Муниципальное образовательное учреждение
«Средняя общеобразовательная школа № 55»
XII Всероссийский конкурс
исторических исследовательских
работ старшеклассников
«Человек в истории. Россия - XX век»
Исследовательская работа
Авторы:
Федорцова Елизавета Сергеевна, ученица 9 класса;
Сиромская Татьяна Владимировна, ученица 9 класса;
Научный руководитель:
Биргер Татьяна Захаровна, педагог
дополнительного образования МОУ СОШ № 55,
Данная работа явилась первым опытом исторического исследования учениц 9
класса Сиромской Татьяны и Федорцовой Елизаветы. Девочки работали в соавторстве,
и очень трудно разграничить область работы, выполненной каждой из них. Каждая
готовила вопросы для беседы с моей мамой Анной Гавриловной Варгавтик, вместе они
искали материал для исторических справок в библиотеках и Интернете, вместе
пытались осмыслить полученный материал. Конечно, всё это было очень непросто,
ведь с историческим периодом, о котором идёт речь, учащиеся знакомятся только во
втором полугодии 9 класса, в 10 и 11 классах. И поэтому тот исторический
материал, с которым Таня и Лиза познакомились в процессе работы, явился для них
настоящим открытием, открытием, которое они совершили с помощью живого свидетеля
этой истории, что, я думаю, особенно важно.
Т.З. Биргер, педагог дополнительного
образования, руководить Музея быта и
традиций народов Красноярского края
МОУ СОШ № 55.
С Анной Гавриловной нас познакомила руководитель нашего школьного музея Татьяна Захаровна Биргер. Анна Гавриловна – её мама. В процессе работы над нашим исследованием мы многому научились. Татьяна Захаровна показала нам, как пользоваться библиотечными каталогами, какие существуют правила для написания исследовательских работ; её советы оказали нам неоценимую помощь.
С Анной Гавриловной мы встречались несколько раз, она рассказала нам о своей жизни. Этот рассказ поразил нас. В её жизни отразилась судьба целой эпохи. Её воспоминания позволили нам увидеть события недавнего прошлого нашей страны глазами непосредственного участника этих событий, заново переосмыслить многое в нашей непростой истории.
Анна Гавриловна Варгавтик (в девичестве Ростовенко) родилась через четыре года после Октябрьской революции, 9 декабря 1921 года. Через её жизнь прошли коллективизация, раскулачивание крестьянства, голодные годы, Великая Отечественная война, репрессии.
Большую часть своей жизни она отдала педагогической деятельности, была учительницей. И лишь жизненные обстоятельства заставляли её иногда изменить любимой профессии.
Родилась Анна Гавриловна в Алма – Атинской области, детство и юность её прошли на Северном Кавказе. А до этого были годы скитаний всей семьёй по разным городам и сёлам, когда отец искал работу и место для жизни. В памяти сохранились воспоминания о вокзалах, поездке на поезде, жизни на постоялом дворе, купании в Волге.
С 1928 года семья обосновалась в русской казачьей станице Александровская (Кабардино-Балкария), которая и сейчас находится рядом с городом Прохладным.
В семье, кроме отца и матери, были три дочери и бабушка. Среди сестёр Аня была средней.
Особую роль в жизни Ани сыграл её отец. Как и мать Ани, украинец, Гавриил Иванович Ростовенко в детстве был подпаском, потом выучился на плотника. Всю жизнь он был любознательным человеком, самоучкой научился читать и писать, во время службы в армии был даже писарем. В станице Александровской водил дружбу со станичной интеллигенцией, много читал, первым в станице приобрёл сепаратор для молока, - вообще, был передовым человеком для своего времени.
Мама Ани, Меланья Евcеевна (в девичестве Бочкова), происходила из довольно зажиточной семьи: её родители имели свою заимку.
Гавриил Иванович и Меланья Евcеевна Ростовенко
Самым важным событием первых лет жизни семьи в станице Александровской стало строительство своего дома. Анна Гавриловна рассказывает: «Разрешение на строительство дома отец получил в станичном совете. Дом стали строить на берегу Маленького Терека (рукав Большого Терека). После работы отец уходил на речку, где рос кустарник, резал лозу, носил ее вязанками на себе и сначала обгородил участок, а потом приступил к надворным постройкам. Сначала был построен катух (по-сибирски «времянка»).»
Технология строительства построек оказалась очень необычной для нас. Вот продолжение рассказа: « Плетневые стены обмазываются толстым слоем глины, смешанной с мелкорезанной соломой. Небольшие оконца, дверь. Крыша соломенная. Во всем помогает мама, а иногда и мы с сестрой Марией. За катухом появились коровник, катух для свиней, хотя ни коровы, ни кур, ни свиней еще не было: они появились позже.
Потом начали строить хату, засадили огород. Хату строили наполовину из самана, наполовину плетневую, поэтому стены в одной из комнат зимой промерзали и покрывались сыростью. Саман делали всей семьей. Мы, дети, вместе с мамой месили ногами глину, смешанную с мелкой соломой, укладывали в формы, сделанные отцом. Из форм саман вынимался, когда высыхал. До сих пор удивляюсь, как у наших родителей хватало сил на такую трудную работу, а со стороны отец почти никого на помощь не приглашал.
Как бы там ни было, но летом 1931 года мы уже жили в своей времянке, а к зиме хата была готова, и мы перебрались в нее. В память об окончании строительства на двери хаты папа большими цифрами написал «1931 год».
Хата состояла из сеней и двух комнат, по фасаду проходила открытая терраска. Полы земляные, крыша – камышовая. В первой комнате – русская печь и плита. Мебель скромная, сделанная отцом».
В течение последующих трех лет семья обзавелась хозяйством: появились корова, свиньи, куры, гуси. Даже улей пчел купил отец для развода. И все это притом, что работал он один и содержал семью из 6 человек. Анна Гавриловна говорит, что хоть жили и очень скромно, но и не голодали, даже в голодный 1932 год.
Наш комментарий. По-видимому, такое начало жизни на новом месте было типично для того времени. Крестьянские семьи рассчитывали только на свои силы; сами, без помощи государства, обустраивали, как могли, свою жизнь.
Но счастливая жизнь продолжалась недолго. Мать рано ушла из жизни (когда Ане было десять лет), отец женился второй раз. Мачеха привела с собой ещё трёх своих дочерей, позднее родился общий сын. И всю дальнейшую жизнь семья жила в страшной бедности.
Мы попросили Анну Гавриловну рассказать о её станице, о том, как жили там люди, как и где работали, чем питались.
Вот, что мы узнали: «Станица Александровская расположена на правом берегу Терека. Единственным промышленным предприятием её в это время был крахмальный завод, сырьём для производства которого служила кукуруза, которую выращивали в избытке. На этом заводе работал отец Ани.
У многих станичников были бахчи. Арбузы и дыни свозили с них возами, и в такие дни за возами по дорогам бегали ватаги детворы и просили: «Дяденька, дайте арбуза!». Полученные арбузы дети тут же, на обочине дороги, разбивали и моментально съедали.
Большим подспорьем в питании у станичников (особенно в голодное время и в годы войны) было то, что росло в окрестностях станицы. Летом ходили за ягодами, клубникой и ежевикой, на кабардинские земли километров за 7-10 от станицы. Ягоды приносили ведрами, особенно любили ежевику. Её сушили на зиму, из неё пекли пироги, варили вареники, кисели.
Осенью в окрестностях станицы брали дикие яблочки, груши, кизил, хмель, тёрн. Носили «оклунками» (заплечными мешками) и вёдрами на коромыслах, сушили, мочили в кадках. Поздней осенью ломали калину, вязали пучками и подвешивали её «под стриху» (под крышей). Часто весь фасад хаты был украшен красной калиной, с которой зимой пекли пироги, томили её в горшках в русских печах, добавляли в хлеб».
Мы спросили Анну Гавриловну, как жили кабардинцы, чем отличался их быт от русского, казачьего. Мы узнали, что все кабардинцы в это время уже состояли в колхозе, за счёт которого они, в основном, и жили. В отличие от русских, огородов и садов у них не было. Но они занимались животноводством: держали овец, баранов, коз, кур. Любимым блюдом, которое готовили по праздникам, была у них тушёная в котле баранина. Свинину не употребляли, как и все мусульмане. Основная еда - мамалыга и чуреки (кукурузные лепёшки) с чаем. Мамалыга – это густая каша из кукурузы, которую резали на куски и употребляли вместо хлеба. Чай пили солёный с молоком, как у калмыков. Пищу готовили на очаге, в котором разжигали огонь; на шесте подвешивали котёл. От очага поднималась труба в виде камина до потолка.
Были отличия у кабардинцев и в одежде. Мужчины носили шляпы из овечьей шерсти: летом белые, зимой тёмные (русские называли их «брильки»). На ногах – шитая из войлока и кожи цельнокроеная обувь, наподобие сапог. По праздникам надевали черкески (национальная одежда). Одежда женщин мало отличалась от той, которую носили русские.
Детские годы запомнились Анне Гавриловне драматическими событиями в жизни страны, которые не обошли стороной и её станицу.
Она рассказывает: «В эти же мои детские годы организовывали колхозы, высылали на Соловки кулаков, хоть они ими в действительности не были. Обычные зажиточные крестьяне, которые не хотели идти в колхоз. Таких семьями собирали в школьном дворе, с небольшими узлами погружали на телеги и увозили из станицы. Сколько же было при этом слёз, шума, рёва! Эта жуткая картина сохранилась в памяти до сих пор.
Потом некоторые из сосланных возвращались в станицу тайно и убивали активистов, организаторов колхозов. Так был убит наш председатель колхоза, коммунист, наверное, двадцатипятитысячник (коммунисты из города, которые направлялись организовывать колхозы). Без отца осталась многодетная семья».
Историческая справка.
Согласно определению Верховного Суда РФ от 30 марта1999 года, «Раскулачивание —
политическая репрессия, применявшаяся в административном порядке местными
органами исполнительной власти по политическим и социальным признакам на
основании постановления ЦК ВКП(б) от 30 января 1930 г. „О мерах по ликвидации
кулачества как класса“»
Характер поворота партии к политике ликвидации кулачества как класса довольно
точно сформулировал И. В. Сталин: «Чтобы вытеснить кулачество, как класс, надо
сломить в открытом бою сопротивление этого класса и лишить его производственных
источников существования и развития (свободное пользование землей, орудия
производства, аренда, право найма труда и т.д.)».[1]
Каждый двор облагался налогом, так что на питание, как говорит Анна Гавриловна, оставались только «рожки да ножки», в основном, овощи с огородов. Фрукты, как и мёд, приходилось продавать на нужды семьи. «На заготовку» сдавали мясо, масло, яйца. Прежде у всех были сады, потом они стали колхозными, и станичники ими уже не пользовались. Анна Гавриловна не знает, куда девались урожаи с них, кроме того, что яблоками кормили колхозных свиней.
Поразил нас рассказ Анны Гавриловны о трудном, голодном 32 годе: «В 31-м неурожай был почти на всей Украине, в Белоруссии, на Волге. Не очень хорошим он был и у нас, на Кавказе, но нас спасала кукуруза, которую выращивали на полях и огородах, приусадебных участках. Поэтому настоящего голода в станице не было, но запасов всё равно до нового урожая у большинства населения не хватило, так как на трудодни в колхозе почти ничего не выдавали. Рабочим же по карточкам выдавали по 400г на работающего и по 200г на иждивенца. Хлеб был чёрный, тяжёлый и полусырой, неизвестно из чего испеченный; за ним ходили на завод, выстаивали длинные очереди.
Многие тогда в пищу употребляли барду – отходы от переработанной на крахмал кукурузы. Её из цехов по трубам сливали в огромные цементные чаны, а потом продавали рабочим на откорм скота. Барду черпали из чанов вёдрами, отжимали её (она была в виде каши), накладывали в мешки или прямо в открытые повозки, тележки на двух колёсах, впрягались в них по двое, а сзади повозку подталкивал третий, и везли домой.
В станице было много голодающих из Белоруссии и Украины. Они ходили по дворам и просили милостыню или меняли вещи на съестное, а многие караулили везущих барду с завода и прямо с тележек хватали её и ели, а потом от этого умирали в кустах около завода».
Историческая справка.
Согласно исследованиям доктора исторических наук В. Кашина, в ряде регионов
РСФСР и, в частности, в Поволжье, массовый голод был создан искусственно и
возник «не из-за сплошной коллективизации, а в результате принудительных
сталинских хлебозаготовок». Данное мнение подтверждают очевидцы событий, говоря
о причинах возникшей трагедии: «Голод был потому, что хлеб сдали», «весь, до
зерна, под метелку государству вывезли», «хлебозаготовками нас мучили»,
«продразверстка была, весь хлеб отняли». В частности, в Поволжье, в условиях
ослабленного раскулачиванием массовой коллективизацией села, лишённого тысяч
хлеборобов-единоличников, подвергшихся репрессиям, комиссия ЦК ВКП(б) по
вопросам хлебозаготовок во главе с секретарем ЦК партии П. П. Постышевым
постановила изъять запасы хлеба у единоличников и хлеб, заработанный работниками
колхоза. Фактически в условии угроз репрессиями и шантажа председатели колхозов
и руководители сельских администраций были вынуждены передавать в рамках
хлебозаготовки практически все объёмы производимого и имеющегося в запасах
хлеба. Данные меры, лишившие регион запасов продовольствия и привели к массовому
голоду. Аналогичные меры были приняты В. М. Молотовым и Л. М. Кагановичем на
Украине и Северном Кавказе, что вызвало соответствующие последствия — голод и
массовую смертность среди населения.[2]
Очень много интересного и непривычного для себя услышали мы в рассказе Анны Гавриловны об её учебе, в школе и на рабфаке.
«Когда сестра Мария пошла в школу, увязалась с нею и я. Мне было тогда около семи лет, а в школу принимали с восьми. Я уже умела бегло читать, знала наизусть много стихотворений и в школе сказала, что я останусь и буду учиться. Заведующий школой Александр Иванович Макарчик согласился оставить меня, надеясь на то, что мне скоро школа надоест. Но мне не надоело, и училась я лучше всех в группе. За это как-то однажды меня привели в учительскую и насыпали полную сумку, в которой я носила книжки, конфет и печений.
Все годы в школе я была лучшей ученицей, активисткой: была пионервожатой, членом учкома (учебного комитета), редактором общешкольной газеты, старостой. Одно время даже была секретарём школьной комсомольской организации».
В школе была своя столовая, где в начале 30-х годов (это были трудные, голодные годы) школьников кормили горячими завтраками. Анна Гавриловна до сих пор помнит запах пшённого супа, аромат которого разносился по всему школьному двору. Суп казался необыкновенно вкусным, и ребята быстро с ним управлялись.
Позже, когда школа стала называться средней (хоть и не была ещё полной), с приходом нового, очень энергичного, деятельного директора, в школе развернулась кружковая работа, и вообще школа вышла в число образцовых в области. Большое внимание тогда уделялось пионерской и комсомольской работе, работал учком, в котором состояла и Аня. Вся деятельность школы строилась на социалистическом соревновании, и, прежде всего, соревновались в учёбе. С большой теплотой вспоминает Анна Гавриловна своего школьного друга Жору Фролова, с которым училась с первого по девятый класс. Оба они были отличниками, и всё время соревновались друг с другом.
Отец стремился выучить детей. Особые надежды он возлагал на Аню, которая в школе была лучшей ученицей.
Поэтому после 9-го класса она поступила сразу на третий курс педагогического рабфака в городе Нальчике, а, закончив его, в пединститут на литфак.
По окончании рабфака. 1939 г.
Аня- третья справа в верхнем ряду
Во время учёбы в пединституте в Нальчике.1940
г.
Историческая справка.
В 1919 году в Москве принимают постановление об открытии вечерних курсов по
подготовке рабочих и крестьян в высшую школу при вузах, школах и в качестве
самостоятельных учреждений. В Постановлении Наркомпроса РСФСР от 11 сентября
1919 года «Об организации рабочих факультетов» рабфак определён как автономное
учебно-вспомогательное учреждение — специальные курсы для подготовки в
кратчайший срок рабочих и крестьян в высшую школу.
Первый рабфак Советской России был открыт в том же 1919 году на базе вечерних
курсов, организованных при бывшем Московском Коммерческом институте
(впоследствии Московский институт народного хозяйства им. Г. В. Плеханова, ныне
Российская экономическая академия).
Законодательное оформление системы рабфаков завершает декрет СНК РСФСР «О
рабочих факультетах» от 17 сентября 1920 года. На рабочие факультеты принимались
«рабочие и крестьяне в возрасте от 18 лет, делегированные производственными
союзами, фабрично-заводскими комитетами, партийными отделами работы в деревне,
волосными, уездными и губернскими исполкомами» (в формулировке БСЭ 1976 года —
занятые физическим трудом, по командировкам предприятий, профсоюзов, партийных и
советских органов). Обучение на дневном отделении рабочего факультета было
приравнено к работе на производстве (то есть срок обучения засчитывался в
трудовой стаж); слушатели обеспечивались государственными стипендиями. В 1921/22
уч.г. на дневных рабфаках был установлен трёхлетний срок обучения, на вечерних —
четырёхлетний.[3]
В 1940 году Ане пришлось перейти на заочное отделение института. Тогда же началась её педагогическая деятельность: по направлению облоно она отправилась преподавать русский язык в кабардинскую школу в село Хамидие.
Село Хамидие, 1940 – 1941уч. год.
Особое место в воспоминаниях Анны Гавриловны занимает война: «Летом 41 года я приехала на экзаменационную заочную сессию. Готовилась к какому-то экзамену, сидя на подоконнике в общежитии пединститута, что в студенческом городке Затишье, как вдруг где-то часов в 11-12 дня из репродуктора донёсся взволнованный голос Левитана: «Внимание, слушайте экстренное сообщение ТАСС!». И далее Левитан сообщил, что 22 июня в 4 часа утра немецкие войска без объявления войны перешли границы Советского Союза и начали бомбить советские города. Началась Великая Отечественная война.
В тот день стояла чудесная летняя погода, особенно чудесная в курортном Нальчике, но казалось – померк белый свет. Жизнь моментально наполнилась тревогой.»
Наш комментарий. Известие о начале войны застало людей врасплох; люди были совершенно не готовы к такому повороту событий, ведь все верили в миф о короткой победоносной войне.
Аня поехала в станицу к отцу. Там уже вовсю шла мобилизация. Мобилизовали всех юношей призывного возраста, сверстников Ани, призывали и девушек. Но Анино заявление о призыве в сельсовете не взяли, а велели возвращаться по месту работы.
Аня вернулась в село Хамидие. Осенью, едва начался учебный год, в село приехали из Орджоникидзе (теперь Владикавказ) отряды студентов для строительства укрепительных рубежей на реке Терек. Поселились в школе, так что занятия кое-как проводились только в одной половине школы. Так прошла зима.
Летом 1942 года Аня опять поехала на экзаменационную сессию. Занятия ещё велись, но уже как-то нерегулярно, везде царила паника, так как немцы уже заняли Ростов и рвались на Кавказ.
Наш комментарий. Интересно, что во время войны учебные заведения (и школы в том числе) не закрывались; занятия, хоть и не всегда, всё-таки велись. Занятия прекратились лишь с приходом оккупантов, и сразу же после освобождения оккупированных территорий возобновились.
Анна Гавриловна рассказывает: «После сессии я приехала в станицу к отцу, но вернуться в село на работу уже не смогла, так как немцы уже вошли в город Моздок, а это почти рядом, в 35 км от моего села. Вскоре немцы заняли город Прохладный, а затем по левому берегу Терека все населённые пункты по железной дороге, станцию Муртазово.
Начиная с августа 42 года, нашу станицу немцы постоянно начали обстреливать со стороны станицы Котляревской и станции Муртазово, уже занятой немцами. Станица была заполнена войсками; по нашей улице, по огородам проходила передовая. Держали оборону зенитчики, автоматчики, связисты. Во дворе возле хаты у нас стояли зенитки, на огороде тоже. В огороде у нас был небольшой блиндаж, и мы всей семьёй, кроме парализованного отца, прятались в нём, когда начинались обстрелы.»
Аню, как и многих других юношей и девушек мобилизовали на рытьё противотанковых рвов, которые рыли километрах в десяти от станицы вокруг села Аргудан (кабардинское село). Рвы, глубиной и шириной около 5 метров рыли от зари и до зари с перерывами на обед, причём обед привозили к месту работы. Рыли рвы только с помощью кирки и лопаты, землю подавали наверх в вёдрах, к которым привязывалась верёвка. Жили все в школе (не менее ста человек), спали прямо на полу и даже без матрацев, постелив кто что успел прихватить из дому.
Обстрелы станицы немцы вели дважды в день: часов с девяти до десяти утром и часов с пяти до восьми вечером. В это время Аня впервые увидела ужасы войны.
Рассказ Анны Гавриловны: «Застрелили нашу собаку Пирата. Пират был красивой собакой чёрного окраса. Был он совершенно безвреден, на цепи не сидел, ни на кого днём не лаял, и, естественно, бегал свободно. Однажды возле двора раздался выстрел и тут же дикий вой собаки. Выскочив из хаты, я увидела истекающего кровью Пирата. Оказывается, какой-то незнакомый лейтенант выстрелил в него, объясняя это тем, что такая чёрная собака носит донесения за Терек немцам. Пират, конечно, никакого отношения к этому не имел, тем не менее, стал жертвой войны. Мы его перевязали, унесли под навес сарая, но спустя несколько часов он умер.
На моих глазах погиб раненый во время обстрела солдат, один из тех, кто держал оборону у нас на огороде. Его положили на носилки под тутовником, который рос у порога нашей хаты. Он ещё был жив, и слабеющим голосом просил лейтенанта, чтобы тот написал его родным, что он умер не как трус, а на передовой. Через несколько минут он скончался. Это меня потрясло настолько, что я несколько дней не могла избавиться от этого видения.
Недалеко от дома был убит и знакомый лейтенант – казах, оказавшийся земляком отца, что также не могло не потрясти всех нас.
Через два двора от нашего располагалась солдатская кухня. Военные часто просили девчат помогать чистить картошку для кухни. Однажды (в тот день чистила картошку и я), когда обед уже был готов и его должны были везти на передовую на впряжённых в телегу лошадях, начался обстрел. Снаряд попал в котёл, убило двух лошадей, но, к счастью, никто из людей не пострадал.»
Наш комментарий. Мы часто слышим рассказы о том, как умирали наши солдаты в бою, но этот рассказ о первых жертвах войны рядом с обычными мирными людьми произвёл на нас особое впечатление.
Немцы заняли станицу в конце октября. Их наступления ждали со стороны Муртазово (со стороны Терека). Поэтому из своего дома, который находился на берегу Терека, семья Ани вместе с коровой Зорькой перебралась к родственникам Сухаренко. Наступление же немцев было, наоборот, со стороны Прохладного, со стороны завода, и дом Аниных родственников оказался на передовой.
Рассказ Анны Гавриловны: «Это было уже часов в 8 вечера, но было ещё светло. Вдруг на станицу налетела туча самолётов, причём самолёты летели очень низко и стреляли из пулемётов. Мы все укрылись в блиндаже у тётки. Когда самолёты пролетели, на улицах появились танки, а затем мотоциклисты. Основная масса немцев двигалась по Большой улице (так называлась главная улица станицы), на которой жили и Сухаренки.
Сидя в блиндаже, мы вдруг явственно услышали запах гари и рёв коров. Когда стих гул танков и стрёкот мотоциклов, тётка, высунувшись из блиндажа, увидела, что горит её дом. К дому примыкал сеновал, в который попал снаряд. Тётка и мать побежали отвязывать коров, которые были привязаны в сеновале, а все остальные выскочили и начали тушить пожар. Хорошо ещё, что во дворе был колодец. Прибежали соседи, кое-как пожар потушили. Многие вещи сгорели, лишь кое-что удалось спасти. Из наших пожитков сгорел сундук, в котором были и документы всей семьи (и мой паспорт и зачётная книжка института). У нашей Зорьки, пока она была привязана, обгорела вся спина. Спина у нее долго болела, на ней так уже никогда и не выросла шерсть, что не помешало, однако, использовать ее на пахоте: всю войну в станице пахали на коровах. От хомута у неё вскоре появились раны, но на это никто не обращал внимания. Вскоре Зорька стала давать молока всё меньше, и, в конце концов, её сдали «на заготовку» (уже после войны).»
Уточнение. Паспорт Ане выдали новый после оккупации; возраст определяла медицинская комиссия, которая убавила его на один год, не поверив Ане на слово, так как она была маленькой и хрупкой и выглядела гораздо моложе своих лет.
Войдя в станицу, немцы тут же прочёсывали дворы и расстреливали на месте не успевших отступить военных. Во двор Аниной тетки они не вошли, так как в нем тушили пожар. Что же касается передовой на огородах, то она оказалась захваченной врасплох. Когда на станицу налетели самолеты, а потом по Большой улице пошли танки, на нашей передовой поняли, что что-то не так. Связи не было. Военные спрашивали у отца Ани, как можно выбраться из станицы, на что он отвечал: «Только по огородам и садам». Но могли ли застигнутые врасплох люди, тянущие на себе зенитки и пулеметы по садам и огородам, уйти далеко? Не удивительно, что на следующий день через станицу в сторону Прохладного прогнали колонну наших военнопленных, солдат и лейтенантов. В Прохладном был устроен большой лагерь военнопленных, где пленных содержали в жутких условиях.
Рассказ Анны Гавриловны: «Спустя где-то месяц мимо станицы прогоняли колонну военнопленных уже в сторону Владикавказа. О том, что это будет и когда это будет, в станице уже знали заранее, и за заводом собралась масса людей, чтобы встретить эту колонну. В их числе была и я. У каждого было что-нибудь съестное. Когда колонна появилась, выстроившиеся по обе стороны шоссе люди забросали ее продуктами. К нашему удивлению, немцы не проявили особой жестокости, лишь немного постреляли в воздух. Многие станичники тогда узнали среди военнопленных своих знакомых, но, что стало с этими военнопленными потом, не известно. Когда немцы «драпали», с собой пленных не везли. Возможно, отправляли их по железной дороге куда-то.»
Вскоре после оккупации в окрестностях станицы начала действовать банда Кутурая, сколоченная из дезертиров. Многодетная семья Кутурай жила недалеко от дома Ани. Старший из детей (все были парни) был чуть взрослее Ани, он подлежал мобилизации, но скрылся. К нему примкнули другие дезертиры. Они никого не убивали, но постоянно грабили местное население, отбирая последние крохи. Иногда по ночам бандиты пахали колхозную землю на оставленных в поле тракторах, оставляя записку «пахал Кутурай». До конца войны местная милиция ничего не могла с ними сделать, а сдалась эта банда добровольно только по окончанию войны.
«Посчастливилось» встретиться с этой бандой и Аниной семье: «Однажды осенью, кажется, уже зимой 43-го года, я пришла из села Дейского, где работала, домой на выходной день. Дело было к вечеру, начинало темнеть. Вдруг во двор вошло пять человек, одетых в гражданское, но вооружённых. Это была банда Кутурая, среди них и он сам. Один встал у калитки, второй у входа в сени, трое вошли в хату и потребовали мёд. Кутурай знал, что у нас были пчёлы.
Больной отец тогда уже почти не говорил, а мать стала говорить, что мёда нет, так как был неурожайный год и что ухаживать за пчёлами уже некому. Но слушать её не стали. Обшарили хату, слазили в погреб, а потом полезли на чердак и нашли там припрятанные три трёхлитровые банки мёда. Мать просила оставить хотя бы одну для подкормки пчёл, но забрали всё и, бросив в мой адрес реплику «А ты, учительша, смотри!», ушли и больше у нас на улице ни у кого не появлялись.»
Наш комментарий. Для нас этот рассказ явился горьким открытием, что в это трудное время среди своих же станичников находились люди без совести и чести: и бандиты, и предатели.
Начались ужасные дни оккупации. Немцы наводнили станицу, заняли все возможные дома. В доме Ростовенко (Анны Гавриловны) поселился только один унтер-офицер, так как большему количеству их было просто негде было располагаться. Да и то он спал в горнице, где зимовали улья с пчёлами. Но каждый день появлялись «гости», требовали «мацло», «яйка», «молёко», стреляли куриц. Унтер-офицер требовал, чтобы ему жарили картошку «фри», так как ни масла, ни молока у семьи Ростовенко тогда не было. В огороде прятали свинью, но немцы всё-таки её забрали.
Аню и её сводную сестру Марию немцы несколько раз выгоняли на строительство дороги. Дороги они сразу же приводили в порядок (засыпали щебнем, утрамбовывали), строили мосты. Взорванный нашими войсками при отступлении мост через Терек был возведён за считанные дни.
Уклоняющихся от работы тут же забирали в комендатуру; недалеко от Муртазово, в «дубках» (небольшой дубовый лесок), расстреляли группу активистов из станицы, которых выдали свои же предатели; в соседней станице Ново-Ивановке повесили девушку – комсомолку.
Семья Ани жила всегда очень трудно и бедно, а с приходом немцев стало еще труднее. Продуктов достать было негде, доедали то, что было, а было не много. Совершенно не стало соли, и где-то в конце ноября или а начале декабря Анина мачеха собрала немного сала и послала Аню и её сестру Марию в Прохладный обменять это сало на соль. С ними пошла и подруга Нюра Скороходова. Шли пешком, прячась в кустах или в неубранной кукурузе, когда на дороге показывалась какая-нибудь машина или доносился стрёкот мотоцикла. В Прохладном остановились на ночь у знакомых, а город уже несколько ночей бомбили наши. Хозяева на ночь ушли в блиндаж, пришедшим девушкам там места не хватило, и они остались ночевать в доме, улеглись на печке.
Анна Гавриловна рассказывает: «Ночью началась страшная бомбёжка. Мы с печки, конечно, удрали, спрятавшись под кровать (наивность, конечно!) и думали, что едва ли останемся живы. Но нам повезло, тогда как в ту ночь погибли несколько человек. Дождавшись рассвета, даже не пытаясь обменять это злополучное сало на соль, также прячась по кустам и в кукурузе, вернулись домой.»
Особенное впечатление на нас произвёл рассказ об эпизоде, который мог оказаться последним в жизни нашей героини.
««Драпанули» немцы от нас на Новый 1943 год. Помню, как 31 декабря к нашему унтер-офицеру пришли его друзья, разместились за столом, потребовали закуски и начали встречать Новый год. Один из офицеров потребовал, чтобы за стол села и я. Я тогда была молоденькой и довольно симпатичной, немного знала немецкий язык. Офицер сказал мне по-немецки: «Я тебя люблю». Я тоже по-немецки ответила: «А я тебя не люблю!». Это вызвало бурю негодования. Фриц заорал: «В комендатуру! Утром пойдёшь в комендатуру! Ты – партизанка!». Все родные страшно испугались за меня. Встретив Новый год, немцы ушли, ушёл спать и «наш» унтер, а отец мне заявил, что я должна куда-нибудь уйти из дому. И я решила, что с рассветом я уйду: или к подруге на другой конец станицы, или вообще из станицы, в сады, в лес. Но рано утром к «нашему» унтеру вдруг прибежал посыльный, и тот быстро куда-то умчался, а ещё через каких-то 10-15 минут на улице началась настоящая суматоха: немцы срочно погружались на машины и «драпали» в сторону Прохладного. Утром была взорвана больница возле нас, в которой находился склад велосипедов; церковь рядом с нами, в которой немцы хранили зерно, они облили керосином и подожгли; взорвали мосты через Маленький и Большой Тереки, и к обеду в станице уже не было ни одного немца.
Причиной такого поспешного бегства был разгром фашистов под Сталинградом, пленение армии Паулюса. Нет слов, чтобы описать всеобщую радость, а тем более, мою: я была спасена!
А после обеда в станице уже были наши войска, они догоняли немцев, которые удирали без боя, без оглядки.»
Так кончилась оккупация станицы, длившаяся два с небольшим месяца, но оставшаяся в памяти на всю жизнь.
Примечание. За то, что Анна Гавриловна была в оккупации, ей пришлось расплачиваться в 1950 году. Но об этом дальше.
Анна Гавриловна вспоминает, с каким ликованием встречали наши войска. Войска проходили колоннами. У немцев были машины, а наши шли пешком, оборванные, голодные. Солдаты заходили в каждый дом, и везде их встречали хлебом-солью, помогали всем, чем могли. Анина мачеха не отходила от печки, пекла хлеб для голодных солдат. Хлеб этот пекли из муки, которую смололи из спасённого зерна. Немцы хранили зерно, которое они собрали со всей станицы, в церкви. Когда убегали, это зерно облили керосином и подожгли. В первую очередь станичники бросились тушить этот пожар. Спасённое зерно спешно разносили по домам. Свою добычу – полную наволочку зерна – принесла и младшая дочь мачехи. Это было бесценное богатство. Зерно промыли, смололи на ручной мельнице – получилась мука грубого помола. Из неё, добавив кукурузную муку и отруби, пекли хлеб.
Оккупация кончилась, но не кончилась война. Однако сразу после бегства немцев началась другая жизнь. В станице начал действовать стансовет, затем колхоз, а вскоре – и школы.
Всю оставшуюся часть войны Анна Гавриловна проработала завучем и учителем русского языка и литературы в школе села Дейского. Учителя – основная интеллигенция на селе, поэтому они не только работали в школе, но и были агитаторами: ходили и ездили в колхозные полевые бригады, сообщали о событиях на фронте, выпускали «боевые листки», а также составляли акты об ущербе, нанесённом населению оккупантами.
Учителя вместе со школьниками помогали колхозу убирать урожай пшеницы, подсолнечника, кукурузы. Кукурузу убирали уже совсем поздней осенью, когда выпадал снег. И дети, и взрослые работали до вечера, мокрые до пояса, голодные. На обед, как правило, был чай с чуреком (кабардинская кукурузная лепёшка), который тут же в поле и готовили. Обогреться чуть-чуть можно было только у костра.
Анна Гавриловна рассказывает, что жили учителя в жутких условиях: не отапливаемые квартиры, паёк скудный (7 кг кукурузной муки в месяц).
На учительскую зарплату можно было купить тогда только 1 кг сливочного масла. Тетради проверять, готовиться к урокам приходилось при коптилках, сделанных из стреляных гильз (в гильзы наливали керосин, скручивали фитиль из ветоши и поджигали). В школе было не топлено, дети голодные, чуть ли не опухшие от голода. Учителя собирали по дворам тех, кто мог прийти. Писали на полях газет, чернила делали из химических карандашей (растворяли грифели в воде). Ходили в чём попало, так как ни на одежду, ни на обувь денег не было, да их и негде было купить. Летнюю обувь – чувяки (тапочки) шили сами из парусины или сукна.
Отпусков не было, летом все учителя работали в колхозе. Лишь летом 1944 года Анна Гавриловна получила месячный отпуск, так как была заочницей Учительского института (удалось восстановиться).
Но на трудности не жаловались, так как жили одними надеждами на скорейшее окончание войны и были молодыми, сильными и духом, и телом.
Анна Гавриловна рассказывает: «В школьном коллективе нашем все были молодыми, самой «пожилой» была учитель математики, а ей не было ещё и 30-и лет. Коллектив в основном женский, как и во всех школах. Мужчины – только военрук, инвалид войны, и учитель географии, не подлежавший мобилизации.
Не удивительно поэтому, что мы, девушки – учительницы, вели активную переписку с фронтовиками. Знакомились заочно, посылая фотографии друг другу. Писем получали много, иногда по пять штук в день, и все, как правило, читались вслух. Особенно интересными были письма, присланные уже из-за границы. Мне все четыре года войны писал Жора Фролов, мой школьный товарищ; интересные письма писал «заочник» Сеня Царикевич о достопримечательностях Праги и других городов Европы. Я даже переписывалась с одним героем Советского Союза. Но встретиться после войны довелось только с Жорой Фроловым. Удивительно, но всю войну он прошёл без единой царапинки, зато погиб его младший брат.
Г. Фролов. 1942 г.
А сколько похоронок приходило в село! Не проходило и дня, чтобы то в одном, то в другом месте села не раздавался коллективный плач по погибшим. Но если кто-то из фронтовиков приезжал в отпуск на один – два дня, то это было всеобщим праздником для села. А праздновать и русские, и кабардинцы умеют.»
8 класс, с. Дейское, 1944 г. А.Г. крайняя слева во втором ряду.
Учителя и
ученицы 6 класса.
В памяти Анны Гавриловны осталось ещё одно трагическое событие: выселение из села в Сибирь и Казахстан народов Кавказа: «Не помню только, было ли это зимой 43-го или 44-го года. Вдруг неожиданно село оказалось занятым войсками, мужчин – кабардинцев собрали в сельсовете, выбрали несколько семей, погрузили на машины и отправили куда-то. Выселили, как говорили потом, тех, кто запятнал себя чем-то во время войны. Среди них и семья молодой женщины – председателя сельсовета, которую мы хорошо знали (тоже кабардинки). Всё было сделано быстро, бесшумно, в течение нескольких вечерних часов. И об этом почти не говорили, наверное, боялись.»
Наконец наступил день Победы! Аня узнала об этом часов в десять утра, когда ко двору подбежал мальчик лет двенадцати и, закричав «Победа, победа!», побежал дальше, к следующему двору.
Аня, даже не забегая в дом, опрометью бросилась бежать на вокзал в Муртазово. Там уже на перроне «негде яблоку было упасть». Гремела музыка (играл духовой оркестр), люди обнимались, целовались друг с другом, забрасывали цветами проходящие мимо поезда с военными. В общем, это была всеобщая радость!
После войны Аня, сдав экзамены и закончив Учительский институт, некоторое время продолжала ещё работать учительницей в кабардинских сёлах, а потом вышла замуж за Залмана Израилевича Варгавтика и уехала с мужем в город Ленинабад Таджикской ССР.
Очень интересными нам показались воспоминания Анны Гавриловны о городе Ленинабаде и национальных особенностях его жителей - таджиков.
Ленинабад (нынешний Ходжент) был центром Ленинабадской области. Расположен он на берегу довольно полноводной реки Сыр-Дарьи. Город был типично азиатский, с небольшим количеством европейских зданий. Большинство улиц – узкие закоулки. Дворы обнесены высокими глинобитными дувалами (стена из камней и глины), во дворах в виноградниках прячутся глинобитные же домики. В центре города по обе стороны главной улицы Ленина раскинулись два огромных базара, на которых в любое время года, особенно летом, высились горы всевозможных фруктов и овощей. В городе огромное количество чайхан (чайных), много арыков (канавы для стока воды). На главной улице много ярких цветов и целый день – нескончаемая национальная музыка. Особенной достопримечательностью города являлась полуразрушенная глинобитная крепость на берегу Сыр-Дарьи. Из учебных заведений, кроме школ, был тогда пединститут, педучилище и сельскохозяйственный техникум. Анна Гавриловна не помнит, был ли театр, но несколько кинотеатров было.
В чайханах пили круглыми сутками чай только мужчины, сидя по-турецки на широких низких топчанах, покрытых коврами, вокруг огромных самоваров. Чай пили зеленый, несладкий, с лепешками и виноградом.
Многие женщины тогда ещё ходили под чадрой (сетка из конских волос). В магазинах и в учреждениях работали мужчины, в хлопковых полях - в основном женщины. В уборочную пору хлопок сушили на всех улицах города. Хлопок – основная культура, выращиваемая в Таджикистане, но выращивали также и зерновые, овощи, фрукты, причем по два-три урожая в год.
В Ленинабаде был большой шелковый комбинат, известный на всю страну. Близ города в 50-е годы было создано искусственное Кайракумское море.
Ленинабад. 4 «б» класс. 1950 г
Анна Гавриловна устроилась работать в среднюю школу учительницей 4-го класса – класса мальчиков. Тогда в городских школах было раздельное обучение. Анна Гавриловна говорит: «Очень боялась, что не справлюсь с дисциплиной, но мальчишки приняли меня сразу. Полюбила их и я, и у меня за всю мою учительскую деятельность не было более любимого класса.»
А класс был особенный. Это были «дети разных народов», населявших городок: дети репрессированных из Москвы и Ленинграда (в том числе по «Делу врачей»), пэфээловцев (ПФЛ – политико-фильтрационный лагерь, их было много в Средней Азии и Казахстане), переселенцев – крымских татар и немцев. Были в классе также русские, евреи, украинцы, белорусы. Но класс был очень дружный.
Было много очень способных ребят – отличников. Среди них с феноменальной памятью Боря Бродецкий из Ленинграда. Анна Гавриловна говорит, что более одарённого мальчика ей не довелось встретить за всю жизнь. На следующий год Анна Гавриловна преподавала русский язык и литературное чтение и была классным руководителем в любимом своём 5-ом классе. Но теперь это уже был смешанный класс (раздельное обучение закончилось).
Наш комментарий. Сегодняшним подросткам, которые часто слышат о сникхедах и случаях, связанных с национальной рознью, приходится только завидовать таким дружеским отношениям людей разных национальностей.
В августе 1950 г., по возвращении из отпуска, Анна Гавриловна вдруг узнала, что она и ещё трое учителей уволены с работы. Причина увольнения – «были в оккупации». Обжаловать приказ бесполезно – указание свыше.
Пришлось расстаться с любимой профессией. С трудом устроилась Анна Гавриловна библиотекарем в библиотеку городского Дворца Культуры. В ней работала почти 4 года. За это время окончила курсы кройки и шитья, поступила на третий курс литфака заочного отделения Ленинградского пединститута, который успешно закончила в 1954 году, когда у неё уже было двое детей.
1954 г.
Наш комментарий. Мы часто говорим, какая сейчас у нас трудная жизнь. Но нам сейчас сложно представить, как тяжело приходилось женщине в то время: работа, не очень устроенный быт, маленькие дети и учёба по вечерам до поздней ночи, - по нашим представлениям, - это настоящий подвиг!
В 1953 году возникла и у мужа проблема с работой. Однажды оказались уволенными с работы многие евреи, а мужа Анны Гавриловны «с глаз долой », перевели на работу в горы, где километров в пятидесяти от Ленинабада достраивался Дом отдыха хозяйства Чиркова. С большим трудом удалось вернуться мужу в город, в семью. Он стал работать теперь директором нового двухзального кинотеатра.
Историческая справка.
На банкете в честь Победы 24 мая 1945 г. Сталин провозгласил установочный тост
«за русский народ», особо выделив русский народ из числа других народов СССР как
«руководящую силу Советского Союза». С этого момента, по мнению исследователей
вопроса, начинается нарастание официально поддерживаемой волны великорусского
шовинизма, сопровождавшегося антисемитизмом. Из сталинских антиеврейских акций
наиболее известен расстрел Еврейского Антифашистского комитета.
Были закрыты еврейские издательства и газеты, в течение осени 1948 и января 1949
гг. арестованы многие члены ЕАК и многие представители еврейской интеллигенции.
В это время массированные масштабы приняла «борьба с безродным космополитизмом».
Сигналом для антиеврейской кампании послужила редакционная статья «Правды» «Об
одной антипатриотической группе театральных критиков» (28 января),
отредактированная лично Сталиным. В рамках кампании проводились массовые
увольнения евреев с предприятий и учреждений. Широкую известность получило «Дело
врачей».[4]
Кстати, о Боре Бродецком. Анна Гавриловна вспоминает, что в Ленинабад Боря приехал с матерью из Москвы; его отец был репрессирован, кажется, по «Делу врачей». Для того, чтобы дать возможность этому одарённому мальчику поступить в вуз, друзья его отца, которые жили в Ленинграде, усыновили его и дали ему русскую фамилию.
Наш комментарий. Рассказ о событиях послевоенной жизни нашей героини произвёл на нас тягостное впечатление. Кончилась война, наступила мирная жизнь. Казалось бы, теперь всё должно пойти по-другому, жизнь в стране должна повернуться лицом к человеку. Но новые репрессии опять сделали несчастными очень многих людей.
Большим событием в жизни каждого стала смерть Сталина в 1953г. У Анны Гавриловны к этому событию было двоякое отношение: с одной стороны – ощущение большого горя (она даже плакала, как и многие); в то же время – не забылись ещё переживания, связанные с её увольнением с работы и с проблемами по работе у мужа.
Но после окончания института Анна Гавриловна вновь вернулась к педагогической работе. Теперь она преподавала русский язык и литературу в 9-10 классах вечерней школы рабочей молодёжи, в медицинском училище и рецензировала работы заочников Среднеазиатского политехникума. Материально семья жила очень скромно, так как надо было содержать ещё и няню для маленького ребёнка (яслей не было, с трех лет ребёнка можно было устроить в детский сад).
В 1957 году Анна Гавриловна с мужем и детьми переезжает в Красноярск. Здесь она работала сначала в Кировском роно заведующей методкабинетом, а потом с 1965 года преподавателем эстетического воспитания в ГПТУ – 36 (городское профтехучилище). Все эти годы работе отдавалась полностью, особенно преподаванию нового в то время предмету - эстетики. Эта любовь к предмету так передалась её ученикам, что они считали его чуть ли не главным в обучении, всегда с радостью приходили на занятия и на подготовку к нему тратили даже больше времени, чем на основные предметы.
Красноярск, 1971 г
Анна Гавриловна оборудовала кабинет наглядными пособиями и аппаратурой; удалось даже приобрести пианино, так что её кабинет считался одним из лучших в крае, а она – одним из лучших преподавателей. В 1977 году Анна Гавриловна вышла на пенсию, но бывшие ученики не забывали её и при встрече с благодарностью вспоминали о годах учёбы.
Во время одной из встреч. Слева направо: Федорцова Лиза,
Анна Гавриловна Варгавтик,
Сиромская Таня.
Беседы с героиней нашей работы заставили нас о многом задуматься. Ведь в прежней нашей истории есть то, чему нам и сейчас следует поучиться; и не только стойкости и мужеству людей старшего поколения, но и их открытости, доброте, дружелюбию, взаимопомощи, порядочности. Но нас поразило, как много в истории нашей страны жутких, страшных моментов. И самое главное: виновниками этих страшных моментов истории были сами люди, её творцы. Нам горько и обидно за очень многих людей, чьи жизни были загублены, которые так и не увидели счастья в своей жизни. Надо постараться учесть ошибки прежней истории, чтобы страшные эти моменты никогда больше не повторились. И это придётся уже делать нам, нынешним подросткам. Жизнь Анны Гавриловны Варгавтик, простой советской учительницы, учит нас многому.
1. Г. Ф. Доброноженко. «Кто такой кулак: трактовка понятия „кулак“ во второй
половине XIX — 20-х гг. XX вв.» // статья
2. Андреев Е. М., Дарский Л. Е., Харькова Т. Л. Демографическая история России:
1927—1959. //М., 1998, с. 81.
3. HTTPS://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%B0%D0%B1%D1%84%D0%B0%D0%BA
4. Статья «Советский Союз. Евреи в Советском Союзе в 1941-53 гг.» в Электронной
еврейской энциклопедии HTTPS://www.alefmagazine.com/pub1705.html
5. Беседы с А.Г. Варгавтик, сентябрь – декабрь 2010 года, Красноярск.
6. Личный архив А.Г. Варгавтик.
/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»