Не дождалась
Сорок два года ждала мать сына. Еще одно первое января не могла вынести -
умерла (1984 г.).
Было нас пятеро у мамы в те военные и предвоенные годы. Самый старший брат, Миша, был 1925 года рождения. В 41-ом году он закончил восемь классов. Виртуозно играл на балалайке (всю жизнь хранила ее мама), пробовал писать стихи.
В начале его учебы в 9-ом классе не смогли внести плату за учебу. Мама переживала, что сын не будет учиться, просила подождать еще, может, сумеем заплатить. Но все не получалось. Она работала учительницей в начальной школе, а какая зарплата была тогда у учителя!? Отец с нами не жил. А кроме нас, пятерых детей, в семье жили еще бабушка (мамина мать) и дедушка (бабушкин брат). Восемь человек - на одну зарплату.
Стыдно было брату слышать каждодневные напоминания директора школы об оплате, и он в 16 лет ушел работать на лесозавод. Так когда-то называли ДОК. Но не хватало и тех заработков и пайки хлеба ни нам, ни ему, целый день работавшему, молодому и энергичному. Были у него друзья, с которыми он проводил вечера. Очень дружны они были, всегда вместе. Миша Нейман - самый старший из них, ему было 19 лет, Косте Дамбергу и Вите Логачеву - по 18.
Брату 21 ноября 1942 года исполнилось 17 лет, а через неделю вечером в дом
пришли люди, сделали обыск и увели парнишку. Увели навсегда его, поддержку и
опору нашей большой семьи.
Мне в то время было 11 лет, а младшему брату шел второй год. И, как сейчас помню, сидела я с маленьким на русской печи во время обыска и плакала, думая при этом, что вот уведут Мишу сейчас, и маленький брат его больше никогда не увидит. А Миша очень его любил, часто носил на руках. Ласковый, веселый был старший брат. И не было нам утешения после его ареста.
Куда только и к кому только мама не обращалась о помощи, надеясь что-то сделать. Отцов брат был первым секретарем райкома партии - отказал в помощи (много лет спустя просил прощения, что не смог помочь, ссылаясь на то, что время было такое). В нашей милиции даже не давали свидания. Ответом на мамины просьбы было: «Вы косточек его теперь не увидите!»
Только потом кто-то из приезжих разрешил свидание для ведения суда. Это была наша последняя встреча с Мишей. На свидании были бабушка, мама и я. Не знаю, о чем они говорили, так как я уцепилась за Мишину руку и только плакала. Как сейчас, стоит перед глазами та встреча. Брат всем своим видом показывал, что у него все хорошо, успокаивал нас. Одежда на нем была казенная, не та, в которой он ушел из дома. Немного лучше. Видимо, Миша позаимствовал ее у друзей, чтобы создать видимость, что ему неплохо там живется. Взяли тогда и всех его друзей.
Потом был закрытый суд, и даже родственников не пустили туда. Мама так и не могла за всю жизнь узнать, что же плохого сделал ее сын, за что его арестовали, почему она его потеряла навсегда. Осудили Мишу по 58-й статье - враг народа! Ему и Нейману дали по восемь лет. Дамбергу и Логачеву - по десять. Увезли в Красноярск
Получаем письмо, в котором брат пишет: «Мама, приезжай быстрее, так как нас скоро будут отправлять из Красноярска, и быть может, мы не увидимся». Ее на хотели отпускать с работы, а время шло. И когда мама приехала в Красноярск, то сына не захватила, увезли. Три года после этого не было никаких известий, а потом получили письмо. И так было несколько раз - годами не было писем. В ответ на розыски получали свидетельство о смерти. А затем вдруг с нового места пребывания опять получали от Миши письмо. И так восемь лет.
После этого Миша писал, что его освободили. Но выезд не разрешают. Просил прислать вызов - тогда отпустят. Мама описала в вызове наше семейное положение, заверила его в сельсовете и райпо и послала, но в ответ на вызов снова пришло свидетельство о смерти, последнее. Больше мы уже ничего не дождались.
В свидетельстве сообщалось, что он якобы умер 1 января 1952 года от раны, полученной при драке (?!). Не было, наверное, горя горше, чем это известие. Хотя за долгие годы нашего становления было много всяких бед. Умер от голода дедушка, после того, как поел лепешек из кукурузных шишек (еле спасли в больнице от этого младшего брата). Очень отзывчивый врач работал тогда у нас, несколько раз лежала в больнице мама с маленьким братом, чтобы поддержать его больничным питанием.
В 50-ом году мама ушла на пенсию по инвалидности, получала 27 рублей.
Из-за брата Миши не приняли в партию второго брата. А младший, помня этот урок, сам не вступал в нее, хотя по положению и желанию можно было. Теперь он кандидат технических наук.
В письмах Миша никогда не жаловался на то, как ему приходилось в неволе, только всегда тосковал о свободе или что-то просил послать. Но что могла мама послать, имея такую семью на одном ее иждивении. Хотя что-то посылала (сушеную свеклу, морковь и тому подобное).
Среди многочисленных обращений и писем о брате было письмо к М.И. Калинину, но ответа на этот запрос не было. В 1948 году ответил Верховный суд, что «.. .просьба за отсутствием оснований к пересмотру дела в порядке надзора оставлена без удовлетворения» (№48 ОП 21262). А в 1963 году сообщили: «...приговор...отменен и дело производством прекращено за недоказанностью обвинения» (№ 1283-ПСЗ).
Михаил Нейман, кажется, срок отбыл и вышел на свободу, но о дальнейшей его судьбе я не знаю. О Косте Дамберге вскоре после суда говорили, что он был убит при попытке к бегству. Один он был у родителей. Мать его лишилась рассудка и умерла. Недолго прожил и отец. Виктора Логачева через какое-то время отпустили - якобы как сильно истощенного. С условием, если он дома поправится, будет отправлен на передовую фронта. Так и было. На фронте он пробыл недолго, вернулся без ноги. И, как сейчас помню, все говорил: «Зачем живем?» Теперь его тоже нет в живых
Писем брата к маме не сохранилось, она просила сжечь все после ее смерти. Но четыре братовых письма ко мне я храню до сих пор. Где только он не был - и в Нижнем Тагиле, и в Карагандинской области, и на Колыме, в поселках Атка, Ягодный Магаданской области, в Хабаровском крае.
Много судеб, схожих с судьбой Саши Панкратова из романа А. Рыбакова «Дети Арбата». Их не перечесть. Будут ли будущие мемориалы вызывать у людей какие-то чувства к погибшим напрасно жизням? Но в памяти родных они всегда отзываются нестерпимой болью.
Михаилу Васильевичу Солдатову 21 ноября 2006 года был бы 81 год.
Т. Панюкова