Забытые имена

 Краевая акция среди молодежи
«Репрессированные деятели культуры и искусства в истории Красноярского края»

Еремина Татьяна
МБОУ Подтесовская средняя  общеобразовательная школа №46,

Руководитель: Маркова Юлия Анатольевна, директор МКУК «Подтесовская поселковая библиотека»

Я родилась и выросла в поселке Подтесово Енисейского района. Уже много лет я посещаю танцевальную студию при Доме культуре. Стенды, выставки с фотографиями  рассказывают о долгой и  интересной  жизни этого культурного поселкового центра. Ярко  представлена  история драматической студии. Яркость костюмов, необычность грима и внешность  актеров привлекли мое внимание. Особенно впечатляют старые фотографии. Мне захотелось узнать о тех людях, которые на них запечатлены. В этом мне помогли материалы нашей поселковой библиотеки. Об очень интересном человеке я узнала из книги Л.С. Еремеевой  «Подтесово – родной причал». Это Артур Яковлевич Ган. Настоящим открытием для меня было то, что он был ссыльным. Я, конечно, знала, что в Сибирь отправляли для отбывания наказания, но что такие люди были и в нашем поселке, я и не могла подумать.

Вот что написано об Артуре Яковлевиче в книге Еремеевой:

“Великий артист” - так называ­ли его подтёсовцы после того, как увидели его на сцене, а до этого момента никто и не знал о его существовании.

В 50-е годы при Подтёсовском клубе был создан неболь­шой коллектив любителей сце­ны - драмкружок, которым руководил Вениамин Ивано­вич Мухомедкулов. Мастер лесопиления, он, конечно, не имел никакого театрального образования, был просто любителем. Специальной литературы, пьес достать было негде, поэтому обходились текстами из известных поэм и повестей А.С.Пушкина. Стихи эти читались в лицах на разные голоса, а если еще и одевали “артистов” в разные соответственные эпохе одежды, спектакль имел успех, и народ на него валом валил. После спектакля обычно спрашивали: когда следующий, когда приходить?

Вениамин Иванович не знал, что и отвечать людям. И ему, и его «могучей кучке» энтузиастов, в которую входила и моя мама  Анна Георгиевна Юр, приходилось только мечтать, чтобы в клубе, наконец, появился специалист. Да кто поедет в такую глухомань? Но, тем не менее, такой человек был совсем рядом...

Шепотом, с оглядкой стали люди говорить Вениамину Ивановичу, что из отсидевших свой срок политических, “десятилетников”, приехавших в Подтёсово на поселение, есть один артист, и прозвище у него странное: “Чехов”. Он работает на общих работах, одежды тёплой у него нет, а в клуб ему за­ходить не положено. Потрясённые “кружковцы” снарядили в спецотдел, в разведку Анну Георгиевну, считая, что ей, жене «начальника», не откажут...

Начались походы Анны Георгиевны в партком, в профком, к директору завода, но никто без разрешения спецотдела (комендатуры) ничего не мог сделать. В спецотделе сидел кэгэбэшный буквоед, который сразу заявил: о разрешении бывшему зэку посещать клуб не может быть и речи! Всё же окольными путями удалось узнать фамилию, имя и отчество артиста и то, что до ареста он работал во многих театрах стра­ны. Но как вырвать его из лап комендатуры?

Помог случай. На радость всем «буквоед» тот уехал, его место занял новый человек, истинный Человек! Он внимательно выслушал ходоков, обещал разобраться и обязательно помочь. В этот период как раз в клубе не было директора, и завком усиленно искал подходящего на эту должность человека. А поскольку Анна Георгиевна постоянно мелькала у них перед глазами со своей просьбой, на нее и пал выбор. Отнекивания и отказы не принимались:

 - Мы видим вашу взволнованность, заботу о клубе, и кому, как не вам взять на себя эту важную обязанность и стать ди­ректором клуба?

И Анна Георгиевна воспользовалась моментом:

- Соглашусь, но при одном условии: художественным руководителем будет Ган Артур Яковлевич!

С некоторыми колебаниями, но условие это было принято, утрясены формальности в соответствующих инстанциях: помог тот добрый человек из комен­датуры.

И вот «Великий артист», он же «Чехов» предстал перед аудиторией. Это был буквально праздник для артистов-любителей.

Чтобы сгладить неко­торую скованность и не­ловкость при знакомстве, Артур Яковлевич стал рассказывать о своих первых шагах на сцене, а были они тоже сначала в самодеятельности!

- Много позже, - говорил он, - стал я профессиональным артистом, выступал в театрах: в городе Саратове, в Сверд­ловской и Челябинской областях, в Казахской и Удмуртской республиках, в Татарии - всего более 150 ролей было мной сыграно.

Потом Артур Яковлевич читал монологи из разных спектаклей, изображая то короля Лира из Шекспира, то лестакова из «Ревизора» Гоголя, то профессора Щеглова из «Пощёчины» Михалкова, то пьяницу Шмагу из «Без вины виноватые» Островского. Его слушали, затаив дыхание. О своей лагерной жизни при всех он не распространялся и лишь много позже с Анной Георгиевной был откровенен, кое о чём рассказывал.

- Среди лагерного начальства, - говорил он, - были Люди, но были и нелюди, которые неугодных им зэков отправляли на лесоповал. Без тёплой одежды, полуголодом, работать по 14-16 часов в сутки - мало кто выдерживал. И я работал в этом аду. Спас меня один добрый человек. Узнав, что я артист, он выхлопотал для меня место в клубе. Там я и жил, и пьесы готовил, которые сам писал по памяти. Больше всего это были чеховские водевили и меня с тех пор и прозвали «Чеховым»!

С водевилей Чехова началась работа и в Подтёсовском клубе. Новый режиссёр провел пробы, подобрал исполнителей и начал надиктовывать каждому его роль. Работа закипела! Окрылён­ные, полные творческих замыслов, расходились «артисты» с репетиций по домам. Каждый из них работал: кто на заводе, кто в конторе, кто на почте, в больнице, в школе. Но вечером все бежали в клуб: шел процесс знакомства с Островским, Гоголем, Чеховым. Коллектив самодеятельных артистов превращался в дружную семью, где местные во всём помогали поселенцам.

И осенью, и зимой Артур Яковлевич был одет в серую по­трёпанную то ли шинель, то ли брезентушку, нелепо болтав­шуюся на его худом, костлявом теле. Вдвое запахнутая и под­поясанная верёвочкой, она не спасала от суровых сибирских морозов. Кружковцы пытались одеть его в тёплую одежду, кто-то принёс пальто, кто тёплую куртку, но он гордо и катего­рически от всего отказывался.

- Не надо, пусть будет все как есть, зачем вам иметь из-за меня неприятности? Внимание к «врагу народа» чревато по­следствиями...

И он был прав. Дружба и даже простое человеческое участие к «десятилетникам» не только не поощрялось, но пресекалось, преследовалось. Сколько раз, например, моего отца вызывали в комендатуру, в партком и выгова­ривали там:

- Вы коммунист и позволяете себе такое? Можно лишиться и должности, и партбилета!...

Кружковцам всё же удалось заставить Артура Яковлевича одеть под свою робу толстый вязаный свитер, который кто-то из них принёс. Хоть немного, но спасал он от морозов: ведь артист продолжал работать то на кирпичном заводе, то на выморозке судов. И лишь вечером, промёрзший и уставший, он шёл в клуб и становился художественным руководителем, не получая за этот свой труд, как считали, «для души», ни копей­ки. И всё же он был несказанно рад и этому.

Клуб стал центром культуры, храмом, куда теперь постоянно тянулся народ. Число артистов-любителей пополнилось: теперь кроме местных жителей, ходили в клуб и «десятилетники», и их дети. Дорога в клуб для всех теперь была открыта. И таланты засверкали на сцене! Это и красавица, похожая на цыганку, Людмила Зеленская (Шевченко), и её мать Зинаида Тимофеевна, и глава семьи «десятилетник» Александр Платонович Шевченко (инженер-строитель на дамбе), Лёша Прядун и Роберт Вебер - симпатичные парни, исполнители заглавных ролей, Валентин Рубан, Анна Веске - жена Артура Яковлевича и др.

Постоянно обновлялись ряды и местных, давнишних артистов-любителей. Это Павел Сусеков, Алексей Вильчинский - работники заводи, Борис Павлович Матанцев - строитель, Маша Гасперская - библиотекарь, Раиса Лазаревна Надымова - начальник почты. Она же привела в кружок своего брата Григория и молоденьких почтальонок - красавиц Розу Миняшову (Горбачеву), Валю Максимову (Фролову), Валю Новикову. Любая роль им была по плечу: могли и спеть и сплясать. От медработников талантливой «актрисой» была медсестра Раиса Звягинская (позже Кармаева).

С приходом в клуб Артура Яковлевича началась новая эпоха в культурной жизни строящегося посёлка. Первая по­становка - чеховский водевиль «Медведь» - произвела на­стоящий фурор, успех был ошеломляющий. Зрители своими бурными и несмолкающими аплодисментами заставили ар­тистов... играть пьесу второй раз!!! Такого в практике Арту­ра Яковлевича ещё не бывало. Как он был счастлив тогда!

Потом, когда ставились уже многоактные пьесы, в фойе в перерывах всегда шли бурные обсуждения увиденного. Не за­думывались люди о том, сколько труда вкладывалось в каждую постановку: в репетиции, подготовку костюмы, декорации и проч. и проч.

Дирекция завода и завком всячески помогали драмати­ческому кружку: и декорации делали в цехах, и материалы выделяли со склада. И сами «артисты» на генеральную репе­тицию волокли из своих запасов всё, что могло потребоваться к той или иной постанове: ковры, посуду, дорогую одежду, кресла, шторы и т.д. В таких пьесах Островского, как «Без вины виноватые», «Свои люди - сочтёмся», «Бедность – не порок», «Не всё коту масленица», «Светит, да не греет», «Не было ни гроша, да вдруг алтын» требовалась соответствующая купеческая обстановка, интерьер, декорации и костюмы.

Жители посёлка заранее знали о готовящихся постанов­ках и зорко сторожили кассу клуба в ожидании дня начала продажи билетов. Приезжие на лошадях из соседних дере­вень с возмущением шли к директору клуба:

- Что за безобразие? Местные все билеты опять порасхватали. По второму, по третьему разу уже смотрят, а мы-то когда попадём на пьесу? Не уедем, ставьте дополнительные стулья!!

Иногда подставных мест становилось столько, что возмущённые пожарные (пожарка располагалась в этом же здании, с торца) бежали к директору с ультиматумом: отменить спек­такль! Возмущенные зрители набрасывались па пожарных с кулаками и выдворяли их за пределы клуба. В конце концов, те и сами пристраивались где-нибудь с краюшку, прямо па полу... Благодарный был тогда зритель, любил свой «театр»! Да и было за что его любить. Новые спектакли-премьеры шли по 8-10 вечеров подряд, и неё равно зал был набит битком, а ар­тисты стали всеобщими любимцами жителей посёлка. Артура Яковлевича боготворили!

Но, тем не менее, он каждый день ходил отмечаться в ко­мендатуру, не имел права выезжать за пределы посёлка, ему запрещалось фотографироваться со своим коллективом, и поэтому с тех уникальных спектаклей нет фотографий. Его переписка с родными и друзьями контролировалась, ограни­чивалась количеством писем и, конечно, артист не имел права голосовать...

Перед каждой премьерой в клуб являлись цензоры во главе с парторгом, и спектакль игрался специально для них, при этом ни один зритель не имел права присутствовать в зале: вдруг «враг народа» выдаст какую-нибудь крамолу?

Были и курьёзные случаи. Парторг - звали все его Щергеем Щергеевичем (он вместо «С» говорил «Щ») - просмотрев спектакль и многозначительно помолчав, изрекал: - Это не пойдёт!

- Почему? - хватался за голову режиссёр.

- Без-идейшына! Вот почему! (нет никакой, мол, ИДЕИ!). А «без-идейшыной» оказывался, например, спектакль «Без вины виноватые» А.Н. Островского! Все кидались убеждать «идейного» вершителя судьбы всемирно известно­го русского классика, доказывать, что пьесы его уже много лет идут во всех театрах страны!! Артур Яковлевич бледный стоял в сторонке и кусал губы: он ведь не имел права голоса. Помотав нервы коллективу и режиссёру, парторг со свитой удалялся: отменить спектакль не удалось, но бдительность партийную проявил...

Щергей Щергеевнч однажды даже пытался разогнать драм­кружок, узнав, что половина «артистов» - десятилетники.

- Не хватало ещё, чтобы МЫ рукоплескали им! Я вам из баржевого цеха нагоню в клуб сколько угодно артистов, своих, доморощенных и высоко идейных. А ЭТИХ чтоб я больше не видел на сцене!!

Такая вот была атмосфера, и только под давлением общественности парторг унялся...

Жители посёлка пытались помогать Артуру Яковлевичу, чем могли: начальство пораньше с работы отпускало, перед премьерой разрешали даже не являться на работу, люди несли ему овощи со своих огородов, а кто и продуктами по­могал.

Вскоре главные ходоки по инстанциям: директор клуба Анна Георгиевна и её помощник Вениамин Иванович -добились-таки своего. Артура Яковлевича перевели в клуб на постоянную работу, и он мог полностью заняться своим любимым делом И материально, и морально ему стало жить полегче.

Каких только разноплановых, разнохарактерных ролей он не исполнял! Тут и не превзойдённый никем (даже киноартистом Пуговкиным!!) Яшка-артиллерист из «Свадьбы в Малиновке», тут и серьёзный Платон Кречет, и многие другие. Трагические, комические персонажи, роли военных, царей и королей - всё ему было по плечу. Избегал он только ролей героев-любовников, считая, что внешность его для таких ролей не подходит, и отдавал эти роли Лёше Прядуну, Роберту Веберу, другим красивым молодым артистам, ко­торые росли в своём театральном мастерстве. Игрались на сцене таки пьесы, как «Чужой ребёнок» Шкваркина, «Слуга двух господ» Гольдони, «Платон Кречет» Корнейчука, «За вторым фронтом» Корнейчука, «Два капитана» Каверина, «Особняк в переулке» братьев Тур, водевили Чехова, Гоголя. Акустика была в зале великолепная: шепотом сказанное на сцене слово слышно было на последнем ряду. Это так по­могало артистам.

Много позже, когда Артура Яковлевича реабилитиру­ют, он будет писать Анне Георгиевне из своей Татарии, из Бугульмы, с теплотой вспоминать и акустику, и атмосферу восторга и симпатии зрителей:

- Плохое, как ни странно, почти полностью забылось, - нам пишет он, - а хорошее так живо вспоминается. Я даже и предста­вить себе не мог, что буду тосковать по всем вам. Но я тоскую!.. Ведь часть моей жизни осталась в холодной Сибири, где грели меня ваши сердца.

Вспоминал он и забавные моменты.

- «Удружила» мне однажды Анна Инчура! (участница одной пьесы на военную тему). Пообещала она мне, исполняющему роль боевого офицера, принес: и ордена и медали. Уже вот-вот мой выход, а её с орденами вес нет. Наконец, явилась. За кулисами, в полутьме, впо­пыхах, прикрепили мне эти награды, я вышел и благополучно отыграл весь спектакль. А после окончания его, на сцену поднялся какой-то капитан как бы с благодарностью, а сам шепотом мне говорит: среди наград есть одна очень забавная -«Мать-героиня»! Я был готов сквозь землю провалиться. Хорошо, что эту медаль заметил только тот добро­желательный капитан, а то бы мне не поздоровилось.

Артур Яковлевич работал в театре г. Бугульмы, в Татарии и часто присылал нам фотографии и вырезки из газет с отзы­вами на исполненные им роли. Конечно, и там его талант был оценен по заслугам.

Полвека прошло с тех пор. Всё меньше и меньше оста­ётся ныне живущих людей, которые помнят ещё Артура Яковлевича, помнят созданный им в 50-е годы XX века нео­быкновенный театр. Из той «могучей кучки» живы: Роберт Давидович Вебер - на фото он крайний справа в «Цыганах» Пушкина,  рядом с ним - Роза Миняшова (Горбачёва), живёт в г. Горьком, и третий - Григорий Лейбович (в верхнем ряду — крайний слева), живет в Подтесово.

С Артуром Яковлевичем, после смерти мамы, я продолжала переписку до 1998 года. Ему было уже 82 года, но он продолжал работать, В каждом письме обещал приехать в Подтесово, зайти в клуб (теперь Дом культуры), посмотреть на «племя молодое, незнакомое», постоять на берегу Енисея, но возраст и болезни не давали ему возможности сделать это.

А теперь 6 лет молчания. Ни на одно письмо нет ответа. Не отвечают на запросы ни работники театра, ни жена и сын: для них та полоса жизни Артура Яковлевича неинтересна, а воз­можно, они её и стесняются.

Перебирая старые письма артиста, задерживаю взгляд на необычной приписке сверху на конверте: «Недозволенных вложений нет»... Кто из нас, не побывавших в этих прокля­тых ГУЛАГах, додумался бы написать на конверте такое? Он это писал по привычке... Та сторона его жизни нам совсем не известна... Для нашего поколения, для нашего посёлка он был и остался «Великим Артистом». Лишь архивная фотография (копию её представил председатель Общества «Мемориал» В.Г. Сиротинин) является документом той поры. Смотреть на это фото я не могу без слёз. На ней другой, незнакомый мне человек, такая мука в его взгляде...».

Среди жителей поселка уже мало  кто помнит о таком человеке и артисте. Но мне удалось разыскать  участника художественной самодеятельности, который на протяжении шестидесяти лет занимается музыкой, играет на струнных инструментах. Это Почетный гражданин пос. Подтесово Юрий Павлович Капустин. В начале 1950-х годов Юрий Павлович будучи молодым человеком, играл в ансамбле струнных инструментов и в клубе познакомился с Артуром Яковлевичем Ганом. Вот что вспоминает Юрий Павлович: «Артист, есть артист. Он здорово вживался в роли, играл вдохновенно, несмотря на то, что публика была провинциальная, и народу в клубе собиралось не так много, как в столичных театрах. Ган был культурным и образованным человеком. В начале 50-х годов немного ослабился контроль над ссыльными, и они собирались на квартире Ктаторова  - главного инженера строительства дамбы, играли в шахматы и на музыкальных инструментах. В поселке говорили, что Ган играл в театре Мейерхольда. Многих артистов этого театра репрессировали, театр закрыли, среди них был и Ган».

Так же Юрий Павлович рассказал  ещё об одном деятеле культуры, искусном музыканте Ибрагиме Камаловиче Хакимове: « Со ссыльными жители поселка общались свободно. Я тогда занимался у Ибрагима Камаловича Хакимова, который был заведующим клубом Норильстроя. Это был разносторонний музыкант, создатель и руководитель первого ансамбля русских народных инструментов в Подтесово. Точно не знаю, но по слухам он был капельмейстером (дирижер военного оркестра) Московского Кремля. Летом 1952 года Ибрагим Камалович набрал в ансамбль молодых парнишек и начал с ними репетировать. Чтобы ускорить процесс обучения, он учил играть на инструменте по цифровой системе. В оркестре играло обычно 12-15 человек: домры, альты, басы, контрабас, кларнет, цимбалы, баян, скрипка. Среди музыкантов профессионалом был только Хакимов. Мы с друзьями- Виктором Требиным, Виктором Еркаловым, Аркадием Павловым, Володей Паршуковым, Виктором Габовым пришли в оркестр, совсем не зная музыкальной грамоты. В июле мы начали заниматься, а в ноябре уже играли на концерте композицию «Светит месяц». Ибрагим Камалович относился к ребятам любезно. После репетиции всегда говорил: «Спасибо, ребята». А мы всегда удивлялись, почему он нас благодарит, когда мы его должны благодарить. Он научил нас играть на всех музыкальных струнных инструментах, которые были в оркестре.

Сын Ибрагима Камаловича – Артур, тоже был талантливым человеком – он хорошо рисовал, но совсем не играл ни на одном музыкальном инструменте.

В оркестре не было разделения: ссыльный или нессыльный. Мы часто ходили друг к другу в гости. Ссыльные выписывали газеты и журналы для подтесовских ребятишек. По выходным и на праздники некоторые ссыльные встречались на квартире Ктаторова, и Хакимов с Великановым играли на скрипках.

Оркестр играл на всех праздничных концертах: ко дню Великой Октябрьской революции, Сталинской Конституции, к Первому мая, ко Дню Победы и обязательно на выборах. В репертуаре оркестра были русские народные, украинские песни, патетические и патриотические композиции. Все ребята занимались с увлечением, брали с собой инструменты даже на улицу.

После реабилитации в 1954 году Хакимов вернулся в Москву, и весь состав перешел к Сергею Анисимовичу Юру. Я очень благодарен  Ибрагиму Камаловичу за то, что он смог привить нам любовь к музыке, научил играть на музыкальных инструментах, именно благодаря ему, вся моя жизнь связана с музыкой».

Благодаря участию в этой акции, я узнала много об истории своего поселка, Дома Культуры и еще на шаг приблизилась к миру искусства.

/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»