения. А смерть человека – это всегда драма и трагедия.

Здесь же высказывается детское мнение о власти того периода. Прочная власть ещё не сформировалась. Но уже через несколько лет в государстве установится абсолютная власть одного человека. И тогда Карнаух М.Ф. изменит своё первоначальное представление о власти.

Как и все дети, Михаил Филиппович учился в школе. В своём хуторе школы не было, поэтому приходилось ходить на х. Шпиль. Надо было идти большой балкой, было страшно, потому что все опасались грабителей и бандитов. Учился он хорошо, хотя и был ещё малой. Мать всегда провожала его в школу, обвязывая ворот кожаной куртки платком, так что торчали одни глаза и нос. В портфеле Михаила Филипповича находились только письменные принадлежности и завтрак. Прошло более семидесяти лет, а своего первого учителя Михаил помнит до сих пор. Это был типичный учитель царского времени, он жил при школе. Высокий, худощавый, всегда тщательно выбрит и аккуратно одет, с усиками и почти всегда с указкой в руках, которая служила и средством наказания. Был он уже пожилой, поэтому голос был старческий, резкий. «Однажды я заболел, а в школе изучали падежи по русскому языку. Явился я в школу, ничего не зная о падежах, и почему-то захотелось ему спросить меня о падежах.

- Какие ты знаешь падежи в русском языке? Назови.

Русский язык на Украине в то время не очень хорошо изучался, и мы были в нём очень слабы. И вот надо же было мне назвать падежи. Я думал, на что это похоже из украинской «мовы» ? Есть слово дижки, т.е. по-русски бочки. Дижки - в которые огурцы солят, помидоры, кавуны, капусту, яблоки. Вот, думаю, о чём он меня спрашивает. И стал называть: дижка огурцовая, дижка капустная, дижка помидоровая, дижка кавунная…Слышу, ребята прыскают, не могут удержаться от смеха. А смеяться боятся и со страхом смотрят на учителя. И я посмотрел на него после окрика: «Что-о-о? Что ты мелешь?» Посмотрел я на него и ужаснулся. Волосы у меня стали дыбом. А он таким страшным мне показался! Весь трясётся от негодования. Я опустил плечи и жду наказания. Но он так был взволнован и расстроен, что бросил нас и убежал из класса. Я несколько дней не был в школе, и он простил меня. Вот такие бывают курьёзы. Потом я как стихотворение выучил эти падежи. И мог рассказать в любое время и днём и ночью. Помню, что учились мы все четыре класса вместе в одной классной комнате. Стояли длинные чёрные парты, за которыми сидело по несколько человек. Мы, мальчишки, враждовали с мальчишками из другого села. И обязательно дрались. Бои были жестокие. Очень трудно было весной во время таяния снега. Балка превращалась в страшный бурлящий поток, моста не было. Утром, идя в школу, переходили ручей хоть бы что, а в обед разливалась вода, и нас приходили встречать отцы и на себе переносили. Запомнилась школа и тем, что в тридцатые голодные годы, когда утром весной шли в школу, то в ярах, а то и просто на дорогах находили мёртвых, которые умерли от голода. И таких было много. В нашей родне умерли от голода дядько, тётка (старшая сестра матери) и две их малых дочери. А две дочери остались сиротами. Не знаю, кто их забрал, как они остались живы, ведь в сельской местности не было детских домов. А дожили они до глубокой старости и умерли в 80-е годы. Мы жили на самом краю села, и через дорогу от нас был колхозный ток. И там, в мякине, копошились воробьи, вороны. И я как-то смог поймать ворону, и мы её съели вместо курицы. Павших лошадей вывозили за село, это было недалеко, и сразу же к ним устремлялись жители. И от них вскоре даже копыт не оставалось. И мне доставался кусок такой конины. За нашим домом росла крапива, и мама варила из неё суп. Ну, а главное, почему мы остались живы, было вот в чём.

В голодный год отец оставил нас и уехал на Кавказ, там он устроился на работу. Голода там не было, по крайней мере, как на Украине. И он ночью привозил нам сумку какой-либо крупы. Это делалось в большой тайне и в большом страхе. Запрещалось в поезде провозить продукты. Ведь официально правительством объявлялось, что на Украине никакого голода нет. Будто эти слухи распространяют враги. Как тряслась мама от страха, чтобы кто-либо из нас не проговорился, что приезжал отец. Приказывала: «Никому не говори, что приезжал тато, а то его поймают и убьют дяди». И его убили бы за это. И вот как-то стали к нам наведываться дяди в кожанках и с наганами. Мы в страхе забирались на печь. Они приказывали матери показать, что она приготовила в горшках на вечерю (ужин). И страшно было, когда мы не успевали съедать, и они находили следы каши с крапивой. Кричали, где муж? Когда приедет? Объявляли, что останутся в засаде. Один из них садился в засаде в сенях, другой - во дворе. Злились, что не попадает, грозились пустить в расход, если попадётся. Не знаю, как он ни разу не попался, может, мать его предупреждала, может, он прятался недалеко от дома и видел их. Да и учителя нашего вскоре не стало, тоже "враг" оказался. И назначили нам молоденькую учительницу Кухаренко. Она тоже мне запомнилась».

Данный отрывок знакомит нас с периодом обучения в школе. По всем признакам видно, что начальная школа была плохо обеспечена. Ребёнок прав, что учитель был из царской эпохи. Миша наделяет его такими чертами: высокий, худощавый, аккуратный, с усиками, чисто выбритый. Это говорит о том. что учителя и при царской и при советской власти тщательно следили за своим внешним видом. А наличие в руках указки свидетельствовало о двух функциях: 1.действительно указать на что-то или показать что- то; 2.использовать в качестве средства для наказания. Это означало, что в те в годы в школах могли применять физические наказания. В наше время это исключено. И права ребёнка защищены намного лучше.

Также мы знакомимся с одной темой по русскому языку, это падежи. Михаил Филиппович признаётся в своей ошибке и в том, как сильно обиделся учитель. Думается, что после такого случая школьник на всю оставшуюся жизнь запомнил, какие бывают падежи. Ценным является упоминание об изучении двух языков. Это подчеркивает потребность государства в знании нескольких языков. Мальчик Миша стал свидетелем трагической страницы в истории Украины: большого голода и начала репрессий. Это могло случиться в начале тридцатых годов 20 века. Скорее всего, он наблюдал это в 1933 году. А валявшиеся трупы умерших от голода Михаил Филиппович тоже сохранит в памяти на всю жизнь. А как же выжила их семья? Спасителем семьи по праву стал отец Филипп. Он боролся за выживание мужественно. Он нашел свой особый путь: тайком уезжал на заработки на Кавказ и тайком возвращался. Его могли в любую минуту арестовать и наказать. Тогда бы семья не выжила. И может быть поэтому, когда сын станет хозяином (об этом мы узнаем позже), то будет держать большое хозяйство: и коня, и корову, и свиней, и кроликов, и кур, и индюков…

В годы единоличного хозяйствования Михаил Филиппович вместе с отцом ездил на поле. У них была очень злая вороная кобылка. Когда её запрягали, она брыкалась, кусалась и уросила. Позже они купили молодого, послушного жеребца. Какая это была радость, но, к сожалению, она длилась недолго. Именно в тот год ветеринары проверяли лошадей на сап и почему-то самые лучшие оказались заражены. Заражённых лошадей тут же расстреливали, а хозяев заставляли их тащить на могильник. Очень много тогда было убито лошадей. Погиб и их жеребчик. Сколько слёз было пролито! Стон стоял на площади, как по покойникам. Ведь крестьянин не мог жить без лошади. Потом пустили слух, что это действовали «враги», и что их самих расстреляли. Остались они опять со своей «злючкой». Беда была и в том, что из-за такой лошади никто не хотел объединяться с ними. Как тогда говорили «спрягаться». А у Карнаухов никакого сельхозинвентаря не было. Вот и сеяли они руками, а потом всё поле надо было тщательно забороновать, чтобы спрятать семена. Отец сеял, а Мишу брал боронить. С утра кобыла ещё слушалась, а потом старалась мальчика сбросить или укусить за ногу. И надо было справиться с ней. Никакого седла не было, сидел он на тряпке, и надо было удержаться. «Набивал своё мягкое место так, что потом и на лавке не мог сидеть».

Михаил Филиппович помнит, как молотили хлеб единолично. Весь хлеб хозяева свозили во двор домой, потом молотили, а чья была молотилка, не помнит. Её таскали со двора во двор, волами перевозили и молотили, молотили... Солому тут же складывали в скирду во дворе или в огороде. Она служила и кормом для скота, и топливом. Ведь дров не было. Делали из навоза кирпичи, сушили их и топили русские печи, когда нужно было печь хлеб. А остальные дни протапливали соломой два раза в сутки. И всё равно в сильные морозы вода в доме покрывалась толстым слоем льда. Когда молотили хлеб- это был большой праздник для детей и хозяина. А мякину тоже складывали отдельно. Она была главным кормом для лошадей. Сена на Украине было мало. Вот так и жили до колхозов в постоянном, тяжёлом труде, в страхе.

Из этого отрывка видно, какой нелегкой была единоличная жизнь. Что значит единоличная жизнь? Это значит работать в своём собственном хозяйстве. Малым детям приходилось обязательно участвовать в полевых работах. То есть с детства приучаться к труду. И, может быть, этим наша жизнь отличается от той. Здесь же раскрыты основные виды деятельности. Я уяснила, что своей молотилки у них не было. Значит, семья пользовалась чужой. Возможно, молотилка была общей. И тогда молотьба проводилась поочерёдно в течение всей зимы. Ещё мне понравилось, что при этом ничего не выбрасывалось: ни мякина (мелкие отходы), ни солома, ни навоз. Всё использовалось рационально, ничего не пропадало. Меня удивило, что даже из навоза делали топливо. Поскольку в морозы вода в доме замерзала, значит, жилища были холодные. Отсюда могли дети заболеть. Забегая вперёд, скажу, что Михаил Филиппович почти никогда в жизни не болел. Быть может, те украинские морозы дали ему закалку на всю оставшуюся жизнь.

А также Карнаух М. Ф. помнит год и день коллективизации. Было это ранней весной до посева в 1930 г., день был солнечный. Михаил лежал на лавке у окна, болел. Он заметил, что отец и мать сильно расстроены, мать всхлипывала и часто вытирала слёзы. А отец запряг лошадку в телегу, положил на телегу плуг, борону, привязал к телеге корову и выехал со двора. Сын спросил, куда это он. Мать сказала, что в колхоз и зарыдала как по покойнику. Тут и дети заплакали. Под их рёв отец поехал в колхоз. Сначала всё объединяли. Правда, вскоре корову привели обратно домой. Вот была радость! Так мальчик запомнил коллективизацию. Но надо справедливо заметить, что зажили в колхозе совсем неплохо. Вскоре появился первый колёсный трактор с огромными треугольными шипами. «Как мы завидовали первому трактористу, как каждому из нас хотелось быть на его месте. Правда, первое время молотили ещё молотилками, которые приводились в движение от локомобиля, сама молотилка стояла на месте. Большую часть времени я находился на току. Когда молотили, работал на току, когда заканчивали, играл с ребятами на току. А молотили так. Весь хлеб в снопах свозили в скирды на ток, а потом молотили. Сам ток был замечательной, ровной площадкой, его очищали от бурьяна, всякого мусора, потом катками укатывали, утрамбовывали. И он становился как асфальт. Потом на этом току устанавливали строго по прямой линии локомобиль и молотилку, чтобы шкивы находились друг против друга, т.е. шкивы локомобиля и молотилки. Локомобиль обслуживал механик, работал локомобиль на керосине или нефти (не знаю). Знаю, что на горючем. На валу шкива молотилки находился барабан. К молотилке приставлялись высокие, сделанные из гладких досок как бы широкие полки, на которых стояли обслуживающие молотилку рабочие и по которым к барабану подавались снопы. Молотилку обслуживали много людей». И Михаил Филиппович перечисляет всех. На полках у барабана стояли не менее пяти человек (три женщины и двое мужчин). Это наверху. Да внизу у полок двое мужчин. Заводили локомобиль, все становились по местам, механик надевал широкий длинный ремень, который соединял шкив локомобиля и молотилку. Молотилка начинала работу, те, кто стоял внизу, подавали вверх снопы. Первая женщина сноп развязывала и передавала второй, та сноп частично раструшивала и передавала дальше мужчине, он раструшивал ещё сильнее и передавал сноп колосьями от себя барабанщику. И барабанщик уже непосредственно подавал сноп в молотилку на барабан. Шум и пыль были необыкновенные. Барабанщики в течение дня менялись несколько раз. Молотилку обычно ставили у скирды снопов, но вскоре снопы здесь кончались, и надо было их подвозить. И всё это надо было делать в быстром темпе и непрерывно. Все на току шевелились очень быстро, многие бегом. И так целый день. Зерно непрерывным потоком текло вниз. Одни рабочие должны были всё время подставлять мешки, другие эти мешки относили в ворох или сразу грузили на телеги и увозили в амбары. Третья группа рабочих стояла у соломовыбрасывателей. Солому складывали на специальные волокуши, увозили в скирду.

«Остановлюсь на устройстве волокуши. Брали длинные круглые бруски (не менее 3-х метров), гладко обструганные. Строго по центральной линии на одинаковом расстоянии продевались верёвки. Делалось так, что брусок от бруска всё время находился на одинаковом расстоянии. Концы этих верёвок находились в одном месте, где был специально изготовлен замок, который легко раскрывался от удара вилами. Строго по одной линии с молотилкой клался зарод соломы и зарод мякины (половы). Эти волокуши с соломой или мякиной отвозили возчики верхом на конях. К волокушам с обеих сторон привязывали длинные верёвки. И вот мужчины подставляли волокушу к молотилке, солома падала на волокушу и, когда набиралась полная волокуша, её складывали как книгу и замыкали замком. Подавали команду, и тот же возчик тащил волокушу с соломой на зарод, на зароде стояло несколько мужчин с вилами, которые укладывали солому в зарод, волокуша по пологому склону ползла вверх, т.е. куда надо. И когда она доползала до места, один из рабочих бил вилами по ручке замка, он сам раскрывался, и волокуша сама вываливала солому. Рабочие подавали команду, когда вся солома вывалится, возчик соскакивал с лошади, сбрасывал петлю со своего крючка, и другой возчик надевал петлю уже своей верёвкой на крючок своего барка и тащил пустую волокушу к молотилке. Также другие возчики оттаскивали в другой зарод мякину. Помню, эти зароды вершила моя мать. Она была мастерица это делать. Не каждый мог вершить хоть солому, хоть мякину, хоть сено. Вот так целый день мальчишки таскали волокуши. И мы просили своих матерей разбудить нас пораньше, чтобы бригадир назначил нас на эту работу».

В противном случае детей отправляли возить снопы на волах, или полоть бурьян руками на поле, или полоть подсолнухи и кукурузу. А работать на волах ребятам не хотелось, потому что налетят оводы, и волы становятся бешеными. Всегда сонные, медлительные, вдруг срывались и неслись куда попало с такой скоростью, что страшно было смотреть. А если рядом была речка, неслись в неё, и ничто не могло их остановить. Случалось, что ломали телеги, калечили людей. Иногда дети возили в специальных телегах на лошадях зерно государству на элеватор. До станции было 30 км, утром загружались, привозили на элеватор, выгружались, кормили лошадей, поили и порожняком домой. По дороге домой один одного обгоняли, хотя бригадир за это ругал. И рано уже были дома. На других работах работали до захода солнца, такова была длина рабочего дня. И не просто быть на работе, а работать и работать.

В совсем юном возрасте М. Ф. Карнаух был свидетелем двух ярких страниц в истории советского государства. Он собственными глазами видел, как отец уводил своего коня в колхоз. То есть, во время коллективизации ( так называется первая страница) крестьяне отдавали в колхоз главное «орудие труда» - лошадь. И, конечно, чтобы выжить, они вынуждены были вступать в колхоз. Хотя не всем это нравилось. Тут же видим, что в колхозе появляется невиданная техника - колёсный трактор, «железный конь». Трактора строили на заводах, это уже начало индустриализации – вторая страница. Оценку колхозам мальчик даёт положительную, так как жить стало немного легче.

На процессе операции молотьбы подробно останавливаться не буду. Замечу лишь, что в этом деле участвовало большое количество работников. Коллективный труд сплачивал людей. А участие в труде детей воспитывало трудолюбие. Например, мой прадедушка 1926 года рождения до восьмидесяти лет держал корову. А сейчас ещё держит кур и поросят. Будем ли мы такими?

Когда Михаил Филиппович окончил 4 класса, семья переехала в Мечебилово. Это было необходимо для того, чтобы продолжить обучение. Жил Миша у неродного дедушки. Интересный был дед: небольшого роста, худой, можно сказать, сухой, быстрый в движениях, крикливый, но безобидный. Во дворе стоял навес, он служил деду столярной мастерской. Он умел делать всё, хотел научить отца, но ничего не получилось, так как. он прожил с ними мало. В огороде стояла большая клуня, ещё от единоличных времён, большой нужды в ней не было, вскоре она развалилась и пошла на топливо. То же случилось и с навесом, куда – то девался инструмент. В этом доме семья жила до войны, точнее до сентября 1943г. и где-то 9-10 сентября дом сожгли немцы. Деда родного по линии отца и деда по линии матери Михаил Филиппович не знал. И как они ушли из жизни - не помнил. Ни мать, ни отец о своих родителях ему не рассказывали.

«Дом наш находился в центре села, прямо рядышком с церковью, магазином, больницей, сельсоветом, шинком (это водочный магазин). И даже помню продавца шинка, это был мужчина по фамилии Калиберда. Он с женой и двумя сыновьями жили в этом же магазине, и водку можно было взять в любое время. Водку мы не покупали, т.к. отец не был любителем этого зелья, мать, по-моему, за всю жизнь не выпила ни одной стопки. Сыновья этого продавца были почти моими одногодками, с Николаем я учился в одном классе, и приходилось быть у них дома и в магазине. И когда я бывал на Родине он пьяный приходил в гости. А когда я приехал второй раз, его уже не было. Умер молодым. Учился я в большой школе, где насчитывалось до 600 человек. Сейчас в ней обучается чуть больше 100 учащихся. Здесь я узнал, что есть библиотеки, где можно взять почитать книги. А вообще, что есть художественные книги, я узнал ещё в начальных классах. Книга «Кобзарь» Т. Г. Шевченко ходила по хутору из дома в дом, ею зачитывались. Многие читатели знали наизусть «Гайдамаки», «Катерина», «Реве та стогне Днепр широкий». Первую книжку помню, я взял в библиотеке «Мы вернёмся», простая книжечка про красноармейцев, которые отступали, но обещали вернуться, она произвела на меня неизгладимое впечатление. Я буквально стал глотать книгу за книгой, читал ночью при свете керосиновой лампы. Читал за счёт сна, в ущерб не выученным урокам, вопреки ругани родителей. Позже я добрался и до зарубежной литературы, любил читать о приключениях».

Обо всём прочитанном у Михаила выработалась привычка рассказывать своим товарищам: Бутко Пете, Гречко Грише, Фроленко Алёше, Гончары Ване и Феде и другим. Друзья участвовали в играх, которые проходили на площади в центре села, на улицах, на лугу возле речки. Это зависело от количества игроков, от их возраста. Они играли в прятки, в выжигало, состязались в беге наперегонки, в борьбе, в перетягивании каната, в лапту, в городки, испорченный телефон, в войну. Война это была опасная игра, но любимая подростками.

Их село делило река пополам. Так вот эта речка и служила границей двух «враждующих» сторон. О предстоящей войне, постоянной борьбе писали в художественной литературе, газетах. Как же мальчишкам не реагировать на это, не «бить врагов на их собственной территории». Да, такие игры были опасны и очень, но они развивали у них ловкость, бесстрашие, смелость, выносливость, патриотизм, организаторские способности. В таких играх слабым, боязливым « маменькиным сынкам» не было места. Не все решались участвовать в этих играх. К ним специально готовились. Прежде всего, каждый готовил себе оружие: «сабли», «наганы», «пулемёты», «мечи» и т.д. Договаривались о дне войны. На той и другой стороне села собиралось войско на назначенной территории. Обычно это была или церковная ограда, или луг за селом около речки. Кидали жребий, чтобы определиться, кому обороняться, кому нападать. Дело в том, что церковь была обнесена высокой каменной стеной, церковная ограда была большущей, вот в ней за церковной оградой и укрывались обороняющиеся. Штурмующие перед атакой устраивали интенсивный обстрел, им отвечали тем же, обстрел вёлся пращами, заранее запасёнными у каждого. Вот при обстреле можно было больно ушибить врага. «Однажды обороняющийся выглянул из-за ограды, а нападающий влепил ему прямо в лоб, и тот упал без сознания. Хорошо, что быстро пришёл в себя. Но больше никаких несчастий не помню, хотя были и « убитые», и «раненые», и «пленные». Такие большие сражения проходили редко, а мелкие стычки часто».

Ученик 5 класса Карнаух попал в большую школу и увлёкся чтением художественной литературы. Причём, так, что даже читал по ночам. Что же увлекло мальчика? Как и всем детям, ему нравились рассказы о путешествиях, о приключениях, о жизни народа. Имея ещё способности рассказчика, Миша щедро делился впечатлениями с друзьями. Наверное, это способствовало выбору профессии учителя. Читать любит Михаил Филиппович до сих пор.

Особенно подробно описывает автор воспоминаний игру в войну. Почему? Потому что, как он отмечает, они тоже хотели «бить врага на собственной территории». Значит, мальчики уже наслушались политики, они хотели подготовиться к настоящей войне. Они готовились к защите родины. Эта игра живёт и в наше время. Почему детям хочется играть в войну, ведь настоящая война это бедствие, горе? Я провела анкету и опросила 13 мальчиков 6-7 классов. В ней были вопросы: нравится ли вам играть в войну, если да, то почему? На первый вопрос все ответили положительно. На второй вопрос я нашла такие ответы: это интересно; интересно подержать в руках хоть игрушечный автомат; хотим стать настоящими мужчинами, героями; хочу стать смелым и сильным; охота узнать какая на самом деле была война; это забавная игра; можно по очереди быть командиром; учимся защищать Родину; стать знатными воинами; мечтаем пострелять из настоящего оружия; эта игра без крови и боли; когда тебя «убивают», ты не умираешь; потому что стреляешь «понарошку»; чтобы стать умными в настоящей войне; чтобы не было воевать страшно. Все эти ответы можно поделить на две группы. В первой группе преобладает спортивный интерес. Во второй – речь идёт о желании стать настоящим защитником. Я думаю, когда мальчики вырастут, они осуществят эту мечту. То есть, игра в войну – это вечная игра.

Далее Михаил Филиппович рассказывает о новой школе. Школа называлась трудовой, и мальчиков действительно обучали разнообразным навыкам в мастерской. Школа имела собственный сад. Дети выращивали фрукты. Кроме этого была кроликоферма, где приходилось много работать.

Школы того периода соединяли учебный и полезный труд. Они занимались самообеспечиванием, это воспитывало трудолюбие. Мы видим: и дома, и в школе – повсюду дети трудились. И недаром, Михаил Филиппович будет трудиться до 70-ти лет, а его трудовой стаж составил 52 года. То есть, трудовая закалка в юности пригодилась ему на всю оставшуюся жизнь. В наше время у многих детей трудолюбие не то, чтобы развито, многие даже непригодны по здоровью к труду.

В это время Миша активно занимался спортом. Зимой каждый день катались на лыжах, санках, при этом всё было самодельным. Лыжи изготавливались каждым пацаном из досок, чаще всего при помощи топора. Один конец доски остро затёсывался, распаривался в кипятке и загибался. Загиб часто был небольшой, что было очень опасно, небольшой бугорок на лыжне и лыжи застревали в снегу. Лыжник летел в снег вперёд головою. А фабричные лыжи были только в школе и то несколько пар, ими пользовались ученики по очереди на уроках физкультуры. Санки делали тоже сами, брали две дощечки, одни концы застрагивали, сверху набивалось несколько дощечек, привязывали впереди верёвку и - санки готовы. «А вот ледянки делали родители по нашим просьбам. Замешивался коровий навоз с соломой и небольшим количеством глины (а то и без неё ). Из этой смеси изготовлялся большой таз с толстыми стенками, в передней части делалось отверстие, чтобы вдеть верёвку. И этот сосуд замораживался на морозе, потом его снаружи обливали водой в течение суток несколько раз, намерзал толстый слой гладкого льда. Положи внутрь немного соломы, вдень верёвку, чтобы таскать, и - готово. Жаль, что его на всю зиму не хватало, ведь на Украине часто оттепели были. Вот так и пролетали годы».

Мальчик занимался спортом. В те годы спорт был общим увлечением всех детей. С одной стороны, это была потребность детского организма, с другой стороны, подростки ощущали необходимость заниматься спортом для укрепления организма, для подготовки к защите Родины. Позднее мы увидим, что все навыки, полученные в детстве, пригодятся Михаилу на войне. Для нас же является ценным «рецепт» изготовления «ледянки». Надо предложить нашим мальчишкам эту идею.

После окончания седьмого и восьмого классов Михаил Филиппович всё лето помогал отцу пасти общественных коров, молодняка в стаде почти не было. Когда корова станет стельной, проводилась контрактация, т. е. родившегося телёнка забирали в колхоз (договор по закупке сельскохозяйственной продукции, Новый энциклопедический словарь, Москва, 2002 г., с. 552) . Так пополнялось колхозное стадо. Телёнка оставляли только тем колхозникам, которым надо было менять корову. Свободной торговли скотом не было. Два лета он пас коров, стадо было большое, более 200 голов. А пастбища на Украине не очень обширные: это склоны балок, яры, небольшие участки лугов возле рек. Две семьи заключали договор, и пасти надо было каждый день: и в жару, и в холод, и в дождь. Вставать надо было ещё до восхода солнца , и пригонять стадо в село вместе с заходящим солнцем. Работа была каторжная. Вокруг хлеба, и коровы старались попасть туда. При этом среди коров были особенно вредные. И пастуху старались таких коров проучить, выбирали вредную и гоняли её по очереди. И что удивительно, коровы быстро уставали. Тогда ребята хватали такую корову за хвост и от всей души «поливали» её по бокам палками, при этом кричали: «Куда, Марта? Вернись». Каждую корову знали по кличкам. Такая корова несколько дней была послушной, но объявлялась другая, и дети принимались за её воспитание. Их отцы нанимались пасти скот, чтобы хоть немного выбиться из нужды. Ведь пастух зарабатывал больше остальных колхозников. И заработок был гарантирован. А отдохнуть можно было только в обед – часа 2.

Мы познакомились с процессом создания колхозного стада. И что интересно. Ещё не родившегося телёнка уже «записывали» в колхоз. Была запрещена свободная торговля скотом. Здесь явно ущемлялись права крестьянина. Вступивший в колхоз, должен был думать только о колхозных делах. И свои личные дела подчинять общественным. Мы видим, что, с одной стороны, людей приучали к коллективному труду. И многие бедные люди благодаря колхозам сумеют выжить в трудные времена. И Михаил Филиппович ещё ранее это подчеркнул. С другой стороны, крестьяне стали терять инициативу, формировалась привычка пренебрежительного отношения к колхозному труду, жить по принципу: дома работать побольше, а в колхозе – поменьше.

Любопытно описание работы пастуха, этой «каторжной» работы. Забавны наказания непослушных коров. Как будто после этого они станут послушней. Тем не менее, люди нанимались на работу пастухами, так как гарантированный заработок был выше, чем у колхозников. То есть, и в колхозах люди жили ещё бедно. А пастухами в те времена трудились в детстве многие выдающиеся люди.

В это время появилось немое кино. Киноаппарат приводился в движение силой мальчишек. Денег у них не было, и они договаривались с киномехаником, что стоимость билета отработают своим трудом. Попасть в помощники было трудно, ведь киномеханик отбирал только самых сильных и определённое число человек. Их он запускал в зал, остальные были на улице. Вот эти счастливчики крутили по очереди мотор и смотрели кино. Чтобы заработать деньги на кино или конфеты, ребята вылавливали сусликов, их на Украине было много. Они договаривались, в какое время пойдут на охоту, и с вёдрами отправлялись на поля. Это было поздней весной или ранним летом, когда в оврагах была вода. Вылавливали сусликов, обдирали, шкурки сдавали заготовителям, получая за них копейки. Можно на них было купить несколько конфет – подушечек, или длинные в виде палочек, обмотанные разноцветной бумагой. Это было великое лакомство! Сладостей в то время было мало. Дети ели цветы акации, корни камыша и другие чуть-чуть сладковатые растения. Цветы ели во время цветения. Ну, а летом - фрукты.

Сахара на Украине было мало, первый появился в магазине большими кусками, как тогда называли «головами». От этой «головы» продавец отбивал нужный кусок, а дома были специальные щипцы, которыми откусывали небольшие кусочки. Чай на Украине почти не пили, варили компоты разные из сушёных фруктов. Пасек тоже было мало. В коллективизацию пасеки объединили. «Помню, был голодный год. Отец на трудодни получил целую миску мёду, принёс домой нас угостить, а хлеба не было. Мы ели со свежими огурцами, резали их на части и макали в мёд. Ох, какое это было счастье! Запомнил это на всю жизнь. Так впервые я познакомился со вкусом мёда».

Однажды, когда ребята ловили сусликов, у Михаила случился приступ аппендицита, так определил врач. На следующий год то же самое. В их больнице операций не делали, а в районную отец не повёз; врач предупредил, что может быть третий приступ, но третьего не было. «Да, вспомнилось мне моё первое ранение, которое произошло ещё дошкольником. Осенью проходили манёвры Красной Армии. Уже поспели кавуны (арбузы), нам удавалось продать кавуны красноармейцам и получить за них копейки. Так вот, на стоянках солдаты иногда оставляли патроны, а может быть теряли. А мы находили и хотели выстрелить, но для этого надо было ударить по пистону молотком. Не будешь же в руке держать и бить, надо было найти отверстие, такое оказалось на плуге. Вставили патрон в отверстие, все мальчишки плотно сгрудились, чтобы получше рассмотреть и расслышать. Один из мальчишек наставил на пистон гвоздь, ударил по нему молотком. Бах! Ура! Зажал уши от восторга, запрыгал. И вдруг я посмотрел на свой живот, а он в крови. Мне было не так больно, как страшно. Меня привели домой, отец полотенцем перебинтовал живот и в Мечебилово. Оказалось, что осколки от патрона чиркнули по моему животу, хорошо, что не проникли в живот. На целые сутки отец оставил меня в Мечебилово у бабушки».

Этот отрывок подтверждает, что в Советском Союзе развивалась культура. Ярким достижением явилось кино. И хотя оно было без звука, и мальчишкам приходилось крутить мотор, их радости не было предела. Если с помощью книг дети могли совершать воображаемые путешествия, то теперь с помощью кино они могли увидеть разные страны своими глазами. Могли увидеть и настоящую войну. Кругозор детей стал расширяться.

В те времена было мало сладостей. А впервые появившийся в магазинах сахар, продавали большими кусками. По свидетельству моего дедушки такой сахар в 50-е годы 20 века завозился обозами и в нашу деревню. Мальчишки дружно встречали обоз (8-10 саней), пока их не угостят куском лакомства желтого цвета. Или они помогали разгружать сани, и таким образом зарабатывали сладости. Естественным выглядит и описанное удовольствие от «знакомства» с мёдом.

Последний эпизод с ранением подростка как будто программирует будущую судьбу миномётчика Карнауха М. Ф. Что получается? Сначала дети играют в войну, затем пытаются самостоятельно произвести выстрел из патрона. Читают о войне, смотрят фильмы о войне. Выходит, что сознание юношей пропитано темой войны. Наверно, дети в других странах тоже любят играть в войну. Может быть, отсюда тоже порождаются войны. Сегодня мальчики также играют в войну, как в песне поётся «рисуют мальчики войну», и в мире опять есть войны. И конца края им не видать.

Наступил 1939г., Карнауху исполнилось 16 лет. Началась Финская война. Многих учителей призвали в Армию. В школы приехал вербовщик из Изюмского педтехникума. Город Изюм находился от Мечебилова на расстоянии 50км. Он объяснил, что стране нужны учителя, призвал десятиклассников поступать в педтехникум, обещал через 9 месяцев выдать документы учителя. И хотя Михаил не очень хотел быть учителем, но записался, так как об этом мечтали его родители. Записалось 5 человек. Вечером Миша объявил родителям, что записался и уже завтра надо ехать, родители были рады, но и озабочены. Собрали его и на подводе увезли в г. Изюм. Так он стал студентом. Их жило четверо на квартире от техникума, постели были свои, продукты тоже.

Михаил Филиппович признаётся, что мало учил уроки, а больше читал художественную литературу. От техникума они получали стипендию в размере 2,5 руб. Весной больше жили на редиске. Покупали сахар, пучок редиски, посахарят и едят с хлебом. Запомнились некоторые учителя, учителя - чудаки. Например, учитель рисования Михаил Люхин. Он приносил в класс какой – нибудь предмет и, объяснив кратко технику его рисования, заставлял рисовать его. Сам сидел у стола или ходил между партами. Через какое – то время один из студентов подходил к учителю и показывал, что у него вот это не получается. Тот помогал ему, а рядом уже образовывалась толпа студентов, и всем надо помочь. Учитель помогал, а у стола шум, гам, давка. Вдруг открывалась дверь, и раздавался сердитый голос директора или завуча: « Что тут происходит?» Студенты быстро рассаживались по местам, а учитель смущённо смотрел на начальство. Были и другие фокусы. Кто-то из смелых подзывал учителя к себе и просил помощи. И учитель рисовал весь рисунок. В конце урока каждый подходил к учителю и показывал свой рисунок. Михаил Иванович ставил оценку и заносил её в журнал. За тот рисунок, который нарисовал он сам, ставил карандашом «5», студент передавал этот рисунок другому студенту, тот подходил к учителю, получал тоже «5» и передавал другому. Этот стирал оценку и нёс опять учителю. И это они проделывали почти каждый урок и по несколько раз.

Запомнилась учительница биологии, она же и методист. В кабинете биологии стоял скелет человека. Учительница была в годах, носила очки, была интеллигентной. Когда изучали анатомию человека, скелет двигался к ней. Когда она показывала верхние конечности, они поднимались, когда – нижние - тоже. А делали это озорники оригинально. На перемене они обвязывали скелет верёвкой так, чтобы в любой момент можно было верёвочку отпустить, а другой конец подтянуть. Так делали с руками и ногами. Можно было скелет подвести к себе и от себя. Это всех веселило, а учительницу сердило. Запомнился учитель географии, студенты прозвали его «пингвин». Уважали его очень, он интересно проводил уроки. Запомнился и учитель физкультуры, где тоже происходили разные казусы. Василий Иванович был строг, научил, как надо проводить уроки физкультуры. Учитель математики запомнился хуже, хотя научил решать задачи и, главное, как научить решать детей. Это пригодилось Михаилу Филипповичу в Сибири. Здание техникума было замечательное, да вот только учиться в нём до конца года не удалось. В феврале их перевели в другое здание, на второй этаж городской бани. Вскоре здание техникума отдали под военный госпиталь, так как с финского фронта поступало много раненых, особенно обмороженных. Закончился учебный год, студенты сдали экзамены, нормы на значок ГТО- готов к труду и обороне (по лыжам, бегу, метанию). В середине июля выдали дипломы, с этого месяца семнадцатилетний Михаил станет Михаилом Филипповичем по специальности учитель начальных классов.

Шёл неспокойный 1940г. Год, в котором происходили и только что закончились события мирового значения: Финская война, война в Испании, бой на озере Хасан и Халхин-Голе. На Западе уже во всю пылала вторая мировая война. Фашисты захватывали страны одну за другой. Это был год, когда наша страна готовилась к войне, это был год, когда было принято жёсткое постановление о борьбе за укрепление трудовой дисциплины: борьба с самовольными уходами, с прогулами, с опозданиями. За эти нарушения в постановлении были назначены наказания, в каждом из наказаний были слова «подлежат суду». За опоздание на 15 минут на работу - суд, за самовольный уход – суд и т. д. В это время открывались учебные заведения, которые назывались ФЗО - фабрично-заводское обучение. Готовили кадры рабочих для промышленности, набирали юношей и девушек из городов и сёл принудительно, не по желанию. Многие мальчишки, особенно сельские, оторванные от дома, убегали из этих училищ. Их ловили, забирали и судили. Вот в такой обстановке начиналась трудовая жизнь молодого учителя.

Мы видим, что ещё в1939 году в стране не хватало учителей. Чтобы восполнить дефицит кадров, государство направляло лучших выпускников средних школ в педагогические заведения. Ясно, что за один год хорошего специалиста не выучишь, но и такие выпускники педтехникума смогли обучить народ и дать начальное образование. А многие из них, как наш Карнаух М. Ф., останутся педагогами на всю оставшуюся жизнь.

Мне показалась интересной студенческая жизнь Михаила. Я обратила внимание на то, что в памяти у тех, кто учится, остаются «прикольные» случаи и необычные учителя. В нашей школе также происходит много интересных событий.

Михаил Филиппович следит за событиями в стране, из которых видно, что обстановка в СССР очень сложная. Происходят войны. Даже на Украине появляются раненые. Кажется, воздух вокруг наполняется духом войны. Государство устанавливает строгую дисциплину на предприятиях, принудительно обучает молодёжь рабочим специальностям. И это была необходимость. Может быть, благодаря этому удастся выиграть войну. На неё пойдёт восемнадцатилетний Карнаух.

15 августа 1940 года молодой учитель приехал в Хайловку, расположенную в 8 км. от г. Красный Лиман. Этот город уже тогда был одним из шахтёрских центров. Одни жители были колхозниками, другие – шахтёрами (их считали счастливчиками). Хайловка была расположена в удобном месте на берегу реки С. Донец, вокруг лес, а дальше плодородные поля. В 2-3км. проходила железная дорога, вокруг много пастбищ. В селе в то время была только начальная школа, колхозная контора, клуб, магазин. Медпункта не было. Само село находилось на песке, поэтому было всегда сухо. Огороды обильно удобрялись навозом, давали хорошие урожаи картофеля и овощей.

Первое время Михаил Филиппович жил на квартире у молодой семьи. Хозяин Шевченко Петр Ануфриевич работал кладовщиком в колхозе, жена его Полина пока не работала, заботилась о годовалой доченьке. В этом же селе жили его два брата, Фёдор работал счетоводом (бухгалтером), Александр - на шахте. Александр не был женат, телосложения был огромного, из-за того, что не был женат, служил объектом насмешек и шуток. У старшего Фёдора была красивая дочь лет 15. «Я считался ей хорошим женихом. Бывало, сплю и просыпаюсь от шёпота, это бабушка шептала, что хорошо бы учитель женился на нашей девочке. А мне-то предстояла служба в Армии. По договору с хозяином я должен был платить за квартиру 15руб., а получал я в то время 27руб. Мне ещё оставалось 12 руб. Ни о каких коммунальных не было и речи. Постель была моя собственная. Перед войной у нас было много гусей, проблем с подушками и перинами не было. В доме всегда было тепло, светло, питался я хорошо». Вот только одна беда: в доме не было часов. Он нигде не видел наручных часов и не знал, существуют ли они. Ходики у людей были, но мало. В школе были ходики, но у заведующего.

Школа была малая, состояла из двух классов. В школе жил заведующий со своёй семьёй, у них были сын и дочь. Сын учился в 8-ом классе. Дочь дальше не училась, хотя она уже окончила начальную школу. Ведь тогда закона о всеобщем образовании не было. Карнауху дали самый многочисленный класс – 3-ий, 1-ый класс учила молоденькая учительница Катрич О.Д., она занималась в первую смену. Всё хорошо, но не было часов. Однажды молодой учитель опоздал на первый урок. Заведующий пожурил его за это. Прошло некоторое время – второе опоздание. Получил ещё одно внушение. Заведующий мог сообщить в РОНО, но не докладывал. Ему нравился Михаил Филиппович, он прощал его. Постепенно Карнаух привык к трудовому ритму, и больше не опаздывал.

Поскольку молодые учителя жили на квартирах, значит, в то время для учителей жилья не строили или строили недостаточно. Кроме того, мы узнаём, что питание и условия жизни юного квартиранта были хорошими. Это доказывает, что накануне Великой Отечественной войны народ уже жил неплохо. Но вот самого необходимого для работы учителя – часов - не было. Это доставляло массу неудобств учителю. И могло закончиться суровым наказанием. Но здесь Карнауху повезло, заведующий оказался добрым человеком.

Далее Михаил Филиппович говорит хвалебные слова в адрес педтехникума, где его хорошо подготовили к работе учителя. Я не буду подробно описывать методические приёмы, которые он использовал в первый год своей работы. Подчеркну лишь, что и первые уроки, и первый год прошли успешно. Не забывает в этот год Михаил заниматься спортом, читать книги, общаться с друзьями. В мае 1941 года прошла медицинская комиссия, которая признала нашего допризывника годным к службе в ВМФ и ВВФ. После окончания учебного года Михаил Филиппович собрался ехать домой в отпуск. В военкомате оставил свой адрес на случай, если призовут в Армию.

В отпуске Карнаух «наслаждался» отдыхом. Он учитель - гордость родителей. В селе было много молодёжи, но учителей мало. Время беспокойное. Приближалась война, газеты полны тревожных сообщений. Уже оккупирована Польша, Красная Армия освободила Западную Украину, Бессарабию. Нависла угроза и над нашей Родиной. Страна готовится к войне. И вот наступило 22 июня 1941 г. Михаил Филиппович хорошо запомнил этот день. Сам по себе он был солнечным, тёплым. Только бы радоваться такому дню! Но что-то с самого утра происходит тревожное. Тогда вся связь осуществлялась на верховых лошадях. У сельсовета почему – то собралось много верховых. В состав сельсовета входило несколько сёл, и из каждого села приехал верховой. Их отправили в сёла с приказом, чтобы стёкла окон все заклеили бумажными лентами крест-накрест. Сначала люди подумали, что манёвры проходят. А о войне даже страшно было подумать. Вскоре верховые прискакали второй раз с другим приказом: всем мужчинам собраться на митинг на площади, возле церкви, в центре села. На площадь пришли и мужчины, и женщины, и молодёжь, и дети. И здесь объявили, что в 4 часа утра фашисты напали на нас, началась война. Тут же приказали, что военнообязанным через 2 часа необходимо явиться на площадь с продуктами на двое суток, со своей ложкой, полотенцем и т. д. для отправки в военкомат. А некоторым - приготовиться завтра. Сколько было горя, сколько было слёз, сколько рыданий! А через 2 часа отправился обоз подвод с первыми призывниками, с первыми фронтовиками. И потом так происходило каждый день: увозили всё новых и новых. Кого увозили в военкомат, кого сразу на железнодорожную станцию. Михаилу поручил везти четырёх мужчин прямо в город Змиев на ж. д. станцию.
« И когда через много лет я приехал в родное село к матери и сестре, то один из мужиков вспомнил, что я увозил на станцию четырёх, а в живых остался он один. Вскоре и мой год рождения стали призывать, и я изо дня в день ждал вызова. Но меня не призывали, может, потому, что я учитель. Но отдыхать уже ни сельский совет, ни колхоз не давали - не то время. Уже в июле месяце в основном из молодёжи сформировали огромную колонну рабочих с лопатами, ломами, топорами и отправили обозом на запад. Ехали мы более двух суток, приехали в одно из больших сёл и остановились. Такие обозы отправляли из каждого села. Нам объявили, что мы будем рыть противотанковый ров. Теперь уж точно и не помню, но кажется 6 метров шириной и 4 метра глубиной и длиной на многие километры. В общем, ров должен быть таким, чтобы немецкий танк не мог через него перебраться и не мог его объехать. Вот так начались для нас фронтовые будни».

Каждый из мобилизованных должен был выбросить за день 9 кубических метров земли. Здесь работали и старые, и молодые. Рыли целыми днями, от восхода и до захода солнца. Кормили – хорошо. Колхозного скота ещё было много, муки, крупы хватало. Каждый отряд имел свою повариху. Мясо каждый день было свежее. Молодёжи было много, весело, но труд был тяжёлый. Вскоре молодые понадбили на ладонях волдыри и даже раны, но работали. По ночам далеко на Западе вспыхивали зарницы пожаров от вражеских бомбёжек, иногда слышны были глухие взрывы. А днём стал наведываться вражеский разведчик, который с высоты сбрасывал листовки, в которых грозил, «что здесь скоро будут немецкие танки, рвы их не задержат, всех строго накажут». Советовали рабочим бросать эту работу и расходиться по домам. «Не знаю, не приходилось видеть, чтобы в этих рвах торчали немецкие танки, и от других фронтовиков не слышал. Может, и правда от этого пользы было мало, но говорить об этом было не положено. Это был мой первый вклад в оборону страны. Мы вырыли огромный ров в районе р. Самары, которая впадала в Днепр. Хорошо, если он спас жизни нашим бойцам».

Начало войны и в учебниках, и в рассказах очевидцев описывается одинаково. Вероятно, день 22 июня 1941 года был на самом деле удивительно солнечным, не предвещавшим ничего опасного. Это был обычный летний день со своими хлопотами и заботами. Но это был воскресный день. Враг просчитал всё до тонкости. Нападение произошло в день, когда люди отдыхали. Тем страшнее будет их горе. Известие о войне в деревнях и сёлах сообщали верховые. Так же происходило и в нашем районе. Очевидцы рассказывали, что на поля, куда колхозники вышли работать, также прискакал верховой с одной вестью: Война! Причём, связной скакал быстро и, ещё не остановившись, кричал это страшное слово. Рассказывают, что люди, завидев скачущего всадника, сердцем почувствовали, что будет беда. Так оно и вышло.

Впереди автор воспоминаний указывал об улучшении жизни колхозников. Здесь он вновь подтверждает факт хорошего обеспечения во время строительства оборонительных сооружений: кормили людей хорошо. Но то, что важную новость передавали с помощью верховых, говорит о том, что в деревнях радио ещё не было. Правдоподобным представляется рассказ о строительстве противотанкового рва с указанием его размеров 6м х 4м. Мой прадедушка в возрасте 15- ти лет тоже участвовал в такой работе, и тоже на Украине, только в Запорожье. Только он указывает размеры противотанкового рва 7м. х 3м. Он так же сообщает, что немецкие танки прорывались через эти глубокие траншеи. Так что, сомнения Карнауха о пользе этих рвов имеют основание. Тем не менее, повсеместное строительство укреплений силами всех трудоспособных свидетельствует о том, что государство осуществляло руководство по организации отпора врагу.

Большой упор делался на молодёжь. И хотя она была неопытная, и натирала мозоли, свой вклад в оборону она сделала. А там, где молодёжь, там всегда весело. Несмотря на приближение вражеских войск. Свои трудовые мозоли, первые впечатления о войне Карнаух Михаил запомнит до сегодняшнего дня, то есть, на всю оставшуюся жизнь.

Через некоторое время они вернулись домой. Отца Михаила уже дома не было. Служить в Армии он не мог по состоянию здоровья, работал временно завхозом в колхозе, и его с группой колхозников отправили в эвакуацию с колхозным скотом. И многие годы о нём ничего не слышали. Карнаух принимал участие в колхозных работах, одно время даже бригадиром был. Фронт приближался всё ближе и ближе. В конце августа поехал Михаил на работу в село, приехал вечером, а хозяйка плачет. Старшей доченьке не было ещё и двух лет, а хозяйка уже была в глубокой беременности. Вот-вот должна была рожать, а родни в селе не было, она была из другой местности. Кто ей поможет, кому она нужна? И она сообщила, что Мише было три повестки из военкомата. Призывник расстроился, всю ночь не мог уснуть. Рано утром отправился в военкомат, здесь было тихо, пусто. Ему сказали к кому обратиться. На вопрос, почему он не явился, ответил, что свой адрес оставил здесь. Полистали дело, адрес нашли. И отправили опять домой ждать, так как заявки пока нет. В начале октября гражданам 1925, 1924, 1923 года рождения нужно было прибыть в военкомат для отправки в Армию. К этому времени колхоз развалился. У Карнауха была телега и пара лошадей. Тогда по всем полям бродили лошади, коровы, свиньи, овцы.

Вскоре все призывники должны были явиться в военкомат. Для семей это было огромное горе. Враг уже совсем близко находился от села. День и ночь отходили наши войска, может быть, и эти юноши уходили навсегда. Могли со своими родными больше и не встретиться.

Целыми колоннами двигались беженцы, они рассказывали о тех страхах и трудностях, которые испытали. Так что было, отчего родным тревожиться. К тому же мать Михаила очень сильно заболела и лежала в постели, не вставала. Дома оставались две сестры, старшая - инвалид. Запрягли будущие солдаты лошадей, взяли всё необходимое и отправились в военкомат. Их было 19 человек. Карнаух был ездовым, его товарищи сложили свои сумки на телегу, а сами шли пешком. У военкомата собралось человек 400. Приказано было двигаться на восток, дали 3-х провожатых из бывших фронтовиков Они были пожилые в поношенной военной форме. Из села Петровского была самая короткая дорога через г. Изюм. Там должны переправляться через р. С. Донец. Но их повели провожатые намного южнее, через Донбасс. Они объяснили, что через г. Изюм дорога закрыта. Почти в каждом селе они ночевали. Продуктов хватало. На колхозных полях ловили тёлку или барана, так что не голодали. В сёлах вечерами ходили в клуб или к девушкам на улицу. Михаил кормил и поил лошадей, с ним оставались те, кто моложе.

«Помню, остановились мы на краю села в пустом доме. Дом был большой, крепкий, со ставнями и железными запорами. По всему видно было, что это бывший сельсовет. Остановились рано, наварили свинины, настелили на пол соломы, чтобы мягче было спать. Старшие ребята ушли на гулянку, а мы решили их проучить. Закрылись мы на все запоры, вооружились палками на случай боя и ждём. Где–то глубокой ночью слышим, пришли, стучат. Мы молчим. Они вооружились брёвнами, стали штурмовать дом. Действуя тараном-бревном ворвались в первую комнату, а надо было во вторую, третью. Так что от дверей и окон остались только щепки. Жалеть не жалели, били, чтобы не досталось фашистам. Но так мы сделали только в одном селе».

В следующем селе Тоненьком они простояли несколько дней, так как им не давали переправляться. В большом доме, где жила старая женщина и молодая с ребёнком, призывники остановились. Старая с ними не разговаривала, сердилась, что молодёжь пристаёт к невестке. Оказывается, что это был дом её сына. Он работал учителем, но его призвали на войну сразу, как она началась, и сейчас о нём ничего не слышно. Вот и живут они втроём. Михаил с невесткой подружились, ездили с ней на поле и кое – что привозили: то снопы, то отходы, то солому, то жмых, то сено. Некоторые, шутя, кричали: « Галя, ты, что замуж вышла?». - « Да, вышла». И на виду у всех целовала Мишу и обнимала. Но ни разу не сказала ему, чтобы он не уходил от неё, что будут жить вместе. «Никакой измены мужу не допускала, только поцелуи, частые, горячие. Так что простояли мы в этом селе долго. Стали наши хлопцы пропадать, видимо, уходили домой. Шёл октябрь, было холодно».

Однажды появился парень, молодой, красивый, распространил слух, что он партизан. Вокруг села росли леса. И вот в один день через село стали проходить солдаты, поодиночке, группами. Кто пеший, кто на лошади. И люди, и лошади были уставшие. А у Карнауха М. Ф. лошади были справные, отдохнувшие. И забрали они его лошадей. Провожатые куда-то исчезли. А эти солдаты сказали, что завтра тут будут немцы. Что делать, куда податься? Их осталось очень мало, и решили они идти домой. На улице грязь, слякоть. Жители охают, стонут, плачут. Встали утром рано, запрягли лошадей, положили сумки и поехали обратно. Но только выехали из села, как увидели солдат. Стоял туман, было плохо видно. Наши или враги? Подъехали ближе, свистят, машут руками, зовут к себе. Но тут они увидели, что это не наши. Это оказались мадьяры, они были лояльнее, не такие жестокие. Подъехали, они их пощупали, просмотрели сумки. «Ничего не взяли, показывают, чтобы мы ехали в другое село. Мы обрадовались, но не тут – то было.

Только мы въехали в село, как нас остановили, сумки разобрали, коней забрали. И поместили нас в амбар. Амбар был чистый, сухой, ничего в нём не было. Видимо, колхозники приготовили его под зерно. Вначале никакого часового не было, можно было сидеть, лежать, выходить. Мы надеялись, что нас отпустят, но к нам помещали всё больше и больше солдат. Они были без шинели, без рюкзаков, в пилотках, а ведь уже октябрь. Вначале можно было сидеть, потом только стоять. Рядом были ещё амбары, но и там было полно. Переночевали, утром нас вывели, построили и повели. Повели почти по направлению к дому. Дорога была разбита, превращена в большую канаву, заполненную водой. Правда, разрешили идти рядом с дорогой. Уже скоро промокли ноги, а затем все сами. На мне были хорошие хромовые ботинки, но они не для осени. Конвоиры были не жестокими. Просто шли рядом с нами, собак не было. Когда вели полями, там стояли копна, некоторые просились по нужде и не возвращались. Многие без разрешения покидали строй. На дороге нам попалась колонна немецких танков, они на огромной скорости двигались на восток. Танкисты выглядывали из люков и, если кто зазевался и находился вблизи танка, по нему проезжали. Ясно, это был без вести пропавший. В дороге нас никто не кормил, солдаты уже который день шли голодные. Когда шли полем, подбирали колоски и тем были сыты. А ночевать нас согнали в клуню, она раньше была покрыта соломой, но солома к этому времени сгнила, и местами зияли дыры. А дождь хлестал всю ночь. И мы мокрые, под дождём, стоя, провели эту ночь. Правда, на второй день бог над нами сжалился. Был хороший ясный день. И пока шли до г. Барвенково, обсохли. Привели нас в центр города к комендатуре. И стали нас передавать другим хозяевам – немцам. Это уже были другие люди. В колонне сразу же навели порядок. В саму комендатуру загоняли пинками, каждого обыскивали. Если в сумке что понравилось, забирали. У меня забрали красивую вышитую рубаху и кусок сала. И как только я зашёл в комендатуру, меня спросили: «Юда?» т.е. Иуда. Я ответил: «Нет». У меня были длинные русые волосы. Друзья надо мной посмеивались».

Призыв в Красную Армию всё же состоялся. И наш герой, попрощавшись с родным домом, вместе с друзьями отправился в военкомат. Но поскольку это совпало с появлением беженцев, отступлением советских солдат, то к призывному пункту они не попали. Мы заметили, что была неразбериха, был брошен скот. Но всё же видим и организацию спасения колхозного скота. Так, отец Михаила увёл стадо в тыл и сохранил его. Несмотря на приближение войны, молодые парни, может быть, последний раз в своей жизни ходили на «гулянки», встречались с девушками, веселились, смеялись… Вот и восемнадцатилетний Михаил познакомился с солдаткой. Она горячо целовала Михаила, но измены не допускала.

Команда призывников осталась без руководства и решила идти по домам. Это свидетельствует о потере управления со стороны военкомата, о некоторой панике. А поскольку они были неопытные, то и попали довольно глупо в плен. Михаил почему-то не воспользовался возможностью скрыться, пока их вели мадьяры. Призывник отмечает более жестокое обращение немцев по сравнению с мадьярами. Отчего это? Видимо, потому, что мадьяры - это представители славян. А славяне в истории имели общие корни. Хотя в этой войне они стояли по разные стороны, прошлые корни сближали их.

После проверки пленных загнали в склады на элеватор. Он был огорожен высоким дощатым забором. Склады были пустые, зерна не было. Поставили по углам вышки, на вышки-часовых с автоматами. На мельнице в углу было немного ржи. У призывников было ещё немного еды, а солдаты бежали в этот склад, набирали котелки зерна и варили. А если варить не на чем, то так ели. В первые дни находили кое – какие щепки, но они скоро кончились. Ведь людей становилось всё больше и больше. Немцы стали проявлять «заботу» о кормлении пленных. В то время после боёв на полях валялись труппы убитых лошадей и коров. Эти труппы немцы привозили на грузовой машине и сбрасывали во дворе лагеря. Пленные толпами набрасывались, резали ножами, рвали руками. И через несколько минут от трупа ничего не оставалось. Опять же, кто пытался варить, кто ел прямо сырым. Немцы в это время стояли, наблюдали, хохотали, фотографировали. Михаил с другом поняли, что долго здесь оставаться нельзя. Ведь от лагеря до дома было 30-35км., и они решили бежать.

Немцы набирали группу на заготовку дров для своей кухни. Друзья решили принять в этом участие, посмотреть, есть ли среди пленных сверстники. Когда вывели их немцы и провели по городу, они увидели ребят, проходивших свободно по улице, и никто их не останавливал. Значит, если выбежать на улицу, то можно спастись. Друга звали тоже Михаилом. Решили два Михаила совершить побег. Легли рядом друг с другом, положили сумки под головы, хотя там уже почти ничего не было. Бежать договорились вечером. Проснулся наш Михаил, а друга нет рядом. Он выбежал, осмотрелся, и сам решил бежать.

Мы познакомились с тем, как во время войны солдаты и призывники попадали в плен. Познакомились с условиями содержания и организацией лагерной жизни. Людей загоняли в подходящие помещения, строили вышки для охраны, решали проблемы питания. Прямо скажем, питание пленных было организованно очень плохо. Чего стоит эпизод с трупами животных! Мне понравилось, что Михаил не смирился, не стал безропотно терпеть тяжелую лагерную жизнь, а решил совершить побег.

В лагере по углам на вышках стояли часовые. Немцы вывесили объявление: « При попытке к бегству - расстрел». Друг не объявился. На элеваторе в углу была куча зерна, а за кучей дыра, т.е. в заборе оторвано несколько досок. Или немцы не заметили, или её только сделали. Если через эту дыру выскочить, то через несколько метров окажешься на улице. Одному часовому эта сторона улицы хорошо видна, другому – нет. Михаил схватил свою сумку, будто за зерном побежал, притаился у стены и наблюдал за часовым. В то время, когда часовой отвернулся в другую сторону, пленный побежал.. Сердце от волнения готово выпрыгнуть из груди. Надо быстрее успокоиться, принять вид беззаботного горожанина на случай встречи с немцами. Идёт он по улице, а навстречу 2 офицера, смеются, всё ближе и ближе. Парень готов броситься бежать, но понимает, что надо успокоиться. Продолжает спокойно идти, офицеры прошли мимо. Беглец освоился, и настороженно двигался дальше.

«А надо заметить, что город пересекает небольшая речушка. Чтобы попасть домой, надо эту речушку перейти. Дошёл я до поворота, повернул и спокойно направляюсь к реке. Смотрю, у реки группа мужчин строит мост. Встретился мне старичок и спросил, куда я иду. Я сказал, что в Мечебилово. Он объяснил, что на мост нельзя, там немцы хватают всех и заставляют строить мост. А вечером не отпускают и гонят в лагерь. Ступай по этой улице до конца, подожди захода солнца, перейди речку и полями домой. В сёла не заходи, везде полно немцев. Перед заходом солнца перебрёл я речушку, лугом обошёл город, вышел на свою дорогу, подождал, пока немцев не стало, и пошёл. У дороги стояли подсолнухи, высокие, но никто их не убирал. Недалеко от г. Барвенково было село, слышу там лай собак- овчарок, немецкие команды, громкую их речь. Немцы устраивались на ночлег. А мне надо было за ночь добраться домой. Сначала я шёл подсолнухами, потом полем кукурузы, а ещё дождь пошёл, весь вымок. Обошёл стороной село уже глубокой ночью. В селе не слышно было никаких звуков, а я всё брёл. Теперь надо было обойти большую балку. Раз на дороге никаких звуков, значит, по ней никто не движется, подумал я. Вышел на дорогу, перешёл балку, стал подниматься в гору. Из-за гор появилось солнце, стало светлее и вдруг перед самым носом вижу легковую машину. Что делать? Бросился в сторону, затаился, а звука машины не слышу. Выглянул, а она стоит разбитая. Ну, и пусть стоит. Поднялся на гору, начались поля. Стоят скирды соломы. До моего села уже близко. Но как ночью зайти в село. А вдруг там полно немцев, тем более, что наша хата в центре села. Если есть немцы, то они у нас обязательно будут. И решил я заночевать на току, а днём будет видно. Вырыл в соломе гнездо, а сам мокрый – мокрый, залез и соломой прикрылся. Это меня и спасло. Свернулся калачиком и заснул». Когда Михаил проснулся, было уже утро, светило солнце. Только он надумал вылезать, как рядом услышал незнакомую речь. Обнаружат здесь, расстреляют. Лежит, как говорят, ни жив, ни мёртв. Ждёт, что будет дальше. Поговорили они, и всё стихло. Набрался смелости, тихо вылез. Видит, в сторону села движется телега, на ней два солдата сидят. И ещё из села женщины скот выгоняют. Тут Миша совсем осмелел. Увидели они парня и ждут, свой идёт или чужой. Если свой, то какая радость будет в семье. От земляков Михаил узнал, что в доме родителей стоят мадьяры- танкисты, их много. Висит в комендатуре объявление, чтобы заявляли о тех, кто вернулся. Но не слышно, чтобы кого забрали.

Автор воспоминаний подробно описывает свой первый побег. Он взвесил и рассчитал свои возможности, спланировал свои действия и осуществил их. Не все решались на такое. Но Михаил решился. Это свидетельствует о его мужестве, расчётливости, о нежелании быть в рабстве у врага. Он хотел быть свободным, желание свободы победило страх. На пути к родному дому его чуть было снова не захватили немцы. Здесь парню немного повезло. И ещё ему помог простой мужик, который объяснил ему, каким путём безопаснее добираться до своего села. Смелость Михаила и помощь людей помогли ему совершить побег из вражеского плена.

Так, разговаривая с женщинами, Михаил зашёл в село. У дома стояли танки, штук 5-6, в доме полно солдат и офицеров. Мать лежала на кровати, увидев сына, заохала, заволновалась. Один из офицеров на чисто русском языке спросил: « Солдат или нет, откуда пришёл?». Остальные с интересом смотрели. Миша с матерью объясняли офицеру, что ему только 18 лет, и что он был эвакуирован с группой ребят. Но группу догнали немцы и вернули. Офицер разъяснил, что согласно приказу, о Михаиле нужно доложить в комендатуру. Тогда мама заплакала и упрашивала не докладывать. На стене висела фотография всей семьи, офицер взял её в руки и, увидев на ней Мишу, успокоился. Так Карнаух стал жить в оккупации, которая началась 20 октября 1941г. За время войны эта оккупация была не первой. Первая оккупация длилась чуть больше двух месяцев. Тогда фронт стоял в г. Изюм, а это от их деревни в 50 км. Немцы дошли до р. Северный Донец и остановились. Или сил не было дальше идти, или решили здесь зимовать.

«Как вы уже знаете, мы были под мадьярами. Они были не так жестоки. Мы, мальчишки, свободно ходили по селу, вечером на краю села собирались на вечёрки. Это были не те вечёрки, что раньше: ни музыки, ни игр, ни песен. Сидели тихо, обсуждали новости, влюблялись. Хотя мадьяры и были более лояльны, но это не мешало им выбить из автоматов всех гусей в нашем дворе и зарезать поросёнка. Оставались несколько кур и корова. Пока оставались, они ездили в соседние сёла за продуктами. Нам разрешали с поля привозить и сено, и солому. На поле бродили лошади, у моего друга Петра была лошадь. В один из дней и я поймал на поле лошадь. Мы «спряглись». Собрали телегу, сани. Ведь приближалась зима. Надо было как – то жить, сам не позаботишься, никто не позаботится. Мы даже в дни оккупации бродили по балкам, полям. И в один из таких дней нашли на поле 3 винтовки и кучу патронов. Винтовки были новенькие, боевые. Мы их там же на поле замотали тряпками, вырыли ров и спрятали. Надеялись, что они нам пригодятся. Но не пригодились. Меня после освобождения в феврале 1942 г. призвали в Армию. А когда в 1949г. уже после войны я первый раз приехал в отпуск и спросил о винтовках, то мне сказали, что их не нашли. Я не рискнул искать. Ведь тогда за спрятанное оружие строго наказывали. Так лучше от греха подальше. Может, и ребята последовали этому правилу и не искали. И лежат они до сих пор где – то, но нам в руки они не попались».

Мадьяры простояли в селе до начала декабря. Часто через село в это время проходили немецкие войска и даже отдельные команды финнов. И со всеми ими офицер мадьяр находил общий язык. Он был настоящий полиглот. Знал все основные европейские языки. Рассказывал, что до войны он был в составе венгерского посольства в Москве и работал переводчиком. В составе делегации встречался с Молотовым, тогдашним министром иностранных дел. Со Сталиным не встречался. Знал он и русский, и французский, и английский, и итальянский, мог говорить даже на украинском. При этом он не был больно гордым. Рассказывал, что отец его имел 80 га виноградника, занимался виноделием. Оставил даже свой адрес ребятам. Ясно, как только они ушли из села, Михаил этот адрес уничтожил. Ведь найди случайно этот адрес уполномоченный НКВД, парню бы несдобровать. Дом Карнаухов сгорел при бомбёжке, а вместе с ним и всё имущество. Пока мадьяры стояли в селе, в военных действиях не участвовали. И за это время начались сильные морозы, их танки вмёрзли в землю и не могли тронуться с места. Они разобрали все пустующие здания: клуб, магазины, склады. Брёвна тащили к своим танкам, раскладывали костры, оттаивали землю. Видимо, это было, когда немцы отступали, драпали от Москвы. Они ушли. И остались деревенские люди под властью немцев. А немецкие части проходили всё чаще и чаще. Иногда через село гнали пленных. Многие шли в одних гимнастёрках, а на ногах вместо обуви, тряпки. Гнали их в сторону железнодорожной станции. Многие еле шли, некоторых вели под руку товарищи. Другие заходили в село и падали. Сельские женщины просили, чтобы разрешили пленных забрать к себе. Вечером разрешали, а утром, когда колонна двигалась дальше, приходили и забирали их. Если и утром они не могли идти, их тут же расстреливали. Ночевали пленные чаще всего в здании больницы, что находилась в центре села. Рано утром выгоняли пленных разутых, голодных, раздетых, строили и гнали дальше. «Однажды, помню это, конвоиры, пересчитав всех, что–то встревожились. Оказалось, что одного не хватало, стали везде искать. И вскоре нашли, он залез в печную трубу и спрятался. Его вывели и расстреляли тут же».

Путь пленных был усыпан труппами расстрелянных товарищей. Их хоронили жители села. А многие, что были подальше от села долго лежали не захороненными. Всё это были без вести пропавшие. Жизнь - ужесточилась. Появились объявления, где было сказано, что за любые провинности – расстрел. За хранение оружия - расстрел, за укрытие пленного – расстрел, за неподчинение – расстрел и т. д. Но пока в Германию никого не отправляли, пленных, которые жили в селе, не трогали. Был избран староста из пожилых людей. Никого он не выдавал, перед немцами не усердствовал. Но, когда пришли деревенские, кто – то дал неправильную информацию и его расстреляли. Немцы в село приходили вечером или уже затемно. Молодёжь дурачилась иногда, запирая дверь и спрашивая: « Вас ист дас?» И хохотали, открывая дверь товарищу. Но иногда вместо товарища за дверью стоял немец с автоматом. И тут уж было не до смеха. Он, решив, что ребята знают немецкий язык, говорил быстро, быстро. И, видя, что они не понимают, начинал злиться. Днём они чаще всего требовали, чтобы все, кто имеет лошадей, запрягали их, и ехали в поле привезти солому для лошадей и им на постель. Все мотали головами, что не понимают, тогда они направляли автомат и грозились расстрелять. Ясно, что такой оборот дела, заставлял односельчан шевелиться. Надо было ехать в поле и выполнять их приказы. Правда, в доме Карнаухов немцы не ночевали, хотя они жили в центре села. Дело в том, что сестра Михаила однажды позвала немецкого доктора к болевшей матери. Он осмотрел её, дал таблеток и на двери мелом что – то написал. Написал крупно на всю дверь. Как только немцы в поисках квартиры подойдут, прочитают надпись и уходят. При появлении немцев все сидели по домам.

И вот пришёл день освобождения. Жаль, что Михаил встретил его не дома. А в 20 км., в селе Смирновка. В один из январских дней вдруг через село в огромном количестве пошли немцы, но не в сторону фронта, а на запад. По селу распространились слухи, что немцы отступают. В это очень хотелось верить. Объявили, что у кого есть лошади, чтобы явились к старосте. А староста знал, у кого они есть. Пришлось и Карнауху со своей лошадью явиться к старосте. Ведь никуда не денешься, жил Миша в центре села. Дело было после обеда, а зимой, какой день! Очень короткий. На площади собралась огромная масса немецких войск. Погрузили они на сани свои вещи, видимо, награбленные. Людей на площади было очень много, и вдруг на большой высоте появились немецкие самолёты и стали кружить. Сначала немцы на них особого внимания не обращали. Но самолёты построились в боевой порядок и стали своих бомбить. Тут поднялась страшная паника. Укрыться было совершенно негде. В страхе Михаил заметался. Слышит страшный вой бомбы, немецкие лошади мчатся прямо на него. Затопчут, сомнут. Бежит и падает под стену дома. В этот миг раздался страшный взрыв. Михаил уже подумал, что мёртв. Пролежал некоторое время, встал. Лошадей как косой снесло, лежат развороченные рядом. Немцы пускают вверх ракеты, кричат, машут, а самолёты развернулись и ушли. Значит, и у них бывает, что свои бьют по своим. По приказу немцев несколько человек отступали вместе с ними.

«В первый день мы дошли только до следующего села, переночевали. Наш начальник оказался сносным человеком. Не орёт на нас, не кричит, не бьёт. Всё терпеливо объясняет. Хотя по – русски, ни одного слова. Мы спим с Петром и немцем, он нам приносит с кухни еду. Еда для нас непривычная: утром бутерброд (кусочек хлеба с маслом) и густой чёрный кофе без сахара, в обед бобовый суп и такой же кофе. А нам нужно сало. На следующий день собрались до г. Лозовой, это железнодорожный узел на Украине. Нам на руки выше локтя прикрепили белые повязки с какой – то надписью. Не знаю, что там было написано. Но, видимо, чтобы никто не трогал. Пришли мы в город ночью и решили с Петром бежать».

Недалеко от того дома, где ребята находились, был колодец. Рано утром парни повели туда поить лошадей. Привели лошадей, привязали к колодцу, а сами в переулок, на соседнюю улицу и пошли ближе к окраине. Выбрались на дорогу и отправились по ней домой. Немцев на дороге было мало. Посмотрят на нас и идут дальше, им видно не до нас. Так они добрались до Смирновки, зашли в один дом. Там были хозяин и несколько женщин. Они объяснили, что наши уже близко, вот-вот будут в селе. Через село отходили последние немцы. Отстреливались от кого-то и бежали дальше. Вскоре в село вступили советские танки. Стихийно в центре собирается митинг. Михаил с Петром подошли к командиру и сказали, что они из Мечебилово. Он ответил, чтобы парни шли в своё село, и там будут решать, как быть дальше. Вечером на радость родным они были уже дома. Так удачно уже второй раз Михаил убежал от немцев. Теперь предстояла служба в Армии, отправка на фронт. Немцы ушли, но совсем недалеко. Фронт от села был в 50-60км., но западнее. В село пришла свобода.

В этом отрывке мы узнаём о двух побегах Михаила. Первый в 1941 году, когда он попал в плен во время призыва. Второй в 1942 году, когда он вынужден был, будучи в оккупации, отступать с немцами. Жизнь в оккупации показана нелёгкой. Михаила обязали возить с полей солому для немецких лошадей, и для постели немцам. Мог ли Михаил отказаться от этой работы? Скорей всего, нет. Ибо в противном случае с ним бы расправились. Можно ли считать, что молодой Карнаух помогал врагу? Наверное, нет. Это была вынужденная работа. Этим Михаил обеспечил безопасность своей семьи, прежде всего, матери. Недаром, когда мать заболела, на помощь ей пришёл немецкий врач. Он оградил дом Карнаухов от вмешательства других немцев. То есть, своим временным лояльным поведением Михаил Филиппович обеспечил условия мирного сосуществования с врагом. Но как только появились благоприятные условия, Михаил, не раздумывая, совершил новый побег. Хотя он был и молодой, но тактику борьбы с немцами выбрал правильную. Ведь что такое побег? Это форма борьбы. Проявив расчётливость и терпеливость в новых условиях жизни во время оккупации, он начал свою борьбу с врагом.

Карнаух стал свидетелем жестокого обращения с пленными красноармейцами. Если пленный выбивался из сил, его расстреливали. Не имело значения, когда это происходило: или на подходе к селу, или в селе, или на выходе из села. Несмотря на то, что красноармейцы были обессиленные, почти раздетые и разутые, и явно не могли оказать сопротивление захватчикам, немцы всё же их расстреливали. То есть, совершали преступление против жизни человека. Отсюда мы видим античеловеческий характер войны. С другой стороны, противник вёл себя так, видимо, потому, что боялся даже ослабленных наших солдат. Откуда такая ненависть к людям? Ведь можно было больных и слабых отпустить на волю и оставить в семьях села Мечебилова. То есть, проявить милосердие. Тем более, что пример милосердного отношения к захваченным людям на примере матери Михаила мы видели. Но, вероятно, вражеские войска отличались по характеру. Те, кто был на фронте, отличались большей жестокостью, чем те, которые хозяйничали в тылу.

Интересным кажется сообщение о том, чем немцы питались и чем кормили украинских парней. Это кофе, бутерброд, бобовый суп. А парням-то хочется сала. Ведь сало и сегодня является национальным блюдом украинцев. И Михаил Филиппович это тонко подмечает.

Со дня на день опять ждали повестки о призыве в Армию. И такой день пришёл. Это было 18 февраля 1942г. проводы тогда были самые скромные. В Мечебилово у Михаила родни не было, бабушка и тётя жили в Барвенково. Старшая сестра жила в с. Новое Мечебилово с двумя детьми. Муж был на фронте, и от него не было никаких вестей. Старший брат тоже был где-то на фронте. И тоже никаких вестей. Его жена жила в с. Новое Мечебилово с двумя детьми. В каждом доме поселилась тревога за свою семью, за судьбу родных и близких. Горе поселилось в каждом доме. У матери Михаила, больной, измученной даже слёз не было, чтобы по-настоящему поплакать. Она только лежала, стонала и охала. И, насмотревшись на то, как немцы обращались с пленными, говорила: «Миша, только не попадайся в плен. Это верная мученическая смерть. Лучше смерть, чем плен. Иди. Да хранит тебя бог».

Несколько призывников с котомками за плечами отправились в с. Петровское в районный центр. День был морозный, ветреный, а идти надо было около 20 км. Отправились рано утром, не зря на Украине февраль носит название лютый, что значит злой. Действительно, этот месяц самый злой. Декабрь – грудень, т.е. на дорогах замёрзшие грудки (комки) земли. Январь – сичень, т. е. сечёт, холодно. «Я пока добрался до военкомата, поморозил щёки, хорошо, что ещё не почернели. Никакой медицинской проверки нам не было, прошли регистрацию, дали нам провожатого, сформировали из нас команду. Переночевали мы в холодной школе и на второй день рано утром, опять же пешком, отправились в путь на восток в сторону г. Изюм. До Изюма в этот день не дошли, переночевали в селе в одном из домов. На следующий день в путь. Прошли г. Изюм, к вечеру вышли на какую – то станцию. Это и был конец нашего пути»

Вот и состоялись настоящие проводы Михаила Карнауха в Армию. Был месяц февраль, а в апреле ему исполнится 19 лет. За лето, осень и зиму 41 и 42 годов ему пришлось уже немало испытать. Думается, что Михаил шёл в Армию и знал уже точно, что ему предстоит там делать. Он уже видел много человеческого горя и готов был к защите своего народа от тех, кто это горе принёс на нашу землю. Наверняка, уходя в Армию, он помнил наказ своей матери. Он готов был его выполнить.

На станции целым осталось одно большое кирпичное здание. К приходу новобранцев оно было отремонтировано под военную казарму: вставлены двери, окна, сложены печи, установлены двух – и трёхъярусные нары. Мише досталось место вверху. И началась жизнь в запасном полку. Рядом находилось большое село, там был штаб. Никто не объяснял, какой это штаб, это военная тайна. У штаба находился колодец, возле которого молодежь ставили в караул. Давали патроны с одним порохом, настоящую винтовку и ставили в караул. Боевых патронов не давали.

Запомнился этот колодец вот почему. «Одного из наших парней, не самого расторопного, поставили в караул. Кто–то решил над ним подшутить. Дело было к вечеру. Тот парень во время дежурства заменил холостой патрон на боевой и забыл об этом. Ну, а шутник не знал этого, идёт напролом к нему. Постовой тоже включился в игру. И хотя видит, что идёт свой товарищ, кричит: «Стой! Стрелять буду» И передёрнул затвор, в последнюю минуту шутник падает на землю, а в это время раздаётся выстрел. Пуля пробивает шутнику шапку на голове и, скользя, по черепу, делает на голове борозду. И только случайность, т.е. то, что он упал, спасло его от верной смерти. Тут сбежались все, кто был недалеко, пострадавшего в санбат, а караульного на гауптвахту. Но вскоре отпустили. Действовал по уставу, присяги ещё не принимал, простили, не судили. А потом опять стали ставить, но строго инструктировали и ещё строже проверяли патроны. Вот, что значит баловство с огнестрельным оружием. Не зря говорят, что ружьё один раз в году само стреляет. Ведь один мог погибнуть нелепой смертью, а другого судили бы за хранение боевых патронов». Описывая этот случай, Михаил Филиппович вспомнил другой такой же трагический случай, произошедший из – за баловства с оружием. Это было уже в мирное время, через много лет после войны. Он работал директором Покровской школы Ирбейского района Красноярского края. В деревне Самсоновка жила семья Тихоновых, у них было двое детей: старший - сын, младшая – дочь. Дети учились в начальной школе. Однажды родители отлучились надолго из дому. Был выходной день, детям было скучно, и вот заметили они на стене охотничье ружьё. Решили поиграть в охотника и зверя. Мальчик был «охотником», девочка - «зверем». Девочка спряталась за стену дома и стала выглядывать. Охотник заметил и стал целиться. И как только она выглянула, он нажал на курок. Раздался выстрел, девочка замертво повалилась на землю. Что делать? Мальчик сильно испугался, находит заряженный патрон и стреляет в себя. Родители возвращаются домой, и видят обоих детей мёртвыми.

Служба в запасном полку заключалась в подготовке и обучении солдат. Также их приучали нести караульную службу. Из приведённого примера видно, что ни при каких обстоятельствах нельзя шутить с оружием. Необходимо всегда действовать так, как учат командиры. Об этом надо помнить и на войне, и в мирное время. По рассказу своего дедушки я знаю, что охотник по правилам должен разрядить ружьё за 200 метров до населённого пункта. И никогда не наставлять оружие на человека.

Шёл март 1942г., второй год войны. Целыми днями молодых солдат «гоняли»: заставляли ползать, рыть окопы, долбить мёрзлую землю. Изучали сначала винтовку, т. к. автоматов не было. Изучив винтовку, начали изучать противотанковое ружьё. Было одно ружьё на всю казарму и несколько штук патронов к нему. Так что стреляли только те, кто их учил, т. е. командиры, а солдаты только таскали, ложились, ползали с ним, целились в воображаемый танк, щёлкали затворами. В общем, как в детских играх. Командиры показывали, на что способно это ружьё. На каком – то расстоянии от железнодорожного вагона ставили буфер, командир стрелял в него из противотанкового ружья, пуля как сверлом пробивала его. Так что воины были убеждены, что на фронте будут истребителями вражеских танков. Позже стали изучать миномёты: ротный-40мм, батальонный-82 мм, полковой-120мм. Опять же только со слов командиров или по плакату. На весь запасной полк был один ротный 40мм миномёт и несколько мин к нему. И опять же тренировались стрелять только командиры, а солдаты только смотрели. Но теорию спрашивали строго. Больше других видов оружия не изучили, видимо, считали, что оно не пригодится на фронте. Так проходили дни за днями, «гоняли нас добре. Так набегаешься за день, наползаешь, что к вечеру еле ноги волочишь, не дождёшься отбоя. Хорошо, если бы ещё и кормили так же добре, как и гоняли. А то еда была очень уж плохая. И жили мы в запасном полку почти всегда голодные. И вскоре совсем отощали. Думки только и были, чего бы поесть». Рядом было большое село, некоторые солдаты пытались менять свои вещи на продукты, но за это строго наказывали. Кухня была в селе, придёт дежурный от взвода с ведром на кухню, принесёт жиденький– жиденький суп, плавает там крупа, крупинка другую догнать не может. Каждый солдатик просит погуще. Гоняет дежурный по ведру черпаком, но ничего не ловится. Вдруг кому попадётся кусочек картошины, от восторга кричит: «Ура!». Прибегает командир: «Чего орёте?».

- Картошка попалась.

- Молчать! На гауптвахту захотели?

«Нельзя было жаловаться, нельзя осуждать. Буханку хлеба делили на пайки ниткой с узелками. И даже при такой делёжке казалось, что другой кусок больше, вот бы мне он достался, а не другому. Поэтому и эти кусочки делили по – солдатски. Один отворачивался, а другой, показывая на кусок, говорил: «Кому?». Последний доставался тому, кто отворачивался». Это так происходил раздел пищи, когда всё было нормально. Но часто через территорию полка в сторону фронта проходили маршевые роты, тогда из полковой кухни их кормили, а Михаилу с товарищами или супа, или хлеба не доставалось. И на их недовольство, отвечали: «Они на фронт идут, а вы в тылу остаётесь, они, может, завтра в бой пойдут». И солдаты запасного полка замолкали. Правда, не совсем они молчали, они писали своим командирам рапорты, чтобы их на фронт добровольцами отправили. На такие рапорты или не отвечали, или говорили: «Придёт время, отправим». Запасной полк находился недалеко от родного дома. Дорога на фронт проходила через село Мечебилово. Во время отдыха запасники часто видели, как в сторону фронта проходили чем–то груженые машины. Михаил додумался одного из шофёров просить заехать домой с запиской от него, в которой просил сестёр прислать что – либо съестного. И какова же была радость, когда на второй день у них в казарме оказалась сестра Карнауха с двумя буханками хлеба, отличного хлеба. Одну буханку он отдал друзьям – солдатикам из родного села, а другую решил сам съесть. Но не сразу, а растянуть на несколько дней, как добавку к пайку. После отбоя под одеялом Михаил отломил немного и съел. Ещё хочется. Отломил ещё. И так до утра отламывал, да отламывал и всё съел. Видно, и вправду кормили солдат плохо Когда командовали бывшие фронтовики, это были ещё цветочки, а ягодки были впереди. Где-то к середине первого месяца обучения прибыли в полк командиры из Бакинского военного училища. «Вот уж дали нам эти азербайджанцы, так дали!». Или потому, что они азербайджанцы (молодые, стройные, красивые) или потому, что только из училища, или потому, что хотели выслужиться. Никаких снисхождений, никаких поблажек, ни малейших нарушений устава.

- Тревога! Выходи строиться! Стройся, бегом марш!

Ночь, темнота. Всё равно марш. Вот получили они проклятий (конечно, не вслух, а про себя). Но как бы солдат ни мучили, дождались и они отправки на фронт.

Рассмотрим процесс подготовки солдат с двух точек зрения. 1. Мы видим, что в запасном полку не хватало оружия. Солдаты изучали минометы по одному единственному экземпляру. Думаю, что такое обучение было неполноценным. Но поскольку шла война, командование не могло выделить на учебные цели достаточное количество оружия. Оно было необходимо на фронте. 2. С другой стороны, солдаты при такой учёбе пойдут в бой не очень подготовленные. А значит, могут быть напрасные жертвы. Ведь осваивать боевую технику им придется на практике в боевых условиях. Что значит, стреляли только командиры? Это значит, что миномётчики, не имея боевых навыков, могли в бою растеряться и опоздать с выстрелом. А это могло привести к лишним потерям, а то и к отступлению. Солдат мог подвести своих товарищей. Возможно, это было вызвано экономией снарядов, что тоже немаловажно.

Обратим внимание на питание воинов, оно оставалось скудным. А процесс деления хлеба с помощью суровой нитки находит своё подтверждение в произведениях искусства, например, в фильме «Судьба человека». И чтобы было всё по справедливости, делящий отворачивался и называл фамилию того, кому достанется очередной кусочек хлеба. Мой папа рассказывал мне, что на рыбалке до сих пор таким образом делят рыбу. Но как бы там ни было, Михаил Карнаух прошёл необходимый курс обучения и готов был вступить в бой.

Отметим ещё одну деталь: «сестринский» хлеб Михаил не использовал единолично, а поделился по-братски с товарищами. Только так поступают настоящие солдаты. Михаил становился настоящим солдатом. Даже очень строгих командиров азербайджанцев он, видно, уважает. Он не указывает на какие-либо национальные придирки, наоборот, они «молодые, стройные, красивые». А то, что они их гоняли, может быть, и пригодилось многим в бою. А бравую выправку, по словам моего дедушки, сохранит Карнаух до сегодняшнего дня.

Это было 20 марта 1942 г. На Украине это была уже настоящая весна. Тепло. Снег почти растаял. Везде лужи. Грязь непролазная. Они знали, что завтра будут в боевых частях у самого фронта, всё равно радовались, настроение было боевое. Одели их во всё новое. Правда, на ногах ботинки с обмотками, но и это не огорчало.

Выстроили солдат перед самым штабом, сразу отправлялись две маршевые роты. Одна рота от другой стояли совсем недалеко. И надо же такому случиться, что Михаил оказался в одной роте, а друг – в другой. Друзьям хотелось воевать вместе. Карнаух просит одного солдата из той роты, где служил друг поменяться местами. Это ему удалось. Но за такой проступок друзья чуть было не попали на гауптвахту. Но командир простил их, видимо, потому, что они отправлялись на фронт. А друзьям пришлось расстаться. Каждый пошёл со своей ротой.

И потопали они на запад к линии фронта. Лёд на С. Донце ещё стоял. Переправлялись по наплавному мосту. Вечером пришли в ст. Протопоповку. Здесь Михаила определили в отдельный миномётный дивизион полковых миномётов в Ордженикидзевскую дивизию. Зачислен он был заряжающим миномёта. Наводчик уже был. Был сформирован орудийный расчёт, командир расчёта – сержант Пыхтин Анатолий. Командир дивизиона – старший лейтенант Потапов. Так Карнаух стал бойцом отдельного миномётного дивизиона 343 стрелковой дивизии.

Никогда они не видели командира полка, ни тем более командира дивизии. Солдаты знали только своего командира орудия и командира дивизиона. Дивизион был, были командиры расчётов, были сами расчёты, не было только одного – самих миномётов. На весь дивизион было только два миномёта. Ждали со дня на день их получения. Мин не хватало даже на эти два миномёта. Перевозились миномёты лошадями на телегах. На телегах возили и мины. Каждая мина весила 16 кг., а сам миномёт (плита, ствол, опоры) – 800 кг. Разбирался и собирался миномёт очень быстро, буквально в считанные минуты.

Понятно желание двух Михаилов, двух друзей служить вместе. По их мнению, так было бы легче воевать, помогали бы друг другу. Обман вскрылся, друзей разлучили. Это ещё раз доказывает, что в армии нельзя нарушать дисциплину. Друзья получили урок. С другой стороны, чисто по человечески могли бы и оставить друзей вместе. Но армия есть армия. Здесь же мы узнаём о составных частях миномёта и его общем весе. А самое больное, мы опять видим слабое обеспечение войск: не хватает миномётов, мин… Возможно, это связано с тем, что промышленность в 1942 году ещё не полностью перестроилась на военный лад.

Военных действий не вели ни немцы, ни наши войска. Немцы, возможно, потому, чтобы не спугнуть наших с этих позиций. А наши готовились к наступлению, тоже не хотели, чтобы немцы активно готовились к обороне. А больше потому, что была весна, распутица. Дорог хороших не было. И никакая техника двигаться не могла. По чернозёму даже танки не могли идти. На этих позициях дивизия простояла чуть больше месяца, где–то до 20–х чисел апреля. А было это южнее Харькова. Маршал Тимошенко и Н.С. Хрущёв летом 1942 г. предлагали Ставке совершить на этом фронте наступление и двигаться дальше, гнать фашистов с родной земли, освобождая Украину. Сталину очень хотелось этого. Но Жуков и другие члены Генерального штаба были против этого наступления. Они доказывали, что наши войска находятся в опасном положении, в мешке. И стоило немцам перейти в наступление севернее Харькова и с юга Донбасса, они могли окружить наши войска и уничтожить. Жуков доказывал, что для того, чтобы здесь наступать, нужны 2-3 армии, а их не было. Тимошенко уверял Сталина, что он своими силами сумеет прорвать оборону немцев и развить успех. И Сталин дал согласие на наступление. 343 стрелковую дивизию из этого мешка вывели на пополнение или на формирование, или на отдых, или в резерв. Никто не знал, никто не объяснял, для чего делаются все эти перемещения. Дивизия была уведена за г. Изюм, в большое село. Уходили уже по временному мосту. Лёд прошёл. Запомнилось это время потому, что 1-ого Мая 1942г. они были уже на новом месте. А в этот день всем выдали по 100 г. фронтовых в честь праздника, и хороший был дан обед. А на фронте обе армии готовились к генеральному сражению.
«Мы находились на восточном побережье, а события разворачивались на западном побережье С. Донца. И вот наступило 19 мая 1942 г. 18 мая с вечера я стоял часовым у миномётов. Ночь была хорошая, тёплая. Мои товарищи спали в сарае на сене крепким сном, а я охранял миномёты. Простоял на посту до 12 часов ночи, сменился и тоже лёг спать. Ночи в мае не очень длинные. И мне кажется, только я уснул, как раздалась команда:

- Тревога! Поднимайтесь!

Все находились в страшной суматохе, шло быстрое построение. Только рассветало. Пока мы строились, стало уже совсем светло. Все построились и двинулись из села в сторону шоссейной дороги. Когда стали выходить на дорогу, увидели страшную картину. Наши войска отходили, хорошо было видно, что отступают. Уходили небольшими группами. Боевых групп было совсем немного. Видимо, это были штабы. А в основном двигались большим количеством раненые. Кот мог идти пешком, шли. При этом многих вели товарищи под руки, сами тоже были раненые. Других везли на подводах. Все в окровавленных бинтах, усталые, измученные. Зрелище было страшное. Подводы двигались целыми обозами. Видно было, что это санбаты или госпиталя. Наши отступали, вскоре распространился слух, что немцы перешли в наступление и с юга (со стороны Донбасса), и с севера (южнее Харькова). Прорвали оборону наших войск, быстро двигались вдоль реки С. Донец, окружая наши армии, лишая их переправ. Мы вышли на шоссе и двинулись на запад к г. Изюму навстречу врагу. Немцы уже захватили город, т.е. они были на западном берегу. А наши войска заняли оборону по левому берегу. Мы стояли в лесу, враг – в городе. Надо заметить, что здесь жестокого боя не было. Видимо, немцы свои основные силы бросили на бои с нашими окружёнными армиями, на их уничтожение».

И произошло то, что и предсказывал Г. К. Жуков и др. 19 мая маршал Тимошенко в острие клина нашим войскам отдал приказ наступать, а немцы в свою очередь отдали приказ своим войскам прорвать оборону в основании нашего клина. У нас не было достаточно войск, чтобы не допустить этого. И произошла такая страшная трагедия. Несколько армий было окружено, много, очень много погибло и много попало в плен. И только немногочисленным войскам удалось вырваться из этого страшного мешка. Маршал Тимошенко и Н.С. Хрущёв улетели на самолёте, оставив войска отбиваться и пробиваться. 343 дивизия и заткнула эту дыру. В дивизионе у Карнауха по – прежнему было 2 миномёта. Вот ими и вели бой.

Ветеран войны пытается проанализировать ситуацию глазами высшего командования. Это означает, что среди солдат велась разъяснительная работа. И то, что Сталин не учёл мнения Жукова, привело к страшной трагедии. Карнаух подробно описывает отступление советских войск. Он свидетельствует об огромном количестве войск, попавших в окружение под Харьковым. Таким образом, 1942 год на южном направлении был для нашей армии неудачным. Но нашему герою повезло: его дивизия не попала в окружение, и он станет участником Сталинградской битвы, после которой начнётся коренной перелом в войне.

Миномётчиков посылали то в артиллерийский дивизион тяжёлых орудий, но там от них отказывались. Говорили, что у нас людей хватает, а орудий мало. То посылали на передовую к самой реке в ночное охранение. Но ведь у них даже не было личного оружия, т. е. ни винтовок, ни автоматов. Пехотные командиры, куда они приходили, говорили, что у нас самих не хватает винтовок, что есть солдаты, которые без винтовок. И они ждут. «Правда, лично у меня была винтовка. Когда мы ещё маршевой ротой вышли на поле, где ещё осенью 1941 г. проходили бои, я в одной из луж поднял винтовку. Не я один находил, но и другие. Я поднял, вытер соломой и взял с собой. Ведь ещё в 1941г. я слышал, что у немцев на фронте автоматы, миномёты, а у нас даже винтовок не хватало. Правда, это рассказывали фронтовики шёпотом. Вот я на всякий случай и запасся. Попробовал, отлично действует, хотя всю зиму провалялась в грязи. В батарее советовали бросить винтовку, т.к. она за мной не числилась. А я её таскал. И таскал до тех пор, пока меня не ранило».

Вот так и посылали бойцов с одного места в другое. Хорошо, что ни к одной пехотной части их не приписали. Утром они неизменно возвращались в свою батарею. Весь день просто находились в резерве, почти ничего не делая. Здесь впервые Карнаух наблюдал, как немцы проводили воздушную психическую атаку. Немецкие лётчики вместе с бомбами брали на свой самолёт пустую бочку и с большой высоты бросали её. Бочка, набирая скорость, очень сильно гудела, выла просто страшно. Многие солдаты не понимали, что это, не выдерживали такого адского звука, начинали метаться, обнаруживая себя и других, сея панику. Немцы пользовались этим, это место начинали жестоко бомбить. Даже командир расчёта сержант Пыхтин Анатолий однажды опростоволосился. Днём после обеда он залез в шалаш поспать, ведь ночью опять в дозор. Во время сна немцы стали кружить над лесом. «Кружили, кружили, видим, от одного самолёта что-то отделилось огромных размеров. Неужели такая огромная бомба? Не может быть. Сначала не слышно было звука, затем звук стал сильнее и сильнее. Мы уже поняли, что это была бочка, ничего страшного нет. И вдруг из шалаша выскакивает наш Анатолий, ремень на нём расстёгивается и падает с него, глаза расширенные, озирается. Мы не выдерживаем, хохочем. Он понял, что произошло, сконфузился. Так что и на фронте бывают смешные ситуации».

Любопытен факт с винтовкой. Карнаух оказался расчётливым и предусмотрительным, когда подобрал брошенную винтовку. И если бы он попал в окружение, то она ему очень бы пригодилась. Но, видимо, миномётчикам винтовки были не положены. Обращает на себя внимание факт, что, несмотря на грязь, винтовка стреляла отлично. Значит, качество нашего оружия было отличным. Использование вражескими лётчиками пустых бочек было эффективным 1-2 раза, пока наши солдаты не привыкали. Наверно, в 1943-1945 гг. они уже не использовали такое «оружие». Интересно, а наши лётчики применяли подобное? Данные воспоминания не дают ответа на этот вопрос.

Так они под Изюмом простояли целый месяц до июня. А потом в одну из ночей тихо снялись со своих позиций и пошли на восток. Их перемещали куда – то на другой фронт. Шла большая группа войск. Шли днём и ночью. Шли куда –то на северо – восток. Именно перемещались, не бежали. Немцы обнаружили это перемещение и стали бомбить. А бомбить их было легко, т.к. перемещались огромными массами. Страшные картины последствий дневных бомбардировок врезались в память. При этом молодёжь, чтобы облегчить себе передвижение, ловила на поле бродячих лошадей, мастерила кое – какие уздечки, садилась и ехала верхом. Остальные шли пешком следом за подводами с миномётами. За это время дивизион уже получил миномёты, но к ним было мало мин.

У Карнауха М. Ф. осталась в памяти на всю жизнь такая жуткая картина. «Войска по шоссе движутся сплошной массой: пехота, машины, кухня, артиллерия, танки.

Налетают немцы. Звучит команда:

-Воздух!

Залетают они для атаки вдоль шоссе. Значит, каждый стремится в это короткое время отбежать как можно дальше от дороги. Бегут люди, бегут лошади, с ними орудийные расчёты Шоссе почти пустеет, но не совсем. Многим просто из–за тесноты не удаётся вырваться из этого ада. Бомбы уже воют, рвутся, рвутся на шоссе. А там среди всего прочего кухня. Бомба рвётся возле неё. Самолёты улетели, на дороге остаётся разбитая кухня, убитая возле неё лошадь. Возле кухни лежит убитый повар. Начинается быстрое движение.

Тут на огромной скорости летят танки. Сворачивать некогда, да и некуда. Первый танк откидывает в сторону кухню вместе с лошадью. Дорога свободна. Но ведь там лежит убитый повар. Танки движутся прямо по нему. И, когда мы подошли ближе, увидели, что от повара осталось только «мокрое место». Гусеницами все его косточки были просто расплющены, вдавлены в дорогу. Так что трудно было определить, кто был этот человек. Один из пропавших без вести». Так солдаты прошли и оставили города: Новый Оскол, Старый Оскол. Запомнился Старый Оскол. Вошли в него ночью. А днём он подвёргся страшной бомбёжке. Зрелище было ужасное. Город пылает. Никто ничего не тушит. Да и собственно тушить было нечего. Всё лежало в развалинах. Столбы телеграфные повалены, провода перепутаны. Кто - то прочистил дорогу. Может, танки прошли по улице или бульдозеры. Вот по этой узкой дороге, освещаемой огнём бушующих пожаров, в молчании проходили войска. Больше таких страшных разрушений Михаил не видел.

Данный отрывок ещё раз характеризует ужасное «лицо» войны. Рядовой Карнаух собственными глазами вглядывался в это «лицо». К ужасам войны надо было привыкнуть. Судя по эмоциям автора, несмотря на давность лет, он так и не смог к этому привыкнуть. И каждый раз переживает заново всё, что довелось увидеть на полях сражений и во время отступления. Михаил Филиппович с горечью подчёркивает, что на гибель повара и раздавленного своим танком, никто не обращает внимания. Он просто констатирует, что это ещё один без вести пропавший. И родители, жена или дети никогда не узнают, где и как погиб их родной человек. Недаром в этой войне были миллионы пропавших без вести. Например, на нашем памятнике погибшим помещены 35 фамилий. А места захоронений известны только у 8. В памяти ветерана навсегда остались картины разрушенных городов. Всего за войну было разрушено 1710 городов. А это значит, люди остались без жилья.

Летом 1942 г. 343 дивизия остановилась где-то в Белгородской области. Заняла оборону. Стоял Михаил со своими миномётами в большой балке. Командир расчёта Пыхтин Анатолий говорил, что они стоят во втором эшелоне обороны, где-то за 2-3 км от передовой. В дивизионе уже было 8 новеньких миномётов. Подвезли порядочно мин. Опять армия готовилась к наступлению. «Мы – в балке, а кругом – степь. Хлеба стояли стеной, уже поспевали. Можно было убирать, но никто не убирал. Со дня на день ждали приказа о наступлении. Войск была тьма. Активных боевых действий на нашем участке не велось. Только иногда пролетал немецкий разведчик «Фокке Вульф». Мы его называли «рама». Вот противный был самолёт. Целыми днями кружит над тобой, назойливо надоедая. И никто его не гонит, иногда наши зенитки постреляют по нему как бы нехотя и всё. Но знали, если сегодня над этим участком кружит, то завтра жди бомбардировщиков».

Со дня на день ждали приказа о наступлении. Всем хотелось наступать. Сколько же можно отступать! К этому времени Михаил уже был более трёх месяцев в армии. Но всё же в большом, настоящем бою ещё не был. Да, ведь генеральные, ожесточённые бои не каждый день происходят. Перестрелки, вылазки – это каждый день. Только оборудовали одну позицию, вырыли окопы под миномёты, установили их, сделали пристрелку, как подъём, стройтесь! И пошагали за десятки километров от этого места. И опять всё по-новому. Война – это прежде всего тяжёлый, изнурительный труд.

В своих воспоминаниях Михаил Филиппович всегда обращает внимание на хлеб. Видимо, потому, что родом был из колхоза. Ему жалко, что хлеб не убирается, и напрасно пропадает крестьянский труд. Видно, в душе он был хлеборобом. Для меня стало новым понятие « рама». Это вражеский самолёт – разведчик. Придётся спросить у мальчиков своего класса, знают ли они, что такое «рама»? Здесь же сделан серьёзный вывод о том, что война – это изнурительный труд. И с этим надо согласиться.

В один из июльских дней слышит Михаил, что на передовой происходит что-то необычное: шум какой-то, потом ожесточённая стрельба, застрочили пулемёты, автоматы. Сначала он подумал, что наши пошли в наступление. Но вот со стороны передовой на небольшой высоте в нашу сторону идут тяжёлые бомбардировщики. Высота совсем небольшая, гул страшный, кажется, трясётся вся земля. Идут и делают разворот прямо над батареей. Он их насчитал более тридцати. Если делают разворот, то идут не на какое-то задание, а готовятся тут сбросить бомбы. И никто ничем им с нашей стороны не помешает. Карнаух растерялся, надо будить солдат. Иначе не успеют проснуться, так сонными и погибнут. Но поднимать, будить, такого приказа не было. А они уже почти сделали разворот, и первый идёт в атаку, пикирует на цель. У парня волосы поднимают от ужаса пилотку на голове. И в это время раздаётся команда:
- Батарея, к бою! Карнаух, к орудию.

Михаил оставляет пост. Самолёты пикируют на передовую. За первой волной идёт вторая. И так раз за разом. Бойцы ведут интенсивный огонь. Через какое-то время со стороны передовой появляются первые раненые. А потом их всё больше и больше. Солнце печёт нестерпимо, огонь ведут всё сильнее. Но вот видят, что наши войска отступают. Уходит артиллерия, отступающих всё больше и больше. И поступает команда: огонь прекратить. Орудия приготовить к походу.

Появляется с передовой командир дивизиона, приказывает двигаться в таком-то направлении. Сам верхом на лошади, а дивизион за ним. Дивизион отступает по шоссе. Шоссе непрерывно бомбят. Выбравшись из балки, они замечают: вся степь усеяна отступающими войсками. При этом мало захватили с собой мин, транспорта не было. Остальные остались на занятой позиции. То не было снарядов, а теперь оставили. Михаил с командиром Пыхтиным отступает прямо полем. Шли и наблюдали за своим дивизионом, который двигался по шоссе. Зашли в какой-то посёлок. Стоят новые красивые домики. Видимо, только недавно этот посёлок был построен. Какое-нибудь отделение совхоза. Улица прямая, широкая. По этой улице фашистский истребитель спускается совсем низко, на уровне домов и поливает всех из пулемёта. Так делает один, другой. «Я заскочил за угол дома, в руках у меня винтовка. В кабине хорошо виден лётчик. Целюсь прямо в него - мимо. В другого – мимо. Почему мимо, так до сих пор и не пойму. Видимо, кабина была бронированная. Жалею, что не было патронов с трассирующими пулями. Вот этот бой я считаю своим первым боем».

Карнаух дважды попадает под вражескую авиацию. Он вступает в бой с фашистским самолётом, хотя такого приказа ему никто не давал. Это сделано в порыве ненависти, к сожалению, самолёт не удалось сбить, он улетел безнаказанным творить своё зло. Этот случай доказывает, что Михаил стал настоящим солдатом, не струсил, а даже пытался защитить своих солдат. Печально, что продолжается отступление войск: это сильно действовало на психику воинов.

Так шли они примерно до обеда. Переходили с одного поля на другое. Видят свой дивизион на склоне большой балки, прямо на поле занимает огневую позицию. Они подбежали и включились в подготовку. Стали стрелять. Поле было занято под какой-то технической культурой. Стреляли, стреляли. Глядят сбоку на другой стороне подошли наши танки, подошли и остановились. И тут из-за холма бегут наши бойцы, кричат, чтобы все уходили, что впереди уже нет никого. И на них идут немецкие танки. Только успели снять и погрузить минометы, как послышался шум моторов немецких танков. Ездовые, лупя лошадей батогами, помчались на дорогу, а солдаты бегом спустились в балку. Тут началась дуэль между танками, немцы выползали из-за холма и открыли огонь по советским танкам. Наших было совсем немного. А немецких выползало из-за холма все больше и больше. Между танками отступали войска. Прямо над головами свистели снаряды с одной и другой стороны. И в довершении к тому, что немцев было гораздо больше, еще появились и немецкие штурмовики, которые били по танкам из своих пушек, бросали на танки термитные бомбы. Эти бомбы, похожие на большие колбасы, летят почти бесшумно, переваливаясь с бока на бок. Но как только попадали на танк, разбивались, обволакивали танк, и танк моментально вспыхивал как спичка, вернее, как свечка. И ничем невозможно было его потушить. Бойцы с огромным сожалением смотрели на это страшное зрелище. Нашим танкам никто ничем не помогал. А они все стояли и бились. Вскоре Карнаух с друзьями заметили, что наши танки стали вспыхивать один за другим. Что было с танкистами совсем нетрудно предположить. Они не заметили ни одного люка, чтобы он открывался, и оттуда вылезал танкист. Не видно было никого, кто бы вылезал из-под танка.

«Позднее, будучи уже раненым при переезде из госпиталя в госпиталь, я в одном видел палату пострадавших танкистов. Большинство из них были забинтованы с ног до головы. Если где-то из-за бинтов высовывалась часть лица, то это было черное, обгоревшее тело. И мне, кажется, что из танкистов было меньше раненых, чем обгоревших. А мы-то бывало, грешным делом думали, что танкистам легче, они спасаются за броней. Это был первый танковый бой в своей жизни, который я видел. Первый и единственный».

Автор описывает любопытный эпизод, когда пехота и другие отступающие части, оказались между двух огней. Можно было погибнуть и от немецких снарядов, и от своих. Карнаух стал свидетелем ужасного разгрома русских танков, мученической смерти танкистов. Они сгорали живьём. После этого события Михаил Филиппович изменил своё отношение к танкистам. Наверно, в разговорах солдаты обсуждали, кому легче на войне. Оказывается, там везде страшно, всюду смерть.

Впечатления этого дня на этом не закончилось. Чем закончился танковый бой, Михаил не знал. Ведь они не стояли на месте, уходили и так, чтобы немцы не заметили. А самолеты свой разбой не закончили расправой над танкистами. Одна часть налетела на танки, другая часть налетела на рядом расположенное село. И в первую очередь на огромные цистерны, что были на краю этого села. Может это, была МТС. Цистерны вскоре запылали, и огромные клубы дыма заволокли и покрыли всю местность, всех отступающих и наступающих. И тут получилось большое несчастье, обойдя село и выйдя на дорогу, миномётчики не смогли обнаружить свой дивизион. Солдаты сильно расстроились. Особенно расстроился командир. Приближалась ночь. Куда за ночь их дивизион уйдет, сам бог не знает. Он спрашивал наш полк, потом стал спрашивать нашу дивизию, а потом уже стал спрашивать, не знает ли кто, где наша армия. Все так перемешалось, что даже армии не найти.

Так они шли до самого вечера, до самой темноты. Прибрели в какое-то село, забились в дом, где было набито таких же. О еде нечего было и думать. Кухни нет, а хозяева накормить такую ораву не смогли бы. Утром рано-рано поднялись и пошагали дальше на восток, надеялись только на чудо. Перешли в каком-то селе через р. Оскол, при этом возле переправы стояла разбитая и обгоревшая наша милая «Катюша». Так они впервые увидели «Катюшу». До этого только слышали, что есть такие реактивные минометы. Возле нее не было никого. Сама речка совсем небольшая, но оба берега на широком расстоянии заросли огромными, т. е. высокими и густыми камышами. Рядом с ними отходили и другие. Только вышли на другую сторону, как услышали на той стороне, откуда пришли, трескотню немецких автоматов.

Отходили, отходили целый день. В одном месте подошли близко к шоссе. И вдруг увидели мчавшиеся по нему немецкие танки. Танкисты открывали люки и кричали Русским: «Рус! Сдавайс! Цурюк, Цурюк!». Махали руками и показывали нам назад. А сами рвались вперед. «Мы отбегали подальше от дороги и шли, шли. И о, чудо! Вечером выходим на окраину большого села и находим свой родной дивизион!!! Сколько было радости. Дивизион занял оборону. Мы поспели как раз к ужину. Причем хорошо помню, что наши солдаты раздобыли где-то домашнего козла (или козу) и каша была жирной, наваристой и такой вкусной. (А может это потому, что два дня ничего не ели)».

События нарастали, отступление и суматоха продолжались. В такой неразберихе нетрудно было и потерять своё подразделение. Но всё же Михаил с друзьями не запаниковали, а искали свою часть. Они нашли её, это было радостное событие. Интересна встреча и с фашистскими танкистами, те даже не остановились, а пролетели мимо. Видно, цель у них была другая. Только на словах крикнули, чтобы русские сдавались и шли назад.

Запомнился Карнауху бой за город и станцию Лиски Воронежской области. Здесь была переправа в виде старого деревянного моста через р. Дон. Но прежде, чем попасть на эту переправу, был тяжелый бой. У каждой реки есть своя долина, по которой она течет. Такая долина есть и у реки Дон. В одних местах она широкая, а в других узкая. В одном месте она покрыта густым лесом, в другом месте - открытые луга, пастбища. С одной стороны эти долины обрамлены полого спускающейся к реке равниной. Тогда с этой стороны берега пологие, низкие, постепенно уходят в реку. С другой стороны долина обрамлена высокими, крутыми горами, уходящими далеко от берега или, наоборот, подходящими к самой реке. Такая долина и у Дона. В районе Лисок правая сторона долины обрамлена высокими горами, в то время покрытыми высокими травами, бурьяном, кустарником. А от этих гор до самой реки чистые луга или пастбища, в других местах покрыты густым лесом, а здесь открытая местность, как на ладони.

«Наши войска заняли сторону по склону этой горы. Горы пологие, крутые. Примерно в треть расстояния от подножия стояли наши минометы. А на самой горе занимала оборону перед нами пехота. Войска сосредоточенно здесь было много. Мы даже не отрывали окопов, т.е. позиция была временной.

Вели огонь мы очень интенсивный, чаще всего беглый. Над нами кружились и бомбили наши войска немецкие самолеты. У подножья горы проходила полевая дорога. По ней быстро передвигалась туда-сюда артиллерия, пехота, обозы, проходили раненые. Перевозили их на подводах, машинах. Запомнился мне бой этот такими эпизодами:

1-й. Внизу, по дороге, в сторону переправы, движется быстро большая, крытая брезентом машина. Эту машину заметил немецкий летчик. Раз за разом атакует ее, то бомбы бросает, то из пулеметов бьет по ней. Вдруг, поравнявшись с нами, машина останавливается и тут же вспыхивает, как факел. Машина пылает, при этом именно сзади, где брезент открыт, наверное, вспыхнули бензобаки. Из кабины выскакивает девушка-санитар и не своим голосом кричит, обращаясь неизвестно к кому: «Помогите! Спаси-и-те! Там же раненые, там же люди!» Но как же можно помочь, если даже и близко невозможно подойти к машине, это одно, другое, что воды нигде нет, а третье - нам команда за командой: «Огонь! Огонь! Еще огонь!» Раненые, видимо, были одни тяжелые, ни один не выскочил. Машина сгорела быстро. Брезент обвалился, и, когда мы уходили, видны были сгоревшие, или обгоревшие скелеты людей. И это были, видимо, без вести пропавшие! Сколько же их много было таких!

2-й случай. Наши минометы стреляли двумя способами: на спуск и на удар. Когда нужно было делать пристрелку или просто вести одиночный огонь, тогда стреляли на спуск. Боёк, как у винтовки, находился внизу ствола. Этот боек был соединен со шнуром. По команде командира заряжающий опускает мину в ствол, а перед этим наводчик наводит миномет на цель. Мину опустили в ствол, наводчик берет за конец шнура, дергает, боек ударяет в патрон мины и мина летит в цель. Боек опять прячется и, чтобы второй раз выстрелить, надо опять дернуть за шнур, и так раз за разом. Это когда стрельба на спуск. А вот, когда надо вести беглый огонь, когда цель пристрелена, и ее надо быстро уничтожить, тогда ведется беглый огонь. Тогда ставят боек на удар, т.е. только знай, бросай мины, дергать не надо. Мина ударилась и пошла, и пошла.
Так вот, вначале все минометы вели одиночный огонь. В одном из минометов опустили мину, и в это время поступила команда прекратить огонь. Ребята не успели дернуть за шнур, мина осталась в стволе. В суматохе боя о ней забыли. Поступает опять команда: «Огонь!». Заряжающий хватает от подносчика мину и бросает в ствол, раздается страшный взрыв, ствол миномета разнесло на осколки. Погиб почти весь расчет. Так нелепо это было, первая, сразу большая наша потеря».

Хотя шла война Карнаух М.Ф. замечает о существовании природы и даёт нам небольшие экскурсы в географию. Это помогает лучше понять динамику боя. Благодаря этому легче представить местность, на которой разворачивались боевые действия. Бой за Лиски проходил возле реки. А река служила солдатам, как источник воды на все бытовые нужды. В то же время река могла служить естественной преградой для противника. А в случае наступления нашей армии – препятствием. И тогда её необходимо форсировать, а это значит, будет большое число погибших. И не всех смогут спасти. Некоторые останутся на дне реки. Некоторых унесёт течением вниз по реке. При этом опять будут без вести пропавшие.

Жестокое лицо войны показано в случае с санитарной машиной, за которой «охотился» немецкий самолёт. Что это означало? Это означало, что враг имел превосходство в авиации. Если лётчики гонялись за отдельной машиной, значит, у Германии было очень много и самолётов, и боеприпасов. Михаил сожалеет о гибели раненых, сгоревших живьём. Но помочь им они не могли. Может быть, фронтовику до сегодняшнего дня снится та вспыхнувшая «как свечка» машина. Может быть, и сегодня он видит перед глазами ту санитарку, просившую помощь. В этом случае наши раненые погибли от рук врага. А во втором случае солдаты - миномётчики гибнут из – за своей собственной оплошности: поместили в ствол вторую мину. Это приведёт к взрыву и гибели всего расчёта (3-4 чел.). Что им напишут в похоронке? Не напишут же, что погибли по своей халатности. Видимо, всем напишут что «пал смертью героя» или «погиб в боях за Родину». Вот что делала проклятая война.

Войска устремились к переправе. А немцы почему-то переправу не трогали. Видимо, надеялись на русских плечах переправиться на другую сторону Дона. Солдаты успели свой миномет собрать и уложить на телеги. Ездовые помчались к переправе. С горы уже спускались немцы, ведя перед собой густой автоматный огонь. А один из расчетов не успел погрузить свой миномет, он достался врагу. Это были первые большие потери. После переправы войска шли сплошной массой. Дорога пошла вдоль железнодорожных путей. На путях стояло много поездов, но без паровозов. Видимо, не было исправных.

Михаил с друзьями увидели, что из одного вагона бойцы тащат водку, а из другого - мясную тушенку, говядину. Это, несмотря на то, что над станцией кружатся вражеские самолеты, что враг совсем близко. У вагонов большая толпа. Одни заскакивают в вагон, сами себе набирают карманы, кладут за пазуху, подают другим. Михаил подбежал, стал просить бойца, чтобы он подал. Боец подал ему две бутылочки-четвертушки (чекушки). Подбежал к другому вагону за тушенкой, протянул руки, «слышит», чекушки из кармана «поплыли». Опять вернулся, опять выпросил две штуки и побежал догонять свои минометы.

Данный эпизод характеризует русских людей, что в какой бы трудной ситуации они не находились, но если им попадётся водка, да ещё бесплатно, то они обязательно этим воспользуются. Вот и наш Михаил Филиппович, хоть и не был любителем спиртного, тоже прихватил себе парочку чекушек. Возможно, они пригодятся ему на привале, чтобы снять усталость или согреться.

За станцией сразу же начинался лес. Михаил с товарищами увидел, что пехота уже группами расположилась под кустами, и пробует свои трофеи. И правильно, а что, ведь все равно могла достаться врагам. И еще Дон Карнаху запомнился тем, что, пройдя некоторое расстояние, они опять подошли к Дону уже в другом месте. Это была излучина Дона. Сначала они стояли некоторое время на восточном берегу. Кругом был лес, озера. Ребята устроили рыбалку. Бросали в озеро гранату, она взрывалась и глушила рыбу. Михаил бросался в воду и вылавливал всплывшую рыбу. Рыбы было очень много. Потом перешли на западный берег и заняли оборону. Вдали виднелись горы, и пехотинцы говорили, что там немцы, что там поля. Пшеница уже поспела, и никто ее не убирает. В один из дней вся гора пылала пожаром. Или немцы подожгли, или наши. Несколько дней бушевал дождь, все окрестности заволокло дымом.

Бойцы расположились со своими минометами у самого берега. Берег был обрывистый, крутой. Как только враг начинал обстрел, прятались за берег у самой воды. Снаряды вражеские рвались наверху, не задевая воинов, или падали в воду, глушили рыбу. Какие огромные рыбы плыли по реке! «Но река в этом месте была очень быстрая, это одно, а другое, что кто его знает, кончил противник обстрел или нет. Только залезешь в реку, как даст, и поплывешь, как рыба. Да и теченьем могло унести прямо врагам в руки. Наш плацдарм был не очень-то велик. Мы доставали немцев, они доставали нас».

Иногда видно было, как по гребню горы бродили фашисты, поступала команда: «Огонь!» - и они быстро прятались. Так они стояли продолжительное время. Очень часто вечером пехотинцы говорили: «Смотрите внимательно! Перед вами почти никого нет».

Переправа совсем близко находилась от наших позиций. Но убежать по своей воле они не могли. Дело в том, что именно в эти дни прочитали приказ Верховного Главнокомандующего товарища Сталина И.В. № 227, который назывался «Ни шагу назад!», т.е. строго предписывалось не отступать без приказа сверху – ни шагу назад «… У нас нет преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше – значит загубить себя и загубить… нашу Родину… Из этого следует, что пора кончать отступление. Паникеры и трусы должны истребляться на месте». (И.И. Долуцкий, Отечественная история, 20 век. М, 1997 стр. 47) За нарушение этого приказа – суд военного трибунала. Были созданы специальные заградительные отряды, которые строго проверяли всякого, кто двигался со стороны фронта в одиночку или группой, т.е. командой, все равно была проверка, все равно на руках должен был быть письменный приказ – разрешение.

Мы видим, что даже в страшной суматохе боя, солдаты проявляют смекалку с целью добыть рыбу себе на пропитание. По рассказу видно, что в те времена в реках и озерах было очень много рыбы. Часть использовалась по назначению, а сколько рыбы пропало, никто никогда этого не узнает. Отсюда ещё одна горькая правда войны: наблюдается уничтожение животного и растительного мира. То есть, жертвами войны были не только люди, но всё живое на земле. И не только живое: города, заводы, библиотеки, храмы и т. д. Река не только накормила защитников, но и своими крутыми берегами, как щитом, заслонила их при обстреле.

Чтобы прекратить отступление Красной Армии был издан приказ № 227. Был ли он необходим? Думаю, был. Ведь была война. А на войне живут и воюют по приказам. По этому приказу тех, кто отступал или струсил, расстреливали. Вроде бы бесчеловечно, но иного выхода не было. Рядовой Карнаух не даёт нам своей оценки этого приказа. Он называет Сталина «товарищем» - это уважительное обращение. Можно предположить, что он не осуждает введение этого приказа. Относится к нему, как к необходимому в тот период.

Вечером через переправу уходили раненые, а ночью к передовой шли новые и новые части. Это было южнее г. Калач- на -Дону, где шли ожесточенные бои. Подразделение Карнауха вело позиционные бои: никто не наступал. Но уже в августе пришел приказ об отходе. Не потому, что немцы их потеснили, а просто оставили свои позиции и перемещались в другое место, совершая огромные переходы. Шли все время пешком. Хорошо, хотя мешки были на подводах. Да в тех мешках почти ничего не было. Шли и ночь, и день. Ходил слух, что их окружают. Говорили шепотом, нельзя было распространять панические слухи. Шли в сухую погоду, шли в дождь. Небольшой отдых, и пошел дальше.

Молодым было легче, а пожилым тяжело. Они на ходу засыпали и шли куда-то в сторону. Догонят, поймают, растормошат, ничего не понимает, где он. Так шли несколько дней. Однажды кончилась соль. Сварят пшенную кашу густую, жирную, но без соли не лезет в рот! Объясняли, что это где-то обоз с солью застрял. Вскоре появилась и соль. Но каша стала и жиже и постнее. Не все коту масленица!

Старый солдат подробно описывает отступление наших войск и трудности, связанные с этим. Упоминает о том, что, возможно, они уходили от окружения. Надо полагать, что на душе у солдат были нерадостные мысли. Они надеялись на то, что не будут же они вечно отступать. А пока они сохраняли силы для будущих наступательных боёв. Но Карнаух в этом участвовать не будет, он будет ранен.

«Так мы прошли Бугуруслан, ст. Поворино, еще что-то. И оказались в Сальских степях под Сталинградом. Над городом стояла густая туча дыма. Город горел день и ночь.

Что представляли собой Сальские степи в то время? Это было целинная, пересеченная, холмистая равнина, покрытая ковылем, полынью, другими травами. Пересечена большими балками, оврагами, пустая, без селений, кое-где отдельные искривленные невысокие деревца. Сухая. Совсем–совсем редко были колодцы. Воды было очень мало. А жара невыносимая».

Дивизион занял позиции в одной из балок. Минометы стояли внизу балки, а наверху был колодец. Солдаты радовались, что есть вода. Но неполной была их радость. Несколько человек погибло около этого колодца. Возле него всегда лежали убитые или раненые. Дело в том, что этот колодец был пристрелен врагом. Или он видел в бинокль, когда бегут, берут воду, или просто наугад стрелял. Подойдёт к колодцу с котелком солдат, наберёт воды, а тут, как назло, раз и снаряд или мина – шлеп, и готов, или погиб или ранен. И так несколько человек в течение дня и ночи.

Сальске степи тогда были совсем необжитые: степь и степь кругом, ни шоссейных дорог тебе, ни селений, только кое-где проходили степные дороги вдоль балок, т. е. по дну балки, или, наоборот, по верху балки. Балки тянулись на несколько километров. Это уже потом, через много лет после окончания войны степи были распаханы, возникли большие совхозы, большие селения. Вот такими запомнились Михаилу Филипповичу Сальске степи.

Опять Карнаух обращает внимание на природу. На этот раз он характеризует Сальские степи. Почему он это делает? Ведь идёт война, тут же не до природы. Может быть, он останавливается на этом в силу учительской привычки. Может быть, хочет, чтобы читатели лучше представили себе те места, по которым проходил его боевой путь. Может быть, он берёт пример с тех писателей, книги которых прочил в детстве и юности.

Здесь шли беспрерывные, т. е. ежедневные ожесточенные бои. Миномётчики стали нести ощутимые потери. Больше всего теряли связистов. Каждое утро начинали обстрел. Командир находится где-то на передовой, корректирует огонь батарей. С батареями он связан проволочной связью. И вдруг во время боя провод перебит. Что делать? Связист встает и, несмотря на жестокий обстрел, идет по линии связи. Вот в это время и потери. Связистов убивало, ранило. Все меньше и меньше оставалось в расчетах людей. Пополнения почти не было.

«Запомнился мне такой случай. Во время обстрела потерялась связь. Послали на обрыв совсем молодого бойца, из нацменов, как мы говорили, т. е. из национальных меньшинств, мордвина. Ушел он и сам потерялся. Послали другого, он нашел порыв, соединил и вернулся в батарею. А того нет. Прошел день, нет. Наступило утро, является. и рассказывает, что с ним произошло. Когда пошел, начался обстрел, его контузило. Потерял сознание. Потом лежу, говорит, и слышу – вокруг меня немцы. Это они перешли в наступление. Я осторожно открываю глаза. И вдруг вижу над собой немецкого офицера. Или он заметил, что я жив, или показалось ему, что я жив, или просто на всякий случай, стреляет мне из пистолета прямо в голову. Я опять потерял сознание. А когда очнулся, опять лежу один. Никого нет. Видимо, наши отбили наступление врага. Я поднялся и пошел на батарею. Чудом остался жив. Пуля скользнула по черепу, только сделала борозду, но не пробила».

Наступил уже октябрь, чаще стали дожди. Бойцы оборудовали для себя глубокие теплые сухие окопы. На дно окопа настилали сухой бурьян, над окопом натягивали плащ- палатку. Укрывались в таком окопе от дождя и ветра. Им уже выдали теплое белье. Но в расчете осталось только четыре человека. Погиб даже один ездовой по фамилии Белоусов. Это был пожилой воин. Родом он был где–то из Ростовской области. В один из дней октября вели они обстрел. В воздухе кружила «Рама». На нее особого внимания не обращали. Обращай, не обращай, все равно ей ничего не сделаешь. Не собьешь ее, не прогонишь. И вдруг Белоусов падает мертвым. Подбежали – пуля попала ему прямо в голову. Откуда взялась? Или с передовой шальная прилетела, или из «Рамы» был произведен такой прицельный выстрел. Решили, что из “Рамы” – так не стало чьего-то мужа, отца, брата. Выкопали неглубокую могилу, замотали в шинель, положили пилотку на голову, насыпали невысокий холмик – выстрелили три раза из винтовки – вот и все похороны. Даже креста не из чего было сделать.

Автор записок в очередной раз подтверждает хорошую память. Он описывает интересные и трагические детали. Будь то случай со связистом мордовином или случай с Белоусовым. В одном эпизоде немцы случайно промахнулись и не убили человека, в другом - шальная пуля вырвала из рядов защитников чьего-то отца. Одному повезло, другому – нет. А всё это делает с людьми проклятая война. Этим она и помнится всю жизнь старому солдату.

Наступил вечер 19 октября, командир батареи шел в ночь на наблюдательный пункт. Надо было ему с собой взять двух бойцов. Взял одного из другого расчета и Михаила. Хотя согласно уставу воинской службы и не положено было брать от орудия заряжающего, но брать было больше некого. Передовая находилась километрах в двух. Пошли уже поздно вечером, моросил небольшой дождик. Так неохота было уходить от сухого теплого окопа. Но ничего не поделаешь, не откажешься. Провод тянулся прямо через сопку. Они ее обошли. Пришли в окоп на передовую. Лейтенант приказал бойцам не спать, зорко следить за передовой. Если, что заметят необычное, его будить. Михаил замотался в свою плащ -палатку и лег на дно окопа отдыхать. Дождь вскоре перестал. Вначале они наблюдали вдвоем. Немцы были совсем близко. Боялись, что подползут, не заметят наши пехотинцы, что были чуть впереди и утащат их. Немцы тоже не спали. Это видно было из того, что время от времени они бросали осветительные ракеты. Бросят ракету, сделается светло над передовой, пустят в это время в нашу сторону очередь из пулемета или сделают несколько выстрелов из миномета. Постепенно к этой выходке попривыкли и решили наблюдать в одиночку, т.е. один наблюдает, другой- отдыхает. Договорились, что один будет до полночи наблюдать, другой до утра. С вечера, т.е. в первую смену, быть на посту выпал жребий Михаилу. Стоять по два часа, как по уставу, не поспишь, не отдохнешь. Спросили разрешения у лейтенанта; он как раз проснулся, и разрешил. Потом Миша еще спросил: «А можно мне, как отдежурю, уйти на батарею» - он тоже разрешил. Напарник Карнауха тоже замотался в свою плащ-палатку и вскоре уснул. Михаил остался на карауле один. Стоял, стоял, часов нет, и ориентировался по месяцу. Решил, что далеко за полночь. Разбудил товарища, оставил его на посту, а сам пошел в батарею. Пошел и заблудился. Блудил, блудил, ведь никаких ориентиров, ночь, опять стал моросить дождь, туман, темень. Решил, найдёт окоп, заберётся в него, переждёт ночь и утром на батарею. Найдёт окоп, то воды в нем полно, то мертвый боец лежит, то грязь. Потом один окоп подходящий нашел, завернулся в плащ-палатку, обнял свою СВТ, скорчился калачиком в окопе. Согрелся и даже уснул. Проснулся, уже почти рассвело. Видит, идет команда бойцов к передовой. Спросил у командира: «Скажите, пожалуйста, где здесь балка Долгенькая?» Он ответил, что не знает. А под Сталинградом было так, как только рассветает, начинается бой. Идут наши части к передовой, там шумит бой, с обеих сторон бьют пулеметы, минометы, орудия. Через некоторое время идут с передовой раненые, одни идут, других везут на подводах. И так весь день до вечера.

«Слышу, не так далеко стали бить минометы. Думаю, как же там обходятся без меня? Ведь осталось их всего трое. Спешу по косогору на эти выстрелы. Слышу, ниже по косогору крики. Гляжу, стоит батарея наших 76 мм орудий, приготовились стрелять».

В данном кусочке воспоминаний Михаил Филиппович подробным образом описывает эпизод фронтовых будней. Рассказывает о несении караульной службы в ночное время. И опять они идут на нарушение Устава, хотя и с разрешения командира. Для того чтобы отдохнуть, Карнаух искал удобный окоп. То есть, мы узнаём очень важную вещь. Именно окоп служит солдату и защитой, и местом отдыха. Окоп для солдата - это второй дом. И если солдат поленится выкопать нормальный окоп, то это в первом же бою может сказаться. С трудом находит наш герой подходящий окоп и размещается в нём. Этот окоп копал кто – то другой, но пригодился он Карнауху. Вывод: каждый солдат должен рыть окоп по всем правилам, чтобы им можно было воспользоваться и твоим друзьям. В противном случае можешь и сам погибнуть, и других погубить. Офицеры жили на фронте в землянках , солдаты - в окопах. Что это? Несправедливость? Думаю, нет. Офицер для руководства солдатами должен иметь подходящие условия. А солдаты должны выполнять свой долг, как положено по Уставу.

Солдаты кричат Михаилу, чтобы он быстрее убирался, так как находился впереди орудий и им мешал. В это время разорвался снаряд. Сапог слетел с правой ноги. Правая нога согнута в колене и не разгибается. Схватил сапог и видит: впереди окоп из-под передков орудий. Он туда запрыгнул. Боли пока не чувствовал. Подумал, что контузило. Сгоряча смог натянуть сапог на ногу. Из рукава левой руки потекла кровь, из-под колена правой ноги тоже потекла кровь. Боль. Значит, ранен и в ногу, и в руку. Ногу выпрямить не смог. Со стороны передовой двигалась телега с ранеными бойцами. Опираясь на винтовку, как на костыль, Карнаух допрыгал до телеги и забрался на неё. Так раненый попал в прифронтовой госпиталь. Полевой госпиталь был расположен совсем недалеко от передовой. В балке стояла большая хирургическая палатка. Туда заносили санитары раненых и там им делали операции, выносили их обратно из палатки и тут же их укладывали прямо на землю. Ходячие сидели. Карнаух слез с телеги, нашел место, сел, дожидаясь своей очереди. Раненых было очень много. И их подвозили и подвозили.

Совсем недалеко от Сталинграда М. Ф. Карнаух выбыл из строя. Если в детстве во время игры в войну он получил легкое ранение, то здесь во время знаменитой Сталинградской битвы Михаил был ранен по настоящему. Но все же до этого он со своими ребятами, хотя они и отступали, наносили урон врагу. Можно считать бывшего и будущего учителя участником этой битвы.

То, что увидел Карнаух, изумило его. У многих были страшные раны. Хирурги не успевали обрабатывать. Здесь Михаил нагляделся на человеческие страдания. Запомнился ему один с поврежденной верхней развороченной челюстью. Был он почти без сознания. От страшной боли не мог ни сидеть, ни лежать. Ходил по территории, натыкался на лежачих раненых, они кричали на него, матерились, он бродил и бродил, ничего не понимая, падал и падал. И таких тяжелых было очень много. Михаил подумал, что со своими ранами может и подождать. И так ждал до самой темноты. А как только чуть стемнело, подошли пустые бортовые машины, полуторки. И стали забирать больных, чтобы вести дальше. Тяжелораненых в кузова грузили санитары, а кто может сам залезть – забирался сам. Михаил забрался в одну из машин, так и не получив санобработки. Свою СВТ оставил в госпитале.

Днём машины не могли ехать, так как все время кружили самолеты и гонялись за каждой машиной. Так попал миномётчик в другой полевой госпиталь. Отличался от первого он тем, что здесь раненые лежали на соломе. В первом - просто на земле, а здесь на соломе. Раненых было видимо-невидимо. И здесь не успевают обрабатывать. А их все везут и везут. Девушка-санитар, или точнее сестра спросила, сможет ли он потерпеть без санобработки. И его отправили дальше.

Привезли его ночью уже в третий госпиталь. Темень. Ничего не видно. Сгружают на носилки, на которых лежит широкое и длинное ватное одеяло. Он полностью завернулся в него и уснул. Через некоторое время, этой ночью, Михаила заносят прямо на этих же носилках в палатку. Она была огромного размера и вмещала сотни раненых. Раненые говорили, что это американская палатка. Нога всё больше давала о себе знать. Но ночью ничего не делают. Палатка освещена очень слабо, стоит сутемень. Слышны стоны и крики от боли. Носилки стоят прямо на земле. Тепло, даже душно. Вскоре раненый уснул. Проснулся оттого, что слышит разговор возле себя. Один санитар говорит, показывая на раненого по соседству: этот уже готов. Когда Михаил повернулся, то увидел, что санитары шарят у мертвого по карманам. Достают документы, грубо их листают, находят деньги, забирают их себе. Мертвого вместе с носилками и документами куда-то уносят.

«Мародеры-санитары мелькает в сознании. Нога совсем заболела. В карманах брюк лежат все мои документы. Здесь и диплом об окончании педагогического техникума, и свидетельство о рождении, и деньги за 8 месяцев службы, по-моему, 800 руб. или около этого. Кошелек давит на ногу, мешает. Достаю его и кладу в карман шинели. Шинель на мне. Душно. Уснуть больше не могу. Светает. И тут с обходом ходит молоденькая женщина (может даже девушка) или врач, или фельдшер. Подходит и ко мне, спрашивает:

- Куда ранен?

- В ногу и в руку.

- Санобработку прошёл?

- Нет.

Смотрит руку. Ага, касательная. Смотрит ногу. Ага – ранение касательное. Утром сделаем санобработку и отправим в часть. Думаю себе, как же буду в части, если я совсем не могу выправить ногу, если она так болит? Но, опять же думаю, они медицина, они лучше знают. Видимо, санобработку сделают и у меня всё пройдет. Лежу, жду, когда понесут, или поведут на санобработку. И тут заходит в палату седой пожилой доктор. Подходит ко мне.

- Куда ранен?

- В руку, в ногу.

- Почему нога согнута?

- Не могу выправить, это сразу после ранения.

- Санобработку проходил?

- Нет.

Санитар приказывает с ноги снять сапог. И вот, когда санитар за сапог дёрнул, из раны хлынула кровь и вместе с кровью гной. Он скомандовал санитарам немедленно нести в операционную. Сняли с меня и другой сапог, сняли шинель, всё оставили на этих носилках. Меня же переложили на другие носилки, закутали в одеяло так, что мне ничего не видно. И потащили в операционную. Тут мне сделали операцию на ноге, извлекли из раны осколок». Позже выяснилось, что у солдата перебит нерв на ноге. Ему предстоит длительное лечение.

Здесь мы знакомимся с организацией вывоза с фронта раненых и их лечения. Этот процесс можно разделить на несколько этапов. 1. – Вынос с поля боя; 2. – Вывоз в полевые госпиталя; 3.- Санобработка; 4.- Направление в военные госпитали; 5. –Временная демобилизация для укрепления здоровья в домашних условмях. Михаил Филиппович отмечает огромное количество раненых, такое, что не успевают провести санобработку. В результате чего нога раненого совсем загноилась. Может быть, поэтому Карнауху придётся сменить ещё много госпиталей и в итоге его отправят домой в отпуск. Мы узнали, что американцы оказывали нам помощь палатками. Узнали, что свою винтовку миномётчик оставил в госпитале. И никто её не принял на учёт. Видимо, на войне оружие, по крайней мере, строго не учитывалось.

И опять мы видим человеческую подлость: находятся люди, которые, пользуясь безнаказанностью, изымают у раненых их вещи, документы. Это мародёры. Они бывают на всех войнах и во всех странах. Жалко, что это наши русские люди, что они опускаются до такого позорного состояния.

На этом мы прекращаем исследование судьбы Карнауха Михаила Филипповича. Дальше он описывает свою жизнь в условиях войны, но не на войне, а в тылу. Мы же хотели проследить взаимоотношения людей на войне. Солдат Карнаух достойно прошёл все испытания, выпавшие на его долю. Ему 20 лет. Он уже не раз глядел смерти в лицо. Ему повезло. Он остался жив. Как инвалида его вновь призовут, но теперь уже в трудовую армию. И отправят в Хабаровский край в леспромхоз. Но какой из него лесоруб с больной ногой? Карнауха переведут в школу. Именно здесь его место. В Сибири он женится, появятся дети. Его назначат директором нескольких школ. Из 52 лет трудового стажа 43 года он работал директором. В настоящее время Карнаух М.Ф. проживает на станции Саянской Рыбинского района Красноярского края. Наша школа поддерживает с ним связь. Его портрет хранится в школьном музее.

/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»