Автор: Мальков Юрий
Муниципальное образовательное учреждение
Ширинская основная общеобразовательная школа № 17
Руководители:
Гольцер Татьяна Васильевна, учитель истории
Деряжная Алла Владимировна, учитель географии.
с. Шира 2010 г.
В работе представлены рассказы о жизни детей военного времени: голод, холод, нужда, оккупация, потеря близких, встреча « лицом-к-лицу» с фашистскими захватчиками, зверства бандеровцев, непосильный физический труд, недетская ответственность за судьбу своих близких. Искалеченные войной судьбы и умение оставаться человеком в любой жизненной ситуации.
Страшный ежеминутный не прекращающийся даже во сне голод; пронизывающий все тело до костей холод, кровавые струпья на голове от вшей и нищета, нищета, нищета…
Так вспоминала свое детство Надя, Сепита Надежда Кирилловна, 1936 года рождения, а числа - ? Да кто ж точно помнит это число, где-то весной, в конце апреля. Так и записали - 24 апреля. Надя была первым ребенком выжившим «на свете божий» в семье Кирилла Федоровича и Варвары Трофимовны Сепитых, жителей села Супротивна Балка, Ново-Сантарского района Полтавской области. До нее родилось 7 детей и умерли в младенчестве: от болезней, голода в страшном 1933 году. Едва просматриваются маленькие холмики в десятке метров от дома среди вишневого сада. Это и есть детские могилки. Кто был на Украине, тот видел почти возле каждой хатки могилы. Это в голодном 1933 году, когда у людей не было сил даже двигаться, хоронили возле домов, путь на кладбище был непреодолимым. Так продолжалось в войну, затем опять в голодном сорок седьмом (1947), и только после 50-х запретили хоронить вне кладбища.
Первые смутные воспоминания детства – похороны мамы. Надя родилась в 1936 году, В 1938 родился братик Миша, ему было 10 месяцев, когда весной 1939 года умерла мама. Хоронили ее вместе с прежде временно родившимся ребеночком (как много тогда рожали женщины). Надя ничего не помнила, но помнит, что очень сильно плакала. Ей так хотелось взять яркий, красивый платок, в который был, завернут мертвый ребенок. Как странно избирательна детская память. Многие подробности забылись, стерлись с памяти лица, а этот яркий платок помнится, так как будто все было вчера.
Отец остался один с трехлетней Надей и 10- месячным Мишей на руках. Судьба маленьких детей никого не волновала, Кирилл Федорович должен был от зари до зари работать в колхозе. Присматривать за детьми из соседней деревни отправили дальнюю родственницу семилетнюю Параску. Маленькая нянька одевала Надю и отправлялась на весь день гулять по деревне, а 10- месячного Мишу привязывала за ножку стола, чтобы далеко не уполз. Эту жуткую картину, маленького мальчика, голого, всего перемазанного детским зеленым поносом застала сестра Кирилла Анна Федоровна, учительствовавшая в соседнем районе. Анна поставила перед братом вопрос ребром – ради спасения детей немедленно жениться. В соседней деревне нашли девушку – перестарка (так называли девушек, которых вовремя не взяли замуж) Александру. Так и стала Александра матерью детям на многие годы. У Кирилла Федоровича было 2 брата и 2 сестры, у покойной Варвары Трофимовны было 3 сестры, все имели свои семьи, детей. Поражает то, что никто к себе не взял детей, все боялись лишних голодных ртов и только так и оставшаяся всю жизнь одинокой, Анна спасала от голода многочисленных племянников. (Можем ли мы осуждать их? Наверное, нет. Это их жизнь. Плохого ведь они ничего не делали…).
Рядом жил другой брат Иван Федорович с молодой женой, 17 летней Марусей и годовалой дочкой Нелей. С ними же жили и родители: дед Федор и бабушка Катря (Екатерина). Они чем могли, помогали детям. И хоть тяжело жилось, как-то умудрились перед самой войной построить новый дом, из глины, под соломенной крышей.
Кирилл с Александрой наладили быт мало-мальски, ждали своего ребенка, когда грянула война. Всех троих сыновей Федора Арсентьевича: Кирилла, Ивана, Александра и зятя мобилизовали на фронт, впервые дни войны бросили на оборону Днепра. Оставшийся в живых Иван, прошедший всю войну до конца, вспоминал: новобранцы из степных районов Украины винтовки первый раз в руках держали, если они еще и были. Бросили их на оборону Днепра, плавать почти никто не умел. Снаряд попал прямо в гущу солдат, кишки висели на деревьях. Сколько потом после артобстрела Иван ни искал Кирилла, так и не нашел, ни среди живых, ни среди мертвых. Семья получила похоронку: пропал без вести. Это был страшный приговор: не погиб, не пал смертью храбрых, а пропал без вести, как будто за линию фронта на танцы пошел. Долго еще после войны всех делили на героически погибших и подозрительно пропавших без вести.
(Надя на руках у мамы. Единственная сохранившаяся фотография)
Лена родилась в августе 1941 года, Кирилл так и не узнал о рождении дочери. А потом было два года оккупации. К счастью, деревня находилась в 25 км от райцентра и в дали от основных дорог, поэтому немецкие войска в деревне не стояли и через нее не проезжали. А вот отступали жестоко. Слух прошел, что при отступлении враг все сжигает на своем пути и всех расстреливает. Пушечная канонада в степи слышна далеко, чтобы как-то сохранить корову-кормилицу с теленком в августе 1943 года Анна Федоровна угнала скот подальше от деревни, с собой взяла на то время уже 7 летнюю Надю, да со своими коровами к ним присоединилась 17 летняя соседская девушка Дуня.
Прятались по укромным местам в лесополосе, в балке. Так же и ночевали. Надя вспоминала потом, как тепло было спать рядом с большой коровой, как согревало ее дыхание. Анна доила корову и отправляла маленькую племянницу в деревню с молоком, там ее ждали бабушка Катря, дедушка Федор, мама Саня, 5 летний Миша, 2 летняя Лена и из семьи дяди Ивана, воевавшего на фронте, тетя Маруся, 5 летняя Неля и 2 летний Коля. В это утро Надя, как всегда отправилась в деревню. Будучи взрослой, она всегда плакала, когда пели песню:
«Стэпом, стэпом розгулысь гарматы
(степью, степью разгрохотались пушки)
Стэпом, стэпом гомин наростав
(степью, степью грохот надвигался)
Стэпом, стэпом падають солдаты,
А кругом в дыму село»
Села не было видно, над ним стоял сплошной дым. Маленькая девочка, ничего не понимая, в дыму пробиралась к своему дому и зашла в сплошном дыму в дом. Глаза болели от дыма, дышать было тяжело, и девочка сильно заплакала.
Дальше рассказ дополняет тетка Мария. Немцы появились утром, разделились на несколько групп и стали поджигать дома. Занятие было простое, соломенные крыши горели легко, на дворе стоял жаркий август. Подъехали к новенькому дому Сепитых, дед Федор залез на крышу и стал сбрасывать на землю горящие пучки соломы. Немец подожжет солому, дед ее сбросит, подожжет с другой стороны, дед по крыше перелезет и опять сбрасывает горящие пучки. Так они и соревновались: немец поджигает, дед сбрасывает, а остальные немцы стояли и гоготали. Поджигателю это надоело, и он направил на деда автомат. А в этот момент невестка Мария бросилась перед ним на колени, стала целовать руки и умолять не стрелять, бабушка стала кричать на деда, чтобы он слез с крыши, лишь бы остаться живым. Под хохот немцев дед слез, и дом заполыхал во всю мощь. В этот момент сквозь шум, крик, слезы и немецкий хохот услышали из горящего дома плач Нади. Со словами «киндер, киндер» (ребенок, ребенок) один из поджигателей бросился в горящий дом и вынес маленькую Надю. Вот уж поистине, неисповедимы пути Господни.
Дом сгорел. Немцы уехали, Надя ушла за село к коровам. На следующий день взрывы стали раздаваться совсем рядом. На горе появились немецкие танки и поехали прямо в балку, где прятались Анна, маленькая Надя и соседняя девушка Дуня. Вот-вот танки будут рядом и подомнут всех своими пожирающими гусеницами. В этот момент появились танки с красными звездочками и танки с крестами резко повернули в другую сторону. Надя вспомнила: один из танков со звездочкой подъехал к нам, оттуда вылез солдат, обнял и поцеловал Анну, улыбнулся и сказал, что Советская Армия их освободила. Танк поехал дальше, по степи шел бой, а обезумевшие от счастья пастушки погнали коров домой. Рвались снаряды, жужжали пули, горела степь, а 7 летняя девочка гнала коров. Коровы одурели от грохота и рвались к посевам высокой, спелой кукурузы, а маленькая Надя металась между коров, кричала на них, безуспешно пытаясь отогнать от кукурузы (ее ведь будут ругать за то, что не углядела за коровами и потравила кукурузу, так рассуждала маленькая пастушка). И тут среди высоких зарослей она увидела бойца с окровавленной головой, он слабым голосом позвал девочку и сказал: «Не трогай коров, пускай пасутся». На этот раз беда прошла стороной, а соседку Дуню в этот день убило шальной пулей.
Дом сгорел, в преддверии зимы под жилье приспособили сарай, кое-как сложили печь. После освобождения в деревне налаживалась жизнь, восстановили колхоз. Как он назывался, Надя не помнит, все названия были однотипными и состояли из комбинаций нескольких слов: коммунизм, путь, звезда, знамя, Ленин. Были два колхоза «Знамя коммунизма» и «Путь Ильича», их объединили и дали новое имя: пол названия от первого и пол от второго «Знамя Ильича», хотя с таким же успехом могло получиться и «Путь к коммунизму». Появилось страшное слово «контрактация», по крайней мере, так его произносили все в деревне: это когда на каждый двор накладывалась обязанность сдать государству определенное количество яиц, литров молока, килограммов мяса и денег. Не зависело от того, есть ли куры, корова, поросенок. За невыполнение грозило тюремное заключение. Дополнительно нужно было сдать свиную шкуру, если есть поросенок. Надя помнила случай, когда тайно держали поросенка и резали его в доме, чтобы никто из соседей не услышал визга и не донес и все из-за шкуры, потому что даже свиная шкура была лакомством. Голод донимал постоянно, мама работала в колхозе, в отличие от других женщин, которые с поля несли картошинку, свеколку, пряча ее среди одежды, Саня ничего не несла, она очень боялась, что бригадир при обыске обнаружит и ее пасадят. А с кем же останутся дети? Она старалась жить тихо, незаметно, боясь высовываться. Однажды маленькая Лена опухла от голода и стала бредить, мама с утра до ночи была в колхозе, не достигшая 10 лет, но старшая среди детей Надя пошла к председателю колхоза и стала просить еду для сестры. Председатель распорядился выделить немного муки и это спасло девочку. Поскольку Лена и Коля родились перед самой оккупацией, свидетельство о рождении им выписывали уже после освобождения. Секретарь сельсовета взяла на себя смелость и записала детей не 1941г., а 1942 года рождения, чтобы они на 1 год дольше получали детский паек, как малыши. Потом, будучи взрослыми, Лена и Коля смеялись, что за этот детский паек они отработали лишний год, т.к. на год позже вышли на пенсию. Вскоре председатель колхоза принял решение: выделить детям - круглым сиротам, у которых нет матери или отца, продуктовые пайки. Эти пайки чуть-чуть поддержали детей. Но сколько пришлось из-за них перетерпеть. Вдовы, потерявшие на войне мужей, имевшие детей с завистью говорили Сане: прикрываешься сиротами. В школе детей обидно дразнили. «Сирота, сирота, без пупа и живота». Одежды почти никакой не было, да и мало-мальски необходимого не было, ведь все сгорело. Надя в школу ходила по осени, до этого момента, когда лужи покрывались льдом, пока босые ноги терпели холод, больно ранились кусками подмерзшего льда. Зимой в школу не ходила, обвязавшись кое-каким тряпьем, с братом Мишей ходила по полям, собирая стебли подсолнухов, прелую солому, чтобы протопить печку (мама с утра до ночи в колхозе). Часто ложились спать голодными. Спали на печке, которая с вечера была чуть теплая, а к утру волосы примерзали к лежанке. Сильно донимали вши, каждый вечер при свете фитилька вычесывали густым гребешком из головы, не помогала и стрижка наголо. Вши разъедали кожу. Развелось много мышей. Однажды ночью голодная мышь укусила за губу. С 7 лет Надя работала по найму за кусок хлеба: нянчила детей, помогала чистить печки, маленькая работница легко залазила внутрь русской печи и чистила сажу. В 10 лет научилась хорошо вязать крючком. Вязание кружева спасло в тяжелую годину. Надя сильно заболела, долго держалась высокая температура, сильный кашель. Сельская фельдшерица поставила диагноз: хронический плеврит, и направила в больницу в райцентр. За месяц девочку подлечили и подкормили, она навязала кружевные воротнички, салфетки, уголки на подушку, за красивые изделия платили салом, яичками.
В 1944 году, после освобождения Западной Украины Анну Федоровну, как учительницу-комсомолку не замужнюю отправили в Львовскую область. Там люди жили богато, почти все население поддерживало оккупантов, немцы не зверствовали, не разрушали. Были продукты. Анна спасала от голода многочисленных племянников. Приезжая, забирая их по очереди, и откармливала месяца по 3, одних привозила, других увозила. Жизнь у нее была не спокойная. И в настоящее время в Западной Украине по католической вере в центре многих деревень стоят большие кресты, украшенные искусственными цветами и вышитыми рушниками. Был такой крест и в дерене, где учительствовала Анна. Каждый месяц на педсовете в районо ее «прорабатывали» за отсутствие агитационной комсомольской работы и требовали, чтобы она заставила сельчан убрать крест (это все равно, что в наше время заставить наших прихожан разрушить храм). Анне на педсоветах угрожали исключением из комсомола, увольнением с работы, позорной характеристикой. И однажды она решилась. Темной ночью пробралась в центр деревни с топорами и срубила крест. Все обошлось. Если бы ее поймали, то распяли бы на этом кресте. А однажды во время урока к школе подъехали бандеровцы. Автоматная очередь прошла по верхней части доски. Дети и учительница успели упасть на пол.
Война закончилась, но жизнь легче не стала. Все тот же холод, нищета, голод 47 года. Сироту мог обидеть любой, защитить было не кому. Надя училась очень плохо, по пол- года не ходила в школу, не было одежды и сил ходить в соседнюю деревню за 3 км, из-за вшей была наголо острижена. В школе очень многого не понимала, одноклассники над ней смеялись. Она очень любила животных и после 7 класса председатель колхоза дал направление и 15-летняя девочка поступила в Кобелякскую зооветеринарную школу. Общежитий в то время не было, студенты снимали квартиры. Надя жила на квартире с 4 девушками в одной комнате, другую комнату снимали 4 парня студента. Квартиранты привозили из дома продукты: сало, вермишель, муку. Надя везти было нечего. Квартиранты смеялись над ней, «подруги» отказывались вместе питаться. Она умудрялась мизерную стипендию растягивать на месяц, платить за квартиру. С радостью ждала «Октябрьских» т.е. 7 ноября, чтобы погостить дома. Домой шла пешком, более 40 км. А дома голод, еды совсем не было. Когда пришла обратно, сожительницы по комнате набросились с упреками, почему не принесла продукты. Однажды тетя Анна отправила посылку с вермишелью из темной, ржаной муки. Надя была на седьмом небе от счастья, а на квартире ее обсмеяли за эту черную вермишель. Весной стало совсем невмоготу. Ослабленный организм просил хлеба, деньги закончились, до стипендии оставалось несколько дней. После трехдневного голода решилась пойти к хозяйке на огород, где зеленел лук, сорвала несколько перышек лука и в хозяйском кухонном столике взяла маленький кусочек желтого, вонючего сала. Без хлеба, трясущимися руками запихивала сало и перышки лука в рот. За этим занятием ее застала хозяйка. Кричала, обзывала воровкой, грозилась пойти в зоошколу и все рассказать преподавателям и одногрупникам для того времени это был большой позор. Надя рыдала и умоляла этого не делать, встала перед хозяйкой на колени.
Преподаватели и студенты в группе относились к ней хорошо, поддерживали добрыми словами, уважали за то, что при такой жуткой нищете она всегда была чистая и опрятная. Надя всегда с гордостью себя противопоставляла соседке по комнате, хорошо обеспеченной, сытой, но всегда «по-женски вонючей».
Среди серых голодных и холодных буден были маленькие детские праздники: это подруга Тася Нещадим, девочка из большой (6 детей) и дружной семьи. Она не стыдилась Нади и преданно дружила с ней. К Тасе можно было прийти в гости и просто погреться у печки, девочку всегда приветливо встречали, там она не стеснялась своей нищеты.
Дети ждали рождества и старого нового года – колядок. Ходили по домам и пели:
«Коляд-коляд-колядныця,
Добра з мэдом паляныця,
А бэз мэду нэ така,
Дайтэ титко пьятака»
«Щэдрык – вэдрык, дайтэ варэнык».
Пятак никто не давал, а вот вареники выносили. Теплые, с таком (пережаренное сало с мукой). Это было настоящее счастье. Спустя 40 лет, когда Надя рассказывала об этом ее глаза светились, а потом она плакала.
Вообще она в жизни очень много плакала. И хотя добилась многого, работала в колхозе зоотехником, затем воспитателем и заведующей в сельском детском саду, была в почете и уважении, до конца жизни (выражаясь современным языком) ее не покидал комплекс не полноценности.
Надежду мог обидеть любой, оговорить, обвесить в магазине, в кассе обсчитать, она никогда не могла постоять за себя, терялась перед хамством и наглостью, и … плакала, плакала, плакала. Печать нищего детства оставила глубокий след. Она тихо плакала, когда приходилось рвать на тряпки вещи подросших внуков, и приговаривала: «Вот если бы мне в детстве это дали…». Однажды был случай: к зиме в семье дочери закололи годовалого бычка, прибрали мяса, в большой кастрюле сварили ливер: печень, легкие, почки. Наваристый, но с точки зрения современного человека, не съедобный бульон вылили собакам. Надя плакала, приговаривая: «Вот если бы мне в детстве это дали…»
Когда Мише исполнилось 16 лет, он завербовался трактористом на целину, у него с детства была мечта досыта наесться белого хлеба.
Неля умерла в 1995г. в возрасте 57 лет, выучилась на медсестру, работала на курорте в Миргороде, вырастила и выучила сына.
Надя умерла в 1997г. в возрасте 60 лет.
Миша умер в 2001г. в возрасте 63 лет, всю жизнь проработал в колхозе трактористом, награжден Орденом Трудовой Славы, построил просторный дом.
Коля умер в 2003г. в возрасте 62 лет, работал мастером на сахарном заводе, успел построить три больших современных дома, для себя и детей.
Они выжили в голодное, холодное, нищее время, но их организм истощался с детства, плеврит, бронхит, полиартрит, ревматизм сделали свое дело.
Лене сейчас 67 лет. Она повторила судьбу своей матери Александры – девушка – перестарка. В конце 50-х потенциальные женихи ей говорили в глаза: «Ты хорошая девушка, но ты бедная». Работала она в колхозе за трудодни, так и продолжала жить с матерью в бывшем сарае, приспособленным по дом. Уехала, когда разрешили колхозникам выдать паспорта, работала на стройке, снимала чужие углы, копила копейку к копейке. Сейчас у нее свой благоустроенный дом: газовое отопление, ванна, унитаз. По ночам не может спать, болят руки, ноги, выкручивает каждый суставчик. Часто ходит на кладбище, подолгу разговаривает с родственниками.
(Запись сделана со слов дочери Нади)
Володя (на фото 1929 года сидит внизу) родился 05.06.1928 года.
Он был первым ребенком в семье Харитины Павловны и Гордея Гавриловича Мых в селе Забредки, что значит за бродом на реке Ворскла, Полтавской области. Село находилось в 2 км от райцентра Новые Санжары. Харитина вышла замуж поздно, в 23 года, да и Гордею было много, 24. По меркам того времени - много для молодоженов. Гордей не мог раньше жениться, он был круглым сиротой, мать умерла очень рано, в семье было 8 детей. Забота о братьях и сестрах легла на плечи Гордея, а кому нужен был жених с таким богатым «приданым»? Гордей был мастером на все руки: отлично делал все столярные изделия – окна, двери, рамы, из цельного ствола дерева выдалбливал челны, умел управляться с кожей. В начале 30-х годов он вместе с шуринами Никитой и Семеном работал в райцентре в ходовой мастерской. Это было крупное предприятие «стратегического» назначения. Там изготавливались деревянные телеги – основной вид транспорта. И хотя семья жила в селе, ей удалось избежать процесса коллективизации. Глава семьи работал на производстве, получал стабильную зарплату бумажными деньгами, не было необходимости держать коров, лошадей, не было сельхозинвентаря. И все последующее время до войны и в войну семья жила безбедно, почти лучше всех на селе. Перед войной был построен просторный дом на две половины под железной (единственной на всю округу) крышей, была швейная машинка «Зингер», охотничье ружье «Зауэр» 1919 года. Машинку прятали, Харитина строчила только ночами при плотно занавешенных окнах. Боялись фининспектора, который ходил по домам и облагал налогами все движимое и недвижимое имущество. Поскольку в деревне машинка была у одной Харитины, то и подпольных заказов у нее было очень много. Сельчане рассчитывались продуктами, излишки продуктов периодически увозились в город Харьков, где продавались за деньги. В Харькове обосновался брат Харитины Никита, получил хорошее образование, работал на мебельной фабрике, хорошей мебелью обеспечил всех родственников. Никита женился на интеллигентной еврейке Розе, ее многочисленная родня помогала осуществлять «смычку города с деревней». В 1930 году в семье родился Николай, в 1937- - Люба, в 1942 –Алла. На семейных фотографиях того времени все не плохо одеты, даже у маленьких детей на ногах обувь. И хотя до райцентра было всего 2 км, в селе была своя школа (она до сих пор работает), добротное кирпичное здание. Все дети ходили в школу. О довоенном времени у Володи врезалось в память ощущение того, что постоянно приходилось «прятаться», никому ничего лишнего о домашних делах не говорить, плотно занавешенные окна, и испуганный вид матери, если вдруг среди ночи просыпались дети. Похоже, о существовании швейной машинке в доме скрывалось даже от детей. Они понимали это и молчали. Это была страшная тайна, знали, что за это будет голод. Помнит, как в школе в учебниках чернилами замазывали портреты руководителей страны, которых по очереди объявляли врагами народа. Эту работу выполнили дети под руководством учительницы.
В октябре 1941 года в райцентр вошли немцы. В нем как будто все вымерло. Только по улице шли немецкие войска, ехали машины, танки, орудия. Не было ни выстрелов, ни шума. Жители группками осторожно выглядывали из-за плетней, чтобы поближе, разглядеть: какие же они немцы?
Немцы шли, ехали молча. Никакой радости, никакого ликования по поводу взятия села не было. Все холодно, четко, равнодушно. На жителей они не смотрели. Мы разглядывали их дымчато-серую военную форму, лица, погоны. У некоторых под подбородками висели железные кресты. Впервые видели немецкие танки, тоже с крестами. Несколько дней было затишье. Вообще не чувствовалось, что вошли враги. Началось все позже.
На каждом доме немцы вывешивали приказы-объявления. В них говорилось, что в такое-то время всем здоровым и больным, с детьми - независимо от возраста – собраться там-то. За невыполнение приказа – расстрел. Главным местом всех событий был базар. Здесь немцы вешали, здесь – устраивали «показательные» казни, расстрелы. Жители десятками шли со всех концов на базар. Образовывался плотный круг. Впереди – обязательно дети, чтоб маленьким все было видно. Внутри круга – деревянная виселица со спущенными веревками. На земле несколько простых домашних скамеек или деревянных ящиков. Дети должны видеть и запоминать с детства, что воровать нельзя, что поджогом заниматься нельзя. А если ты помогаешь партизанам, то смотри, что за это будет…
Из темных машин выводили в нижнем белье мужчин с дощечками на груди «Вор», «Поджигатель», «Партизан». Тех, кто «Вор» и «Поджигатель», подводили к виселицам, вталкивали на скамейку и, не дав опомнится, выбивали скамейку из-под ног.
Операция «Партизан» была самая длинная, изуверская и «торжественная». Самого слова «партизан» немцы боялись патологически. Мужчин было очень мало. Но и те немногие прятались по домам. Выходили только ночью. Носили воду в дом, выполняли тяжелые работы для семьи. В каждом мужчине немцам чудился партизан. К казни «партизан» немцы готовились тщательно, режиссировали это «зрелище». Опять же из машины, очень медленно выводили нескольких человек, в нижнем белье, со связанными руками. Они стояли на трескучем морозе так долго, что это казалось вечностью… Сначала длинный приговор читали по-немецки. Потом так же длинно переводчик читал этот приговор по-русски с украинскими словами вперемешку. Пар вырывался у него изо рта, замерзал и превращался в сосульки. Они висели на бровях, на усах, на носу. Клубы пара поднимались над толпой и застывали. А люди в нижнем белье и босиком стояли и стояли.
И один раз, приговоренный к казни через повешение не выдержал и крикнул: «Давай, сука! Чего тянешь?» Толпа загудела. Защелкали автоматы. И вдруг над толпой раздался высокий голос: «Сыночки ж мои роднэньки! Быйтэ их, гадив! Мий сыночок на хронти…» Она еще что-то кричала, но ее уже отталкивали в сторону. Раздалась автоматная очередь. Все смолкло. Стояла тишина…
Как только казнь была совершена, немцы быстро, прикладами в спину, разгоняли людей. Они боялись всяких бунтов, выступления масс.
В войну, райцентр превратился в место постоянной дислокации немецких войск, прекратились занятия в школе и в деревне, в школе разложился штаб немецких войск, более чем 2 года оккупации дети не учились, учитель немецкого языка Карл Львович стал переводчиком. А еще было собрание всей деревни, где уговорили быть старостой своего, деревенского, уважаемого человека. Помнил, как увозили из деревни молодежь постарше на 2-3 года на работу в Германию, как прятали с отцом ружье в сарае под половицей. Их дом новый, большой стоял на краю деревни, первый по дороге из райцентра в село, всегда притягивал внимание новых властей, они размещали у них своих солдат, правда не на долго. Харитина очень боялась за сыновей, чтобы не напакостили и не навлекли гнев немцев. Однажды ее внимание привлек громкий смех «гостей» за огородом. По обочине дороги с невозмутимым видом младший сын Коля волочил за собой за ремень немецкий автомат, а на дороге на мотоцикле ехали немцы и весело смеялись над «юнге партизанен». Все обошлось, а могли и расстрелять на месте. Рядом с домом дорога проходила в низинке, весной ее заливало водой, была еще одна дорога по выше, но там плохая насыпь и хилый мостик. Пригнали пленных, приехало начальство, и стали строить основательную насыпь (эта новая немецкая насыпь и в 21 веке служит забредчанам). Харитина потом часто вспоминала, какие измученные были пленные, она варила свеклу, морковку, картошку и кормила их. (Можно сделать вывод, что в семье еда была). Во все времена, с начала постройки нового дома, было 2 угла с иконами, в праздники перед образами горела лампадка, серебряная, с цветными камушками, на длинной цепочке, прибита к потолку. Встав на табуретку, ее снял немецкий солдат. До конца своей жизни Харитина вспоминала лампадку, каждый раз, когда зажигала другую, стеклянную.
Ко всем бедам прибавилось наводнение весной 1942 года. Река Ворскла разлилась так, что в дом вплывали на челне через окна. Несколько дней сельчане пережидали с детьми в домах, которые стояли на возвышенном месте, а мужчины ночевали в селе на крышах.
К концу лета 1943 года прошел слух, что немцы будут отступать и все после себя все жечь и убивать. Дом не тронули, поджигать дом под железной крышей не было смысла, а вот в сенях через люк на крышу бросили гранату. Так, на всякий случай, если там прячутся партизаны. Железная крыша была посечена осколками, в дожди текла, перекрыли ее шифером только в 2005 году.
(востановленный дом бабушки)
Через несколько домов жили Володины бабушка Ирина и дед Павло. Бабушке Орышке (так все ее называли) было за 75. Когда пришли жечь ее дом, немец с канистрой бензина обходил вокруг дома и поливал бензином, следом с проклятьями и ведром шла бабка и заливала бензин водой. Бабка «отступила» под направленным на нее автоматом. Дом подожгли, но поскольку на Украине дома из глины, то сгорела только крыша соломенная и деревянные конструкции. К деревне подступал лес (с полтавских лесов начался знаменитый рейд Ковпака от Путивля до Карпат). На следующий день все деревенские жители решили прятаться в лесу. Нагрузили на телеги скарб, посадили малышей, не смотря на жаркий сентябрь одели на себя всю теплую одежду и двинулись на другой берег реки Ворсклы, спрятались в балке. Немцы приняли сельчан за партизан, близко подойти боялись и с немецкой педантичностью с перерывом на обед стреляли из пулеметов по балке с 1000 до 1300 и с 1500 до 1900. Все обошлось, один из деревенских подростков был легко ранен в спину, пуля прошла через две фуфайки и полушубок, а Володя после 7-часового обстрела вышел из леса совершенно седым.
Пришла Советская Армия, отца мобилизовали на фронт, мобилизовали всех оставшихся в деревне мужчин призывного возраста. А из подростков был сформирован истребительный батальон: патрулировали ночные улицы, ловили дезертиров, бывших полицаев, диверсантов. Случалось вступать в перестрелку. Володе было 15 лет, так он больше в школе и не учился, остался с 7-летним образованием, что не мешало ему хорошо разбираться в технике, быть отличным шофером и работать страшим механиком. На войну он не успел, его друг Николай, с которым он был вместе в истребительном батальоне, старше на несколько месяцев, 1927 года рождения, успел. Воевал всего несколько дней на Дальнем Востоке, но потом всю жизнь гордился участием в войне. Володя все годы 9 мая чувствовал себя ущербным из-за этого «не успел». 15.05.2003 года вышел закон Украины № 760-IV «О внесении изменений в статью закона Украины «О статусе ветеранов войны». Согласно этого закона, ветеранами войны стали считаться и бойцы истребительных батальонов. На день Победы в 2004 году Владимир Гордеевич получил медаль «Защитнику Отечества», комиссар военкомата всем участникам войны вручил солдатские полевые пилотки и 800-граммовые солдатские фляжки с водкой, которые были тут же благополучно оприходованы.
Пока шла война, отец был на фронте, Володя стал в 15 лет главой семьи. В семье были престарелые дедушка с бабушкой, мать и трое детей. Семью надо было кормить. После освобождения Западной Украины в 1944 году, там стали восстанавливать советскую власть, организовывать колхозы, объединять частные участки земли в единое колхозное поле. Володя завербовался трактористом. Быстро освоил эту не хитрую технику и стал «пахать межу». Эти несколько месяцев он вспоминал всю жизнь. Жуткие картины бандеровских зверств. Днем была Советская власть, ночью власть бандеровская. 16-летнего тракториста направили в хутор, ночевать предстояло в доме местного активиста. Дом был небольшой, ребятишек много. Ушел ночевать в гуню, большой крытый сарай для сена. Проснулся поздно, сквозь дощатую крышу пробивалось солнце, во дворе ревела корова, визжали голодные свиньи, все было разбросано, зашел в дом. Автоматная очередь прошла по печной занавеске, за которой спали дети и старики. Вся белая печка была залита кровью. Все убиты, все в доме перевернуто. В другой раз отправили на хутор, где все вступили в колхоз. Когда заехал, то увидел страшную картину: на плетнях торчали человеческие головы. Так хуторяне были наказаны за лояльность новой власти. По счастливой случайности молодому трактористу удавалось избежать расправы. Однажды трактор сломался, до темноты починить не удалось. Володя трактор бросил на опушке леса, а сам пешком пошел в деревню. За такой поступок можно было угодить в сталинские лагеря на много лет или ночью быть зверски убитым бандеровцами. К счастью все обошлось. На утро с помощниками отправился за трактором. Вся пахота вокруг была истоптана бандитами, ночью наведывались, а вывести трактор из строя ума не хватило. Был свидетелем случая 7 ноября 1944 года. На площади села собрался праздничный люд, появилась на нескольких телегах веселая свадьба. В мгновение ока были выхвачены автоматы, очереди прошивали все вокруг. В следующее мгновение все исчезло, остались только телеги.
(Володя за рулем трактора)
От зверств бандеровцев кровь стынет в жилах. Легендарный разведчик Алексей Батян вспоминал: «Бандеровцы придумали «новогоднюю елку»: на ветки сосны прибивали за ручки малолетних детей, так и стояло дерево увешанное ребятишками 3-4 лет». Зато сегодня в учебнике истории для 5 класса украинской школы написано «Симон Петлюра и Степан Бандера - великие сыновья украинского народа».
После войны родители сделали сыну новые документы, дата рождения 9 мая 1929
года, уменьшили возраст на год, чтобы попозже забрали в армию. С войны вернулся
отец и оба Харитининых брата, что было великим счастьем и редкостью. В голодный
1947 год ружье пришлось продать. В конце 50-х Гордей Гаврилович разыскал хозяина
ружья и выкупил. Так оно и было в семье до 90-х, пока в очередную
перерегистрацию оружие оно не было изъято сотрудниками милиции под предлогом
того, что оно старое и представляет опасность.
(История записана со слов родственников Володи)
Читая и вновь и вновь перечитывая воспоминания родственников детей войны, я невольно ловил себя на мысли, что рассказы лились легко и свободно из уст этих уже пожилых людей. Они, как будто, ждали этого момента, чтобы высказаться, освободиться от того, что они носили в себе все эти годы. Поделиться тем, что было пережито. Отдать дань памяти тем, кто не смог выжить в те страшные времена. Своим рассказом поблагодарить тех, кто был рядом и кому не были сказаны добрые слова в те тяжелые дни.
Я перечитывал и разговаривал очень много. Из каждой беседы получался маленький рассказ, яркое запоминающаяся картинка из той жизни. И я, как будто, на миг оказывался невольным участником тех событий. Затем дома, читая свои листки с перечеркнутыми строчками, вписанными словами (я очень старался ничего не пропустить, все запомнить, записать). Я невольно сопоставлял тех маленьких детей и взрослых красивых сильных людей. Ту их жизнь, и жизнь состоявшихся людей. У них сегодня большие дружные семьи, дети, внуки, правнуки. Просторные гостеприимные хлебосольные дома, в которых всегда с радостью встречают новых друзей. Но самих хозяев, к сожалению, уже нет в живых. Стены домов хранят дух того времени. Я старался зримо представить, что между этими жизнями было. Эти рассказы не просто история детей, которые выросли и стали хозяевами своей жизни. Это история уникальных личностей во всей сложности и противоречивости их духовной жизни. Война оставила тяжелейший след в их душах.
Я дал почитать эти рассказы своим друзьям. Один из них сказал: «Рассказы мне очень понравились. Когда я читал их, меня охватывали самые разные эмоции. Я не знал улыбаться мне или плакать. Местами счастливые и местами трагичные судьбы героев навсегда останутся у меня в памяти». Другой сказал: «Впечатления, оставленные мне от этих рассказов очень велики. Вообще в жизни я редко читаю такие рассказы о войне и о тяжелой жизни людей. Но эти рассказы легко могут сравниться с моими любимыми книгами детективов и фантастики».
И это дорогого стоит…
В бешеном темпе современной жизни связь дети – отцы еще как – то существует, а
связь дети – внуки только на бытом уровне. Деды, прадеды не делятся с внуками
подробностями своей жизни. Страхи, за лишне сказанное слово, воспитываемые в
старом поколении десятилетиями, живы до сих пор. С трудом иногда удается
разговорить своих родственников, при этом ставится условие «Пока я жив, нигде
это не должно быть опубликовано».
Я сам с энтузиазмом взялся за анкетирование дедушки о буднях солдатской жизни
(работа «А пошел бы ты, Ванек, во солдаты?»), но был ошарашен ответом «Я давал
подписку о неразглашений военной тайны». Срок подписки действует 5 лет, но
солидные мужчины и через 30 лет боятся сказать «лишнее» слово. Мне очень жаль,
что уходит старшее поколение, удивительный пласт нашей истории, а мы только
сейчас спохватились, но , увы… Зачастую уже поздно.
/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»