«Строки, оплавленные скорбью» (Норильлаг в поэзии и прозе узников и «невольных свидетелей»)

Авторы работы:
Амельченко Диана, Газизова Динара, учащиеся 9 класса МБОУ "Гимназия№ 1" г.Норильска.
Научный руководитель:
Бондарева Наталья Александровна, учитель русского языка и литературы высшей квалификационной категории МБОУ "Гимназия №1"

Работа выполнена для ЦЛТ МБУ «ЦБС»
Руководитель: Ващаева Татьяна Ленцовна

г. Норильск
2012 г.

Введение
Глава 1. «…это было время, когда цвет литературы, науки, технической интеллигенции страны находился в лагерях ГУЛАГа…». (Ю.Бариев)
Глава 2. «…Там, в Норильске, я встретил, наверное, лучших людей России. Мудрейших людей России. Образованнейших…» (Д.Н.Кугультинов)
2.1 «Первые игрушки мне дарили политзаключенные…»(Ю.Бариев)
2.2 «Это были люди с разны ми судьбами, но всех их объединила одна и та же тема произведений, тема лагерного прошлого» (Полушин Д.В.)
2.3 «Тундра-снег. Тундра-мороз. Тундра-ветер./ Трудно.» (К.Маликов)
Заключение
Список литературы
Приложение

ВВЕДЕНИЕ

Сегодня все дальше от нас уходит то время, когда мы жили в одной стране – СССР, остаются в далеком прошлом «годы страха, несвободы годы» (Ю.Бариев) сталинских репрессий, и современная молодежь плохо представляет себе, как все было на самом деле.

Живые свидетели тех страшных лет тоже неумолимо покидают нас, оставляя потомкам красноречивое свидетельство-«завещание»: документы, воспоминания, письма, стихи и прозу. Творчество бывших «врагов народа» кропотливо собирают исследователи, но большая часть произведений, отразивших силу и мощь духа «политических», до сих пор не напечатана.

У истоков норильской литературы стояли многие бывшие узники Норильлага, отмеченные несмываемым клеймом «враги народа». До сих пор «в Норильске все еще живут люди, прошедшие Норильлаг, и их потомки» [6]

Творчество узников Норильлага – это не хронология событий страшных лет, отразившая историю первых десятилетий существования советской власти. Это своеобразное свидетельство действующих лиц, очевидцев исторических событий. Это строки, «оплавленные скорбью» (Н.Пфеффер), которые сквозь толщу времени донесли до нас «Омытые кровью з/к / Острова Архипелага ГУЛАГа» (П.Кузячкин), помогающие воссоздать полную и объективную картину о великой трагедии России.(Приложение1)

Методы исследования
определены спецификой целей и задач, поставленных в работе: описательно-аналитический, логико-семантический, метод контекстуального анализа

Актуальность исследования:
Репрессированная литература до сих пор остается мало изученной. Тщательное изучение поэзии и прозы узников Норильлага обусловлено необходимостью раскрытия ее своеобразия, ценности и уникальности в освещении одного из самых горьких эпизодов истории нашей Родины, нашего города и земляков, переживших тяжелейшие годы сталинских репрессий в Норильске.

Объект исследования:
Художественная и мемуарная литература о Норильлаге.

Предмет исследования:
Поэзия и проза узников и «невольных свидетелей» (вольнонаемных и их семей) Норильлага.

Цель исследования:
раскрыть значение творчества узников и «невольных свидетелей» Норильлага в освещении истории сталинского террора.

Задачи исследования:
1. изучить архивные материалы об истории и структуре Норильлага, определить его место в системе ГУЛАГа;
2. рассмотреть биографии писателей и поэтов, отбывавших наказание в Норильске в качестве заключенных или спецпоселенцев;
3. познакомиться с поэзией и прозой узников и «невольных свидетелей» Норильлага;
4. систематизировать собранный материал, продемонстрировать результаты самостоятельных наблюдений над текстом с помощью схем, таблиц, диаграмм.

Гипотеза исследования:
Поэзия и проза узников и «невольных свидетелей» Норильлага сочетает документальную достоверность с эмоциональной убедительностью и позволяет получить представление о размахе государственного террора против собственного народа.

Теоретическая значимость работы состоит в том, что изучение творчества бывших узников Норильлага помогает воссоздать полную и объективную картину трагедии России в период сталинских репрессий.

Практическая значимость в том, что результаты исследования могут найти применение в дальнейших научных работах, в процессе преподавания ряда школьных дисциплин («История», «Литература Красноярского края» и др.), спецкурсах и спецсеминарах, соотнесенных с национально- региональным компонентом.

Осуществляя исследование, мы опирались на архивные документы, мемуарную и художественную литературу, книгу А.Б.Логинова «Норильск –
мой звездный час», работу Д.В.Полушина «Репрессированная культура: духовная жизнь Норильского исправительно-трудового лагеря в 1935-1956гг.», материалы общества «Мемориал» под руководством Л.Печерской.

ГЛАВА 1. «…ЭТО БЫЛО ВРЕМЯ, КОГДА ЦВЕТ ЛИТЕРАТУРЫ, НАУКИ, ТЕХНИЧЕСОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ СТРАНЫ НАХОДИЛСЯ В ЛАГЕРЯХ ГУЛАГа…»

Первые десятилетия существования советской власти были омрачены горечью сталинских репрессий. Лучшие умы, лучшие таланты страны: ученые, инженеры, поэты, писатели, журналисты – были «злой волей брошены в лагеря» (Г.А.Попов «Я верю»); «это было время, когда цвет литературы, науки, технической интеллигенции страны находился в лагерях ГУЛАГа…». (Ю.Бариев) [1, С.4].

Многим из них предстояло освоить искусство выживания в Норильлаге и в каторжных, почти невыносимых условиях создать производство, в котором нуждалась страна во время войны: «На территории нынешнего Норильска некогда располагался один из крупнейших лагерей – так называемый Норильлаг, специально созданный для осуществления правительственной программы промышленного освоения некоторых районов Красноярского края, богатых рудными и угольными месторождениями. В 1935 году Совнаркомом было принято постановление о строительстве на территории Норильска никелевого комбината. И в то же время принимается решение о том, что строить этот комбинат будут заключенные» [6]. В годы войны на нем трудилось до ста тысяч человек.

Опыт заключенных, отбывавших наказание в Норильлаге, - один из самых тяжёлых, и приобрести его пришлось и отъявленным уголовникам, профессионалам «воровского и разбойного промысла», и арестованным по печально известной ст.58 УК РСФСР:

…Клали рельсы, клали жизни.
Кляли рельсы, кляли жизни.
Так вели Великий Путь. (Ю.Бариев. «Роковое»).

По данным норильского отделения общества «Мемориал», с 1935 по 1957 годы через Норильлаг прошло свыше 300 тыс. человек, включая граждан из более чем 20 зарубежных стран. «Больные, слабые были обречены. Давило ощущение социальной неполноценности. По сути, мы были вычеркнуты из жизни» (Гунар Кродерс) [4]..

Невыносимые климатические условия и антисанитария каждый год уносили жизни десятков тысяч человек. Причины смерти были «стандартными»: истощение, цинга, туберкулез, замерзание, самоубийство, убийства, несчастные случаи, убийство при попытке к бегству, несовместимые с жизнью условия труда: «Работа в то время, особенно на загрузочной площадке, была адская. Загрузочные окна открыты, рабочие шуруют длиннющими ломами, отводят настыли, в продувы и шихты вырываются клубы сернистого газа, пыль, жара, загазованность. Работали в противогазах»[5,С.69]. (А.Б.Логинов, бывший главный инженер Норильского металлургического комбината).

Все это нашло свое отражение в страшных строках, написанных в Норильлаге и уже много позже, где нет места вымыслу, стремлению «приукрасить» происходившее: это значило бы обмануть, предать себя и тех людей, чьи жизни были отняты несправедливым, жестоким государством в годы правления Сталина, имя которого, проклиная, тысячи тысяч заключенных «разнесли по крохам —/ По могилам, тюрьмам, лагерям» и которого «вознесла эпоха /Над седыми башнями Кремля» (К.Маликов).

Мне помнится Норильск, каким он был,
Когда в войну, под флагом Норильскстроя,
Мы в помощь фронту не жалели сил
И знали: выжить можно только стоя. (Г.А.Попов «Я верю»)

Бесхитростные повествования, изложенные в поэзии и прозе заключенных, были рождены лишь одним стремлением изможденных сердец: рассказать правду; правду борьбы за себя, внутри себя и вне себя; правду столкновения личности со страшным миром, в котором каждый ощущал себя только песчинкой, винтиком в не ведающей жалости государственной машине; правду о масштабах пропасти, в которую летела огромная страна.

В бригаде 30 человек, включая мастера.
Мужики от 23-х до 50-ти. Я младший.
На каждого в среднем, включая меня и Федю,
Приходится по восемь лет лагерей,
Хотя Федя отсидел всего четверо суток.
(К.Маликов «Отрывки из «Поэмы без названия»)

А.Солженицын полагал, что опыт «лагерной жизни», как лакмусовая бумага, выявляет человеческую сущность каждого и может быть положительным, облагораживающим. Но гораздо чаще, к сожалению, происходило обратное: лагерь превращал человека в животное, в презренное существо: «Лагерь – отрицательная школа жизни целиком и полностью. Ничего полезного, нужного никто оттуда не вынесет, ни сам заключённый, ни его начальник, ни его охрана, ни невольные свидетели – инженеры, геологи, врачи – ни начальники, ни подчинённые» (В.Шаламов «Красный крест»).

ГЛАВА 2. «…ТАМ, В НОРИЛЬСК, Я ВСТРЕТИЛ, НАВЕРНОЕ, ЛУЧШИХ ЛЮДЕЙ РОССИИ. МУДРЕЙШИХ ЛЮДЕЙ РОССИИ. ОБРАЗОВАННЕЙШИХ…»

Норильск - «неповторимый город» трудной, трагической судьбы. Но в то же время «Норильск – город чудный! Как ни странно, как ни парадоксально, это говорю я, который видел много страшного, много ужасного, но было бы противоестественно, если бы ТОГДА этого не было. Для ТОГО времени это ужасное было закономерным…Там, в Норильске, я встретил, наверное, лучших людей России. Мудрейших людей России. Образованнейших…» [1, С.8]. (Д.Н.Кугультинов. Интервью для норильского ТВ. 1983г.). ТО время было временем ада сталинских тюрем и лагерей, когда многие выдающиеся люди «были репрессированы и нелегкие норильские годы провели на Севере не по своей воле…» [1, С.3].

Так в Норильлаге оказался Лев Николаевич Гумилев, 21 сент. 1939 г. этапированный в Норильск за «антисоветскую организацию и агитацию», вспоминавший, что в лагере «… спасало только чтение книг из научной библиотеки…» [3, С. 6].

Не избежал печальной участи и Сергей Александрович Снегов, бывший узник Норильлага, автор трилогии фантастических романов «Люди как боги» и многих других книг, в т.ч. сборника рассказов «Норильские были», получивший в 1937 году по решению Верховного Суда СССР 10 лет лагерей за «связь с троцкистами».

Это и Алексей Николаевич Гарри, известный журналист-международник и специалист по Арктике: «Жил, каторжно работал и творил в Норильске…В молодости был адъютантом Котовского, написал о нем книгу. Вернувшись после заключения на волю, издал повесть о Норильске – «Зайчик»…» (Из воспоминаний С.Снегова).

Это и писательница Елизавета Яковлевна Драбкина, автор книг «Черные сухари», «Зимний перевал», «Навстречу бурям!», работавшая секретарем Я.М.Свердлова и в аппарате ЦК. Арестовали Е. Я. Драбкину в декабре 1936 г. по обвинению в принадлежности к контрреволюционной антисоветской троцкистской террористической организации в г.Баку и осудили сроком на15 лет ИТЛ, который она отбывала в Норильлаге.

Это и Сергей Щеглов (Норильский), заключенный Норильлага в 1942-1946 гг. по 58 статье. Свои воспоминания о Норильлаге, раскрывающие условия работы и быта заключенных, их настроения и способы выживания, он опубликовал в книге «Сталинская премия».

Это и Давид Никитович Кугультинов, осужденный по национальному признаку. Арестован в 1945 году и осужден по пятьдесят восьмой статье Уголовного кодекса РСФСР на десять лет ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей). Десять трудных и горьких лет в 7-м отделении Норильлага … «Я был арестован за стихи, в которых осуждал несправедливость по отношению к моему народу, учиненную в годы культа личности Сталина», — писал позже Д. Кугультинов в заметке «О себе».

Припомнилась мне молодость моя,
Все десять лет… И вы, мои друзья,
Дождавшиеся правды лишь в могиле… («Очищение»)

Это поэтесса и детская писательница Нора Пфеффер: «в 1943 году была осуждена по статьям 58-10 и 58-11 к десяти годам ссылки и лишения прав. Была она в Мариинских лагерях, в Дудинке, в тундре долбила кайлом мерзлый грунт…» [1, С.31].

Это и Семен Бадаш, приговоренный «за знакомство с иностранцами в первые послевоенные годы» на 10 лет лагерей, прошедший через Особые лагеря: «Степной лагерь» в Экибастузе, заполярный «Горный лагерь» в Норильске, «Береговой лагерь» на Колыме. Он был непосредственным участником Норильского восстания заключенных и написал «Письма в стихах из особых лагерей» и книгу «Колыма ты моя, Колыма» (1986 год)

Это и Николай Владимирович Супруненко, и Григорий Сергеевич Климович, и Юлиан Константинович Тарковский, и тысячи поэтов и писателей, познавших страшное горнило Норильлага.
(Приложение 2)

Все они прошли через мучительные этапы пересылок и «страшный и бесчеловечный конвейер смерти» ГУЛАГа (С.Бадаш, «Письма в стихах из Особых лагерей»). Каждое слово их воспоминаний содержит палящее, сжигающее пламя советских лагерей, в которых процветали беззаконие и бесчеловечность. Но эти героические люди сумели сохранить и целостность внутреннего мира, и неослабевающее стремление к преодолению невозможного, и веру в торжество справедливости: «…многим может показаться, что…истощенные зэки Особых лагерей, эти смертники системы и жесточайшего режима, строившие города и промышленные объекты, добывавшие руду и уголь, думали о лишь куске хлеба. Это так. Но вместе с тем в каждом зэке органически существовал внутренний мир, и этот мир правильнее всего было бы определить ВЕРОЙ, НАДЕЖДОЙ И ЛЮБОВЬЮ. Покуда билось сердце зэка, не угасала в нем ВЕРА в конечное торжество справедливости… в конечную победу ДОБРА над ЗЛОМ» [1, С. 10].

2.1 «Первые игрушки мне дарили политзаключенные…»

«К сожалению, у нас в городе почти не сохранилось поэтических текстов бывших норильлаговцев, и поэтому …поэзия 40-х-50-х годов представлена так скудно» [1, С. 4]., отмечал Ю.Бариев. Детство ему суждено было провести в Норильске, лишь в 1953 году получившем статус города.

Норильск в самом начале возникновения состоял из двух улиц с несколькими десятками деревянных домов. Одна из них, улица Горная, заканчивалась театром, сразу за ним виднелись сторожевые вышки, вахта и стена из колючей проволоки, огораживающая зону. Немыслимо близкое соседство жилого сектора с зоной подтверждают и архивные документы, и художественная и мемуарная литература: «С северной стороны нашего дома, метрах в трех от стены, шла лагерная ограда из колючей проволоки, а вдали на угловом повороте виднелись охранные вышки. Одно окно нашей квартиры выходило как раз на эту ограду, и мне порой казалось, что, открыв его, я рукой дотянусь до ржавых колючек проволоки…. А упиралась улица в ворота, через которые выводили заключенных на работы. И мы, взрослые, и наши семьи, дети ежедневно видели и слышали, что творилось вокруг….» [5, С.48].

Ю.Бариев, как и многие, жил в балке рядом с зоной: «Первые игрушки мне дарили политзаключенные. Когда их водили в баню, мы, мальчишки, пристраивались и вышагивали, как на параде в колонне…»[2, С. 5]. Тема воспоминания о детстве в «северном граде» многократно встречается в его творчестве.

«Казенное пальтишко», умение ходить строем («в колоннах»), игра в «зеков» - с допросами, обвиняемыми, тачками в «детских ручонках» - вот реалии «счастливого детства» многих ребят. А «северное» детство, проведенное в «городе зэков», «возведенном на крови», было особенным: его сопровождали не «переборы гитары» и торжествующая «медь оркестров», а «словно бы всхлипы души»; его окружали нары, бараки и вышки; оно было пропитано запахом беды и страхом потерять карточки «на привозное молоко»; оно мастерило игрушки «из остатков колючей ограды».(Приложение 3)

В заглавии стихотворения Ю.Бариева «Северное детство» уже отражена «география» детства «невольных свидетелей» Норильлага, которая приобретает символическое значение: черствое время лишило беззаботной поры, обдав морозным дыханием массовых репрессий, На всю оставшуюся жизнь автору запомнились «уроки истории», полученные в раннем возрасте:

Наш город был городом зэков.
Он здесь возведен на крови.
Сам видел я, как человека
Охранник овчаркой травил. Запомнила детская память,
Не раз будет сниться потом:
Все это не где-то, а с нами
В Отечестве было родном.
(«Уроки истории»)

Стремясь осмыслить то, что когда-то происходило со всей страной и с ним лично, автор понимает, что теперь «трудно во всем разобраться», но «подходят особые сроки /В своем разобраться дому»: не может быть в истории «строчек запретных», отразивших «беспримерную работу» заключенных и беду, «случайно сплотившую» народ страны Советов.

Мыслям Ю.Бариева созвучны строки «Марта 1953 года в Норильске» Алевтины Щербаковой, коренной норильчанки, тоже получившей «пожизненно застрявший в горле ком» боли пережитого на «уроках» жизни:

Урок был прерван. Мы тогда не знали,
Что верить страшно даже букварю,
И что прислал мне под конвоем Сталин
Учительницу первую мою.

Страдали дети, оставшиеся без родителей; истязали душу взрослые, осужденные на существование в гулаговских застенках…У одних отняли прошлое, у других - будущее, лишив человеческих прав. Нора Пфеффер в скупых, но очень мощных по силе воздействия строках запечатлела страшную в своей типичности картину ареста и чувства матери, осознающей, что свое «дитя» она, вероятнее всего, больше уже не увидит:

Полночь.
Дитя проснулось.
-Куда же ты, мамочка?..
-За елочкой для тебя,
любимый!
В первый раз солгала ему.
В последний раз
прижимаю к сердцу
И со своим сердцем отдаю
соседке…
Арестованную уводят.
Но это уже не я.
(«Арест. 11ноября 1943 года»)

Бесконечную боль вызывает это горе, ставшее обыденностью страшного времени сталинского ада. «Безыскусность» изложения мысли, предельно лаконичный язык, фрагмент диалога - все это позволяет автору максимально точно передать собственные ощущения. Начало скорбного повествования указывает на время: полночь. Второе предложение констатирует свершившийся факт: дитя проснулось. Слово с высокой стилистической окраской «дитя» отражает любовь и нежность матери к ребенку, уменьшительно - ласкательные суффиксы («мамочка», «за елочкой») - характер отношений между близкими людьми. Антитеза «в первый раз» - «в последний раз» усиливает контраст между счастливым прошлым и беспросветным будущим. Мать вверяет судьбу ребенка в руки соседки, отдавая «со своим сердцем». О себе она говорит уже в третьем лице: «арестованную уводят». С этого момента начинается отсчет безысходного мрака ее существования. Отрицательная частица «НЕ» в совокупности с местоимением «Я» в финальной строке рассказывает о многом: «НЕ Я» - это кто-то незнакомый, чья жизнь «обрезана» о колючую проволоку; «НЕ Я» - это тот, чьи глаза «выцвели от слез»; «НЕ Я» - это кто-то, удаленный «начисто /С кровью и с корнем» из прежней жизни; «НЕ Я» - это безликое «МЫ» «брошенных в пасть произвола» осужденных по 58-й статье…

2.2 «Это были люди с разны ми судьбами, но всех их объединила одна и та же тема произведений, тема лагерного прошлого»

Находясь в Норильлаге, немногие узники-писатели и поэты имели возможность использовать свое профессиональное мастерство: письменные источники при обнаружении изымались, а после освобождения не возвращались. Несмотря на строжайший запрет партийного руководства СССР на распространение любых форм лагерного искусства, заключенным Норильлага, которым выпала суровая судьба «…терпеть /Побои, голод и холод- / Весь каторжной жизни строй» (Виктор Евграфов «Каторжная баллада»), путем немыслимых ухищрений удавалось сохранить часть своих произведений. Они потеряли все то, что связывало их с нормальной человеческой средой обитания, лишились самого необходимого, но возможность вновь обрести себя в творчестве отнять у них никто был не в силах. Поэзия и проза людей с «судьбой роковою», познавших «горе свыше всяких мер», не похожи на «пламенные проповеди епископа Иоанна Хризостома, прозванного Златоустом» [8]. Это горькая исповедь людей «без прошлого», людей, лишенных будущего, что «жили лагерным настоящим»(Кемаль Маликов).

Жестки строки
О мире жестоком,
Ощетинены
Лагерной прозой.
Одиночка была их истоком
Там, где смертные грозы-
не розы.
Эти строки
Оплавлены скорбью:
Повелел
человечность предавший
Вырвать начисто
С корнем и с корнем
Братьев,
Нас
И родителей наших.
(Нора Пфеффер «Мои стихи»)

«Это были люди с разными судьбами, но всех их объединила одна и та же тема произведений, тема лагерного прошлого. Только благодаря им, их таланту, правду о Норильлаге узнали все. Они первыми забили в набат, призывая всех и каждого поучаствовать в суде будущего над прошедшим. Как знать, не будь этих людей, что знало бы общество о жертвах сталинских репрессий?» [7, С. 52].

Нас всех распинали на красной звезде,
Везли на далекие стройки…
Сибирь, Воркута, Соловки, Колыма,
Норильск, или БАМ Озерлага -
Омытые кровью з/к острова
Архипелага ГУЛАГа.
(П.Кузячкин. «Гимн незаконно репрессированных»)

Не все, осужденные по «статье полста-восьмой», выдерживали испытание неволей. Многие окончательно опускались, отрекались от родных, и, спасая себя, совершали грязные и низкие поступки, так, как герой рассказа «У Синего белого моря» С.Снегова Журбенда: «Ни перед чем не останавливаться, меньше всего заботиться об логике, любой абсурд годится, чем абсурднее, тем сильнее! Обвини в агитации немого, безрукого в диверсии, безногого в терроре, слепого в писании листовок, мать десятерых детей в шпионаже. Героя Социалистического Труда в саботаже, Героя Советского Союза в измене — это да! Говорю вам: чем нелепее, тем сильней! Чем хуже, тем лучше! Иного пути спасения нет!» Таких людей, лишенных всяких нравственных принципов, задолго до попадания в лагерь можно было назвать мертвецами. Но и они боролись за свою никчемную жизнь, выпрашивали пайку поувесистее, работу в теплой конторе или на кухне, покупая право существовать ценой жизни своих вчерашних товарищей.

Сталинское «воспитание» и лагерные порядки гасили добро и выращивали зло в человеке: «…люди перед сном перебирали в памяти свои встречи за день, вспоминая — не сорвалось ли с языка неосторожное слово… за невинную шутку или намек в письме человек автоматически попадал под статью 58—10 (контрреволюционная пропаганда)» (Гунар Кродерс, бывший «спецпереселенец»)

Нестерпимее всего было внутреннее ощущение одиночества, непосильный труд и повседневное унижение: бесконечные пересчитывания, обыски, ночные и дневные, на входе и выходе из зоны. Все эти меры были направлены на то, чтобы ещё больше согнуть осужденных, подавить последние остатки собственной воли.

Люди без прошлого,
Люди, лишенные будущего.
Жили лагерным настоящим.
А настоящее: согните головы ниже!
А настоящее — отблеск конвойных штыков.
А настоящее — мечтать вечерами... выжить!..
(Кемаль Маликов. «Встреча с Норильском»)

Не менее страшным было испытание голодом. Его непреодолимая сила потрясала, ломала и уничтожала людей: изнуренные недоеданием и болезнями, они гибли десятками, сотнями. Дневной рацион заключенных («…шестьсот граммов хлеба и пол-литра баланды в сутки. На такой кормежке в Заполярье и ребенок долго не протянул бы» (С.Снегов сб.«Норильские были») и наполовину не мог утолить аппетит людей, изможденных непрерывной, по десять-двенадцать часов в день, работой и болезнями: «Не одного меня, почти всех нас шатало от ветерка, пьянило от солнца…Что же касается тоски по еде, то о ней много говорить не приходится. Я готов был в любом месте есть, кушать, жрать, трескать и раздирать зубами — было бы что…»[8].(С.Снегов сб.«Норильские были»).

Д.Кугультинов, бывший узник Норильлага, вспоминая тяжелое прошлое, тоже, прежде всего, упоминает муки голода: «Я помню/ Свой голод. Больше я не мог». Но сострадание незнакомой русской старушки, возможно, тоже потерявшей за «запретчертой» гулаговских застенков сына, «сунувшей» кусок хлеба тайком от конвоиров, возродило заключенного к жизни.

Так людям все же удавалось переносить тяготы лагерной жизни и сохранять нравственные ориентиры, человечность и милосердие.

2.3 «Тундра-снег. Тундра-мороз. Тундра-ветер. Трудно.»

Суровая природа Заполярья также, казалось, проверяла людей на стойкость. Впечатление от «бескрайней северной пустыни» (С.Бадаш), «белого яростного предела» земли было тягостным: «Тундра-снег. Тундра-мороз. Тундра-ветер./ Трудно.» (К.Маликов «Мой участок — северо-восточный…»). Безжизненная «далекая тундра полудикая» (С.Бадаш, «Тебе, моя голубка мать…»), сжигающий мороз, свирепые «черные пурги», неистовые ветры, иногда со скоростью сорок и более метров в секунду… «Огонь холодный Заполярья» (Д.Кугультинов «Очищение») не щадил никого: ни заключенных, ни конвоиров, ни вольнонаемных…

Пейзаж, увиденный глазами обреченных людей из-за колючей проволоки, не мог быть прекрасным: все слагалось «в зловещие приметы» судьбы, отражалось в безрадостных строках и характеризовало душевное состояние и ощущение безысходности замкнутого круга жизни:

Я жду несчастья. Дни мои пусты.
Мне жизнь несла кнуты, а не приветы.
И вот опять — земля, вода, листы
Слагаются в зловещие приметы. (С.Снегов сб. «Норильские были»)

Небо, земля, «гнилая полярная осень» (С.Снегов) с холодным мелким дождем, пурга, давящаяся от злобы, пронзительно-холодные снега, вечная мерзлота - все имело свою безжалостную власть над «человеком с пятизначным номером» (К.Маликов) и было против него:

Пустыня. Ничего. Ни лоскутка
Шатра случайного, ни ели, ни березы.
Пустыня. Камни. Горная река.
Вода, текущая по мху, как слезы
Земли угрюмой ледяная дрожь
Да тучи, рухнувшие в неботрясенье…
Холодный дождь, холодный мелкий дождь.
Нет мне защиты, нет спасенья! (С.Снегов сб. «Норильские были»)

«Пустыня», окружающая Норильлаг, подавляла, лишала людей последней радости общения с природой и рождала унылые мысли о бесплодности надежды на возвращение к прежней жизни: нет защиты и спасенья от произвола.

Ослепляющее «сиянье Севера», «где слиты молодость и стужа», сжигало морозом (Д.Кугультинов «Норильск, Норильск…»); «большие арктические просторы» (С.Бадаш «Тебе, моя голубка мать…») скрывала длинная полярная ночь; неприветливая земля северного Таймыра меняла человека до неузнаваемости как внешне, так и внутренне: «Я постарел и сильно изменился,/ При встрече вам меня не опознать…» («С.Бадаш «Я существую, мама! Не печалься!»)
Но и здесь люди приспособились к жестким северным условиям, научились искренне радоваться и рукоплескать восходящему после долгой полярной ночи солнцу:

…Солнце всходило, не торопясь,
Из-за вершины горы.
Словно малиновый месяц, огнем
Тучи раскрашивало.
Как без него мы во мраке живем,
Будто расспрашивало.
Вечное счастье для всех и всего,
Данное всем и всему,-
Как я три месяца жил без него,
Право, и сам не пойму.
Солнце! Ты видишь? Мы вытерпели
Долгую, долгую тьму…
Солнце!.. И словно на митинге, мы
Рукоплескали ему.
(Д.Кугультинов «Солнце в Заполярье»)

Они находили в себе силы любоваться неброской красотой северной природы, замечая красу огней и голубые ленты северного сиянья, живя надеждой «вновь соединить сердца».

Испытания природы, как ни странно, иногда способствовали сплочению и осужденных, и их конвоиров, оказывая свое воздействие на тех и других и цементируя их в единый «организованный человеческий коллектив». Описание яростной снежной бури с леденящим ветром и силы противостояния ей двух тысяч заключенных, выведенных на работу под открытым небом, без всяких временных сооружений, где можно было бы укрыться от исступленного ветра и «пятидесятиградусного мороза на семидесятом градусе северной широты», мы находим в рассказе С.Снегова «Жизнь до первой пурги» из сборника «Норильские были»: «Только здесь, в открытой тундре, мы поняли, что такое настоящая «черная» пурга….У одного из столбов мы увидели стрелка, сраженного бурей. Ветер катил его в тундру, стрелок, не выпуская из рук винтовки, отчаянно цеплялся за снег и вопил — до нас едва донесся его рыдающий голос. Мы узнали его — это был хороший стрелок, простой конвоир, он не придирался к нам по пустякам….Человек пять, не разрывая сплетенных рук, подобрались к стрелку, подтащили его к колонне. Он шел в середине нашего ряда, обессиленный, смертной хваткой схватясь с нами под руки. Еще три или четыре раза вся колонна останавливалась на несколько минут, и мы, передыхая, знали, что где-то в это время наши товарищи выручают из беды обессиленных конвоиров….»[8].

Так жертвы сталинского режима, которых «…лишали свободы и честных имен./ Клеймили «врагами народа» (П.Кузячкин, «Гимн незаконно репрессированных»), устанавливали рекорды человечности и сострадания, сохраняя душевные силы даже в нечеловеческих условиях лагеря оставаться, прежде всего, ЛЮДЬМИ и меняться в лучшую сторону.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Поэзия и проза о Норильлаге, убедительно и объективно отражающие правду о нем, сохранились скупо, обрывочно и порою случайно: «В тундре, на дорогах, в траншеях, в рудниках осталось целое поколение нереализованной или погубленной поэзии» [1, С.4]. Но и немногочисленные строки, дошедшие до нас, «созданные людьми мужественными, сильными, выдержавшими самые тяжелые испытания и с честью сдавшими экзамен на стойкость» [5, С.8], оказывают мощное воздействие и вызывают колоссальный резонанс в душах, делая их чище, нравственнее, гуманнее.
Колоссальное мужество и стойкость людей, прошедших застенки НКВД и не растерявших нравственные ориентиры и принципы, сумевших вынести ад лагерей и тюрем, заслуживают огромного уважения и преклонения перед их подвигом. Мы не имеем права забывать о страшной эпохе массовых репрессий Советской власти и должны делать все возможное, чтобы этот кошмар никогда больше не повторился.

…Мы выжили… А тех - затерян
                                                след.
Бесцельны поиски, их нет на
                                            свете…
Но правда есть! Пройдет пусть
                                            много лет
И спросит Родина: «Где мои
                                            дети?»
В ответ на глыбе черного
                                            гранита
Навеки врежется суровая
                                            строка:
«Ничто не позабыто.
Мы помним вас, безвинные з/к!»
(Г.А.Попов «Я верю»)

Итак, результаты проведенного исследования позволили нам сделать следующие выводы:

1. творчество узников Норильлага - это своеобразное свидетельство-«завещание» действующих лиц, рожденное стремлением рассказать правду и отразившее историю сталинского террора;

2. жизни заключенных и семей вольнонаемных неминуемо соприкасались, влияя на образ жизни и на мышление «невольных свидетелей»;

3. в каждом из «смертников системы и жесточайшего режима» не угасала вера в торжество справедливости и в «конечную победу ДОБРА над ЗЛОМ»;

4. в «страшном и бесчеловечном конвейере смерти» ГУЛАГа творческой интеллигенции удавалось сохранять нравственные ориентиры и человеческое достоинство, находить силы оставаться ЛЮДЬМИ и меняться в лучшую сторону.

Таким образом, гипотеза исследования подтвердилась: поэзия и проза узников и «невольных свидетелей» Норильлага сочетает документальную достоверность с эмоциональной убедительностью и позволяет получить представление о размахе государственного террора против собственного народа.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бариев Ю. Гнездовье вьюг. Книга стихов норильских поэтов/ Ред-составитель Ю.Бариев - Норильск, 1994. - 496с.
2. Бариев Ю.А. Летопись Зимы: Антология творчества/ Сост. Т.Л.Шайбулатова. - Норильск: АПЕКС, 2008. - 160 с.
3. Гумилев Л.Н. Законы времени // Литературное обозрение. – 1990. - №3. – с. 6.
4. Кродерс Гунар. Живу и помню. Норильская Голгофа
5. Логинов А.Б. Норильск - мой звездный час.-М.: ООО «ПолиМЕдиа», 2000.-184с.:ил.
6. Печерская Л.. Так начиналась история Норильлага. Общество «Мемориал»
7. Полушин Д.В. «Репрессированная культура: духовная жизнь Норильского исправительно-трудового лагеря в 1935-1956 гг.»
8. Снегов С.. Норильские рассказы.