Война - одна из самых страшных бед. Миллионы людей сражались на фронтах, а в тылу миллионы ковали победу на трудовом фронте. Я хочу рассказать о своём деде Баландине Борисе Дмитриевиче, который в годы Великой Отечественной войны был трудармейцем, а проще - стройбатовцем. Строил эвакуированные заводы в Кузбассе, а потом восстанавливал заводы в Донбассе. Повествовать буду от его лица, так как это записано с его слов и без всякого вымысла.

В 1941 году я окончил курсы трактористов при Имисской машинно-тракторной станции, которая обслуживала в то время все окрестные колхозы. Дали мне сломанный колесный трактор № 14, который я сам отремонтировал, а потом на нем и работал.

Сначала меня отправили в Михайловский колхоз «Красная Сопка», а в июне - в Жербатский колхоз «Память Ленина», где меня и застало 22 июня.

В тот день у меня из строя вышло зажигание, и я с пашни поехал верхом на коне в деревню. В Жербатихе мужики сидят, курят, рассуждают:

- Трудно нам сейчас придется.

- А что случилось-то? - спросил я.

- Да война, паря, с немцем началась, - ответил один из мужиков.

Я вскочил на коня и опять поскакал на пашню, а сам ору: «Война! Война!», а мне никто не верит. Через несколько дней из района в Имисс приехали машины и забрали на фронт всё горючее. Трактора заправлять стало не чем и всех трактористов отправили на покосы заготавливать колхозное сено «вручную».

С началом войны в Имиссе началась всеобщая мобилизация. К концу 1941 года было призвано около 160 человек. Сразу начали приходить и похоронки. Одна из первых пришла на Николая Ерофеича Зыкова, лейтенанта пограничных войск, погибшего 6 июля 1941 года на финской границе.

В селе было тревожно, но все шло своим чередом.

Ближе к осени на покос приехал механик Имисской МТС Яков Дмитриевич Покров и сказал, чтобы я и Михаил Тогунов собирались и ехали под деревню Тамбовку ремонтировать газогенераторный трактор. Мы выполнили его задание. А потом мы всю осень на нем работали - днем таскали прицепной комбайн «Коммунар» (хлеб молотили), а ночами пахали. Ремней на генератор не было, так мы веревку намотаем, и пока её не порвет, пашем.

В октябре пришла и ко мне повестка. Еду я в Курагино, а сам думаю: «Вот и мой черед пришёл повоевать». В военкомате меня вызвал начальник милиции Макеев и начал задавать вопросы:

- А сколько ты сделал на тракторе мягкой пахоты?

- 1000 гектаров, - ответил я.

- Хорошо,- сказал он.

- А где твой отец?

- Не знаю, арестован по 58 статье (что с ним стало, мы узнали только в 1992г.).

После этого он отправил меня домой. Вскоре пришла вторая повестка. Меня опять пригласили в кабинет, а там сидит интендант 2-го ранга (фамилию его не помню). Он опять спрашивал: где мой отец, на что я отвечал, что был арестован в 1937 году, и больше от него вестей не было. Потом он построил призывников и спрашивает:

- Куда вы поедете?

- На фронт, - гаркнули мы.

- Нет, вы сейчас поедите домой, и возьмёте тот инструмент, которым можете работать.

Последняя повестка мне пришла в декабре 1941 года - всё забирают на фронт. Мать плакала: «Куда же ты мой кормилец уезжаешь».

На следующее утро нас на санях повезли в Курагино - и дальше в Минусинск. Тогда я первый раз попал в город.

В Минусинске мы пробыли около двух недель, днём нас водили на какой-то склад, где мы перетаскивали мешки с мукой с места на место, чтобы она не залежалась, а остальное время пили водку - всё равно на фронте наверно убьют.

По прошествии времени прозвучала команда «строиться!». Так мы строем и шли до станции Абакан, вещи, правда, довезли на машине. В Абакане нас уже ждал эшелон, состоящих из вагонов-теплушек, где были только печка и солома, на которой спали.

Деревенским парням было полегче - домашние харчи (калачи, колбаса, сухари) ещё не вышли, а вот артёмовцам пришлось помогать. Выданные им сухие пайки быстро закончились, а еды-то взять неоткуда.

Эшелон тронулся. Проезжая город Ачинск, думал, встречусь с сестрой Марией (она работала в ачинском госпитале). Но на станции она меня не нашла, так как думала, что мы едем в пассажирских вагонах. А мы в то время стояли на запасном пути.

После Ачинска нам впервые сказали, что везут нас не на фронт, а в трудармию в город Кемерово. Как потом выяснилось, что все мы связаны тем, что у кого-то родители или раскулаченные или осужденные по 58 статье. В общем мы, из так называемых «врагов народа», но какие же мы «враги»? Такое, видимо, время было, когда миллионы людей в одночасье умудрились стать «врагами народного Политика».

В январскую ночь 1942 года наш эшелон прибыл в Кемерово. На подъезде к городу мы, крестьянские ребята, диву дались - небо ночью светится: горит что ли чего, пожар? Потом только мы узнали, что так работают коксовые батареи.

Первую ночь мы ночевали в каких-то полуподвалах, ранее использовавшиеся под гаражи, где на полу была настелена солома. На следующий день 200 человек перевели в клуб «ВОХРа», оборудованного под казарму, где стояли трех ярусные нары. Служба у нас начиналась с того, что сутками работали на разгрузке эшелонов с эвакуированными заводами. Немец-то сильно пёр, наступал. К ночи, бывало, прозвучит команда «отбой», только закроем глаза, как дневальный уже горланит: «Подъём на разгрузку!».

Очень по долгу, по нескольку часов стояли в очереди в столовую - ждали пока все поедят. А кормежка-то паршивая была, одна капуста квашеная и то мерзлая, залитая кипятком. Через месяц от такой еды, даже друг дружку перестали узнавать.

По Кемерово ходили строем с песней. Иногда нам местная ребятня кричала:

Стройбат с котелком,
Как твои делишки?
А мы отвечали:
Хлеба нету ни куска,
А дома ребятишки.

Бывало пели и задушевные песни:

Тихо шепчет поле, полоса не сжата,
Провожал девчонку парень из стройбата.
Говорил он парень, ты моя отрада,
Ты любовь моя мне другой не надо.

До нашего прибытия в конце 1941 года в Кемерово была переброшена с западной части страны особая строительно-монтажная часть, или как сокращенно ОСМЧ-60 (спецcтрой). Начальник этой части товарищ Патявин был видным мужчиной. На нем всегда было одето кожаное пальто военного образца и кожаный шлем. К нам он приходил и искал смышленых ребят для пополнения своей части. В итоге отобрал половину батальона, куда попал и я.

Началась у меня служба на новом месте с 15 января 1942 года. Отобранных трудармейцев перевели в место расположения ОСМЧ, которая располагалась в бараках за речкой Искитимкой. Ходили на завод за 7 км. Сначала я работал со стариками. Мы что-нибудь разбирали, бетонировали, а потом меня перевели рубить железо для изготовления подвесок, на которые вешались авиабомбы. В общем, наша часть занималась всякой работой, начиная от выше упомянутой до строительства доменных печей.

Через некоторое время я попал в ученики к кузнецу-еврею Барщевскому, оказавшимся отличным мастером и знатоком своего дела.

Служа в этой части, я много чему научился, в том числе кузнечному, слесарному, сварочному и жестяному делу. Можно считать, что не смотря на трудности военного времени, я прошел отличную профессиональную школу.

С первых дней, как мы попали в трудармию - начали писать рапорты о желании записаться в действующую армию на фронт. Об этом, конечно же, узнавал в первую очередь начальник Патявин. Он честно сказать, бил нам за это морды, приговаривая: «Молодые ещё, навоюетесь», сохранив, наверное, тем самым наши жизни. А вот политруку Розанцеву, когда он прощался с трудармейцами, уходя на фронт, из строя вылетело такое пожелание: «Первую пулю тебе в спину».

Через 4 месяца моей службы к нам прибыла новая партия трудармейцев. Среди них был и мой земляк, учитель по профессии, Петр Андреевич Шурдисов, который прослужил у нас всего лишь полгода, потому что вышел приказ уволить учителей из армии - в школах их не хватало.

Были трудармейцами и другие имиссцы: Пимон Гаврилович Алёшечкин, Иван Маркович Васильев, Яков Степанович Евлюков, Феоктист Семенович Пружинин, Федор Архипович Тогунов, Василий Васильевич Маркушев, Иван Васильевич и Тихон Михайлович Немзоровы, Иван Козлов.

От пребывающих земляков мы узнавали новости из дома. Как-то подошел к нам один новичок-трудармеец и спрашивает:

- Кто здесь Баландин?-

- Я!

- У тебя есть брат в Артёмовске?

- Есть, мастером в горе работает, - ответил я.

- Его хотели тоже сюда отправить, но ему дали бронь, - сказал артёмовец.

Но как я узнал позднее, что в этом же 1942 году моего брата Петра забрали на фронт.

Служили с нами выходцы из Средней Азии, многие из них совершенно не понимали по-русски, а один казах лежа на нарах и всё время пел песню:

Раньше я был киргиз,
Пил чай, ел кумыс,
А теперь я казах,
Ой, баяй пропал курсак.

Где последняя строчка означала: «Ой, боюсь, пропал желудок».

Нас действительно постоянно преследовало чувство голода, и как я уже говорил, через месяц нас было не узнать - кожа да кости. И, вообще первое время умирало много трудармейцев, особенно пожилых и выходцев из среднеазиатских республик. По весне чтобы как-нибудь пополнить свой скудный паёк, мы ночами ходили собирать мерзлую картошку. Боялись чтобы не попасться объездчикам, потому, что кого ловили - отводили в милицию, а если не было документов, то отправляли на фронт. Начальник треста, чтобы сохранить людей, сделал так, что за одни сутки всем трудармейцам выдали паспорта.

Со мной же произошёл тяжелый случай, когда думал, что помру голодной смертью. Пришёл я со смены спать, а дневальным был земляк из Жербатихи. Он сидел и дремал на стуле. Утром я встал, достал корочки, где я хранил хлебные карточки, а карточек-то нет. Ночью их кто-то спер. Кто вор? На кого думать? Уж если карточек нет, то всё хоть помирай, не то время чтобы кто-то с тобой поделился. Как-то надо было выживать, и я стал делать алюминиевые ложки и др. Ходил по дальним деревням за 25 км от Кемерово, менял свои изделия на продукты. Иногда со мной ходил земляк из села Берёзовки Красовский. Так вот и выжил.

Пришёл я как-то со смены, а ребята говорят: «Нашлись твои карточки. Это земляк твой из Жербатихи спёр их, когда дневальным был. Ждал когда ты заснёшь, прикидываясь, что дремлет. Иди, дай ему по морде!» Но я сказал: «Пускай идет», - пожалел подлеца, а сам думаю, - вот тебе и земляк. Потом он попался патрулю, забрали его на фронт, там его и убило.

Вообще в трудармии даже не было как таковой формы, все шло на фронт. Мы ходили и работали, кто в чём из дома приехал — вот и вся наша форма. Летом приходилось даже в ватных штанах ходить, так как других-то не было.

Как-то меня встретил, механик нашей части Краснов:

- Что у тебя такая шапка грязная? - спросил у меня он.

- Другой-то нету. Как в этой из дому приехал, так и хожу, - ответил я.

- Ты, наверное, раньше трактористом был.

- Да,- ответил я.

Дал он мне адрес, чтобы я туда сходил за шапкой и больше не ходил в своей старой.

Обувь у нас была можно сказать никакая. Когда изнашивалась своя домашняя, то делали «новую» из корды автопокрышек. Ноги сильно мерзли в ней.

Чтобы получить нормальную обувь, я маленько схитрил - разодрал гвоздем свои корды. Смотрю, старшина идёт, спрашивает: «Ты почему не на работе?». Я ему: «Видишь, обувь негодная». Мне после этого выдали ботинки.

Были просветы и в трудовых буднях — это когда из дому посылочку получишь, или когда ходили в кемеровский цирк. Но всё же, несмотря ни на что, работа кипела - все понимали, что наш труд приближает победу.

К концу 1943 года часть территории нашей Родины была освобождена от немецко-фашистских захватчиков. Был освобожден и Донецкий угольный бассейн - средоточие угольной добычи и металлургии юга страны. Шахты и заводы стояли разрушенные. И, вот в начале декабря 1943 года наша ОСМЧ-60 была отправлена в Донецкую область Украины, а точнее в город Макеевку, чтобы начать восстановление народного хозяйства.

В составе первого эшелона был отправлен и я. Двадцать пять суток мы ехали в Донбасс. Наш эшелон состоял из вагонов-теплушек и нескольких открытых платформ с нашим строительным инструментом, санями и другими пожитками.

Нас как увидят на станциях, так сразу в тупик загоняют. Мы там простаивали по многу времени, а мимо нас эшелоны с войсками идут и идут. Хорошо, что наши командиры взяли несколько бочек со спиртом, так только и было можно уговорить начальника станции дать паровоз. И так от станции до станции.
Пока добрались до Макеевки, все обовшивели, хотя за время пути делались несколько раз прожарки одежды.

Был и такой случай. Наш эшелон гнали на запад. Скоро должна быть большая станция, о чём нас трудармейцев предупредили. Какая это станция была - не помню, где-то за Уралом в «Расеи». Там был большой базар, и я пошел пройтись по нему, где увидел следующую картину.

По базару шёл молодой мужик в железнодорожной форме и с автоматом за плечом. К нему подошёл милиционер, спросил документы. «Железнодорожник» не долго думая, дал очередь в милиционера, убив его наповал и стал убегать. На базаре - паника. Услышав выстрелы, туда прибыл конный отряд. Сразу же за этим бандитом была отправлена погоня. Поймали его – дуло карабина под ребро и привели назад. Били его кому не лень.

По прибытию в Макеевку нас 9 января 1944 года перевели, вернее, просто переименовали ОСМЧ-60, в трест «Макстрой».

Первое что мы сделали с земляком Красовским, так это пошли к коменданту. Он нам дал постельное белье и адрес квартиры, где мы должны были жить. Пришли, а нас не пускают. Не очень, видимо, были рады таким квартирантам. Мы вернулись к коменданту, который сказал: «Сейчас разберемся». Так нас поселили на квартиру.

Из Макеевки я написал письмо домой, что теперь служу в другом городе. Позже получил письмо из дома, в котором узнал от матери, что брат Николай стал офицером-артиллеристом, а вот брат Петр погиб в 1943 году под Смоленском. Призвали на фронт и младшего брата Юрия (погиб он 27 апреля 1945 года в Австрии, но об этом я узнал позже).

В Макеевке первоначально мы как первые прибывшие, днем собирали койки для других прибывающих, а ночами долбили «закозлённые» доменные печи. «Закозлить» доменную печь означало расплавить металл, но из домны его не выпустить. Это было сделано нашими сталеварами, перед оккупацией, чтобы ими не смогли воспользоваться в своих целях немцы. Позже начались более масштабные работы, по восстановлению промышленности и города.
В конце войны мы были похожи больше на гражданских, чем на военных.

9 мая 1945 года мы как всегда пришли на смену. Нас всех собрал начальник, а сам смеётся и говорит:

- Расходитесь по домам сегодня праздник!

- Какой? - спросили мы.

- Так, Победа!- закричал он радостно.

Тут и мы все заорали: «Победа, Победа!», смеёмся, плачем, обнимаемся. На улицах не протолкнуться - всеобщее ликование кругом. Наступала мирная жизнь.
За работу по восстановлению военной разрухи я был награжден двумя медалями: «За восстановление предприятий чёрной металлургии Юга» (27 июля 1949 года) и «За трудовую доблесть» (22 февраля 1954 года).

Но всё же меня тянуло на Родину в село Имисс. Спать лягу, а Кизир снится. И, вот в начале сентября 1954 года я, уже не один, а с семьёй вернулся в родное село. Устроился на работу в Имисскую МТС и работал там слесарем, кузнецом, сварщиком, жестянщиком. После закрытия МТС, работал в машинно- тракторной мастерской Имисского отделения совхоза «Южный» оттуда и ушёл на пенсию в 1977 году.

P.S. Старейший житель села Имисского и последний трудармеец Борис Дмитриевич Баландин ушел из жизни 1 ноября 2009 года. И как он говорил: «Не дай вам бог, робята, то, что мы пережили».

Баландин А.В. краевед с. Имисское

Трудармеец Баландин Б.Д. Кемерово 1942г.

Баландин Б.Д. у самодельного автомобиля.

Ветеран труда Баландин Б.Д.