Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»
Автор: Титова Виктория Сергеевна
Учащаяся 9 кл., МБОУ Алексеевской СОШ №9
Член НОУ «Поиск»
Руководитель и корректура текста:
Романченко Мария Васильевна,
Учитель истории МБОУ Алексеевской СОШ №9,
руководитель НОУ «Поиск»
Алексеевка 2012
Послевоенный голод был одним из самых «закрытых» эпизодов советской истории. Все данные о размерах бедствия были строго засекречены. «Последствия войны», «засуха» - вот тщательно дозированный набор сведений, который оставался неизменным даже в эпоху перестройки. Многие о голоде 1946-1947 гг. не знают ничего вообще. Это одна из причин, того, почему для меня эта тема актуальна, но главное – то, что история наших поселений, которую мы пишем, доведена до середины 40-х гг., поэтому тема определилась сама собой и является продолжением ряда исследований членов НОУ «Поиск» Алексеевской СОШ №9.
Тема послевоенного голода мало изучена историками. И если в перестроечные годы появляются исследования по СССР в целом, то публикаций по России не было и только в начале 90-х годов появляются в журнале «Отечественная история» статьи к.и.н. В.Ф. Зимы, посвященные теме голода в России. А затем и его монография «Голод в СССР в 1946-1947гг.: происхождение и последствия» (М., ИИРАН, 1996г.), где впервые на новом, ранее недоступном для исследователей материале секретных документов из фондов партийных и государственных архивов СССР, писем, воспоминаний очевидцев, показаны причины, масштаб и последствия послевоенного голода в СССР. Публикаций по поводу голода в Красноярском крае нет, не говоря уже об отдельных районах или селах, то есть тема голода в Красноярском крае не изучена вовсе.
В архивах нет документов за период с 1937 по 1957гг., кроме протоколов заседаний Курагинского Райисполкома, так же нет подшивок районной газеты именно за эти два года. Еще один источник, который поможет пролить свет на проблему, это воспоминания еще живых очевидцев событий - жителей села Алексеевка, деревень Новопокровка и Сидорово - Курагинского и деревни Тыгда – Идринского районов. Одним из них является моя прабабушка, Глекова Антонида Захаровна, 1926 года рождения, всю войну проработавшая в колхозе «Знамя труда» (Новопокровка).
Целью моего исследования является, доказательство того, что факт голода в 1946-1947гг. имел место не только в западной части СССР, охваченной засухой, но и в сибирской деревне, всю войну снабжавшей фронт продовольствием. А правительство, своей политикой не только спровоцировало голод, но и официально не признавая факт его существования, предоставило населению выживать, рассчитывая на собственные силы.
Великая Отечественная война привела к огромным людским потерям, небывалым разрушениям. Деревни в западной части страны, подвергшиеся оккупации, обезлюдели. Сибирская деревня, где не было ни бомбежек, ни оккупантов, тоже была обескровлена. Победу встречали изможденные непосильным трудом женщины и подростки, которым уже с первых лет войны пришлось работать не только на лошадях, но и на коровах. Ведь за годы войны поставка селу тракторов и плугов сократилась в 9 раз, а комбайнов в 50 раз. Количество автомашин в 1946 году по сравнению с 1940 годом уменьшилось в 2 раза. [6, с.279]
В Новопокровке работали в поле 2 трактора: СТЗ и ХТЗ, да 2 комбайна на тракторной тяге: «Коммунар» и «Сталинец». Не хватало лошадей, так как лучшие, фондовские, были отправлены на фронт, а оставшихся было недостаточно, к тому же был частый падеж от болезней, плохого корма или от его недостатка. Это стало причиной использования в упряжке коров, не только в годы войны, но и в конце 40-х годов. Об этом говорится в материалах заседания Курагинского Исполкома Райсовета: «1.За неорганизованное вступление в весенне-полевые работы в апреле 1947г., непривлечение крупного рогатого скота колхозников и упущения лучших агротехнических сроков сева, предупредить председателя колхоза «Путь второй пятилетки» т. Вольского, что если он не перестроит в ближайшие дни работу и не привлечет на полевые работы все живое тягло колхоза и крупный рогатый скот колхозников, к нему будут приняты строгие меры взыскания…» [1,Л.105.]
В.Ф. Зима в своей статье пишет, что причиной нехватки хлеба являлось то, что часть зерна шла на корм лошадям и коровам. Но, как вспоминает Василий Гаврилович Ганенко, 1923г.р., демобилизовавшийся в марте 1947г. и работавший зав. конефермой в колхозе «Степной пахарь»: «…если лошадям перед посевной давали по горсти овса, то на коров никто внимания не обращал, коровы часто дохли от голода, Кобзарь не успевал шкуры обдирать». (Степан Степанович Кобзарь работал сторожем на ферме). А в Новопокровке, - вспоминает бабушка, - мы всей фермой коров спасали во время отела. Коровы худые, слабые, сил растелиться нету, мы теленка вытащим, а корова подыхает. К весне кормить нечем, мы с крыши гнилую солому снимаем, а коровы кричат, солому из рук рвут, пока донесешь, всю тужурку рогами порвут». Почему такие трудности с кормами были в незасушливые годы в деревне? Ганенко В.Г.: «Из колхоза все забирали, даже полову, а потом колхоз отходы в «Заготзерне» покупал». (Пункт государственной заготовки зерна, расположенный в 28км от Новопокровки, 17км от Алексеевки). То есть о последствиях таких изъятий продуктов и кормов из колхозов никто не думал или руководители колхозов были вынуждены так поступать, боясь репрессий со стороны вышестоящих партийных органов.
Оплаты за работу на трудодни не было, хотя паек уже составлял 500 граммов на работающего. Часто его давали просто овсяной мукой, из которой готовили затируху на всю семью. В 1946 году открыли в колхозе пекарню, а до этого пайковый хлеб пекли по домам. В пекарне стали выпекать калачи, специально по 500 граммов, как раз на размер пайка. «Вот так, - говорит баба Тоня, - всю войну за пайку работали, за палочки, и после войны так же – от темного до темного работаешь, а получишь калач в 500 граммов, или наша бригадир, Фекла Степановна Доценко, разделит нам по пригоршне овсяной муки и все, и корми этим семью целый день».
Почему государство по-прежнему держало в «черном теле» свой народ? Дело в том, что в 1946-1947 гг. в СССР разразился голод в зерновых районах России, Украины, Молдавии. Из-за засухи в целом по стране собрали 4, 6 ц с га, т.е. меньше, чем в 1944-1945гг. В создавшейся обстановке правительство использовало засуху для применения жестких методов продразверстки, заставив колхозы и совхозы сдать государству 52% урожая, т. е. больше, чем в годы войны. [7, с. 396]
Государственные поставки зерна по всем категориям хозяйств составили в 1946 году 17,5 млн. т, что было на 2,5 млн. т ниже уровня 1945 года и в 2 раза меньше, чем в 1940 году. [8, с.28.]. Собранного количества зерновых с учетом имевшихся запасов и резервов было достаточно для обеспечения всего населения страны. Но, решив максимально сохранить накопленное, правительство избрало иной путь. Осенью того же года сняли с карточного снабжения 28 млн. рабочих и членов их семей, живших в сельской местности. Всего в конце 1946 года, включая колхозников, не было обеспечено хлебом более 100 млн. человек. Практически миллионы людей не были защищены от голода, свирепствовавшего с ноября 1946 по август 1947 годов, в большинстве областей Черноземной полосы, Средней и Нижней Волги, Южного Урала, Западной Сибири, Украины, Белоруссии, Молдавии. Голод затронул Москву, Ленинград, Минск, Киев, Кишинев, Свердловск, Новосибирск и другие крупнейшие административные центры. [9, с.202-204.]
В Курагинском районе было введено карточное снабжение и «утвержден контингент и нормы выдачи хлеба 1. …получающих хлебное снабжение в системе потребкооперации 1956 человек…2. Установить норму выдачи хлеба учителям, врачам, специалистам сельского хозяйства, госснабжение, совпартактиву и другим 1166 по 500 грамм, рабочим МТС и демобилизованным 220 человек по 350 грамм, прочих рабочих и служащих 370 человек по 200 грамм, иждивенческих 190 человек по 100 грамм. 3. Обязать правление Райпотребсоюза и сельпо выдавать населению хлебные карточки, а хлеб выдавать с 1 мая 1947г. по вышеуказанным нормам». [2,Л.165.]Ф.1.Оп.1.Д.684.Л.165]. Размер пайка в колхозах тоже сократился: женщинам за работу стали выдавать только 300 – 350 грамм, мужчинам – механизаторам оставили норму пайка в 500 грамм. (По воспоминаниям Ганенко Анны Петровны, 1926г.р., работавшей в 1947 году кладовщиком колхоза «Степной пахарь»). По воспоминаниям супругов Карсаковых, в Тыгде паек составлял от 100 до 300 граммов. Чтобы утолить голод, в полученную муку добавляли растертую сухую кислицу и щавель, собранные летом, и пекли драники.
Для того чтобы выполнить государственный план по сбору зерна, в колхозах и совхозах изъяли семенное и продовольственное зерно, включая предназначенное к выдаче по трудодням. Для обеспечения приемки собранных в резерв 2,8 млн. т зерна срочно открыли дополнительно 3 тыс. глубинных пунктов. Но так как в них не было условий для просушки и хранения, много хлеба сгнивало. [10, с.35.] Такие случаи происходили и в пунктах «Заготзерно», Курагинского района, о чем говорится в Решении Исполкома Райсовета: «…до сего времени еще не наведен надлежащий порядок по охране зерна на пунктах Заготзерно… не на всех глубинках накладываются пломбы….в складах снег, птичий помет, нет систематического наблюдения за состоянием зерна… не ведется проверка в ночное время сторожевой охраной…». [3, Л.27,28.] Ф.1.Оп.1.Д.684.Л.27,28]. О том, что такие явления были действительно массовыми, подтверждает своими воспоминаниями Ганенко Василий Гаврилович: «Осенью, (на автомашинах, мобилизованных из военных частей для уборки хлеба - прим. автора), мы возили хлеб в шалоболинское «Заготзерно», и там произошла такая история. В месте разгрузки, вокруг столба, лежало проросшее, гнилое зерно, мой односельчанин Амельченко Яков Яковлевич набрал его в портсигар и показывает нам со словами: вот он, наш хлебушек, от нас последний забирают, а тут вот как с ним обращаются». Тут же его окружили люди в штатском, потребовали документы и учинили ему допрос: - кто он, что он имел в виду, и так повернули, что все мы поняли, что Якова сейчас заберут. Но снизу от Тубы подошли мужики из других сел и говорят: «вы посмотрите, что под берегом делается, там, же хлеб в реку сбрасывают». Тут они от Якова отступились. Оказывается, баржа не пришла вовремя, хлеб ссыпать было некуда, его и спихнули в Тубу». И это в то время, когда люди даже в сибирских деревнях пухли и умирали от голода, так как независимо от урожая, зерно из колхозов изымалось, планы госпоставок все увеличивались, а колхозникам на заработанные трудодни выдавать было нечего. По приказу Генерального прокурора СССР от 21 июля 1947г. № 191 «О надзоре за точным соблюдением законов об урожае и заготовках сельскохозяйственных продуктов 1947г.» следователи выезжали в колхозы, где на месте контролировали соблюдение законности. [11, с.49.] Только получается, что требовали ее соблюдения только от самих голодных тружеников. А как пишет В.Ф. Зима, «испорченного хлеба, могло бы хватить, чтобы оплатить зерном отработанные трудодни голодавшим колхозникам России, Украины, Белоруссии, Молдавии. По неполным подсчетам, за 1946 - 1947 годы в целом в СССР было загублено около одного миллиона тонн зерна». [12, с.36.]
И, тем не менее, на 1 февраля 1947 года в так называемом госрезерве было 10 млн. т хлеба. Не много, но больше, чем в начале 1946 года. На внутренние нужды, на содержание армии и чиновников, на пайки рабочих, ученых, сотрудников «карательных органов» было израсходовано около 5,7 млн. т зерна. Таким образом, государственные запасы могли остановить голод. К госрезервам следует прибавить зерно, вывезенное за пределы СССР в страны Восточной Европы. Это делалось по чисто политическим соображениям: зерно получили те страны, где коммунисты находились у власти. Правда, вывоз хлеба был не столь уж значителен – 1,7 млн. т в 1946 году. Если бы этот хлеб был распределен среди населения страны, прибавка к пайку бы составила всего 27 г на человека в день или 10 кг в год. Но «нормы» выдачи продовольствия на душу берлинского населения превышали те, что имели место в тогдашней России. [13, с.38.]
Вспоминает баба Тоня: «Как-то приехали уполномоченные из района, собрание созвали, а собирались в школе, и в своём выступлении уполномоченный говорит: - колхоз план недовыполнил, колхозникам хлеб выдать нельзя, пока план не выполнят. А колхозники сидят в изношенной одежде, шапки на них - у кого без козырька, у кого без уха. Слушают покорно. Тут пожилой колхозник Зайцев Илья поворачивается к собранию и говорит: - так что ж, ребятки, опять мы, считай, полгода отработали, и опять нам говорят, что ничего нет. Встал, и, выругавшись, ушёл с собрания, а следом за ним и все, загремев стульями, стали уходить. Так ничего и не решили. А и решали - то всё время одно и то же: как бы людям хлеба не дать».
Дело в том, что указ от 27 июня 1947г. «О мерах по обеспечению сохранности хлеба, недопущении его разбазаривания, хищения и порчи» и от 25 октября того же года «Об обеспечении сохранности государственного хлеба», [14, с.48.] вновь напомнили крестьянам о том, что произведенное ими зерно является собственностью государства, и распоряжаться им не имеют права ни колхозники, ни председатели. За утайку хлеба и выдачу его на трудодни до полного расчета по госпоставкам, колхозное руководство привлекалось к уголовной ответственности, как за разбазаривание государственного имущества. Разбазариванием хлеба в колхозах считалась выдача зерна авансом в счет трудодней или на общественное питание до полного расчета с государством по обязательным поставкам. О таких случаях писали газеты: «Всего в 1946-1947гг. общее количество отданных под суд председателей колхозов составило 21 285 человек. Карсаков Н.В.: «В Тыгде тоже посадили на 3 года председателя Дибина Терентия Васильевича, который как-то выделил людям хлеба больше, чем положено». Кроме председателей оказались за решеткой 14 569 человек сельсоветского и колхозного актива». [12, с.38.] Но после такого расчета колхозные амбары были пусты. Крестьяне, помня о голоде 30-х годов, понимали, что их ждет после заготовок 1946 года. Не получавшие хлеба на трудодни, люди вынуждены были красть его. Особенно тяжело переживали голод семьи с детьми. Матери при любой возможности старались принести детям по горсти зерна. Вспоминает бабушка Тоня: «Под Родькиной горой бабы деревянными цепами розвесь проса молотили (скошенное зерно, не связанное в снопы), Хрунова Анастасия Захаровна, Волошина Федосья Ильинична, Кучерова Наталья, Смирнова Анна, Семенова Марья и др. Алексеев Герасим круподерку сделал в колхозе. Вот женщины мешка по три намолотят за день и везут на склад, на круподерку, а председатель – Попов Григорий Григорьевич, возле кладбища сидит, оно по дороге, проверяет их. А они под юбкой мешочки сделают и пронесут в них маленько, потом дома высушат и в ступке толкачом истолкут, просеют и кашу сварят, молочком разведут и ребятишек накормят. А потом кто-то рассказал, что они мешки с зерном домой возят, наутро их всех в контору, милиция приехала: - кто тут у вас главный? Сейчас всех в милицию заберем. - А куда им в милицию – у каждой дома по 5-6 ребятишек. Бабы в рев: - мы никакие мешки не брали, а вот что в мешочках принесли - ребятишек покормили. Милиция тогда посмеялась и говорит: - идите, да больше не воруйте. Вот так бабы детей своих от голода спасали, но не всегда с рук сходило. Была у нас весовщиком на складе Елена Краюшникова, молодая женщина, ребенок у нее был грудной. Видя, как на поле хлеб пропадает, она стала говорить людям, чтобы брали хлеб, все равно, мол, сгниет. Некоторые взяли, а наутро милиция приехала и с обысками по домам пошла. Везде искали, вилами землю тыкали, но ничего не нашли, а Лена никого не выдала. Мы свои мешочки под двойной пол спрятали, а у Лены дома бабушка больная лежала, так вот мешочки с зерном у нее на кровати были спрятаны, их сразу и нашли. Лену осудили на 5 или 7 лет, а ребенок с ее матерью остался. Коней ведь на войну забрали, а на пашне вороха пшеницы лежали, вывозить не на чем. В Малиннике, под Родькиной горой, около Дубинкина лога лежали вороха по 300 – 400 ц, гнили. Его колхозным свиньям скармливали – под Родькиной свинарник был на 500 голов. Картошку - то не успевали выкапывать, замерзала в поле, кормили свиней этим хлебом. Но людям, даже подходить, к нему было запрещено. Остатки пшеницы, что в землю вобьется, бабы сметали вместе с землей, потом моют-моют, чашку с мешка намоют, напарят и едят. Мои, сестра и мама, туда ходили, вся деревня туда ходила, а хлеба хотелось, 5 лет хлеба не видали».
Перезимовавшее на полях зерно, содержало токсические вещества. По всей стране начались массовые отравления, нередко приводившие к смертельному исходу, так как многим больным не оказывалась вовремя медицинская помощь. Причиной смерти в таких случаях записывали септическую ангину, поскольку пострадавшие жаловались на боли в горле, при этом горлом шла кровь. Под септической ангиной скрывали лейкопению - заболевание, связанное с отравлением кроветворной системы. Медицинским работникам нельзя было указывать реальный диагноз, т.е. лейкопению или дистрофию, т.к. факт голода в стране официально правительством не признавался. [12, с.38.] По стране заболевших и умерших насчитывались тысячи, были такие случаи и в Курагинском районе. Ганенко Галина Михайловна, 1935г. р., в детстве проживавшая с братьями в д. Сидорово вспоминает, что «через их деревню в Поначевскую больницу везли на лошадях полуживых, изможденных людей, они лежали на подводах, изо рта у них шла кровь. Говорили, что они из Чердаков или из близлежащих деревень Викулово или Карташово, и что многие потом умерли.… И так было не один раз. А еще взрослые говорили, что они умерли потому, что ели вытаявшее весной зерно, даже специально ходили по домам и предупреждали, что есть это зерно смертельно опасно, но люди ничего не могли с собой поделать, так хотелось есть». В Курагинском архиве нами найдены протоколы Исполкома Райсовета, которые являются подтверждением массовости заболеваний септической ангиной в районе: «В соответствии с решением Исполкома Крайсовета от 26 марта 1947г. за № 271, в целях своевременного предупреждения заболеваний септической ангиной, Исполком Райсовета решил: 1. Обязать председателей сельсоветов немедленно развернуть среди населения широкую разъяснительную работу о смертельной опасности употребления в пищу перезимовавшего в поле под снегом зерна и продуктов его переработки, путем проведения массовых бесед, лекций, используя для этого печать и радио, привлекая к этой работе медработников, учителей, учащихся старших классов и сельский актив.2. Обязать райздравотдел провести инструктаж о септической ангине с медицинскими работниками района не позднее 10 апреля 1947г…» [4, Л.100-101.] Ф.1..Оп.1.Д.684.Л. 100-101].
Галина Михайловна так же помнит случаи голодной смерти в Сидорово: «умерли враз трое детей у матери, по фамилии Истомины, их и хоронили в одном гробу, в 1946 же году умер мой одноклассник, Сибрин Миша. Бывало, подойдет к окну и просит милостыню, хлеба все просил, да где ж его взять? Потом слышим: – Мишка умер от голода…». В деревне Жербатиха, Курагинского района, начался настоящий мор. Люди, собиравшие вытаявшее из под снега просо, умирали семьями, пока не вмешались районные власти. В деревню стали привозить съедобное зерно и обменивать его на непригодное. Об этом рассказывала своей дочери Тамаре Тарасова – Лисица Мария Степановна, 1930г.р., проживавшая в те годы в Жербатихе.
Вспоминают супруги Карсаковы - Зоя Федоровна, 1935г.р., в девичестве Балмаева и ее муж Николай Васильевич: «В Тыгде (Идринского района Прим. автора) часто умирали от отравления зерном, зараженным спорыньей. Голодные люди, как безумные, ели что попало, собирали зерно, перезимовавшее в поле на токах после молотьбы. Умирали так часто, что, бывало, за день по 2 гроба выносили. У Никитиных умерли мать, Мария Ивановна, и дочь Маруся, а у Попковых умерли и муж, и жена. А бедность, какая была! Когда его хоронили, то какую-то одеженку по людям собрали, а ее схоронили страшно. В гроб вместо покрывала лопухов настелили, лопухами же и прикрыли, остались трое дочек сиротками». Почему в семье к тому времени не осталось почти никакой одежды? Видимо, была выменяна на продукты.
В то время самым эффективным мероприятием по предупреждению заболеваний септической ангиной считался обмен населению перезимовавшего в поле под снегом зерна на доброкачественное. В организованные пункты обмена в 1947г. поступило от населения 9 287т зерна, не убранного вовремя колхозами и совхозами и собранного зимой и весной руками голодных людей. В Красноярском крае на обменных пунктах было принято 227 ц. пшеницы, ржи, овса, впоследствии оно отправлялось на спиртозаводы на переработку. [12, с.45.]
Бабушка Тоня вспоминает, что и в Новопокровке плохое зерно вывозили в Минусинск на спиртозавод, а оттуда привозили хорошее. А её отец, 70 летний Захар Яковлевич работал в Алексеевке на складе сторожем, куда привозили это зерно, и помогал его разгружать. «Бывало, что зерно из мешков где-то просыплется на землю, и вот его мой отец собирал вместе с землей, и относил вдове с четырьмя детьми, у которой на квартире проживал, она его промывала и им кашу варила. А один раз вдова с соседкой поругалась, и та доложила начальству, что мой отец зерно носит со склада, тогда стали спрашивать у детей, что они едят, а малыши сказали, что мама варит им кашу. Пришли с обыском, нашли 2кг зерна, отца посадили в тюрьму на 2 года. Там у него открылась экзема, он совсем ослабел и через 9 месяцев его отправили домой умирать. А дома он подлечился, и пошел снова работать сторожем в бригаду, чтобы иметь паек. Но пожить ему не удалось. Как-то в бригаде издох жеребенок, отец ободрал с него шкуру и сдал, как положено, на склад, а мясо попросил не выбрасывать, и стал, его варить и есть, а потом напился холодной воды и простудился. Под утро его, опухшего, в горячке, привезли домой конюхи. Из Алексеевки вызвали фельдшера, Беспалову Марию Михайловну, осмотрев его, она сказала, что ему уже ничем помочь нельзя. Так, в мучениях, через две недели он и умер. И все две недели кричал от боли. А похоронить его не в чем, - говорит бабушка, - надели на него, галифе не по размеру, что люди дали, а рубаху нижнюю постирали, стали натягивать на него, а она вся порвалась – старая была, да мала, так и положили. В гроб половину скатерки постелили, которую мама за картошку у сосланных немцев выменяла, а второй половиной его накрыли, а под голову положить нечего, тогда обструшили веник и на листья положили, вместо подушки. Маме он потом приснился, и во сне сказал: - «что же ты мне, старуха, рубашку не зашила»? На поминки лепешек с травой напекли да картошки наварили. Было это в 1947 году, летом, два года уж как война кончилась, а жизнь наша была все такой же тяжелой и беспросветной», - говорит бабушка. Получается, что мой прапрадед, измученный голодом, вынужден был заниматься трупоедством. Рассказывала бабушка и о других случаях трупоедства: «В колхозе часто погибали лошади, от недокорма или от болезней. Их сбрасывали в яму скотомогильника, а люди по ночам спускали туда ребятишек на веревочках, а те топориком нарубят мяса, а потом на речке намоют, намоют, наварят и едят. Без соли ели. И никто не умер, видно Бог нас хранил». Карсакова З.Ф.: в Тыгде тоже люди ели головы от павших коров.
Голод сопровождался и бытовыми трудностями, о которых вспоминает бабушка: «Керосина в лавке давали по 3 литра на год, заливали его в лампы трех, пяти - линейные. А у нас вместо лампы бутылка была с трубочкой. Мы в нее фитилек из тряпочки вставим, подожжем от печки, так впотьмах поужинаем, и мама говорит: - скорей, скорей, ребятишечки, ложитесь, а то керосину мало, не хватит на всю зиму». А летом никакого фитилька, с работы придем, в потемках помоемся, все на ощупь. Спичек-то не было еще и в 47 и в 48 годах, чтобы печь растопить, друг к другу за угольком бегали. Рядом с нами чабаны жили, так к ним поутру вся деревня за угольками бегала, только чашки гремели. А они, видно, серянки делали - палочки деревянные в горючую серу обмакивали. А сера в ветлечебницах была, ею скот от лишая и чесотки лечили.
А вши заедали, Боже мой! Одежда из шерсти овечьей связана, мыла не было, стирали щелоком и мылись им же». Ганенко Г.М.: «Нас старший брат от вшей спасал смесью пороха и сметаны, где он его брал – я не знаю». Острый дефицит мыла был и в городе и в деревне, так как его производство в 1946 году составляло всего лишь треть предвоенного 1940. [12, с.39.] Районные власти обязывали правления колхозов устраивать вошебойки, в которых пропаривали одежду, но не везде они работали. Были случаи заболевания сыпным тифом. Рассказывает Карсакова Зоя Федоровна: «В семье моего двоюродного деда Канаева Ивана, от тифа умерли жена и четверо детей. Когда они начали умирать один за другим, приехали из районной больницы и сказали, что у них тиф, и ходить к ним нельзя, можно заразиться. Но мои бабушка и мама по ночам к ним ходили, носили какую-то еду, ухаживали за ними, но они все равно умерли».
Голод был вызван еще и увеличением налогов. Сбор налогов считался настолько важным мероприятием, что к нему привлекался весь сельский актив. На заседаниях сельсовета 1-2 раза в месяц заслушивалась информация о выполнении плана по сбору налогов.
Послевоенная система налогообложения состояла из нескольких видов государственных и местных налогов. К государственным налогам относились – сельскохозяйственный и подоходный (для рабочих), налог на холостяков и малосемейных граждан, который составлял 250 рублей, (таким же был налог за молодую корову). Рыболовный и билетный (разрешавший ловлю рыбы) сборы, налог на лошадей единоличных крестьянских хозяйств. К местным налогам относились: налог со строений, земельная рента, разовый сбор на колхозных рынках, сбор с владельцев транспортных средств, вплоть до велосипедов, сбор с владельцев скота и налог со зрелищ, (кино и театральные постановки, принадлежащие государственным заведениям). Как самостоятельный платеж налогового характера продолжала действовать государственная пошлина.
Почти каждая семья в сельской местности платила самообложение, которое в отличие от налога являлось добровольным сбором. Полученные средства предназначались на проведение и ремонт дорог, постройку и ремонт школ, больниц и пр. Общая сумма получаемых по самообложению средств в 1948г. в целом по Союзу составила 385млн. руб. [14, с.117.] Но лишь незначительная часть этой суммы расходовалась по назначению.
Начавшаяся «холодная война» требовала все больших затрат на вооружение, государство не видело другого пути для пополнения госбюджета, как постоянно повышать налоги. Например, сельхозналог с 1947 по 1948 гг. вырос на 30%.[14, с.117.]
Бабушка вспоминает: « - ой, давили нас налогами – как выжили только. Молоко сдай, масло, мясо, яйца, шерсть, овчины – сдай. Военный налог – заплати, на облигации - подпишись. Если нету масла или яиц – купи и сдай. Была у нас налоговым агентом Кильдеватова Матрена Епифановна, ох жестоко налоги выбивала. Коров соломой кормили, на пашне, у нас коровеночка маленькая была, худая, по 3 литра молока давала. Все лето голодаем, а коровушка отелится, не успеешь неделю теленка попоить – уже квитанцию принесут: сдать 500 литров молока. Так мы-то молока, считай, и не видели, все лето и носишь его на сливотделение. И картошка тогда плохо родила – по 2 картошины испечем – вот и весь ужин. Мы и частушку тогда такую пели:
Если хочешь познакомиться –
Приди на бугорок,
Принеси четыре драника,
Картошки котелок.
Вот о чем пели тогда, мечтали хотя бы картошки вдоволь поесть.
Так вот, чтобы налоги заплатить – везу в Абакан на базар барана, где какого поросенка вырастим, а знаешь, чем поросят кормили? Конским навозом, в очереди стояли за ним, бывало, что и не достанется, навозу-то. С отрубями его перемешаем и кормим, а свиньи худые, желтые. После уж и муку возили. Приедешь с базара, рассчитаешься, и не хватает за все заплатить».
Завышенный сельхозналог вынуждал жителей деревни за бесценок сбывать свою продукцию на рынке. Цены на продукты питания по сравнению с 1947 годом снизились в 3-4 раза. В Центрально - Черноземном районе средняя цена на мясо понизилась с 37 до 11 руб., на масло животное – со 115 до 33-40 руб. за килограмм, на молоко – с 6 руб. за литр до 2 руб., на картофель – с 3 руб. до 56 коп. за килограмм. [14 с.117.] Чтобы заплатить денежный налог, крестьянин должен был продать на рынке почти всю произведенную в хозяйстве продукцию. «А еще, - говорит бабушка, коров приписывали, овец: у тебя, ее уже нет, а налог на нее требуют. А куды жаловаться, темные, забитые были. А Кильдеватиха каждую неделю придет: - ты отдавать собираешься или нет, мне, что на тебя в суд подавать? Смотри, не отдашь – пойдешь туда (в тюрьму)».
И ведь это были не пустые угрозы. Налог имел силу закона, всякое сопротивление уплате, нарушение сроков считалось государственным преступлением. А кто не мог сдать продукты в счет налога, у того могли корову или поросенка забрать. В сентябре 1948г. Секретариат ЦК ВКП(б) принял постановление «Об усилении налоговой работы и организации поступления сельхозналога», которое давало право местным партийным комитетам применять чрезвычайные меры. [13, с.116.]
Вместе с сельским активом уполномоченные ходили по дворам колхозников. Требовали с них выполнения обязательств на поставку государству картофеля, зерна, мяса, яиц, шерсти, кож. Причем нередко забирали все попавшееся на глаза, имели место случаи избиения тех, кто пытался защищать свое имущество.
«У нашей соседки, - говорит бабушка, - Сенотовой Катерины Матвеевны, матери Лены Краюшниковой, которая ее дочку растила, забрали корову за неуплату. Та следом бежала, плакала: - буренушка моя, отдайте мою буренушку! - Оттолкнули старуху – она и полетела, лет 76 ей, было, осталась с ребенком на руках и без молока». Карсакова З. Ф вспоминает: «У нас за неуплату налогов забрали двух овец. Осталась одна овца с ягненком».
В 1947 году хозяйства нетрудоспособных колхозников, своими силами ведущих хозяйство, от уплаты налога освобождались. Но в связи с указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 и 15 июня 1948 г., увеличившим сельхозналог на 30%, такие хозяйства стали облагаться в размере 50% исчисленного налога. Если до указа колхозники с большим трудом, лишаясь своих последних продуктов и денег, рассчитывались с государством, то теперь они стали сокращать поголовье и посевы, а это привело к сокращению поступлений натуральных и денежных средств в государственную казну. Но правительство, не находя другого выхода, продолжало политику увеличения налогов. Если сельхозналог в 1947 году составлял 217 руб., то в 1948 он был уже 642 руб.
Каковы были последствия такой политики государства по отношению к крестьянству? Имея заведомо невыполнимые налоговые обязательства, сельчане стали сокращать и без того малочисленное поголовье скота в личном подсобном хозяйстве. Это привело к сокращению поступления натуральных и денежных средств в государственную казну.
В целом по стране разрушение деревни к концу 40-х - началу 50-х гг. стало катастрофическим. В 1951 году производство зерна составляло 82%, подсолнечника – 65%, льноволокна - 55%, картофеля – 77%, овощей – 69% от уровня 1940 года. [8, с.24-25.] По плану намечалось иметь в 1951 году в колхозах 34 млн. голов крупного рогатого скота, 18 млн. свиней, 88 млн. овец и коз, а имели, соответственно 28, 12, 68 млн. голов. [10, с.38.] Государственные закупки зерна, подсолнечника, картофеля, овощей на шестом году мирного времени уступали уровню довоенного 1940 года. [8, с.28.]
Таким образом, голод в России 1946/47 годов, был рукотворным, вызванным политикой правительства, свалившего проблемы послевоенного кризиса на плечи обнищавшего народа. Цель состояла в том, чтобы усмирить голодом народ, ждавший перемен к лучшему, и таким способом уйти от решения проблемы острого дефицита продовольствия в стране, списав все потери на засуху. Ценой узаконенного ограбления деревни, голодного и полуголодного существования всех трудящихся пополнялись госрезервы продовольствия, увеличивался его экспорт, вырученные средства направлялись в военно-промышленный комплекс для укрепления мощи социалистического лагеря. Все это в полной мере относится и к сибирской деревне, точно так же пострадавшей от рукотворного голода.
1. Ф.1.Оп.1.Д.684.Л.105
2. Там же, Л.165.
3. Там же, Л.27,28.
4. Там же, Л.100-101.
5. «Голод в СССР в 1946-1947гг.: происхождение и последствия», М., ИИРАН, 1996г.
С.4.
6. Арутюнян Е.В. Советское крестьянство в годы Великой Отечественной войны. М.,
1970. С. 279.
7. Советское крестьянство: краткий очерк истории (1907-1970) М., 1973.С.396.
8. Сельское хозяйство: Стат. сб. М., 1971. С.28.
9. Любимов А.В. Торговля и снабжение в годы Великой Отечественной войны. М.,
1968. С.202 – 204.
10. Отечественная история.1993.№1.С.35.
11. О.И. 1993. №5. С.49.
12. О.И. 1994.№1.С.36, 38,45,39.
13. О.И.1995. №5.С.48, 117, 116,118.
14. Островский В.Б. Колхозное крестьянство СССР. Саратов, 1967. С.38.
/ Наша работа/Всероссийский конкурс исторических работ старшеклассников «Человек в истории. Россия XX век»