Краевая акция среди молодежи
«Репрессированные деятели культуры и искусства в истории Красноярского края»
Авторы: Дорожкина Антонина Олеговна,
студентка 1 курса группы «ПО-11»
По специальности: Повар, кондитер.
Федосин Тимофей Александрович,
Студент 1 курса группы МБУ-11
По специальности:
Машинист на буровых установках
Руководитель проекта:
Немченко Наталья Евгеньевна.
преподаватель истории.
КГБОУ НПО «Профессиональное училище № 22»
г. Игарка,
2011 год.
Дмитрий Зеленков
конец 30-х г. ХХ ст.
В огромном перечне блестящих имён – представителей русской национальной культуры – фамилии Лансере и Бенуа занимают почётную строчку. Породнившиеся знаменитые фамилии дали миру талантливых художников и музыкантов, архитекторов и скульпторов, учёных и артистов. В их генеалогическое дерево вплелись русские, англичане, итальянцы, немцы, китайцы, армяне. Но искусство всегда оставалось русским.
История жизни Лансере и Бенуа типична для нашей страны. Большой успех и слава в дореволюционной России, вынужденная эмиграция в 20-х годах ХХ века многих представителей династии. Судьбы же оставшихся жить в Советском Союзе, были подчас драматичны, а иногда трагичны. В годы сталинских репрессий потомки знаменитой династии, в большинстве своём, были репрессированы.
Одна из страниц истории города Игарки связана с представителем прославленного рода – Дмитрием Владимировичем Зеленковым.
Ему по праву предрекали славу талантливейшего театрального художника. Но судьба распорядилась по-своему…
Долгие десятилетия имя Зеленкова, как и многих других репрессированных, в нашей стране старались не упоминать. Тоталитарный режим уничтожил самого художника, но его имя и ярчайший свет его таланта пробился сквозь тьму и живет до сих пор в воспоминаниях благодарных игарских зрителей.
Зеленков родился в 1909 году в Петербурге. Диме было всего двенадцать лет, когда умерла его мама Екатерина Евгеньевна Зеленкова, урождённая Лансере. Много времени дети проводили у своей бабушки Екатерины Николаевны Лансере, урождённой Бенуа. Своего дедушку, Евгения Александровича Лансере, они никогда не видели. Он, к сожалению, прожил не долгую жизнь. После его смерти Екатерина Николаевна со своими детьми возвратилась в отчий дом.
Обстановка в семье Бенуа была особенной. Здесь все жили духовными интересами. Дети постоянно слышали разговоры о высоком назначении искусства, о великой миссии художника нести людям высокие идеалы. Уже с детства любовь к рисованию определила Димину профессию. Не окончив не какого специального учебного заведения, он стал театральным художником. В 1920-х – 1930-х гг. работал художником-исполнителем в театрах Ленинграда. Его руководителями были А.Я. Головин и В.В. Дмитриев.
Его сестра Нина Владимировна Лазарева-Зеленкова вспоминала: «Дима рос несколько замкнутым и застенчивым. Последние годы он жил в семье О.Г. Иордан и оттуда ушёл на фронт. Очень ярко я запомнила его молодого, красивого, высокого в военной форме, когда он пришёл проститься с нами. Наша маленькая дочка Катя, посмотрев на него, убеждённо сказала: «Ну, теперь мы победим!». В последней открытки с фронта Дима писал: «Война-это настолько страшно, что воевать можно только с мыслью и верой, что она будет последней». После этого связь прекратилась.
Когда окончилась война, я получила военный треугольник от какого-то доброго человека, в котором полуграмотным почерком было написано: «Ваш брат будет находиться в Москве, в пересылочной тюрьме». Я быстро собралась и поехала в Москву. В тюрьме меня проводили в крохотную комнатку, где находился молоденький солдат с автоматом. Вскоре вошёл Дима, не истощённый, но очень бледный и подавленный. Мы оба от волнения почти не могли говорить. Дима всё время повторял: «Какое счастье, что у тебя есть Катя». По-видимому, в этой фразе он выражал мысль, что его жизнь кончена, но жизнь продолжается. Через несколько минут солдат мягко сказал: «Закругляйтесь».
Когда я вернулась в Ленинград, мне позвонила школьная подруга и попросила зайти к ней по важному делу. Там я встретила её родственника, который рассказал, что был с Димой на Ленинградском фронте в одном подразделении. Оно было окружено и все оказались в плену, а затем в Финляндии, в концлагере. Произошло это в начале блокады Ленинграда. По окончании войны состоялся обмен пленными. В торжественной обстановке высокие советские чины жали руку каждому нашему солдату и, вручая букет цветов, поздравляли с возвращением на Родину. В Финляндии всех посадили в вагоны первого класса и довезли до границы, а на Родине затолкали в теплушки, в которых доставили их в Московскую пересылочную тюрьму. Вот тогда-то какая-то добрая душа и написала тот треугольничек.»
Дмитрий Владимирович был судим военным трибуналом Московского военного округа 17 апреля 1945 года по ст. 58 – 1 «б» УК РСФСР и приговорён к 10ти годам лишения свободы с поражением в правах на 5 лет.
Бывший заведующий литературной частью театра заключенных Шерешевский Лазарь Вениаминович вспоминал:
С Зеленковым мы познакомились в Краснопресненской пересыльной тюрьме, когда из Московской области выгоняли осуждённых по 58 статье. Из подмосковных лагерей забрали всех политзаключённых и сконцентрировали для того, чтобы отправить на дальний Север. Это было начало 1948 года, февраль. В этой тюрьме оказались и мы, группа из Московского ансамбля. А Дмитрий Владимирович Зеленков был перевезён из «шарашки». Он работал где-то в районе Подольска, в каком-то авиаконструкторском бюро. И он, как художник, оформлял там всякие чертежи. Дмитрий был очень талантливый художник. Из этой «шарашки» 58 ст. даже и не трогали, потому что там были ценные кадры, вроде учёных атомщиков, авиаконструкторов. Но он нарушил лагерный режим…. Дима попал в Краснопресненскую пересылку, где он с нами и познакомился. Я не знаю, как он нарушил режим. Очень легко можно было нарушить. Ну, мог, скажем, вступить в связь, с вольнонаёмной. И тут-то оказалось вот что! Выяснилось, что он прислан как чертёжник, но он настоящий театральный художник. До войны он успел поработать, как художник театральный в Мариинском оперном театре. А во время войны он оказался в плену. За что он, видимо, и сидел. И в плену он был даже не у немцев, а у финнов.
Дима в тюрьме сблизился с нами. Нас там было человек, наверное, восемь театральных людей: музыканты, певцы, Бенкин(?) – дирижёр, пианист. Ваш покорный слуга, который здесь в Московском ансамбле литературной частью занимался. Когда выяснилось, кто есть кто, мы говорим ему: «Дима, держись с нами. Мы, всё-таки, ядро и мы постараемся в новом лагере как-то доказать своё право работать близко к специальности». Мы держались вместе, когда приехали на Печёрскую пересылку. В то время Абезьский театр, на наше счастье, был в Печёре. А Абезьский театр, с разрешения Барабанова, с колонн и лагерных пунктов имел право брать людей в театр, если там среди заключённых попадались артисты, музыканты, художники и вообще все, кто мог быть нужен театру, вплоть до осветителей бутафоров и т. д. Вместо того, чтобы нас отправить дальнейшим этапом в Заполярный Урал, руководство театра забрало нас в Печёре на ту колонну, где жили артисты театра.
В Абезь КОМИ АССР мы приехали вместе с эшелоном, на котором ездили артисты на гастроли. Когда в театре узнали, кто есть Зеленков, его сразу же назначили главным художником театра. Он был, действительно, великолепным специалистом и по кадрам и по декорациям и по костюмам. Он был очень интеллигентный и знающий человек. Мы с ним вообще весьма дружили. Я часто бывал у него в мастерской. Там, в здании Абезьского театра, был такой чердачок, где была мастерская художника».
В 1949 году началось строительство Северной железной дороги Салехард – Игарка, начальником которой первоначально был назначен В.А. Барабанов. Своё детище – театр – он перевёз в город Игарку.
Старожилы нашего города до сих пор помнят праздничные вечера и концерты, которые устраивали заключённые артисты, какие великолепные спектакли они смотрели на сцене театра по ул. Смидовича. По словам очевидцев, о спектаклях жители города Игарки узнавали из афиш, наклеенных на деревянной доске, прибитой у входа в театр, или на приклеенных на дверях некоторых магазинов и учреждений. Печатных афиш и программок для зрителей и в помине не было.
Дмитрия Владимировича Зеленкова публика полюбила сразу и навсегда. Он покорил сердца игарчан потрясающими декорациями к спектаклям. Роберт Александрович Штильмарк в главе «Крепостной театр», посвящённой заключённым артистам, в своём романе «Горсть света» писал: «… Когда публика, потрясённая красотой декораций в пьесе «Раскинулось море широко», устроила талантливому художнику Д. В. Зеленкову десятиминутную овацию, выкрикивая его имя, известное стране, тупица из политотдела запретил ему выйти и поклониться со сцены…». Далее он пишет: «Спектакль «Двенадцать месяцев» стал потрясающей сценической феерией. На глазах у зрителей волшебно расцветали разноцветные огоньки под волшебную музыку, написанную заключённым композитором и пианистом. Таяли на сцене льды над омутом и бежала ветровая рябь по озёрному зеркалу, деревья зеленели и сбрасывали листву, снег устилал лесную опушку, и пока маленькая падчерица, прекрасно сыгранная з\к девушкой Леночкой, «кружила» по лесу в снежной метели, прежде чем начинать свой монолог, театр бушевал от оваций художнику… Леночка была вынуждена делать долгую паузу перед монологом, а аплодисменты вспыхивали в восторженном, потрясённом зале…»
А вот что пишет в своих воспоминаниях о спектакле «Двенадцать месяцев» бывший военнослужащий на строительстве ж/д Салехард- Игарка Владимир Пентюхов: «… Сцены сказки в лесу поражали воображение не только разворачивающимися событиями, но и сменой времен года, а следовательно, и чередованием красок зимы, весны, лета и снова зимы. И вот эта необыкновенная игра на глазах меняющихся красок, более чем сюжет, поразила зрителей. Это было волшебство высокого качества. Представьте: вы пристально смотрите на зимний лес, на ветвях которого пышными узорами лежит снег, на землю, укрытую сугробами, и вдруг не веря собственному зрению, невольно шире раскрываются глаза, а заодно и рот. Снег на ветвях и сугробы на земле начали уменьшаться, как бы таять, оседать и исчезать, потом из-под деревьев начала подниматься зеленая трава. На озерке, что просматривалась на заднем плане, под яркими лучами солнца вместо льда появилась, отсвечивая голубым, рябь воды. Разноголосо запели птицы, и вот тут-то в средней части сцены, медленно увеличиваясь в росте, зашевелились цветы, покачивая головками под цвет синего неба. Поднявшийся легкий ветерок начал раскачивать их. И вдруг из зрительного зала долетел мальчишеский голос:
- Подснежники! Рви скорее!
И едва цветы были уложены в корзину, на сцену начала медленно возвращаться картина суровой январской ночи.
Благодарные за доставленное удовольствие зрители не жалели ладоней, а затем начали скандировать:
-Ху-дож-ни-ка, ху-дож-ни-ка!
И он, заключенный художник, бывший чародей ленинградского Мариинского театра, осужденный якобы за измену Родине, вышел и низко поклонился им, то был худой человек с усталым лицом - Дмитрий Зеленков, гордость начальника стройки Барабанова….»
Сам Дмитрий Владимирович в своём письме сестре Нине писал: «Долго мы с ним (примечание Н. – известный Ленинградский режиссер Владимир Иогельсон) ломали голову над тем, какую пьесу поставить на нашей Игарской сцене. Профессиональных актёров у нас очень мало (прим. – драматическую труппу перевели уже в Ермаково, здесь осталась оперетта), средства мизерные, а поражать публику чем-то нужно. Остановились мы на «12 месяцах» Маршака. Много было испорчено крови, много проведено бессонных ночей и, наконец, к Новому 1950 году состоялась премьера. Все были чрезвычайно довольны. Володя сказал, что это лучшая моя работа в этом театре».
Вскоре начальник политотдела Штанько театр заключённых разогнал. Дмитрия Владимировича отправили в Ермаково, где он работал в клубе постройкома.
По словам родных, Зеленков писал редко, было понятно, что он находится в подавленном настроении. Дмитрий Владимирович тяжело переживал закрытие театра, рядом не было его друзей. Его могли в любую минуту отправить на общие работы на строительство ж\дороги.
«Вся наша организация, по-моему, дышит на ладан, - пишет он сестре. Домашними средствами оформляю спектакли, тоскую, мечтаю о свободе, стираю старенькое бельё своё, болею желудком и читаю стихи Тютчева. Дни идут…
Поощрительная система «зачётов» оказалась не очень полезной для меня. Максимум на что могу рассчитывать, это сокращение оставшегося срока вдвое. Я рассчитываю на большее…
На исходе девятый год моей неволи! (прим. По-видимому, он считает и четыре года плена). Тебе не кажется, что это очень много? А? С каждым годом пребывания в этих местах становится всё тяжелее. Чувствую, что силы мои кончаются, надежда гаснет. Главное заключается в том, что нет ни какой надежды привыкнуть ко всем гадостям, меня окружающим. Я напрягаю последние силы, заставляю себя бриться, слежу за чистотой белья, со страшной педантичностью заставляю себя соблюдать все правила внешней культуры, не смотря на то, что стоит большего труда в наших условиях - ибо это единственный способ удержаться на « человеческом уровне» при полном душевном разладе. «Старики» наши говорят, что многие пренебрегали этим и быстро скатывались до самого скотского состояния и гибли. Я бы не хотел так уйти из этой жизни.
Всё чаще и чаще посещают меня мысли о безысходности. Отгоняю их изо всех сил. Хочу заставить верить себя, в то, что нужно ждать ещё чего-то. А может быть, это инстинкт жизни, который чаще всего берёт верх над здравым смыслом.
С каждым днём становится всё тяжелее. Друзей из состава бывшего театра почти никого не осталось. Всех раздёргали в разные стороны. Володя Иогельсон уехал, обещал писать. Положение в клубе очень шаткое. Каждый день можно ждать разгона. Денег не платят сейчас никаких. Вообще обстоятельства невесёлые».
Его подавленное настроение замечали и те, кто находился рядом на работе.
Вспоминает Ванда Антоновна Савнор, работающая тогда заведующей клубом: «Моя рабочая комната была на балконе за кулисами. Там был телефон, которым я могла пользоваться. Я обязана была быть на всех мероприятиях клуба и иногда принимала участия в концертах, приготовив новый дуэт с П. Пустовойтом.
В клубе я познакомилась с творческими замыслами и работами художника Кировского театра (попавшего из финских лагерей в наш) Дмитрия Зеленкова, из рода Лансере – Бенуа. Расстелив полотно на полу зрительного зала, он вдохновенно работал кистью и к вечеру нужное оформление сцены было готово. И зрители неизменно оценивали это аплодисментами. Помнится блестяще выполненное им оформление к сцене из оперетты «Раскинулось море широко».
Однажды, во время концерта, Зеленков повесился за кулисами. Но его успели спасти и вернуть к жизни. Но, как оказалось ненадолго.
Красивый, одухотворенный художник часто играл на рояле фрагмент арии Далилы из оперы К. Сен-Санса «Самсон и Далила» («Ах нет сил снести разлуку!»). И это звучало как крик души!
«Дима, потерпите, - взывала я, - ведь Вам осталось 9 месяцев, скоро всё кончится!»
« А что меня ждёт? Вечное поселение вот здесь, в этом крае?» - отвечал он.
Ходили слухи, что он кем-то увлечён и, приходя в театр, всегда ждал телефонного звонка. И вот однажды в один из солнечных, светлых дней, раздался звонок в моей рабочей комнате - женский голос просил к телефону Д. Зеленкова. На сцене была репетиция к концерту. «Зеленкова к телефону!» - крикнула я. Через некоторое время врывается с ножом в руке П. Пустовойт и выдыхает: «Зеленков повесился в туалете за клубом!». Спрыгнув со второго этажа и крикнув актёрам о случившемся, он бросился спасать Диму. А я – бегом в мед. пункт за врачом, за помощью: «Возьмите все лекарства! Зеленков повесился! Надо спасти его!»
Когда мы прибежали с врачом, Дима лежал на настиле около клуба, а актёры делали ему искусственное дыхание. Но ни кто ему уже не мог помочь. Жизнь ушла! И похоронен он там, в Ермаково, «снегами отпетый, под своим лагерным номером».
Роберт Штильмарк вспоминал: «… Явившийся взглянуть на холодное тело, на чистый и благородный мертвый лик художника, происходившего из рода Лансере по мужской, и Бенуа по женской линии, главный виновник этой жестокой смерти (как и разгона игарской труппы) политотдельский начальник Штанько обратился к молчаливой толпе заключенных с лицемерным возгласом:
-Эх вы, какой талант не уберегли!
Начальник вероятно рассчитывал на то, что эти его слова смогут запечатлеться в дезориентированных, запуганных умах и отвести от палача людское презрение и гнев».
Слухи о том, что он был влюблён, подтвердил сам Зеленков в своём письме к сестре Нине Владимировне.
« Обо всём, как будто, написал, и тебе осталось сообщить о последнем моём несчастье. Я полюбил! Не буду описывать тебе все подробности этой несчастной страсти, скажу только, что я совсем запутался в вопросах чести, морали, здравого смысла. Мои и её социальные и семейные положения настолько различны и несовместимы, что приводят меня в совершенное отчаяние. Я теряю голову, делаю много глупостей, которые к добру меня не приведут. Остановиться нет сил. Кругом всё вертится, и туманом застилает мозги. Боже! Как нужна мне сейчас свобода! Я бы мог захватить кусочек своего счастья».
Была ли его несчастная любовь главной причиной смерти, сейчас уже ни кто не скажет наверняка. Наверное, и эта, вкупе с другими причинами, послужила толчком к его самоубийству.
Дмитрий Владимирович до последних дней боролся с самим собой. В письме к брату Александру от 16 апреля 1951 года явно видна его смена настроения. «Мои дела не плохи не хороши. Держатся они на том гнусном уровне посредственности, который способен свести с ума нормального человека. Жизнь похожа на купание в зловонной тине, в которую погружаешься, порою с головой. Из-за неё не видишь, не слышишь, не чувствуешь. Всё отравлено мерзким запахом. Выбраться из этого болота нет возможности, можно только надеяться, что когда-нибудь оно высохнет под лучами нашего солнца, а грязь, облепившая всё тело, отвалится засохшими корками. Помочь могут только космические явления».
И в этом письме он уже пытается строить планы на будущее. «У меня наступает то время, когда пора начинать думать о жизни в более широкой зоне. Я говорю о приближающемся конце срока. Надеюсь, в мае – июне будущего года выходить. Куда податься и чем заняться – совершенно не знаю. Какие у вас возможности, в смысле заработков и жилищ? Каков прожиточный минимум? Я буду рассылать письма во все края, и по собранным материалам решу, что делать. Часто думаю об Алтайском крае. Нет ли у тебя каких-нибудь знакомых?
Особые волнения мне доставляет моя профессия. Театры в которых можно работать с удовольствием и пользой для себя, находятся только в больших городах, а они вряд ли пустят меня в свои ворота».
А 3 июня 1951г. Дмитрий Владимирович добровольно ушёл из жизни. Похоронен в Ермаково на кладбище для заключенных. Лагерный номер могилы Г 20.
В библиографическом словаре о художниках народов СССР, изданного в 1983 г есть скупые, полуправдивые сведения о нём.
Зеленков Дмитрий Владимирович. Художник театра, родился в феврале 1909г в
Петербурге, умер в 1952 г в Ленинграде.
Учился в ЛИИКСе (нач. 1940 г). Специального худ. Образования не получил. В конце
1920-ых, начало 1930-ых, художник исполнитель в театрах Ленинграда, работал под
руководством А.Я. Головина и В.В. Дмитриева. Оформил спектакли:
«Андалузская свадьба» на музыку И. Альбениса, С. Г. Н. Моисеевым, «Банкир» А. Е.
Корнейчука (1937 г. Совместно с Моисеевым, Ленинградский акад. Театр драмы.)
«Девушка с Запада» ДЖ Пуччини. (1941 г МАЛЕТОТ), «Ева» Ф. Легара. (1941 г
Ленинградский театр муз.комедии) и др. Исполнял эскизы костюмов к балетным
номерам Ленинградской эстрады (конец 1941 г – начало 1950-х г).
Зеленков Дмитрий Владимирович был реабилитирован посмертно в 1993 году.
1. В.П. Князев. «Зинаида Серебрякова. Письма. Современники о
художнице». М., Изобразительное искусство. 1987 г.
2. Ж. Мир путешествий. 2 февраля 1991 г. «Бенуа возвращаются в
Россию».
3. Сборник 200 лет Бенуа в России. С-П., 1994 г. Н.В. Лазарева «О моем брате».
4. Ответ на запрос в архив УИНМВО Республики КОМИ от 5. 03. 1998 г.
Фонды музея.
5. Рассказ очевидца. Шерешевский Л.В. Фонды Игарского краеведческого комплекса.
6. Северные просторы 1989 г. № 3. Штильмарк Р.А. «Крепостной театр».
7. Письмо Зеленкова Д.В. сестре Н.В. Лазаревой –Зеленковой от 12.06. 1950 г.
Фонды Игарского краеведческого фонда.
8. Воспоминания Савнор В.А. (автобиография, описание работы в «Крепостном
театре») Москва, 1997 г. Фонды Игарского краеведческого комплекса.
9. Письмо Д. В. Зеленкова брату Шурику от 16.05. 51 г. Фонды Игарского
краеведческого комплекса.
10. Художники народов СССР Библиографический словарь т. 4, к. 1. М., Искусство,
1983 г. стр 284-285.
11. Красноярский рабочий ХХ1 век. от 11.02. 2003 г. Владимир Пентюхов «Лебединая
песня «крепостного театра».
12. Рассказ очевидца. Ю. А. Машихина. Фонды Игарского краеведческого комплекса.
13. Справка о реабилитации Д.В. Зеленкова. Фонды Игарского краеведческого
комплекса.
/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»