Ламан Людмила
9 класс.
с.Ярцево, Енисейский район
Енисейский районный центр детского творчества,
краеведческое объединение «Истоки»
Руководитель: Тарханова Татьяна Николаевна,
педагог дополнительного образования
Енисейского районного
центра детского творчества
Введение
Репрессии Никулино:
А) условия жизни спецпереселенцев, работа в леспромхозе и колхозе;
Б) о никулинском кирпичном заводе;
В) вклад ссыльных никулинцев в победу в Великой Отечественной войне
Репрессии Кривляка:
А) из истории поселка;
Б) история СибУЛОНа;
В) человеческие судьбы сосланных в Кривляк.
Заключение, выводы
Список использованных материалов
Приложения
Репрессии в Сибири. Об этой суровой правде я уже писала, выполняя исследовательскую работу о репрессиях реки Кас, притоке Енисея. Исследовав данную тему, я не могла остановиться, зная, что еще много населенных пунктов, располагавшихся на территории моего родного Енисейского (бывшего Туруханского, а затем Ярцевского) района и связанных с темой репрессий, требуют изучения. Поэтому я решила восстановить историю, жестокую и суровую, относящуюся к кривлякским и никулинским репрессиям.
Сибирь за годы своего существования видела многое, и страшные годы репрессий 20-ого века не обошли её стороной, именно она стала местом массовой ссылки людей. Енисейский район – не исключение. Обширные ссылки в наш регион началась с марта 1930 года. Ссыльных присылали эшелонами в Красноярск, а летом ежегодно, как только проходил ледоход и начиналась навигация, ссылали вниз по Енисею, в Енисейск, а затем - в Ярцевский субрегион по левому берегу Енисея и его притокам в близи Ярцево, в том числе в интересуемые меня Никулино и Кривляк. Тогда эти места входили в состав Туруханского района. Но когда их население многократно увеличилось за счет ссыльных, власти образовали новый - Ярцевский район. Впоследствии, после освобождения многих ссыльных, население резко уменьшилось, и этот район упразднили, включив его в состав Енисейского района. В этих местах ссыльные поселки были разбросаны на десятки километров, так как были связаны в основном с лесоповалом и лесоразработками.
Так в своей округе (село Ярцево Енисейского района) мы знаем Тамарово, Смольное. А еще - населенные пункты, принявшие под своё крыло десятки и сотни ссыльных и депортированных: трудпоселки Нижнешадрино, Фомка, Грива, Никулино, плотбища по рекам Кас и Сым. И мое родное село Ярцево стало временным пристанищем для многих ссыльных. Неслучайно, по названию Ярцево, являвшегося центром района, говорили о существовании Ярцевского ссыльного региона. А что известно о репрессиях? Да очень мало. Поэтому-то я считаю, что тема работы, которую я выбрала, актуальна, так как она позволяет оживить память о дедах и отцах, бабушках и матерях, о трагических временах нашей истории, о несправедливости и жестокости властей, о терпении и трудолюбии простых, ни в чем неповинных людей нашей большой многострадальной родины.
Итак, Кривляк – поселок лесозаготовителей, расположенный на берегу Енисея в 13-ти километрах ниже Ярцево. Никулино – небольшая деревушка, находящаяся тоже на Енисее, но севернее Кривляка. Оба населенных пункта хранят жестокую историю страны разных лет, связанную с репрессиями (Приложение № 1).
Если говорить о Никулино, то эта деревня приняла под свое крыло не одну сотню спецпереселенцев, так называемых «врагов народа»; Кривляк тоже был «приютом» для ссыльных, но, кроме того, недалеко от поселка, в трех километрах, рядом с озером, которое местные жители называют Сибулоновским, в 20-30-ые годы прошлого века находился лагпункт, который входил в Сибирское управление лагерей особого назначения (СибУЛОН). О СибУЛОНе мало что известно - информация по существованию подобных лагерей до сих пор засекречена.
Ярцевский ссыльный регион пережил несколько волн репрессий: в 30-ые годы массовое переселение «кулаков», перед войной и в начале войны – депортация по политическим мотивам людей из вошедших в состав СССР в 1939-40 годах республик Прибалтики, районов Западной Белоруссии и Украины. Следующей волной стала депортация немцев Поволжья в наши места, затем – калмыков. А ссылка «пособников» фашистам в годы войны (настоящих и мнимых) была еще позднее (1945-49 г.г.).
Здесь, на Енисее и по его притокам, получив унизительный статус спецпоселенцев, раскулаченные крестьяне и ссыльные других категорий вынуждены были работать в колхозах, на лесозаготовках и лесосплаве.
Вот что можно прочитать в книге нашего земляка, писателя Михаила Перевозчикова «Староверы» (в своей работе я часто буду ссылаться на воспоминания моего земляка), проведшего детство в Кривляке и своими глазами видевшего весь этот ужас и кошмар: «Великое переселение! Тысячи пахарей, силком оторванные от земли и своих хозяйств, вынужденно оказались на берегах Оби, Енисея, Лены, по их притокам. Енисейский тракт, например, по которому гнали на север кулацкие семьи, таит по обочинам сотни безвестных могил, каторжный путь усыпан костями… Или так. Остановится баржа, до отказа набитая спецпоселенцами, десяток-другой семей высадят на безлюдный берег – устраивайся, живи, если выживешь. Ни хлеба, ни варева, ни крыши над головой. Ютились по шалашам и рыли землянки. Гибли от холода-голода, от цинги. Зато возникали лесхозы и леспромхозы, строились заводы и комбинаты. Местных и пришлых людей спешно грудили по колхозам…».
Я выявила противоречие в ярко выраженном заказе государства на патриотическое воспитание молодого поколения страны и отсутствием в местных библиотеках и сельских администрациях летописей существовавших в разные времена на севере Енисейского района ряда населенных пунктов, именно спецпоселков. А еще волнует история лагпунктов.
Можно ли восстановить историю спецпоселков сегодня? Да. Есть еще архивные данные в Енисейском государственном архиве и Краевом партархиве, есть фотографии того периода, наконец, воспоминания старожилов. Эта информация, порой, противоречива, но общую характеристику все-таки может дать.
Остановившись на теме исследования, я сформулировала проблему: как восстановить историю репрессий этих населенных пунктов, вызвав тем самым гордость за людей, незаконно сосланных в Сибирь?
Для разрешения проблемы был выбран объект исследования - история Енисейского (Туруханского, Ярцевского) района в годы сталинских репрессий.
Предметом исследования стала история Кривляка и Никулино в период массовой ссылки людей на север.
Таким образом я определила цель своей работы – исследовать, какой отпечаток наложили репрессии, происходившие в стране в 20-ом веке, на конкретную местность – населенные пункты Енисейского района Красноярского края – Кривляк и Никулино.
Для достижения цели были поставлены задачи:
Работая над исследованием, я использовала следующие формы работы: работу в архивах и с респондентами, экспедиции в Кривляк и Никулино.
Источниковую базу исследования составили документы архивов (Енисейского государственного, Краевого партархива), материалы опроса, бесед с респондентами, фотоматериалы, результаты экспедиций.
Назову методы, которые активно использовала в работе над исследованием:
Данные методы использовались мной с целью изучения, обобщения и сопоставления однородных фактов, выяснения общих закономерностей и признаков жизни Кривляка и Никулино.
Практическая значимость моего исследования заключается в следующем:
Работа состоит из введения, основной части, состоящей из двух глав, заключения, списка использованных материалов, приложений.
Таким образом, в результате экспедиций, поисков и исследований получилась работа, по содержанию которой вырисовывается картина кривлякских и никулинских репрессий. Свою работу я назвала «Как цепко память детства вобрала…» – строчкой из стихотворения Константина Комогорцева, ссыльного забайкальца, много и ярко писавшего в своих стихах, очерках и рассказах о жизни спецпереселенцев здесь, на берегах Енисея. Не случайно я взяла эти строки названием исследования. Ведь, действительно, детские воспоминания – они самые яркие и цепкие. «Что было в детстве и юности, всеми помнится хорошо, - сказал Константин Комогорцев. – Вот и я, вспоминая наше бытие в деревушке Никулино, ставшей для нас второй родиной, часто думаю о людях, цену которым узнал здесь…». А нам эти детские воспоминания, а их очень много в моей работе, помогли восстановить историю.
Никулино… Эта небольшая очень старинная деревушка на самом берегу Енисея хранит суровую правду сталинских репрессий страны. Эта правда тех страшных для народа лет хранится и в сердцах самих ссыльных, и в их воспоминаниях, и в рассказах потомков, которые в 1995 на собственные средства в память о своих близких, сосланных сюда в июле 1931 года не по собственной воле, установили в Никулино памятник жертвам политических репрессий.
В стихотворении «никулинца» Константина Васильевича Комогорцева – и боль, и скорбь, и память…
Тот скромный обелиск, что видите вы здесь,
Стоит в Никулино на берегу реки могучей
И пусть напоминает всем о тех,
Кто умер с голоду, а кто в лесу замучен.
Тогда их бросили сюда, как хлам…
Простые хлеборобы, оторванные от земли, скота,
Все здравого ума, привыкшие к работе,
Могли бы пригодиться там, чем здесь терпеть такие муки.
Теперь вот он – тот скромный обелиск –
Стоит на месте, где мы высажены были,
И охраняет души тех, кого живые здесь захоронили…
Летом 2010 года во время экспедиции в Никулино я видела этот памятник (Приложение № 2). Он стоит в тени берез на высоком берегу Енисея. На его мемориальных плитах слова: «Вечная вам память», «Жертвам репрессий», «Человеческая боль от несправедливости не притупляется никогда», «Благодарные потомки. Июль 1996 г.». А еще фамилии, много фамилий: Писаревы, Титовы, Мальцевы, Голобоковы, Комогорцевы, Золотухины…А под фамилиями как итог: «Всего 485 человек».
Узнать историю никулинских репрессий мне помогли материалы, собранные заведующей никулинским клубом Ждановой (в девичестве – Мальцевой) Татьяной Ивановной, которая сама из семейства репрессированных. Эти материалы были переданы Татьяной Ивановной кривлякской библиотеке при переезде на новое место жительства. В них - воспоминания ссыльных, стихи о Никулино, очерки и рассказы разных лет. Спасибо Вам, Татьяна Ивановна, что Вы смогли собрать уникальные воспоминания земляков-никулинцев. Многие из них вошли в книгу о Ярцево «Я иду к тебе с поклоном». Эти материалы я взяла за основу своего исследования.
Общую картину репрессий Никулино можно нарисовать по рассказам все того же Константина Комогорцева. В своем очерке «Чтоб знали и помнили» он написал: «…жила деревенька Никулино тихо и мирно около трехсот лет. Жителей отличали спаянность и дружественные отношения. Да и как без таких отношений, если на тридцать с лишним домов к середине 1931 года было всего четыре фамилии: Ждановы, Высотины, Коноваловы, Мешковы (В подтверждение этому я нашла записи в Похозяйственной книге Енисейского архива. Действительно, эти семьи и вошли позднее в местный колхоз «Северное сияние»). Революция 1917 года деревню не задела, но вот двадцатые годы изменили многое…
Как-то рано утром к этому прекрасному угору подошел маленький пароходик и причалил баржонку. Из нее под охраной были высажены на берег первые «враги народа» и тут же уведены в лес, где их поместили в землянки. Это были бывшие офицеры, служители культа и другие «мироеды», как их называли представители власти. Так в лесу за Ладогой (сейчас этот ручей называют Ладегой), примерно в четырех километрах от деревни, был создан СибЛОН (Сибирский лагерь особого назначения, правильнее – СибУЛОН – прим. автора) для заготовки леса на экспорт. Вернее, люди были привезены сюда для уничтожения через жестокую эксплуатацию на работе и полуголодное существование. К концу двадцатых годов живых в СибЛОНе уже не было.
Я сам бродил по тайге с целью заготовки на длинную зиму ягод, грибов, орехов, видел в лесу, как и многие другие ягодники и грибники, человеческие кости и изгнившие, развалившиеся землянки…»
Со слов Титова Леонида Александровича, сегодняшнего жителя Кривляка, на бывшем плотбище Новеньком, что в 9-ти километрах от Никулино, «были землянки, и было 120 человек заключенных, из которых в живых осталось 20. Когда лагерь закрыли, туда отправили спецпереселенцев, чтобы «очистить место». Те, кто это делал, утверждают, что в землянках были кости, которые они схоронили в одной яме. Сами землянки уничтожили – сравняли с землей».
В двух информациях указаны разное место и километраж, поэтому встает вопрос: разговор идет об одном и том же месте или нет и какая из информаций более достоверная?
Это всё, что известно о первой волне репрессий в Никулино. Наступила вторая – 29-31-ого годов. Комогорцев писал:
«Двадцатый век, тридцатые года –
Генсек натягивает туже удила.
На север, запад и восток
Идут с «врагами» поезда».
А дальше идет повествование Константина Комогорцева о времени, когда он одиннадцатилетним мальчишкой вместе с семьей и другими «врагами народа» оказался на никулинской земле: «17 июля 1931 года к крутому угору вновь подвели баржу – с простыми хлеборобами, которых окрестили «кулаками-мироедами»… На берег сгрузили 75 семей, около пятисот человек. А пароход, дав гудок, пошел дальше на Север, оставляя таких же обездоленных «врагов» на берегах Енисея – до самой Игарки».
Много лет позже Константин Комогорцев напишет стихотворение, по его словам, «далекое от совершенства, но дорогое всем, кто пережил те страшные годы». Его он посвятит Марии Парфентьевне Полуполтинных, умершей в возрасте одного года и похороненной на никулинском берегу в тот страшно памятный для забайкальцев день – 17 июля 1931 года.
Вот жертва первая, что здесь была зарыта.
Я потому такое слово подобрал.
Что мать, отец её то место сразу же покинули,
Ведь караван с «врагами» путь на Север дальше продолжал.
А жертве той всего был годик.
Ей только б лепетать да радоваться жизни
Среди родимых гор, степей, увалов.
О, если б все вдруг оказалось былью!
А так семья Полуполтинных,
Всего их было двадцать человек,
Снесли тот трупик на руках по сходням
И, кое-как закрыв землей, оставили навек…
Ведь люди те, что нас везли,
Ни жалости, ни совести не знали,
На все им было наплевать
И лишь в журнале «умер» отмечали.
А трупик тот лишь показал дорогу
Тем жертвам, что погибли здесь –
Кто умер с голоду, а кто в лесу замерз…
Чтоб это подтвердить, живые люди есть.
Автор воспоминаний с теплотой и гордостью ведет повествование о собратьях по несчастью: «Эти люди были привычны к любой работе и потому сразу взялись с огромным желанием, умением, смекалкой и натиском за топоры, пилы, лопаты, чтобы строить жилье. Ведь наступала осень, а за ней суровая длинная зима. А летом 1932 года от верхнего конца старой деревни, упираясь другим концом в непроходимую тайгу, протянулись две улицы новых домов, были разработаны участки под огороды и уже некоторые посадили картофель…».
Кстати, и в самом Никулино, как оказалось, нашлись «кулаки». Правда, их никуда не выслали, а вот дома забрали – дом Андрея Жданова отдали под сельсовет, а в доме Лихацких открыли почту.
С прибытием в деревню ссыльных, высланных сюда в основном из Нерчинского района Читинской области и находящихся теперь под строгим оком коменданта над спецпереселенцами Нагорного, жизнь в Никулино резко изменилась. Появились друг за другом два колхоза: сначала «Новый путь» - это тот, что из спецпереселенцев, затем «Северное сияние» - из жителей старой деревни. Колхоз из спецпереселенцев был образован как неуставная сельскохозяйственная артель под многообещающим названием «Новый путь» в январе 1934 года на общем собрании спецпереселенцев под неусыпным глазом широко известных в те годы государственных органов. Председателем был избран Вениамин Егорович Комогорцев.
Совместно работать колхозникам двух колхозов власти не разрешили. Да и угодья выделены были не равноценные. «Северному сиянию» достались земли поближе и плодороднее – рядом с деревней и напротив деревни через Енисей, а вот угодья «Нового пути» были на противоположной стороне Енисея, да еще и выше по течению километров на тридцать. Но «Новый путь» не отставал, мало того – зачастую был в передовых, сея и выращивая хороший урожай зерновых, считаясь в районе семеноводческим. Дважды «Новый путь» был участником ВДНХ – заслуга в этом, в первую очередь, бригадира колхоза Амплия Иннокентьевича Мальцева, человека справедливого, требовательного, знающего и трудолюбивого.
Старое Никулино, со слов К.Комогорцева, продолжало жить, как и в предыдущие годы, зная в качестве средств передвижения лодки и сани. Телеги и колеса появились в деревне с приездом ссыльных.
Помимо работы в колхозе основной рабочей силой спецпереселенцев была работа зимой на лесоповале и вывозке, а летом – на сплаве леса. Первыми стахановцами на лесоповале лучковыми пилами были Яков Радченко, Петр Комогорцев, Евгений Фицнер. И одному из них – Петру Комогорцеву – даже дали путевку в 1936 году на курорт «Озеро Шира». Знающим лоцманом по доставке плотов (маток) самосплавом до Игарки был Виктор Гаврилович Золотуев, награжденный орденом Трудового Красного знамени. Первым и единственным из спецпереселенцев деревни Никулино, награжденным орденом Ленина за работу на лесозаготовках и сплаве его в Игарку стал Алипий Пантелеймонович Комогорцев. Нашла в материалах партархива за 1947 год: «Лучшие люди: Комогорцев Алипий Пантелеймонович, 280 %».
По другим данным орденом Ленина был награжден и другой лесоруб – Гавриил Яковлевич Мальцев (эту информацию подтверждает Свириденко (Титова) Нина Александровна).
Многие как из местных, так и из сосланных трудились в те далекие 30-ые годы и в первые годы войны на заготовке дров для проходящих мимо пароходов, так как они работали в то время не на угле, а на дровах. Деревня Никулино была пристанью, где каждый пароход мог взять топливо. С момента организации «Госпара» (госорганизация по заготовке дров) руководил их заготовкой и отпуском бывший «кулак» этой деревни Лихацкий (нашла в Похозяйственной книге – Петр П. 1918 г.р.). Стоянки пароходов длились до трех часов. В это время, пока шла загрузка судна дровами, никулинская пристань превращалась в маленькую базарную площадь, где можно было продать молочные продукты, рыбу и дары леса: ягоды, орехи, грибы, берестяные изделия.
Воспоминания сына репрессированного из Забайкалья Мальцева Амплия Иннокентьевича Мальцева Анатолия Амплиевича дополняют картину жизни репрессированных и сосланных в Никулино. Он пишет о своих родственниках: «Как скот погрузили моих родных в товарняк, как скот возили несколько суток в неизвестности. Пересыльный пункт в Красноярске, где о человеческих условиях и речи не было. Антисанитария, болезни детей и стариков, грубость и унижения надзирателей. Далее погрузка в пароход. Полные трюмы, и вниз по Енисею на Север. И вот 17 июля 1931 года несколько сот человек с узелками были высажены на голый берег в деревне Никулино после двух месяцев изнурительной дороги длиной более двух тысяч километров.
Никто их здесь не ждал. До наступления холодов успели сделать шалаши, сараи, несколько домов. Питались грибами и ягодами, ловили рыбу.
Медицинского обслуживания не было никакого. Дети простывали и болели корью, воспалением легких. Старики не выдерживали – сходили с ума. За первые два года ссылки треть населения новой деревни умерла от голода и болезней, очень часто были грибные отравления».
В подтверждение этому Анатолий Амплиевич пишет: «В семье моего старшего дяди Мальцева Михаила Иннокентьевича в голодные 1932-34 годы умерло шесть детей и их мать. В семье второго дяди - Алексея Иннокентьевича – тоже шесть детей, а сам Алексей Иннокентьевич в 1938 году был расстрелян в Красноярской тюрьме».
А когда-то в семье Мальцева Иннокентия Семеновича, деда Анатолия Амплиевича, коренного сибиряка-забайкальца, был достаток и порядок. У него было семь сыновей и две дочери. У каждого сына – большая семья. Все дети были сыты, одеты, воспитывались трудом и прилежанием. У каждого сына было любимое дело. Михаил занимался выращиванием лошадей. У Алексея были золотые руки столяра. Анатолий был кузнецом. Амплий – землепашцем, хлеборобом. Василий – офицером Красной Армии, Леонид – плотником. В дни уборочной вся семья выходила в поля и на покосы. Невестки воспитывали детей, кормили, поили, доили скот, понедельно дежурили на кухне. Семья работала на земле, обрабатывала 28 десятин пашни, пахала, сеяла, убирала урожай, выращивала скот, рыбачила по рекам и озерам, охотилась в тайге по Забайкалью, по зимнику возила груза на Лену.
Всеми делами руководил Иннокентий Семенович, каждый вечер спрашивая за ужином о проделанной за день работе и делая разнарядку на следующий день. В семье царили мир и согласие, но пришел 1930 год, началась коллективизация. Иннокентию Семеновичу предложили вступить в колхоз. А он ответил: «У меня уже есть свой колхоз». Семья из сорока человек – это ли не колхоз, скрепленный кровью, морально и материально. Семья снабжала себя всем необходимым для жизни и платила сельхозналоги. В хозяйстве имелось 16 лошадей, рабочих волов – 6 голов, крупного рогатого скота – 28 голов, овец и коз – 43, свиней – 3 головы.
10 декабря 1930 года Мальцев Иннокентий Семенович был арестован по ст.58-2.10 УК РСФСР якобы за антисоветскую агитацию, направленную на компрометацию советской власти. Заседанием тройки ПП ОГПУ ВСК от 29 января 1931 года приговорен к расстрелу. Так глава большого семейства был расстрелян в Нерчинской тюрьме, а его сыновья Алексей, Вячеслав и Амплий, по два года отсидев в тюрьме, на собственные деньги приехали в Никулино, куда были сосланы в 1931 году их семьи.
С гордостью пишет Анатолий Амплиевич о своем отце: «Хлеборобы из Забайкалья привезли в Никулино знания и опыт выращивания зерновых и интенсивного животноводства. Мой отец, Амплий Иннокентьевич, на протяжении 17 лет был бригадиром-полеводом в колхозе «Новый путь» (Приложение № 3). Под его руководством колхоз ежегодно получал хорошие урожаи пшеницы, ячменя, ржи, овса – по 30 центнеров с гектара. За короткое сибирское лето выращивали помидоры и огурцы в открытом грунте, капусту и картофель отгружали на баржах на Север. Выращивали гречиху на крупу. Коноплю - на масло и веревки, кукурузу - на силос.
Хорошие устойчивые урожаи зерновых и овощей получал колхоз «Новый путь», потому что соблюдался строгий посевной оборот, пшеница сеялась по черному пару; значительная часть пашни пахалась осенью, а весной после боронования полей проводился ранний посев зерновых.
Папа ежегодно в зимнее время ездил в Ярцево на семинары по агрономии и передавал полученные знания членам своей бригады. Односельчане звали его агрономом, хотя общего образования у него было три класса церковно-приходской школы. Но было воспитано в трудовой крестьянской семье чувство хозяина земли, организатора и воспитателя подчиненных ему людей. Он никогда не матерился, редко повышал голос на членов своей бригады.
По итогам урожая 1939 и 1940 годов папа дважды приглашался на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку, но в Москву ни разу не ездил, так как был без паспорта – спецпереселенец, под комендатурой. Свидетельство участника Всесоюзной сельскохозяйственной выставки мы храним как бесценную реликвию… » (Приложение № 4).
Нужно заметить, что род Мальцевых – самый большой из всех семей, сосланных в Никулино. В подтверждении тому – факт, что половина памятной никулинской стелы содержит только фамилии рода Мальцевых, сосланных из Забайкалья или расстрелянных как «врагов народа» (Приложение № 5). А возглавляет этот список Мальцев Иван Егорович, 1839 года рождения, который был сослан в Никулино в возрасте 92-ух лет и умер здесь от голода через год после ссылки в 1932 году.
Воспоминания Анатолия Амплиевича о своих близких, родных сердцу людях заканчиваются словами, полными слез и боли: «23 человека умерли от голода в Никулино. Вечная вам память – труженикам, крестьянам-единоличникам, крестьянам-колхозникам, замученным в тюрьмах, погибшим на полях сражений Великой Отечественной войны, умершим от голода и болезней здесь, в Никулино, и во многих уголках нашей необъятной России».
Не могу не внести в свою работу воспоминания Александры Золотухиной, дочери репрессированного из Забайкалья в Никулино Ефима Ивановича Золотухина. Они, эти воспоминания, еще больше и ярче помогают понять вопиющую несправедливость и жестокость властей не только к взрослым, но и к их детям. Она пишет: «Шел 1930 год - год коллективизации. В селах крепкие хозяйские семьи стали притеснять – не принимали в колхозы, внесли в списки на выселку в глухие далекие места.
Вот и в наш дом в один из июньских дней пришли трое мужчин, забрали деда, папу и дядю и увезли в Нерчинск. А маме, бабушке и тете приказали вместе с детьми выйти из дома, взяв только самое необходимое из вещей, чтобы жить теперь в маленьком полуразрушенном домишке на краю села. Так мы оказались нищими, полураздетыми, ничего не имеющими в своем родном селе Зюльзя Нерчинского района Читинской области.
Зимой жить в такой халупе стало невозможно. Нас приютили дальние родственники мамы в другом конце деревни. У них мы прожили зиму. Сюда вернулись наши мужчины. В июне 1931 года их снова увезли в Нерчинск, а семью повезли в товарных вагонах до Красноярска.
Было тесно, жарко, хотелось пить. Плакали матери, плакали дети. И тут же многие дети умирали…
В Красноярске нас посадили на пароход «Мария Ульянова» и повезли вниз по Енисею.
Иногда пароход останавливался, из него выносили трупы, спешно хоронили на берегу
Енисея и отправлялись в путь дальше.
Нашу семью и другие семьи с моей родины высадили в Никулино Туруханского района.
Срочно поострили балаганы и в них жили. Было много комаров, мошки – страдали от
этого страшно. Питались скудно. Взрослые, а это были в основном женщины и
старики, так как мужчины наши сидели еще в забайкальской тюрьме, пошли рубить
лес, очищать от сучьев, шкурить и сплавлять для строительства бараков. Так
построили четыре барака, в них поставили нары и посередине железную печь. Каждая
семья занимала уголок на нарах.
Спали все вместе, было то душно, то холодно. Старики и дети продолжали болеть. А потом стали умирать от недоедания и трудной работы. В нашем бараке умерло шесть человек, в том числе и моя мама. Бабушка от горя заболела. В доме нечего было есть… Соседка по бараку собрала нас, детей, и повела в комендатуру к начальнику по спецпереселенцам Бородулько. И попросила у него для нас, десятерых детей, продукты. А он в ярости закричал: «Веди их на берег Енисея, там много льдинок, камушков – пусть грызут…». Одна девочка не выдержала, плюнула ему на стол, заплакала и убежала. А этому горе-начальнику хоть бы хны. На всю жизнь я запомнила его грубость.
Местные жители Никулино помогали нам, чем могли: давали молоко, овощи, учили ловить рыбу. Весной и летом ребятишки ходили в лесосеки, где рабочие нас кормили, отрывая от себя тот скудный паек, что им давали на поддержание сил для тяжкой работы. Я часто ходила на могилку к маме, сидела у нее часами. Однажды там нашла меня местная жительница – бабушка Высотина. «Шура, нельзя так долго сидеть на кладбище». Привела меня к себе, накормила и потом часто мне помогала».
Читая воспоминания никулинцев, не перестаю задавать вопрос: за что страдали ни в чем не повинные люди? А их дети? Вопрос остается без ответа.
Подобных вопросов много в воспоминаниях Натальи Никитичны Городновой (Комогорцевой), в пятилетнем возрасте вместе со своей семьей оказавшейся в Никулино. По словам ее дочери, Тамары Городновой, Наталья Никитична много рассказывала о своем ссыльном детстве, помнила очень много в подробностях, знала и чтила всех умерших и живых забайкальцев. «Самая болезненная рана была нанесена душе в период репрессий, когда большие крестьянские семьи были репрессированы и сосланы из юго-восточной Сибири в северо-западную Сибирь, на таежные берега Енисея… Из основных продуктов питания у нас были хлеб и рыба-налим, которую привозили из более северных поселений, их выдавали по норме. Рыба своими размерами пугала нас. Женщины не умели ее обрабатывать, учились у местных жителей. Всё претерпевали, всему учились, помогая друг другу». Наталья Никитична говорила о том, что труд был непосильным, а жизнь в 1932-33 годах страшно голодная, в результате чего на плотбищах – Чуруксаевском, Новеньком, Междуречье – рабочие «замерзали в снегах». Она вспоминала: «Первые три года были очень трудными в жизни переселенцев. Нас в то время с презрением называли трудпереселенцами. А мы гордились своей стойкой дружной жизнью, трудолюбием, заботились друг о друге, помогали старшим и младшим, по очереди в одних валенках бегали в школу и играть. Смертей в те годы было много. Сиротели дети…»
Из воспоминаний Татьяны Золотухиной, двенадцатилетней девочкой оказавшейся на берегах Енисея: «Я все никак не могу понять – кому было плохо от нашего крепкого хозяйства в Забайкалье? Наемных работников мы не держали. Все было на плечах семьи. Жили и работали большой семейной бригадой. Были, конечно, и излишки сельхозпродуктов. Но они обменивались или продавались – на пользу другим людям. Мы были сыты, одеты. Что стало после раскулачивания? Разорение хозяйства, необработанная земля, потом – голод…».
Кроме сосланных из Забайкалья в Никулино еще поступали партии ссыльных: в 1939-ом году – ссыльные с Алтая, татары, украинцы; в годы войны – немцы, эстонцы, литовцы.
Летом 2010 года во время экспедиции краеведов в Никулино я познакомилась с ссыльной с Алтая – Ждановой (Якуниной – в девичестве) Александрой Григорьевной (Приложение № 6). Это уже старенькая, но еще довольно шустрая женщина, живет одна, содержит дом, огород, ежегодно принимая у себя в Никулино кого-либо из родственников. А их у нее очень много! – и в Норильске, и в Санкт-Петербурге. У тети Шуры (так ее называют в Никулино) шестеро детей было, теперь 12 внуков, 12 правнуков. Отвечая на наши вопросы об участи ссыльных, проживавших в Никулино, Александра Григорьевна, к нашему удивлению, говорила очень спокойно, без какой-либо обиды на жизнь, власть, что нас очень удивило. Рассказала, что на Алтае был большой дом, хозяйство, лошади. Подогнали подводы и отправили в ссылку всю семью – главу семьи Якунина Григория Семеновича, его жену Евдокию Прокопьевну и шестеро детей. Жили сначала в палатке, затем построили дом. Григорий Семенович рано умер. Брат Александры Григорьевны Петр работал начальником на плотбище Новеньком в 9-ти километрах от Никулино (это было во время войны), другой брат – Яков – на плотбище Междуречном в 8-и километрах от деревни. Вот они-то и поддерживали семью, подкармливали младших.
Особый разговор нужно повести об известном в то время в округе никулинском кирпичном заводе. Кирзавод был построен на краю деревни пожилым ссыльным мастером-самоучкой Сиваковым (не удалось найти инициалов этого человека) и группой товарищей. Под руководством Сивакова выпускался кирпич с маркой «С» на изделии (по первой букве фамилии). Учредителем завода была уже известная нам артель из спецпереселенцев под председательством Комогорцева Вениамина Егоровича.
Никулинский кирпич действительно славился в округе – он был плотный, высокой марки, не боялся сырости, звенел даже через долгие годы использования в сырых условиях. Кирзавод обеспечивал деревню Никулино и другие деревни, в том числе Ярцево высокомарочным кирпичом для кладки печей. Почему же славился никулинский кирпич? Говорят, благодаря качественной никулинской глине.
О технологии изготовления кирпича в те годы пишет Мальцев Владимир Григорьевич: «Глина подвозилась на лошадях, запряженных в тарантайку с кузовом-опрокидом. Загрузка производилась вручную лопатами. Глина и вода подвозились к смесителю. Смеситель представлял собой круг диаметром 8 метров, по которому ходил ворот с барабаном с шипами. Ворот по большому кругу тянули две лошади. В качестве погонщиков лошадей были местные мальчишки. Приготовленную массу-глину доставляли тачками на формовочные столы в формовочные сараи-навесы. В формовочной вручную заполнялись формы на два кирпича; их несли на площадку, посыпанную песком, идеально ровную. Формы переворачивали и укладывали ровными рядами. Кирпич под навесом хорошо проветривался и подсыхал. Через несколько дней кирпич переворачивали на ребро и укладывали в клетку высотой в три кирпича. Когда кирпич-сырец набирал определенную прочность, его на тачках везли в обжиговую печь. В печи его укладывали на ребро в клетку с соответствующими дымоходами. Обжигали дровами несколько суток без перерыва».
Вот так благодаря ссыльному человеку в деревне был организован кирпичный завод. После смерти Сивакова мастером завода стал его зять Мальцев Григорий Яковлевич, вскоре погибший на войне. Его сменила жена – Наталья Мальцева (Сивакова). На никулинском кирпиче появилась марка «Н». В послевоенное время заводом заведовала Прасковья Золотуева.
До сих пор в Ярцево при разборке старых домов и печей, особенно по улице Советской, можно встретить никулинский кирпич с марками «С», «Н». По размеру он был больше обычного стандартного в то время кирпича. Встречается кирпич со словами «Надя» (?), «Марта» (Бельман), «Аня» (Мальцева), «Коммунар» (после войны никулинские колхозы «Северное сияние» и «Новый путь» были объединены в колхоз «Коммунар»).
Я тоже видела никулинский кирпич – в музейной комнате центра детского творчества (Приложение № 7). А еще летом 2010 года я побывала на месте никулинского кирпичного завода. Там, конечно, ничего не осталось, кроме длинных рвов (Приложение № 8).
В материалах-воспоминаниях никулинцев я нашла фотографию, на которой группа людей – рабочих кирзавода. Дата съемки – 1950 год. На переднем плане с формами для кирпича сидят Аня Мальцева и Марта Бельман. Во втором ряду стоят на коленях: Эккерман, Люся Мальцева, ? . В третьем ряду стоят: Вена Быков, Юра Мальцев, Кирюша Комогорцева (Мальцева), Голобокова Александра Васильевна, Быкова Наталья, Мальцева Евгения Анатольевна, Прасковья Золотуева – мастер завода, Люба Чубарева.
Рядом со взрослыми - мальчишки – те самые погонщики лошадей (Приложение № 9).
Отдельно можно и нужно говорить о вкладе ссыльных никулинских забайкальцев в победу в Великой Отечественной войне. Нашла у Константина Комогорцева: «Первое время военкоматы брезговали «спецами», но в 1942 году многие дети бывших «кулаков» были взяты в армию, из них 25 наших земляков погибли, защищая страну. Не ожесточились тогда сердца детей «кулаков».
Взять хотя бы подвиг Михаила Межова. Фамилия, мало кому известная. И мы, ярцевцы, до 2005 года, юбилейного года для нашего села, тоже ничего не знали об этом человеке. 400-летний юбилей родного Ярцево обнажил многие, до селе неизвестные страницы истории малой родины, дал возможность познакомиться с судьбами многих земляков.
Так произошло знакомство с историей жизни и фронтовым подвигом нашего земляка-никулинца Михаила Васильевича Межова, чья фамилия должна стоять в одном ряду с фамилиями прославленных героев Великой Отечественной войны: Космодемьянской, Гастелло, Матросова… Это он еще за полгода до совершения Матросовым своего геройского подвига совершил абсолютно осознанно в день своего сорокалетия аналогичный подвиг.
Какова же судьба нашего героя?
До тридцатых годов прошлого века семья Межовых жила в деревне Межово Большемуртинского района: глава семьи – Василий Филиппович – и хозяйка – Аксинья Арсентьевна. Вместе с родителями жил сын Михаил с женой Анастасией Васильевной и детьми. Жили зажиточно, имели две мельницы, добротную усадьбу, держали скот. Когда началась коллективизация, все нажитое годами добро было отобрано, а раскулаченная семья Межовых была сослана в деревню Никулино Туруханского района.
Сначала Межовы жили на квартире, а затем построили дом на две половины: одну - для старших Межовых, другую – для семьи Михаила. Василий Филиппович работал в Госпаре – заготавливал дрова для пароходов, обжигал известь. А еще он ездил на золотые прииски в Северо-Енисейский район, куда с ним ездил и Михаил. О работе на приисках можно судить по сохранившемуся фото (Приложение № 10).
А вообще Михаил работал в Ярцевском леспромхозе. Хорошо зарабатывал, отличался трудолюбием и честностью, был заботливым отцом и хорошим мужем. Нашла в Енисейском госархиве сведения о семье Межовых (Приложение № 11).
В марте-апреле 1942 года Михаил Межов был призван на фронт Ярцевским военкоматом. Он тяжело переживал разлуку с родными. Семья, оставшаяся без кормильца, постоянно ждала вестей с фронта. От Михаила было получено лишь два письма. Во втором он прощался с семьей, с детьми (а их в семье было четверо), писал жене, чтобы не ждала его, что он скоро погибнет геройски, а государство поможет ей поднять и выучить детей. У Михаила с Анастасией был уговор: если Михаилу будет плохо, в письме он поставит много точек. Точки были в обоих письмах.
Погиб Михаил в день своего сорокалетия. Это случилось 17 июля 1942 года. Погиб, как и писал, геройски – закрыл собою амбразуру вражеского дзота. Сделал шаг в вечность.
Документ музейного архива города Новгорода содержит запись подвига Михаила Межова:
«Рота политрука Клусова дважды поднималась в атаку, и оба раза на левом фланге обороны оживал дзот, прижимая к земле наступающих. И немцы могли перебить роту многослойным огнем артиллерии, минометов и пулеметов. Тогда от группы стрелков отделился боец и, прижимаясь к земле, пополз вперед. Через минут двадцать он был у вражеского дзота и быстро сдвинул предохранительную чеку и швырнул гранату в амбразуру. После взрыва наступила тишина… И наши бойцы поднялись в атаку. Но пулемет немцев вдруг ожил. Гранат у Михаила больше не было, а медлить было нельзя… Друзья падали от пулеметных очередей. Межов оторвался от земли и упал на дуло пулемета… Дзот замолчал. Рота атаковала первую линию обороны врага. Ценою жизни Михаил Васильевич Межов обеспечил успех атаки…»
Рядовой 349-го Казанского полка 26-ой стрелковой дивизии Михаил Межов готовил себя к подвигу. Перед жестоким боем он выступил на митинге со словами: «Прошу принять меня в партию, желаю уйти в бой с немецким зверьем коммунистом». Это цитата из наградного листа нашего героя. За подвиг Михаила Васильевича Межова наградили орденом Ленина посмертно. В том бою, когда Межов, пожертвовав собой, закрыл амбразуру вражеского пулемета, был освобожден участок дороги и уничтожено 70 фашистов.
Один фронтовик написал тогда в Никулино своей жене: «Передай Настасье Межовой, что Михаил ее погиб геройски. О нем по фронтовому радио три дня говорили».
Интересна судьба другого ссыльного никулинца – Федора Михайловича Писарева, участника Великой Отечественной войны, проживающего сегодня в Красноярске, но числящегося в «Книге памяти» погибшим в годы войны (в Никулино приходила «похоронка» на Федора Михайловича). В книге о Ярцево Федор Михайлович пишет: «Я «погиб» на подступах к Кенигсбергу. Там шли такие бои, что все смешалось, не понять было, где враг, где раненый, где погибший. Я остался лежать раненым, а подразделение мое было направлено на войну с Японией. Всех погибших похоронили в одной могиле, в общем списке захороненных оказалась и моя фамилия… А меня тем временем увезли в Тулу, в госпиталь, где я встретил День Победы. Домой вернулся лейтенантом, инвалидом, дважды раненым (первый раз под Спас-Деменском, на Западном фронте), награжден орденами и медалями».
На небезызвестного нам Константина Васильевича Комогорцева тоже приходила в
Никулино «похоронка», а он, пройдя муки ада в плену, возвратился к родителям на
родину, отвергнув предложение – американский рай - и выбрав неизвестность –
возможно, лагеря. Константин Васильевич пишет: «…в 1942 году на меня пришла
«похоронка», что я убит и похоронен 3 сентября в Землянском районе Воронежской
области. На самом деле я был контужен, захвачен в плен и пробыл в лагерях
военнопленных в Германии до 1946 года, после чего меня мобилизовали. А в архивах
Министерства обороны я, видимо, так и числился убитым…».
Анатолий Комогорцев, двоюродный брат Константина, тоже «по легенде», погиб, а
он, форсировавший Днепр, освобождавший Будапешт, героем вернулся на енисейские
берега.
Вернулся с войны инвалидом первой группы, без ноги, Георгий Гаврилович Золотуев, вернулся Михаил Петрович Батырев, вернулись другие герои, а прежде - «враги народа» или дети «врагов». Господи, как грустно…
Велик был вклад в победу не только тех, кто сражался на фронтах, но и тружеников тыла. Оставшиеся в Никулино жены, сестры, матери советских бойцов, никулинские старики, не покладая сил, трудились на полях, на лесозаготовках, ловили рыбу. Вкладом в победу были сборы вещей для бойцов Красной Армии. Это подтверждают документы Ярцевского партархива, переданные в музейную комнату центра детского творчества красноярской журналисткой, нашей землячкой Тамарой Степановной Городновой-Лесниковой (во время работы над книгой о Ярцево она много работала с документами Краевого агентства по архивам (бывшего партархива) в разделе « Ярцевский райком ВКП(б)»).
«Леспромхоз заготовил вместо 16 тысяч кубометров древесины 22791 кубометр. Полушубков собрали 16, рукавиц 47 пар, валенок 15 пар, фуфаек 14, теплого белья 17 штук, ватных брюк 22, свитеров 24, одеял 6, шапок 11, наволочек матрасных 25 – на 50 тысяч рублей. Впереди Ярцевская школа, колхоз «Красный Октябрь» (п.Кривляк), Никулинский сельсовет, колхоз «Северный пахарь».
В 1942 году на заседании Ярцевского парткома Легаловым предложено: «Первое задание по сбору теплых вещей мы перевыполнили, а второе ведем медленно. Валенок собрали мало. Всех охотников нужно отправить в лес до конца сезона пушнозаготовок и план выполнить полностью. Надо форсировать обработку конопли и изготовить снасти. Начать подледный лов рыбы. Из женщин Никулино и Кривляка создать четыре рыболовецкие бригады».
Или вот информация по Никулино от Соснина А.И.: «Подписка на вторую
денежно-вещевую лотерею. Сумма перевыполнена. «Северное сияние» (69 колхозников)
– 2360 рублей (план 2100 рублей). «Новый путь» (83 колхозника) – 2760 рублей
(план 2500 рублей). Рабочие и служащие – 620 рублей (план 100 рублей), прочее
население – 340 рублей (план 300 рублей). Общая сумма 8100 рублей» (Фонд 1447,
дело 37, лист 37).
Из материалов 1945 года: «На Доску почета за досрочное выполнение плана сдачи
хлеба государству: «Северное сияние», 118 %, «Новый путь», 100 %...».
Таким образом, все выше приведенные строки из материалов архива подтверждают вклад ссыльных тыловиков в победу в Великой Отечественной войне.
Прежде, чем перейти к теме кривлякских репрессий, немного из биографии этого
населенного пункта.
Кривляку статус поселка был присвоен в 1929 году, хотя первые жители, а это 20
семей спецпереселенцев, сколотивших в городе Енисейске по инициативе бывшего
балтийского моряка Семена Павловича Перевозчикова артель, прибыли на крутой
берег Енисея несколько ниже Ярцево весной 1928 года, еще по зимней дороге, с
целью отыскать приличный запас леса и готовить его для продажи за рубеж.
Летопись Кривляка гласит: «На месте тунгусского стойбища срубили первый барак,
баню, конюшню. И особо не мудрствуя, так как здесь Енисей делал большой кривун,
село назвали Кривляком». Первый лес пошел в Игарку ужу в 1930 году. Основное
заселение населенного пункта началось в 1930-31 годах. Это были спецпереселенцы.
Администрацией Кривляка и местными краеведами-школьниками установлена 41 фамилия
первых поселенцев Кривляка. Так известно, согласно летописи поселка, что в 1930
году привезли большую партию ссыльных из Воронежской области.
В 1932 году – еще больший наплыв раскулаченных. Какой же страшный голод пережили эти люди. Весной, когда выросла черемша, они ели ее просто свежую в большом количестве (если бы с солью, картошкой да с хлебом…). Многие мучились от этого животами и умирали. Особенно умирали дети.
По берегу ставили избы, рыли землянки. На месте сегодняшнего склада ГСМ были большие конюшни, вмещавшие до сотни лошадей. Была построена общественная баня. Вглубь тайги поселок не расстраивался, строительство жилья велось вдоль берега. Из семей ссыльных образовали колхоз (в 1932 году, по другим данным – в 1933) под названием «Красный Октябрь». На тот период в колхозе состояло 65 семей. В колхозе выращивали пшеницу, овес, картофель. Занимались животноводством, держали коров, коней, овец, были в колхозе и быки. Большую выручку колхозу давала смолокурка. Но всё же основные силы спецконтингента были направлены на заготовку леса, которая велась малыми артелями. Сначала артели относились к тресту «Комсевморпуть» (Комитет Северного морского пути), который занимался заготовкой леса, а с 1933 года, когда был образован Туруханский (позднее Ярцевский) леспромхоз, вошли в состав Сымского лесопункта.
Ссыльные, работавшие в таких артелях, жили по плотбищам, каждое из которых имело свое название: Наркино, Терешкино, Средняя Курейка, Иваново, Филькино, Андрюшкино, Случайное, Новенькое, Зелененькое (Зеленое), Междуречное, Ягодное, Ботаный Яр, Чуруксаевское.
Первые ссыльные, заготавливающие лес по плотбищам, жили в основном в землянках, потом стали строить бараки с крышами.
Нашла в Енисейском госархиве в «Списке населенных пунктов Туруханского района» (фонд Р-218, опись 1, дело № 32) данные на 1.01.1938 года о наличии отдельно стоящих жилых строений в районе населенного пункта Ярцево. Здесь отмечены:
Зеленый мыс, бараки;
Средняя Курейка, бараки;
Нартенный бор, бараки (думаю, это есть плотбище Наркино);
Андрюшкино плотбище.
О наличии хозяйств информации в документе нет, о населении – информация только по Средней Курейке – 263 человека (Приложение № 12).
Делаю вывод: это плотбища, в которых население (лесозаготовители) проживали посезонно, т.е. в период лесозаготовок.
О жизни своих родителей в начале 30-ых годов на плотбище Наркин бор (Наркино), что по Сыму, вспоминают в книге «Я иду к тебе с поклоном» Нина и Женя Козловы и их невестка Надежда Козлова: «Снег по пояс. Холод и голод. С утра и до вечера с пилой в руках они (ссыльные) лазили по сугробам. Пилили, раскорчевывали деревья, рубили сучья. После работы приходили в барак и валились на нары.
Тяжелые, темные вечера в бараке скрашивал «чтец» молодой парень, который держал перед глазами бумажку и, переворачивая ее, «читал» часами – безостановочно, складно, как в книге, - романы и повести с продолжением! Потом этот парень погиб под лесиной.
Утром опять надо было выходить на мороз. Одежда за ночь у печки не просыхала. Одевали ее сырой. У мамы на теле появилось до сорока фурункулов. Но ни освобождений от работы, ни лекарств не было. За невыход на работу, за невыполнение нормы строго наказывали. Мама уже на сносях продолжала работать на лесоповале. Многие не выдерживали: специально ложились под падающее дерево».
Много позже, в конце 40-ых годов жизнь на плотбищах стала более сносной. Так со слов Казанкина Иннокентия Федосеевича, жителя Ярцево, недавно ушедшего из жизни, «на плотбище Терешкино было два барака. В одной половине длинного барака жили мужчины, в другой – женщины и девчата. В бараке поменьше жили пожилые. Жили на плотбище в основном зимой, когда заготавливали лес, а летом выезжали в Кривляк, Никулино, трудились в колхозах или на сплаве. На плотбище была построена баня. Иногда устраивали отдых, танцы». Кстати, попавшая в фотоархив музейной комнаты ЦДТ фотография говорит о многом. На ней - молодые девушки в нарядных платьях с улыбающимися лицами. На обороте фотографии запись: «На Терешкиной. Слева направо, 1-ый ряд: Зина Шевелева, Катя Рудницкая, Катя Руш, Дуся Скращук. 2-ой ряд: Лиза Высотина, Катя Нахапцева, Надя Климук, Оля Ковалевич» (Приложение № 13).
Лес, заготовленный зимой на плотбищах, весной по большой воде сплавляли по Сыму, притоку Енисея, до устья, формировали в плоты – затем этот лес уходил в Игарку. Заготовка леса осуществлялась вручную, лес валили поперечной пилой и лучком. Вывозился лес на лошадях.
В разные годы в Кривляк поступали партии ссыльных из Забайкалья, Восточной Польши, с Алтая и Литвы. В Похозяйственных книгах встретила:
Засядько, Зуб, Заложук, Охрамец – украинцы;
Олешкевич, Карибская, Невмержицкий – белорусы;
Беркли, Почтарь, Фауст, Вейт, Гендель – немцы;
Ведецкайте, Тапараускас, Яскутис, Коваляускас, Кохас, Крылавичус, Вайчаховскайте,
Садайтес, Жигус, Аленес – литовцы;
Морочило – гуцул;
Селицкая, Поплавская - поляки.
Из ссыльных большинство были крестьянами.
В 1948 году, в июне месяце, на берега Енисея прибыла большая партия ссыльных литовцев. Многих поселили в Кривляке. Привезенные литовцы были все из одного района – Кашдорского (в других записях – Кайшадорского). Выезжать из поселка не разрешалось. Каждый месяц они регистрировались у коменданта. Работали дружно и весело. Литовские дети учились русскому языку. Было сыграно несколько русско-литовских свадеб.
Работали в основном по плотбищам, на валке и вывозке леса, в 1951-53 годах году строили железную дорогу – узкоколейку – для облегчения вывозки леса из лесосек (Приложение № 14). Место под полотно будущей дороги расчищали бульдозером. Бульдозеристом работал Заложук Антон Трофимович. Укладывали шпалы, крепили костылями рельсы Высотина Лиза, Заложук Александра Иппатьевна, Григорите Марите, Панчишин Богдан, Олешкевич Петр Прохорович. На железной дороге работало три паровоза и два мотовоза. Первыми машинистами были: Симачев Василий Сергеевич, Высотин Сергей Михайлович, Мазунов Александр, Заволоцкий Федор, помощником – Засядько Сергей. Невмержицкий Арсентий Тимофеевич собирал первый мотовоз. Было построено паровозное депо (в начале нынешней улицы Юбилейной).
Дорога проработала до 1957 года, пока не пришли первые лесовозы. От основной дороги отходило несколько стрелок. Стрелка была у Дедова озера, где паровозы заправляли водой. Вода в озере чистая, без примесей, поэтому в паровозных котлах не было никакой накипи. Для погрузки бревен на платформы были построены эстакады. Лесосеки, как правило, располагались вдоль железной дороги. На работу рабочих возили в вагоне, который тянул мотовоз. Лес вывозился на берег, укладывался в большие штабеля и ждал периода сплава.
Летом 1959 года началась разборка путей узкоколейки. Паровозы, мотовозы, часть рельсов со временем вывезли на металлолом. У Дедова озера долго стоял один из паровозов – со временем и он исчез. Еще несколько лет назад можно было в кривлякских лесах наткнуться на куски рельсов, колесные пары вагонеток. Во время экспедиции краеведов ЦДТ в 2004 году в эти места были сделаны фотографии, на которых изображена просека, где была проложена узкоколейка (Приложение № 15). Сейчас в лесу практически ничего не встретишь – все остатки железной дороги собрали на металлолом.
По видимому, одновременно с приездом в эти места первой лесозаготовительной артели, а может, несколько раньше, надалеко от сегодняшнего Кривляка, буквально в трех километрах, на берегу озера, которое сегодняшние местные жители называют Сибулоновским (Приложение № 16), был расположен один из лагпунктов СибУЛОНа (Сибирское управление лагерей особого назначения). Точным свидетельством существования в этом месте лагеря могут служить остатки на берегу озера двух классических зековских бараков – длиной 20 и шириной 7 метров. Бараки сгнили, видны лишь нижние полусгнившие венцы, углы бараков и косяки дверных проемов (Приложение № 17).
По рассказам очевидцев и воспоминаниям писателя Михаила Перевозчикова временем существования данного лагпункта можно считать 1929-33 г.г.
Подтверждение существования лагеря за колючей проволокой нахожу у Михаила Перевозчикова в «Староверах». Трагическая встреча с партией заключенных у него произошла на пятом году жизни. М.Перевозчиков 1928 года рождения, и факт его встречи с сибулоновцами подтверждает, что в 1932-33 годах в Кривлякский СибУЛОН партии заключенных еще поступали.
Читаем у Михаила Семеновича: «Оглядываясь на детство, с крутого таежного берега, где разместился Кривляк, вижу заснеженный Енисей, шириной до трех километров, меж торосов угадывается зимник-дорога, обставленная вешками-ёлочками, слышу порой тревожные голоса моих сверстников: «Урки!.. Ведут сибулоновцев!..» Значит, по зимнику со стороны Енисейска подходит очередной этап заключенных.
Редкие женщины, кто вместе с нами оказывался на угоре, при виде печальной колонны, похожей на темную гусеницу, замирали в скорбном молчании. За поселком в тайге был лагерь, у болота вырытые землянки-бараки, огражденные вышками и колючей проволокой, и наши родители знали, что из прибывших в зону уже никто не вернется. Никто! Кроме охраны.
Мы, еще несмышленыши, на этапы реагировали по-своему: с интересом следили и ждали, когда партию заключенных, прежде чем уводить в тайгу, загонят в банный барак, завьюженный чуть не до крыши, где озлобленные люди, как правило, между собой затевали драку, уголовные с политическими. Мы ждали момент, пока не взорвется одно или сразу два из трех окон, откуда вместе со стеклами, паром и дикими воплями прямо в сугроб выбрасывались оголенные люди, ошпаренные кипятком. Случалось, на снегу копошилась груда кричащих тел, к ним подбегали охранники, распинывали и расталкивали прикладами, волокли в предбанник…».
Далее Перевозчиков продолжает: «Зимой никаких развлечений для нас почти не было. Ни клуба, ни радио, ни электричества, начальная школа открылась только в тридцать четвертом году. Зато летом - раздолье: ягода и грибы, рыбалка и охота; глухари и тетерева, помнится, расхаживали меж домов и по крышам. А вот в тайгу ходить поодиночке мы боялись, особенно по болотам, где натыкались на человеческие скелеты. Из лагеря сибулонцы бежали, однако, как заявлял комендант поселка, никто из них не выбрался из болот. Пойманных и провинившихся летом привязывали к деревьям на съедение комарам, зимой, тоже связанных, обливали водой, замораживали до смерти… До конца дней не забыть отцовские слезы, когда, возвращаясь из леса, его, большого и здорового человека, испытавшего ужас гражданской войны, трясло от рыданий, скорее всего - от бессилия чем-либо помочь обездоленным людям, гибнущим на тяжком лесоповале. Мама, ныне покойная, часто рассказывала, как в те страшные годы бывшие офицеры, князья, да и вообще люди дворянских званий, отчаявшись от изнурительного труда, издевательств и болезней, просто ложились под падающие деревья, спиленные товарищами по несчастью, гибли разом по несколько человек.
После исчезновения лагеря мы навещали обвалившиеся землянки, однако не смели в них заглянуть; казалось, там затаилась смерть. По осени, как только мороз сковывал лужи, нас манил чистый и ровный лед окрестных болот (отныне эти болота зовут «сибулонскими»). На Енисее не покатаешься, в октябре он еще не замерз, а тут, бывало, летишь на коньках, от скорости замирает дух, стоит только глянуть под ноги - жуть: на дне подо льдом мелькают кости и черепа, будто попал на кладбище…».
Михаил Семенович описал в книге совершенно жуткий случай, после которого он месяц провалялся в бреду: «Это случилось на пятом году моего рождения, где-то в марте. С другом детства Федором Бондаренко мы катались по крутолобому взвозу, до блеска утрамбованному полозьями, причем от кузни сворачивали к сугробам бани, иначе санки не сдержишь, вынесет на Енисей. Наш дом стоял на краю угора, и мне показалось, что на крыльце замаячила мама, будто бы наблюдает за мной. Желая как-то выделиться перед ней, мол, крутизны не боюсь, по взвозу я вылетел за поворот и, ослепленный сквозящим ветром, устремился вниз, не заметив, как возле проруби остановился только что подошедший этап заключенных. Санки несли прямо на них, затормозил в метрах пятидесяти. И не успел что-то сообразить, от колонны донесся радостный вскрик, навстречу бросился человек с вытянутыми руками. Лицо в куржаке, подбородок и шея под серой тряпкой, вроде вафельного полотенца, намерзли сосульки, похожие на белесую клочковатую бороду. Он бежал прямо ко мне, что-то крича и маяча, слова глушил хрупкий наст, а следом и как-то сбоку его настигал конвойный солдат. Шинель длинная, чуть не до пят, буденовка с нашивной звездой, в руках наготове винтовка, поблескивал штык. Он тоже что-то кричал, разевая рот, видимо, требовал остановиться, и тут меня пронзил страх, вырвался явно не детский крик, услышанный на угоре…
Кто знает, что побудило выскочить из колонны этого заключенного: возможно, вспомнил своих детей, может быть, обезумел… Обличья не помню, а вот момент, как охранник в буденовке со звездой пронзил его штыком со спины и кончик мелькнул ниже груди, зажатый руками, - эта жуткая сцена врезалась на всю жизнь».
А вот строки из воспоминаний Екатерины Семеновны Козловой (Кияшко), которая рассказала Николаю Чернюку из «Красноярского рабочего» о жутком случае из ее детства. Это произошло недалеко от Кривляка, когда группа девчонок 10-14 лет, в том числе и Е.С.Кияшко, с целью собирательства (грибов или ягод) углубились в тайгу и незаметно вышли на открытое место, где виднелись свежие следы костров, пни от спиленных деревьев, видны были следы на песке – видать, тянули брёвна. И вдруг они увидели дерево на опушке и привязанного к нему руками назад обнаженного человека. Всё тело его было покрыто струпьями из засохшей крови. Тучей взлетали и садились на него комары, мухи, весь таежный гнус. Человек был еще живой: он приподнял висевшую безвольно на груди голову – должно быть уловил на слух присутствие людей. Но говорить не мог – только пошевелил губами, видимо, просил развязать ему руки. Но что могли поделать испуганные девчонки? Стремглав бросились они в сторону и убежали.
Дома они все рассказали родителям, и перепуганные взрослые запретили им ходить в сторону реки Сым. Но через какое-то время девчонок снова потянуло в то страшное место. Следов присутствия людей там уже не было. Прошли по тропе в сторону. Стая испуганных ворон взлетела впереди. Там они и увидели эту страшную яму. Человеческие тела не присыпаны были даже землей. От ямы шел тяжелый мертвецкий запах, некоторых девчонок вырвало…
Екатерина Семеновна сама из детей спецпереселенцев, но свою жизнь сначала в Ярцево, а затем в Кривляке считает раем по сравнению с адом, увиденным ею и её сверстницами в лесу.
Какие еще подтверждения существования лагеря я встретила во время работы над исследованием?
В книге «Я иду к тебе с поклоном» в воспоминаниях Надежды Козловой тоже есть строки о кривлякском СибУЛОНе. Её родственники по мужу – Козловы – были сосланы в Кривляк. Из воспоминаний родственников мужа вырисовывалась картина: часто зимой из окон избы или с берега Енисея ссыльнопоселенные и их дети наблюдали за длинными вереницами бредущих по льду заключенных, под охраной собак, солдат с автоматами. Помнили они и тот случай, о котором писал Перевозчиков. А однажды свекровь Надежды – Александра Александровна Филюшина-Козлова - захлопоталась и не заметила, как её двухлетний Ванюшка оказался за проволокой. Она обезумела, ей казалось, что сына съедят. Она бегала вдоль проволоки, умоляя заключенных отдать ребенка. А он, улыбающийся, переходил из рук в руки изможденных мужчин, счастливых оттого, что держат в руках парнишку. Бегал к зоне украдкой, как выяснилось позже, и другой сын Козловых – Юра. Бегал, чтобы передать табак.
Факт существования лагеря подтвердил в беседе Казанкин Иннокентий Федосеевич. Он много рассказывал нам, краеведам, о своей ссыльной семье, рассказал и о том, как восьмилетним мальчишкой вместе со своими сверстниками и учительницей Галиной Ефимовной (фамилию учительницы рассказчик не вспомнил) впервые побывал на месте лагеря (это, примерно, 1938 год): «Повела нас Галина Ефимовна на озеро на экскурсию. Увидели бараки под вид землянок. Крыши засыпаны землей. Внутри – нары». Из слов отца Иннокентия Федосеевича – Федосея Егоровича – рассказчик помнил следующее: «Лагерники валили лес. Кто норму не сделает, приведут на озеро, заставят вырубить лунку и топят, а летом – на съедение комарам. Лагерь был обнесен колючей проволокой, были вышки. Условия работы были очень тяжелые. Над заключенными постоянно издевались. За любую провинность, чтобы не тратить патроны, топили в озере или ставили на гнуса». Сам же Иннокентий Федосеевич видел черепа человеческие, кости вокруг озера, когда «пацаном вместе с сосланным с Украины Андреем Шевцовым, соседом Василием Никульниковым и Колей Семеновым ходили на озеро удить окуней».
Еще Иннокентий Федосеевич вспомнил случай (тоже со слов отца), как приехали какие-то люди в обычной одежде, похожей на фуфайки, привели из леса из лагеря охранников и прилюдно, согнав население Кривляка, расстреляли. Нам рассказчик объяснил это тем, что, якобы, о тяжелых условиях в лесу и об издевательствах над заключенными стало известно свыше, вот их и наказали. Трудно поверить в такое, но кто его знает…
О похожем случае вспоминают дети сосланного в Никулино забайкальца Титова Александра Леонидовича, проживающие сегодня в Ярцево и Кривляке. Якобы он в свое время рассказывал, со слов коренного никулинца Высотина Семена Григорьевича, что у заключенных с плотбища Новенькое охрана состояла из бывших белогвардейцев, что приехал человек в штатском (тоже упоминается фуфайка) и расстрелял охрану. Один это случай или разные – остается только гадать…
В книге «Погружение во тьму» Олега Васильевича Волкова, известного русского писателя, отбывавшего ссылку в Ярцево, нашла строки о том, как он через несколько лет после ярцевской ссылки по своим писательским делам во время командировки в Ярцево набрел на место в районе Сыма, где когда-то был лагерь: «Я знал, что заготовки здесь вел Сиблон, как знал и то, что бревна по лежневке вывозили заключенные – чаще на себе, чем на лошадях. Где-нибудь неподалеку должен был находиться лагпункт, какие Сиблон основывал в тридцатые годы везде, где росли сосны и был выход к сплавным рекам…
Страшное это слово «лагпункт», особенно когда это лагпункт лесной, затерянный в тайге, в те годы не только не обжитой, но большей частью и нехоженой. Лагпункт, где, по сложившейся в лагере поговорке, был «один закон – тайга – и один прокурор - медведь»… Из песка торчат редкие концы жердей, кое-где покосившиеся стояки – это остатки развалившихся землянок. Если раскопать, там окажется множество тонких неокоренных жердей, лежащих скорее всего в два слоя: ими выстилали двухъярусные нары, тянувшиеся во всю длину землянки, по обе стороны среднего прохода. Ими же обрешечивались стропила… От зоны остались обрывки колючей проволоки и прясла повалившихся палей… Когда стояла зона, заключенные не смели к ней (к проволоке) приближаться… А вот оплывшие, слегка заросшие холмики, в которых нетрудно узнать могилы. Ямы рыли мелкие, раздетые трупы слегка присыпали песком, так что, если копнуть, непременно обнаружатся побелевшие кости… Тут сыны украинских сел и алтайских предгорий, выходцы с Волги и Кубани, жители Прибалтики и Крыма, но более всего российских мужиков, легших здесь во славу коллективизации. Имена сгинувших и замученных на лесных лагпунктах, разбросанных на наших бескрайних просторах, не припомнит ни один палач».
Все эти факты, описанные мною выше, подтверждают существование лагеря. И пусть точного периода его существования не установлено, всё говорит о том, что заключенные в кривлякских лесах были, работали в невыносимо тяжелых условиях на лесоповале, и мало кто вернулся (а может, и никто) из этих мест домой.
По инициативе Енисейского районного центра детского творчества 1 июля 2004 года ярцевскими и кривлякскими краеведами недалеко от озера напротив остатков бараков заключенных был установлен памятный знак «Жертвам репрессий» (Приложение № 18). Это своего рода долг памяти перед ни в чем неповинными людьми. Данное место было освящено иереем Сергием, настоятелем Благовещенского храма села Ярцево. Ежегодно местные краеведы посещают эти места, возлагают цветы к памятному знаку, пускают по глади озера венки с поминальными свечами (Приложение № 19).
У каждой сосланной на Енисей семьи – своя история. Но они, эти истории – так
похожи друг на друга.
Одной из семей репрессированных и сосланных в Никулино, а затем переехавших в
Кривляк является семья Федотовых Петра Арсеньевича и Янины Рафаиловны
(Приложение № 20). Петр Арсентьевич родился в 1913 году в селе Канчил
Нерчинского района Читинской области. В 1930 году его семью, как и многие другие
семейства в то время, раскулачили за большое собственное хозяйство. Забрали все.
Отца посадили в тюрьму. А его с матерью и братьями сослали в Сибирь. До
Красноярска везли в холодных эшелонах, затем вниз по Енисею в деревню Никулино.
Кормили по дороге плохо, варили постную баланду.
Работать Петр Арсентьевич начал на заготовке леса. В июле 1942 года был призван Енисейским РВК на фронт. Старший сержант, командир отделения, служил в 274-м, 381-м стрелковых полках с 1942 по 1945 год, участвовал в битве на Курской дуге. Имел много боевых наград. По возвращению с фронта стал работать в леспромхозе вальщиком леса.
Его жена Янина Рафаиловна Селицкая родилась в 1926 года в польском поселке Деражно. Кроме нее в семье были брат и старшая сестра. Родители работали на земле. В 1943 году село сожгли; молодых, сильных людей угнали в Германию. Родители к этому времени умерли, сама Янина жила в семье брата. Потом переехала в Белоруссию в деревню Столбцы к тетке, спасаясь от ссылки в Германию. В 1946 году брата посадили на 10 лет в тюрьму, а семью сослали в Сибирь. По распределению ссыльных попали в Никулино. Пока добирались до Никулино, питались только хлебом и водой. Работала на лесозаготовках на плотбище Новеньком. Кормили скудно. Была общественная столовая, где варили баланду из мороженой картошки.
В 1948 году вышла замуж, в семье родилось трое детей.
В 1954 году семья переехала в Кривляк. Сначала жили в семейном бараке, потом купили дом.
В 1958 году невестка Янины Рафаиловны вернулась в Польшу. Петр Арсентьевич и его супруга не захотели возвращаться обратно и остались жить в Кривляке.
Сегодня Петра Арсеньевича нет в живых, Янина Рафаиловна живет в Кривляке, часто вспоминает свое детство и молодость на родине, ссылку в Сибирь и тяжелую работу на лесозаготовках.
А вот история Ведецкайте Генри Антоновны, которая родилась в 1919 году в деревне Мишкучай около литовского города Кайшадориса. Мать - Видецките Мария Адамовна, отец - Ведецкис Антон Адамович. От деда по линии матери осталось много земли (дед был помещиком). За это 22 мая 1948 арестовали и сослали в Сибирь. К этому времени отец жил с новой семьей, и ехать пришлось Генри с матерью. Добирались около месяца. Ссыльных распределяли по населенным пунктам: Кривляк, Никулино, Ворогово. Семья Ведецкайте 13 июня 1948 года остановилась в Никулино. Три дня жили в клубе, потом их переселили на плотбище Новенькое, в район нынешнего Междуречья. Сама Генри была девушкой болезненной, работать не могла и вскоре была оформлена на инвалидность. Отец из Литвы помогал материально.
Осенью 1948 они переехали в Кривляк. Сначала жили в бараке, на берегу Енисея, потом купили избу за 300 рублей. Работали, где придется - сторожили лодки на берегу, чистили общественные туалеты. Хлеба по карточкам давали мало; чтобы прокормиться, сажали картофель, овощи.
25 октября 1960 года мать умерла, и с тех пор Генри живет одна. Замуж не выходила, детей нет. Последние годы работала сторожем на складе ГСМ. Жилище, в котором живет сейчас, построила сама. Генри Антоновна очень трудолюбива, до сих обслуживает себя полностью сама, очень неприхотлива к материальным ценностям. Живет она более чем скромно. Еще в Литве окончила первый класс, поэтому умеет писать и читать.
Касьянова (в девичестве - Панчишина) Марья Васильевна родилась в селе Пустошты Львовской области в 1928 году. В семье кроме нее были 2 брата и сестра.
Однажды утром к их дому подъехали две подводы, родителей заставили загрузить вещи и повезли на Львовский пересыльный пункт. В Львове посадили в товарный поезд. Людей было много, их никто не кормил, питались своими нехитрыми запасами. Довезли до Красноярска и две недели держали на пересыльном пункте. Потом довезли до п. Стрелка и оставили ночевать под открытым небом. Была ранняя весна, на берегу кругом лежали льдины. Через 3 дня переселили в барак на другом берегу Енисея, две недели жили там. Потом пароход довез их до Кривляка.
Временно семью поселили в клубе. Мария Васильевна, как самая старшая из детей, пошла работать на лесозаготовку (сначала на валку, а потом - на погрузку). Работающим давали хлеб, и можно было как-то кормить семью.
В 1950 году пришли документы на реабилитацию, подтверждение невиновности, но бывший комендант Нагорных не показал их. Повторное разрешение вернуться на родину на Украину им тоже отдано не было.
Со временем Марья Васильевна вышла замуж, родились дети, и о возращении в родные места речи не было. Сейчас Марии Васильевны уже нет в живых.
А вот что рассказал о своей семье Казанкин Иннокентий Федосеевич (Приложение №21) 1930 года рождения: «Мою семью - деда Егора, отца Федосея Егоровича, мать Ирину Пантелеевну как раскулаченных по причине, что имели две коровы, в 1931 году сослали в Кривляк из села Рыбное Рыбинского района. Даже фотография отца и матери до периода ссылки сохранилась (Приложение № 22). Мне, когда нас выслали, был всего лишь год. Высадили всех на берег. Жили в сарае на берегу Енисея. Стали рождаться другие дети (Приложение № 23).
Отец работал в леспромхозе в качестве лесоруба-лучкиста. Был стахановцем.
Неоднократно награждался грамотами за достигнутые высокие производственные
показатели в социалистическом соревновании по лесозаготовкам, 20 января 1950
года внесен в Книгу Почета Туруханского леспромхоза (Приложение № 24)».
Я нашла в материалах партархива в сводке данных по леспромхозу на конец 1947
года: «Лучшие люди: …, Казанкин Федосей Егорович, 220 %».
Затем Иннокентий Федосеевич ведет разговор о себе: «Трудиться я начал рано, еще в начале войны, на плотбище Случайном, помогал отцу, который работал на валке леса. Заготовка тогда велась лучковой пилой. Принимал лес у отца Савватей Пономарев. Все обрезки, сучки необходимо было сжечь, чтобы территория после валки леса оставалась чистой. Официальным началом работы считаю работу маркировщиком в годы войны. Мастер Перекрестов Алексей Игнатьевич предложил тогда отцу, а что, мол, «Федосей Егорович, я дам твоему коня, пускай лес возит. Парень боевой». С тех пор я стал работать. Затем работал на сплаве, делал плоты, сплавляли лес на устье Сыма из Терешкино».
Нужно сказать, что значительная часть ссыльных осталась жить в поселке Кривляк и после реабилитации, многие переехали в Ярцево. Это те, кто детьми был безжалостно вывезен из родных мест, обзаведшись семьями, нарожав детей, для которых теперь уже эти места стали родными. Здесь были проведены лучшие, пускай трудные, годы жизни. Возвращаться на малую родину для многих не имело смысла.
Таким образом, познакомившись с материалами Краевого правозащитного общества «Мемориал», материалами Енисейского государственного архива, Ярцевского партархива, совершив экспедицию в Кривляк и Никулино (Приложение № 25), побывав на месте лагеря политзаключенных, повстречавшись с местными жителями, старожилами, я попытались восстановить историю здешних мест, связанную с репрессиями в стране.
Проанализировав материалы, я пришла к следующим выводам.
Во-первых, интересуемые меня места накрыло несколько волн репрессий. Первая связана с поступлением в конце 20-ых годов прошлого века партий заключенных, которые трудились на лесоповале и жили в лагерях за колючей проволокой.
Затем в эти места поступало в разные годы, начиная с 1930 года и по 1949 год, несколько потоков ссыльных и депортированных.
Во-вторых, в ходе работы над исследованием я выяснила, что сегодняшние родственники тех, кто был сослан или депортирован в Никулино и Кривляк, а их проживает в Ярцево, Кривляке достаточно много, говорят (по рассказам своих родителей, бабушек, дедушек) о тогдашней жизни ссыльных практически одинаково: незаконная высылка, трудная дорога до места ссылки, нужда, голод на новом месте и тяжелый изнурительный труд в лесу или колхозе.
Таким образом, по детским зарубкам на сердце и благодаря людской памяти, получилась правдивая летопись тех лет, рассказывающая о печальных страницах истории нашей страны, связанной с репрессиями.
Поселок Кривляк и деревня Никулино на карте Енисейского района
Памятник жертвам политических репрессий в деревне Никулино
Мальцев Амплий Иннокентьевич, бригадир-полевод никулинского колхоза «Новый путь»
Свидетельство Мальцева Амплия Иннокентьевича,
участника Всесоюзной сельскохозяйственной выставки.
1940 г.
Стела рода Мальцевых никулинского памятника жертвам репрессий
Фото на память о встрече с жительницей Никулино, ссыльной с Алтая
Ждановой Александрой Григорьевной.Июль 2010 г.
Никулинский кирпич. Экспонаты музейной комнаты ЦДТ
Место вблизи Никулино, где находился кирпичный завод. Фото 2010 года, июль
Фотография 50-ых годов. Работники кирпичного завода. На переднем плане с формами
для кирпича
сидят Аня Мальцева и Марта Бельман. Во втором ряду стоят на коленях:
Эккерман, Люся Мальцева, ?
В третьем ряду стоят: Вена Быков, Юра Мальцев, Кирюша Комогорцева (Мальцева),
Голобокова Александра Васильевна, Быкова Наталья, Мальцева Евгения
Анатольевна,
Прасковья Золотуева – мастер завода, Люба Чубарева
Работа на золотых приисках в Северо-Енисейском районе.
Самый высокий – Василий Филиппович Межов; третий справа в о верхнем ряду –
Михаил Межов
Лист из Похозяйственной книги. Семья Межовых
Список населенных мест. Документ из Енисейского госархива
На плотбище Терешкино.
Слева направо, 1-ый ряд: Зина Шевелева, Катя Рудницкая, Катя Руш, Дуся Скращук
2-ой ряд: Лиза Высотина, Катя Нахапцева, Надя Климук, Оля Ковалевич
Кривлякская узкоколейка
Признаки бывшей узкоколейки. Июль 2004 года
Озеро Сибулон (Сибулоновское), расположенное в трех километрах от поселка
Кривляк,
вблизи которого в конце 20-ых – начале 30-ых годов находился лагпункт СибУЛОНа
Остатки бараков лагеря. Июль 2004 г.
Митинг памяти жертв политических репрессий. Открытие памятного знака на
о.Сибулон краеведами Енисейского районного центра детского творчества 1 июля
2004 года.
Освящение памятного знака иереем Сергием
Ежегодные церемонии возложения цветов к памятному знаку, спуск веков с
поминальными свечами
Петр Арсентьевич и Янина Рафаиловна (на 2-ом фото справа) Федотовы
Казанкин Иннокентий Федосеевич в разговоре с ярцевскими краеведами. Лето 2008
года
Семья Казанкина до ссылки в Кривляк. Федосей Егорович и Ирина Пантелеевна,
остальные не известны. с.Рыбное Рыбинского района. 1929 год
Лист из Похозяйственной книги. Семья Казанкиных
Грамота Казанкина Федосея Егоровича за достигнутые высокие производственные
показатели в социалистическом соревновании
Экспедиция в Никулино и Кривляк. Лето 2010 г.
У памятника в Никулино
На Сибулоне. Остатки бараков
У памятного знака
Поминальные венки и свечи
/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»