Муниципальное общеобразовательное учреждение
«Средняя общеобразовательная школа № 8
с углубленным изучением отдельных предметов
г. Назарово Красноярского края»
(история семьи в воспоминаниях бабушки Курневой Зои Николаевны)
Работу выполнила:
Курнева Валерия
Ученица 11 «Г» класса МОУ СОШ с углубленным изучением
отдельных предметов № 8»
Руководитель:
Приходкина Елена Яковлевна
Учитель истории МОУ «СОШ углубленным изучением
отдельных предметов №8»
г. Назарово
2009 г.
Эту работу я посвящаю истории своей семьи. Семья – это самое дорогое, что есть в жизни. Я считаю, что каждый человек обязан знать и бережно хранить историю своего рода. Как оказалось, история нашей семьи самым тесным образом связана с историей страны, особенно с такими трагическими страницами как коллективизация, Великая Отечественная война. Эти события круто повлияли на судьбу моей бабушки – Курневой (Даниловой) Зои Николаевны. Об этом я и хочу рассказать.
I. Вступление
II. Основная часть:
1. Усадьба
2. Помещица
3. Детские забавы
4. Дом
5. Крестьянский быт
6. Коллективизация
7. Школа
8. Оккупация
9. В Германии
III. Заключение
«С божьей помощью начну повествование о себе. Считаю, что право на высказывание, пусть небольшое, по сравнению с мудрецами, но заслужила…с чего начать?.. Пожалуй, лучше с того, что воскресает в памяти наиболее отчетливо - с младенческих, детских лет. Родилась я 12 апреля 1924 года в благочестивой семье Даниловых (Благочестивые – набожные, соблюдающие предписания церкви) села Озёра Рождественского сельского совета Тимского района Курской области»,- так начала свой рассказ о себе моя бабушка Курнева Зоя Николаевна (дневник, страница 1). Бабушка вспоминает, что раньше на месте села находилось озеро, на это указывают сохранившиеся окраины чаши, вокруг которой ровные степные места, оно и дало название поселению.
«Мы жили у края этой чаши. Усадьба наша начиналась с ровного места и сначала круто, а потом всё более полого спускалась вниз, где опять находилось ровное, с километр шириной, пространство, посредине которого протекала речушка - приток реки Сейм. Во время таяния снега всё пространство, вплоть до дворов, заполнялось водой, ведь напротив нашего бугра шел более крутой и тянулся с востока на юго-запад по течению речушки. Период таяния снега продолжался 9 дней: 3 дня вода в низину набиралась, стекая бурными звенящими потоками; 3 дня держалась на одном уровне и 3 дня убывала. Пробуждение жизни в природе сопровождалось радостным подъёмом насельников (так раньше называли жителей одного посёлка): взрослых и детей». Это и понятно, ведь для сельских жителей весна – не просто время года, это начало нового сезона полевых работ, от которых зависело будущее благополучие семьи. Память бабушки сохранила необычный для нас ритуал, сопровождавший приход весны в её родной деревне: все (от мала до велика) шли вечером к реке, где зажигали просмолённую ветошь, пучки соломы и на лёгких деревяшках спускали на воду. «Вся поверхность воды в поле зрения в движущихся огоньках доставляла нам радость, - вспоминает бабушка, светясь радостью, - Воздух, в то время, был чист, вода не загрязнена. Тепло наступало на природу быстро в наших краях. Всё оживало: птицы вили гнезда, свистели, тренькали, щебетали, а уж когда прилетали знаменитые на весь мир курские соловьи и оглашали своим пением окрестность- век бы слушал. В полях радостно пели жаворонки, было их в пору моего детства множество. В апреле месяце уже всё цвело и благоухало. На левом берегу речки были огороды, на правом - заливной луг с чудными цветами: венериным башмачком, шалфеем, ромашкой, колокольчиками, кашкой, донником, душистым горошком. С раннего утра и до позднего вечера проводила я на улице».
Особенной гордостью семьи считался сад, который находился совсем близко от усадьбы, между двух продольных бугров. На территории сада находился ручей, бурный после таяния снега и слабый в жаркую пору. Но если делалась запруда, вода была постоянно. Выход в сад был с западной стороны. Здесь было множество фруктовых деревьев, плодовых кустарников, а на опушке в обилии росла клубника.
Плоды продавали на рынке, раздавали желающим, заготавливали впрок на зиму: варили варенье, сушили для компотов, а «антоновку» замачивали. По словам бабушки, это было самое большое лакомство для детей, правда выдавалось оно не часто, только по праздникам. Но ждать праздники долго, поэтому проще было «заболеть», тогда на вопрос: «Что бы ты хотел поесть?», говорилось: «мочёных яблочек» и взрослые «сдавались».
На протяжении двадцати лет (по словам отца) семья предков арендовала сад бывшей помещицы Любови Корнеевны, фамилию которой бабушка не помнит, так как была маленькой, да и сельчане за глаза между собой чаще всего называли её «барыня», намекая на её прошлое. При этом она отмечает: «захудалого рода была, видно, барыня». Такой вывод был сделан на основании разговоров взрослых и собственных впечатлений от встреч с ней. «Это была миниатюрная женщина, тихая и робкая, но одетая в рубище (одежда из грубой ткани)… и босая, как и все в то время. При ней же находился и сын - Борис, подросток, болезненный, забитый, почти юродивый, без голоса, то есть всё время молчал на людях. Не было у неё ни кола, ни двора. Жила она в то время из милости у бывших своих слуг в очень маленькой избёнке. Бывший же барский дом был разрушен. Когда? Кем? Об этом никто из взрослых ни разу не обмолвился. От дома остался лишь фундамент из кирпича перед входом в сад да груды мусора, в которых мы находили черепки от фарфоровой посуды, игрушки в виде зверюшек из оглазуренной глины, головки куколок с дырочками у начала бюстов для прикрепления туловищ из тряпок», - вспоминает бабушка.
Скорее всего, вывод о «захудалости рода» был сделан сельчанами потому что «барыня» не смогла эмигрировать из страны после революции или как-то иначе устроить свою судьбу. Описание же их поведения: мать - «тихая», «робкая», сын – «забитый», «молчаливый», указывает на тяжесть переживания тех изменений, которые произошли с ними, тревожным ожиданием чего-то ещё более худшего, стремлением остаться незамеченными, быть как все.
Детские воспоминания очень ярки. Это разнообразные игры и занятия. «Постоянной подружкой была, двоюродная сестра Маня, с которой мы любили играть в куклы. Кукол делали сами из тряпок, химическим карандашом рисовали глаза, брови, нос и рот, вместо волос - головной убор. Куколки были без ног, но с руками.
Главное в игре - одеть куклу. В зависимости от одеяния кукла становилась то девочкой, то дамой, то старушкой, то невестой на выданье. И для невесты готовилось разнообразное приданное, а имя давалось настоящей невесты. «Справляли» свадьбу, наскоро «состряпав» из чурочки жениха. А весной, летом, осенью куклу – «по-боку, до зимы».
Из игрушек была ещё пышка, сделанная из вывяленной коровьей шерсти, в неё играли во дворе, как в мяч, резиновый же был у меня только один раз, и считался счастьем для обладателя.
Летом, сидя кружком на траве, на голом пятачке земли, утоптанном прежде, разбрасывали камешки: гальку в количестве четырёх штук, а один камешек подбрасывали вверх. За время, пока он в воздухе, нужно было схватить левой рукой сначала один камешек, не затронув других, потом все остальные. Игрок, заронивший камень или не так подхвативший его, уступал место другому.
Из подвижных игр любили играть в лапту, салочки, «третий лишний», «кошки – мышки» и другие.
Вечерами любили рассматривать иллюстрации в «Ниве» (иллюстрированный еженедельный журнал „для семейного чтения”, издававшийся с 1870 до 1918 в Петербурге. Одно из самых распространенных в дореволюционной России периодических изданий), где репродукций с картин передвижников было предостаточно.
Очень часто отец читал вслух стихотворения, предлагая слушателям определить, кто автор. Даже наша неграмотная мама узнавала по стилю классиков, а, возможно, и по содержанию. Слышалось: Некрасов, Фет, Тютчев (А.С. Пушкина узнавали всегда и все), А.К. Толстой и другие.
Вспоминается также и то, чем занимались взрослые. Вечерами женщины пряли из овечьей шерсти, изо льна, конопли. Мужчины из пеньковых ниток (из женских растений) свивали верёвки. Из тонких верёвок делали верхнюю часть обуви, так называемые чуни, а подошву вязали из толстой веревки, которую затем подбивали».
Если сравнивать те игры с современными, то хочется отметить следующее: некоторые из них остались в прошлом, как, например, лапта, другие дожили до сегодняшнего дня. Это салки, «кошки-мышки»… До сих пор все девчонки любят играть в куклы, только современным детям нет необходимости изготавливать их самим. Игрушки можно просто купить, раньше же достаток не позволял это сделать, потому нашим бабушкам приходилось играть самодельными.
Дом, где жила бабушка, представлял собой огромную избу с русской печью, на которой могло сразу расположиться 4-5 человек. От печи шла лавка, державшаяся на столбах, врытых в землю (пол в избе был земляной), она продолжалась по всему прямоугольнику вплоть до двери. От двери до угла стены лавка называлась коником. Это ящик, крышка которого была той же лавкой, но более широкой. В коник ссыпалась мука. От печи до противоположной стены шел полок, на нём спали, подстелив солому, которую накрывали попоною. Утром этой соломой топили печь, в крестьянском хозяйстве всё было рационально продуманно.
Изба, в которой была печь, называлась черной, в ней находились в будни. Зимой в избу брали ягнят, телят и другую живность. Кроме неё была горница, а между избой и горницей - сени.
В горнице был мощёный досками пол, печь- голландка выложена была бронзовыми колпачками. В углу стоял шкаф из красного дерева со стеклянными дверцами. В нём хранилась лучшая посуда, а также книги и подшивки журналов. У западной - глухой стены - кровать широкая с пружинным матрацем, да еще с периной и множеством пуховых подушек. Стену украшал красивый ковёр. Кровать отделялась от большей части горницы красивым газовым пологом с рисунками. Посредине стоял круглый раздвижной стол с венскими стульями вокруг. Над столом на красивой цепи подвешена была лампа с круглым фитилем, называлась «буржуйка». В северо- восточном углу сверху донизу располагался иконостас. Несколько икон - в дорогом убранстве, перед ними на цепочке была подвешена лампада. В простенке между окнами стояла ножная швейная машинка «Зингер», по левую сторону от входа, у северной глухой стены - диван вычурной формы. Имелся даже граммофон. Граммофонов на всё большое село было всего три. Швейная машинка, да граммофон считались принадлежностью «богатого» дома. Вот такие были «кулаки».
Двор был замкнутый, с огромными воротами. Во дворе находились амбары для хранения одежды, зерна, муки, круп и прочего; каретник; коровник, конюшня, овчарня, птичник, погреб. А всю северную часть двора занимала огромная рига, где молотили зимой цепами просо, гречиху, горох, чечевицу, рожь, пшеницу, хотя большая часть ржи и пшеницы обмолачивалась конной молотилкой.
Из сельскохозяйственного инвентаря были пароконные плуги, сеялка, веялка, культиватор борозды.
Судя по описанию дома и его убранству, семья бабушки была зажиточной. На это указывает добротный сельскохозяйственный инвентарь, необходимый для полевых работ, но и швейная машинка известной фирмы и, конечно, граммофон, что было большой редкостью в те времена не только для села, но и для города.
Бабушка рассказала, какие порядки существовали в её семье, какие блюда готовились в праздники.
Вставали рано, мама начинала хлопоты по дому: топила печь, готовила обед. Отец занимался скотом: кормил, поил, чистил стойла. Затем наступало время трапезы. Умывались, поливая из ковшика на руки над лоханью, после чего садились за стол. Каждый занимал своё место, во главе, садился старший из мужчин, это был дядя Михаил Васильевич. Но, перед тем как сесть, все, стоя на своём месте, молились на икону Николая Чудотворца, висевшую в красном углу. Молитву читал вслух кто-нибудь один, а остальные тихо повторяли её. Помолившись, чинно усаживались.
В праздники первым блюдом всегда был квас (ныне это окрошка). Начинка зависела от того, какое время - пост или нет. В пост вместо мяса закладывалась рыба. Все ели из одной большой миски деревянными ложками; под ложку, чтоб не накапало на скатерть, подкладывали кусок хлеба левой рукой. По сигналу - стук о край миски - разрешалось вытащить кусочек мяса или рыбы. Если кто-то захватывал два кусочка, то один сбрасывал назад в миску. На второе бывали жирные щи или суп, потом -жаркое из мяса, какой-нибудь птицы: курицы, утки, гуся или индейки. Бывала лапша молочная или с маслом, драчёна (толчёная картошка со сливками, яйцами, запеченная в печке), холодец, кисели разные. В середине дня, часа в 3-4, пили чай из самовара медного, пузатого, с изображёнными на его поверхности медалями. У каждого - своя чашка с блюдцем, заварка из трав и купленного чая в разных чайничках, а к чаю чего только нет: мед, конфеты разные, сахар песок и рафинад колотый, пряники покупные. Готовили и собственное «печево»: пироги с разной начинкой, булочки, творожники, пресные лепёшки, коржики. Тесто делали из муки, полученной из сухих груш, вишни, слив.
В рядовые же дни утром на завтрак бывал то кулеш печенный, то картошка в мундирах с квасом, огурцами, капустой. А обед всегда состоял из 2-3 блюд. Часто парили в русской печи брюкву, она получалась по цвету темно-бордовой и очень вкусной. Без кваса не обходилось ни одного дня. Хлебы пекли в виде караваев большой величины из ржаной муки грубого помола. Бабушка до сих пор вспоминает, как хорош был ломоть хлеба с растительным, подсолнечным или конопляным маслом, «а если ещё с солью, то и того лучше». Часто пекли блины из гречневой муки, а из пшеничной с добавлением толчёного пшена - блинчики. В масленицу они господствовали на столе. Блины смазывали гусиным пером растительным или коровьим маслом, по желанию посыпали сахаром. Иногда гречневые блины макали в полученную из топлёного конопляного семени и заваренного кипятком массу, «очень вкусную».
Часто пекли пирожки, которые начинялись горохом, капустой, морковью, яблоками, сливами, вишнями, творогом, мясом… «Вот было съестное время», - заключает бабушка.
Наступил 1929г. Партия взяла курс на ускоренную индустриализацию. Одновременно на селе проводилась коллективизация. Ни одна крестьянская семья не осталась в стороне от этого чудовищного эксперимента: одни вступали в колхозы, другие были раскулачены. Первый удар судьба нанесла семье Даниловых именно тогда. Семья, имевшая крепкое хозяйство, подверглась раскулачиванию. В колхоз было свезено со двора абсолютно все из живности: много овец, 10-12 голов крупного рогатого скота, 4 лошади и жеребец. Под метлу (т.е. до основания) было выметено зерно из амбаров, взяты предметы первой необходимости из одежды и обуви: тулупы, полушубки, валенки, сапоги, женская верхняя одежда, холсты, клубки пряжи, шерсть овечья, ткани, шали.
Из построек оставлена черная изба, два стареньких амбара, каретник, который продувался ветром насквозь. «Кроме того, в период НЭПа выстроили дядя Михаил и отец мельницу паровую, солидное здание из дубового бруса с железной крышей, с кирпичной кочегаркой для машины паровой, которая питалась бы антрацитом. Но в действии не была мельница ни одного мгновения. Наше хозяйство было признано кулацким, хотя работников в хозяйстве не держали. Всё было изъято, в том числе и мельничное сооружение. А как бы оно пригодилось! В селе были только две ветряные, да в 6 километрах, в Хону,- водяная мельница». Дядю бабушки, Михаила Васильевича, который был на 17 лет старше её отца и являлся главой хозяйства, как кулака, сослали на строительство Беломорканала, где он и умер – сердце не выдержало.
Несмотря на возраст: 5-6 лет, девочка испытала страх, который не удаётся забыть до сих пор: «Когда наше подворье обчищали, было жутко: животные сопротивлялись: визг свиней, блеяние овец, рев коров и телят, ржание лошадей, разноголосица от всполошенного птичьего царства (птицу тоже забрали). Эти воспоминания всю жизнь преследовали меня».
«Чтобы выжить, отец стал заниматься на дому жестяными поделками: соорудил верстак, приобрел тиски, ножницы для резки жести, молотки, стамески и прочее и начал изготовлять ведра, тазы, ремонтировать швейные машинки, часы, а потом и велосипеды, хотя их было очень мало. Рассчитывались за это люди натурой: кто молоком, кто яйцами. Но вот родственники дали нам телочку. Однако, у нас её опять изъяли, так как отец в это время работал в Харькове на строительстве тракторного завода, а не в колхозе, а мама была тяжело больна после рождения ребенка, и не смогла отработать в колхозе 300 трудодней, что считалось минимумом.
Отца чуть не забрали, как врага народа, т.к. работал он в Харькове по справке «бедняк», когда же был сделан запрос в сельсовет, то оттуда сообщили, что он из кулацкой семьи, у которого брат, как враг колхозного строя, сослан, другой брат - Афанасий Васильевич - белогвардеец, офицер, находится за границей в Стамбуле, ещё один брат - Павел Васильевич - полевой врач, тоже бывший офицер (умер от тифа), сестра - Мария Васильевна - раскулачена и выслана с мужем и старшим сыном в Среднеазиатские пески. Судьба их печальна: тетя умерла в дороге от разрыва сердца, а её сын Иван умер от непосильного труда на строительстве Турксиба в возрасте 22 лет. Отец чудом избежал расправы. Как специалиста по сельскохозяйственным машинам его оставили. Он занимался ремонтом тракторов, автомобилей, учил вождению машин и заочно учился на инженера - механика в Ростовском сельхозинституте. Диплом должен был защищать в 1941 году, но 3 сентября был призван в действующую армию. С фронта отец не вернулся, погиб через несколько дней после призыва.
С большим почитанием бабушка вспоминает своего отца. Николай Васильевич в юности закончил Курское художественно-графическое училище, в годы учебы пристрастился к технике, рассказывал односельчанам иногда про мастерские Уфимцева, где бывал часто. Он был по настоящему одаренным человеком: рисовал, даже писал стихи, был мастером на все руки. Бабушка вспоминает, как он сконструировал радиоприемник с наушниками, сделал арифмометр, чем особенно гордился. Читал всегда, даже во время обеда, «за что доставалось ему от мамы. С книгой и засыпал». В доме была приличная библиотека, в основном - русские классики.
Ещё одно событие вспоминает бабушка этого периода: «когда прошла коллективизация, появился вдруг тракторишка с железными колёсами, без кабины. Да… смешной случай тогда вышел. Все, стар и мал, сбежались на это чудо смотреть: без лошади, а едет, «антихрист его побери». «Антихрист» (так назвали его старики) пришел из Америки. Старики и старухи тогда запричитали, что этот «антихрист» сведёт со двора и лошадь, и корову».
Период коллективизации является трагической страницей в истории нашей страны. Сколько горя принесла она крестьянам! Не удалось избежать горькой участи и моей семье: трое безвременно погибших, разоренное хозяйство, позорное клеймо «врагов колхозного строя». Это тем более обидно, что семья никогда не принадлежала к кулакам, даже никогда не имела батраков, а всего чего добилась было результатом добросовестного труда.
«Но самые волнительные и интересные годы для меня были школьные. С 1932 по 1939 годы я училась в Рождественской семилетке».
В первый класс бабушка пошла в восьмилетнем возрасте. Школа- семилетка располагалась в центре селения, в 5 верстах от дома. (Верста́ — русская единица измерения расстояния, равная 1 066,781 метров)
Первое сентября запомнилось ей на всю жизнь. «Встала раньше всех, тщательно вымылась, причесалась, нарядилась в новое светлое ситцевое платьице. В сумке из холстины было заранее все уложено: две тетради, альбом для рисования, карандаш простой и цветные карандаши. На второй завтрак в мешочек мама положила пару яблок, коржик. На ногах - ходоки- самодельная обувь: верх - матерчатый, низ - веревочный. Пошли вдвоем с соседкой Леной».
Школа деревянная, на кирпичном фундаменте, под красной железной четырехскатной крышей, построена ещё земцами. Здесь же находилась квартира директора.
Парты располагались в четыре ряда. Доска чёрная на ножках, вращалась снизу вверх.
Хорошо помнит бабушка и свою первую учительницу: «Это была высокая старушка с совершенно белой шевелюрой, на ней костюмчик летний в классическую мелкую клеточку. Звали её Зоя Николаевна, как меня». В классе было 43 человека. Урок начинался с переклички, затем проверялось умение считать до десяти и наоборот. И вот здесь произошёл курьёзный случай. Девочка без ошибок досчитала до 100, а отсчитать от 10 до 0 не смогла, т. к. не поняла, что означает слово «наоборот». Вызвался считать второгодник. «Вот видишь, он знает, а ты - нет, не ожидала. Я учила твоего отца, твоих родственников- все они были отличниками. А ты меня разочаровала»- сказала учительница. «На что я ответила: «Я умею отсчитывать по единице от 10 до 0, а «наоборот» - можно только перевернуть что-нибудь наоборот». Учительница слегка покраснела: «Ах, так, ты сходу учить меня стала?!-, но, засмеявшись, продолжила - узнаю породу Даниловых. Быть и тебе отличницей». Так и было, девочка училась только на «отлично».
Похвальную грамоту за 7 класс бабушка хранит до сих пор, она прошла с ней всю войну. Ей удалось сохранить её даже в Германии, куда бабушка была угнана на работы. При обысках она прятала мешочек с грамотой в рот. Для неё она была по-настоящему реликвией, т. к. Похвальная грамота давала право на поступление в среднее учебное заведение со специальным уклоном без экзаменов. В 1939г бабушка стала учащейся Тимского педагогического училища. Но доучиться не успела, началась война.
В этой части рассказа для меня совершенно новым было то, что учиться начинали в 8 лет, а не в 7 как сейчас. К тому же в школах давалось семилетнее образование. Это можно объяснить тем, что страна нуждалась в квалифицированных специалистах как можно скорее. В настоящее время для нас обязательным является одиннадцатилетнее образование.
Первая встреча с завоевателями состоялась в декабре 1941г. Стояли лютые морозы, доходило до - 40°. Немцы, предполагавшие захватить страну до холодов, одеты были легко, поэтому закутывались в бабьи тёплые платки, а на сапоги наматывали всё стяжёное, теплое, а потому были как завоеватели «комично жалки».
«В самом начале враг облюбовал наше село для зимовки, так как глубокая впадина скрывала некоторые дворики от обстрела «катюш». Наши войска стояли примерно в трёх километрах от позиций немцев. Таким образом село оказалось на пересечении двух огней.
Это было очень страшно: над головами пролетал смерч из свиста и огня.
В такие минуты мама умоляла детей не выглядывать в окна, а сидеть у печи смирно, «кучно», чтобы погибнуть всем сразу. «В первую ночь оккупации у мамы родился мальчик, от переживаний её слегка парализовало: не могла сесть, взять в руки ложку. Лежала она на печи, а отсюда и просьба сесть у печки». Все заботы о семье и хозяйстве легли на бабушку. Нужно было истопить печь, принести воды, напоить животных. А перестрелка была ежедневно.
В избе Даниловых собирались обитатели из трёх соседних дворов, т.к. «у нас немцы не стали останавливаться, может быть потому, что младенец постоянно кричал». Вскоре немцы решили нас эвакуировать. Заходили с автоматами и командовали: «Матка, раус нах Беседино». Начали с Собачёвки, которая находилась недалеко от нас. На предложение завоевателей быстренько собраться старушка из первой избы закричала: «Паны, лучше убейте нас всех, куда нам в белый свет идти, зимой, без ничего». Немец вышел и поджег избу. Обитатели выскочили в чем были. В следующей избе уже не прекословили. Всех «собачёвских» под конвоем солдат погнали в сторону д. Паханок, расположенную в 3-х км от Озёр. Заметив передвижение толпы, при которой немцы с автоматами, наши войска начали обстрел. Были убитые, раненые. Бабушку выселяли через неделю. Она вспоминает, как маму на руках вынесли и положили в сани с малышом, рядом примостилась сестра Саша, 11-ти летняя девочка, бабушка с братом шла за ними. Вывозили вечером, в темноте. Из Паханок, в ту же ночь на грузовике отправили в Беседино. Предупредили: не кричать, не плакать, слушать команду сопровождающих и исполнять. В машине было тесно, не пошевельнуться. Маму посадили спиной к кабинке, ребёнка, закутанного, как куль с тряпками, немец, «выхватив у меня из рук, бросил в машину. Ребенок не пискнул, а может и пискнул – не слышно было». Я оказалась на краешке борта, меня держали за ноги. Вот и Беседино, расположенное километрах в 15 от Курска.
Мы оказались в длинном деревянном здании бывшей школы. До нас здесь побывали наши односельчане: солома была перемята, две буржуйки уже топились. В углу отчаянно стонал человек. Устроив маму, пошла узнать, кто же это и что с ним. Оказалось, что это - молодая красивая женщина, потерявшая ногу во время обстрела. Она отчаянно молила: «Убейте меня, нет сил терпеть адские муки…». Было жалко её до безумия. Но чем мы ей могли помочь?
Утром нас распределили. Мы попали в деревню Кутепово. Жители этой деревни были очень злобны по отношению к нам, даже к печи подпускали нас только под угрозой пожаловаться старосте.
Именно из этой деревни молодая девушка была угнана весной 1942г в Германию. Как это случилось? Об этом в следующем рассказе.
Зоя получила разрешение побывать в городе Курске, где проживала её тётя. Но была выловлена по дороге и с группой в 23 человека была доставлена на железнодорожные пути, где уже были граждане из Курска, которых должны были «СС» доставить в Рейх. «Мысль была одна: покончить самоубийством, но и это не так просто было осуществить (дневник, страница 23)»,- вспоминает бабушка. Их погрузили в товарные вагоны, долго везли куда-то. Затем был пересыльный пункт - лагерь для военнопленных, который состоял из нескольких жутких кирпичных сараев в щелях, с нарами, покрытыми грязной соломой, кишащей клопами. Кормили плохо: поварешка месива (заваренные отруби) без хлеба и кипяток - все это раз в день.
Когда настал день отправки к рабочим местам, всех выстроили и спросили:
-Кто умеет доить коров, шаг вперёд!
Моя бабушка и ещё одна девушка - Тася Мусьялова, по совету пленного поляка, который поговорил с ними через колючую проволоку, хотя и не умели доить коров, выступили вперёд. Их привезли в г. Бланкенбург в Гарце, откуда они попали к однофамильцам старикам Кебельс. Год жила и работала бабушка у Фердинанда и Елизабет Кебельс в деревне Бернеке, стариков под 80 лет, бездетных. Горы были рядом, места - сказочно красивые, режим -беспощадно суровый. Приходилось в 5:00 вставать, доить коров, а в 7:00 уже нужно было быть в поле, где она трудилась в паре со старушкой Штиль, русской немкой, которая в 1930 году с семьёй переехала в Германию.
После года тяжёлых работ начались сердечные приступы. «Помню, когда под Сталинградом были фрицы побиты, жить стало трудно, ни минуты свободного времени не было. Работали с 5:00 до 8:30 вечера, а в 9:00 - отбой. Мы не имели права ходить по деревне. В противном случае члены «Гитлерюгенда» хватали и запирали в каменный мешок».
Летом 1943г хозяин отвез меня, так как больная им была не нужна, в г. Бланкенбург. Но до того он решил отвезти меня к врачу, на рентген. Заключение врача было сурово: «Проживёт максимум до 24 лет, но умереть может в любой момент». Услышав это, хозяин сдал девушку на биржу, откуда она попала к фрау Боргердт Эрне. Новая хозяйка была в трауре, её единственный сын погиб под Сталинградом в феврале 1943. И, видимо, из чувства мести она решила превратить жизнь хотя бы одного русского человека в сущие страдания. Деревня, где жила Эрна, называлась Гаймбург и находилась у подножья Альп.
Одежда к тому времени вся износилась. Когда же бабушку повезли за одеждой, то она от неё отказалась, так как это была одежда умерших, убитых, сожженных в печах людей. Тогда Эрна позвала сестру - монашку, она перешила старую одежду, для новой работницы.
«Жила я в комнате на 2-ом этаже, пол там был каменный, деревянная кровать с периной, так как в доме было холодно (у немцев не отапливаются дома). Вечером на пол стелила свою одежду, чтобы не наступать на холодный пол. Бельё менялось через 15 дней, во всём доме стояла идеальная чистота. Меня заставили ухаживать за коровами. Было 4 коровы-буйволицы, на которых хозяин даже пахал, я ухаживала за ними: убирала и стелила подстилки, закладывала корм (коровы у немцев были на стойловом содержании круглый год), доила их». Помимо этого приходилось убирать 2-х этажный дом, наводить чистоту. Но главная работа была в поле (с февраля по октябрь). У хозяев были посадки малины, которая шла на продажу. В первых числах января «я разбрасывала навоз под овощные и зерновые посевы, потом полола (не только овощи, но и злаки), возила зерно на мельницу».
Кормили скудно – месивом из неочищенного картофеля, которое готовилось на корм свиньям. Однако, по мере приближения фронта, рацион существенно изменился. Кормить стали 5 раз в день, конечно не так как дома (порции были мизерными), но всё же значительно лучше:
1) завтрак в 7:00 (после дойки коров): маленький кусочек черного хлеба, сверху едва смазанный повидлом или вареньем, кофе (искусственный), но забеленный молоком.
2) В поле получала сдвоенный бутерброд, со сливочным маслом, но чаще смальцем (свиной жир) и тонким пластиком кровяной колбасы и 0,5 литра кофе без молока.
3) Обед: супы овощные: с морковью и картофелем, или картофеле - фасолевый, или картофеле- брокколиевый, или гороховый, без хлеба; либо картофель и глазунья из двух яиц. Мясо давалось один раз в неделю. В выходные иногда давали пирог.
4) Бутерброд, намазанный жиром. Кофе.
5) Ужин: чай, забеленный молоком, или суп.
Здесь бабушка прожила полтора года до освобождения. Освободили её американцы. 11 апреля 1945года началась бомбежка горы, так как там был завод по изготовлению самолетов. В тот же день хозяева дали ей рюкзак и повели в лес. 12 апреля было затишье, как выяснилось позже, в тот день умер Рузвельт (президент США). По истечению суток начался страшный обстрел, «мне на ноги упал осколок, я побежала, но вскоре упала от волны и плохо слышала». Когда вернулась в деревню, услышала страшный рёв животных. Девушка подоила коров. Затем прошла в дом, и уже не боясь наказания, отрезала кусочек колбасы, попила чаю. Потом услышала разрывы и вышла посмотреть. Затем наступила тишина. Продолжалась она один день. 14 апреля в дом вошли трое, как оказалось американцы. Один говорил по- русски и разузнал о хозяевах. Когда Эрну и других немцев нашли и привели, американец спросил у Зои, что с ней сделать. «Сначала я хотела подвесить ее за ноги на грушевое дерево и, раскачивая её головой вниз над колодцем, спрашивать: « Ну что, Эрна, нравится тебе качаться?!». Идея эта пришла ко мне однажды, когда сытно пообедав жирной уткой, моя хозяйка, проходя мимо, спросила: «Что, Софи ( так она меня называла), понравилась тебе утка?!». Но в тот момент мне вдруг стало жаль Эрну, и я лишь велела ей просить у меня и у всего русского народа прощения за издевательства. Долго она не хотела этого делать, но американец обещал расправиться с ней и Эрне пришлось извиниться» (дневник, страница 29).
После этого американцы забрали девушку и отвели в горы, где уже находились освобожденные русские и поляки. Оттуда бабушку, как и многих других несчастных, передали советским войскам, а позже доставили домой.
Путь на Родину оказался долгим – почти год она добиралась до родного села. Ей удалось сохранить свой паспорт, поэтому по возвращении её не подвергли гонениям.
Она с отличием окончила педагогическое училище и стала учителем начальных классов. 45 лет проработала она в школе. Зоя Николаевна - ветеран труда, мать семерых детей. Награждена Орденом «Материнской Славы II степени».
В настоящее время проживает в городе Назарово Красноярского края.
В заключении хотелось бы сказать, что я очень горжусь своей бабушкой, она с честью преодолела все испытания, выпавшие на её долю. Она не совершила подвигов, но таких простых людей миллионы и на них держится страна.
В основе работы лежат устные воспоминания и дневниковые записи моей бабушки Курневой (Даниловой)Зои Николаевны.
/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»