Людмила ЕРЕМЕЕВА. Сказочные годы
Судьбой уготованы были мне на протяжении всей жизни сначала нежданно-негаданные, а потом уж и "запланированные" встречи с героями чудных волшебных сказок С.Я. Маршака. Через сказочных героев этих, конечно, происходили и знакомства с реальными людьми, интересными личностями, страстными поклонниками театра.Среди них - самодеятельные артисты и самодеятельные режиссеры. Но главное - сам писатель-сказочник Самуил Яковлевич Маршак! И как же я благодарна судьбе, что все сложилось именно так, а не иначе. Но обо всем по порядку.
Началось все в послевоенном 1945 году, когда я училась в 7 классе школы N 40 г. Красноярска. Директором школы, литератором по образованию, Тамарой Петровной Братухиной был создан тогда школьный театр. Многих из нас выбрала она для постановки своего первого спектакля, который назывался "12 месяцев" (автор С.Я. Маршак). Потом были и другие спектакли, такие же яркие, музыкальные, с хором и танцами, с волшебными превращениями, с огромным количеством действующих лиц - бесталанных у Тамары Петровны не оказывалось, каждый на малую или большую роль, а годился, - но все равно "12 месяцев" никто и никогда не мог превзойти. Все было необыкновенно, все - впервые!
Ну в общем, сказка! Как нужна она была в тот полуголодный 1945-й! И нам - "артистам", и зрителям, которые не избалованы были зрелищными мероприятиями.
А сколько подготовки, сколько репетиций, сколько беготни с костюмами. Фантазии нашего руководителя были безграничны, да и наши мамы оказались такими же умелыми и добрыми помощниками, ведь буквально "из ничего" создавали костюмы и для королевского двора, и для лесных зверушек, и для братьев-месяцев. Перекраивали скатерти и ковры (благо они были лишь из сукна или бархата), перетрясали свои сундучки, красили, шили, вышивали, украшали всякой мишурой, крахмалили.
Когда все собрались на генеральную репетицию в костюмах, мы долго не могли прийти в себя: только ахали да охали, глядя друг на друга. Потом помаленьку привыкли, а каково было зрителям, видевших все это великолепие впервые? В большущем зале яблоку негде упасть, все, и дети, и взрослые, смотрят, затаив дыхание. Так напряженно, все зимние и весенние каникулы работает наш ТЮЗ. Мы - герои дня. Нас, особенно главных героев, узнают на улице, здороваются, улыбаются, ребятишки из других школ бегают за нами ватагами, обожающе заглядывают в глаза.
Ах, какой яркой, насыщенной стала теперь жизнь в нашей школе; как гордились мы своим театром, своим необыкновенным, не похожим ни на кого директором, педагогом, режиссером. И вот - гром среди ясного неба.
Моего отца - инженера-гидростроителя Енисейского речного пароходства Юр Сергея Анисимовича - переводят на работу на Север, в глубинку, за 400 с лишним километров от Красноярска. Прощай, любимая школа, прощай, театр, прощайте, мечты о новых интересных ролях. Ведь там явно никто не настроил еще никаких театров, школы-то десятилетки, где мне надо будет продолжать учебу, - явно нет?! (Последнее, кстати, подтвердилось).
Только начинающийся строиться поселок речников Подтесово встретил нас приветливо. Чувствовалось, что папу здесь давно ждали. Жилплощадь в уютном двухквартирном домике была подготовлена, и уже стояли там железная кровать и грубо сколоченный стол, табуретки. Папа развесил по стенам свои музыкальные инструменты - мандолины, гитары, балалайки, - он всегда их возил за собой, в промежутках между ними мама развесила свои вышивки - вот самое главное и сделано. Стали обживаться на новом месте.
Следующим важным "объектом", который нашей семье предстояло обследовать и обжить - был клуб - длиннущий добротный барак с довольно вместительным залом, фойе для танцев и сценой, где была, кстати, прекраснейшая акустика. Это тут же продемонстрировал папа на своей звучной мандолине. Малейшее piano слышно было в самом дальнем углу зала.
- Как хорошо здесь бы зазвучали Маршак, Островский, Гоголь, Чехов. Ведь тихая речь, даже шепот, шелест платья - отовсюду будут слышны, - завосхищалась мама, активная участница драмкружков, где бы мы ни жили.
Папа вскоре был в клубе уже своим человеком, к нему потянулись все любители музыки - и вот уже создан оркестр народных инструментов! Но мама все не могла найти себя, как ни старалась. Единомышленников, любителей театра оказалось в этой глубинке не так уж и мало, но объединить-то их должен был один-единственный человек, ЗНАЮЩИЙ человек, РЕЖИССЕР, а его-то как раз и не было. Вернее, он был, но где?! Шепотом, боязливо оглядываясь по сторонам, люди рассказывали маме, что в этом небольшом еще пока поселочке кроме исконных коренных жителей и вот таких как мой отец приезжих специалистов-строителей, механиков, учителей проживает еще много ссыльных или "десятилетников", как их все тогда называли. Они, осужденные по 58 статье, отсидевшие свои 10 и более лет, хоть уже и не за решеткой, но тем не менее бесправны: не имеют права голосовать, не имеют права работать по специальности, не имеют права выезда за пределы поселка и много еще чего не имеют.
Обязаны, кроме того, отмечаться каждый вечер в комендатуре, что вот он, мол, я, никуда не сбежал, никуда не делся. Хотя очень мудрено было куда-либо деться: окрест дремучая тайга и широченный Енисей, переплыть который можно лишь на катерочке, который ходит всего один раз в день, и рейсы эти в обязательном порядке контролировались тем же работником комендатуры.
 |
Черникова Неля и Шахнович Ольга |
И вот среди таких бесправных десятилетников, - рассказали люди, - есть тот, кто вам нужен. Ган Артур Яковлевич - профессиональный артист, светлая голова, человек изумительный. Его надо спасать. На общих тяжелых работах он совсем не приспособлен трудиться: одежды зимней абсолютно никакой, а морозы-то наши сибирские снисхождения не делают! И правда, вскоре мы увидели Его в колонне одинаково-серых, понуро шагавших людей. Колонна двигалась к заводу, где производились тяжелые работы по выморозке судов. На высоком, худом, чуть ссутулившемся человеке, называемом людьми уважительно Артистом, была огромного размера грубошерстная серая шинель, подпоясанная веревочкой. На голове - старая рваная шапчонка, очевидно, подаренная кем-то уже из местных жителей.
 |
Спектакль "Король Лир" (герцог Альбани) |
- Сергей, - глотая слезы, шепотом обратилась к отцу мама. - Ты вроде теперь как бы уж "начальство". Умоляю, сделай все возможное и невозможное для этого человека. К тебе прислушаются. Надо добиться разрешения работать ему в клубе!
...После долгих хождений делегацией из нескольких человек по инстанциям, после уговоров, звонков, согласований, заверений и поручительств - "врагу народа" все же разрешили (не в качестве платного режиссера, а просто как рядовому любителю) посещать клуб вечерами и участвовать в спектаклях.
Это была уже победа, и с этого дня началась новая эра в культурной жизни поселка. Клуб наш постепенно становился настоящим театром, с настоящими декорациями, настоящими по эпохе костюмами, с настоящими же артистами! Ведь все, кто соприкасался с Артуром Яковлевичем, постепенно, от репетиции к репетиции и становились таковыми.
Организовалась могучая кучка энтузиастов-фанатиков, которые, работая днем на основных производствах - на заводе, в больнице, в школе, - вечером очертя голову неслись в клуб. Там в перерывах между репетициями и чай кипятили, картошку варили, ели сами и кормили своих мужей и чад, привлекая зачастую и их к работе над спектаклями. Это были и те же "десятилетники", и местные жители. Все перемешалось постепенно. Все подружились, стали как одна семья.
Для пьес нужны были декорации, и тут каждый натаскивал из дома что-то подходящее, у кого-то находились старинные стулья, у кого-то даже столик был с точеными ножками, а уж о роскошных старых дедовских самоварах или посуде и говорить нечего - у местных все это было. На заводе к тому времени открылся столярно-плотницкий цех - там с удовольствием принимали все заказы клуба: только давайте скорее премьеру!
Были поставлены пьесы Островского: "Без вины виноватые", "Свои люди - сочтемся", "Не все коту масленица", "Светит да не греет" - ну и многие другие, суть названий которых мудрые русские пословицы и поговорки.
 |
Ган Артур Яковлевич |
В местной небольшой еще библиотеке нашлись и пьесы Чехова, Гоголя, Пушкина, даже Шекспира, - из них тоже выбирал Артур Яковлевич что-то подходящее для нашей сцены. Как народ полюбил этот театр! Ведь не только подтесовцы - все жители окрестных близких и дальних деревень съезжались на премьеры. Привяжут лошадей у дверей клуба за телеграфный столб или сосну - и идут всей семьей смотреть спектакль. Заранее спросят:
- А точно артисты сегодня выступают, не пожарники?! Не напрасно мы приехали?!
(Пожарка располагалась в торце этого же барака. И раньше, "до театральных сезонов" пожарники от нечего делать сочиняли, придумывали всякую халтуру и выходили с ней на сцену).
Перед каждой премьерой в обязательном порядке в клуб являлись "цензоры" во главе с парторгом. Кружковцы играли весь спектакль специально лишь для них. Ни один зритель не имел права присутствовать. Вдруг "враг народа" выдаст какую-нибудь крамолу? И не раз один очень далекий от искусства парторг (все называли его за глаза Щергеем Щергеевичем), многозначительно помолчав, изрекал:
- Это не пойдет!
- Почему?! - хватался за голову режиссер.
- Безидейшина! - вот почему.
"Безидейшиной" оказывались "Без вины виноватые" Островского (и некоторые другие спектакли).
Все кидались тогда убеждать идейного вершителя судеб, разъясняли, что это классика, эти спектакли идут в Москве и всех городах Союза, и менять что-либо там абсолютно невозможно. Артур Яковлевич только молча стоял бледный в сторонке, кусал губы: он ведь не имел права голоса.
Помотав нервы всем, парторг удалялся с чувством выполненного долга: хоть и не удалось снять спектакль, но шороху навел! Вот так это все было тогда.
Но нам с мамой не давала покоя мысль: восстановить "12 месяцев" на подтесовской сцене. Сделать подарок для детей. Но поднять ли нам такой яркий, музыкальный спектакль без Тамары Петровны Братухиной? Да и где взять сам текст пьесы?
В то время мы еще не догадались написать Самуилу Яковлевичу Маршаку, но все же вышли из положения тем, что на память восстановили всю пьесу, вспомнили, а где и присочинили сами с папой мелодии. Артур Яковлевич расписал все мизансцены и стал осуществлять общее руководство.
С подбором новых артистов, особенно из детей и подростков, столько было хлопот, столько казусов и смешных историй.
- Начальники свою-то дочь (т.е. меня) королевой пристроили в пьесу, а моей дали роль всего лишь прислуги?!
- А моя, сказали, будет какой-то гоф... гоф... (гофмейстерина), тьфу, и не выговоришь!
- А моему дурню, стыд сказать, грех утаить, велят быть, не поверишь - зайцем!?
 |
Гор Анна Георгиевна |
Ну и т.д. И когда я каждой маме или бабушке будущего артиста взахлеб объяснила все по порядку, когда показала 5 своих "королевских" костюмов, которые бережно хранились у нас - тогда все и разъяснилось, и все от души смеялись. Писала я потом об этом и других смешных случаях и Самуилу Яковлевичу Маршаку, и он отвечал мне. Он очень тронут был и доволен, что в далекой Сибири с успехом готовятся и ставятся на любительской сцене его пьесы. А уж успех был всегда ошеломляющий. Сенсацией была каждая новая пьеса.
Переписка наша с Самуилом Яковлевичем началась много позже, в конце 50-х годов, когда я работала врачом и у меня у самой уже были дети, и для них и их сверстников с новым уже составом артистов задумали мы с мамой опять вернуться к незабвенным "12 месяцам". С них началась новая, сказочная эра в нашем Подтесово, но уже без Артура Яковлевича Гана. Его к тому времени реабилитировали, и он уехал из поселка.
Провожать нашего любимого "Короля Лира", "Жана Бесстрашного", непревзойденного даже никем из кинозвезд - Яшку-артиллериста - вышли все жители. И как ни мечтал наш кумир о свободе, ни рвался домой в родные края, а тут вроде и уезжать ему не хотелось. Пароход у пристани давал непрерывные гудки, а он все возвращался и возвращался, обнимался со всеми нами. Радость со слезами на глазах...
Мама моя, Анна Георгиевна Юр, продолжила его дело, но с постановкой только детских сказочных спектаклей: после Артура Яковлевича, не имея специального образования - к Островскому, Гоголю, Чехову и тем более Шекспиру - она уже возвращаться не рискнула. Да и невозможно дважды войти в одну и ту же реку - правильно говорят мудрецы. Каждый должен идти своим путем.
Но многому научившись у Артура Яковлевича, а еще раньше и у Тамары Петровны Братухиной, и будучи в едином лице и режиссером, и костюмером, и художником, и мастером по бутафории - она достигла в постановке спектаклей тоже невероятных успехов. Слава сказочного театра гремела по всей округе. Виднейшие артисты и деятели культуры г. Красноярска, такие как Н. Прозоров, И.Я. Клеймиц - приезжали в Подтесово специально для просмотра и отбора пьес на краевые и зональные смотры-конкурсы. И коллектив подтесовских артистов-любителей был неоднократным лауреатом этих конкурсов.
Зал уже нового красавца Дома культуры неизменно был переполнен. Ребятишки на улицах играли в героев пьес.
О своих успехах мы писали Самуилу Яковлевичу Маршаку и Артуру Яковлевичу Гану. Самуил Яковлевич присылал нам свои и других писателей-сказочников книги с пьесами для постановок, радовался нашим успехам, давал советы, мечтал приехать к нам на Енисей. Мечте сбыться не удалось. В 1964 году поэта-сказочника не стало.
Долгое время связь с нашим театром поддерживал его сын - Эммануил Самуилович Маршак, любезно отвечавший на все наши письма, также собиравшийся приехать на Енисей, и также высылавший нам вновь переиздаваемые книги отца и книги со своими уже переводами. Но потом и эта переписка оборвалась. Как я узнала недавно - его тоже давно нет в живых.
Два года уж как никто не отвечает на мои письма в г. Бугульму, где жил и работал в театре А.Я. Ган. Несмотря на преклонный возраст он продолжал играть, местные газеты постоянно писали о нем как о великолепном артисте. Нам, вернее, уже теперь только мне одной, высылал он вырезки из газет и фотографии со спектаклей. С какой теплотой, несмотря ни на что, он вспоминал годы жизни в Сибири, в Подтесово, свой творческий взлет, сибиряков - так высоко ценивших его искусство, поддержавших его в трудную минуту.
И вот теперь - два года молчания. Перебирая старые его письма, не устаю удивляться непривычной (а для него - привычной!) обязательной приписке сверху на конверте - НЕДОЗВОЛЕННЫХ ВЛОЖЕНИЙ НЕТ.
Вдуматься только! Кто из нас, не прошедших разных ЛАГОВ - вздумает написать такое на конверте?! А у него это механически получалось. Так требовалось и так было положено делать в лагере.
...Та сторона его жизни совсем нам неизвестна. И что пережил этот человек и его товарищи - тоже неведомо. Для нашего поколения, для нашего поселка он был и остался Артистом...
...Лишь архивная фотография (представил председатель Общества "Мемориал" В.Г. Сиротинин) является документом той поры. Смотреть на это фото я не могу без содрогания. Вроде бы это другой человек - такая мука во взгляде...
Добрый след оставили "враги народа" на нашей сибирской земле.
г. Красноярск