Фудель С. И. Воспоминания. Письма.

Фудель С. И. Письма.

Письма

№ 1. Н.С. Фуделю

Зима 1945/1946, Загорск^1.1

(1.1 В настоящем издании впервые осуществлена наиболее полная публикация сохранившихся писем С.И. Фуделя за последние тридцать лет его жизни (1946— 1976), написанных в Загорске, в сибирской ссылке — Минусинске и с. Большой Улуй Красноярского края; затем в Усмани Воронежской области, Лебедяни Липецкой области. Покрове Владимирской области. Адресаты писем С.И. Фуделя — жена. Вера Максимовна Сытина (1901—1988), сын, Николай Сергеевич Фудель (р. 1924), невестка, Лидия Ивановна Щербинина (1922—1991), дочь, Мария Сергеевна Желновакова, урожденная Фудель (р. 1931), внучка, Мария Николаевна Казакова, урожденная Фудель (р. 1956), а также друзья — Сергей Николаевич Дурылин (1886-1954), Николай Николаевич Третьяков (р. 1922), Николай Евгеньевич и Оксана Васильевна Емельяновы (р. 1939), Татьяна Михайловна Некрасова (р.1904).

Отрывки из писем к сыну впервые опубликованы: Письма из ссылки/ Публ. и примеч. Н.С. Фуделя// Новая Европа. 1993. № 3—4. Все письма (за исключением одного письма Н.Н. Третьякову) печатаются по автографам из соответствующих семейных архивов, как правило, без купюр и сокращений. Датировка писем — там, где она не указана автором, — расчислена по косвенным признакам и дается в квадратных скобках с обоснованием в комментарии к письму. В квадратных скобках указано также место отправления корреспонденции. Письма размещены по хронологии, согласно предложенной нами сквозной нумерации. Тексты публикуются по современным правилам орфографии и пунктуации. Конъектуры в угловых скобках. Графические выделения принадлежат автору писем.

В сборе сведений для реального комментария помощь оказали Н.С. Фудель, М.С. Желновакова, Н.Н. Третьяков, Н.Е. Емельянов, М.А. Некрасова.

1 Самое раннее из писем С.И. Фуделя к сыну-фронтовику (Н.С. Фудель был призван в армию в 1942 г.), находившемуся в Симферополе, на действительной службе (Таврический военный округ). Написано, вероятно, после возвращения С.И. Фуделя с фронта и до его нового ареста (в мае 1946, в Москве). Датируется по содержанию (до ареста) и указанию на зимнее время года.)

Дорогой мой Николаша.

Получил твое письмо. Спасибо тебе большое, милый мой мальчик. Я люблю тебя и верю по-прежнему, хотя, конечно, очень часто я боюсь за тебя во многих отношениях и переживаю свою боязнь, может быть, чересчур сильно. У меня вообще — ты знаешь — есть большой недостаток: преувеличивать часто многое такое, что не следует преувеличивать. Это от моей больной головы, делающейся еще более больной от мысли, что я не дал своим детям всего того, что им нужно и можно было бы дать. Я люблю жизнь очень, и я ее люблю такой большой и непобедимой любовью, оттого что я знаю, что эта жизнь кончается не червяками в могиле. Жизнь для меня — сокровище, данное мне навеки. Как сберечь его в себе и в детях — к этому для меня сводится все. Если бы это было какое-нибудь другое сокровище — это было бы, может быть, просто. Но это сокровище именно Жизнь, т<о> е<сть> то, что мельчайшими каплями наполняет все бытие, каждое слово, каждый поступок, каждое слово и вздох. Здесь нет мелочей и не может быть двух жизней. Будни жизни — это тоже жизнь. Отсюда та моя требовательность, которая иногда может быть несносна. Но я не хочу преувеличивать. Я знаю, жизнь также требует того, чтобы идти по ней крепко, чтобы учиться, чтобы зарабатывать, чтобы не быть неумелым во всем, что требует ловкости и ума. Мы живем так, чтобы во всем быть мудрыми. Но эта мудрость должна сочетаться с простотой, с сохранением детского восприятия жизни, с чистотой не только сердца, но и ума. Как это сочетать в себе и в детях — вот это и есть постоянная моя забота и скорбь от неумения сочетать. «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей»^1.2. (1.2 Пс.50,12)

«Созижди» — значит, сотвори, построй как некий чудесный дом, полный света и мира, полный благоухания, простоты и здоровья. И «правильный дух» — «дух прав» — вечно обновляй в утробе моей. Можно ли более задушевно и более глубоко сказать? .

В доме у нас все хорошо. Мама^1.3 (1.3 Вера Максимовна Сытина.)с трудом и медленно, но начинает оправляться от цинги и других болезней. Стала опять веселая, бодрая, хотя достается ей с работой очень много. Дрова кончились, приходится возить из леса, Матреша^1.4 (1.4 Матрена Петровна Лучкина (инокиня Матрона; 1881—1959) — няня детей С.И. Фуделя и В.М. Сытиной, зырянка родом из с. Воча, ныне Сольвычегодского района Архангельской области. Жила у Фуделей как член семьи с 1924 г. и до конца жизни. (Далее в письмах — Муня, Мунечка.)) становится все старее и дел из-за этого все больше. Маша^1.5(1.5 Мария Сергеевна Фудель (в замужестве Желновакова), старшая дочь С.И. Фуделя.) тоже поправилась. Сейчас она у тети Маруси^1.6. (1.6 Мария Иосифовна Фудель (8 IV 1892-13 V 1949), старшая дочь священника Иосифа Фуделя, сестра С.И. Фуделя.) Там сухо, тепло, и только там она, собственно, перестала кашлять. Она занимается довольно много, хотя за болезнь, конечно, разленилась много к тому же, и невольно запустила. Душевно она меня беспокоит больше всех вас остальных. Ты скажешь, что это легкомыслие и пустота, которые в ней сейчас, пройдут с годами. Может быть, может быть. Не знаю.

Варенька^1.7(1.7 Варвара Сергеевна Фудель (р. 10 VII 1941), младшая дочь С.И. Фуделя.) очень милая, такая драгоценная маленькая девочка, утешающая всех нас. Тебя все время помнит и спрашивает, когда ты приедешь.

Справку об окончании 7 классов постараемся достать и выслать^1.8. (1.8 Справка об окончании 7 классов нужна была Н.С. Фуделю для учебы в вечерней школе по месту прохождения военной службы в Симферополе.)

Много думаем с мамой, как лучше все устроить. Может быть, весной пробовать прописаться мне в Москве и начать перебираться туда, одновременно сохранить здесь полдома.

Работаю я очень много, часов до 11 вечера, но, собственно, «работаю» часов до 7—8, а потом занимаюсь сам, изучаю язык^1.9 (1.9 В ссылке С.И. Фудель изучал английский язык.), чтобы было можно это знание тут же реализовать. Пришлось обнаружить, что я знаю язык очень слабо и требуются занятия. Никуда, конечно, не хожу, за неимением времени, и это время идет очень быстро.

(Приписка рукой В.С. Фудель)

Коля/Варенька

Мама/Маша1.10 (1.10 Рядом рукою В.С. Фудель нарисован заяц.)

Вот и Варенька участвовала

Целую тебя, дорогой наш.

Всегда твой папа.

№ 2. Н.С. Фуделю

30 III 1947, Минусинск^2.1(2.1 Написано из Минусинска, где С.И. Фудель отбывал третью ссылку (1946—1951), до перевода его в Красноярский край. Датируется по связи со следующим за ним письмом № 3, где дата указана полностью.)

Дорогой Коленька.

Мне немного жаль, что мое письмо не дошло до тебя. Я в нем с некоторым вдохновением писал тебе всякие мысли о литературе и искусстве, и так как «вдохновение» у меня очень редко бывает, то и жалко, что наш разговор на эту тему не состоялся. Ты избрал себе очень интересную, но и очень опасную специальность^2.2.(2.2 То есть филология, литература; осенью 1946 г. Н.С. Фудель поступил на первый курс филологического факультет МГПИ им. Ленина.)Поясню это так: если бы сейчас были Средние века и вместо теплоходов ходили бы парусные бриги, то также было бы интересно и так же опасно избрать себе карьеру морского капитана. Войти в мир искусства — это значит войти в самый водоворот человеческих чувств и отношений. Искусства «вообще» не существует. Искусство это есть выражение человеком в условно-музыкальной форме своей «подноготной». То что люди в обыденной жизни скрывают, или что они забывают, или чего они не знают, или чего они стыдятся, или о чем они радуются про себя и удивляются — все это с дерзновением обнаруживает, открывает человек, имеющий дарование для этого открытия. Глубина его дарования измеряется не просто дерзновенностью, не самим фактом «открытия», а тем, что он «открывает», что обнаруживает и «предает гласности» в своих произведениях, т<о> е<сть>, иначе говоря, его дарование измеряется не голым фактом владения внешней формой выражения (техникой), а наличием духовного вкуса, талантом выбора из того винегрета, который представляет из себя человеческая душа и человеч<еское> общество. Чаще всего искусство в сознании подменяется техническим мастерством в изображении «вообще» человека, «вообще» жизни. Мы все крайне ограниченные существа, движения наши, и внешние и внутренние, угловаты и скудны, бедны и тусклы, и нам крайне импонирует всякое «мастерство» и в футбольной игре, и в «красиво» сделанной вывеске, и в ловко написанном романе со страстями и приключениями. По нашей бедности это все необычайно, но и только по этой бедности. Где-то, кажется в «Копях царя Соломона»^2.3 (2.3 Имеется в виду роман английского писателя Генри Хаггарта «Копи царя Соломона» (1885).), дикари были до глубины души потрясены фактом искусственной челюсти во рту у пленника, а когда он еще снял штаны и у него обнаружились белые ноги, они пришли в совершенный восторг. Искусственная челюсть, выскакивающая и снова прячущаяся во рту, это тоже «искусство», но только для бедной души. Нам же прибедняться нечего и нечего путать ремесленную ловкость с искусством. Что же тогда такое искусство? Я не знаю.

Я вспоминаю другой вопрос: «что есть Истина?»^2.4 (2.4 Ин.18,38.) Никакой формулы здесь нет, хотя каждый человек в честную минуту своей жизни скажет: это то самое хорошее, что во мне есть или что во мне могло бы быть, да не вышло. Мечта полузабытая о «самом хорошем» в самом себе. Часто люди искусства стыдятся этого. Тогда, говорят, будет какой-то беспредметный идеализм, а не искусство, мы тогда потеряем форму. Вопрос с формой очень серьезный. Так называемые «последние поэты Пушкинской поры» от Майкова до Голенищева-Кутузова^2.5 (2.5 Речь идет об А.Н. Майкове (1821—1897) и об А.А. Голенищеве-Кутузове (1848-1913).) действительно теряли форму, действительно обнаруживали в своем «идеализме» какое-то неблагополучие.

Форма есть функция содержания — так кто-то сказал, кажется. Это очень удачное определение.

Если первая задача в искусстве получить дар выбора, нахождения действительно ценного для человека в человеческом хламе, то вторая — найти для этого ценного адекватную форму. Форму, вырастающую из содержания. Но, возможно, что здесь, по существу, и нечего «искать». Если форма есть функция содержания, то она вырастает так же естественно из содержимого, как огуречная кожа из огуречной сердцевины. У поэтов 80-х и 90-х годов не потому форма была бедна, что они были сами необразованные люди, а потому, что их содержание было бедно и из этой их идеалистической бедности вырастала бедная форма.

А потом, что такое «форма»? Ведь это тот же вопрос об истине. У Майкова, энциклопедически образованного, есть полное разнообразие всех формальных красот от гекзаметра до экспромта в альбом, и, однако, совершенно неграмотный поэтически Тютчев кажется рядом с ним богачом и по форме. Да что Тютчев: это пример слишком большой. Какая-нибудь народная песня или (для меня!) вальс «Дунайские волны» или «На сопках Маньчжурии» дают человеку гораздо больше и формально, чем многие изысканные и образованные романы Франса или Золя.

Когда человек слышит романс «Я помню чудное мгновенье» — в человеке открывается что-то самое его драгоценное, тогда какое-то его «чудное мгновенье». Каждый человек есть несвершенное чудо, и у каждого человека есть минуты, когда он плачет об этом чуде, о том, «что могло бы быть, да не вышло». Вот искусство — от Бетховена до «Дунайских волн» — и способно приводить к человеку эти минуты, открывать среди его ночи золотые звезды. У Фета есть где-то такие строчки о звездах:

Мы здесь горим, чтоб в сумрак непроглядный

К тебе просился беззакатный день.^2.6(2.6 Цитата из стихотворения А.А. Фета «Среди звезд» («Пусть мчитесь вы, как я покорны мигу...», 1876).)

Ужасно, когда искусство начинает стыдиться этой величайшей и единственной своей цели.

Конечно, у искусства есть свой, ему присущий язык и своя техника, но много говорить об этом — все равно что ломиться в открытые двери. Важно другое: «И вырвал грешный мой язык, и празднословный и лукавый».^2.7(2.7 Строка из стихотворения А.С. Пушкина «Пророк» (1826).)

Как нет «вообще» человечества, а есть хорошие или плохие люди и каждый человек то хорош, то плох, так нет и «вообще» искусства, а есть хорошие или плохие, нужные или ненужные выражения особого человеческого творчества, условно называемого искусством. Важно не потонуть в этом многообразии, в этой разноголосице, в этом шуме слов, выработать в себе чувство выбора, смелость выбора, уметь выбирать жемчуг из мусора и не бояться. Например, сказать, что для человека некоторые рассказы Д. Лондона нужнее и драгоценнее 2-й части Фауста. (Это, конечно, в отношении Д. Лондона и Фауста мое индивидуальное мнение и я его не навязываю, но здесь важен принцип: чтобы не было раболепства в искусстве, чтобы в нем не было фетишизма.

Софокл и особенно (по-моему) Эсхил действительный жемчуг, и я когда-то их много читал.

Кстати, если ты читаешь греческие трагедии, тебе необходимо прочесть «Рождение трагедии из духа музыки»^2.8(2.8 Имеется в виду работа Ф. Ницше «Рождение трагедии из духа музыки. Предисловие к Рихарду Вагнеру» (1872), которая позже получила название «Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм».), эта книга есть где-то на полке у т<ети> Маруси^2.9 (2.9 См. примеч. 6 к письму 1.). И потом походить на хорошие московские концерты, послушать побольше и Шопена, и Грига, и Бетховена.

Ну, кончаю, и прости за общие места. Так что-то разговорилось: сегодня суббота, вечер, и высказал совершенно несвязно, но основное вот что: любить искусство надо так же, как любишь людей, т<о> е<сть>, любя, не воспринимать их недостатки, не мараться их грязью и в то же время быть всегда готовым преклониться святости.

Крепко целую тебя, дорогой мой. Рад за маму, что она опять начинает работать литературно^2.10.(2.10 В.М. Сытина зарабатывала (под чужими фамилиями) переводами с немецкого, французского, английского, итальянского языков. «У мамы немецкий язык был вторым родным. На нем она начинала говорить вместе с русским. Ее бонна, няня, была немка. С пеленок до гимназии она была с ней неразлучно» (Желновакова М. Воспоминания о матери//Наш современник. 1996. №11.С. 43).) На т<етю> Марусю нисколько не обижаюсь, что она мало пишет, и очень ее люблю.

Всех вас целую, мои дорогие и любимые.

Пиши, Николаша, будь здоровым и терпеливым к отцовским рассуждениям. Твой п.

№ 3. Н.С. Фуделю

27 IV 1947

[Минусинск]^3.1(3.1 Написано спустя месяц после письма 2 и тесно связано с ним по содержанию. См. примеч. 1 к письму 2.)

Дорогой мой Николаша,

посылаю еще одно рассуждение об искусстве, если у тебя есть время, чтобы его читать. Спасибо за письма. От мамы тоже получил и так обрадовался. Доехала ли Машенька?^3.2(3.2 Мария Сергеевна Фудель. См. примеч. 5 к письму 1. Обстоятельства ее поездки неизвестны.) Я живу по-прежнему, здоров и благополучен.

Целую тебя, мой хороший.

П.

27.IV.47

Ты говоришь, что «от искусства мы ждем и получаем 2 вещи: разуму новые мысли и сердцу новые чувства. Что же нужнее?»

Но разве нам нужны «бесчувственные» мысли? Или разве не пустота в «бессмысленных» чувствах? Дело-то именно в том, что такого желания нет, оно искусственно. Все истинное и ценное — удовлетворяет одинаково и одновременно и разум и чувство.

Я знал одного крупного ученого-философа, который набрасывал черновики самых лучших своих работ, сидя с блокнотом и карандашом на концертах или дома во время фортепьянной игры. Музыка, непосредственно действуя эмоционально, одновременно и с исключит<ельной> силой зажигала остроту ума. Я сам видел, как он сидел и писал, торопясь, ломая карандаш, стараясь успеть записать то, что ему нужно, пока горит огонь, зажженный музыкой, не фигуральный огонь, а нечто вполне реальное, — пламя осветившее потемки его мозга.

Это я говорю в защиту «Дунайских волн». Я совсем не хочу быть просто парадоксальным. Мысль и чувство условно могут быть разделяемы только на каких-то низших стадиях или функциях их действия: сообразить решение шахматной задачи — это мысль, облизнуться при виде горячего сладкого какао — это чувство. Но на высших ступенях человеческой деятельности этого деления нет. Там начинается начало уже совсем иных законов, приоткрывается дверь в иные измерения, и там на пороге иного мира, о котором мы только догадываемся и совершенные формы которого мы только предчувствуем в своих снах и несовершенных образах, там — начинается иное соотношение ума и сердца. Ум становится теплым, а сердце умным. Ум и сердце становятся Разумом, Мудростью, единым горящим органом познания.

Где эти высшие ступени, — этот порог и кто достигает его? Здесь имя, установившаяся репутация «большого писателя» равно ничего не значат. В том-то и дело, что мы часто внешнее мастерство отождествляем с гениальностью, красоту подменяем красивостью, мудрость ловкостью. Энциклопедичность знаний еще далеко не говорит об уме. Точно так же и одна безупречная красивость или остроумность формы данных произведений искусства еще совсем недостаточна, чтобы эти произведения были нужны человеку. Из поэзии можно было бы указать на пример Бальмонта.

Его форма безупречна, но кому он нужен? А фетишизм в искусстве требует, чтобы я почитал Бальмонта больше многих неизвестных, не составивших имя поэтов. Точно так же бывает и в прозе, и в музыке.

Вот я и считаю, что здесь не должно быть никаких «имен» или, вернее, что у каждого «имени» могут быть и великое и действительно ничтожное, ненужное, в том числе — (и это самое важное) — ненужное, сделанное с величайшим мастерством. Таким мастером ненужностей был иногда Брюсов, такими мастерами были многие французы.

К искусству надо относиться, с одной стороны, строже, а с другой стороны, проще, т<о> е<сть> без всякого подобострастия и совершенно самостоятельно, «не взирая на лица». Для этого, между прочим, необходимо осознание того, что искусство не есть какое-то жертвоприношение «единственного и его собственности», не есть акт только в художнике совершаемый, а есть нечто совершаемое художником для других и с другими, с читателями, слушателями, зрителями. Художник — это человек, устроивший пир и призывающий на него всех своих друзей, и вот каждый участвующий в пире, хотя он и не устраивал его, соучаствует во всем, он во всем равноправен в этот час со своим хозяином.

Читатель, принявший так высокое произведение прозы, становится действительно равноправен художнику.

А если только так и можно и нужно принимать искусство, то только такие вещи необходимо принимать, которые будут нужны душе.

Если же я по запаху блюд на столе понимаю, что это будет не такой пир, о котором сказано:

«Кончен пир. Умолкли хоры.
Опорожнены амфоры.
На главах венки измяты.
Лишь курились ароматы
В опустевшем темном зале.
Кончен пир. Мы поздно встали.
Звезды на небе дрожали.
Ночь достигла половины»^3.3, (3.3 Неточная цитата из стихотворения Ф.И. Тютчева «Кончен пир, умолкли хоры...» (1850). Ср.: «Кончен пир, умолкли хоры, / Опорожнены амфоры, / Опрокинуты корзины, / Не допиты в кубках вины, / На главах венки измяты, — / Лишь курятся ароматы / В опустевшей светлой зале... / Кончив пир, мы поздно встали — / Звезды на небе сияли, / Ночь достигла половины...»)—

если не такой, то я предпочитаю черный хлеб своего одиночества и «безыскусственности», скверным консервам в хорошей упаковке и с звучной фирмой изготовителя, что хотя и на этой пирушке, <по> общему закону соучастия, я буду «равноправен художнику», но в данном случае я совсем не хочу этого равноправия, так как потом у меня будет болеть живот. В этом и заключается простота в отношении к искусству, отсутствие провинциального подобострастия. Раз я «соучаствую», то я кровно заинтересован в том, чтобы соучаствовать в хорошем, в здоровом для желудка.

Подобострастие к именам, наша неразборчивость к еде, которую эти «имена» предлагают, в нас весьма сильна. Я потому об этом много пишу, что сам часто ловлю себя на том же. Недавно я обедал в одной чайной. На стене вижу картину, большой холст в полстены, — «Лес» летом. Взглянув первый раз, я стыдливо отвел глаза: «трактирная живопись». Потом взглянул еще раз, потом еще раз. Чувствую, что меня что-то поразило. Да ведь это уже большое искусство! — Вдруг, как бы очертя голову, я бросился против рогатки предрассудка, что здесь может быть только «трактирная живопись». Я чувствовал, что мне внутри надо было сделать какое-то резкое усилие, чтобы освободиться от рабства установившимся понятиям и свободно предаться созерцания этого «Леса».

А «лес»-то все-таки был «трактирный», это было очевидно по разным техническим деталям. Но я сидел и смотрел на него как на откровение. Это было хорошо, это давало сильнейшие ассоциации, это, как музыка, зажигало в потемках какой-то костер и делались видны предметы, это было — искусство.

Вот, подумал я в итоге, это не то что «Лес» Шишкина, ничего не говорящий и ничего не освещающий. Потом подошел к картине поближе: в левом углу подпись: «С картины Шишкина рисовал Замараев». Вот тебе на! Тут сразу две проблемы: во-первых, наличие искусства в трактирной оболочке и, во-вторых, преображение Шишкина, прибавление к нему того, чего у него не хватает до уровня настоящего искусства. О второй проблеме надо писать отдельно, это проблема недопустимости реализма как «вещи в себе», реализма самодовольного и слепого. Но сейчас вспоминаю эту картину в связи с моим убеждением в том, что нет искусства как специальной профессии или касты высококвалифицированных мастеров, а есть общий для всех и доступный для всех переход в другую комнату, где приготовлен пир. Только, к сожалению, и здесь «много званых, но мало избранных»3.4. (3.4 Ср.: Мф. 22, 14.)

Мы все и ничтожества и величайшие художники, мы все «бьемся на пороге двойного бытия»^3.5(3.5 Неточная строка из стихотворения Ф.И. Тютчева «О вещая душа моя...» (1855). Ср.: «О, как ты бьешься на пороге / Как бы двойного бытия!..»), с одной стороны, шум, гам и дешевые консервы жизни и дешевого искусства, а с другой стороны, какие-то голоса и слова из мира иного, еле слышные, пугающие и даже раздражающие, и в то же время заставляющие гореть сердце. Я могу не идти на их зов, но могу и идти. Я тоже зван. И если я иду, я встречаю там все подлинное, что сделали люди, что написали в своей темной жизни, предчувствуя свет. Тот мир переживаний, который доступен мне как не-художнику, ничем не отличается от того же мира художника. Творчество в жизни то же, что творчество в искусстве. Если я ниже Пушкина, то не потому, что я не умею писать стихи, а потому, что я не хочу достигать той мудрости, той простоты и покоя, которые были в какой-то степени в Пушкине. А если я хочу и если я достигаю, то мне нечего ему завидовать, так же как и ему мне.

Важно, следовательно, не уменье «писать», а уменье жить. Если я умею «писать», но не умею «жить», то я ничтожество. И вот, к сожалению, громадное большинство писателей только «писало», а писать легче всего.

Между прочим — это, так сказать, в скобках, — заметь одну интересную вещь: мужчины очень любят искусство и с ним очень много носятся, а женщины — нет или гораздо меньше. И я думаю, что это не столько потому, что мужчина, как творец, создатель, ищет формы для творения, сколько по той причине, что женщина глубже, сильнее мужчины любит жизнь, и ей хотелось бы, чтобы мужчина творил, был творцом именно в этой жизни, в самой жизни, а не в мыслях, только предчувствиях и проекциях. Женщина хочет, чтобы мужчина был воином, а не поэтом, ибо воин побеждает жизнь. Женщина понимает больше мужчины, что творчества требует прежде всего жизнь, что нам никуда не нужно от нее уходить, и ничего не надо писать или рисовать, чтобы сделаться великими художниками жизни и преображать ее своим творчеством.

№ 4. Н.С. Фуделю

4 VIII 1947, Минусинск^4.1 (4.1 Датируется по ссылке на путешествие Н.С. Фуделя на Кавказ. См. примеч. 2.)

Дорогой мой Коленька.

Спасибо тебе за письма и прости долгое молчание. Ты очень хорошо и правдиво описал свое пребывание в горах^4.2. (4.2 Н.С. Фудель был в горах Кавказа (в Домбае) летом 1947 г.) Я точно сам опять побывал там. Кавказ я видел 27 лет тому назад^4.3. (4.3 С.И. Фудель был на Кавказе проездом, летом 1920 г.) А все-таки ты заскучал под конец, особенно когда дождь и туман начались. Вот в том-то и дело, что и у природы, как и у человека, два лика. Помнишь у Тютчева:

«Над этой бездной безымянной
Покров накинут златотканный
Высокой степенью богов».

«Но кончен день. Настала ночь.
Пришла и с мира рокового
Ткань благодатную покрова,
Сорвав, отбрасывает прочь»^4.4.(4.4 Неточные цитаты из стихотворения Ф.И. Тютчева «День и ночь» (1839). Ср.: «Над этой бездной безымянной, / Покров наброшен златотканный / Высокой волею богов»; «Но меркнет день — настала ночь; / Пришла — и с мира рокового / Ткань благодатную покрова, / Сорвав, отбрасывает прочь...».)

Здесь тоже горы, но маленькие, бесцветные и только отражающие горизонт, а не поднимающие его. Впрочем, это, кажется, начало каких-то великих гор.

Ты теперь, наверное, с головой опять в ученье. Вот и второй курс!^4.5(4.5 На втором курсе филологического факультета МГПИ им. В.И. Ленина Н.С. Фудель учился в 1947/48 уч. г.) Так незаметно все идет. Хотя о себе я этого не скажу: для меня время тянется долго, но это понятно. Мне надо совершенно свыкнуться с мыслью о том, что я должен жить один, и не год, и не два, а может быть, и до конца жизни. Если эту мысль принять как нечто естественное, как нечто такое, что находится в каком-то плане жизни, то можно не замечать времени и здесь. Работаю я хоть и не так много (вечера свободны), но все-таки и это отвлекает от всяких дум. Чувствую я сейчас себя хорошо, к врачам не хожу, вот есть стал больше и лучше, и это сказывается. Как Машенька? Напиши мне, какая она, что делает, чем живет, не обижает ли Вареньку. За маму радуюсь, что она опять с работой и голова ее занята. В будущем году обязательно надо было бы нам с ней повидаться, но надо еще пережить зиму, так что нечего об этом думать.

В этом году, конечно, никому не надо приезжать. Да вообще сюда приезжать есть расчет только летом или в начале осени.

Целую тебя, мой хороший.

Твои слова мне о недопустимости уныния вообще-то правильны, хотя некоторые вещи и чувства трудно оценить и измерить, особенно издалека. Но в общем, конечно, нужно жить так, чтобы всегда как бы улыбаться жизни, слезы ничего не доказывают или же они есть такое же частное дело каждого человека, как его зубная щетка (перефразируя Генри)^4.6. (4.6 Речь идет об американском писателе О. Генри (1862—1910).)

Кстати о Генри. Тебе нельзя заняться специально американской литературой в своем институте? Или для этого надо знать и язык?

Пришли мне, бандеролью, что-нибудь почитать из английских книг, а то я все забуду, очень тебя буду благодарить. Интересный роман какой-нибудь.

Твой папа.

№ 5. Н.С. Фуделю

3.Х.1947

[с. Большой Улуй]^5.1(5.1 Написано, по-видимому, из с. Большой Улуй Красноярского края, куда С.И. Фуделя перевели из Минусинска в конце лета 1947 г.)

Спасибо тебе, дорогой мой, за твое письмо, за любовь и заботу обо мне. Слава Богу, я сейчас чувствую себя совсем хорошо, весь сентябрь наслаждаюсь здоровьем, чудесной золотой погодой и большим количеством еды.

Ем я сейчас очень много, слушаясь мамы, которая мне велела есть.

Рад, что ты опять в занятиях, это, конечно, и труд и отдых. Тургенев — интересная тема, если разбирать его не самого по себе, а по его влиянию на позднейшую литературу. Толстой и Достоевский были «сами по себе», а от Тургенева вышел Чехов, давший «стихотворения в прозе» на все темы жизни. «Сам по себе» Тургенев интересен в маленьких повестях и в его загадочном романе с П. Виардо.

Я — увы — ничего не читаю. Жду от тебя обещанного романа, но главным образом жду, когда найду ламповое стекло (7 лин.). Очки стали слабоваты, надо менять номер, это будет, но здесь это невозможно.

Иногда пропадаю от скуки и тогда иду в кино, мелькает что-то перед глазами — и ладно. Впрочем, недавно видел хорошую картину: «Весна». В ней Москва и бодрость простой, хорошей жизни. Я бы очень хотел и того и другого. Очень радует, что мама и девочки здоровы. Как мама провела свои именины^5.2 (5.2 30 сентября — именины Веры, Надежды, Любови и матери их Софии.), подарил ли ей хоть кто-нибудь что-нибудь?

Прошу тебя: заставь ее для меня сняться с Варенькой. Я их карточек не имею. Маша прислала свою со стриженой головой.

Неужели Макс^5.3(5.3 Максим Эргардович Брицке, племянник В.М. Сытиной, сын ее сестры Зинаиды Максимовны и академика Эргарда Викторовича Брицке.) женился? Безумная девушка — его жена! Впрочем, если, как я слышал, он помогал вырыть картошку в Загорске — я начинаю верить в чудеса и жму ему руку.

В общем, я его люблю и искренне желаю им счастья и долгой молодости.

Мама мне писала, что старости вообще нет. Это правда. Когда я сыт и спокоен, я совсем не знаю, что мне 46 лет^5.4. (5.4 В октябре 1947 г. С.И. Фуделю было уже 47 полных лет.)

Сейчас здесь замечательная осень, небо безоблачно по-азиатски. Но это, конечно, «последнее прости». Я писал маме, что зимние вещи, шуба и пр. у меня все есть, за исключением тепл<ых> носков, так что пусть не беспокоятся. Так же пусть не беспокоятся, если будут перерывы в письмах. Здесь мостов нет и распутица ранняя.

А Варенька болела, бедненькая. Я очень рад, что она похожа на тебя.

Целую тебя, дорогой мой.

Еще раз спасибо за письмо и любовь. Твой п.

№ 6. Н.С. Фуделю

10. Х. [1947, с. Большой Улуй]^6.1(6.1 Датируется по ссылке на фотографию Н.С. Фуделя, относящуюся к 1947 г., а также по указанию на то, что нынешним летом С.И. Фудель еще не был в Б. Улуе и «не испытал мошкары».)

Дорогой мой и милый Николаша.

Попал я на такую службу, где работают и днем и вечером, возвращаюсь домой к 12 ночи, так что нет времени на письма, и сейчас пишу во время ночного дежурства, сидя здесь, в конторе. Но выбора здесь нет, можно остаться и совсем не у дел. К тому же такая нагрузка, по-видимому, временная и с ноября будет легче. Писать же письма хочется, так как все-таки это тот же разговор. Я послал уже тебе открытку с извещением о получении твоего письма с карточкой, и, кажется, больше чем на открытку меня сейчас не хватит: голова такая усталая, что ничего не хочет думать, а хочет только стакана крепкого чая за т<ети> Марусиным столом. Правда ли, что ее здоровье сейчас не внушает опасений? Бывают ли сейчас у нее припадки? Собирается ли она опять в Загорск? Она писала мне сама, что, пока она жила там, ее здоровье было гораздо лучше.

Карточка твоя хорошая. Где это тебя снимали? У исторического Сережи?^6.2 (6.2 Сергей Львович Сытин, племянник В.М. Сытиной, сын ее брата. Льва Максимовича Сытина, известного фотографа-художника.) И почему же все-таки никак нельзя снять маму с Варенькой? Ведь я их 2,5 года^6.3(6.3 По-видимому, описка: не два с половиной, а полтора года, то есть с мая 1946 г.) не видел тоже и не имею их карточек. Но это между прочим: может быть, мама почему-либо не хочет сниматься. Часто ли ты их видишь?

Вот сколько вопросов! И на все, пожалуйста, отвечай. Так приятно получать ответы на вопросы, заданные в уже давнишнем письме. Я здесь сейчас в еще большем одиночестве, хотя чувствую себя не плохо, не мрачно и нашел много отрадного для души: пока было тепло (почти месяц), дивный осенний лес, хорошую комнату. Здесь уже натуральная Сибирь. В Минусинске было больше Ср<едней> Азии, горы, арбузы, пески, дикая жара, ветры, степь. Здесь лес, и лес, и лес, и в нем тихие реки, и озера, и болота, и опять лес: сосны, березы, осина, дикий шиповник. Летом будет еще дикая мошкара. Я ее в первый раз буду испытывать и уже представляю: как-то в середине сентября, в теплый день она налетела, когда я копал картошку, и я белого света не взвидел. Говорят, сетки не помогают, и лучше уже покорно предоставить свою плоть на съедение или же мазать лицо дегтем. Пока что я мажу им сапоги.

Деревня большая, грязная, но красиво лежащая над большой рекой. Есть три-четыре учреждения, и по субботам и воскресеньям показывается кино; есть даже танцы под баян и во многих домах хриплое радио. Книг мало, но еще меньше керосина, без коего они вещь бесполезная. Впрочем, я достал себе немного. Читать мне что-то не хочется. Читал ли ты «Семейное счастье» Толстого?^6.4(6.4 Имеется в виду роман Л.Н. Толстого «Семейное счастье» (1859).) Очень хорошо.

Есть ли у вас в ин<ститу>те^6.5(6.5 То есть в МГПИ им. В.И. Ленина, где учился Н.С. Фудель.) такая тема: техника письма Достоевского? Техника его литературного почерка, его стиль, форма. О реализме в искусстве я ничего не смыслю. Для меня вполне «реален» Эдгар По.

Что касается Гофмана, то я читал его мало, но то, что прочел, меня утомляло и казалось ненужной фантастикой.

Один старичок-садовод пел мне иногда в Минусинске по моей просьбе: «Не искушай меня без нужды»...^6.6(6.6 Речь идет о романсе М. Глинки (1825) на текст стихотворения Е.А. Баратынского «Разуверение» («Не искушай меня без нужды...», 1821).) и это я почитал за высокий реализм и за большое наслаждение, тем более потому, что исполнителю было 74 года и он был очень милый человек. «Романсы на слова поэтов» — это могло бы быть хорошей литер<атурной> темой.

Впрочем, я думаю, что по этой части абсолютно все изучено и все, так или иначе, сказано. Умнее и лучше не скажешь и никаких америк здесь не откроешь.

Техника стиха сейчас достигла большого совершенства. Я как-то в «Комсомольской правде» прочел десяток стихов выпускников Литературного института. Там преподавателем по стихам Пастернак^{6.7 (}6.7 Б.Л. Пастернак никогда не преподавал в Литературном институте ни в штате, ни внештатно.), стихи которого мне нравились еще 25 лет назад. Нельзя не видеть, что это совершенство не случайно и должно быть дорого для всех. За тысячелетия литературной истории слова действительно превратились в затертые монеты, т<о> е<сть> обесценились от бесконечного и нетворческого, недобросовестного, лицемерного употребления. Особенно это относится к эпитетам. Попробуй-ка в стихах подобрать к слову «ночь» эпитет, который не был бы банален, т<о> е<сть> не затерт, т<о> е<сть> не импотентен.

Если Лермонтов или Тютчев хотели сказать: «ночь хмурая», то для того, чтобы этот эпитет прозвучал, они его усиляли:

«ночь хмурая, как зверь стоокий,
глядит из каждого куста»^6.8.(6.8 Строки из стихотворения Ф.И. Тютчева «Песок сыпучий по колени...» (1837).)

Символисты наивно думали, что для нового озвучания слов их надо писать с большой буквы. Дело, конечно, не в этом.

Надо в себе самом полюбить и родить слово. Для этого, наверное, надо прежде всего замолчать и говорить как можно меньше всяких слов.

Слово должно обладать властью, и эта власть идет от внутреннего богатства человека.

Я думаю, что действительно серьезное и глубокое освоение литературной науки ведет все к той же области: внутреннего совершенствования. Только это очень окольный путь. Целую тебя, мой милый.

«Давно все сказаны слова.
Устали жить они на свете.
Сгорела легкая трава
В жестоком пламени столетий.

Но иногда под бой часов,
Я слышу дальнее движенье:
Слов небывалых приближенье,
Как будто шорохи шагов»^6.9.(6.9 С.И. Фудель по памяти цитирует две строфы из своего неопубликованного стихотворения «Давно все сказаны слова...» (1935), вошедшего в цикл «Тридцать стихов для друзей» (1925—1939). В первоначальном варианте седьмая и восьмая строки звучат: «Слов небывалых приближенье, / Как шум далеких голосов» (Архив Н.С. Фуделя).)

Это я сейчас вспомнил свои старые стишки, как раз на тему этого нового разговора.

Еще раз целую и иду выбирать стол поудобней, чтобы разложиться на нем и спать. «Ночь хмурая» смотрит в окошки (их целых 5).

Твой п.

№7.Н.С.Фуделю

30 Х 1947, с. Большой Улуй^7.1 (7.1 Датируется по связи с предыдущим письмом.)

Дорогой мой сынок. Опять порадовался твоему письму. Пишу мало сам, так как и работа, и разные хлопоты, и беспокойства. Ведь письмо тоже, как стихи, требует известного покоя. Рад тому, что ты пишешь о маме. Дрова в Загорске меня, конечно, беспокоят, да и как же иначе: дрова там все. Представь себе, если Варенька мерзнет! Варенька — это мой ничем не прикрытый кусок сердца. Помогать отсюда я ничем не могу, тем более что за последнее время мое материальное положение ухудшилось, я лишился одной работы, самой большой. Хотелось бы подольше сохранить Вареньку в Загорске. Это ее дом, она там родилась и провела свои первые 6 лет, в счастливом одиночестве^7.2.(7.2 По-видимому, имеется в виду, что маленькая Варя Фудель не ощущала отсутствия отца.)

Мое одиночество менее счастливо, и я его (это одиночество) ненавижу. Настроение у меня хорошее, есть еще сколько-то бодрости, но если бы ты только знал, как я страдаю оттого, что я один. Это, наверное, у всех людей на склоне лет. Это тургеневские «вешние воды», и «розы»^7.3, (7.3 Имеются в виду повесть И.С. Тургенева «Вешние воды» (1872) и его стихотворение в прозе «Как хороши, как свежи были розы...» (1879).) и вообще вся тоска стареющего человека в пустыне жизни. Разница только, что Тургенев тосковал в теплом кресле, а я пишу это письмо при моргаске^7.4(7.4 Коптящая керосиновая лампа.) и хотя вы все живы, но я вас не вижу и не знаю — увижу ли. Повторяю: у меня совсем приличное настроение, особенно когда есть приличная папироска, и об этой части своих чувств я пишу как бы отвлеченно, как врач, констатирующий наличие скрытого нарыва. Конечно — пес с ним, с нарывом, пусть будет, если уж иначе нельзя, но написать о нем можно, поделиться. Сакулина^7.5(7.5 Речь идет об академике П.Н. Сакулине (1868—1930), литературоведе, авторе исследований «Русская литература и социализм» (1922—1924), «Теория литературных стилей» (1928) и др.) я не читал и читать не очень желаю, а над какими-то повестями Тургенева и я когда-то пролил слезу. Жалостливо писал, старик!

Между прочим: в основе многих его сюжетов лежит древняя тема — упущенного счастья. «Могло бы быть, да не вышло». Это основной стержень «Евгения Онегина», где эта тема дана с потрясающей драматической красотой (вспомни сцену последнего разговора Татьяны), и здесь интересная параллель не только с «Вешними водами», но и с другими вещами. Потом у Тургенева интересны сны.

А я снов почти не вижу. Зато от этого идиотского одиночества привык разговаривать сам с собой, лежу по вечерам на кровати и разговариваю как дурак.

Для изучения не творчества, а личности писателя, конечно, в первую очередь ценны его письма, дневники, записки о нем и его, весь комплекс, я бы сказал, «бытовой биографии». Дело в том, что, по старому афоризму, «поэты слишком много врут», и хотя и в жизни они врут, но уж особенно врут в писательстве. Бумага все стерпит, а в жизни-то соврать труднее: глядишь, жена может поленом ударить или друг может обидеться, а я, скажем, не хочу, чтобы он обижался и т.д. Но это тема долгая и забираться в нее я не могу. Целую тебя, дорогой мой. Целую маму, и Машу, и Вареньку, и тетю Марусю. Я очень люблю всех вас и остаюсь ваш — покорный слуга, а твой к тому же папа.

№ 8. Н.С. Фуделю

19 II [1948, с. Большой Улуй]^8.1(8.1 Датируется по ссылке на состояние здоровья М.И. Фудель, которое резко ухудшилось в начале 1949 г., так что в феврале 1948-го она была еще относительно здорова (по сравнению с февралем 1949-го).)

Дорогой мой Николаша.

Твое письмо шло ко мне всего неделю и особенно меня порадовало. Я последнее время был точно болен какой-то нервной болезнью, много страдал, беспокоился, терял себя. Кажется, это все проходит, и в этом есть и твое участие: твои письма и ощущаемая мною через них забота и любовь. Так страшно — терять себя. Для каждого есть свой духовный минимум, которого нужно держаться и не выплескивать его в собственную помойную яму.

Спасибо Марусеньке за ее письмо через тебя. Конечно, всегда нужно писать правду о ее здоровье. Хорошо, что ты препятствуешь приходу к ней всяких знакомых. Я думаю, тишина и одиночество ей очень нужны. Вот и для нее, значит, ты уже что-то делаешь. Мама пишет, что ты прожил там каникулы и что она была так рада. Об устройстве дома я ей напишу, спрошу об этом. Я ведь совсем не в курсе всех этих дел в подробностях; конечно, надо было бы устроить кухню, тогда помещение было бы достаточно, но как мыслимо достать стройматериалов? Значит, Варенька поправилась и порозовела?

Читал недавно Лескова в издании, кажется, 1945 года^8.2(8.2 Речь идет об издании: Лесков Н.С. Избранные сочинения / Вступ. ст. Б.М. Другова; Биогр. и коммент. А.Н. Лескова. М., 1946.), замечательные у него есть вещи: «Запечатленный Ангел», «Однодум», «Кадетский монастырь». А в его «Леди Макбет» есть место, страшнее которого, по-моему, нет в русской литературе. Это эпизод удушения маленького купеческого мальчика, когда «ставни оттаяв, потекли и заплакали».

Читал я еще биографию Суворова, какие-то астрономические книжки, книгу о Шекспире.

Тютчева я люблю. В его «Мурановском» музее его, конечно, нет ни на копейку (кажется, мы с тобой туда ездили?). О нем вообще толком ничего не известно. Нет ни одной значительной книги о нем и его творчестве. Кажется, только Брюсов или кто-то еще в журнале «Весы» (начало 900-х годов) писал о нем интересные статьи^8.3 (8.3 Статьи В.Я. Брюсова о Тютчеве печатались в «Русском архиве»; см.: «О собрании сочинений Ф.И. Тютчева» (1898. № 11); «Ф.И. Тютчев. Летопись его жизни» (1903. № 11—12). Статьи и рецензии Брюсова, печатавшиеся в журнале «Весы» и др. были объединены в кн.: Далекие и близкие. Статьи и заметки о русских поэтах от Тютчева до наших дней. М., 1912.). Между прочим, журнал «Весы» тебе как специалисту надо было бы посмотреть. Там же должны быть любопытные работы о Гоголе («испепеленный Гоголь»)^8.4(8.4 Речь идет о работе В.Я. Брюсова, который выступил на Гоголевском юбилейном чествовании в Обществе любителей российской словесности 27 апреля 1909 г. с речью «Испепеленный. К характеристике Гоголя», опубликованной затем в журнале «Весы» (1909. № 4; отд изд. — М., 1909,1910).). Тютчев, конечно, совсем не умел писать стихи и совсем об этом не беспокоился. Он находил, что сама жизнь есть поэзия и что наша задача не в том, чтобы писать, а в том, чтобы Слушать. Поэтому, лишенный литературного тщеславия, он смог, как никто из литераторов, услышать голоса природы и ночи, т<о> е<сть> вещей серьезных, не терпящих тщеславия профессионального писателя. Из биографии я знаю только книжку, кажется, И. Аксакова^8.5 (8.5 Речь идет о книге И.С. Аксакова (женатого на старшей дочери Ф.И. Тютчева Анне Федоровне) «Биография Ф.И. Тютчева» (М., 1886).), женатого на его дочери, она была где-то в моих книгах. Были еще какие-то работы Дарского о «Космическом сознании у Тютчева», я их не читал, но предполагаю, что это только ходульная болтовня на тему о «раздвоении сознания», о пресловутой проблеме «дня» и «ночи»^8.6(8.6 В 1913 г. В.Я. Брюсов рекомендовал журналу «Русская мысль» полученное из Тулы от литературного критика Д.С. Дарского (1883—1957) исследование о Тютчеве, но оно было отклонено ввиду имевшейся статьи на сходную тему С.Л. Франка (Космическое чувство в поэзии Тютчева// Русская мысль. 1913. Кн. 11). Работа Д. С. Дарского «Чудесные вымыслы. О космическом сознании в лирике Тютчева» вышла отдельным изданием (М., 1913).). Тютчев нам дорог именно потому, что он зовет не писать, но слушать, творить свою собственную жизнь. Лучшим учителем в этом творчестве жизненной поэзии для него была его способность ощущать вечные корни жизни, первоисточник ее и устье, в которое она впадает. Это он называл «ночь». Она не была страшна ему, хоть он и писал: «вот отчего нам ночь страшна»^8.7 (8.7 Строка из стихотворения Ф.И. Тютчева «День и ночь» (1839).), или, если и «страшна», то еще более нужна, абсолютно необходима, как живое дыхание вечности.

У него особенная любовь к двум цветовым эпитетам: к черному и золотому, т<о> е<сть> к солнцу и ночи, и, я думаю, практически он сочетал в себе то и другое начало. Дух человека, сумевшего их сочетать, испытывает состояние блаженства, и тогда ему все равно — хорошие или плохие стихи он пишет.

(Средь суеты дневного круга
Ночь — неразгаданная Мать —
Рукою благостного друга
Нас учит жить, любить и знать.)
(Это выскочило из какого ящика памяти)...^8.8(8.8 Вариант строфы из неопубликованного стихотворения С.И. Фуделя «Ночь» (1925), вошедшего в цикл стихотворений «Тридцать стихов для друзей» с эпиграфом из стихотворения Ф.И. Тютчева «День и ночь». Ср.: «Люби всем сердцем час вечерний, / И ночь прими душой своей. / Пусть будет жизнь еще безмерней, / Пусть будет ночь еще полней. / Ведь Ночь, как Вечная Супруга / И неразгаданная Мать, Рукою благостного друга / Нас будет днем оберегать» (Архив Н.С. Фуделя).)

Но чем меньше человек «знает» о своем знании, чем больше он теряет своих полунаписанных стихов, как это делал Тютчев, тем лучше для него и для мира. Истинное знание есть «знающее» бытие, а не проекция ума, жизнь, а не теория о жизни. Поэтому был мудр «Однодум» Лескова^8.9 (8.9 Персонаж рассказа Н.С. Лескова «Однодум» (1879) Александр Афанасьевич Рыжов.), гораздо мудрее автора, который, судя по биографии, был в жизни несносным, иногда просто плохим человеком. Эти все авторы только мечтали о целостности своих однодумов, а жизнь проходила мимо, пока они мечтали и ссорились с своими близкими.

Еще раз спасибо тебе, дорогой мой Николашенька, за письмо. Ношу его в боковом кармане, как грелку, для согревания души. Целую крепко Марусю. Твой п.

Муню целую.

№ 9. Н.С. Фуделю

21 IV [1948, с. Большой Улуй]^9.1(9.1 Датируется по ссылке на состояние здоровья М.И. Фудель. См. примеч. 1 к письму 8.)

Спасибо, дорогой, за письмо от 10 IV. Оно меня порадовало и кой-чему научило. Ты прав, когда укорил меня за боязнь «пустоты». Какая действительно может быть пустота, когда любишь и тебя любят, и какое может быть одиночество, когда кругом тебя дети и люди, ожидающие твоей любви. Ты прав, дорогой мой мальчик. Эти мои мысли от «самосожаления», которое недостойно мужчины и человека, это «лишнее» чувство.

От мамы приходят иногда письма, и очень хорошие. Мне кажется, что дома все спокойней стало и как-то легче. А сколько же у тебя курсов, я так и не знаю. Материальная часть меня беспокоит. Как ты сейчас живешь, как мама с девочками? Ты понимаешь, что это беспокойство обостряется тем, что я знаю не только свою бесполезность в данное время, но почти такую же бесполезность и в будущем.

Я не мог не улыбаться сочувственно, когда читал твои строчки о весне, о небе и о «25 годах»^9.2.(9.2 Н.С. Фудель в студенческие годы писал стихи о своем будущем 25-летии, «середине жизни».)

То, что ты передал мое письмо т<ете> Марусе, это хорошо. Ты велишь мне больше писать, а я как раз наоборот — последнее время с громадным усилием сажусь за письмо; хотя писать хочется, но такое чувство, что:

взрывая, возмутишь ключи, —
Питайся ими — и молчи^9.3. (9.3 Строки из стихотворения Ф.И. Тютчева «Silentium!».)

И действительно, ничего складного не получается и не пишется. Я еще физически себя чувствую неважно, по-весеннему, хотя бывают дни, когда точно возвращается молодость.

Я послал т<ете> Марусе письмо к ее именинам — получила ли она?

Крепко тебя целую, дорогой мой, целую мою Марусеньку.

Твой п.

Будь спокоен за меня.

Жизнь переживается с трудом, но все закономерно и никакого безумия или неприятия жизни у меня нет.

Надо бы, конечно, мне поскорее к маме, помочь ей хоть в том, чтобы накосить сена, набрать дров, побыть с девочками. Но Бог лучше знает, где кому быть.

№ 10. Н.С. Фуделю

22 IV [1948, с. Большой Улуй]^10.1(10.1 Датируется по ссылке на день Пасхи, наступающей через полторы недели после 22 апреля: в 1948 г. Пасха приходилась на 2 мая.)

Дорогой мой Коленька.

Я приехал из командировки и нашел у себя твое письмо — это было очень приятно. У меня теперь есть отдельная комната, то, что ты называешь «мансардой»: на втором этаже, очень маленькая, очень солнечная, с кроватью, столом, табуреткой и книжками. Ваши карточки висят на стене у стола, который у окна, из окна виден «загород» — лес и горы, словом, как раз для одинокого и неудачного философа. Книжки, которые стоят у меня, должны были бы тебя разочаровать — все больше насчет гражданского права и законов о труде: ничего философского и очень мало литературы.

Настроение у меня ровное, хорошее, часто веселое, но временами отвратительное. «Настроения» вообще имеют люди, не имеющие постоянного или никакого «строя», поэтому они все время «настраиваются», как балалайки, на всякие лады. Я, к сожалению принадлежу к ним, хотя и мечтаю о строе. У тебя его больше, чем у меня, по природе.

Маму и мамину логику не суди никогда и ни в чем. Это тебе мое слово. Меня судить можешь и должен: я знаю, ты меня любишь и поймешь, т<о> е<сть> не обидишь. И маму ты любишь, возможно, даже больше, чем меня, но понять ты ее не сможешь. Ее брак с одним человеком, честно говоря, для нее несчастен. Есть, конечно, браки еще гораздо более несчастные, но от этого ей не легче. Каждому человеку своя мера. Те внешние и внутренние несчастья, которые переживала мама с своим мужем — выше ее меры.

Что касается вообще «мер» — то все меры равны, но все разные, и человек высшим Судом судится не по достоинству «меры», а по тому, как он свою, эту данную ему меру, пережил и вытерпел.

Мама «переживает» ее так хорошо, что да хранит ее Бог всегда и во всем, и прежде всего в вашей к ней любви и поддержке.

Кстати, не можешь ли ты, когда поедешь к ним в ближайшее время, захватить чей-нибудь фотоаппарат и снять маму и Вареньку, отдельно и вместе. Я уже год прошу этого, но голос мой как в пустыне. У меня есть карточки тебя и Маши, но нет ни единой современной Вареньки и совсем нет мамы. Сделай, дружок!

Почему-то я особенно воспринимаю то, что совершается с т<етей> Марусей: вот я опять все о ней беспокоился, ничего не зная, а сегодня в твоем письме прочел, что она болеет или болела сердцем.

Ей надо долго, долго жить, не для нее, конечно, а для того, чтобы нам всем было теплее в мире. Это создание тепла для нас — ее крест, а наша радость.

Я рад, что у тебя пока нет планов на женитьбу. В этом, может быть, мой отцовский эгоизм, но, кроме того, я уверен, что жениться надо как можно позже. Как Джулиан Форсайт средний женился на Ирэн^10.2. (10.2 Речь идет о персонажах романа Д. Голсуорси «Сага о Форсайтах»; мужем Ирэн стал не Джулиан, а Соме Форсайт.)

Кстати я вчера прочел «Конские сады» В. Козина и его же «Лошадям нужен овес»^10.3.(10.3 Речь идет о рассказах прозаика и очеркиста В. Р. Козина, вошедших в сборник «Конские сады» (М., 1946).) Очень, по-моему, хорошо написано. Знаешь ли ты? Ты ведь все теперь по этой части должен знать.

Но, впрочем, грамм<атические> ошибки и у тебя попадаются: ты пишешь: «дом покоситься на болоте». Мягкий знак, по-моему, нужен только в неопределенном наклонении, а по контексту здесь будущее время.

О свидании с вами не мечтаю. Т<о> е<сть>, конечно, мечтаю, но это плохо, т<ак> < как> это ложные мечты. Я говорю не о конце срока, а о более скором свидании. Лет 20 тому назад у мамы были бы силы приехать ко мне летом, но сейчас это для нее неподсильно. Дело даже не в деньгах, я бы накопил на дорогу, а в трудностях дороги —6 суток.

Через 2,5 недели Пасха^10.4 (10.4 Страстная неделя в 1948 г. начиналась 26 апреля.). Скажи т<ете> Марусе, что в Страстные неделю и на Пасхе я часто буду с нею и сам буду чувствовать ее любовь.

Целую крепко тебя, дорогой.

Твой п.

Не забудь о фотокарточке.

№ 11. Н.С. Фуделю

9 VI 1948, с. Большой Улуй^11.1 (11.1 Датируется по ссылке на возраст Н.С. Фуделя.)

Ты меня очень порадовал, дорогой, твоим письмом от 27 V, описанием дома, Вареньки, да и тем, что ты пишешь о себе, хотя здесь радость, конечно, смешана с заботой и тревогой. Почему радость, когда ты пишешь о своем страдании, о напряженности, душевной боли?

Я спрашиваю это сам себя и сам для себя не нахожу точного ответа. Мое нутро болит за тебя, сострадает с твоим, хотя и не зная ясно причин, но наряду с этим или именно благодаря тому, что ты страдаешь, я узнаю, я удостоверяюсь, что ты живешь.

Прости, но такие трудные вопросы можно совсем запутать, если что-нибудь не поймешь от другого или скажешь что-нибудь неосновательно парадоксальное или слишком отрывочное. Отсюда частые недоразумения при переписке даже очень близких людей. Поэтому, если я сейчас говорю «не в точку», не досадуй. Я вообще никуда не годный учитель и советчик и анализировать не умел никогда, ни в себе, ни в других, в смысле реальных жизненных оценок.

Ты желал бы, ты пишешь, быть похолодней, поспокойней. Тебе только 24, мне 47 лет^11.2(11.2 К июню 1948 г. Н.С. Фуделю, родившемуся 26 мая 1924 г., действительно было 24 года, а С.И. Фуделю — 48, а не 47 лет.). И вот я могу сказать тебе, что еще вот теперь, в 47 лет, такие бури страданий иногда треплют меня и, кроме того, такие бури страстей. Что это тебе? — ты скажешь. То, во-первых, что знание этого дает ощутить себя не как исключительность, а как закономерность, то, во-вторых, что тебе еще рано «холодеть», то, в-третьих, что никогда «холодеть» не надо. Конечно, «холода» бывают разные, в том числе и «осеннего золота лип»^11.3 (11.3 Заключительная строка из стихотворения С.А. Есенина «Песни, песни, о чем вы кричите?» (1918). См.: «Будь же холоден ты, живущий, / Как осеннее золото лип».). Но это не холод, а величайший, выстраданный, благословенный покой завершающей себя жизни. Это последняя лебединая песня радостно умирающей твари — будь это человек или действительно липа или береза. Можно ли получить этот покой без страданий? Не знаю, я действительно не знаю. Я знаю другое: страданий надо мудро избегать, не надо навязываться на них. Вот все, что я знаю. Затем есть страдания ненужные, не научающие, а только раздражающие и ожесточающие сердце. К их разряду относятся многие так называемые мелкие неприятности, как занозы влезающие в плоть^11.4(11.4 Ср.: «И чтоб я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтоб я не превозносился» (2 Кор. 12,7).) и не дающие покоя. Здесь много может помочь простая человеческая тренировка себя, ежедневный труд над собой, сдержанность, скромность, чувство юмора и добродушие.

Но и здесь, и в мелочах, не нужно жесткости. Нужно другое — терпение. А в скорлупе жесткости не спасешься, если хочешь жить. Знаем мы этих людей, которые пытались залезть в скорлупу, как в орех, а потом все равно орех трескался, — или жена убежала, или карьера сломана, или сын обозвал последними словами и не дает на пропитание, или ногу отрезало поездом, или просто болезни, болезни, тление, тление, начиная от зубной боли и кончая раком печени, и смерть, смерть. Вот тебе и орех! Другой не вытерпит и сам себе смерть ускоряет.

Не о жесткости думай, а о выдержке. Дело, конечно, не в словах, но в оттенках слов.

Каждый человек в жизни должен быть солдатом, в том смысле и единственном, что он не должен дезертировать от жизни, должен быть мужественным и верным жизни до конца. А вера в жизнь есть вера в то, что, помимо страдания жизни, есть такой сад жизни, такое блаженство дыхания человеческой жизни, людских отношений, природы, искусства, человеческого сердца, «заранее торжествующего над смертью».

А «занозы» надо вынимать, и, конечно, этому можно научиться. И большие страдания тоже надо лечить, чтобы они не мешали жить и работать.

Боюсь, что я опять пишу невпопад, больше о чем-то своем, а не о твоем. Тебе ужасно трудно жить. Я это знаю. Есть тяжести непереносимые, которые ломают хребет и человек делается калекой. Но, кажется мне, что такие тяжести уже не испытание для очищения и выплавки золота в горниле, а уже начало возмездия за какое-то, какие-то в прошлом невыдержанные испытания, уже суд и возмездие, уже смерть. Да избавит нас от этого Бог. Мы надеемся на его милость, на его знание нашей немощи, на его помощь во всем. И действительно, эту помощь мы во всем получаем и радуемся каждой светлой минуте, каждому светлому взгляду, и доброму слову, и каждому благополучию во всем. И разве мы знаем его пути? Вот больше 2 лет^11.5 (11.5 То есть с весны 1946 г.)я тебя не видел, а вместо отчуждения или даже забвения я чувствую себя несравненно ближе к тебе, чем раньше.

Дорогой мой, целую тебя. Грамматические ошибки у тебя продолжаются (залла).

Твой п.

№ 12. Н.С. Фуделю

18Х [1948, с. Большой Улуй]^12.1(12.1 Датируется по сочетанию месяца, числа и дня недели: воскресенье 18 октября было в 1948 г. )

Сегодня воскресенье, я отдыхаю и сейчас под вечер пишу тебе и слышу за стенкой патефон с разными вещами. Одновременно левым глазом гляжу на твое последнее большое письмо.

О женитьбе я уже писал тебе как-то свой совет: если это возможно, не торопиться с этим до окончания вуза. Муж должен быть вполне жизненно на ногах. Что значит: «если это возможно»? Я думаю, это значит то, что, если возможно для человека держать в узде свои половые чувства, не внешне только, но по существу. Бывает так, что человек внешне как будто вполне морален, а если подсмотреть под его покрышку, то оказывается он, как шипящий самовар, «уходящий» под трубой и брызжущий самыми темными половыми чувствами. Такой человек хуже всего: и для себя и для других. Ему надо немедленно найти хорошую жену, чтобы это неудовлетворяемое разжигание себя разрядилось.

Но есть и возможна узда настоящая. Человек, мужчина даже, вообще может жить и всю жизнь без этого, не впадая при этом (если у него есть воля и цель) ни в холостое разжение, ни в фарисейскую добродетель. Тем более это возможно на время: на год, на два. О «добродетельности» я не сумею написать, так как это очень ответственный вопрос, но думаю, как отец — сыну, высказаться так: цель, смысл, и радость, и блаженство человека в том заключается, чтобы в нем, всегда по возможности, горел и сиял божественный дух, веселя и согревая его сердце. Для этого горения нужен «дом», форма, чтобы огонь не потух на ветру. Вот этой формой, домом, деревянными, ничего в себе самом не составляющими предметами, грубыми и дешевыми бревнами, досками и железными листами, и являются те качества человека, которые называются «добродетелями». Сами по себе они ровно ничего не значат, сами в себе они пустота. Представь себе построенный дом, но без жизни в нем человека, пустой, заколоченный. В народе говорят о таких домах со страхом. Так и моральные качества. Как дом не есть еще дом, пока в нем не живет человек, так и они, составляя только некую форму для обитания духа, сами по себе ничто, делаются «чем-то» только как жилище духа. По каким-то необъяснимым и в тоже время абсолютно понятным для нашего естества законам дух не хочет жить в грязном доме. Он хочет, чтобы доски и бревна и пол были чистые, выструганные волей и трудом.

Когда это так, он, как божественный странник, как косой луч солнца, стучит в окно и входит — божественный гость — и вселяется в доме. И тогда согревается вся утроба человека и сердце его расширяется и готово обнять весь мир любовью и всех звать к участию в своей радости. И вот получается, что «нравственное совершенствование» само в себе действительно «ничто» и в то же время оно «нечто». т<ак> < как> без него не получить желаемого!

Слово «добродетель» потому и окорочено у нас, потому и сделалось действительно подозрительным словом, что люди забыли о цели построения дома, о цели добродетелей, т<о> е<сть> стали ценить их самих по себе слишком высоко. Слово «добродетель» вообще не должно было бы быть существительным. Надо было бы изменить его грамматику. Это не существительное, а глагол: добро делать — для себя самого прежде всего. Делать добро для себя — т<о> е<сть> засучить рукава, взять топор и рубить и тесать свой «дом», свое жилище духа. Это жаркая работа, и потому, если смыть всю вековую грязь, копоть и зарисовки со слова «добродетель», то там где-то, в сознании, оно начнет сиять, как золото, горящее и обжигающее.

Думаю также я, грешный человек, что к этому доброделанию относится прежде всего не то, чтобы что-нибудь «не есть» или «не пить», но то, чтобы не нарушать каких-то законов отношений с другими людьми: не завидовать им, не ожесточаться на них, не сердиться на них, не замышлять против них ничего того, чего не желаешь себе, сострадать им в их страдании и помогать им по мере своих сил. Это основное. Ведь есть разные породы дерева для постройки. Есть елка, есть и благоухающий кипарис.

Какими же законами ведется эта постройка?

Думаю, что человек может всю жизнь не прочесть ни одной написанной заповеди, требующей ту или иную моральную чистоту, и в то же время знать их все. Он может только притвориться, что их не знает. Они написаны внутри человека, каждому по мере его уровня. А те, кто их, кроме того, читал, вдвойне блаженны.

Вот, дорогой мой, сколько рассуждений я тебе преподнес. Об этом обо всем очень трудно говорить, т<ак> к<ак> люди — и прежде всего «религиозные люди» — веками здесь путали, затемняли и приспосабливали для своих личных целей. Потом трудно еще потому, что для того, чтобы получить удовольствие от плавания, нужно научиться плавать. Для того чтобы понять вкус чистоты, нужно вкусить ее. И как для того, чтобы научится плавать, говорят, нельзя бояться утонуть, так и здесь больше всего мешает страх и предрассудки.

Я обо всем этом пишу не из опыта, а по догадкам, по некоторым догадкам только.

Как ты живешь, как в институте, обошлись ли твои дела там? Ты что-то смутно писал о каких-то беспокойствах в связи с ним. Часто ли видишь маму? Конечно, часто ты и не можешь видеть. Я это спрашиваю, потому что за нее болит сердце. Она очень одинока и в одиночестве может быть ожесточена на него, на свои неоплатные труды, и ей твоя дружба была бы драгоценна.

Я иногда не надеюсь увидеть ее больше. Побереги ее. Конечно, может быть, мы с ней будем еще долго жить, а может быть, и нет. Бог знает. Я не в порядке меланхолии говорю это тебе. Работы у меня по-прежнему, с утра до вечера^12.2. (12.2 С.И. Фудель в ссылке устроился на работу счетоводом-бухгалтером.) Но я рад, что скоро опять начну получать какие-то деньги, накуплю себе меду и вообще растрачу их неблагоразумно, например (иногда хотя бы) на папиросы. Ненавижу я все-таки эту махорку. Сейчас покупаю себе мясо, картошку, масло, хлеб, так что основное все у меня есть. Достал и керосину и сейчас вот пишу при лампе и полагаю, что жизнь моя достаточно благополучна. За окном осень, дождь, холодно, но теплое у меня все есть и теплый угол.

Целую, дорогой мой, тебя крепко. Сейчас вспомнил, как мама вырезала и рисовала тебе к елке в Манихине^12.3 (12.3 В подмосковном селе Манихино был дом бабушки Н.С. Фуделя, Зинаиды Александровны Сытиной (Свербеевой), матери В.М. Сытиной.) брусничных и черничных дедушек и пела «в лесу родилась елочка». Дом был большой, хороший, теплый, ты бегал по всем комнатам, крошечный мальчик. Храни вас Бог. Твой папа.

Я из Улуя послал тебе открытку и письмо, а это третье. Получишь ли ты их?

№ 13. Н.С. Фуделю

26. ХI.[1948, с. Большой Улуй]^13.1 (13.1 Датируется по почтовому штемпелю на конверте заказного письма № 349. Адрес отправителя: «от Фудель С.И. Б. Улуй Красноярского края. Партизанская, 12», отправлено 26 11 48; адрес получателя: Москва-2, Арбат, дом 47, кв. 2, Николаю Сергеевичу Фудель», получено: 3 12 48, почтовым отделением К-2-41248.)

Я очень радуюсь тому, что ты живешь с т<етей> Марусей. Это не случайно в твоей жизни, не по стечению обстоятельств, а, думается мне, по воле Божией для тебя и для твоего жизненного пути, чтобы ты, перед ее уходом, узнал, что такое любовь в жизни.

Может быть, ты все это понимаешь лучше меня, но ведь мы условились, что можем писать друг другу все мысли и пожелания. И вот мое пожелание, чтобы ты не всегда позволял суете и сутолоке заслонять от тебя ее внутренний облик. Кстати, теперь она, наверное, очень немощная, уж не говоря о том, что больная. Ты ее совсем не знал в годы ее молодости. Я знал. Я могу сказать тебе, что моя вера, моя любовь, в той мере, в какой они есть вообще, во многом обязаны ей.

Вера пустой звук, если она не истекает любовью. Только «раненая» вера, т<о> е<сть> истекающая любовью, есть истинная. А иначе она мертвая вера, а всякое мертвое тело страшнее отсутствия живого. Если человеку предстоит провести ночь одному в доме, то, конечно, он предпочтет быть в нем совсем один, чем с покойником. Так и мертвая вера, и люди с мертвой верой страшнее всего. И наоборот: есть люди, для которых вера есть непрестанное движение любви. Любовь потому и любовь, что она идет от себя к другим, в непрестанном движении, т<о> е<сть> в том, что противуположно смерти.

Я думаю, что теперь, после стольких лет жизни, многое надорвано в ней, утомление охватывает ее, как тень смертная.

Я рад, что ты с ней. Может быть, и малая твоя забота о ней будет ей нужна.

Твое письмо о женитьбе и искусстве я не получил, так что не знаю, что ты ответил мне на мое, по первому вопросу. О втором я не писал, кажется, ничего. Я право мало что знаю об этом. Вот я очень люблю — найди у Фета стихотворение «посвящение Бржеской», оно начинается: «Далекий друг, прими мои рыданья» («...с тобой цветут в душе воспоминанья»...)^13.2 (13.2 Речь идет о стихотворении А.А. Фета А.Л. Бржеской («Далекий друг, пойми мои рыданья...», 1879).)Еще я очень люблю его же:

«Тесно в комнатах и душно.
Выйди ночью, ночью звездной,
Полюбуйся равнодушно
Как сердца горят над бездной»^13.3. (13.3 С.И. Фудель ошибочно приписывает стихотворение А.А. Блока «Темно в комнатах и душно...» (1901) А.А. Фету. Ср. письмо 38.)

Потом Пушкина: отрывки из Онегина; «парки бабье лепетанье»^13.4 (13.4 Строка из стихотворения А.С. Пушкина «Стихи, сочиненные ночью, во время бессонницы» («Мне не спится, нет огня...», 1830).) и еще два-три стиха, Тютчева «металла голос погребальный порой оплакивает нас» и особенно: «и льется тихая и светлая лазурь на отдыхающее поле»^13.5. (13.5 Строки из стихотворений Ф.И. Тютчева «Бессонница» (1830) и «Есть в осени первоначальной» (1858).) Блока: «весна, весна, скажи, чего мне жалко, какой мечтой пылает голова» и его же «короталась зимняя ночь» и «Ночная фиалка»^13.6 (13.6 Строки из стихотворений А.А. Блока «Жизнь медленная шла, как старая гадалка...» (1902); «Под масками» («А под маской было звездно, / Улыбалась чья-то повесть, / Короталась тихо ночь...», 1907); «Ночная Фиалка» (1906).), да Лермонтова «Выхожу один я на дорогу». Случайно или не случайно, но почти все, что сейчас вспомнил, все «ночные стихи». Вот эти слова, эти стихи я готов нести всегда с собой, в своих странствиях. Еще какие то напевы песен (например, моего любимого «Ваньку-ключника»)^13.7 (13.7 Вероятно, речь идет о романсе неизвестного композитора на слова Вс. Крестовского «Ванька-ключник» («Словно ягода лесная...», 1861).), какие-то отрывки из давно слышанных вещей Шопена.

Хуже всего, по-моему, когда к искусству подходят как к какой-то профессиональной святыне. В этом случае оно сейчас же становится в один ранжир с боксерами. Слова, звуки, линии, краски искусства, это ведь всего только выражение людей, обнаружение их—в особой форме.

Люди же за свою многовековую историю очень редко обнаруживали действительно ценное как в обычном обиходе, так и в искусстве. Когда же, к удивлению, — они это ценное обнаруживают, надо сказать — слава Богу и беречь это, но так же и в том же понимании, как надо беречь встречи с людьми ценными, встречи с природой, и второго и третьего не надо ли искать более настойчиво, чем первого.

Я бы хотел, чтобы у тебя нашлось время, чтобы послушать музыку Шопена. Грига. Бетховена, и не по радио, а в концертах.

Мама пишет, что она так радуется тому, что ты чаще приезжаешь туда, а я тем более радуюсь и за нее и за то, что ты этот труд любви принимаешь. Я получил Варенькину карточку и на меня посмотрела с нее совсем мне неизвестная девочка. Что же это будет еще через 2,5 года! Совсем большая и незнакомая девочка.

Признаться тебе, что меня это не может не пугать. Ты уже был взрослый, когда я уехал, и между нами не может быть разрыва в годах, но Маша и Варенька другое дело. Кем я буду для них? Тем более что ведь и на меня года налагают печать, меняют, ослабляют. Управлять я никогда не умел, а теперь, вжившись совсем в одиночество, и совсем не мыслю об управлении детьми.

Но, конечно, что об этом задумывать. Что Бог даст.

Целую, дорогой мой Коленька, тебя крепко.

Твой п.

№ 14. Н.С. Фуделю

18 II [1949, с. Большой Улуй]^14.1 (14.1 Датируется по связи с предыдущими письмами.)

Спасибо, дорогой мой, за письмо от 8 II. Так приятно получать твои письма, в них всегда почти есть обо всем: и о тебе и о всей семье; о самом главном и о разных мелочах. Я удивлен, что в твоей библиотеке так мало имен. Или я забыл уже, но мне кажется, что среди моих или т<ети> М<арусиных> книг должен был быть: М<ельников>-Печерский, Полежаев, кое-что Достоевского, Л. Толстого (рассказы, «Казаки» и др.), Тютчев (в изд. «Нивы» и отдельный том «Избранные стихи»), отд<ельные> издания Есенина, весь Жуковский, томик Гейне в подлиннике и что-то еще, забыл. Все это было, за исключением, может быть Жуковского, на Арбате^14.2 (14.2 То есть в квартире М.И. Фудель.). Вспоминаю, что был еще Чехов, Кольцов, Лесков, Киплинг по-англ<ийски>, Даль^14.3 (14.3 Речь идет о книгах С.И. Фуделя из библиотеки его отца, Иосифа Ивановича Фуделя.). Почему ты не присоединишь все это к своей полке?

Ибсен из тех писателей, которых не столько любишь, сколько запоминаешь. Он оставляет глубокий след. Интересны некоторые драмы Метерлинка, он, кстати, умер всего года два назад, прожив чуть ли не 100 лет^14.4 (14.4 Драматург и поэт М. Метерлинк умер в 1949 г., прожив 87 лет.). Жаль, что ты убегал от меня на хуторе и не учился англ<ийскому> языку, — я бы послал тебе отсюда совершенно чудесные рассказы Б. Гарта. Читал ли ты Лонгфелло? Это тоже подлинно хорошо. Вообще, конечно, есть несколько десятков хороших книг. А чей это роман: «Корабли, проходящие ночью»?^14.5(14.5 Речь идет о романе Беатрис Гарраден «Корабли, проходящие ночью» (пер. с англ. А.Д. Линдегрен, СПб.; М., 1904).) Жаль, что ты читаешь «конвейером» и не можешь выбирать. К. Гамсуна я не советую, хотя, конечно, то место, где этот лодырь, «Пан», получает в письме зеленое перо и слушает пустыню большого города, — стоит дорого^{14.6 (}14.6 Речь идет об эпизоде из романа К. Гамсуна «Пан» (1894; рус. пер. 1901).). Но в целом это тот же Печорин, давным давно сгнивший, как «вещь в себе». Кстати, кое-что было ведь у меня и по философии — почему это не у тебя? — был «Философский словарь», было «Рождение трагедии»^14.7 (14.7 См. примеч. 8 к письму 2.), была монография о Сковороде^14.8 (14.8 Возможно, речь идет об издании: Сковорода Г. С. Собр. соч. с заметками и примеч. В. Бонч-Бруевича. СПб., 1912. Т. 1.) с моей надписью Марусе, мы оба очень любили этого человека. Если ты живешь душой около книг, то умей и находить хорошие книги или нужные книги. Это тоже труд — находить, искать и находить. Смотри только, остерегайся одной вещи: когда человек читает, ему часто кажется (независимо от того, что он читает), что он совершает исключительно важное и общеполезное дело, и поэтому если его в это время отвлекают близкие на какое-нибудь другое дело, он внутри (или и вне) негодует и плохо думает о тех, кто его отвлекает.

Был у меня когда-то Еврипид, и Софокл, и Аристофан, и даже Марк Аврелий, но все куда-то уходит, и годы, и люди, и тем более книги. Вот почему, наверное, не надо слишком привязываться к этим «отпечаткам мыслей». Хотя у Блока есть такие стихи:

«Бесконечно легко мое бремя.
Тяжелы только эти миги.
Все снесет золотое время:
Мои цепи, думы и книги»^14.9. (14.9 Вторая строфа стихотворения А.А. Блока «Ночная» (1904) из цикла « Молитвы».)

Во всем этом есть, конечно, одна сокровенная тайна: слово есть семя. Но тогда тем более важно и ответственно то, какие семена ты берешь. Можно читать почти все, кроме явно нечистого, но надо уметь отсеивать полову и мусор и принимать семена. Иная книга так вся и отсеется в мусор, от иной распустится в душе, где-то на зеленой поляне души «аленький цветочек». Здесь, конечно, и индивидуальность читателя значит. Вот для меня Шекспир был почти пустой звук, пока я не прочел в «Хронике Генриха IV (IV ?) сцену смерти Фальстафа^14.10(14.10 «Генрих IV», историческая хроника Шекспира, оканчивается арестом Фальстафа (Ч. 2, сц. 4) и «Эпилогом, произносимым танцором», где есть слова: «Насколько мне известно, Фальстаф умрет от сильной испарины, если ваше презренье еще не убило его» (пер. с англ. Б. Пастернака).). Найди, прочитай ее. А вот Гете и Фауст так и остались для меня мертвым камнем. Живая душа не нуждается в этом.

Возможно, что прекрасен Данте, но русские переводы темные. «Суламифь» Куприна более нужна для души.

А потом наступит время, когда душе будет нужна только «Песнь Песней» и уже без Куприна, а в подлиннике.

Есть в жизни какие-то концентрические круги — чем ближе к исходной, ударной точке, тем они сильнее, отчетливей. Душа невольно стремится к этой точке, к некоему исходному центру, как к началу своему и покою.

Поэтому уход от книг закономерен и правдив тогда, когда он не от высокомерия совершается, а от жажды найти совершенное бытие, от желания уйти от ненужного движения в неизреченный покой — источник всякого творчества, тогда, когда человек находит Слово Божие и начинает догадываться, что жизнь в нем — это впервые Жизнь и впервые блаженство, ну примерно так, как после сумрачного света сесть на теплом солнышке и, слегка зажмуриваясь, слушать внутри себя и вовне — его тепло.

Я вспоминаю, как лет 30 тому назад один мой знакомый, туго начиненный, как пирог, литературой, и все же подошедший к вере, все мучился одним вопросом: «Можно ли (так он говорил) на одной полке держать и Пушкина и Макария Великого?»^14.11. (14.11 Речь идет о С.Н. Дурылине. См.: Воспоминания. С. 45 наст. изд.)

Вопрос, неправильно поставленный. Пушкина и Макария Вел<икого> держать на одной полке можно, конечно, ибо оба они человеки. но вот Христа в душе уже нельзя ни с чем путать, да и невозможно, ибо если увидишь, что он — Солнце, то как же Солнце спутаешь с фонарем? А если в душе от этого Солнца свет и веселье, то почему же и у Пушкина не найти «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет»^14.12(14.12 Строки из посвящения «Евгения Онегина» А.С. Пушкина.), и с улыбкой, и грустью, и горечью не вздохнуть и о нем, умершем рабе Божием, да еще и мучительной очистительной смертью умершем, убитом людьми развращенными и холодными.

Вопрос был моим знакомым поставлен неправильно, потому что солнце не боится освещать места самые прозаические и какой-нибудь грязный кирпичный дом на закате пылает пламенем, как средневековый замок.

Дело только в том, что солнце поглощает все и дает такое тепло и счастье, что естественно у человека пропадает желание всякого другого света, всякой другой книги. Вот и все.

Как я рад, что ты на каникулах был у мамы, это большая для меня радость.

Ну что же — если это нужно — пусть и переезжает^14.13 (14.13 Речь идет о предполагаемой продаже дома в Загорске и переезде В.М. Сытиной с дочерьми ближе к Москве.). Лишь бы ей было легче и душе и телу, лишь бы ей было хоть немного времени для самой себя. Она мне пишет очень хорошие, очень нужные мне письма, один раз в месяц. Чаще всех пишет мне, кажется, Варенька и ты. Но я не знаю — как она сама об этом, о переезде, мыслит, она ничего не пишет мне.

Я знаю, что в некотором отношении ей было хорошо в Загорске.

Я чувствую (больше, чем знаю), как мы все обязаны Тамаре^14.14. (14.14 Тамара Андреевна Липкина — троюродная сестра и гимназическая подруга М.И. Фудель.)

Целую тебя крепко, дорогой мой. Зная хорошо жизнь и ту жизнь, которую ты ведешь, я, конечно, во многом беспокоюсь за тебя.

Да сохранит тебя Бог.

Твой п.

Я думаю, что нужнее всего приобрести истинную скромность и нелицемерную простоту.

Поцелуй Мунечку и приветствуй Там<ару> Анд<реевну>.

№ 15. Н.С. Фуделю

6 III [1949, с. Большой Улуй]^15.1 (15.1 Датируется по упоминанию о тяжелой болезни М.И. Фудель и предчувствию ее скорой кончины.)

Милый друг мой, Николаша.

Очень тебе благодарен за письмо и открытку от 24 II

О т<ете> Марусе, конечно, пиши мне всю правду, так, как есть. Хотя иногда бывают минуты, когда мне хочется крикнуть тебе: ничего не пиши, я все знаю, но скрой от меня!

Когда умирал мой отец, я знал, что у меня есть еще Маруся, когда умирала моя мама, я тоже чувствовал, что еще остается Маруся. Это не малодушие, ты понимаешь. Если Бог меня не оставит, я буду жить и дальше и еще много проживу в той жизни, в которой она была ближайшим мне человеком. Любовь Божия открывала и ей и мне столько света в жизни, столько теплой земли и благоухания весны вечной, столько милости и благодати Божией, что не идти вперед и терять мужество уж никак нельзя, недостойно. Но я перед нею в долгу, я ничем и никак не отплатил за любовь. Она отдавала ее даром, она ничего никогда не требовала взамен, как богач. Но сердце болит, сама любовь проливает слезы. Скорбь моя велика, Николашенька, мне трудно писать.

Я тяжелый и во многом больной человек. Но от некоторых людей, в первую очередь от своего отца и от нее, я получил столько богатства, что вот, как я ни растрачивал его зря и преступно всю жизнь, оно, это сокровище духа, все еще целое — дивное чудо, — оно все еще у меня в сердце.

Можно очень и горячо любить, но в любви есть одна, как бы сказать, степень, когда любовь делается единством духа, и это единство духа насыщает всю кровь. Вот тогда любовь становится чем-то почти страшным, в вино человеческое опускаются лучи Незаходимого Солнца и люди, соединенные этой любовью, уже сейчас начинают жить будущей жизнью, когда будет только она одна.

Вот рассечь такой узел даже и на время, даже и при полной вере в конечное свидание — боль и кровь сердца. Поэтому мне лучше молчать, мне никуда не уйти от этого.

Но не пойми это опять как малодушие. Это факт, и все. Но ты и поймешь все, дорогой мой, хороший Николаша, неожиданный для меня мой дружок и помощник. Очень я тебе благодарен за твои письма, они сейчас доходят хорошо. Прилагаемое письмо т<ете> Марусе отдаю на твое усмотрение. Если ей его можно или нужно будет прочесть или она спросит. — прочти. Если нет, не надо, но решай сам и один.

Твой п.

№ 16. Н.С. Фуделю

29 III [ 1949, с. Большой Улуй]^16.1 (16.1 Датируется по предчувствию близкой смерти М.И. Фудель и указанию на возраст В.М. Сытиной, которой исполнялось 48 лет в 1949 г.)

Спасибо, дорогой мой, за письмо от 18 III.

Я еще не ответил тебе и на прошлое от 3 III. Но ты там пишешь об очень трудном вопросе, ответить на который у меня не хватит разума. О том, что лучше: писать ли хорошие романы или колоть для близких дрова. Все же думаю, что всякое дело хорошо, если оно хорошее. Значит, для меня второе сводится к тому, что значит «хороший роман». В понятие «хороший» я вкладываю определенные ценности.

Упрощенчества я тоже не люблю, т<о> е<сть> отнюдь не отрицаю того, что есть хорошие романы и что они могут быть написаны. Истина одна, но многие люди о ней догадываются. Сад, где благоухают цветы, один, но люди, проходящие за забором, иногда это благоухание слышат. И больше этого: иногда они слышат его больше и лучше, чем садовники, живущие в саду. Никто не должен брать монополию на обладание истиной в том смысле, чтобы отрицать ее понимание в другой сфере.

Но сад все же один и единственный и мне больше всего хочется сидеть у его забора, особенно ночью, и слушать, как цветут его цветы.

Я очень много когда-то читал, много видел разного. Поверь мне, что нет ничего более наполняющего разум и ожитворяющего, чем это ночное благоухание.

Ты пишешь про т<етю> Марусю. Я рад, что мое письмо у тебя. Ты отдашь его ей, когда будет нужно. Нам с ней не положено закрывать лицо от смерти. Когда умирал наш отец, знали не только все, но прежде всего он. С каждым из нас, детей, и с своей женой, нашей матерью, он простился и благословил накануне смерти^16.2. (16.2 См.: Воспоминания. С. 42—43 наст. изд.) И как иначе? Разве мы верим только для жизни?

Если она умрет — это будут мои ей последние слова и целование. Да будет путь ее легок — в жизни ли, в смерти ли.

Ты пишешь: почему у меня вроде крика отчаяния? Во-первых, никто из вас не знает, кто я. Испорченный, избалованный и слабый человек, для которого она была больше, чем мать. Во-вторых, мы с нею вместе пили из одного и того же источника, и не из бутылок, а прямо лицом погружаясь в воду.

Как же мне не писать ей то, что я писал? Разве для нас — здоровье, врачи, лекарства — не в руках Божиих? В-третьих, это не отчаяние. Но дело в том, что вера это ведь не какой-нибудь «медиумизм». Смерть для веры есть реальный враг, хоть временное, но отнятие любимого. Всякое удаление любимого, даже в другой город, есть скорбь, есть некое «поражение» жизни в ее борьбе со смертью.

Еще скажу про себя. Я знаю, что ты не поймешь превратно. Сейчас я оторван от всех вас и вроде как «вне вас». Но буду ли я «у места» с вами, когда я вернусь? Около нее же, в ее комнате, мне всегда был какой-то диванчик. Это, наверное, все та же избалованность и эгоизм, жалоба бродяги, что его лишают привычного угла.

Я, впрочем, не о комнате говорю.

Ты пишешь, что поможешь Нине^16.3(16.3 Нина Иосифовна Фудель (+ 30 IX 1971), старшая сестра С.И. Фуделя.), если будет нужно. Это очень хорошо. Она (Нина) больная и глупая, и мне ее особенно жалко.

О приезде мамы ко мне я не знаю, что сказать. Конечно, это было бы большое счастье, но дорога так дорога и трудна, что я чувствую какую-то недопустимость в этой поездке. Ведь это значит оторвать от дома массу денег, поставить под опасность огород, корову, да и здоровье Вареньки, уже не говоря о здоровье самой мамы, которой тоже уже 48, а не 38 лет.

Вот я и не знаю, что советовать. В смысле вещей, лекарств мне ничего не надо, да это можно послать и посылкой, а платить такую цену только за то, что бедная наша мама, и так уже замученная и усталая до предела, недели две проведет в чужом доме, с своим нескладным мужем — нужно ли это?

Ведь в Вологде было другое дело. Вечером сесть в поезд и рано утром уже пить чай у Алекс<андры> Андриановны (так, кажется, ее звали?)^16.4. (16.4 Вероятно, знакомая по Вологде, где в 1934—1936 гг. С.И. Фудель отбывал вторую ссылку (после ареста в 1932 г., Бутырской тюрьмы, этапа и лагеря).)

Сейчас я мало читаю, да и нечего совсем. Прочел Б. Шоу, не знаю для чего. Ж. Кристофа^16.5(16.5 Роман-эпопея Ромена Роллана «Жан-Кристоф» (1904—1912).) я не помню, а здесь нет.

Я не умею давать людям, с которыми я живу. Что сможет от меня получить мама, если она поднимет на себя этот подвиг пути? Я боюсь, что она, будучи и сейчас уже усталой, устанет от этой дороги еще больше.

Зачем же мне огорчать ее жизнь даже и в этом? Я ей примерно это же, т<о> е<сть> о трудностях пути и деньгах, писал. Дорогой мой, целую тебя.

Спасибо за письма. Значит, Машенька и сморкается «слегка»? Дорогая моя и глупая девочка.

Твой п. А может быть, Глинковская вода^16.6(16.6 По-видимому, вода из родника под Загорском.) действительно вылечит?

№ 17. В.М. Сытиной

3 VII 1949, с. Большой Улуй^17.1 (17.1 Датируется по ссылке на трехлетие разлуки. См. примеч. 8.)

Вы с Колей написали мне такое хорошее пасхальное письмо, что я не мог не отблагодарить за него вас телеграммой. Получила ли ты ее? За последнее время мы точно все стали ближе и дороже друг другу. Или это мне так кажется. Думаю, что не кажется. Выходит, что права старая мудрость — расстояние не разъединяет, и ни смерть и ни время не властны над сердцем, имеющим волю к любви. Очень рад, что у вас был кулич и Варенька старалась скорее заснуть, чтобы до него дождаться. Радуюсь, что ты с Машей ходила в Лавру и накануне была в Великую Субботу. «Сия Суббота есть благословенная»^17.2 (17.2 Строка из кондака канона на утрене Великой Субботы.). Никогда жизнь не ощущается так сильно, так радостно, так благодатно, как в эти часы памяти смерти Божией, и покоя Его от дел Его. Я хочу одного только, я уже писал тебе и еще раз пишу, — быть именно с тобою в этой жизни и в этом покое. Будем с тобой вместе просить об этом, ты ведь знаешь как сильна молитва двоих об одном же, будем просить об этом теперь же, не откладывая, каждый день.

И как хорошо, что Коленька был дома и ходил с Варенькой в апрельский лес.

Мы часто не замечаем, забываем, какое бесконечное богатство у нас, как много дано нам познания мира, какие мы счастливые люди, видящие Бога и в природе, в первой весенней траве, и в людях.

«Широка заповедь твоя зело»^17.3. (17.3 Пс.118,96.)

«Коль сладка гортани моему словеса твоя, паче меда устом моим»^17.4. (17.4 Пс. 118, 103.)

Наша с тобой жизнь уже давно перешла через свою половину, и сейчас дорога идет вниз с горы и к концу. Потому-то так хочется быть душой вместе, потому-то так хочется все меньше говорить, а больше слушать вместе жизнь Божию. Препятствий много, но возможность всегда есть.

Самое главное, что мы вдвоем, что «если двое на земле согласятся просить о чем-нибудь — будет им»^17.5 (17.5 Мф. 18, 19. Ср.: «Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного».). А о чем ином просить, как не о том, чтобы вместе «утреневать утреннюю глубоку»^17.6. (17.6 Ирмос песни Пасхального канона. Ср.: «Утренюем утреннюю глубоку».)

У меня Пасха^17.7 (17.7 Пасха в 1949 г. приходилась на 24 апреля.) была одинокая, трудная, тяжелей, чем в прошлом году, но в Великую Субботу, точно зная, что и ты будешь, и я был за обедней, и было так хорошо, и у меня был покой. Значит, мы вместе были.

Это письмо ты получишь к трехлетию нашей разлуки^17.8. (17.8 То есть с мая 1946 г.)Кроме того, что я в нем пишу, мне нечего написать. Я здоров, работаю и буду всегда работать и, если мне будет возможность, буду стараться сделать все для детей и тебя. Но иной жизни, кроме той, о которой пишу, для себя и тебя я не представляю, а в ней, в этой жизни, я хотел бы жить всем сердцем, всем умом и помышлением и всею крепостью своею.

Я рад, что ты согласна со мною о приезде сюда, твое основное дело сейчас — сохранение детей и дома. Наверное, ты уже сажаешь картошку. Я тоже все-таки хочу посадить хоть 1/2 мешка.

Я не знаю об одном переводе тебе на 100 руб., который ты по расписанию должна была получить в начале апреля, почтой. Напиши. Что остальные дошли, я знаю.

Ходил вчера ловить рыбу наметкой, это громадная жердь с сетью, но тяжесть ее оказалась мне не под силу и, едва поймав с десяток ельцов, я вернулся и потом ночью стонал и ворочался.

Три последние недели не курил и чувствовал себя свободней и лучше, а сейчас опять курю, что довольно стыдно, но стыдить меня некому. Лес и у нас просыпается, набухают почки, полезла первая крошечная травка, собирал сегодня одной знакомой старушке крапиву, скворцы воюют с воробьями из-за скворешен. Поцелуй девочек, каждую отдельно и не аллегорически. Твой С.

№ 18. Н.С. Фуделю

10 V (1949, с. Большой Улуй]^18.1 (18.1 Датируется по ссылке на Пасху, которая в 1949 г. приходилась на 24 апреля (именно это пасхальное воскресенье упомянуто в письме), а также по указанию на возраст С.И. Фуделя и Н.С. Фуделя (см. примеч. 5).)

Дорогой мой Николашенька. Я со стыдом признаю, что на два последних твоих письма я еще совсем не ответил, а на третье, от 10 IV, отвечал кратко, в то время как я гораздо свободнее тебя от дел. Сегодня пришло твое от 2 мая и меня очень порадовало. Что касается предыдущего, от 24 IV, на Пасху, вместе с маминым, то мне так было радостно его получить, что я тотчас же послал благодарственную телеграмму на Загорск (дошла ли она? это было 1—2 мая). Судя по твоему сегодняшнему письму, я вижу, что одно мое письмо до тебя не дошло, там, где я пишу, что маме не надо, по-моему, ехать сюда летом18.2 (18.2 См. письмо 16.), так как такое короткое свидание не стоит таких громадных денег (1500 руб.), труда труднейшей дороги и риска оставленного дома и детей. Маме нужно во что бы то ни стало за лето подготовиться хоть как-нибудь к зиме, запасти сена, дров и обработать огород. Это три трудные и большие задачи, а сил у нее очень немного. Как же можно при наличии этого, да еще забот о девочках, куда-то уезжать и отрывать к тому же от дома деньги.

Если бы ты как-нибудь смог бы помочь весной с огородом — было бы очень хорошо, и я думаю, что так это и будет и ей не придется надрываться. Ты пишешь, что мама стала здоровее нервами с того времени, когда осталась в Загорске и не ездит на работу в Москву. Это понятно, и надо, чтобы это было и дальше, но некоторые физические работы ей совсем не под силу и ей надо помочь, несмотря ни на какие препятствия.

Я приготовил тебе ко дню рождения послать 100 руб., но, прости меня, сегодня послал их телеграфом маме на наем кого-нибудь для вскопки огорода, меня беспокоит ее здоровье, я знаю, что оно все время под большой опасностью. Видишь, какой я нехороший: и письма не пишу, и подарок не послал, и мучаю тебя какими-то мыслями об огороде, и даже пишу не логично: то выражал уверенность, что ты поможешь ей с огородом, и тут же оказалось, что я сегодня отослал ей деньги на этот огород. Я еще и телеграмму ей послал, где я прошу Машу и тебя ей помочь.

Ты можешь справедливо осудить меня. Но если можешь, не осуждай. Я боюсь остаться и без т<ети> Маруси и без мамы. Мне почему-то всегда казалось, что сам я буду жить долго, но долго ли будет жить мама, не знаю. Конечно, у меня и нервы больные, кто вообще что-нибудь знает. Я буду сейчас жить, но я живу сейчас все время в ожидании письма или телеграммы о т<ете> Марусе^18.3(18.3 М.И. Фудель скончалась 13 мая 1949 г.). Все это мне страшно. Я правду тебе писал в том первом письме, что впервые в моей жизни мне стало страшно одиночество. Раньше я был слишком занят собой, литературой, философией и т.д. Сейчас все больше уходит туман вокруг и остаются на земле только живые и любимые люди, вот отчего стало страшно. Страшно: чем ближе человек к концу своей жизни, тем вся жизнь и все отношения в ней делаются для него не только все более драгоценными, но и все более реальными; так, наверное, осенью, когда воздух чист и прозрачен, видимость предметов больше и слух слышит лучше.

«И льется тихая и теплая лазурь

На отдыхающее поле»^18.4. (18.4 Неточные строки из стихотворения Ф.И. Тютчева «Есть в осени первоначальной...» (1858). Ср.: «И льется чистая и теплая лазурь / На отдыхающее поле...»)

Ты меня очень насмешил: пишешь, что ты «достиг середины деятельной жизни», т<о> е<сть> 25 лет. Я себе представил тогда, что значит я (в 49 лет)^18.5(18.5 Н.С. Фудель отметил свое двадцатипятилетие в 1949 г.; в этом же году С.И. Фуделю исполнилось 49 лет.) уже кончаю ее и теперь у меня наступает созерцательная жизнь, вот я верну долги и начну созерцать, ничего не буду делать больше.

Говоря серьезно, думаю, что как раз наоборот: созерцание больше к лицу юности. Во всяком случае я лично отнюдь не собираюсь созерцать.

Послал я два письма т<ете> Марусе на днях. Напиши мне: дошло ли до нее то, которое было вместе с письмом к Тамаре.

Нине я уже написал в начале апреля, но так как она не отвечает, я не знаю, получила ли она — спроси ее.

Между прочим: не осуждать — это совсем не значит соглашаться или одобрять. Это значит только не выносить смертельного приговора или, попросту говоря, быть снисходительным, а быть снисходительным не значит отказываться от своих мнений. Это я все боюсь, что ты меня слишком осудишь.

Это письмо — не то большое, о котором я писал в письме к т<ете> Марусе. То совсем большое, и вряд ли я его напишу. На днях 3 года, как я из дома — 16 мая^18.6(18.6 С.И. Фудель был арестован 17 мая 1946 г. в Москве.), а 17-го от т<ети> Маруси. Тебя же я не видел еще больше, но за эту разлуку мы стали гораздо ближе и нужней друг другу. Очень меня порадовало твое письмо в пасхальную ночь. Когда я совсем «сам с собой», я всегда слышу ее где-то рядом, не вижу, но слышу, и тогда мне хочется и дыхание затаить, чтобы не помешать слуху. Есть голоса, есть жизнь, которой мы не знаем.

Ты хорошо написал про апрельский лес, где был с Варенькой. У нас <весна> тоже начинается, но с перерывами, сегодня и вчера был снег. Читать я почти не читаю, кроме того, что мы с тобой читали в Вологде^18.7 (18.7 В Вологде Н.С. Фудель жил с отцом, где тот отбывал вторую ссылку, в течение 1934—1935 гг., и учился в четвертом классе; вместе с отцом они читали Евангелие.). Так лучше, я много уже читал в свей жизни, хватит, пожалуй. Зато сплю, как никогда в жизни, много, крепко и хорошо. Утром встаю рано, часов в 61/2, когда солнце еще совсем чистое и безмятежное, и тогда особенно хорошо и безмятежно тоже. Я вспоминаю, когда-то я вставал у т<ети> Маруси в комнате тоже рано (случайно), и переулки были совсем, совсем тихие и добрые, и шаги звучали по асфальту. Как мне странно, что этой комнаты на Арбате больше нет^18.8. (18.8 Перед смертью М.И. Фудель удалось поменять ее комнату на Арбате и комнату Т.А. Липкиной на две комнаты в коммунальной квартире в Дурновском пер.)

Машенька мне написала, все жалуется на маму, что она ворчит на нее, и сама мама пишет, что она «сердится на жизнь». Как бы мне хотелось, чтобы у них был мир, чтобы благодать Божия была с ними.

Вчера набрал себе первых цветочков и украсил стол. Конечно, мне легче, чем маме. Вряд ли она думает о «цветочках», а все о коровином пойле, наверное, или о клизме для Вареньки.

Сейчас уже поздно, собаки лают за окном и подвывают, пойду спать. Что-то я перестал представлять себе, какая сейчас Варенька, какой характер, очень ли капризна или непослушна, любит ли вас всех. У Маши будет трудный путь, если она похожа на Нину. Машу я ясней представляю. Как все-таки мне будет странно увидеться с ними, с девочками, они как-то росли без меня.

Крепко тебя целую, дорогой мой. Ты пишешь, что «познание ночи»^18.9 (18.9 То есть познание тайны пола.) у тебя еще впереди, сейчас вроде как это преждевременно. Ты прав, во всяком случае в том отношении, что никакое познание не должно быть искусственным, «деланным», не вытекающим из организма.

Познание должно быть органичным. Бытие — вся утроба человека — должно определять сознание, вернее: рождать его. У апостола есть одна фраза: «до чего мы достигли, так и должны мыслить и по тому правилу жить»1^8.10.(18.10 Фил. 3,16.)

Твой п.

№ 19. Н.С. Фуделю

15 V [1949, с. Большой Улуй]^19.1 (19.1 Датируется по связи с предыдущим письмом.)

Милый мой Николаша.

Недавно я посылал тебе заказное — дошло ли? Потом еще напиши: дошло ли до т<ети> Маруси письмо от 8 V, вместе с письмом Тамаре, а также телеграмма моя ей числа 10—11 мая?

Прилагаю письмо Нине — передай ей. У тебя, наверное, начались экзамены и ты очень занят. Я же очень свободен, а вот все ленюсь писать.

Погода наводит грусть — холод ужасный и, кажется, даже листья почернели. А душа так зависит от погоды. В XVI—XVII веке в Москве жил юродивый Максим, он зимой ходил в рубищах и когда, в большие морозы — его жалели, он отвечал неизменно: «люта зима, да сладок рай»^19.2.(19.2 Возможно, речь идет о юродивом, жившем столетием ранее. См.: «Ряд московских юродивых начинается с Максима (1- 1433), канонизированного на Соборе 1547 г. Житие его не сохранилось» (Федотов Г. П. Святые Древней Руси / Предисл. Д.С. Лихачева и А.В. Меня. М., 1990. С. 205).) Вот так бы надо переживать погоду, а мы улыбаемся только тогда, когда улыбается солнце. Кстати, этот блаженный интересный человек был. Больше всего он поносил купцов, да и дворянам доставалось. Купцам он отчетливо говорил: «борода Авраама, а душа, как у хама».

Представь себе эдакого патриарха Замоскворецкого, получающего такой отзыв в XVII веке. Им же говаривал: «аминь, аминь», а головою в «овин» (т<о> е<сть> в распутство).

Юродивые были люди исключительной душевной честности, и вера для них не была бирюльками. Самоистязание их не страшно и понятно. Во-первых, оно в громадной степени обусловливалось не ими самими, а теми, кто окружал. Их не понимали, часто гнали, почти всегда обижали. Вряд ли купец, получивший обличение, был к нему расположен. Смеялись над ними даже те, кто их понимал. Получается не самоистязание, а истязание вовне. Во-вторых, истинная вера ищет креста. Конечно, искать там, где они искали, т<о> е<сть> даже в лютых морозах, могли только они. В этом они искали предела человеческой выносливости. Их духовное мужество вызывало на бой обычные законы естества, они как бы хотели дойти до границы этого естества и заглянуть дальше. Но ненавистнее всего им было лицемерие. Один из них иногда и входил в храм во время службы, влезал на амвон и оттуда швырялся орехами в молящихся или, наверное, в тех, кто — он знал — фальшиво молится. Искать креста это, во всяком случае, значит не забывать о нем, иметь его всегда в сердце и не отталкивать его, когда он материализуется в скорбь или бремя.

Прости за такое отступление в «юродство». Кстати (еще отступление): в древних рукописях так и пишется: не «юродивый», а «уродивый» — «уродивый Максим пребывание имел...» и т. д.

Я все хочу тебе писать большое письмо, но все не выходит. Писать надо серьезно, от всей души, а как еще Аполлон Григорьев (кажется) говорил с отвращением о себе, что, когда он иногда пишет, он тут же как бы смотрится в зеркало^19.3(19.3 Ср.: «Что б ни выражал человек, он выражает только самого себя; что б ни созерцал он — он созерцает не иначе, как чрез призму своего внутреннего мира» (Григорьев А. А. Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства, 1858).). Вот это Зеркало, т<о> е<сть> литературное самолюбование, может мешать серьезно думать и писать. Человек должен, если он хочет быть серьезным, понять, что все хорошее, что в нем есть, — это не его капитал, а что он живет на проценты от чужого. Это не фигурально, это не метафора, а факт. Свое, до конца, в человеке только его воля, его произволение туда или сюда.

За окном опять холодный дождь, но я пришел из бани, согрелся еще чаем и пишу тебе. Про Марусеньку ничего не знаю. Мама прислала тревожную телеграмму, и я теперь в темноте, где она, Марусенька, не знаю, со мной ли еще дышит воздухом этой земли или где-то в другом живет и, может быть, меня не может слышать. Мама написала: «Здоровье Маруси тяжелом состоянии». Снов не вижу и живу часто будто в каком-то равнодушии. Так, значит, надо или так, значит, я устроен.

Тебя всегда очень благодарю за любовь, письма и память. Может быть, если бы мы не разлучались, мы никогда не были бы так близки друг другу. Вот и здесь «крест», как всегда, привел к «воскресению». Конечно, «издалека» гораздо легче любить. Испытание любви начинается с возникновения географической близости. Тут надо много терпения и мужества и истинной воли к любви, чтобы эту любовь сохранить, несмотря на то что, скажем, твой друг некрасиво сморкается.

Напиши, не забудь, дошла ли моя телеграмма до т<ети> Маруси от 10—11 мая и письмо ей от 8 V.

Целую крепко тебя, дорогой мой мальчик. Поздравляю тебя с 25-летием^19.4 (19.4 Н.С. Фуделю исполнялось 25 лет 26 мая 1949 г.). Дай Бог, чтобы в твоей жизни всегда и до конца были рядом с тобой любящие тебя и дорогие тебе люди, чтобы тебе было тепло в жизни. Через 2 года^19.5(19.5 То есть в 1951 г., когда окончится срок пятилетней ссылки.) я приеду и будем видеться.

Твой п.

№ 20. Н.С. Фуделю

5 VI [1949, с. Большой Улуй]^20.1 (20.1 Датируется по ссылке на кончину М.И. Фудель.)

Спасибо тебе, дорогой мой и любимый Коленька, за письмо от 25 V. Я уже несколько дней ношу его в левом кармане гимнастерки для утепления сердца как некую овеществленную любовь, имеющую дар врачевания. Я очень беспокоюсь о твоем здоровье, получив от мамы письмо. Тебе я послал в мае во всяком случае 2 заказных письма^20.2(20.2 Имеются в виду два предыдущих письма.), одно из них с вложением письма для Нины, потом ко дню рождения твоего послал телеграмму на Загорск.

Но, видимо, и болезнь твоя была к добру, т<ак> < как> ты побыл еще и с Тамарой, и в комнате, где была т<етя> Маруся. Я понял тебя, что теперь ты поправился.

В первые три дня после смерти умершие посещают на земле тех, кто их любит, и места, ими любимые, прощаются с землею, чтобы начинать путь небесный.

Исполнилось мое глубочайшее желание, что бы ты пожил последние годы около нее, чтобы приобщился духу ее. Теперь уже его из тебя не изгонишь, ибо ты познал, что нет ничего на земле и на небе слаже любви Божией. Как сказано: «вкушая, вкусих мало меда и, се, аз умираю»^20.3 (20.3 1 Цар. 14, 43.), т<о> е<сть> только с ним хочу жить, только вкушая его, своему бытию радуюсь и за себя и за весь мир славлю Бога.

Вот почему и после ее смерти^20.4 (20.4 См. примеч. 3 к письму 18.) ты не оскудение почувствовал ее связи с тобой и нами, а, наоборот, приращение, как ты сам пишешь: «почувствовал приближение чего-то бесконечно радостного, живого, омывающего»...

Ты мне очень помог своим письмом <...>

В скорбь ворвалась радость за те <...>^20.5 (20.5 Края письма оборваны.)

Господь ведет тебя путем своим и не оставит тебя никогда. Связи земные все же имеют некую тленность, родство физическое не спасает от забвения, память человека ужасно немощна, и за первым мигом скорби наступает часто «окамененное нечувствие»^20.6. (20.6 Возможно, имеется в виду цитата из: Мк. 6,52. Ср.: «...Еще ли не понимаете и не разумеете? еще ли окаменело у вас сердце?») Но есть, к нашему спасению, еще Память Божия, никогда ничего не забывающая и хранящая в творческом своем бытии каждую душу. Вот почему на заупокойной службе, в самом конце, возглашается: «и сотвори ей вечную память», т<о> е<сть> «прими ее в свою Вечную Память». Воистину там хорошо ей, и всем нам хорошо, через Бога, приобщаться этой памяти.

Научить тебя я, наверное, ничего не смогу, но немощная моя любовь да будет с тобою всегда.

Спасибо тебе за строчки о Вареньке. Этого как раз мне не хватало, какого-то знания о ней, ведь я семь лет почти ее жизни из восьми не жил с ней или жил очень мало^20.7 (20.7 С 1941 по 1945 гг. С.И. Фудель был на фронте; после войны несколько месяцев проживал с семьей в Загорске; был конфиденциально предупрежден об опасности нового ареста женой работника НКВД (см.: Желновакова М. Воспоминания о матери // Наш современник. 1996. № 11. С. 59), переехал в Москву и нелегально жил на квартире у сестры, М.И. Фудель, где и был арестован в мае 1946 г.). Мамины два письма у меня от 17 V и 23 V. Варенька после твоего письма стала мне еще драгоценней.

Конечно, когда-нибудь мы будем жить вместе и в терпении, и в уповании будем поджидать и своего земного конца.

Беспокоюсь за твои экзамены.

Мамино письмо очень хорошее, спасибо ей. Мое последнее недошедшее до т<ети> Маруси письмо от 8 мая. Я хотел бы, чтобы ты сохранил у себя, так как именно ты был нашим посредником в последний год и взаимным другом.

Благословен Бог наш!

Целую тебя...

Твой п.

№ 21. Н.С. Фуделю

7 VIII [1949, с. Большой Улуй]^21.1 (21.1 Датируется по упоминанию о недавно пережитой утрате — кончине М.И. Фудель. См. примеч. 3.)

Милый и дорогой мой Коленька.

Спасибо за письмо от 31 VII. Я давно не писал тебе по двум причинам. Во-первых, я был почему-то убежден, что ты с начала июля где-нибудь опять на Кавказе^21.2 (21.2 Три года подряд — в 1947-м, 1948-м и 1949-м — Н.С. Фудель ездил в горы Кавказа: в Домбай, в Сванетию, на Алибек.). Во-вторых, мне все это время было трудно писать и я ограничивался главным образом открытками. Ты ошибся: мне совсем так же хочется жить, как и прежде. Но писать — бывают времена в жизни, когда не пишется. И «серого настроения» у меня нет. Мне было даже немного досадно за тебя, что ты пишешь такие пустяки, Впрочем, конечно, за тысячи верст можно невесть что о другом подумать.

Горе и есть горе^21.3(21.3 То есть смерть М.И. Фудель.). Я готовился к нему задолго и все не готов остался. Я здесь абсолютно один, нет ни развлекающего шума города и жизни людей, ни утешающего голоса ближних, утешающего не в смысле слов утешения, а в смысле величайшей утешительности самого звука их голоса, этого любимого «колебания волн». Варенькино синее платье не мелькает у меня перед окном. Между прочим: если вообще мне не хотелось писать, то больше всего хотелось, пожалуй, тебе, но я останавливался перед мыслью о твоем отсутствии. Все закономерно. Мамины письма вначале были часты, а потом редки, и я должен был много пережить в молчании.

По-видимому, ты не получил одного моего письма, где я просил написать некоторые подробности. Я, впрочем, ничего и не прошу и не добиваюсь, все, что нужно знать человеку, он всегда это получает и все это узнает, в свое время. Моя любовь к жизни никак не умалилась. Смерть всякого любимого существа учит еще сильнее и ближе искать источника жизни и бессмертия, точно после поражения искать путей к мести.

Чем больше человек прожил с другим, чем больше он свыкся идти с ним вместе — тем невероятнее для него смерть этого другого. И для меня до сих пор невероятна эта смерть! Вот о себе. Ты пишешь о «внешних толчках» какого-нибудь «неблагополучия», которые приводят вдруг к благополучию внутреннему: ты перестаешь дремать и скучать, начинаешь жить полно, в радости и страдании. Эта проблема старая, как мир, вернее, как грех мира, ибо она началась с греха. История грехопадения заключается в том, что человеку стало «скучно» быть сыном Божиим и он захотел стать самим богом.

В результате он потерял сыновство, а в душу его заполз какой-то рабский дух, дух раба, умеющего жить только тогда, когда над ним палка. В благополучии человек «скучает», дремлет и зевает, он не видит, не знает, не верит в те возможности и богатства свободной внутренней жизни, которые раскрыты перед ним в его благополучии. Ему надо только понять сердцем и волей одно: что это «благополучие» — пустыня, горячая, жаркая, безводная, которую надо пройти, чтобы достичь до воды, что «царство Божие силою берется и только употребляющие усилие достигают его»^21.4(21.4 Ср.: «От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11, 12). Ср. также: Моим детям и друзьям. С. 245 наст. изд.). Чаще всего мы не понимаем, не видим, не верим этому. Жара слишком тягостна, глаза слипаются и вялость во всем теле.

«Бес полуденный» водит нас, как и «Зимние бесы» в пушкинском стихе^21.5. (21.5 Ср.: «Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем. Язвы, ходящей в мраке, заразы, опустошающей в полдень» (Пс. 90,5—6) и строки стихотворения А.С. Пушкина «Бесы» (1830).)

И вот тогда, когда мы уже, наверное, близки к полной внутренней смерти. Бог посылает нам, во Спасение «внешние толчки».

Они могут быть разные. Иногда достаточно резкой зубной боли, чтобы человек образумился. Иногда бывает нужна смерть близкого, чтобы человек проснулся и стряхнул свое душевное рабство. Иному более полезны страдания тела, иному души. Апостол сказал просто: «страдающий плотью перестает грешить»^21.6 (21.6 1 Пет. 4,1.). Самый страшный и тяжкий грех это равнодушие, — умирание духа нашего, и оно может быть внезапно разрушено посланным страданием.

Но, конечно, из этого не следует, что нужно искать страдания. Нужно искать другого: освобождения от рабского духа греха, уменья жить во всем и всегда, и в радости и в страдании, если оно встретилось, и в тишине и в буре, т<о> е<сть> искать того, чтобы быть всегда внутренне свободным, внутренне деятельным, не равнодушным, горячим, горящим, к жизни, к Богу, к людям. «Духом пламенейте. Господу служите»^21.7 (21.7 Рим. 12, 11.). В этом есть труд, в этом есть воля, и воля и есть труд, ибо воля хочет действовать, трудиться, жить, созидать в бесконечные веки блаженных веков.

А смерть хочет безволия и небытия. Легче всего умереть, труднее всего — полюбить нескончаемость жизни. Зато те, кто действительно полюбили, вкушают от «древа жизни», т<о> е<сть> возвращаются в первоначальное состояние человека, в состояние блаженства духа и тела и уже не понимают просто, что такое слово «трудно», ибо, когда человек счастлив, ему все легко.

Своими словами о том, что после окончания инст<иту>та ты, наверное, уедешь, ты меня огорчил, — значит, еще очень не скоро мы с тобой увидимся. А я мечтал иногда о другом, что ты будешь работать где-нибудь близко и мы хоть в неделю раз будем вместе. Жизнь ведь исключительно коротка. Твоя жизнь и твой путь меня очень заботят.

От мамы идут хорошие письма. Не забудь 30 сентября^21.8 (21.8 По святцам — Вера, Надежда, Любовь и мать их, София.) быть у нее на именинах, она любит этот день.

Я как-то просил, нельзя ли мне выписать «Moscow News»^21.9 (21.9 Английское название газеты «Московские новости», выходившей в Москве на русском и английском языках с 1930 г., позже - на немецком, французском, арабском.) для того, чтобы не забыть язык и быть в состоянии заработать хоть что-нибудь, когда я кончу срок и смогу куда-нибудь переехать в город. Выписать ее, я знаю, трудно, тираж небольшой, но все же возможно. Спроси Тамару — я тогда пришлю денег. Я совсем не знаю, что я буду делать, когда смогу отсюда уехать, но думаю, что работа преподавателя языка или переводчика подошла бы мне больше всего. Впрочем, неважно, это еще очень далеко. Значит, ты на 4-м и последнем курсе? Я никогда не испытывал этого состояния и всегда был только на первом. Целую Тамару, целую тебя, мой такой дорогой и хороший мальчик.

Твой п.

Я всегда мыслью с тобой.

Когда любишь, вот как я тебя, то часто мучает мысль невозможности дать любимому все то благо, которое бы хотел для него. У меня это мучение «осложняется» еще тем, что я знаю, что в нашей здешней жизни все блага вообще относительны и для получения подлинного и вечного блага их, может быть, иногда лучше совсем не иметь, по мере своих сил, конечно. Но это «неимение» есть «страдание», лишение в той или иной степени. А как можно желать страдания другому, даже малейшего? Никак нельзя, и отсюда — раздвоение, двойная тревога и двойная мука за любимого.

Это так, разговор с собой.

Да сохранит тебя Бог от всякого зла!

Пиши мне обо всем, что захочется писать.

№ 22. Н.С. Фуделю

28 VIII 1949, с. Большой Улуй22.1 (22.1 Датируется по связи с предыдущим письмом.)

Милый и дорогой мой Николаша.

Спасибо за письмо от 17 VIII. Ты теперь уже, наверное, на Кавказе, а когда придет письмо, будешь возвращаться. Надеюсь, что ты отдохнешь, а не просто совершишь поездку. Я, конечно, не знаю, но думаю, что небольшое опоздание никто тебе не поставит в вину. Хотел бы я видеть тебя. Ты теперь, наверное, меняешься с каждым годом в лице. Последняя твоя карточка у какого-то письменного стола. А загорских карточек я так и не получил и уж совсем не представляю себе, на что похожи мои дочери.

Твой вопрос: можно ли преодолеть и как преодолевать свое внутр<еннее> притупление — конечно, сейчас для меня трудный. Ответить на него должен тот, кто это притупление сам уже преодолел. Я могу только что-то предчувствовать или догадываться, как еще ничего не преодолевший. Прежде всего и сердцу и разуму делаются очевидны некоторые факты. Прежде всего очевидно, что внутри человека действуют как бы два противоборных закона, один условно называется законом духа, а другой — плоти. Как бы их ни назвать, самый факт борьбы их очевиден до крови. Это борьба жестокая и страшная и в конце концов все сводится к ней: к борьбе за обладание человеком. Одни эту борьбу могут совершенно не осознавать, т<ак> к<ак> они всецело подчинились плоти и ею мыслят, и ею чувствуют. Те, кто не хотят этого подчинения плоти, вступают на путь больших мучений и длительного труда, иногда кажущегося совершенно безнадежным, но иногда, вдруг, открывающего внутри ума и сердца и всех составов человека и мозгов такие голубые небеса и золотые солнца, что у человека замирает душа от предчувствия блаженства победы и он готов трудиться еще 1000 лет.

Ноне только в этом видении — плодтруда. Он также в том, что человек чем больше трудится, тем больше приобретает мира и прочности. В чем же заключается труд? Мне кажется, прежде всего в том, чтобы всегда трудиться. Это не парадокс для избежания точного ответа. Блаженство предощущаемое, счастье и тишина прозреваемая, столь неизреченно велики, что они могут только как молния озарить на минуту душу и вновь она остается в потемках. И вот тогда начинается труд не забыть, труд не переставать верить, труд хранить в себе память тех мгновений озарения, труд искания их вновь и вновь, стучать перед захлопнувшейся дверью, просить, добиваться, умолять, никуда не уходить и стоять, как нищий, перед дверью к сокровищам. Тот, кто считает себя богатым, — не станет этого делать, только нищие могут стоять у дверей. Только нищие могут испытывать этот духовный голод, а богатые никогда его не знают, они всегда довольны собой, своими книгами, своими достижениями или даже своим табачным дымом. Непрестанно добиваться опять того же на миг пришедшего и куда-то скрывшегося счастья, всегда его помнить, всегда ему верить, как величайшей реальности — вот в чем труд. Попробуй-ка всегда помнить! Это величайший труд. В этом и есть вера — хранить в себе невидимое как величайшую видимую реальность, блюсти в себе всегда какую-то чашу, чтобы она была готова принять божественное вино, которое в нее прольется тогда, когда ему будет угодно, — не по моим заслугам, а (по совсем иным законам духа) по любви Божией.

Так вот, в этом «всегда» и заключается самый главный труд. «Иногда», «изредка» почти все или даже, может, все люди способны озариться. Вот идет кто-нибудь по улице и откуда-нибудь с 3-го этажа донесется до него какая-нибудь мелодия, может быть, песня, слышанная в детстве, и в человеке раздвинутся на секунду стены и душа примет солнце и тут же опять погаснет и не ищет вновь. Во всегдашнем искании Бога, в постоянной неудовлетворенности, в алчной жажде божественного пития, в этом постоянстве толкания дверей — и заключается трудность труда. Но тогда человек показывает, что он действительно возлюбил то, что он получил когда-то на минуту и теперь хочет получить это навсегда. Он не может быть без этого, он задыхается вне этого и он готов все отдать за однажды открывшееся перед ним сокровище. Тут уже не «любовь», а «влюбленность» в божественное, тут в душе возникают силы, и рождается разум, и возникает разумение, и сходит в нас мудрость, и облекается она в терпение — все для того, чтобы искать Возлюбленного.

«Подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое нашел человек утаил, и от радости о нем идет и продает все, что имеет и покупает поле то»^22.2. (22.2 Мф.13,44.)

Трудности велики, но и воздаяние безмерно. Терпение нужно великое, но и утешение неизреченно. Потому и сказано, что «узок путь, ведущий в Жизнь, и немногие находят его»^22.3. (22.3 Неточная цитата из: Мф. 7, 13—14. Ср.: «Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь; ведущие в погибель, и многие идут ими; Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их».)

Может, я говорю слишком отвлеченно. Для меня самого здесь нет отвлеченности, все вполне конкретно. Всегда искать, всегда жаждать, всегда трудиться — это означает многое, очень многое, и очень малое, и очень трудно измеримое и очень ничтожное. Это самоограничение, это волевая узда на всех членах тела, в частности, на глазах, чтобы они учились, созерцая временное, восходить к вечному, это терпение чужих недостатков, это непрестанная молитва, это непрестанное трезвение, чтобы заслужить хотя бы глоток «того» вина, это постоянное «выхождение» из своей скорлупы к людям, на помощь к ним, на утешение к ним, это опять-таки и еще раз самоограничение, т<о> е<сть> понуждение себя. Пока человек жив, суждено ему проходить «сквозь тесные врата»^22.4(22.4 Там же.), и «тесность» эта становится неощутима только уже после многих лет труда и терпения.

«Человекам невозможно. Богу же все возможно»^22.5 (22.5 Мф. 19, 26.), т<о> е<сть> с Ним преодолевается всякая трудность.

Но никакая «теория» ничему не научит. А в этом вопросе «практика» заключается в том, чтобы человек потянулся бы, как цветок к солнцу, к тому, чтобы полюбить Бога. Я уже сказал, что здесь даже не хватает слова «любовь», или, вернее, обычного его «фонетического» тела, здесь хочется сказать «влюбленность», некое безумие любви к возлюбленному Богу и Господу и Человеку Иисусу Христу. «Будет безумным, чтобы быть мудрым»^22.6 (22.6 Ср.: «Никто не обольщай самого себя: если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтоб быть мудрым» (1 Кор. 3,18).) и чтобы найти само дыхание жизни и в нем жить.

А если хочешь быть «умным», то ничего не найдешь и даже песенки с 3-го этажа скоро перестанут открывать стену. Так, дорогой мой и милый Николашенька, мыслится мне. Сладчайшие плоды с дерева жизни дает труд наш для освобождения от греховного притупления. Не досадуй на меня, если мыслю неясно или пишу плохо.

Человек пишет неясно, когда чувствует неясно, когда не по силам для него то, что он пишет. И вот я в себе чувствую, что плохо я пишу, неясно, что не так об этом обо всем надо говорить, что об этом надо иметь в себе слова, как существа живые и теплые и непорочные. А если слова не как живые существа, то лучше молчать.

Обнимаю тебя, желаю очень здоровья и крепости на всю предстоящую зиму.

Твой п.

Целую Тамару, приветствую ее. Мунечку целую. Я очень рад за тебя, что ты с ними.

№ 23. Н.С. Фуделю

[Октябрь, 1949, с. Большой Улуй]^23.1 (23.1 Датируется по ссылке на начало учебного года и по связи с предыдущим письмом. )

Дорогой Коленька.

Рад, что ты прибыл и начал занятия^23.2 (23.2 Речь идет о возвращении Н.С. Фуделя с Кавказа. См. письмо 22.). Это последний курс, я полагаю. По всему вижу, что нам с тобой еще долго, долго не увидеться. Тем более ценишь письма.

Я знаю, что ты не понимаешь многих моих «странностей» или, как ты пишешь, «многое в тебе странно для меня». В этом виноват я сам, то, что я не воспитал в тебе любви к этим странностям, на себя я и должен пенять, а не на тебя. И, конечно, я пеняю горько, т<ак> к<ак> это устанавливает некую границу дружбе, не скажу любви.

Как тебе сказать? Есть некое реальное бытие, помимо того, которое мы видим. Люди «со странностями» в этом бытии бывают и знают, что быть в нем для них высшее счастье. Когда они встречают таких же, как они, бывавших в нем, они особенно радуются, их глаза через глаза этого встреченного друга уходят туда, в это бытие, вспоминают его, вновь вкушают его полноты.

Так бывало у меня с т<етей> Марусей. Конечно, я хотел бы, чтобы это было бы и в наших отношениях. Здесь ничего не надумаешь, здесь никак не сфальшивишь. Если это есть — есть, если нет — нет, ибо это не от людей, а от царства Божия, расцветающего внутри человека.

Говорят, что есть два как бы вида любви и им придают два древнегреческие термина: первая любовь это любовь жертвенная, любовь за всех и независимо ни от чего, это любовь — агапэ, а вторая любовь — это - филиа, дружба, любовь встречи человека с человеком в конкретном образе выделенного бытия. Кто знает — так ли это, но что-то есть в этом верного.

Так вот, надо не только любить «внутренний мир» друга, но и самому быть в нем, для того чтобы могло произойти то неизреченное чудо, о котором я говорил сейчас, — встречи двух людей, вкусивших одного и того же Бытия. Об этом уже я когда-то писал тебе еще перед смертью т<ети> Маруси, о моем отношении к ней. Трудно мне говорить. Кстати прошу тебя, где мое последнее письмо к ней от 8 V 49 г.^23.3 (23.3 Письма С.И. Фуделя к М.И. Фудель неизвестны.), которое я послал с письмом к Тамаре. Из всего этого, конечно, не значит, что мы не должны писать друг другу или что мы не близки друг другу. Что для «филии» нет границ в годах и поколениях, подтверждает мне моя память о моем отце, когда в пасхальную ночь огни в его глазах передавались нам и улыбка его, — такая улыбка! (я чуть было не сказал: «спроси т<етю> Марусю») — обнимала нас, его детей — друзей. Мне было 16, а ему 50^23.4(23.4 В 1916 г., когда С.И. Фуделю было 16 лет, его отцу, И.И. Фуделю, было 52 года.). И я помню, как я держал его голову, когда он умер^23.5 (23.5 О. Иосиф Фудель умер в 1918 г.), еще теплую голову любимого человека, сумевшего так согреть всех нас, его детей.

Безличная, безликая истина не греет, она «светит, но не греет», она подобна не солнцу, а только электрическому юпитеру. Ты должен найти имя истине, ты должен назвать ее для себя. И у меня, и у мамы, и у моего отца, и у т<ети> Маруси есть это имя. И огнем этого Имени светились глаза его в пасхальную ночь.

Ты пишешь о «плоти». Это трудно кратко сказать, но, конечно, «плоть» не есть «тело». Тело свято и божественно, тело Храм Божий и сонаследник вечности. «Плоть» это искаженная грехом природа нашей жизни, и «телесной», и «душевной». Дорога одна: духоносного тела, ищущего вечности, дорога истинной жизни человеческой.

Человеку труднее всего, нестерпимее всего, обиднее всего принять идею греха. «Как это так», «такой анахронизм и дикость»!

Грех же познается вполне только тогда, когда истина имеет Имя, когда всякое нарушение нормы есть не просто «нарушение истины», но и личное оскорбление любимому, личное и новое мучение Любимого и распятие Его.

Если же не понимать, что есть «грех», то никогда не поймешь того, что есть святость, что есть чистота, что есть абсолютность какого-то бытия, что есть Истина. Человек, не знающий черного цвета, не узнает белого. Всякое отрицание идеи греха есть отрицание идеи Истины. Можно, конечно, до времени не сознавать этого и говорить об «истинах», но в конечном счете исторический вопрос Пилата «что есть истина?» — равнодушие ко всему и практическое погружение в грех.

Конечно, у каждого человека своя форма, и своя у каждого музыкальная идея. Но грех один: это забвение человеком своей формы и своей идеи, своей души и тела и погружение в «плоть».

К сожалению, от моих слов получается вроде как стук на счетах, а денег от стука не получается. Деньги получаются от другого — от страдания часто, от смерти близких иногда, от любви чьей-нибудь и молитвы. Больше всего на свете бойся равнодушия или презрения к людям. Тогда уже не помогут никакие молитвы.

Крепко тебя целую, мой дорогой, и крепко люблю.

Твой п.

Тамару целую и Муню. Кирилл23.6 (23.6 Кирилл Николаевич Ильин (Т 18 июля 1984) — племянник С.И. Фуделя, сын Н.И. Фудель и Н.Н. Ильина; художник, автор портрета С.И. Фуделя.) должен был нарисовать комнату, где умерла т<етя> Маруся. Я все поджидаю это.

Я рад, что ты был у мамы 30 IX^23.7. (23.7 Именины Веры, Надежды, Любови и матери их, Софии.) Не забывай ее, езди к ней по возможности часто, как бы это ни было иногда и трудно. Может быть, уже будущим летом уедешь надолго от нее, или даже навсегда, куда-нибудь в другой город.

Почему-то совсем не пишет мне т<етя> Нина.

№ 24. Н.С. Фуделю

9 XI [1949, с. Большой Улуй]^24.1

Дорогой Николаша.

Спасибо за письмо от 29 X. Я давно не получал от тебя, беспокоился, и не зря, т<ак> < как> теперь знаю, что ты болел. Твои легкие меня всегда беспокоят. У меня был процесс в 1919—20-м году^24.2, а сестра моя Лида^24.3, как тебе известно, умерла от него. Но мой активный процесс бесследно прошел в лесах Зырян<ского>

<...>

Колю очень благодарю за телеграмму от 3 IV, в ней я почувствовал его заботу и теплоту. Вот он «не поспешил», остановился, написал, отнес на телеграф, а мне здесь было утешение.

А Машеньку за варежки, которые меня в этом году просто выручили, я в них и по сей день хожу, а то бы было не в чем. Впрочем, с сегодняшнего дня, кажется, и у нас весна, солнце поднялось сияющее и победоносное.

Целую вас, дорогие мои.

Машеньке я послал заказное 21 III.

Ваш п.

№ 35. Н.С. Фуделю

14 IV [1950, с. Большой Улуй]^35.1 (35.1 Датируется по ссылке на телеграммы, которые Н.С. Фудель послал, по-видимому, поздравляя отца с Пасхой.)

Дорогой Николаша.

Прежде всего спасибо за две телеграммы, в коих ты, мне кажется, был и инициатором и исполнителем: носил их на телеграф.

Мама пишет, что ты достал «Короли и капуста»35.2 (35.2 То есть роман О. Генри «Короли и капуста» (1904, рус. пер. 1924).) — это прекрасная книга, и я должен был поместить ее в своем списке. Я забыл также в него поставить С. Лагерлёф^35.3 (35.3 Произведения шведской писательницы Сельмы Лагерлёф С.И. Фудель мог читать в русском переводе в издании: Полн. собр. соч. Т. 1—12. М., 1909-1911.). Что касается Э. По, то здесь во многом недоразумение: его рассказ(ы) о том, как сумасшедший мистер убивает и никак не может убить кошку^35.4(35.4 Речь идет, вероятно, о рассказе Э. По «Необыкновенное приключение некоего Ганса Пфааля» (1835), в котором кошка с котятами погибают во время фантастического путешествия естествоиспытателя на воздушном шаре. См. также рассказ Э. По «Черный кот» (1843).), меня совсем не прельщает. Но у него есть глубокие стихи в прекрасном переводе Бальмонта, в них не сумасшествие, не бред, а ужас перед миром^35.5(35.5 Две книги переводов К.Д. Бальмонта из Э. По («Баллады и фантазии» и «Таинственные рассказы») были изданы в 1885 г.). Как у Тютчева:

«И бездна нам обнажена

С своими страхами и мглами»^35.6.(35.6 Строки из стихотворения Ф.И. Тютчева «День и ночь» (1839).)

Есть у него и рассказы, где не бред, а тоже ужас перед ночью человеческой души. («Убийство на улице Морг» — кажется? Там, где два приятеля в винном подвале «кончают» свою светскую ссору^35.7.) (35.7 В рассказе Э. По «Убийство на улице Морг» (1841) речь идет об убийце-орангутанге огромных размеров, привезенном с острова Борнео; рассказ, где речь идет о драке в винном погребе, называется «Король Чума» (1835).) Э. По, конечно, нельзя «любить», но нельзя мимо него проходить, не замечая. Ты говоришь, «нельзя любить уродство», — конечно, нельзя и не надо, но у него есть «уродство» такой же категории, какое во многом у Достоевского. Кристофа^35.8 (35.8 Роман Р. Роллана «Жан-Кристоф».) я так и не достал. Вспоминаю, что у Роллана много философских отступлений. Я предпочитаю онегинские отступления («уже бокалов жажда просит залить горячий жир котлет»...)^35.9 (35.9 Неточная цитата из романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин» (гл. 1, строфа XVII). Ср.: «Еще бокалов жажда просит / Залить горячий жир котлет».), а что касается философии, то после мудрости Пушкина. Тютчева. Достоевского многое кажется поверхностным. У нас в Улуе открылся магазинчик «Книготорга» и есть Обломов, повести Белкина, однотомник Пушкина, Тургенев, что-то Жуковского. Не нужно ли для тебя что-н<ибудь> из этого? Бывает, что в глуши легче найти что-нибудь, чем в центре. Холода у нас дикие, снег, ветер, земля опять застыла, голая уже, без снега почти, тяжко и телу и душе.

Отпуск мой проходит зря. Я рад, что ты был на Пасху у мамы. Поджидаю вашей карточки. Целую тебя, мой дорогой. Передавай письмо маме, оно о возможном ее приезде ко мне.

Твой п.

Ты мне ничего не пишешь про свои дела. Один ли ты или вдвоем живешь в мире?

№ 36. Н.С. Фуделю

4 V [1950, с. Большой Улуй]^36.1 (36.1 Датируется по упоминанию о кончине М.И. Фудель и по связи с предыдущим письмом.)

Передо мной стоит пришедшая ко мне ваша карточка, и вы все трое смотрите на меня. Я очень тебе благодарен! Мне даже несколько непривычно — так реально вы на меня смотрите. Карточка пришла вчера на службе. Я от нетерпения распечатал и, конечно, вся служба — человек 10 — с большим интересом рассматривала вас. Теперь я держу ее в книге, когда меня нет, из опасения Генки^36.2 (36.2 Вероятно, маленький сын хозяев квартиры, где С.И. Фудель снимал комнату.), а когда прихожу домой, ставлю ее перед собой. Спасибо тебе, что ты исполнил мою просьбу, теперь можете не сниматься еще года 2—3. Я ведь уже в каком-то стабильно стареющем состоянии, и меня вам не интересно видеть на карточке, а мне ваша карточка дает очень много.

Ты сильно изменился по сравнению с 1947 годом^36.3 (36.3 См. письмо 6 и примеч. 1.), очень сильно. Я не ожидал, или это карточка плохая, постарел лет на 10. Но глаза все те же — у тебя очень невеселые глаза, очень серьезные. Это хорошо.

Сначала я подумал, что ты в шапке. Я так понимаю, что ты и Маша сидите, а Варенька стоит: это мне важно для расчета ее роста, мне кажется, ее голова доходит до твоих (моих) плеч? Левая коса положена на плечо, конечно, специально для меня. Меня очень рассмешила мамина приписка, что «Варенька иногда бывает такой, когда видит кого-нибудь мало знакомого и смущается немного. На этот раз ее смутил фотограф».

Машенька хорошо выглядит, но мне очень грустно на нее смотреть. Я вижу, в каком нежном, трудном, во многом беззащитном, страшном периоде своей жизни она находится. Мне хочется спрятать ее, закрыть, и я ничего не могу. Одна мама в одиночку, без меня, как-то ее еще защищает, учит, мучит, направляет, ругает и любит.

Тебе нужно поскорее сказать маме о Лиде^36.4(36.4 Будущая жена (с сентября 1951 г.) Н.С. Фуделя, Лидия Ивановна Щербинина (Ляля), учительница русского языка и литературы.). Уральский камушек подарен не случайно. Если ты запоздаешь сказать, может быть огорчение, что она узнает последней. Никогда, никогда никого не огорчай! Старайся об этом всегда и постоянно в серьезном и в мелочах, в праздники и в будни жизни. Это иногда ужасно трудно, иногда неприятно, иногда даже нелепо кажется, но ты все-таки старайся. Я огорчал очень многих. Мой отец, кажется, никого не огорчал, вот ты и будь в него, как в него была т<етя> Маруся.

Конечно, одному жить всегда легче. Вступить в брак, это значит «потесниться», уступить часть своего места, выпихнуть из себя много своей «самости», ради другого.

Если говорить совсем серьезно, то настоящий брак — это такое же отречение от себя, как монашество, а по размеру ответственности еще более серьезное, т<ак> к<ак> отвечаешь за двух.

В основе его лежит то, что плоть и душу другого человека надо сделать своими, воспринять своей душой и своею плотью, слить их, не различать их от своей души и плоти и тем самым принять в себя всю заботу и любовь к этой принятой душе и плоти. Ведь каждый человек любит себя ужасно, свою душу, и привычки, и болезни, и запах своего тела.

Вот в браке — первый опыт рождения любви — человек должен, даже еще не вполне отказываясь от себя, уже начать выходить из «только себя» к этому «другому», должен учиться любить душу, привычки («уважать»), болезни («терпеть»), запах «другого». Я в жизни видел два-три раза замечательные браки, я видел, что, когда это есть, это красота и благоухание, радость и мир, но полученные в большом труде, как плоды дерева жизни, возделанного и поливаемого изо дня в день. Особенно важно не допустить в брак распутства, т<о> е<сть> как раз того, чем, как червоточиной, точится большинство браков.

Но ведь и в этом вопросе все решается каким-то отказом от себя и какой-то бережливостью к любимому. Не начав отрешаться от себя, лучше не подходить к браку.

Распутство я имею в виду прежде всего то, какое бывает между мужем и женой, т<о> е<сть

внутри брака, а не «на стороне». Пушкину принадлежит не только Гаврилиада, но одно из наиболее циничных определений брака.

Кажется, к Вяземскому он в письме писал, что «жена — это род теплой шапки с ушами»...^36.5 (36.5 В письме (не позднее мая 1826) к П.А. Вяземскому из Михайловского в Москву А.С. Пушкин писал: «Правда ли, что Баратынский женится? боюсь за его ум. Законная <...> — род теплой шапки с ушами. Голова вся в нее уходит. Ты, может быть, исключение. Но и тут я уверен, что ты гораздо был бы умнее, если лет еще 10 был холостой. Брак холостит душу».) Он выражался более определенно и грубо. Его собственный брак (а он писал уже после женитьбы) ударил его и отомстил. Я не это письмо, а другие его письма недавно читал опять, хорошие, умные, горячие письма. Так грустно стало, так печально за него, до слез печально об этой темной, мудрой и горячей голове. В нас живет какая-то не совсем разгаданная любовь к Пушкину, вполне настоящая любовь у тех, кто одновременно ничего ему не прощает, ничего не забывает. «До ревности любит дух, живущий в нас»36.6. (36.6 Иак. 4,5.)

Знаю, что эту фразу пишу тебе уже в 3-й раз. Я ее люблю.

Тебе, м<ожет> быть, было бы не бесполезно заглянуть в письма Герцена к его невесте. Ему было 26 лет. Нам всем можно поучиться его целомудрию. Сейчас посмотрел на твою карточку, и мне стало неловко: ты (рядом с девочками) сидишь такой серьезный, знающий, мудрый, — что мне ли тебя учить! Ты сам все знаешь. А чего не знаешь — да вразумит тебя Господь!

Как ты называешь маму: «мама» или «мамочка»? Это так, иногда какие-то мысли-чувства нахлынут, и весь в огне каких-то слез-мыслей, воспоминаний, сожалений, раскаяний, благодарности.

Я недавно послал тебе письмо и вложил письмо к Вареньке — напиши, получил ли ты его.

У нас сегодня, наконец, ледоход, колоссальные льдины, как корабли, плывут по Чулыму^36.7 (36.7 Чулым — река в северо-восточной части Западно-Сибирского края, правый приток Оби.), тепло, земля отходит.

Ходить по лесу, с ружьем ли или без него, я тоже готов. Но правда, что убивать я не люблю, — это, наверное, во мне глупость, но я ее и не защищаю. В тебе охота по наследству от мамы.

Любовь к своему одиночеству — это часто создание вокруг себя «запретной зоны», чтобы никто не смел подойти и «потревожить сон его величества». Но это еще не значит, что человек должен целиком «выплеснуть» себя к ногам другого. Надо уметь сочетать. «Человекам это невозможно, — Богу же все возможно»^36.8 (36.8 Мф. 19,26.).

Ты очень хорошо пишешь про лес! Крепко тебя целую.

Получила ли Муня мое письмо — сообщи.

Твой п.

Это я уходил из комнаты, а Генка пробовал порисовать.

№ 37. Н.С. Фуделю

11 VI [1950, с. Большой Улуй]^37.1(37.1 Датируется по смыслу: послать свою фотокарточку домой, в Загорск, С.И. не мог в следующем, 1951 г., накануне возвращения из ссылки; тем более позже, из Усмани, где он часто виделся с родными, а затем и воссоединился с ними. Это не могло быть и ранее, в 1949 г., так как из письма видно, что М.И. Фудель уже нет в живых.)

Дело конечно не в «рефлексии», иногда может быть очень необходимой, а в том, что мы и здесь хотим жить только для себя.

Мы «анализируем» не потому, что хотим что-то действительно познать, осветить какую-то свою темноту, порадоваться Истине, ощутить дыхание Правды, а потому (или оттого), что ничего не хотим, что не есть «мы».

Наш «сухо-наблюдающий» ум подобен некоторым людям, которые, заложив руки в карманы, папироска в зубах, могут и будут говорить о чем угодно с великим самомнением.

Наш ум отравлен больше сердца. Ему все кажется, что он всем владеет, все уже давно постиг, что он очень богат, что он поэтому имеет право все наблюдать, во всем сомневаться, ничему не удивляться.

Вот потому-то и сказано: «если не будете как дети — не войдете в Царство Божие»^37.2 (37.2 Ср.: Мф. 18,3.). Это закон!

Болезнь ума — страшная, и сложная, и скрытая, и здесь никакие советы не помогут. Только обоюдоострый нож Слова Божия, «проходящий до разделения духа и души, составов и мозгов»^37.3 (37.3 Ср.: Евр. 4,12.) может все вскрыть и вылечить. Мы можем и должны делать только одно, направлять себя в одном направлении: в действование любви. Т<етя> Маруся кормила супом без рефлексии. Это не значит, что она не размышляла.

Наша жизнь исключительно коротка, ее слишком мало, чтобы тратить ее на что-нибудь кроме — веры, надежды и любви. В этой Троице, в недрах ее беспредельность всякого познания «и бред великого ума»^37.4 (37.4 См. стихотворение А.А. Блока «Я — тварь дрожащая. Лучами...» (1902): «В тебе таятся в ожиданьи / Великий свет и злая тьма — / Разгадка всякого познанья / И бред великого ума».).

Твое письмо от 1 VI пришло вчера, спасибо. Я не ожидал что карточка моя доставит вам удовольствие такое. От мамы тоже пришла открытка. Целую тебя. Чувствую себя не очень важно. Пойду пройдусь сейчас. Может быть, потом допишу. Твой п.

№ 38. Н.С. Фуделю

7 VII [1950, с. Большой Улуй]^38.1 (38.1 Датируется по ссылке на окончание института Н.С. Фуделем. См. примеч. 2.)

Дорогой Николаша.

Телеграмму твою ответную получил, а писем еще нет. Я не знаю, дошли ли до тебя несколько моих писем и открыток. От мамы была вчера открытка от 30 VI, и я из нее знаю, что ты не только кончил, но и отлично кончил институт^38.2(38.2 Н.С. Фудель окончил институт в мае 1950 г.). Я в последнем письме (еще до телеграммы) уже поздравлял тебя с этим, а сейчас еще раз поздравляю и радуюсь тому, что ты кончил, что сумел преодолеть много трудностей, что сумел направить волю на большой и необходимый труд.

Вот не успел я поставить точку, как мне принесли твое письмо от 30 VI. Спасибо тебе, я так обрадовался. Конечно, прежде всего надо бы отдохнуть, неважно на сколько, м<ожет> быть, достаточно несколько дней полного и совершенного отдыха где-нибудь около леса. Наверное, лучше всего отдыхать совсем одному. Человек должен иметь иногда одиночество.

Да! Это большой и хороший переход был на твоем пути — 4 года. Конечно, не столько науки, сколько жизни или, вернее, науки о жизни, т<о> е<сть> самого главного. Я так благодарен т<ете> Марусе, что 3 года из этих 4-х были около нее. Благодаря тебе и моя связь с нею стала крепче.

Дальше, конечно, будет, в каком-то смысле, все то же, т<о> е<сть> тот же труд жизни. Я рад, что ты принял этот труд, не испугался его, понял, что это крепкий орех с прекрасной сердцевиной. Понял также и то, что трудиться для жизни — это значит добиваться света в душе, что, если не будет этого света, никакие внешние успехи не удовлетворят.

Никогда не задерживайся на мыслях о том, что этот свет «для себя», а надо «для других» и т. д. Конечно, делая что-нибудь «для других» (например помогая кому-нибудь), ты делаешь тем самым и «для себя». Ну и что же в этом плохого, если ты делаешь это не из тщеславия? И моя душа хочет стать светлее! Становится ли она светлее — вот это не мне судить, а поэтому буду делать добро «бездумно», не ковыряясь в мыслях, точно в носу.

Очень радуюсь, очень радуюсь, что мама временно с тобой. Я так ясно представляю, что вы сидите вечером, читаете, пьете чай, говорите о сонетах Шекспира. Что это за сонеты? Мама мне пишет, а я их не знаю. Когда-то давно я читал его стихи, и остались только смутные строки о каких-то шалостях Венеры. Интересно бы прочитать. Я, конечно, не очень широк во взглядах, но уместил же я как-то в своей келье несколько сцен из «Саги»^38.3(38.3 Имеется в виду «Сага о Форсайтах» Дж. Голсуорси, которую по разным поводам цитировал С.И. Фудель.). Всякая книга может быть полезна или почти всякая, иная хотя бы тем, что от чтения ее затоскуешь по настоящем<у>, точно захочется из душной комнаты на воздух, как у Фета есть строчки:

«Тесно в комнатах и душно.
Выйди ночью, ночью звездной,
Полюбуйся равнодушно
Как сердца горят над бездной»^38.4. (38.4 С.И. Фудель ошибочно приписывает стихотворение А.А. Блока «Темно в комнатах и душно...» (1901) А.А. Фету. Ср. также письмо 13.)

(Мне кажется, что «равнодушно» поставлено здесь не для рифмы и не потому что «равнодушно», а потому что слишком сильные и глубокие чувства иногда опасно доверять менее равнодушным словам.)

Радуюсь, что мама полюбила Лиду^38.5 (38.5 То есть Л.И. Щербинину.). Я маме в прошлом письме писал о ней, спрашивал, просил карточку, но она не пишет — получила ли это письмо? Ты тоже, кстати, не сообщаешь, дошли ли мои письма. Значит, и я полюблю Лиду и всегда буду радоваться, если ваша жизнь будет дружной и светлой.

Конечно, много труда нужно, чтобы прожить жизнь, тем более вдвоем. Но ведь так и надо расценивать эту теперешнюю жизнь, не как танцевальный вечер и даже не как литературно-музыкальный концерт, а как трудовую подготовку к будущему. Это, конечно, не значит, что в этой, теперешней жизни нет радостей. Подходя к морю — слышишь и не видя его, и радуешься.

И нет большей радости, чем увидеть в глазах любимого человека отблеск будущего Солнца. Тогда действительно как сказано у Генри: «Нет ничего прекраснее, чем двое, идущие рядом»^38.6 (38.6 Неточная цитата из финала романа О. Генри «Короли и капуста». Ср.: «Разве есть во всем мире что-нибудь лучше, чем маленький круг на экране кино и в нем двое, идущие рядом?»). Но подлинность радости, прочность ее, правда ее, в том, чтобы верить в это Солнце и ждать его, ждать его и верить в него ради самой великой мечты о жизни, ради любимого человека. Я буду молить Бога, чтобы у вас была всегда светлая дружба, доверие, нежность, понимание. Брак может вмещать в себя и влюбленность и даже какую-то неоскудевающую влюбленность.

Но надо беречь себя от похоти. В браке должно быть какое-то целомудрие, иначе смерть всему — и ему и ей, и влюбленности, и пониманию, и нежности.

Человеку даны Богом два великих инстинкта — сохранения жизни и размножения жизни. Для первого он должен прежде всего питаться и, когда он питается, он законно получает и должен получать какое-то удовлетворение, удовольствие. Но когда человек эту пищу чавкает и переживает, как Собакевич, он разумный инстинкт превращает в похоть. Я помню, в Уленшпигеле был какой-то монах-обжора, которого посадили в клетку на откорм38.7. (38.7 Звонарь Помпилиус Нюман, персонаж романа Шарля де Костера «Легенда об Уленшпигеле...» (1867).)

То же самое бывает и с другим инстинктом. Человек сам садится в клетку и не замечает ее. Я знаю, что все это крайне трудно, и боюсь сухо об этом говорить.

Вообще все, конечно, крайне трудно. Я недавно читал в «Житиях»: один подвижник видит видение — весь мир, всех людей окружают сети и тут же слышит голос: «одно смирение избегает их»^38.8. (38.8 Такое видение имел преподобный Антоний Великий. См.: Петр (Екатериновский), еп. Указание пути ко спасению. Сергиев Посад, 1905. С. 132.)

Но слава Богу — значит, есть что-то, что все же «избегает»! Вот и мы, если не по смирению, то по милости Божией, тоже как-то «избегаем», и живем, и трудимся, и радуемся, и верим.

Да благословит вас обоих Господь. О тщеславии, корысти и наслаждении ты замечательно точно написал, включая и то, что никто, кроме Бога, не научит, как с ними бороться, т<о> е<сть> как избегать и этих «сетей».

Счастье, что ты можешь иногда бывать на могиле у т<ети> М<аруси>. Я не могу. Но у меня есть ее голубой крестик, который она носила еще давно, давно. Какая семья у Лиды? Очень ли далекая?^38.9(38.9 Отец Л.И. Щербининой, Иван Григорьевич Щербинин, был начальником торговых перевозок Киевской железной дороги, член КПСС, мать. Вера Терентьевна, — дочерью кондуктора.)

Возможность аспирантуры^38.10 (38.10 Имеется в виду возможность поступления Н.С. Фуделя в аспирантуру после окончания института.) меня как-то не порадовала. Слишком много учиться — нужно ли? Но я, конечно, отстал от всего и многого не учитываю, возможно. Хорошо, если сможешь когда-нибудь немного помочь маме. Это особенно важно потому, что она всю жизнь что-то делала для детей и помощь от них будет ей как неожиданный и сладкий плод.

Пришлите мне сонеты (если это маленькая книжка и не дорогая). Я обещаю быть внимательным и смиренным. Это письмо отчасти и маме — я ленив стал на письма и этим отвечаю на ее открытку.

Целую тебя и ее.

Твой п.

8 VII

Вчера, ложась спать, я благословил тебя и твою Лиду крестиком т<ети> Маруси.

№ 39. В.М. Сытиной

14 VII [1950, с. Большой Улуй]^39.1 (39.1 Датируется по смысловой связи с письмом 36, где речь идет о предстоящей женитьбе Н.С. Фуделя.)

Дорогая Верочка.

Я давно не писал, так как было много работы на службе, а сегодня она кончилась, и с завтрашнего дня я в отпуску на 10 дней, оставшихся от весны. После того как стало очевидно, что приехать тебе этим летом не удастся, конечно, защемило сердце. Но не для утешения, а по существу это, конечно, так и должно быть.

Разве можно сейчас тебе ехать в такую даль! А что касается сердца, то ему и полагается щемится. Я так радуюсь, что (благодаря или в связи с тем, что ты не поехала сюда) ты проводишь это время с Колей. Он пишет мне, какое большое значение он видит в этом для себя, в такое ответственное и, может быть, решающее для него время. Он пишет всегда очень непосредственно и искренно. Я очень хотел бы подсмотреть на ваши вечера или те часы, когда вы вместе.

Слава Богу!

Подслушать волю Божию о себе можно только, прислушиваясь к внешнему течению своей жизни, ее устроению.

Я рад, что иду в отпуск. Чудесная погода, солнце, еще много цветов. Правда, в этом году мошка заедает, даже по селу летает, подлая. В прошлом году были дожди и холода и ее было меньше. В эти 10 дней раза два схожу в поле на картошку, а то я ее запустил, потом так поброжу, почитаю. Достал приятные книги: «Из истории Московских улиц»^39.2()39.2 Речь идет об издании: Сытин П. В. Из истории Московских улиц. (Очерки). М.,1948.и в этом роде, потом могу еще раз погрузиться в переписку молодого Герцена. Ты мне писала про сонеты Шекспира, я их не знаю и хотел бы знать, раз ты говоришь о них так значительно.

Конечно, я не знаю, получаешь ли ты мои письма. Я и заказное тебе посылал на Москву, просил написать подробней о Колиной женитьбе. Он с радостью писал, что мама полюбила Лиду «помимо меня» (т<о> е<сть> не благодаря ему, а «благодаря ей»), просил моего благословения на брак. Я перекрестил их крестиком Марусиным, — ее благословение легко и благословенно. Но все же я ничего не знаю, что она, какая она, будут ли они друг другу помощью, опорой в жизни. Не думаю, что это праздные вопросы или пустое беспокойство. Пусть пришлют карточку, только не казенную, а «любительскую», может быть, найдется кто-нибудь, кто снял бы разок вас всех за столом, или на диване, когда солнышко светит и вам всем хорошо (хотя бы и с «щемящим сердцем»), ведь бывает же так хорошо, так много, наверное, и у вас хороших часов, солнечных звеньев жизни.

Вот и прислали бы.

Мне, конечно, стыдно про себя и говорить — у меня во многом легкая, покойная жизнь.

Я все в прежней комнате, скоро 2 года^39.3 (39.3 Речь идет о комнате, которую снимал С.И. Фудель в с. Большой Улуй, вероятно, с осени 1948 г.), хозяева относятся хорошо, привыкли ко мне. Надолго ли такое благополучие? Но так как уже прошло много времени, то, может быть и еще пройдет много в этой тихой комнате.

Девочки меня начисто забыли. Я вполне это понимаю и не обижаюсь. Жаль только, что я не знаю, дошли ли до Вареньки вторые 2 книжки, т<ак> как, если бы я знал, я послал бы еще. На днях с запозданием послал ей 50 руб.

Иногда жить трудно, но не более ли удивительно то, что мы вообще еще живем. Очень все же огорчаюсь при мысли, если у тебя нет совсем времени покоя для себя. Но, может, я напрасно огорчаюсь и у тебя это время все же есть? Я не знаю, как ты живешь, почти не знаю. Колины случайные фразы дают мне о твоей жизни больше твоих писем.

Очень плохое письмо, а так хотелось написать хорошее и так хорошо внутри говорилось. Вечер был на закате совсем розовый.

Твой С.

Здесь лип нет.

№ 40. Н.С. Фуделю

24 VII [1950, с. Большой Улуй]^40.1 (40.1 Датируется по ссылке на двадцатисемилетие свадьбы С.И. Фуделя и В.М. Сытиной. См. примеч. 2.)

Дорогой Коленька.

Отвечаю на твое письмо от 15 VII. Издали, конечно, трудно судить, но по всему тому, что ты пишешь, твое чувство к Лиде более всего в тебе отвечает тому, что требуется для брака. Я как-то витиевато объясняюсь, но это и предмет витиеватый и, может быть, вообще не для обсуждения. Но я, конечно, не обсуждаю. Одно ясно, что ты не легкомысленно подходишь к браку. Ведь что такое брак формально? Это неопределенно длительное, м<ожет> быть, очень длительное сожительство с другим человеком. В этой длительности и заключается опасность, подводная мель, для большинства людей. Покрасоваться собой часа два где-нибудь на пикнике — это одно дело, а прожить вместе 20 лет, в буднях и болезнях, это совсем другое дело. Недавно один мой знакомый и при этом человек весьма культурный, профессор и доктор наук, сказал мне серьезно, что он признает брак только по сватовству. В этом верно то, что перед вступлением в брак должен быть какой-то расчет, какое-то зрелое рассчитывание того, как с учетом характера и свойств «моих» и «ее» наиболее правильно построить жизнь и сможем ли «мы» ее вообще построить. Это все неясно, но я хочу сказать, что я не думаю, чтобы брак «по страсти» был бы в итоге счастлив, и если у тебя этой страсти мало, то в этом нет ничего страшного. Страшно, если мало любви, т<о> е<сть> если ее заряд только на «два часа», а не на 20 лет. Но вообще бояться ничего не надо, а благословясь и надеясь не на свои силы, а на помощь Божию, идти вперед по тому пути, который открывается.

Если цветы — это дар Божий нам, то тем более любовь. Если ее мало сейчас, то Господь может послать ее с избытком в будущем. Надо только искать ее! Если бы сухая земля не жаждала бы каждый вечер росы, то она бы и не спускалась к ней. Только тот не находит Бога, кто не ищет его. Если тебе сейчас (кажется), что бедно и пусто в душе и не может быть эта душа домом, где солнце и цветы, для души другой, то, может быть, она будет таким домом в будущем? Ведь не зря же она постучалась в этот дом. Поэтому ничего не надо бояться, т<о> е<сть> не надо смущаться ни от какой мысли, а идти вперед с ясным умом и с смиренным сердцем, призывая имя Божие. Бог вам поможет, если будете искать Его помощи.

Ты еще пишешь: «хочется иметь радость в этой жизни. Знаю, что она нужна и обязательна».

Я бы не хотел об этом писать, но, может быть, лучше писать, пока пишется. Полагаю я, что радости очень много в этой нашей жизни, но где она открывается? В чем она, какая она, что такое радость? Я, как болельщик футбола, когда-то испытывал радость от удачно вбитого гола. Я же совсем не хочу сказать, что ты имел в виду это. Я хочу сказать только вот что: вчера, 23 VII, было 27 лет нашей свадьбы40.2 (40.2 Венчание и свадьба С.И. Фуделя и В.М. Сытиной состоялись в 1923 г., в Усть-Сысольске, где С.И. Фудель отбывал первую ссылку (1922—1925). См.: Воспоминания. С. 78 наст. изд.). Я очень волновался здесь, болел сердцем, чего-то ждал еще накануне. И утром мне принесли телеграмму от мамы: «вспоминаю целую все хорошо». 27 лет это очень много, даже без тех скорбей и трудов и болезней, которые были для нее в них. И поэтому я так обрадовался, получив эти слова. Значит, ей не страшно время, значит, не страшны страдания, разлука и труды, значит, сильнее всего любовь, значит, радость наша неизменна, значит, «все хорошо».

Радость, которая была у меня в сердце от этих слов (и есть), — для меня факт величайшей реальности, факт «научно достоверный» и живой, как теплое дыхание солнца. Я так обрадовался тому, что Радость живет в ее сердце! а не скорбь!

Вот и все, собственно, я не совсем знаю, зачем, т<о> е<сть> для чего я об этом вспомнил и что в этом есть для тебя. Ведь я же совсем не хочу пугать тебя разными скорбями. Я же совсем не хочу, чтобы ваша жизнь была бы хоть отчасти подобна нашей.

Может быть, только то, несколько несвоевременное перед свадьбой напоминание, что

«Смерть и Время царят на земле,
Ты владыками их не зови...»40.3 (40.3 Строки из стихотворения В.С. Соловьёва «Бедный друг! Истомил тебя путь...» (1887).)

Или, может быть, то, чтобы и ты, и она знали, что через 27 лет может жить в сердце радость, освещающая темную ночь, радость великая и нетленная, как благовест ночью перед рассветом.

15 VII я послал на тебя маме заказное, и 22 VII ей же. Получила ли она? Одно мое письмо к тебе, видно, не дошло.

Правда, может быть, аспирантура лучше? Если научно-литературная работа, то не следует ли тебе познакомиться с моим учителем Сер<геем> Ник<олаевичем>^40.4(40.4 Речь идет о С.Н. Дурылине.)? У него же громадные связи во всех издательствах и институтах. Я как-то писал тебе о нем.

Я сейчас еще почитал твое письмо и вижу, что ты, конечно, все очень правильно понимаешь. Но ведь я пишу не для учительства, а просто пересказываю какие-то свои боли или мысли.

Я помню, мой папа купил раз какой-то дорогой фарфоровый колпак для подсвечника. Привез его на дачу, водрузил, и тут же пошел со мной гулять по парку. Там по дорожкам мы ходили и много о чем-то говорили. Мне было лет 10—12, и папе было несомненно приятно, что я развит и умен. Пришли мы с прогулки, и я тут же поддел ногой мячик и расколотил (нечаянно) фарфоровый абажур! Папа огорчился и сказал: «вот говоришь ты хорошо, а делаешь плохо». 40 лет прошло с тех пор, а эта укоризна и сейчас еще мне звучит. Такой был жаркий летний день. Наверное, у всех у нас есть склонность «говорить хорошо» и тут же разбивать фарфоровые вещи. Не надо это! Так много горечи остается от этого.

Подлая Варенька забыла меня и не сообщает, получила ли она вторую бандероль (с Пушкиным). Напиши хоть ты! Дело в том, что здесь есть Бианки, Б<ичер->Стоу, Гончаров, вообще разные книги и я мог бы посылать.

Целую тебя крепко.

Разве слово «женьщина» пишется так? Я, право, не знаю.

Твой п.

Получила ли мама мой телеграфный ответ?

№41. Н.С. Фуделю

3 ХI [1950, с. Большой Улуй]^41.1 (41.1 Датируется по ссылке на сложности в отношениях Н.С. Фуделя и его будущей жены, Л.И. Щербининой.)

Дорогой Коленька.

Пришло твое письмо, я очень обрадовался, увидев его, но оно взбудоражило меня, очень взволновало. Это трудно все рассказать. Я совсем не учитель и не мудрец, и любви во мне очень мало, и я плохо управляюсь, очень плохо, со своей собственной жизнью. Все время трясусь по ухабам, отшибаю себе бока, а иногда просто вылезаю из вонючих луж. А тут приходят письма, в которых требуется ответ, разъяснение, совет, поддержка и чистая любовь! Когда я читал письмо Ляли, я чуть не плакал, так мне стало ее жалко, жалко.

Бедная, маленькая девочка! Стоит рядом с человеком^41.2(41.2 То есть с Н.С. Фуделем.), которого не любят ее кровные родные, человеком, который сам мало кого любит, который полон самомнения, тщеславия, неуменья жить с людьми, который еще только что-то ищет, в то время как надо бы уже все иметь, в котором столько книг и так мало тепла, который часто думает об истине и еще чаще обижает ее, эту неразумную, ничего еще не знающую женскую головку. Что-то мне стало очень грустно, прочтя ее письмо, и, собственно говоря, если бы я был совсем честен перед собой и вами, я, может быть, должен был бы написать ей так: «подождите, не связывайте еще свои жизни, проверьте его, — а вместе с ним и себя — есть ли в вас любовь, любит ли он вас».

Ее письмо, кстати, очень «веселое» — о том как Муня слушает по радио матч «Динамо» — «Локомотив», но мое старое ухо через эфир услышало не одни ремарки диктора.

Нельзя соединять браком жизни, чтобы «жить как все». Если уже сейчас, на пороге, это «жить как все» является не только предпосылкой, но и фактом, если уже сейчас «оправданы» («как все») будущие ссоры и измены, обиды и обманы, то нужно найти в себе хоть на копейку мужества, и честности, и жалости к другому человеку и порвать все. Пусть мучается или блаженствует, пропадает или нет, но без твоего участия и ответственности во всем том страдании, которое ему готовится в жизни.

Нельзя прибавлять страдания к жизни! Страдание жизни не Достоевский выдумал^41.3(41.3 Ср.: «Нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием. Таков закон нашей планеты, но это непосредственное сознание, чувствуемое житейским процессом, — есть такая великая радость, за которую можно заплатить годами страдания. Человек не годится для счастья. Человек заслуживает свое счастье, и всегда страданием» (Из архива Достоевского. «Преступление и наказание». Неизданные материалы. М.; Л.: ГИХЛ, 1931. С. 154).). Ты очень много видел уже, ты должен это знать. А сумеешь ли ты — не только не увеличить ее страданий, но и помочь ей пережить те, которые пойдут помимо тебя?

Потом вопрос с ее семьей тоже очень важен. Ведь ты же не думаешь, что если прежде люди старались, чтобы семьи брачующихся были близки, что они это делали просто по глупости? В этом глубокий смысл. Дальность семьи или даже ее враждебность можно преодолеть, загладить только особым и непрестанным теплом дружбы между мужем и женой.

Вообще нужно же отдать себе отчет, до последней глубины и серьезности, что без дружбы нельзя идти в брак. Ведь губы-то увядают весьма скоро, или (даже не увядшие) делаются вдруг чужими только потому, что в душу вдруг ворвался чей-нибудь более обольстительный образ, как ветер врывается в дом, если дверь закрыта небрежно. Все это надо в себе осветить, ничего не надо скрывать, надо .быть в этом деле честным. Есть ли дружба? Есть ли в душе некая светлая комната, где не старые брюки или подвязки лежат на полу, а лежит на полу солнце, а стены как живая тишина — чтобы эту комнату беречь, украшать ее, а не идти в брак как на службу, «как все», ссорясь и утешаясь, со ссылкой на усталость и городскую суету.

Потом, какова бы ни была семья ее, тебе должно быть дорого то, что это ее семья. Семья родившая навсегда остается для многих драгоценным кладом души, и поэтому надо быть во всяком случае тактичным.

Ведь в браке происходит пересадка из одной земли в другую. Заготовил ли ты, как садовник, эту землю или ты все еще очень занят и земля твоя полна всякого хлама? Если так, то и не берись за выращивание драгоценных растений — живи один! Есть мудрость и правда Божия и честность в том, чтобы быть одному, если не умеешь быть вдвоем.

Ты пишешь об искусстве. И я писал тебе о нем недавно, и я когда-то писал много стихов и рассказов, но поверь мне, всему моему сердцу и опыту, всей моей в ночах проведенной жизни, что дело все же не в нем, что дело совсем не в нем. Что дело не в том, чтобы написать или не написать стихи или рассказы, а в том, чтобы зародить в себе и сохранить в себе некую творческую тайну, божественное семя созидания и бытия, которое так же, как семя человеческое, зарождаемое в теплоте утробы, — зарождается только в теплоте и милосердии духа. Если после зачатия этого ты, по усмотрению Божию, оказываешься еще как бы дополнительно способным излагать свои чувства в стройных стихах — очень хорошо, но это факт уже второстепенный, не только для тебя, но и для всего мира. Важен не способ обнаружения для людей в тебе воссиявшего чуда, а самый факт его воссияния, который и в совсем неграмотном человеке будет излучаться и просвещать и врачевать мир Богу угодными путями. Эта тайна непостижима нам, и она не дается нашим рукам, когда они самовольно и в самомнении тянутся к ней. Она «сокровище смиренных»^41.4 (41.4 См. книгу эссе М. Метерлинка «Сокровище смиренных» (1896).), и только милостивому и смиренному духу дается она, исчезая при всякой нашей жестокости, от всякого холода, который мы допускаем в себя.

«Красота спасает мир», — сказал Достоевский^41.5 (41.5 Ср.: «Правда, князь, что вы раз говорили, что мир спасет «красота»? Господа, — закричал он [Ипполит] громко всем, — князь утверждает, что мир спасет красота!.. Какая красота спасет мир?.. Вы ревностный христианин?» (Достоевский Ф. М. Идиот. Ч. 3. Гл. V)), красота всякой души, и без стихов и со стихами преобразившей себя в красоту нетленную. К этому призваны все. тут нет различия, тут нет привилегии стихотворной техники, все призываются быть творцами, истинными художниками жизни. Поэтому, когда я говорю, что неизвестно, кто выше, кто нужнее, — Пушкин или его няня, — я вкладываю в это совершенно реальный, практический смысл. Дай Бог, чтобы было побольше няней! Потому-то и стало так безумно холодно в мире, что многие захотели быть Пушкиными и забыли про нянь и святых.

То, что ты станешь или не станешь писателем, не имеет значения ни для меня, ни для Ляли, ни для мира, ни для тебя самого. Ты должен стать человеком, и при этом счастливым человеком, созидающим жизнь. Когда я писал свои стихи, я был очень во многом несчастен и я очень многих людей обижал. Стихи давно куда-то пропали, я учусь перестать обижать и вот иногда я как бы не могу стоять на ногах от охватывающего меня счастья, радости вновь расцветающей души, от чувства полноты творческого бытия. Затем еще скажу: ты пишешь о перегруженности в голове. Дети не должны продолжать ошибки отцов. Ведь вы слишком много видели в жизни, чтобы стать более простыми, более сильными, более мудрыми. Для вас должна быть драгоценна жизнь, как святыня, которую чуть было у вас не отняли, как ребенок, который чуть было не умер у вас на руках. Что тут мудрить, когда на руках такое святое тепло! Но я знаю, что жизнь, самая эта кажущаяся долгота жизни, тягучесть ее будней ужасно трудна. Невероятно трудно блюсти сердце в зле и холоде мира. И, конечно, только искреннее смирение может научить — как это сделать, как сохранить свое тепло и любовь любимого человека в окружающей нас ночи. Только смирение, ибо вообще это «невозможно для человеков, но все возможно Богу»41.6 (41.6 Ср.: Мф. 19, 26.). Аминь!

Больше не буду писать, а то, может, ты и обидишься. Не надо обижаться друг на друга. Я знаю, что в тебе живет искренно детское сердце.

Без страданий нельзя прожить, они даже нужны нам иногда, но мы, люди и создания Невечернего Света, должны стараться быть малым светом и утешением в страданиях других людей. К этому нас нудит сердце, в этом находит великую радость согретый любовью ум. В этом и надо воспитывать себя, каждый день с раннего утра, выходя на невидимую борьбу с холодом жизни.

Целую вас обоих, все равно будете ли вы вместе или нет — глажу головку твоей Ляли и люблю ее. Покажи ей это письмо.

Твой п.

4 ХI

Это, конечно, не есть ответ на твое письмо. Это ответ, может быть, больше себе, своему беспокойству, наспех написанные мысли тревоги и желания вам добра.

№42. Н.С. Фуделю

28 XII [1950, с. Большой Улуй]^42.1 (42.1 Датируется по указанию на скорое окончание срока ссылки; см. примеч. 5.)

Дорогой мой Коленька!

Дорогая Лидочка!

Поздравляю вас с праздником.

Здесь в тишине, около зимнего леса, закутанного в снега, он, конечно, особенно чувствуется, но, может быть, и вы у себя, среди шума и беспокойств, сумеете отвоевать кусочек тишины, маленькую крепость, где тоже будет слышно дыхание вечной жизни, где вы прикоснетесь к Памяти этого дня. Вся радость истории начинается в нем.

Диккенс это понимал и написал «святочный рассказ»^42.2(42.2 Имеется в виду «Рождественская песнь в прозе» (святочный рассказ с привидениями) Ч. Диккенса (1843).)про Скруджа, который все пережил за несколько часов, раскаялся, понял и — побежал за последним гусем для племянника.

Я мало знаю сейчас про вас, но знаю, что Коля остается в Москве^42.3(42.3 После окончание института в мае 1950 г. Н.С. Фудель остался в Москве с целью поступления в аспирантуру и искал работу по специальности.), будет писать о Тургеневе и что, может быть, в январе вы наконец соедините свои жизни в одном корабле. Я бы все-таки хотел, чтобы это соединение было чем-то отмечено, чем-то значительным и светлым. Конечно, я знал одну счастливую и уже старую пару, в которой муж был всегда столь чужд всяких праздничных чувств, что (как рассказывала с улыбкой его жена) когда ехал на венчание на извозчике, то читал газету и так увлекся этим, что проехал церковь, в которой его ждала белокрылая невеста и куча шаферов.

Я не знаю, что бы вам посоветовать. Может быть, этот день провести вдвоем в лесу? Или, может, зажечь в этот день какую-нибудь особо хорошую елку?

Мне очень жаль, что у меня нет средств, чтобы послать вам для этого дня. Я на днях послал деньги маме и у меня не будет до конца января.

На днях прочел «Синюю птицу», она кажется еще недавно шла в Художественном^42.4 (42.4 Пьеса М. Метерлинка «Синяя птица» была поставлена в Московском Художественном театре в 1908 г. и не сходила со сцены в течение многих лет, включая 40-е и 50-е гг.). Конечно, заглавие сильнее содержания (заглавие-идея), но конец хороший: Тильтиль, искавший Синюю птицу по всему белому свету, находит ее в своем собственном бедном доме. Это так характерно: мы так часто не замечаем своих синих птиц!

Мама очень тревожится, что вы будете не в самостоятельной комнате. Конечно, вам будет трудно, но все же всегда помните, что и то, что вы уже имеете, очень много: люди, которым вы верите, вещи, которые вам милы, тихий переулок. Будет время — будет и совсем своя комната.

Про себя я писал тебе в одном из прошлых писем. Через 4 месяца может измениться моя жизнь^42.5 (42.5 Весной 1951 г. заканчивался срок пятилетней сибирской ссылки.), но я думаю, что было бы, может быть, правильнее не менять ее, а остаться мне здесь. Хотелось бы только повидаться на неделю-две, чтобы обо все переговорить — мне ли приехать или маме сюда, не знаю.

Целую вас.

Будьте мужественны и не смущайтесь всякой мелочью. Когда идешь в густом лесу, именно мелкие ветки иногда больней всего бьют по лицу и колются. Большие-то сучья высоко.

Ваш п.

Приветствуйте всех от меня к Празднику.

№43. Н.С. Фуделю

21 I [1951, с. Большой Улуй]^43.1 (43.1 Датируется по ссылке на обстоятельства встречи Нового года (вдали от семьи).)

Дорогой Коленька.

Давно не было от тебя писем, в последнем ты обещал написать мне вместе с Лидочкой 4—51, но вот уже 211, а ничего от вас нет. Из телеграммы из Загорска от 5 I и из письма Вареньки от 4 I я понял, что 5 I ты был там43.2 (43.2 См. письмо 42.). Потом мама 31 XII писала, что Маша поехала встречать с вами Новый год. Так по отрывкам и догадкам я создаю себе представление о вашей жизни, и конечно, удивляюсь не тому, что вы редко мне пишете, а что вы все еще мне пишете, что вы все еще находите время и охоту обо мне думать, среди своей суеты и бесконечных дел, и мне писать. Я ведь представляю себе, как велика власть этого шумного потока жизни, в котором вы живете. Думаю, что у вас и ночью нет покоя человеку. А здесь у нас полная тишина, и если войдешь в лес (от меня минут десять), то кажется, входишь в какую-то первоначальную чистоту и покой, озаренный солнцем. Сейчас много солнца и морозы небольшие, самая хорошая погода. Снег точно смертный саван, но в такие дни слышно, что земля под ним не умерла и дышит, как «спящая красавица».

Вот мама больше всего любит это и никогда не может жить в этом, оттого-то ей так трудно.

Нам бы этим летом обязательно надо с ней повидаться.

Целую тебя, дорогой мой Николаша.

Пиши, всегда радуюсь твоим письмам. Привет мой Лидочке.

П.

№ 44. Н.С. Фуделю

13 III [1951, с. Большой Улуй]^44.1 (44.1 Датируется по ссылке на обстоятельства жизни Н.С. Фуделя.)

Милый и дорогой мой Николаша.

Ты давно не пишешь, но от мамы знаю, что у тебя все неудачи и болезни и неустройства44.2 (44.2 Речь идет о поисках работы Н.С. Фуделем в Москве.). Так обидно, что не могу тебя поддержать ничем, даже благим советом или утешительным словом. Чтобы утешать других, надо самому быть утешенному, очищенному от накипи и мути жизни. Знаю только, что так или почти так и должно было быть, и твое действенное начало жизни, переход от всего еще «детского» или хотящего оставаться таковым (вроде Недоросля Фонвизина) на путь зрелого возраста. Поскольку в тебе, помимо простого «бывания», есть воля к подлинному бытию, постольку этот переход неизбежно осложнился скорбями. Это и есть те нападения, те искушения, которые мы должны преодолеть, невидимая доброта человека за путь к Источнику жизни. Поверь мне, что это так! Вот тебя, наверное, все сейчас приводит в отчаяние, а от отчаяния ты пребываешь в раздражении, которое в свою очередь и с новой силой вызывает отчаяние. В конце концов человек махает на все рукой и стремится к какой-нибудь примитивной отдушине (ему кажется, что это отдушина), к какому-нибудь табаку, водке или еще чему-нибудь, а так как это иллюзия, то опять начинается все сначала, весь круг, в котором кружится человек, его круговое вращение в своей самости.

Конечно, если твое материальное состояние в смысле работы (заработка), было бы лучше, весь этот процесс был бы легче (может быть), но это не значит, что его не было бы совсем. Всякий не желающий только растительного существования, всякий вкусивший хоть одну каплю вина Истины, истинного Бытия, никогда не проживет без страданий. Они действительно огонь, очищающий золото, или те родовые муки, без которых нельзя родиться в Жизнь, нельзя выйти из порочного и страшного круга своей самости. Молю Бога, чтобы тебе можно было как можно легче родиться, чтобы тебе было как можно менее больно и чтобы другим от тебя не было больно. Сегодня, когда молился за тебя, со скорбью ища среди слов молитвы тех из них, которые были бы к тебе или о тебе, я увидел фразу, которую и почувствовал, как ту, которую искал: «Близ Господь призывающим его, всем призывающим его во Истине»^44.3 (44.3 Ср.: «Близок Господь ко всем призывающим Его, ко всем призывающим Его в истине» (Пс. 144, 18).). И ты ведь знаешь, что это именно так.

Целую тебя, обнимаю тебя, очень прошу не отчаиваться, не сердиться ни на других, ни на себя, претерпеть все с благодушием, зная, что все это временно и что «близ Господь призывающим его».

Твой п.

№ 45. Н.С. Фуделю

24 III [1951, с. Большой Улуй]^45.1 (45.1 Датируется по ссылке на обстоятельства жизни Н.С. Фуделя, до его женитьбы)

Милый мой Николаша.

Я все пишу тебе, а от тебя ничего нет. Уже на три письма нет ответа, и я не знаю причины. Может быть, я тебя чем-нибудь огорчил или обидел, неосторожным словом каким-нибудь? Хотел было даже писать к Ляле, прося ее объяснений, но не знаю ни ее адреса, ни именования. Меня беспокоит и твое здоровье, и твои материальные дела, и твои душевные дела. Все это, я знаю, у тебя не устроено, все это еще в разброде и в опасности. Мама писала о проекте ликвидации дома в Загорске45.2 (45.2 То есть о продаже дома в Загорске.) и устройстве вас вместе под Москвой, и я порадовался этому, потому что вы будете рядом друг с другом и тому» что утром и вечером ты не будешь в городе. И теперь я жажду подробностей, более точных сведений, хочется, чтобы это было поскорее. Этим переездом ты сможешь не только свою семейную жизнь начать в более нормальных условиях, что исключительно важно, но и маме отдать некоторый долг тем, что ты будешь близко от нее, тем, что и ты и Ля-ля как-то сможете присмотреть за девочками.

Что касается твоего внутреннего состояния: раздражение до отчаяния и отчаяние от раздражения, — то поверь мне, что единственный выход из него — это признание своего полного банкротства. Если ты не смиришься, то тебе грозит задохнуться в самопереживании. Надо понять всем нутром свое ничтожество — моральное, практическое, умственное — и поняв, отойти от себя. Никуда пока не иди — ни к людям, ни от людей — но отойди от себя, начинай забывать себя, переставай заниматься собой и своими достижениями и своими неудачами. Бери быка за рога, а если не возьмешь, будет поздно. Отойди от себя! Жизнь призывает тебя на настоящую борьбу и, если хочешь победить, забывай о себе.

Меня мучает еще одна мысль: не являюсь ли я причиной твоих жизненных неудач? Может быть, мне не нужно писать тебе? Напиши прямо.

Я писал маме, что очень одобряю ее планы о вашем переезде, что сюда ко мне переезжать никак нельзя, ибо я сам о себе ничего не знаю, что если вам удастся найти помещение, то переезжать надо пораньше и уж только после вашего переезда, если будет возможность, подумать о поездке ее ко мне недели на две-три.

Целую тебя, обнимаю. Напиши же без обиняков, может мне не писать?

Твой п.

Ляле пишу мысленно, а на бумаге не выходит.

Храни вас Бог!

№ 46. Н.С. Фуделю

29 III [1951, с. Большой Улуй]^46.1 (46.1 Датируется по ссылке на планировавшуюся свадьбу Н.С. Фуделя.)

Дорогой мой Николаша.

Я только что послал тебе письмо, полное недоумения о твоем молчании, как пришло твое от 20 III, из которого видно, что мои письма, по крайней мере два, до тебя не дошли. А я уже хотел посылать телеграмму, начиная серьезно тревожиться о твоем здоровье.

Конечно, тебе не следовало бы жить в городе. Но удастся ли вам обменять Загорск на что-нибудь недалекое от Москвы и в то же время лесное? Поездки на работу утомляют, но это утомление с избытком компенсируется минутой подлинной тишины. Даже сама неприглядность каких-нибудь размытых дождем дорожек нужней, чем бетонная одинаковость каких-нибудь тоннелей. Но удастся ли?

Ты пишешь, что «достал до весны уроков»^46.2(46.2 После окончания института и до поступления на службу в музей «Абрамцево» Н.С. Фудель зарабатывал частными уроками.). Я в прошлых письмах спрашивал о возможностях литературоведческой работы. Я не знаю, как теперь, но прежде можно было иметь заработок, работая примерно в том разделе, как Н<иколай> Ник<олаевич>46.3 (46.3 Имеется в виду Н.Н. Ильин, муж сестры С.И. Фуделя, Нины Иосифовны, историк, работавший в Библиотеке им. В.И. Ленина.), — «на перифериях» литературных тем. Эта область работы, по-моему, помимо всего прочего, крайне интересна как работа, например, материал по литературной вражде Тургенева и Достоевского^46.4 (46.4 См., напр.: Никольский Ю. Тургенев и Достоевский: (История одной вражды). София, 1921.)или о дружбе Тур<генева> с Виардо — золотая россыпь для золотоискателя, а им и должен быть литературовед. Но это еще достаточно «широкие» или «общие» темы. Есть еще более узкие и, мне кажется, иногда не менее интересные. Если есть в душе чувство меры и уважение к самим творцам литературы, а не только к их творениям, никогда не дойдешь до того перемывания грязного белья, которое, может быть, тебя страшит. «Перемывать» можно и находясь на общих темах, дело здесь не в теме, а в степени культурности литературоведа.

Я, конечно, и отстал, и, может быть, не знаю твоих вкусов, но мне кажется, «узкая» тема может быть очень глубокая. Есть ли работа о рисунках Лермонтова? Есть ли полный материал о музыкальной интерпретации русской поэзии 19-го века? — Здесь дело не в перечислении романсов, а в музыкальном истолковании, а также истории создания (в связи с этим интересный вопрос о «музыкальном тексте»). Как обстоит дело с работами о сравнительной пунктуации? Есть ли достаточная работа о книгах писателей, о их библиотеках? Я знаю только весьма неграмотную статью о посмертной продаже библиотеки Достоевского, но с интересным перечнем («что он читал?»)46.5 (46.5 Библиографическому описанию библиотеки Ф.М. Достоевского посвящена работа: Гроссман Л.П. Библиотека Достоевского//Гроссман Л.П. Семинарий по Достоевскому. М.; Пг., 1922. Гроссман пишет о тетради с перечнем книг и газет, составленным А.Г. Достоевской: «Писался он не с целью составления каталога книг Достоевского, а, скорее, ввиду намеченной ликвидации его библиотеки. Это, очевидно, список книг для ознакомления букинистов... Это реестр книг для продажи» (С. 11).). А «пометки» писателей на полях прочитанных книг? Работы о роли театра в биогр<афии> Пушкина, конечно, есть, а как с другими писателями? В каких театральных креслах сидел, поглаживая бороду, вице-губернатор Щедрин?

Я бы лично с удовольствием работал над темой: «Московские улицы глазами Пушкина». Во всех таких темах есть что-то от «Музея 40-х годов» — но что из этого? Разве это предосудительно? Здесь связи, ходы и переходы в другие области, в историю, в другие искусства, в быт и реальность жизни, в сундуки с старыми вещами, откуда запах не только нафталина, но и идей владельцев этих вещей. Затем здесь легче, чем в другом, «оторваться от себя», меньше выпячиваешь свое собственное отвратительное «я» (точно горб спереди!) и любовно и научно осторожно восстанавливать полустертую страницу.

Для кого? Ну, для себя хотя бы, но, конечно, не только для себя, а и «для истины», или, как говорил Достоевский, «чтобы не умирала великая мысль»46.6. (46.6 См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя на 1880 год. Август. Гл. III. Придирка к случаю. Четыре лекции на разные темы, прочитанные мне г-ном Градовским. [Лекция] III. Две половинки.)

Наверное, ты ответишь: «это интересно, но ведь ты заговорил о заработке, а не об интересе». Да, я, конечно отвлекся и я ничего сейчас не знаю. Но вот что-то (и достаточно для семьи) зарабатывает же Ник<олай> Ник<олаевич> (Ильин), а ведь он очень тяжелый, т<о> е<сть> неумелый человек, в смысле устройства. Конечно, здесь нужны связи в журналах, — поддержка от кого-нибудь. Напиши, что ты думаешь об этом? Можно ли иметь такой заработок и что нужно для этого?

«Я знаю, что я ничего не знаю» и в частности о всех твоих делах. Хорошо, что ты бываешь у мамы. О самом себе я знаю еще того меньше, но во всяком случае наши жизни еще долго не встретятся. Не в слишком ли больших дозах получает Варенька Диккенса? Это ты должен рассудить.

Мне стыдно, что я не пишу Ляле, но я часто о ней думаю, всегда молюсь за вас обоих и очень желаю ей силы и радости в ее трудах.

Когда живешь просто и смиренно, тогда на самых трудных и каменистых путях расцветают цветы радости, незримое «сокровище смиренных». Дай ей Бог этого.

Я бы, конечно, хотел поглядеть на вас 26 мая46.7. (46.7 26 мая — день рождения Н.С. Фуделя. На этот день первоначально намечалась свадьба Н.С. Фуделя и Л.И. Щербининой, но затем церемония была перенесена на более поздний срок.)

Не забудь мой совет: в день свадьбы, утром, пойти к чему-то самому светлому, самому чистому, чтобы лучи света легли на последующее. Вечерний шум может затемнить утро, но утро все же останется. И тогда не так страшна будет ночь жизни, ибо она все же есть. Ночь и мы должны запасаться оружием и мы должны быть на страже, «чтобы (как сказано в вечерней молитве) всего настоящего жития ночь пройти, ожидая светлого и явленного дне твоего»46.8. (46.8 Утренняя молитва 5-я св. Василия Великого «И даруй нам бодренным сердцем и трезвенною мыслим всю настоящаго жития нощь прейти, ожидающим пришествия светлаго и явленнаго дне Единороднаго Твоего Сына, Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа».)

Целую вас, пишите.

Твой п.

№ 47. В.М. Сытиной

11 V [1951, с. Большой Улуй]47.1 (47.1 Датируется по упоминанию о скором окончании сибирской ссылки. См. примеч. 2.)

Дорогая Верушенька.

Как ты просила, послал вчера тебе телеграмму. Я чувствую, что в судьбе моей скоро могут быть перемены, и потому живу в беспокойстве, не зная, что именно будет. Сегодня пришло письмо от Маши, и я подумал, что может и мой возможный переезд^47.2 (47.2 Возможный переезд ожидался в июне 1951 г. ) куда-нибудь южнее не приведет в результате к жизни совместно с ней, так как самое большое, что мне могут разрешить, это маленький городок, где, конечно, не будет тех техникумов, в которые хочется Маше. Ни «пищевое», ни «торговое», ни «заготовительное» образование ей не хочется, а в этих городках, конечно, нет библиотечного техникума, медицинский, который я бы считал самым лучшим, ее не прельстит тем более. А я, собственно, и решился бы выбраться из Улуя именно с мыслью о том, что мы сможем жить именно с ней. А этого как раз, наверное, и не будет.

Это первое сомнение. Есть и другие, которые одолевают меня. Мне очень не хочется, чтобы ты нарушала то, что у тебя есть: какой ни на есть дом и какая ни на есть работа. Если даже мне разрешат переехать куда-нибудь поближе, я не мыслю, чтобы тебе тут же переезжать ко мне с семьей. Надо будет мне достаточно твердо устроиться на работе (я еще не знаю — на какой?), уж не говоря о прописке, о квартире и т.д.

Не буду больше об этом говорить и писать. Знаю, что материально было бы правильней всего мне заключить договор куда-нибудь в Заполярье, чтобы высылать тебе ежемесячно рублей 500— 600^47.3 (47.3 Эти планы не осуществились.). Может быть, когда мы с тобой этим летом увидимся, мы все же так как раз и решим и, повидавшись с тобой, я уеду. Не повидавшись, я не хочу на это идти.

Если я поеду куда-нибудь «южнее», то основные деньги у меня будут. Может быть, не будет доставать рублей 200, но до моей телеграфной просьбы ни в коем случае не посылай, так как, возможно, и не понадобится.

Я купил себе брезентовые хорошие туфли за 53 р. Курточку мне сшили, я уже писал, т<ак> что если надо будет ехать, у меня есть все приличное (здесь же — это такое счастье! — можно ходить и в заплатках). Верушенька! — прости за недоумение и робость. Я знаю, что все будет по воле Божией.

Как хорошо, что ты была на кладбище и меня там вспомнила!47.4 (47.4 На кладбище в Загорске был похоронен о. Серафим (Битюгов).)

Твой С.

13 V.

Еще раз прости за такое письмо. Я уже его и бросил, а потом вижу, что сейчас все равно другое не напишется. За 5 лет^47.5 (47.5 То есть с 1946 г.)одичал, и всего страшно, и все беспокоит, да и чувствую я себя хоть здоровым, но старым. Впрочем, часто темнота в душе рассеивается, и тогда ноги снова чувствуют под собой стезю Божию.

Прилагаемое письмо передай Николаше. Вареньку и Машеньку целую и благодарю за письмо.

№ 48. Н.С. Фуделю

13 V[1951, с. Большой Улуй]^48.1 (48.1 Датируется по ссылке на вторую годовщину смерти М.И. Фудель. См. примеч. 8.)

Дорогой Николашенька.

Прости, если огорчил прошлым письмом от 28 IV^48.2 (48.2 Письмо утрачено.), где я отвечал на твое. Впрочем, знаю, что ты не обидишься, зная, что я пишу тебе от скорбного сердца, желающего тебе всякого благополучия и прежде всего благополучия вечного, духовного, по сказанному: «цель увещания — любовь от чистого сердца и нелицемерной веры»48.3 (48.3 Ср.: «Цель же увещания есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры» (1 Тим. 1, 5).). Ты ведь знаешь, как много мы (не имея любви) лицемерим друг с другом, не говорим друг другу правды. Да и не умеем ее говорить, ибо живущий в нас гнев ее убивает. Какая-то неустроенность в твоих всех делах и внутренних, и брачных, и служебных меня, конечно, беспокоит. Ты вошел в самое опасное для мужчины десятилетие, когда все силы и физические и душевные бывают в бурном расцвете, когда легче всего поддаться иллюзии вечности этого «расцветания» и обоготворить его, и поклониться ему, т<о> е<сть> самому себе в расцвете и в бурности. (Само) — обожание то же, что и самообожёние, корень слов один — бог — это воспоминание о древнем отступлении в Раю — «откажитесь от Сыновства и будете как боги»48.4 (48.4 Имеется в виду сцена из Библии — обольщение змеем Адама и Евы. Ср.: «Но знает Бог, что в день, в который вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло» (Быт. 3, 5).). «Влюбленность в Бога замените самовлюбленностью, ибо ваши силы безмерны и неоскудеваемы».

Храни тебя Бог в этом опасном плавании. «Будь мудр, как змея, и прост, как голубь»48.5 (48.5 Ср.: Мф. 10,16.). Я сейчас живу в ожидании перемены своей жизни. Всякая перемена беспокойна, особенно в мои годы, когда не так уж много сил и на одни географические перемещения. Но в то же время и что-то отрадное и радостное связуется с этой переменой, какое-то «чувство нового пути», указуемого Богом. Лишь бы только пребыть верным Ему и благодарным.

Узнаю наверное около 20 числа и тогда сообщу. Многое беспокоит: возможности работы, прописки, переезда мамы и девочек, материальное обеспечение и еще многое. Иногда думается — не правильней ли будет уехать по договору года на три в Заполярье, откуда можно будет посылать маме ежемесячно рублей 500?^48.6(48.6 Позднее, в Усмани, С.И. Фудель отказался от намерения ехать в Заполярье на заработки.)

Поздравляю тебя с днем рождения^48.7. (48.7 День рождения Н.С. Фуделя — 26 мая.)

Целую вас обоих.

Твой п.

Получила ли мое письмо Там<ара> Андр<еевна>? Сегодня 2-я годовщина смерти т<ети> Маруси48.8. (48.8 Скончалась М.И. Фудель—13 мая 1949г.)

№ 49. Л.И. Щербининой

14 V [1951, с. Большой Улуй]^49.1(49.1 Датируется по ссылке на годовщину смерти М.И. Фудель.)

Милая Лялечка.

Коля пишет мне, что у Вас тяжело болен брат, и мне хочется послать Вам слово ободрения и привета. Конечно, пока ходят письма, он, может быть, уже и выздоровел, и сейчас, может быть, вы совсем не нуждаетесь в утешении. Но ведь, с другой стороны, жизнь наша все же проходит в «долине смерти», она устережет нас если не сегодня, то завтра, если не в этом году, то через сколько-то лет. Так что всегда нужно быть готовым к этому и всегда нужно носить в себе «утешение». Конечно, легко сказать, а трудно делать. Вчера было уже 2 года со смерти моей сестры49.2 (49.2 См. примеч. 8 к письму 48.), а скорбь почти та же. Но есть скорбь, притупляющая сердце и разум, замыкающая человека в какой-то холодной чужой комнате. И есть скорбь, которая, обливаясь слезами, берет лопату и роет в земле души колодец, чтобы дорыться до «живой воды».

Видали ли Вы когда-нибудь, как иногда в воде глубокого колодца отражается кусок голубого неба и радость солнца и жаворонков? Вот бывает и скорбь такая же. Она не ожесточается, но уходит в свою глубину, ища голубого неба и Бога. Она в великие страдания вводит сердце, ибо ничего не скрывает от себя, не стремится внешними наркозами притупить себя, она принимает страдание как правду, как путь через чащу леса к светлой поляне.

Я почему-то за Вас более спокоен, чем за Колю, когда подумаю, что и ему, может быть, придется пережить смерти близких. Кто-то сказал, что душа человека по природе своей христианка49.3 (49.3 «Познать Бога способна лишь сама душа, христианка по природе» (Тертуллиан. О душе (ок. 200 н.э.)).). А так как христианство есть учение о Страдающем Боге, то и душа-христианка светло и мужественно переносит страдания. Именно в страданиях она больше всего уподобляется Богу.

Есть слова любви, неизъяснимо действующие на душу, как у Лермонтова:

«Есть речи, — значенье
Темно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно»49.4. (49.4 Строфа из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Есть речи — значенье...» (1840).)

Дай Вам Бог услышать эти речи, найти в себе эти слова, в себе самой найти Ясную Поляну, где мир Божий и Солнечный вечный свет.

Ваш С. Ф.

№ 50. Н.С. Фуделю

14 V [1951, с. Большой Улуй]50.1 (50.1 Датируется по ссылке на предыдущее письмо, написанное в тот же день, 14 V.)

Милый Николаша.

Сегодня послал тебе письмо (в письме к маме в Загорск) и тут же получил твое от 5 V. Я в своем уже просил у тебя извинения, если что-нибудь резко сказал в предыдущем письме от 28 IV. Вижу, что ты огорчился им, но мужественно не обиделся. Милый мой мальчик! Ну прости и не огорчайся. Когда я пишу тебе, я многое отношу к самому себе в еще большей степени. Это, в частности, что нужно с утра каждый день брать лопату и метлу и чистить свое стойло.

От этого не «окаменение» получается, как ты боишься, а радость и удовлетворение — чистый воздух, после чего и все дела пойдут по порядку.

Причем, именно метла нужна, а не микроскоп для анализов. Какие уж тут анализы!

Целую тебя, прилагаю письмо Ляле.

Твой п.

№ 51. Н.С Фуделю и Л.И. Щербининой

26 VI [1951, с. Большой Улуй]^51.1 (51.1 Датируется по указанию на окончание срока ссылки и «начало новой жизни».)

Дорогие мои Коля и Ляля.

Захотелось написать вам обоим, как бы забегая вперед, предваряя события и разговаривая с вами за столом и стаканом крепкого чая.

Я, кстати, разговаривать и раньше не умел, а теперь совсем разучился — предупреждаю вас. Я могу писать или разговаривать в письмах, а говорить не умею и часто глупо моргаю глазами на собеседника.

Я вчера перебирал старые письма и был охвачен благодарностью к вам, — эти годы51.2 (51.2 Годы ссылки (1946—1951).) наполнены вашими письмами. Мне хочется сохранить их, как живые существа, как хрупкие следы пережитого и еще и сейчас живого, как «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет»51.3 (51.3 Строки из посвящения романа в стихах А.С. Пушкина «Евгений Онегин».). Но в связи с этим как-то горько стало за вас, что все еще у вас не устроено, все еще вы в каком-то предисловии к книге, а не в первой главе. Конечно, отчасти эти мерила условны. У вас несомненно уже давно дружеское единство и, может быть, незаметно и «не оформлено» вы прошли уже большой кусок совместного пути. Но все же не надо искушать судьбу, надо поскорее заканчивать некоторую неопределенность. Помоги вам Бог во всем! Верьте мне, что Бог помогает не только в том, чтобы дать кусок очевидного и осязаемого черного хлеба голодающему, но и в самых сокровенных и «тончайших» состояниях, отношениях и нуждах человека, во всяком его голоде. Нашей порченой голове труднее всего принять и вжиться именно в это.

Мне бы очень хотелось вас увидеть, хотя я и боюсь при этом некоторых вещей. Во-первых, того, что, как это чаще всего бывает, личное свидание благодаря нашему неуменью быть совсем самим собой, быть искренним и простым, приводит к разочарованию (в самом себе), к досаде на то, что упущена возможность духовного общения. Ведь мы вообще все время теряем, упускаем какие-то, в чем-то, возможности, все время проходим мимо или даже топчем благоуханные цветы. Иногда охватывает такой страх за это, за себя, за других, когда вдруг остротою ножа войдет в сознание ощущение теряемых часов, дней, лет. Кажется, это хотел выразить Пушкин, когда писал:

«И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю»51.4. (51.4 Заключительная строфа стихотворения А.С. Пушкина «Воспоминание» («Когда для смертного умолкнет шумный день...», 1828).)

Ибо их уже и нельзя смыть, можно только одно: глотая слезы покаянья, снова вставать, снова идти вперед по пути своему, веря в то, что, пока мы еще живы, перед нами живы все возможности подлинной жизни и действительного счастья, как бы ни велики были прошлые преступления. Помоги вам Бог во всем!

Может быть, и придется увидеться, хоть и кратко, когда я буду проезжать мимо51.5. (51.5 То есть через Москву, где жили Н.С. Фудель и Л.И. Щербинина, в Загорск, к жене.)

Я с благодарностью гляжу на свой Улуй, но с большой радостью начинаю новую жизнь51.6 (51.6 То есть жизнь после сибирской ссылки.). Маше я писал подождать немного с решением вопроса о вузе51.7 (51.7 Речь идет о выборе учебного заведения для М.С. Фудель.). Я очень против литературного пединститута, но еще не вижу, что бы ей определенно советовать.

Я послал тебе письма 12 VI и 23 VI заказные51.8 (51.8 Письма не сохранились.), в одном из них было письмо к Тамаре, получил ли? А Ляле я писал в мае, но тоже не знаю, дошло ли.

Целую вас. Искренно прошу простить меня за мое неуменье и беспомощность в такое ответственное ваше время.

Ваш п.

№ 52. Н.С. Фуделю

27 VI [1951, с. Большой Улуй]^52.1(52.1 Датируется по указанию на окончание срока ссылки. См. примеч. 2, 3.)

Милый Николашенька.

Сегодня пришло твое письмо от 19 VI. Рад, что мое письмо к Ляле все же дошло. У меня что-то это время болит за нее душа, и мне хотелось, чтобы мой привет дошел до нее, хотя, может быть, и неумелый. Я совсем не в претензии, что она не отвечает. У нее несомненно драгоценное сердце, которого — я думаю — ты еще не заслужил.

Я получаю на днях паспорт52.2 (52.2 Перед окончанием ссылки и отъездом по месту жительства семьи С.И. Фуделю выдали общегражданский паспорт.), кончаю дела на службе52.3 (52.3 С.И. Фудель работал в Большом Улуе бухгалтером-счетоводом.), причем это совпало с полугодовым отчетом на 1 VII, так что раньше 5—7 VII я не вырвусь. На службе ведь надо получить деньги на дорогу. Кроме того, еще точно не знаю, куда ехать, и жду обещанного сообщения от мамы. В день посадки на поезд в Ачинске^52.4(52.4 Г. Ачинск — центр Ачинского округа Сибирского края, на реке Чулыме, ближайшая к с. Большой Улуй железнодорожная станция.) телеграфирую. Говорят, в Ачинске ждут посадки по многу дней. От Ачинска до Москвы 4,5 суток езды. Как ты думаешь — не испугаю ли я Тамару Андр<еевну>, если я проездом заеду к ней?52.5 (52.5 То есть проездом через Москву (к Т.А. Липкиной), по пути в Загорск.) Я еще сам не решил и не знаю, как быть, ехать ли прямо или же заехать по дороге. Я боюсь напугать своим таёжным видом.

Про Машино ученье ничего не знаю^52.6 (52.6 М.С. Фудель окончила десятилетку в Загорске и собиралась поступать в институт. Жила у Т.А. Липкиной в Москве.). В педагогический не советую, независимо от факультета. Есть прекрасная специальность — медицинская, но она, конечно, туда не пойдет. Есть много еще других интересных — сельское хозяйство, география, картография, геология. Лучше бы всего ей решить это в связи с работой мамы^52.7 (52.7 Речь идет о плане найти литературную работу (переводы с иностранных языков) в Воронеже для В.М. Сытиной.), когда это определится в отношении Воронежа. Ведь там институты.

В каком музее ты будешь работать? Какие Аксаковы жили в 30-х годах прошлого века в Н<ижнем> Новгороде?52.8 (52.8 В 30-е гг. XIX столетия все «литературные» Аксаковы — Сергей Тимофеевич и его сыновья, Иван Сергеевич и Константин Сергеевич, — жили в Москве (до этого — в оренбургских имениях). В Нижнем Новгороде в 1859—1860 гг. служил в палате Государственных имуществ А.Н. Аксаков, племянник С.Т. Аксакова.)

Целую, может быть, скоро увидимся.

Твой п. Спасибо вам всем за ваши письма, любовь, память

№ 53. Н.С. Фуделю

29 VI [1951, с. Большой Улуй]^53.1 (53.1 Датируется по ссылке на начало работы Н.С. Фуделя экскурсоводом в музее «Абрамцево».)

Спасибо, дорогой мой Коленька, за письмо от 23 VI. Рад, что ты «напал на жилу» в сундуке — на Гоголя, Аксаковых. О портрете девочки Мамонтовой53.2 (53.2 Речь идет о портрете В.С. Мамонтовой (1875—1907), дочери С.И. Мамонтова, жене А.Д. Самарина, изображенной на картине В.А. Серова «Девочка с персиками» (1887).) есть прекрасные строки у И. Грабаря в его монографии о Серове^53.3. (53.3 Имеется в виду историко-художественное исследование: Грабарь И.Э. В.А. Серов. М., 1915.)

Я увидел этот портрет впервые, когда мне было 17—18 лет и он висел еще в той комнате, где был создан, и я помню, что, войдя в эту большую комнату, я уставился на него, забывая здороваться с хозяевами. Он передавал не только воздух прошлого, но и чувства и мысли его в этом доме, обитавшие около маленькой светлой девочки. Так хотелось войти в это полотно, как в дверь.

И, по-моему, какая же дистанция отсюда до масла Репина (карандашных рисунков не знаю)! Только портреты Нестерова могут сравниться с этой правдой. Ведь реализм может быть зрячим и слепым, не видящим «природы вещей». Колоссальность тем Репина и техническое могущество выражения часто не передают, а затемняют ту «духовную материю», о которой ты пишешь, что она «течет» под поверхностью изображаемой формы.

Некоторые художники только иногда ощущали ее. Мне кажется, что Васнецов только в «Аленушке» выразил это, только в этой картине на него повеял небесный огонь, текущий под бренной плотью мира.

Все остальное (почти) — техника, иногда сходящая к простой иллюстративности. И. Грабарь очень хорошо вспоминает Татьяну из Онегина, хотя она и совсем другая, в главе об этом портрете («о как душа была бы рада, всю эту ветошь маскарада»)53.4. (53.4 Неточная цитата из романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин» (Гл. 8, строфа ХLVI). Ср.: «...Что в них? Сейчас отдать я рада/Всю эту ветошь маскарада...».)

Да, в использовании всего этого есть много интересного. Ты находишь верные, правильные слова, ты, я чувствую, задет за живое этим умершим миром людей. Но ты знаешь, что и в искусстве надо различать «Бога» и «технику». И как ни бывает здесь иногда поразительна техника, она все же иногда только техника. Поэтому врубелевская «Цыганка» технически слабее репинского «Государ<ственного> Совета», но духовно сильнее. Очень сильны врубелевские фрески в каком-то монастыре53.5 (53.5 М.А. Врубель руководил реставрацией древних фресок Кирилловской церкви в Киеве (1884) и создал несколько новых композиций, а также иконы для иконостаса, работал над росписью Владимирского собора в Киеве (1887).), а «Лебедь» его я не люблю. Реализм Серова уже как бы «надломленный», как прозрачен и хрупок воздух осенью, но именно про его вещи можно сказать:

«Листок, что засох и свалился,

Золотом вечным горит в песнопении»53.6. (53.6 Неточная цитата из стихотворения А.А. Фета «Поэтам» (1890). Ср.: «Этот листок, что иссох и свалился, / Золотом вечным горит в песнопеньи».)

Символизма в живописи я мало знаю, помню только Чюрлениса (в Третьяковке). Его не надо путать с импрессионизмом (Жуковский).

О Гоголе есть очень интересные статьи в старом журнале «Весы» — это 1900-е годы, — в частности, Брюсова^53.7 (53.7 См. примеч. 4 к письму 8.). Там же много о живописи, о реализме и символизме в искусстве. Этот журнал тебе следовало бы как специалисту посмотреть. От палящего уничтожающего солнца житейской толкотни иногда хорошо укрыться под прохладную тень этих книг и мыслей об искусстве. Но только всегда надо помнить, что это лишь минутный отдых, а что подлинное творчество, и воплощение идеи в форму, и осуществление искусства в жизни начнется для тебя вновь только тогда, когда, положив (спокойно и благодарно) книгу на письменный стол, ты возьмешь свой страннический посох и опять выйдешь на улицу, под палящее солнце, на путь встреч и преодолений, скорбей и радостей, падений и восторгов, муки и блаженства своего пути к Богу.

«Ибо мы не имеем здесь пребывающего Града, но грядущего взыскуем» (ап<остол> Павел)^53.8(53.8 «Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Евр. 13,14).). Целую тебя, Коленька.

Привет тебе и Ляле. П. Я так благодарен за письма.

№ 54. Н.С. Фуделю

1 VII 1951, с. Большой Улуй^54.1 (54.1 Датируется по ссылке на предстоявшую в сентябре 1951 г. женитьбу Н.С. Фуделя.)

Наконец-то, дорогой мой, от тебя письмо! Я глазам своим не верил — так обрадовался (конверт от мамы). Слава Богу и за то, что ты с Лялей, что начинается ваша совместная жизнь. И как ты ни осуждаешь Абрамцево, а все же хорошо, что это начало в нем, а не в городе. Где бы там были птичьи гнезда! Очень бы хотел посмотреть на вас, хотя бы в подзорную трубу из Мутовок.

Я понимаю очень, что голова твоя здорово устала от Рудиных^54.2 (54.2 То есть героя романа И.С. Тургенева «Рудин» (1855).). Я только краешком заглядывал, да и то уставал. Тургеневская литературщина (как ты верно говоришь, питаемая тщеславием) — это тот умственный хлам, который в очищенном грозами воздухе души особенно несносен. И дело, конечно, не только в Тургеневе. Дай Бог тебе терпения, и при этом с каким-то благодушием. Ведь терпение подобно хорошему непромокаемому плащу, не такому, про который говорят: «это промокаемый не плащ», а настоящему, в котором можно переждать непогоду, зная, что все равно когда-нибудь выйдет Солнце.

Ведь мы же испытываемся Богом, всеми «заботами», трудами и скорбями. Выдержит ли наша любовь? устоит ли наша верность Ему?

И Он посылает (или попускает) ровно столько, сколько мы можем вынести. И видя наше хоть крошечное мужество, хоть какое-то терпение, Он тут же утешает и помогает.

Дай вам Бог обоим утешения Божественного: в красках зари или в чистоте воздуха или в благоухании трав или в глазах верности и дружбы или — больше всего — в непостижимой силе Слова Божия. Но даже и при утешении никогда не снимай плаща терпения, чтобы «не возомниться», чтобы не почить на лаврах, чтобы всегда быть готовым к новому дождю искушений. И на нервы, конечно, не надо очень сваливать. А то, знаешь, бывает, что в квартирах какие-нибудь тетки побьют себя по морде, а потом говорят: «вы знаете, я очень нервная». Или я как-то видел инвалида, который костылем дрался в очереди, а потом тоже ссылался на нервы. Больные нервы есть, конечно, факт, но мы в значительной степени можем их лечить или не допускать до болезни. Лечатся они покорностью воле Божией, а если люди не хотят лечиться, то как же им быть здоровыми!

Не «нервно», а покорный воле Божией или воле высшего Рока, или воле «богов», умирал древний скиф или грек.

Они верили в Бога, в некую личную надмирную силу — в этом объяснение того достоинства и спокойствия, с которым они умирали.

Мы можем опытно знать безмерно больше, чем они, и в то же время мы можем не знать и того немногого, что они знали. В этом последнем случае мы «оглушаемся» заботами до потери чувства жизни и кончаем «Смертью Ивана Ильича»^54.3.(54.3 Повесть Л.Н. Толстого (1886).)

Потеря чувства жизни есть потеря чувства вечности. Я все-таки очень люблю изречение какого-то философа: «горе тебе, если в то время как тебя уносит поток времени, ты не несешь в себе вечности»54.4. (54.4 Источник цитаты не обнаружен.)

А еще гораздо лучше и проще молитва Исаака Сирина: «Исполни. Господи, сердце мое жизни вечной»54.5 (54.5 См. :Исаак Сирии. Слово 38 // Творения аввы Исаака Сириянина. Сергиев Посад, 1911. С. 160.). Нам, действительно иногда оглушаемым заботами и невзгодами, надо всегда так молиться, чтобы в сердце, как птица в гнезде, поселилось это трепетное чувство вечности. И когда несешь в себе это чувство — как благословенна и как благоуханна становится жизнь, как легок становится путь — земля любимая и родная под подошвами ног!

«Покорность воле Божией» нами часто совсем не понимается. Мы и своей-то воли иногда не понимаем.

Воля Божия не только в большом, но и в малом. Во всем, т<о> е<сть> всегда, надо помнить вечность и Бога, в ней обитающего, и тогда будет понятно, что такое покорность Ему. Часто она есть простая уступчивость другим, мирность с другими. А мы иногда не уступаем или раздражаемся даже на то, чтобы обедать не в 4, а в 6.

Ты пишешь о творчестве, которое было в тебе раньше. Об этом мне труднее всего писать, так как мне кажется, я чего-то не понимаю.

Цель всякой жизни есть творческое раскрытие какой-то божественной идеи. Дерсу Узала^54.6(54.6 Герой книги В.К. Арсеньева «Дерсу Узала» (1923).) раскрыл ее, наверное, гораздо больше, чем Байрон. Почему мы не решаемся смело сказать эту правду? Ведь «божественная идея» так же проста, как капля росы в чашечке цветка: это все то, что созидает жизнь. Роса созидает, твоя Ляля созидает, когда тебя любит, тебе прощает и готовит тебе обед.

Созидает ли байронизм — я не знаю. В том, что обнимается понятием «искусства», такая мешанина, которой я боюсь.

Я бы сказал так: «И в искусстве, так же как и в простой жизни, можно сделать много хорошего». Дальше этой сознательно сдержанной формулы я не иду. Но и она очень большая (для искусства).

И, уж конечно, совсем плохо «любить себя в искусстве»^54.7 (54.7 Известное высказывание К.С. Станиславского, основателя и режиссера Московского Художественного театра.). Любить себя ни в чем не надо: ни в искусстве, ни в обеде, ни в костюме. Это не значит, что надо себя презирать, но значит, что от себя надо «отталкиваться». чтобы идти дальше, чтобы себя не замечать, чтобы о себе забывать, стремясь к цели.

Другое дело — «любить искусство в себе» — как некий луч Божий, просвещающий тьму.

Слова твои о Кирилле^54.8(54.8 К.Н. Ильин, племянник С.И. Фуделя.) меня взволновали. Вспомнилось, как 35 лет назад^54.9 (54.9 То есть в 1916 г.) я провожал С<ергея> Н<иколаевича>^54.10(54.10 С.Н.Дурылин.), уезжавшего тоже на дикие северные озера, в «край непуганых птиц», и потом встречал и слушал рассказы про эти озера, и диких лебедей, и колдунов. Очень много я тогда любил или, лучше сказать, очень много я слушал жизнь, во всей ее правде и красоте — озер, людей и старых северных, деревянных церковок. Г. Уэллс был, между прочим, тоже очарован нашим Севером, его возили куда-то под Архангельск в те годы^54.11 (54.11 Английский писатель Герберт Уэллс трижды посещал Россию: в 1914, 1920, 1934 гг.). На Севере грань (в природе) между временным и вечным как бы стирается или (может быть) временное, за смирение свое. становится вечным.

Но зимой тяжелы сиреневые (под вечер) снега в зырянском одиночестве^54.12 (54.12 То есть в первой ссылке, в Усть-Сысольске.). «Помилуй, Боже, ночные души»^54.13. (54.13 Строка из стихотворения А.А. Блока «Я жду призыва, ищу ответа...» (1901).)

Вот, друг мой, милый Николаша, прими, что написалось. Ляле прилагаю отдельно. Пришли бумаги для писем, здесь нет. Нужно ли искать что-н<ибудь> для Рудина: «Звенья», «Литер<атурное> наследие», старые журналы? На всякий случай посылаю листок из учебного пособия моего детства.

Целую крепко.

П.

В «Рус<ской> старине» 1881 г. есть воспоминания Я. Неверова (друга Станкевича) о посещении им пр<еподобного> Серафима54.14 (54.14 См.: Из записок Я.М. Неверова. Подвижник и подвижница // Русская старина. 1880. № 6; Неверов Я. М. Воспоминания о встречах с Тургеневым и Станкевичем // Русская старина. 1873. Т. 40. № 11.). Так через Рудина, Покорского, Сманичевича я все же дошел до Сарова. Спасибо тебе.

№ 55. Н.С. Фуделю

8 VIII [1951, Усмань]^55.1(55.1 Датируется по ссылке на обстоятельства жизни С.И. Фуделя в Усмани. См. примеч. 2.)

Милый Николаша.

Итак начинаю писать тебе из нового своего местожительства^55.2(55.2 Г. Усмань Воронежской области, новое местожительство после пятилетней сибирской ссылки и полученного «минуса» (то есть разрешения проживать не ближе, чем 100 км от Москвы).). Я уже послал письмо маме, сообщил, что прописался, снял комнату и начал поиски работы. С работой здесь плохо. Вот уже 3-й день хожу всюду, и пока ничего нет. Чувствую, что это не совсем безнадежно, что когда-нибудь что-нибудь подвернется — кто-нибудь из бухгалтеров^55.3 (55.3 С.И. Фудель искал бухгалтерскую работу, освоенную в ссылке.) уедет, умрет или сопьется, но когда это будет?

Ехать в Графскую не вижу смысла, т<ак> к<ак> говорил здесь с знающими ее и они заверяют, что там совсем ничего нет, то же и в Рамони^55.4(55.4 Графская, Рамонь — станции железной дороги, следующие за Усманью в сторону Воронежа.). Завтра, наверное, съезжу в Воронеж, посоветуюсь с знакомыми, схожу в некоторые краевые организации. Вернувшись, подожду еще с неделю, т<ак> к<ак> в двух местах здесь обещали что-то выяснить, а потом придется думать о новом переезде. Мне бы не хотелось, т<ак> как город очень понравился — весь в яблоках и тополях, я уже размечтался, что возьму сейчас же Вареньку и она будет со мной жить так же, как ты в Вологде...^55.5 (55.5 См. примеч. 7 к письму 18.)

Все время ем яблоки, которые, впрочем, недешевы и на них уходит много денег. Хорошие сорта 5 р. десяток, но, говорят, попозже подешевеют. Вообще жизнь здесь если и дешева, то относительно. Квартиры дорогие: 100 р. комната без топки. Масло, хлеб, овощи, молоко в той же цене, что и в Сибири. Только яйца дешевле московских, да еще говорят, что попозже будут дешевые помидоры (пока они 10 р. кило).

Я бы мечтал так: устроиться хотя бы на 500 р., взять Вареньку, совсем разгрузить маму, чтобы она могла заняться собой, своим устройством, продажей дома^55.6(55.6 Речь идет о доме в Загорске.) и переездом или поближе к Москве для своей работы, или же в Воронеж (но, по-моему, лучше под Москву, если можно).

Если она будет свободна, она сможет зарабатывать и присылать что-н<ибудь> на Вареньку.

Очень бы хотел узнать про Машу. Напиши: Советская, д. 56^55.7. (55.7 Адрес дома в Усмани, где С.И. Фудель снял комнату летом 1951 г.)

Обедаю пока в столовой. Целую крепко. Чем мы сможем отблагодарить Тамару!

Твой п.

№ 56. Н.С. Фуделю

26 VIII [1951, Усмань]^56.1 (56.1 Датируется по ссылке на обстоятельства жизни С.И. Фуделя в Усмани. См. примеч. 2.)

Дорогой Николаша.

Ты, наверное, сегодня получил мое письмо вместе с письмом к Ляле и маме. А вчера я получил третье твое письмо от 23 VIII. Письма доходят на второй день — это уже не Улуй! — и это соображение — близости от вас, конечно, перетягивает все мои остальные. Работы все нет^56.2 (56.2 С.И. Фудель искал в Усмани бухгалтерскую работу.). Одна, правда, намечается, но очень мне не желательная бы, ответственная. Выясню наверное на этих днях, и, может, придется ехать в Воронеж для утверждения. Там я постараюсь зайти в институт для Маши, но я считаю, что ей пока переводиться не следует^56.3 (56.3 Летом 1951 г. М.С. Фудель поступила на первый курс Московского лесотехнического института.). «Центральная база» наша — это мама с Варенькой, и ей (Маше) надо держаться ее. Если она переедет в Воронеж, она и от них оторвется, и ко мне не пристанет, ведь здесь сообщение не московское, поезда до Усмани идут часа 3 и редко, от станции до меня еще 3 километра, т<ак> что это особенно зимой совсем невозможно или крайне трудно, и практически она, конечно, будет сидеть одна в общежитии. Если я попаду на эту работу, то буду очень занят и тоже не смогу ездить. В Москве же для нее все близкие, и я советую пока что, если только это осуществимо, поселиться с Варей или же там, где будет мама. Получила ли она стипендию?

В отношении маминых и основных дел с домом у меня желание такое, чтобы она пока устраивалась там, где у нее будет работа — под Москвой ли, под Воронежем ли. Я вижу, как здесь, в Усмани, трудно с заработком, и боюсь прочно базироваться здесь всей семьей, без уверенности на завтрашний день. Это очень грустно, но утешение в том, что сейчас намечается какое-то устройство твое (уже) и предварительное Машино^56.4(56.4 Работа Н.С. Фуделя в музее «Абрамцево» и проживание М.С. Фудель у Т.А. Липкиной в Москве (в Дурновском пер.), в то время как институт, куда она поступила, находился в Московской области, на станции Строитель северной железной дороги.). Мамина задача растить Вареньку, и иногда мы все будем видеться, будущим летом во всяком случае, на отпуск. Конечно, с другой стороны, если у меня будет прочная работа, это может изменить что-то. Вот начало сентября покажет, кстати, и мама собирается сюда приехать.

Хуже всего то, что я чувствую себя каким-то совсем неспособным к жизни и бьюсь в каком-то круге бессилия, а маму вижу одиноко борющуюся со всеми трудностями за двух девочек.

Я буду рад, если устроится для тебя постоянная работа в Абрамцеве ^56.5 (56.5 То есть в музее «Абрамцево», куда Н.С. Фудель пытался устроиться на постоянную работу.). Это начало прямой работы (вплотную), возможность по-настоящему, наконец, заняться настоящей наукой. Я увидел, что ты еще мало знаешь — твоя специальность требует некоторого энциклопедизма, в том смысле как им обладал, например. Хомяков, писавший не только стихи (и печатавший их), но и статьи о новых машинах, не говоря о работах по истории, философии и религии. Но наука требует тоже некоторого отречения «от мира», это тоже своего рода монастырь, и я бы хотел, чтобы тебе им было Абрамцево.

О ваших делах я дерзнул написать Ляле свое мнение, хотя не знаю, вправе ли я писать? (прочел ли ты то письмо?) Мне кажется, что, пока нет согласия ее родителей^56.6 (56.6 К этому времени согласие Щербининых на брак их дочери с Н.С. Фуделем еще не было получено.), на это идти нельзя, а что же или как быть (особенно ей) дальше, я (за нее) и сам не знаю. Не умея сам носить бремена тяжкие, я в ужасе от того, что из моего совета тоже получается бремя, но уже для другого. Единственно, что все-таки укрепляет меня в убеждении так советовать, это ясное чувство, что если вступить в брак помимо воли, то в результате бремя будет еще более тяжкое, что из двух зол надо выбирать меньшее и «ждать развития событий».

Причем ждать каждому на своем деле, окунувшись в него с головой и как бы забыв о бремени.

Есть такие строчки:
«Покой и тишь во мне.
Я волей круг свой сузил...
Но плачу я во сне,
Когда слабеет узел!»^56.7 (56.7 Строфа из стихотворения З.Н. Гиппиус «Узел» (1905). Ср.: Воспоминания. С. 46 наст. изд.)

«Покой» во всем круге жизни — в регулярности умственного труда, в заботливом внимании к окружающим, в хранении себя в чистоте — еще не означает безбурности сердца. Может, сердце и плачет иногда ночью.

Один Бог может говорить с сердцем и лечить и питать его каким-то Его неизреченным питанием.

Я не верю в «года», я знаю, что года жизни, когда душа не стареет, мало значат. Поэтому подождите, не бойтесь «годов», примите то, что есть, с мужеством.

И простите меня, если я не прав!

Расшифровал ли ты «ex libris» Чаадаевой?^56.8(56.8 Речь идет о книге из библиотеки о. Иосифа Фуделя.) Если это родственница Чаадаева — приятеля Пушкина — гусара и философа —это было бы интересно. Может быть, эта книжечка была в руках у Пушкина. Чаадаев написал знаменитые «Философические письма», за которые правительство Николая I официально объявило его сумасшедшим^56.9 (56.9 П.Я. Чаадаев был объявлен сумасшедшим за 1-е «Философическое письмо» (Телескоп. 1836. № 15).). Кажется, Тютчев полемизировал с ним в своих статьях^56.10. (56.10 Находясь с П.Я. Чаадаевым в тесных дружеских отношениях, Ф.И. Тютчев в споре с ним доказывал, что Россия «особый мир, с высшим политическим и духовным призванием, пред которым должен со временем преклониться Запад» и что православие — «залог будущности для России и всего славянского мира» (см.: Аксаков И.С. Федор Иванович Тютчев. Биографический очерк. М., 1874. С. 31).)

Видал ли ты книгу Одоевского «Русские ночи»? Я всегда путаю — какой это Одоевский?^56.11 (56.11 Автор философского сочинения «Русские ночи» (1844) — В.Ф. Одоевский (1803-1869).) — тот ли, которому посвящены пленительные лермонтовские стихи? («И море сильное шумит не умолкая»)^56.12. (56.12 Неточная цитата из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Памяти А.И. Одоевского» («Я знал его: мы странствовали с ним...», 1839). Ср.: «А море Черное шумит не умолкая».)

Целую тебя, дорогой мой. Иду на базар есть яблоки. Поцелуй маму, Машеньку-студентку и Вареньку. Звонил как-то вечером к тебе по телефону, но никто не отозвался. Так бы хотелось еще съездить к вам! Мне кажется, что я еще никого не видел, что я и на кладбище не был еще.

Пиши, я очень рад твоим письмам.

Твой п.

Может, я перепутал телефон — напиши мне его. Где сейчас т<етя> Нина?

Целую Тамару и Муню. Еще что-то хочется сказать и не уходить от разговора в свое одиночество. Труднее всего терпеть собственные будни с сереньким небом, а одиночество и есть эти будни.

Вот потому-то и пленителен так религиозный подвиг, что он упраздняет будни, утверждает непрестанную борьбу за праздник души.

Советую тебе вглядеться в хорошие издания по архитектуре. Философия настоящей архитектуры именно в этом — (дом, храм, дворец) — в выходе из коробки одиночества в праздник для многих. Созидается купол, или своды, или бревенчатое объятие, чтобы радостно вместить кого-то. Потому-то так ослепителен иногда бывает, и в тоже время так прост, ритм архитектурных линий, от греческого храма до Спас-Нередицы^56.13 (56.13 Церковь Спаса-Нередицы вблизи Новгорода Великого, построенная в 1198 г. для семьи кн. Ярослава Владимировича.). Именно утилитарность этого искусства (ведь, наверное, нельзя строить дом так, как иногда пишут стихи — чтобы бросить их в огонь или даже так, как Тютчев — сейчас же отдавать приятелям или потерять) предопределяет его целеустремленность: порадоваться на собирание в себе (в доме, например) многих. Но с другой стороны, как только утилитарность становится самоцелью — здание становится серым и страшным, как удобный гроб, как мусорный ящик «с удобствами». Та же эволюция в фарфоре, теперь уже совсем уходящем в музей. Это ведь все (и архитектура и фарфор) следы ног человека в вечности, на каком-то песке бытия, следы его голых ног, и по ним можно с замиранием сердца читать его судьбу.

Ты бы хоть прислал мне Лялину карточку!

Вот и вечер. Сижу здесь со свечой, лампу еще не купил, а глаза делаются все хуже. Мне иногда хочется писать рассказы про какие-то вечера со свечками, вроде «Повестей Белкина», от которых людям делалось бы уютней и страшней, ибо такова жизнь: вечер со свечкой, а под полом мышья беготня.

«Часов однообразный бой,
Томительная ночи повесть!»^56.14 (56.14 Строки из стихотворения Ф.И. Тютчева «Бессонница» (1829).)

Есть прекрасное издание «Пиковой дамы», и там виньетки с талантом, достигающим текста, тоже передают какие-то вечера. Вот в Абрамцеве зимой у тебя могут быть такие вечера, но только, конечно, без Пиковой дамы! Или с бабой Леной ^56.15 (56.15 Елена Дмитриевна Мамонтова, урожденная Свербеева, дочь Дм. Дм. Свербеева, жена последнего из Мамонтовых, Всеволода Саввича (работавшего одно время в музее), которая доживала в Абрамцеве в крыле дома.) вместо нее.

№ 57. Н.С. Фуделю

4 IX [1951, Усмань]^57.1 (57.1 Датируется по упоминанию о плане покупки дома в Усмани.)

Милый друг мой Николаша.

Спасибо за письмо от 31 VIII. После него я более уверился в правоте своего совета тебе и Ляле. Без «внутренней решимости» как можно на этот путь идти?^57.2(57.2 Имеются в виду осложнения со свадьбой Н.С. Фуделя и Л.И. Щербининой.) Нельзя прыгать в «Обрыв»^57.3 (57.3 Речь идет о коллизиях романа И.А. Гончарова «Обрыв» (1868).), не имея ни воли к этому, ни силы. Да и не годитесь вы для «Обрыва», и надо смело себе это сказать. Надо разойтись по своим углам и ждать, что скажет сердце и жизнь. Жуковский всю жизнь ждал свою Протасьеву^57.4 (57.4 Речь идет о несостоявшейся женитьбе В.А. Жуковского на его ученице и племяннице М. Протасовой в связи с категорическим отказом ее родных по причине слишком близкого родства.) и так и не дождался, но, несмотря на это (а может быть, и благодаря этому), он не только не умалился, но стал именно Жуковским — «его стихов пленительная сладость пройдет веков завистливую даль»^57.5(57.5 Строки из стихотворения А.С. Пушкина «К портрету Жуковского» (1818).). Я вот это только и хочу тебе сказать. Эта тяжесть и боль еще неизвестно к чему. Надо видеть в ней не «конец», а, может, именно «начало». Не надо ничего загадывать, но не надо видеть в «уходе по углам» катастрофу.

В этом не катастрофа, а только страдание, но какая истинная жизнь может быть без него? Даже занятие литературой должно быть (в каком-то смысле) страданием, по слову поэта:

«Исстрадать себя тютчевской мукой,
Мертвых душ затаить в себе смех.
По «Владимирке» версты измерить,
Все познать, все простить, —
— Это значит: в Бога поверить,
— Это значит: Русь полюбить!»

Это стихи того С<ергея> Н<иколаевича>^57.6(57.6 То есть С.Н. Дурылина. Об этих стихах см.: Воспоминания. С. 51 наст. изд.), о котором я тебе писал. Он мне сюда прислал письмо и хочет послать мне свою книгу о портретах Нестерова^57.7 (57.7 Речь может идти об изданиях: Дурылин С.Н. Михаил Васильевич Нестеров. Очерк. М.; Л., 1942; Нестеров — портретист. М.; Л., 1949.). Я просил его в ответе сделать это через тебя, так что если он пригласит (может быть, через меня), то ты непременно поезжай, зная, что это моя большая к тебе просьба. Дело не в том, что он ученый профессор по твоей специальности, а в том, что мы вместе с ним прошли какой-то большой светлый путь. У каждого свой путь, и я не зову тебя повторять его, но истинность всякого пути познается по тому, насколько в нем «собрана» правда других путей. Так занимающийся любой наукой может идти вперед только отталкиваясь от того, что уже другими пройдено, узнано и что служит основанием для его роста. Этим он как бы и продолжает чужие пути, вводя их в свое творчество.

О себе что сказать? Я болел, теперь мне лучше, душевно болел. Очень помогло письмо С<ергея> Н<иколаевича> и твои письма.

Сейчас, как после всякой болезни, сил мало, но озираюсь кругом радостно и вижу по-новому солнце на дорожках.

Очень мне, конечно, неприятно, что все еще нет работы и, главное, что я ее не получаю и тогда, когда она есть. Сегодня ходил смотреть 1/2 Дома, две очень хороших светлых комнаты, каждая по 15 метров, стоит 16 тысяч. Но участок крошечный, только для помидор и моркови. Есть и еще продажные дома, так что найти можно — передай это маме. Но я очень мало знаю, что там у вас делается.

Твое письмо в этом отношении было бестолковое. Получила ли Маша стипендию?^57.8 (57.8 См. примеч. 3 к письму 56.)В крайности на эту зиму можно ли ей устроиться у Над<ежды> Львовны?^57.9 (57.9 Возможно, Надежда Львовна Тихомирова, дочь Льва Тихомирова, жившая в Загорске. См.: «Две старушки Тихомировы отдали папе перед войной часть своего участка, где он построил дом, который сгорел через два дня после переезда» (Желновакова М. Воспоминания о матери // Альфа и Омега. Ученые записки Общества для распространения Священного Писания в России. 1999. № 4. [Главы, не вошедшие в публикацию журнала «Наш современник». (1996. №11)]. С. 262.) Спроси маму и ее об этом. Над<ежда> Льв<овна> как раз ищет сейчас к себе человека. Какой телефон Тамары? Нашел ли ты «Трудовое законодательство»? Вернулась ли т<етя> Нина^57.10 (57.10 Н.И.Фудель.) в Москву?

№ 58. Н.С. Фуделю

10 IХ [1951, Усмань]^58.1 (58.1 Датируется по обстоятельствам, связанным с продажей дома в Загорске и поисках жилья в Усмани.)

Дорогой Коленька.

Неожиданно порадовало твое письмо от 6 IX. Я не ждал, так как мой телефонный вызов из Воронежа мог создать впечатление, что я должен приехать, а я имел в виду приезд в зависимости от дел по продаже и хоть очень бестолково, но все же добился от Муни, что продажа не выходит^58.2 (58.2 То есть продажа дома в Загорске.), и решил пока не приезжать, чтобы не тратить денег зря. Приехать мне, конечно, хочется. Все, что можно с выяснением покупки дома, я сделал и послал маме 8 IX подробный отчет.

Тысяч за 20 можно купить. Я посмотрел домов 12. Но как покупать, когда ни я, ни мама здесь не работаем, я не знаю. Продавать в Загорске, конечно, надо, но в отношении покупки сначала я хочу выяснить с Лебедяныо. Там у меня двоюродная сестра, что-то вроде глав<ного> врача в больнице, и у нее свой дом^58.3(58.3 Софья Тернова, двоюродная сестра С.И. Фуделя, врач Лебедянской больницы, проживавшая в большом каменном доме по адресу: Лебедянь, ул. Свободы, 24.). Я просил т<етю> Нину написать ей. Если она меня пригласит, я хочу съездить к ней и попытать там счастья. Ведь мне важно работать хоть ночным сторожем. Если мы оба с мамой будем без работы, то это будет невозможно не только материально, но и нравственно. Конечно, может быть, и здесь со временем что-нибудь устроится. Поэтому я не тороплюсь и буду ждать.

Деньги у меня твои еще не тронуты — передай маме. Прочти мое ей большое письмо о покупке здесь. Твои дела меня теперь еще больше пугают, чем раньше, и еще больше, чем свои собственные. Ты пишешь очень неясно, Ляля совсем не отвечает, но видно, что вы оба подошли к настоящему и оба не чувствуете в себе сил для него. Как можно без сил идти на это? Потом, что значит, что ее мама «отстраняется на 2 года»? На два года дает согласие? Или через 2 года согласится? Так или иначе согласия нет, очевидно, а раз нет настоящего, сердечного согласия, то не будет у вас счастья. Я молю Бога, чтобы Он разрешил ваш узел и, если нужно, счастливо вас развел. Мне уже поздно воспитывать в тебе правильный подход к браку. Я сам мало разбираюсь. Но догадываюсь, что только тот брак прочен, который основан на совершенном единстве духовных интересов. Нет другой формулы! Люди ее еще не изобрели, а если они теряют вообще «духовные интересы», то не надо им и вступать в брак. Нельзя идти на него, спрятав от мыслей о всей будущей жизни, о детях, о их воспитании, голову под крыло, как страус от опасности.

Конечно, прямо скажу, — все могло бы быть иначе, но для этого ты, именно ты, а не она, и не ее мама, должен был быть иной. Она тебя, может быть, любит, но ты ее не победил, ты ее не покорил себе. своему духовному миру, не вырвал ее из ее теплого для нее гнезда, чтобы дать ей в ее же оценке несравненно большее и неизмеримо более теплое.

Это потому, что в тебе самом нет силы, нет тепла, нет прочной духовной жизни, нет реальности душевного богатства. Ты еще только идешь к нему и ищешь. Вот потому-то я так и беспокоюсь о тебе.

Все это грустно! А потом я же очень далеко от всего и могу ошибаться. Я в себе самом так ошибаюсь. Да умудрит вас обоих Бог, все видящий.

Твой любящий папа.

«Покой и тишь во мне»58.4 (58.4 Строка из стихотворения З.Н. Гиппиус «Узел» (1905). См. примеч. 7 к письму 56.) — наверное, С<ергей> Ник<олаевич>. Это он мне их написал когда-то. Получил ли ты письмо о нем?

№ 59. Н.С. Фуделю

17 IX 1951 Усмань^59.1(59.1 Адрес отправления указан по аналогии с письмами осени 1951 г.)

Дорогой Николаша.

Очень был рад получить письмо от 12 IX, так как боялся, что ты на что-нибудь из моих писем обидишься. Я и сам на тебя было обиделся за то, что ты не вызвал меня приглашением быть в тот день, который так или иначе был днем твоей свадьбы^59.2(59.2 Свадьба Н.С. Фуделя и Л.И. Щербининой состоялась в сентябре (до 12) 1951 г.), но потом решил, что это я сам виноват, что ты в некоторых вопросах еще совсем глупый и обида проглотилась и прошла. Туда ей и дорога! Уже без всякой совсем обиды, а только в порядке дружеского разговора скажу, что вежливость — это иногда внешняя оболочка внутренней внимательности к человеку, а я знаю, что ты невнимателен, и это неправильно. Это, например, видно, как ты здороваешься или прощаешься с людьми, с гостями. Я совсем не хочу в тебе манер кавалера XVIII века, но когда в душе создается уважение к человеку вообще, то это естественно проявляется в какой-то почтительности к данному человеческому образу, особенно если этот «образ» имеет седые волосы женщины. Ему подставляют стул, подают пальто, чем старее человек, тем ниже наклоняют голову, когда здороваются, и т. д. В этих мелочах крепнет воля человека быть внутренне внимательным к миру, человек выходит из какого-то угрюмого самопереживания, не замечающего окружающего его Божьего мира. Ведь старушки это тоже часть его. Угрюмо самопереживающий Шатов хоть и был во многом выше Ставрогина, но недаром был в него влюблен: за светскими манерами он чуял какую-то свободу духа, хоть и заблудшего^59.3(59.3 Имеется в виду одна из сюжетных линий романа Ф.М. Достоевского «Бесы».). Прости за это отступление.

Тому, что у вас так или иначе кончился период неопределенности, я, конечно, рад. Дай вам Бог радости!

За всей твоей «глупостью» в тебе я чувствую серьезность к этому шагу, желание, чтобы «двое шли рядом»^59.4 (59.4 См. финал романа О. Генри «Короли и капуста».). Я еще совсем не знаю Лялю. Старайся, чтобы она читала то, что она не читала. Я недавно осознал, в какой громадной степени я обязан духовно книгам таких людей, как Ибсен и Блок, Гауптман и Лесков, Достоевский и Шекспир.

Ибсеновского «Бранда»^59.5(59.5 Имеется в виду герой драматической поэмы Г. Ибсена «Бранд» (1866).) очень советую прочесть и тебе, терпеливо расшифровав эту символическую драму. Ее основная идея в том, что вера и жизнь должны быть единством, что путь человеческой воли к этому единству ведет ввысь через жертвенные камни страдания и что (наконец) несмотря на абсолютную необходимость борьбы и напряжения человеческой воли — она, эта воля (и вся борьба человека) только песчинка в море Божьей любви. Эта вещь когда-то шла в Художественном театре с Кача-ловым-Брандом^59.6. (59.6 Роль Бранда в спектакле по одноименной пьесе Г. Ибсена В.И. Качалов играл в Московском Художественном театре в 1906 г.)

Потом здесь попались мне две книжки Сер<ея> Ник<олаевича> по театру: о Хохлове и Олдридже (негр-трагик)^59.7. (59.7 То есть книги С.Н. Дурылина: Павел Акинфиевич Хохлов. 1854—1919. М.; Л., 1947; Айра Олдридж. [Великий трагик XIX века]. М.; Л., 1940.)

На второе письмо он^59.8 (59.8 С.Н. Дурылин.) мне пока не отвечает, но ведь я знаю, что он много работает, будучи уже очень стар. Если он тебя позовет, поезжай к нему, хотя часто такие случайные встречи мало дают.

Прочти же обязательно «Соборян»^59.9(59.9 Роман-хроника Н.С. Лескова «Соборяне» (1872).). Кроме праздника русского языка, ты увидишь тот же «жертвенный камень» страдания, как у Ибсена, и ту же волю человеческую, волю человека-творца и ваятеля и то же море Божьей любви.

Целую тебя, Николаша.

Куда тебе писать? Я и позабыл поблагодарить тебя за 100 руб. Спасибо большое.

№ 60. Н.С. Фуделю

25 IX 1951, Усмань^60.1 (60.1 Датируется по обстоятельствам жизни С.И. Фуделя в Усмани.)

Милый Николаша.

Слова пишу криво, так как в комнате холодно, и я мечтаю из нее уехать, а куда, сам не знаю. Может быть, как начало исхода, съезжу к вам^60.2 (60.2 То есть в Москву, где с Т.А. Липкиной (в Дурновском пер.) жила М.С. Фудель и куда из Абрамцева наезжал Н.С. Фудель, и в Загорск, где до продажи дома жили жена и дочь Варя.). Мечусь в каких-то невзгодах и внешних и внутренних скорбях. Живу вне жизни и вне самого себя. Знаю, отчего это, и верю, что опять придет прежнее — покой узкой дороги, когда воля опять соберется в узел.

«Бранда»^60.3 (60.3 См. примеч. 5 к письму 59.) ты не совсем понял. Ибсен его утверждает, а не разоблачает. Его крайнее отречение он завершает не гибелью, а Голгофой, жертвой за не желающий отречения мир. Но он его «поправляет»: в последнюю минуту Бранд понял, что, несмотря на абсолютную необходимость этого пути самоотречения, он (этот подвиг) только песчинка в Божьей любви. Он как бы говорит: идите по этому пути и только в нем путь к спасению мира, но и его (этот подвиг) считайте ни за что. так как и он (единственный) тонет в необъятности Божьего подвига на Голгофе. Когда люди достигают своей Голгофы и в то же время считают ее за песчинку, только тогда они и постигают Евангелие. Тогда у них рядом с их неизменным «абсолютизмом» («все или ничего» Бранда) как-то будто непонятно даже со-пребывает и живет сострадание и снисходительность к людям, которой не хватало Бранду. Он и это понял и с этим умер. А мы чаще всего не понимаем ни того ни другого, ни подвига отречения, ни любви.

Любовь же и есть отречение.

Когда т<етя> Маруся наливала свой последний суп Дм<итрию> Петровичу^60.4 (60.4 Сосед по квартире на Арбате, которая после революции стала коммунальной, три из шести комнат занимали жильцы.), она отрекалась от своего супа в пользу его. Она это делала в самые трудные годы войны.

Нельзя любить вне отречения. Иначе «любовь» будет по Игорю Северянину:

«Мне хочется любви немножечко

И десяточек папирос»^60.5. (60.5 С.И. Фудель ошибается — эти строки из стихотворения В. Шершеневича (поев. Я. Блюмкину) «Сердце частушка молитв» (1918). Ср. точный текст: «Другим надо славы, серебряных ложечек, / Другим стоит много слез, — / А мне бы только любви немножечко, / Да десятка два папирос» (1 -я строфа); «Но пока я не умер, простудясь у окошечка, / Всё смотря: не пройдет ли по Арбату Христос, — / Мне бы только любви немножечко / Да десятка два папирос» (9-я строфа).)

Руки замерзают, и пойду на почту. Вересаеву не верь^60.6 (60.6 По-видимому, речь идет о книге: Вересаев В. В. Гоголь в жизни. М., 1933.). Смерть Гоголя не страшна так, как ее малюют. Просто Гоголь понял тогда, что «Ревизором» мир не спасешь, что нужно и ему самому и миру вырваться на горные просторы Бранда, к словам действительного спасения.

Но уже в этом одном «понимании» — начало личной Голгофы, то есть того страшного состояния человека, когда он в первую очередь видит смерть, еще не вполне предчувствуя воскресение. Ведь если сам Бог сказал: «душа моя скорбит смертельно» и «начал ужасаться и тосковать»^60.7 (60.7 Ср.: Мф. 26, 37-38.), то чего же иного ждать от человека, от Гоголя.

Он и «начал ужасаться» и в сумерках начавшейся Голгофы умер. Он, если допустима эта аналогия, умер в начале «моления о чаше», когда «был пот Его, как капли крови, падающие на землю»60.8. (60.8 Лк. 22,44.)

Нам всем бесконечно далеко до Гоголя, и до его праведной кончины, и даже до его пусть ошибок перед нею в так называемом «самоумерщвлении». Нам всем хочется «десяточек папирос».

Да, литература иногда поучительна для нас, сидящих за стеной «Великой Кривой» Пер Гюнта^60.9 (60.9 Речь идет о герое драматической поэмы Г. Ибсена «Пер Гюнт» (1866), идеал которого — «быть самим собой».), кривой якобы неизбежности нашего самодовольства и самоуслаждения.

Целую тебя, сынок, крепко.

Машу сегодня во сне видел маленькую и что я ее носил на руках.

А Варенька меня забыла, скажи ей. П. Спасибо за письмо от 21 IX.

№ 61. Н.С. Фуделю

10 Х [1951, Усмань]^61.1 (61.1 Датируется по связи с предыдущим письмом. См. примеч. 2 к письму 60.)

Милый мой Николашенька.

Грустно мне не получать от тебя писем. Я знаю, что ты в командировке^61.2 (61.2 Н.С. Фудель ездил в короткую командировку в музей-усадьбу «Поленово».), и терпеливо жду. Когда-то я был в Поленове, а ты жил с мамой недалеко^61.3(61.3 С.И. Фудель был в Поленове в начале 20-х, до первого ареста; В.М. Сытина снимала дачу недалеко от Поленова в 30-х гг.). Там мне мало что понравилось. Какие-то все «иллюстрации» равнодушной кисти, умелой, но ничего не открывающей. Пушкин угадал, что и художнику, как святому, для истинного творчества необходим удар жезла Моисея^61.4(61.4 См.: Исх. 17, 5-6; Числ. 20,11; Пс. 77,15; 101,41.) о камень (души), чтобы потекла из него вода в пустыне: «но лишь божественный глагол до слуха чуткого коснется»...61.5 (61.5 Строки из стихотворения А.С. Пушкина «Поэт» («Пока не требует поэта...», 1826).) И вот мы видим «пробудившегося орла» у Врубеля, но не видим у Поленова, Коровина, Васнецова. Есть художество и есть художественное фотографирование, хотя бы и собственных идей (Васнецов). Художество начинается иррационально вспышкой второго зрения и второго слуха. Портреты Нестерова написаны этим вторым зрением, дерзновенным раскрытием идеи изображаемого человека. Поэтому каждый его портрет можно называть не только по имени изображенного (например: «портрет И.П. Павлова»), но и именем Идеи (Павлова, Иванова, Петрова). Иногда он технически осуществляет это через почти утрированное, т<о> е<сть> через почти неправдоподобное изображение деталей: обрати внимание на кулаки Павлова. Иногда это только фон, иногда гениальное прикрытие глаз. Реализм внешней точности (техническую точность) он дерзает сочетать с раскрытием духовной реальности. От реального он идет к еще более реальному, к основному фону души изображенного. Есть портреты, которые, я знаю, тяжело видеть тем, кого он на них изображал, так как он не только их изобразил, но и разоблачил <...>^61.6 (61.6 Продолжение письма не сохранилось.)

№ 62. Н.С. Фуделю

13 Х [1951, Усмань]^62.1 (62.1 Датируется по связи с предыдущими письмами.)

Дорогой Николаша.

Когда я ехал в духоте и шуме поезда и угнетался своим отъездом^62.2 (62.2 Имеется в виду поездка С.И. Фуделя в Москву.), я вдруг почувствовал, что воспоминание о чем-то меня освежает и утешает, как маленькое озеро в сухих степях, и оказалось, что это воспоминание о твоих стихах про Древнюю Русь^62.3.(62.3 Эти стихи Н.С. Фуделя не опубликованы.)

Я очень благодарен тебе и за это, и вообще за все. Я вообще уехал в этот раз с чувством громадной благодарности и теплоты к другим людям за их любовь. Как ясно иногда ощущаешь, в шуме «комбинированного» вагона, что только в этой любви вся радость жизни, что «вагон» проходит, и вся жизнь проходит, а любовь остается. С этим ощущением я и приехал сюда и мне легче начинать опять все дела. Вспоминаю те вечера, когда мы сидели вместе.

Получил здесь письмо от С<ергея> Н<иколаевича>. Он пишет, что сейчас — 2—3 недели он в крайне срочной работе, что когда освободится, напишет о тебе. Когда у него будешь, спроси то, что спрашивал у меня, — о материалах по познанию Древней Руси.

Чувствую себя еще не совсем здоровым, но выздоравливающим.

Целую тебя крепко и Лялю.

Маму и Вареньку не забывай.

Твой п.

№ 63. Н.С. Фуделю

20 Х [1951, Усмань]^63.1 (63.1 Датируется по связи с предыдущим письмом.)

Дорогой мой Николаша.

Записочка твоя, данная на прощанье, все мне вспоминается и греет сердце среди невзгод. Спасибо за нее, за деньги, за такое сердечное внимание. Невзгод очень много, холоду еще больше, и потому так ценишь любовь. Наверное, в нашей жизни если бы не было страданья, то люди бы и не понимали любви. Она нечто вроде костра среди тайговой ночи. Я мало пишу, так как все внутренне зябну от этой тайги, да и внешне в комнате тепло только поздно вечером, а когда зябнешь, лучше молчать. Дела мои прежние. Нет работы, все еще нельзя обменять паспорт, так как задерживается оформление на учет в военкомате, неопределенность с домом, траты, которые мне приходится делать, не имея заработка, неопределенность с комнатой и т. д. Но, Слава Богу, — как золотая осень сзади — несколько проведенных с тобой и мамой вечеров, как залог счастливого будущего. На этом обычно кончаются мои тревоги, и я, мысленно благословляя вас, иду спать. «Узок путь, ведущий в жизнь вечную»^63.2 (63.2 Ср.: Мф. 7,14. ). И этот путь к счастью такой короткий! и чем ближе к концу, тем эта короткость все сильней ощущается. Дай Бог нам всем пройти этот путь с терпением и надеждою на жизнь вечную.

Мне кажется, что тебе трудно внутри живется, и боюсь, что дальше будет еще труднее. Когда лезешь в гору, то сначала не замечаешь усталости. О вашей семейной жизни я боюсь высказываться, но во всяком случае я еще тверже убежден в том, что писал тебе, еще не видя Ляли, а именно, что ты ее никак не «победил» и, чья будет победа, мне неизвестно.

То, что вам обоим часто сейчас бывает весело, конечно, не должно вводить в заблуждение. Это только всплески мелкой рыбешки у берега, а большая рыба, и неизвестно какая, лежит на дне. Для нее надо иметь крепкую снасть, твердость и покой в руке.

Жизнь гораздо серьезнее, гораздо тяжелее, чем ты ее представляешь даже и сейчас, в октябре 51-го года, не говоря о твоем представлении еще год тому назад.

Вот, например, тебе сейчас уже нельзя отступать и убегать.

Это с одной стороны, а с другой — тебе предстоит еще выше лезть в горы. Чем больше человек приобщается духовной культуре, тем дальше он невольно уходит от материального ребячества, от волейбола. Иные голоса, иные песни и слова начинают быть слышимы его ухом, как в ночные часы слушал Пушкин:

«Парки бабье лепетанье
Жизни мышью беготню»^63.3. (63.3 Строки из стихотворения А.С. Пушкина «Стихи, сочиненные ночью, во время бессонницы» («Мне не спится, нет огня...», 1830).)

И так хорошо дальше сказал: «темный голос твой учу»^63.4(63.4 Ср.: «Я понять тебя хочу, / Смысла я в тебе ищу...»). Учиться понимать голоса вечности, иметь двойной слух — внешний и внутренний — это путь духовного роста.

Я вспоминаю сейчас одну богато уставленную комнату, 33— 34 года назад. Зимой там было тепло и в свете лампы поблескивало красное дерево стульев. А большие часы били грозно и необычайно красиво. И вот вспомнились кусочки стихов, тогда мной сочиненные.

...«Там, где познав всю немощь Канта,
Веков державинская медь
Нам била медленно в курантах,
Что все должны мы умереть»...^63.5 (63.5 Стихи С.И. Фуделя не опубликованы.)

Конечно, «Кант» здесь больше для рифмы, и теперь ясно, что важнее не то, что предстоит умереть, а то, что предстоит жить и что сначала надо суметь жить и об этом думать, этого искать. Но я хочу сказать только то, что для правильной жизни надо развивать «второй слух».

Вот почему такой наивностью и глухотой веет от твоих стихов про эту девушку в противуположность «слушанию» трав и озер в стихах о Руси. Дело не в теме. Но после Фета, «Ночных часов» Блока («Ты в этот мир вошла как в ложу»)^63.6 (63.6 Неточно названное стихотворение из неверно указанного поэтического цикла А.А. Блока. Ср.: «Я в дольний мир вошла, как вложу» (1907) из цикла «Фаина».) и бакинского цикла Есенина^63.7 (63.7 Стихи С.А. Есенина 1925 г., напечатанные в газете «Бакинский рабочий» («Ну, целуй меня, целуй...», «Видно, так заведено навеки...», «Я помню...» и др.).) — нельзя в теме о любви плавать мелко. Тут что ни шаг — чья-нибудь пройденная и описанная колдобина.

Да поможет тебе Бог жить просто и мудро.

Целую тебя. Писем пока не получил, но поджидаю. Сегодня занимался стиркой и баней, а сейчас пью чай и слушаю мурлыканье котенка. Целую Лялю, Тамару, Машеньку и Муню.

Твой п.

Сегодня видел во сне, что мы с тобой разбираем книги, которые у мамы на угловой полке.

№ 64. Н.С. Фуделю

23 Х [1951, Усмань]^64.1 (64.1 Датируется по связи с предыдущим письмом.)

Спасибо, дорогой Николаша, за 100 руб. Они, как всегда, пришли вовремя. А писем еще не было ни одного, и мама молчит. Видно, все так неопределенно, что писать нечего. И мои письма короткие и вялые. Усталость какая-то от всех неудач64.2 (64.2 Не удавалось продать дом в Загорске, купить жилье и найти работу в Усмани и воссоединиться с семьей.). Впрочем, я сегодня еще раз почувствовал: что когда эти неудачи только внешние (безработица, например, или болезнь), то Бог всегда дает силы их преодолеть, причем это преодоление заключается в том, что они перестают не только давить, но даже и мешать. Через них или сквозь них идешь, как в лесу, посвистывая. А вот когда внутри «неудачен», тогда конец всему.

По-видимому, можно догадаться так: наше психофизическое бытие промыслительно обречено Богом на скорбь (при изгнании из рая: «в поте лица твоего будешь есть хлеб твой»)^64.3 (64.3 Ср.: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят» (Быт. 3,19).), но наш дух, где-то за этой психофизикой таящийся, должен быть всегда здоров и счастлив, и он может быть всегда таким. Чем больше внешнего страдания, тем труднее это, но и тем больше счастья в достижении.

Сил человеческих, конечно, очень мало, но мы всегда забываем о силах Божиих.

Я вот приехал сюда, согретый вечерами, проведенными с мамой, тобой и Варенькой^64.4(64.4 На короткое время С.И. Фудель ездил в Москву и Загорск, к семье.), а потом от неудач приуныл и ослаб до того, что и с кровати не хотелось подниматься. Я забыл про силы Божий.

Целую тебя, Николашенька.

Если что иногда напишу невпопад или не так — не огорчайся на меня. Я все же иногда, как сказал бы Дерсу^64.5 (64.5 Герой из книги В.К. Арсеньева «Дерсу Узала».), «старый люди», во многом уставший и многого, может быть, не понимающий.

Дай тебе Бог разуменье во всем.

Твой п.

№ 65. Н.С. Фуделю

27 Х [1951, Усмань]^65.1 (65.1 Датируется по связи с предыдущим письмом.)

Спасибо, Николаша, за письмо от 23 X. Это первое. Неужели ты не получаешь моих? Я послал три и писал в них о получении от тебя денег.

О материальных своих делах я пишу больше маме, и повторять их еще раз тяжело.

Я недавно видел в «Правде» рецензию о новом большом коллективном труде по Древней Руси^65.2(65.2 Вероятно, имеется в виду издание: Историческая литература XI — начала XV в. и народная поэзия. ТОДРЛ. Т. VIII. М.; Л., 1951.). Наверное, кое-что там будет интересно, но, конечно, больше старайся касаться подлинников — летописей, старых кольчуг и темных от вековой пыли икон. Есть иконы, сохранившиеся от 12—13-го столетия, и есть прекрасные работы о них. Я думаю, что душа древняя нам вполне доступна и вход в нее прост. Постой в тишине Троицкого сбора — самого начала 15-го века, — вглядись в фрески, в тихие, хоть и пламенные краски Рублева.

Древняя Русь не в музее и не в книге, она в душе каждого из нас.

Прислушайся к напевам. Тебе надо знать, что такое «Киевский распев», что такое «Знаменный напев»^65.3 (65.3 Древнерусские распевы.). И опять-таки, не столько по книгам, сколько по исключительной и неповторимой возможности все это услышать, а не прочесть, как бы увидеть «воочию».

Представь себе, что какому-нибудь научному работнику, изучающему жизнь древней Эллады, стало бы известно, что есть место, где неприкосновенно в быту, а не в музее стоят идолы и им поют эливзинские песни^65.4. (65.4 Песни в честь богини плодородия Деметры, чей храм построен в греческом городе Элевсине.)

Я помню, что для понимания древнего язычества скифских степей мне гораздо больше книг дало видение той «бабы»65.5 (65.5 Скифская баба, каменное изваяние — экспонат музея «Абрамцево».), которая стоит в Абрамцеве.

За окном порхает снег. Пиши почаще, Николаша. Будь всегда на страже себя — это самый первый закон и последний, до смерти: быть на капитанском мостике своего корабля. Ведь мы обуреваемы постоянно.

Целую Машеньку, Лялю, Тамару и Муню.

Твой п.

№ 66. Н.С. Фуделю

1 ХI [1951, Усмань]^66.1 (66.1 Датируется по упоминанию об Усмани.)

Дорогой Николаша.

Спасибо за письмо от 28 X. Я еще послал тебе письма в Загорск в письме к маме. Я уже писал ей, что я согласен на уменьшение цены продажи^66.2(66.2 Речь идет о продаже дома в Загорске.). Я только и жду того дня, когда я сниму с подножки вагона здесь, в Усмани, удивленную Вареньку.

Но меня ужасно тревожит другая мысль: моя безработица. Легко учить терпению, а самому иметь это — все равно что есть черную корку со слезами горькими. Иногда я теряю всякую надежду и не вижу, как мы втроем будем жить. Потому я пишу мало: уж очень мне временами темно.

Ты пишешь, что «изнываешь от бессмысленного сидения в музее»^66.3 (66.3 С осени 1951 г. Н.С. Фудель работал в музее «Абрамцево» в должности младшего научного сотрудника и жил в предоставленной ему при музее комнате.). Я ведь не знаю, но разве тебе нельзя читать? Ты бы прочел того же Аксакова (Ивана) или Киреевского статьи о философии, ведь это кровно нужно для твоей профессиональной работы. А знаешь ли ты Чаадаева или Хомякова? Мне, правду тебе скажу, это несколько непонятно.

Тебя сама действительность, сама служба поставила быть не бухгалтером или механиком, а специалистом по истории русской культуры, в данном случае (Абрамцево) определенного круга лиц, и тебе надо знать ее, так же как бухгалтеру свой баланс. Ты мне не говорил — делаешь ли ты выписки по темам, — вообще я еще не видал, как ты работаешь. Работать ты только сам себя можешь научить. Вешай картины или даже подметай комнату, когда это требуется, но при первой возможности хватай книгу, ищи, ройся, выписывай, запоминай, пиши — в этом твое дело и вся твоя профессиональная будущность. Все это делай для себя. а не для музея непосредственно, поскольку от тебя пока что больше ждут развешивания картин. Через какой-нибудь год-два ты можешь оказаться вдруг у такого начальника, который, наоборот, завалит тебя ответственными литературными поручениями. А обнаружится, что ты даже биографии Тютчева, написанной Иваном Аксаковым^66.4(66.4 Речь идет о книге: Аксаков И. С. Федор Иванович Тютчев. Биографический очерк. М., 1874.), еще не читал, написанной человеком, в музее отца которого ты работал! (или читал?)

Не разбрасывайся, но и не упускай и часа. Поскольку ты по служебному положению именно в Абрамцеве, а, скажем, не в Лутовинове^66.5 (66.5 Музей в бывшем имении И.С. Тургенева Спасское-Лутовиново близ Мценска.), то и бери это с жадностью: интереснейший кусок русской культуры. Уж лучше не читай пока «Соборян»^66.6, (66.6 Роман-хроника Н.С. Лескова.) но читай все, что относится к Аксаковскому кружку. Я чувствую, что тебе мешает в этом: в тебе очень мало историко-философской подготовки. Но ведь и это все в наших руках и это еще не поздно.

Но, конечно, для всякой работы нельзя, чтобы из душевного равновесия выводил жмущий ботинок.

Старайся работать («для себя») по какому-то плану, по какой-то системе, заведи тетради, делай выписки, пометки, тут же набрасывай план возникшей в уме интересной работы. Не смущайся, главное, что многое вначале тебе будет скучно — какие-нибудь философские размышления Одоевского. Ведь бухгалтерия скучнее в тысячу раз, а у тебя часто скучность просто будет от еще незнания чего-то.

Ну прости, что расписался, может быть, и не к селу и не к городу. Ты сам понимаешь. Вся жизнь должна быть не в игре, а в труде, а у тебя этот труд в истории русской литературы или русской культуры. Так тебя поставила жизнь. Целую тебя, Николашенька.

Твой п.

Не забывай меня, у меня сейчас темное время. Как бы я хотел быть дворником в Абрамцеве или сторожем на 56 клм!^66.7 (66.7 То есть рядом с Абрамцевом, которое находится на 55-м км железной дороги на линии Москва — Загорск.)

Кстати, спроси маму — нельзя ли через т<етю> Машу^66.8 (66.8 Имеется в виду Мария Алексеевна Бобринская, жена известного зоолога Бобринского, служившего в бобровом заповеднике в усманском бору.) устроить меня в бобровый питомник на любую работу?

Кто это из Аксаковско-Хомяковского кружка собирал русские сказки? Гильфердинг? Петр Киреевский?^66.9(66.9 А.Ф. Гильфердинг (1831—1872) — историк-славист, фольклорист, участник кружка славянофилов, собиратель и издатель Онежских былин. П.В. Киреевский (1808—1856) — фольклорист, археолог, член кружка любомудров, собиратель и издатель народных песен.)

№ 67. Н.С. Фуделю

6 XI [1951, Усмань]^67.1 (67.1 Датируется по связи с предыдущим письмом.)

Дорогой мой Николаша.

Милый мой и глупый мальчик.

Меня беспокоит, в чем ты ходишь, сделаешь ли ты себе меховую куртку, ведь, наверное, и у вас начались холода.

Я тебе послал письмо в письме к Маше^67.2(67.2 Дочь, М.С. Фудель.) и там что-то строго говорю о том, чтобы ты больше работал, т<о> е<сть> читал. Может, я и не совсем то говорил, что нужно, но основное ты поймешь. Тебе надо еще очень много работать для себя. т<о> е<сть> для своей профессии, независимо от служебной работы. Сегодня получил письмо от С<ергея> Н<иколаевича>^67.3 (67.3 С.Н.Дурылин.), который пишет, что был месяц болен и потому не писал и что сейчас пишет только с целью сообщить, что он ждет тебя к себе — любое воскресенье после 3-х часов. Он еще очень слаб и поэтому все письмо свое свел только к этому прямому приглашению. Так что ты теперь же сделай это во что бы то ни стало. Я, конечно, знаю, что от свидания, да и еще от первого, да еще при большой дистанции положений, может ровно ничего и не быть. Но может быть и второе свидание, но, может быть, и выйдет. Моя цель или расчет сводится к тому, чтобы ты лично и воочию столкнулся с человеком, не имеющим никакого диплома и охватившим всю необъятность русской литературной культуры, охватившим ее знанием и любовью. Знакомство с ним расширяет горизонт внутренней жизни, толкает на то, чтобы с такой же страстью и любовью погружаться в область своего знания, искать его дна и его границы.

Я в общем всегда немного как бы жалею, что ты литературо-искусствовед, а не, скажем, врач или техник. Но я считаю, что раз ты уже есть то, что ты есть, то нельзя тебе не идти к центру своей специальности, ко всей ее глубине и серьезности. Кроме того, может быть, и практически это тебе будет полезно. Расскажи ему о своем желании работать самостоятельно, о том, что у тебя нет еще этой возможности и что ты ищешь ее. В связи с этим расскажи ему о таких темах, как смерть Фета, и других, я знаю, что это его заинтересует, что это может быть толчком ему для мысли. В общем — съезди: любое воскресенье после 3-х — Болшево, школьная площадка, его дача. О себе не знаю, что писать. Положительное то, что наконец получил воен<ный> билет в военкомате и сейчас меняю паспорт.

Дальше не знаю, что будет. То ли ехать к Соне^67.4(67.4 Софья Тернова. См. примеч. 3 к письму 58.), но сердце не лежит. То ли еще чего-то ждать здесь. Просился ночным сторожем в одно место, но и это не вышло. Знаю, что когда-нибудь и где-н<ибудь> выйдет, но трудно иногда очень. О деньгах напишу откровенно, как и все пишу тебе откровенно. Сейчас у меня денег только на покупку хлеба на два дня и на посылку этого письма, так что если мама не посылала тех 100 р., о которых она писала, то прошу тебя пошли сколько-нибудь (рублей 50) по телеграфу. Если же мама уже послала мне 100 (из них надо отдать 50 р. за комнату), то не спеши. У меня, правда, еще есть чай, немного конфет и лук. И еще правду тебе скажу, что если переборешь первое угнетение от своей скудости, то она перестает быть тягостной. Значит: если мама уже послала, то все в порядке — я уже обедаю. Напиши мне — получила ли Машенька^67.5(67.5 См. примеч. 2.) мое письмо. Если мама правда сюда соберется приехать, пришли 2 коробочки Беломора.

«Мне хочется любви немножко
И десяточек папирос»^67.6. (67.6 Неточная цитата из стихотворения В. Шершеневича «Сердце частушка молитв». См. примеч. 5 к письму 60.)

Вот, я когда-то писал тебе эти глупые строки с осуждением, а сам прошу того же.

Прочел «Евгению Гранде» и заинтересовался тем, что можно было бы дать интересную параллель этой вещи Бальзака с «Онегиным», в пользу, конечно, Татьяны и даже самого Онегина, в пользу нашей русской культуры перед западной.

Интересны «Записки писателя» Телешова^67.7(67.7 Речь идет о писателе Н.Д. Телешове (1867—1957) и его художественных мемуарах «Записки писателя. Рассказы о прошлом и воспоминания» (1943), выдержавших несколько изданий. О памятнике Пушкину речь идет в гл. 1.), он все еще жив, а в детстве он видел Достоевского, в книге интересно о Чехове.

Посмотрел ли ты «Мое знакомство с Тургеневым» Леонтьева?^67.8 (67.8 Знакомство К.Н.Леонтьева с И.С. Тургеневым произошло весной 1851 г., когда молодой автор пришел к уже известному писателю с первой своей пьесой «Женитьба по любви» и встретил горячий прием; позже Тургенев ввел Леонтьева в литературный салон Евг. Тур. «Он наставил и вознес меня», — писал К.Н. Леонтьев о Тургеневе (Собр. соч. Т. 9. М.; СПб, 1912).)

Целую тебя, Николаша.

Обязательно надо теплую куртку тебе. Смотри, не очень оглядывайся на моду, лишь бы было тепло и как-то прилично.

Пиши мне обо всем и не редко. Я радуюсь твоим письмам. Будь здоровым, живи глубоко и радостно.

Твой п.

№ 68. Н.С. Фуделю

11 XI [1951, Усмань]^68.1 (68.1 Датируется по связи с содержанием предыдущего письма.)

Милый мой Коля.

Давно от тебя не было писем, а я писал и в мамином письме и после отдельно с уведомлением о приглашении тебя С<ергеем> Н<иколаевичем>^68.2. (68.2 С.Н.Дурылин.) Я очень тебя прощу съездить и не медлить с этим. Ему уже больше 70 лет^68.3 (68.3 С.Н.Дурылину в 1951 г. было 65 лет (1886—1954).) и здоровье плохое. Кстати: возможна ли такая тема: «Аксаков и театр»? Дело в том, что С<ергей> Н<иколаевич> больше всего теперь работает по театру68.4 (68.4 С.Н. Дурылин писал статьи и рецензии об актерах МХАТа и Малого театра.). В разговоре выясни это.

Пишу в холоде, только сейчас начинает согреваться комната и душа. А писать тебе все равно тянет, точно спешишь что-то сказать недосказанное, торопишься что-то передать. Слова сами по себе бессильны. Я вот вчера написал тебе и Ляле общее письмо, а сегодня его бросил, поняв, что рассуждение само по себе ничему не научает, что оно импотентно, если нет силы творческого духа, сходящего на слова и делающего их огненными глаголами. Характерно, что Пушкин в «Пророке» самый термин «слово» заменяет «глаголом»: «Глаголом жги сердца людей!» В воспоминаниях Телешова (1950 г.)68.5 (68.5 См. примеч. 7 к письму 67.) говорится, что потрясающе сильно прочел эти стихи и эти особенно слова Достоевский на открытии памятника в 1880 г. (или 81 ?)^68.6. (68.6 Речь Достоевского о Пушкине была произнесена днем 8 июня 1880 г. в заседании Общества любителей российской словесности по случаю открытия памятника. В тот же день, на литературно-музыкальном вечере в зале Благородного собрания, Достоевский читал произведения Пушкина: в первом отделении отрывок из «Песен западных славян» и «Сказку о медведихе», во втором — стихотворение «Пророк» (дважды, по просьбе публики).)

Я хотел писать вам с Лялей, т<ак> к<ак> ваша внутренняя жизнь меня тревожит. Я, конечно, знаю, что очень плохо, когда родители вмешиваются в жизнь детей. Но я почти уже и не «родитель», а вроде как «сторонний старичок». Кроме того, мне ясно, что если я не скажу вам, то кто же скажет? Как бы ни были непонятны мои советы или желания, но все равно я знаю, что на мне долг их высказать. Нельзя сидеть «собакой на сене», оправдывая свое сидение тем, что это сено никому не нужно. Может, хоть клочок, да съедят.

Вот и с С<ергеем> Н<иколаевичем> я теперь к тебе пристаю сознательно. Ты сам как-то писал, что «страшно остаться в модном пиджачке на холодном ветру». Мне хочется тебя теплее одеть, закрыть чем-то, т<ак> к<ак> я знаю, что такое ветер. Он и на меня сейчас дует так, что не запомню, но моя опора в том, что жизни осталось уже немного, что впереди на пути уже видны огоньки. А твой путь еще длинный, и мне за тебя страшно, за твой «пиджачок», за то, что тебе он, как мне кажется, иногда самому очень нравится и ты не хочешь сменять его на теплую, но не модную куртку.

Думается, что вся причина непонимания друг друга и невозможности помочь другому, кроется в том, что люди по-разному понимают «добро» и «благо», или, иначе говоря, самую цель жизни. Люди обычно и не думают о «цели», а просто порхают, как бабочки, призванные жить на минуту. А бабочкам лишь бы «получить удовольствие».

Цель нашей временной и такой короткой жизни в том, чтобы успеть взрастить в себе самые малые ростки бессмертия — жизни вечной. Мы сеем эти небесные семена — любовью, трудом — а вихри забот и ветры суеты и метели грехов и пороков их выметают, и они гибнут. И мы снова их сеем. И так до последнего дня, борьба внутри человека до его последнего дня.

Как счастлив человек, когда он вдруг чувствует, что семена прозябают! Когда он вдруг, в слезах бесконечной благодарности Богу, слышит в своем духе непостижимое дыхание Вечности! И это так просто, так обыденно, хоть и непонятно.

И жизнь не меняется, и остаются те же заботы. Только возникает еще одна великая и радостная забота — не погубить семена. В комнате совсем согрелось, на печке, еще горящей, настаивается чай. Вот и кончается это письмо, милый мой Николаша. В душе сейчас у меня столько тревоги и слез, что трудно и писать. Боюсь за мамину жизнь, боюсь за одиночество Вареньки, вижу, что не могу защитить их от зимнего ветра.

Твой п.

№ 69. Н.С. Фуделю

15 XI [1951, Усмань]^69.1 (69.1 Датируется по связи с предыдущими письмами.)

Николаша.

Наконец пришло от тебя письмо, но без числа и без упоминания о моих, т<ак> что я не знаю, получаешь ли ты их. Я послал тебе (не отвеченные) по крайней мере 3 письма. В одном из них я писал тебе о просьбе С<ергея> Н<иколаевича>^69.2 (69.2 Об этой просьбе см. в письме 67.), чтобы ты к нему приехал, в любое воскресенье после 3-х часов. Ты ничего об этом не пишешь. Прошу тебя, всегда упоминай, какие письма получил; тогда письмо становится связным разговором, чем-то вроде «романа в письмах», а не случайными извещениями.

Ты прости, мне даже неудобно, что я столько пишу и все требую ответа, боюсь молчания и надоедаю вам всем. Потребность говорить у меня с вами такая сильная, что ничего поделать не могу. Наверное, я устал от одиночества.

Я очень благодарен тебе, что ты написал о последнем дне в доме (загорском)^69.3(69.3 Имеется в виду прощание с домом в Загорске в связи с планами его предстоящей продажи (или аренды, если не осуществится продажа).). Мне очень трудно сказать, но я так же, как ты, это принимаю. Для мамы и тем самым для всех нас это необходимо, но, может быть, также необходимо, как иногда бывает необходима смерть и близкого и дорогого, но уже пережившего себя человека, уже ставшего бременем и обузой, хотя все кругом его искренно стараются этого не замечать и искренно его любят. Бывают такие случаи и у людей. И вот когда этот любимый, но уже обременяющий их человек наконец умрет, — какая-то особая грусть веет в душу, точно он уже «оттуда» просит прощения в том, что обременял. Мы так много в жизни не знаем, только догадываемся иногда и плачем. И печаль бывает не противоположная радости, а как-то одновременно живущая в душе. Поэтому скажем: «за все слава Богу. «Бог дал. Бог и взял — буди имя Господне благословенно».^69.4 (69.4 Ср.: «Господь дал. Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!» (Иов. 1, 21).)

Я простился с домом в последний вечер, когда был там, может быть именно так. Сейчас перечел еще твое письмо и понял, что во всяком случае ты не получил то, где я писал, во-первых, о своем бедственном положении с деньгами и, во-вторых, о приглашении тебя С<ергеем> Н<иколаевичем>. Материальный кризис у меня наступил 5 XI и окончился 9 XI, когда пришел перевод в 200 р. от мамы и тебя.

Причина кризиса была в том, что я все деньги должен был отдавать за холодную комнату, тратя на нее 215 р. в месяц. Теперь я переехал в теплую комнату и плачу 100 руб. Мой новый адрес: Советская ул. дом № 60 Петровской^69.5. (69.5 Нина Васильевна Петровская — хозяйка дома в Усмани, где С.И. Фудель снял комнату.)

Теперь я смогу покупать больше еды и уже купил немного сливочного масла. О своем материальном положении я писал всегда откровенно. Вот из чего я и понимаю, что это письмо мое к тебе не дошло. А поэтому повторю и то, что относится к С<ергею> Н<иколаевичу>. Поскольку от него теперь есть очень приветливое приглашение, я прошу тебя съездить к нему в ближайшее воскресение. Это важно не только для тебя, но и для меня. Для тебя я хочу, чтобы ты узнал и понял человека, охватившего всю необъятность русской литературной культуры, знающего ее, как, может быть, никто. Это для расширения горизонта. Практически я хотел бы, чтобы ты подробно и откровенно поговорил с ним о своих профессиональных делах, о твоем желании самостоятельно и интересно работать, о невозможности этого, о путях к этому. Не мог ли бы он (я говорю примерно) от своего института (истории театра)^69.6 (69.6 С 1945 г. Дурылин — профессор, зав. кафедрой истории русского и советского театра ГИТИСа и старший научный сотрудник сектора истории театра Института истории искусств АН СССР. См.: Кузьмина В. С.Н. Дурылин. Краткий очерк научной деятельности// Сообщения Института истории искусств АН СССР. М., 1955. № 6; Померанцева Г. Е. О Сергее Николаевиче Дурылине// Дурылин С.Н. В своем углу: Из старых тетрадей. М., 1991. С. 39-41.) дать через тебя твоему музею, скажем, такое поручение: «Аксаков и театр»? Или, может быть, совсем не так (не через институт), а что-н<ибудь> другое, но для тебя полезное.

А, может быть, ничего практического и не будет. Ведь я вот ничего «практического» от него не имел, но я очень многим ему обязан. Он научил меня познанию и научил находить радость в познании.

Его жизнь уже совсем у своего конца^69.7 (69.7 См. примеч. 3 к письму 68), поэтому прошу тебя съездить.

Целую тебя, Николаша. Я с грустной улыбкой подумал сейчас, что я и теперь пристаю к тебе так же, как когда-то на хуторе с занятиями или как весной 1939 г. в Загорске^69.8 (69.8 После второй (вологодской) ссылки С.И. Фудель поселился с семьей в Загорске. На хуторе, в 20 км от Серпухова, снимал дачу брат В.М. Сытиной, Лев Максимович Сытин; туда приезжал на каникулы и Н.С. Фудель.) собирать щепу около строящегося дома.

Твой п.

Ехать надо с каким-нибудь 2-часовым поездом (чтобы быть после 3-х) до ст. Болшево и там на станции спросить «школьную площадку» и его дачу.

Если мама поедет ко мне, скажи ей, что я прошу захватить штук 5—6 луковиц цветов для Вали^69.9 (69.9 Валентина Белякович — хозяйка дома, в котором С.И. Фудель снимал комнату первое время по приезде в Усмань. «Беляковичи — мать-старушка, которую папа очень любил, и ее дочь Валя (нигде не работала, с ребенком и без мужа) иногда имели к ужину вареную мелкую картошку без хлеба, чем от души угощали папу» (из письма М.С. Желноваковой Н.С. Фуделю от 21 июня 2000 г.).) и, если есть, канву для вышивания. Я хотя от Вали переехал, но она мне очень нужна в разных практических делах. Так и передай маме.

№ 70. Н.С. Фуделю

16 XI [1951, Усмань]^70.1 (70.1 Датируется по сочетанию числа, месяца и дня недели (20 ноября, вторник).)

Милый Николаша.

Я только сегодня отправил тебе письмо, но так как после этого пришло твое от 12—13 XI, то я пользуюсь этим поводом, чтобы еще поговорить.

Я отдыхаю в новой комнате. После холода и грязи я в чистоте и тепле. Теперь займусь своей едой и даже докторами, как просит мама. Завтра утром пойду запишусь сразу к невропатологу и терапевту.

100 р. еще не получал, но, наверное, получу завтра. Куплю сливочного масла, которое мне всего нужнее, и картошки, чтобы варить дома. Когда у меня есть масло, то сладкого почти не требуется. Может быть, если добуду посуду, вообще налажу домашнюю готовку, как в Улуе, это дешевле и сытней столовой.

Я признаю и каюсь, что у меня правда ослабело это время какое-то «бытоустройство». Я имею в виду, что и в другую комнату я должен был переехать раньше и кухонную посуду должен был уже найти (в магазинах нет). Это, наверное, от «толчков» на дороге^70.2(70.2 Вероятно, имеется в виду езда из Усмани в Москву по железной дороге. См. письмо 62.) я слегка оглупел и даже собрался умирать, а не доставать посуду.

Но вот, раз не умираю, значит надо доставать и не спорить со сроками.

«Рассчитаны наши сроки,
Измерены нам пути»^70.3. (70.3 С.И. Фудель неточно цитирует свое стихотворение «Уже скоро рассвет, мой милый» (1934) из неопубликованного цикла «Тридцать стихов для друзей». Ср.: «Уже скоро рассвет, мой милый. / Недалёко уж нам идти. / Сосчитаны наши силы, / Измерены нам пути».)

Теплых вещей я не получал. Мама хотела приехать сама.

Мне были бы очень нужны валенки и мехов<ые> рукавицы (у мамы).

Если правда хотят послать мне посылочку, то лучше всего сухарей и сахару. Крупа здесь есть на рынке.

Во вторник 20-го, наверное, что-н<ибудь> выяснится с работой^70.4(70.4 С.И. долго искал работу и нашел ее в артели «Красное знамя», где работал до пенсии бухгалтером. «Он все бегал по всем учреждениям и искал работу и был бодр и весел (я помню его лицо того времени)» (из письма М.С. Желноваковой Н.С. Фуделю от 21 июня 2000 г.)). Хорошо бы в те же дни получить окончательное известие, приедет мама или нет, чтобы мне, если работа будет предложена, отложить вступление в должность на несколько дней — неделю. Я писал маме о фарф<оровом> чайнике. Скажи ей, что хозяйка мне заваривает в своем, так что не надо тратиться (он стоит здесь 8 р).

Ты написал о себе, наверное, правильно, что твое главное желание не «размышлять», а «видеть, слышать и рисовать». Это не только правильно, но и хорошо. Это особый путь или угол зрения, если только слово размышлять писать в кавычках. Ведь если твой путь не анализ и хирургия фактов духовной жизни, а некое их «созерцание», то ведь в основе созерцания лежит изумление («изумление есть начало философии»), т<о> е<сть> именно познание, тоже познание, но не рационалистическое, а какое-то (скажем условно) поэтическое. Поэтому от «познания» никуда не уйдешь. И дитя «познает», но по-детски, хоть может быть мудрее и глубже нас. Я хочу сказать, что при наличии у каждого своего «угла зрения» всякий идущий к Истине идет к ней для того, чтобы познать ее — вкусить ее сладости своим духом. Поэтому если снять кавычки, то путь для всех будет один. но, конечно, каждый идет по нему «по-своему». Вот и тебе надо идти по нему по-своему, искать своего способа идти. Важно не то, как идти, а то, чтобы дойти, чтобы идти, а не пятиться, не топтаться на месте. Вот и Пушкин шел своим путем — «поэтическим», но ведь это как раз он сказал:

«Но не хочу, о други! умирать.
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать»70.5. (70.5 Строки из стихотворения АС. Пушкина «Элегия» («Безумных лет угасшее веселье...»,1830). С.И. Фудель неточно воспроизводит знаки препинания: в 1-й цитируемой строке вместо восклицательного знака — запятая.)

Тут мыслить без кавычек, т<о> е<сть> в подлинном, не испорченном, полноценном смысле этого слова, когда мысль-познание соединены страданием, как рождение человека с родовыми муками.

Поэтому и бери с полки «Слово о полку» чаще, чем Погодина. Это твой путь познания, и, следовательно, ты перед собою прав.

Ты не прав тогда, когда ссылаешься на века, что 19-й, мол, век мне был чужд. «Слово о полку» еще, кажется, на 9 веков старее 19-го^70.6. (70.6 «Слово о полку Игореве» датируется концом XII в.) Значит, дело не в хронологической старости, а в душевной близости.

Я согласен с тобой, что в 19-м веке много слишком всякой рационалистической путаницы, но для того, чтобы при чтении «Слова» не впасть в романтику, надо хорошо знать этот дом наших отцов и дедов — XIX век. Если мы живем в современности и наша мысль реалистична, то нам нужно знать его. Я вот вчера прочел здесь «Кто виноват» Герцена. Я никогда раньше не читал этого. Очень слабая вещь, но как много она дает для понимания некоторых духовных закономерностей. (Помнишь, кстати, мелкие статьи Пушкина — о чем он там только не писал). Но и не это я хотел бы тебе советовать. Собственно, мое желание сводится только к тому, чтобы ты нисколько не изменяя себе и своему углу зрения, расширил бы и углубил как-то, укрепил материал своего познания, в частности, на всем том хорошем и ценном, что есть в 19-м веке. Ведь ты сам пишешь, что «я прочел те книги, которые ты отложил, разбирая на диване». А их тоже можно отнести к 19-му веку. И ты добавляешь: «они все пошли для "первого"».

Вот все, что я хотел бы.

Чтобы твоя мысль знала тропинки в лесу, умела бы находить дорогу и по солнцу, и по звездам, и по древесной коре, чтобы ты был путник во всеоружии.

Если внутри нас самих хорошо, то мы, читая и ошибочные или прямо плохие вещи, сумеем их внутренне отбросить и идти дальше, по дороге принимая все полезное.

Перемена темы в аспирантуре^70.7 (70.7 Осенью 1951 г. Н.С. Фудель поступил в аспирантуру Института мировой литературы АН СССР. Тему «Творческий метод Тургенева», о которой первоначально шла речь, ему предложили сменить на исследование творческого метода казахского писателя М.О. Аэузова с обещанием оставить в очной аспирантуре. Н.С. Фудель оставил прежнюю тему, но был переведен в заочную аспирантуру.) мне тоже очень не понравилась. Впрочем, эта сторона твоей деятельности мне вообще непонятна.

Представляю, как ты провел ночь один в пустом загорском доме^70.8 (70.8 См. примеч. 3 к письму 69. В связи с тем что продать дом сразу не удалось, решено было его сдавать в аренду.). Его фотография стоит передо мной на столе. Что-то глубоко наболевшее есть во мне: мечта о каком-то доме, где можно было бы слушать, как «коротается звездная ночь»^70.9. (70.9 Неточная строка из стихотворения А.А. Блока «Под масками» (1907). Ср.: «А под маской было звездно, / Улыбалась чья-то повесть, / Короталась тихо ночь...»)

Ты пишешь, что «надо просить радости для себя». Да, надо просить, чтобы всегда душа была живая, чтобы она всегда пила «воду живую», чтобы внутри человека всегда был теплый дом, куда бы могли прийти и согреться.

Целую тебя. Прости за многословие.

Твой п.

Я очень тебе благодарен за твои письма.

№ 71. Н.С. Фуделю

18 XI [1951, Усмань]^71.1 (71.1 Датируется по связи с предыдущими письмами.)

Дорогой мой Николаша.

Спасибо за письмо от 15 XI. Ты, видно, писал его, или начинал писать, будучи очень усталым от всех своих дел. Дело в том, что ты меня не понял. Когда я говорил о себе как о «стороннем старичке», я этим хотел только как бы отмежеваться от обычая родителей бесправно вмешиваться в дела детей. Для того чтобы вмешиваться, надо иметь дружеское право, и я потому фактически и вмешиваюсь, хоть в костюме старичка, что чувствую, что это право мне тобой дано и я с радостью и «со страхом Божиим» его принимаю.

Я очень радуюсь нашей дружбе, благодарю всегда Бога за нее, и она-то именно подкрепляет меня в эти дни, могу точнее сказать: она-то дает мне силы на настоящее и надежду на будущее. Она для меня в полном смысле этого слова «нечаянная радость». так как величайшей скорбью моей было прежде именно то, что я не чаял, что я могу быть чем-нибудь для семьи. Вот это прежде всего я хотел сказать тебе сегодня.

Ты очень правильно и точно говоришь, что единственное спасение и выход из тяжестей, и внутренних и внешних, это не «бегство на Кавказ», а продолжать делать то хорошее, что делаешь, продолжать идти вперед.

От этой воли к движению вперед, от этой внутренней силы, толкающей к благому действованию, к светлому творчеству жизни, точно от заклинания, разлетаются мнимые и реальные тяжести. Реальная скорбь переживается как мучительная, но временная задержка поезда в пустом поле при подходе к хорошей, ярко освещенной станции. И, конечно, светлое творчество жизни прежде всего в выходе из себя к другим, в помощь другим, в думу, в мысли о других, в скорбь и в радость о других. И «выходя из себя» в других, человек нежданно обретает себя самого в этом выходе.

Бог скрывает (прячет) себя от человека в другом человеке. Тот, кто ищет Его, должен искать Его в другом человеке, в делании для другого. Тут тайна непостижимая, тут приоткрытие тайны Любви.

Нам мало что открыто, мы вечно в ушибах от мнимых или реальных скорбей. Но в нас одно ясное: инстинкт, что, несмотря ни на какие ушибы, мы должны идти вперед в делании жизни, в благой «работе Господней».

Эта работа иногда кажется ужасно томительной. Она требует трезвую голову, она требует отречения от всякой фальши, и особенно от всякого самолюбования, примитивного (на свой «пиджачок») или утонченно-блоковского. Милый мой дружок! Я знаю, что в тебе, несмотря на многие твои пробелы, есть что-то драгоценное именно в этом, главном, разрезе, какая-то «первоначальная» незамутненность и доверие к Любви, какая-то «простота во Христе». Молюсь, чтобы она пребыла с тобой всегда и руководила тебя в пути.

Я, конечно, виноват, что был «суров» с Лялей. Я очень теперь не хочу чисто внешних, светских касаний с людьми. Я как-то утомился от ненужности в общем этих обыденных соприкосновений. А на глубокую и нужную встречу не было ни времени, ни сил. Ведь сказано апостолом: «До чего мы достигли (силы разумения, возможности помощи душевной), так и должны мыслить и по тому правилу жить»^71.2 (71.2 Фил. 3,16.). Т<о> е<сть> нельзя прыгать выше своей меры. Вот я и чувствовал это при мыслях о Ляле. Я здесь бессилен, я это знаю. Эта сила может и должна быть в тебе. И она есть. Николаша! Я ровно ничего не знаю про Вареньку^71.3 (71.3 В связи со сдачей дома (в Загорске) в аренду В.М. Сытина и Варя Фудель жили в Москве (вместе или врозь) у знакомых или родных, в частности у Т.А. Липкиной, в Дурновском пер.; у Н.И. Фудель.). Напиши, где она, как она живет, видишь ли ты ее когда-н<ибудь>.

Я пишу тебе часто, в неделю несколько раз. Твои письма очень меня утешают, и я тебе очень благодарен, особенно зная, как ты занят.

С работы твоей, конечно, не надо пока бежать. Даже при твоих очень плохих условиях она кое-что тебе дает (я говорю не о материальном).

Но тебе надо было бы посоветоваться об этом с С<ергеем> Н<иколаевичем>. Может быть, это знакомство именно практически тебе что-н<ибудь> даст. Может быть, тебе можно было бы (как все же ведь научному работнику, а не завхозу) сказать, что у такого-то профессора, кажется, есть интересный материал для музея, с тем, чтобы тебя отпустили в воскресенье. Только как бы из этого не вышло то, что к нему полетит сам директор! Спасибо большое за 100 р. Я получил их вчера и купил сегодня слив<очно-го> масла, спасибо за отправляемую посылку. Мне бы очень были нужны валенки, здесь лютая зима, а приходится много ходить. От мамы письмо было от 8-го, и где она, даже, кажется, вы не знаете. Сердце так болит за них. О Вареньке я не могу думать спокойно.

Целую тебя, дорогой, поцелуй Лялю, пусть она меня простит.

Твой п.

Я перечел сейчас твое письмо и вижу, что в своем ответе я чуть ли не дословно тебя повторял. Это так хорошо.

№ 72. Н.С. Фуделю

21 XI [1951, Усмань]^72.1 (72.1 Датируется по связи с предыдущими письмами.)

Я послал на днях письмо, а сейчас вечер и тянет взять перо и поговорить.

Мне иногда кажется, что мы вместе решаем с тобой какие-то задачи. Перед тобой их ставит жизнь, ты пишешь мне, иногда тут же давая правильный ответ или заставляя меня, решавшего их когда-то неправильно, вспоминать помятые от этой неправильности бока.

Я сейчас читаю хорошие вещи Пришвина и почувствовал, наткнувшись на несколько неприятных мне мест, что, оттолкнув от себя эти места, он мне полезен и нужен. Я читал Пржевальского, Козлова и Арсеньева, но никто не дал мне такой реальности человека в природе. Секрет, наверное, в том, что Пришвин — это сам Дерсу Узала, но с глубокой и страдающей философией европейца. Я имею в виду его «Женьшень», «Колобок». «Черный араб», «Волки и отцы». Читая некоторые страницы, точно бесплатно пьешь какое-то вино опыта и силы и наполняешься ими. Сам делаешься опытней и сильней.

Я об этом подумал, когда перечитал то, что ты пишешь о символистах и «голубом покрывале» на жизнь. Ты очень правильно пишешь, что если пристально на них остановиться, то жизни без их покрывала уже не принимаешь, она слишком кажется груба и скучна. Что надо учиться смотреть на людей без покрывала, смотреть простыми, своими человеческими глазами, на их телесную и прямую действительность. Что в этом не только долг любви, но и инстинкт, что это как раз верная дорога к Истине через тайгу. И ведь есть не только тайга жизни, но и, скажем. Уссурийская, по которой ходил Пришвин за корнем жизни. И вот я никак не могу представить себе, что по этой тайге ходит Блок. Я ведь многое в нем люблю, но именно это сопоставление решило для меня вопрос. В молодости моей, я помню, были кафе поэтов, были какие-то случайные эстрады, где они выступали. И вот я помню не их, а сидящих и млеющих девиц, изнемогающих от красивости. И теперь, читая о бурях в Уссурийской тайге, когда развести костра невозможно, или вспоминая бури житейские, невольно вспоминается буря в стакане воды. Конечно, законы движения одинаковы, но масштабы не сравнимы.

Человек — строитель, он строит в лесу, в семье, в обществе, но не на эстраде. В тайге и в жизни человек любуется зверем, лесом, росой, звездной бездомностью, но только не собой. Если он начнет самолюбование, его съест волк или он не сумеет разложить костер. Самолюбование несовместимо с творческой жизнью. Тут все дело в каком-то эгоцентризме — поставление себя в центре вселенной. «Уж больно я красив и умен». А на липкую бумагу с сахаром красивости летят девицы, мечтающие стать Кармен. Я знал одну такую. Она сама писала хорошие стихи про «лань с золотыми рогами», и она, как лань, попала на жаркое одному крупному поэту-символисту72.2. (72.2 Речь идет, скорее всего, о сложных отношениях поэта-символиста Вяч. Иванова с художницей и поэтессой М.В. Сабашниковой, женой поэта М.А. Волошина. См. стихотворение «Венчанная крестом лучистым лань...» из биографического цикла Вяч. Иванова «Золотые завесы» (1906—1907), с которым, возможно, возникла ассоциация у С.И. Фуделя: «Венчанная крестом лучистым лань, — / Подобие тех солнечных оленей, / Что в дебрях воззывал восторг молений, — / Глядится так сквозь утреннюю ткань / В озерный сон, где заревая рань / Купает жемчуг первых осветлений, — Как ты, глядясь в глаза моих томлений, / Сбираешь умилений светлых дань...») Эта сторона символизма очевидна. Тут Пришвин, Купер, Брет Гарт, Пушкин, Лесков и все другие этого же типа, здоровые в этом, могут служить отпором, противоядием, разоблачением того, нездорового.

Самовлюбленные и комнатные люди не сделают «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет»^72.3 (72.3 Строки из посвящения романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин».). А без этих «замет» — как жить и бороться и творить в жизни? Как созидать ее? Да и как любить ее? — такую тайгу!

И когда «для того, чтобы любить», они набрасывают на нее голубое покрывало, то ведь они только его и любят, т<о> е<сть> опять-таки себя, а не реальность. И когда они любят женщину, то и это любовь не к ней, а к себе, к ее любованию ими.

Эгоцентризм, как яд, разлагает всех нас, и в крупном, и в мелком. Когда мы сидим за обедом, мы обижаемся, если нам дадут похуже кусок. Степень нашей обидчивости, как градусник, показывает температуру нашего эгоцентризма.

Тут, конечно, всеобщее «искушение в пустыне» и не надо 40 дней^72.4 (72.4 См.: «Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола. И, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал» (Мф. 4, 1-2).) поститься, чтобы победить и идти «от себя» к людям.

Идти с температурой нельзя. Надо быть здоровым, т<ак> к<ак> люди вечно наступают друг другу на ноги.

Вот об этом «выходе из себя» и обращению к здоровью и реальности ты хорошо написал.

Но я еще об одном думал, прочитав Пришвина и твое письмо.

Ведь я не всего его принял, а кое-что оттолкнул. Думается, и к символизму это приложимо. Отталкивая многое, мы должны что-то в нем принять, и это «что-то» страшно важное. Только надо уметь его «прочесть», не запутавшись в их болезнях. Я бы так определил это «что-то»: ощущение реальности духовного мира, утверждение правды невидимого бытия.

Ведь реальность не только в «звериной тропе» Пришвина, по ней можно зайти и в звериный примитивизм. Упрощенчество страшно, потому что оно слепо.

Человек должен утвердить в себе самом реализм всецелый, реализм абсолютный, покрывающий, как купол старого собора новгородского стиля, все своды, всю совокупность бытия человека и жизни, в которой реально не только видимое, но и невидимое.

Вот один частный пример: невидимо и рационально недоказуемо предощущение эпох. У символистов мы находим строки, нас поражающие. Лучше всего символизм понимается через слова Тютчева:

«Как океан объемлет шар земной,
Так наша жизнь кругом объята снами»^72.5. (72.5 Неточная цитата из стихотворения Ф.И. Тютчева («Как океан объемлет шар земной...», 1830). Ср.: «Как океан объемлет шар земной, / Земная жизнь кругом объята снами...»)

Эти люди видели какие-то сны, и они сумели о них рассказать.

В окружающей нас предметной действительности есть какая-то ложная кривая, уводящая нас в примитивизм, в представление о том, что наружной шелухой предметов кончается их бытие. Это путь духовной слепоты, какой-то ложной детскости, а сказано уже 1900 лет тому назад: «не будьте дети умом»^72.6 (72.6 1 Кор. 14, 20.). Ум должен быть взрослым, а сердце ребенком, тогда ум получает зрение, достигает познания всей. а не только внешней «скорлупочной» реальности.

«И внял я неба содроганье,
И горных ангелов полет,
И гад морских подземный ход...»^72.7 (72.7 Строки из стихотворения А.С. Пушкина «Пророк» (1826).)

Вот тут Пушкин достигал этого зрения, как и в ночных своих стихах, а от ночных его стихов идут линии к «Ночным часам» символизма^72.8 (72.8 Имеется в виду 4-й сборник стихотворений А.А. Блока «Ночные часы» (М., 1911).). Духовной чуткости символизма мы должны учиться; утверждение реальности невидимого мира (в добавлении к реальности видимого) — это то наследство, которое нас обогащает. С ним нам не страшна тайга, с ним наконец-то до глубины ощущается жизнь, как не только «звериная тропа», но и путь к Вечности.

Конечно, у символизма это не его собственное, а «краденое», но в данном случае важно то, что он это утверждает, независимо от права собственности. Духовно-правильная жизнь, не «символическая» и не «пришвинская», а, скажем, т<ети> Марусина, вмещает в себе и раскрывает в себе до полноты и ту и другую правду.

Разложить огонек для озябшего и накормить его супом и в то же время через глаза его, через любовь, войти в его душу и благословить ее вечное бытие. Пожалеть усталые ноги усталого от дел человека и в то же время видеть, что он идет духовно неверными дорогами, ни на минуту не забывая о внешней оболочке, поя и кормя человека, в то же время прозревать его вечное, невидимое еще бытие.

Утверждать реальность жизни всецелую, абсолютную, как видимую, уже данную, так и не видимую и еще ожидаемую, но уже как-то осуществляемую. Мне вспомнилось определение веры апостолом: «Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом»^72.9. (72.9 Евр.11,1.)

А в видимом вера тем более «уверена» и его «осуществляет» через Любовь^72.10. (72.10 Письмо не окончено; было приложено к письму 73 и отправлено вместе с ним.)

№ 73. Н.С. Фуделю

22 XI [1951, Усмань]^73.1 (73.1 Датируется по связи с предыдущим письмом.)

Милый мой Коленька.

Больше 10 дней, как нет писем от мамы, и я даже не знаю, где она, чтобы было можно телеграфировать и узнать. Про Вареньку тоже ничего не знаю. Сижу в тревоге, которую не зажмешь, как рот, а если же зажмешь, то задохнешься. Пиши, пожалуйста, про них, повидай их, если не видишь. Разорви узел дел для этого, чтобы посидеть с ними часок, посмотреть, как живет Варенька, не плохо ли ей живется.

Я тебе часто пишу и сейчас в этом же письме посылаю вчерашние вечерние рассуждения о символизме и так сказать «пришвинизме»^73.2 (73.2 См. письмо 72.), под которым я (совершенно условно) имею в виду нечто антиподное символизму, нечто в своем ядре простое и здоровое, как нормальные человеческие глаза, но в тоже время нечто и такое, от которого может пойти «ложная кривая» в примитивизм. Я пишу плохо, но ты поймешь.

Антиподность вообще иногда обнаруживает условность. Пушкин и Достоевский, конечно, во многом антиподы, но где-то их пути скрещиваются.

Я писал уже, что получил 100 руб. Как мне поблагодарить З.?^73.3(73.3 Вероятно, Зинаида Моисеевна Купер, знакомая Фуделей. М.С. Желновакова вспоминает о ней как об очень бедной женщине. «Мне запомнилось, как они [С.И. Фудель и В.М. Сытина] ахали, что она вот так от себя оторвала» (письмо М.С. Желноваковой Н.С. Фуделю от 21 июня 2000 г.).) Посылку тоже получил позавчера и тотчас написал об этом Тамаре.

Я начал чувствовать себя гораздо лучше. Опять вошел в свою норму, благодаря слив<очному> маслу, переезду в новую комнату. Сегодня вечер томительный. Иногда одиночество и неизвестность стучит в висках, как кровь. Из детства встают какие-то теплые дома, из окон видны снежные дорожки и хочется видеть на них Вареньку. К этому сводятся все мысли.

Целую тебя, Николаша. Получил ли ты предыдущее письмо, где было и письмо к Маше. там я писал про Лялю?^73.4 (73.4 См. письмо 71.)

Твой п. 23ХI

Сейчас принесли 100 р. от тебя и от Сони с Ниной^73.5 (73.5 Речь идет о Софье Ивановне Осиповой (урожденной Фудель), дочери Ивана Ивановича Фуделя, тете С.И. Фуделя, и о Нине Иосифовне Фудель, сестре С.И. Фуделя.) целых 300, так что ты теперь забудь обо мне материально надолго. Всем вам я так благодарен и чувствую себя совершенно нестоящим такой заботы. Потом ты меня тем обрадовал, что на обороте перевода от 20 XI сообщил, что все здоровы. Слава Богу! Спасибо тебе.

Все твои письма получаю, а ты мои?

К этой страничке прилагаю три вчерашних.

Не послать ли мне часть денег маме? Напиши.

№ 74. Н.С. Фуделю

20 XII [1951, Усмань]^74.1 (74.1 Датируется по связи с предыдущими письмами.)

Дорогой Николашенька.

Опять я так благодарен за письмо, за два письма. Мой Усманский период может быть самым трудным для меня во всей моей жизни. Дело, конечно, не в том, что не бывает сахара. В Улуе по много месяцев не бывало не только его, но и чая, и я пил шиповник. Дело в том, что, на фоне безработицы внешней, не работает, не трудится душа, а только изнемогает, устает и ленится. Но и это определение слишком мягкое. Впрочем, про себя я более беспощаден.

Я как-то весь обессилел и омертвел, я не слышу своей внутренней жизни, ее—я знаю — почти нет. Вот ты пишешь: «как научиться молчанию?» Молчит — непроизвольно и радостно — душа тогда, когда ей есть что внутри себя слушать. Она молчит тогда, когда боится помешать шумом слов этому слушанию, т<о> е<сть> тогда, когда, по слову Тютчева, «есть целый мир в душе твоей»...^74.2 (74.2 Строка из стихотворения Ф.И. Тютчева «Silenium!».)

Все дело в том, чтобы иметь в себе этот мир, эту незримую жизнь духа. Тогда замолкаешь, тогда это не тяжкая немота больного или нищего, а слушание и зрение иного бытия, в котором и здоровье, и богатство, и свет. Поэтому нельзя «научиться молчать» — это будет искусственно, — но надо учиться блюсти и сохранять и достигать внутренней духовной жизни. А она уже наложит на уста свою благословенную материнскую руку. И не только уста закроет от ненужных слов, но и за руку возьмет и отведет от ненужных или вредных дел.

Я пишу и тебе и себе, тебе рассказываю и над собой горько плачу. Это все — живая и страшная правда: возможность иметь или не иметь, т<о> е<сть> потерять «целый мир в душе твоей». С этим не сравняются никакие шубы или деньги или все то, что истлевает.

Но я пишу не потому, что «унываю» или что считаю себя «ненужным». Все в руках Божиих, и потерянное счастье можно обрести опять.

В вечерних молитвах есть такая где-то фраза: «Господи! — хочу я или не хочу — спаси меня!»^74.3 (74.3 Утренняя молитва 8-я, Господу нашему Иисусу Христу: «Или хошу, спаси мя, или не хощу, Христе Спасе мой, предвари скоро, скоро погибох: Ты бо еси Бог мой от чрева матере моея»)

Т<о> е<сть> воля моя совсем запуталась, я весь разодран в своей ничтожности, сердцем будто бы ищу Тебя, а делами отвращаюсь, и я уже не понимаю — где моя воля: с Тобой или против Тебя. И я могу только взывать в этой разодранности: «хочу или не хочу — спаси меня!»

Если так сейчас у меня, то понятно, что я не чувствую ни сил, ни уменья дать что-нибудь другим. Если же я, несмотря на это, все же даю, то кто же может знать пути Божий!

Во мне жива моя любовь к вам, желание сердца, чтобы жизнь ваша была и не сурова внешне (благостна), и глубока внутренне, чтобы вы, живя в этой земной юдоли, копили бы в себе золотые лучи будущего. Эта любовь и есть моя «нужность», я знаю это, и через нее Бог дает то, что ему угодно для других.

Но ведь я знаю и другое, и это знаю еще больнее, что когда замирает внутренняя жизнь духа, тогда умирает и любовь к людям. Это делается не сразу. По инерции, от прежде данного импульса, еще исходят от человека какие-то монеты, но золото их все тускнеет, они все больше стираются и дешевеют. Можно еще долго обманывать себя и других, позвякивая медяшками.

Любовь — это такое слово, которое мы, собственно, также не должны говорить «всуе», как имя Божие.

Что такое «внутренняя жизнь» или «жизнь духа»? Это живое ощущение Бога, его слов, его законов, его непостижимого бытия, его неизреченного о людях промышления, — ощущение не единичное и сухое, как мысль, а многообразное и цветущее, как многоветвистое плодовое дерево, вырастающее в душе. Тут и созерцание красоты истины, и слушание невидимой правды, и вкушение сладчайших плодов знания. Это то райское «дерево Жизни», о которой говорится в первой главе Библии74.4 (74.4 См.: «И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла» (Быт. 2, 9).).

Очами этого внутреннего мира люди познаются как дети Божий, как заблудшие боги, открывается их вечное, непреходящее сродство, открывается любовь к ним, как творческое действие этого познания, познания божественного сродства.

«Действие» не обязательно в словах или даже в поступках. Оно может и в молчании, о котором ты пишешь, в «благом молчании» (есть или была у мамы такая икона). Дело не в выражении, а в том, чтобы был в душе Бог. Дело только в том, что когда он уходит из нее, то иссякает источник Любви, и сад души засыхает, и мы сразу разучаемся и быть с собой и быть с людьми.

Вот потому-то это все так страшно и ответственно. Каждому из нас, по слову Божию, дан «талант» — серебряная монета, — который мы должны в течение жизни не в землю зарыть^74.5(74.5 Ср.: «И убоявшись пошел и скрыл талант свой в земле; вот тебе твое» (Мф. 25, 25).), а пустить в оборот: стяжать в себе Бога и через него людей. Это и есть цель жизни. Изгнанники из рая должны вернуться в свой дом. Этот возврат идет путями внутренней жизни, которую мы поэтому должны непрестанно искать, а, потеряв, опять искать, и стучать, и добиваться. Что наша вся жизнь — путь. это не метафора, а правда, путь искания Бога и через Него людей, обратный путь к саду Божию, к древней красоте мира.

В службе погребения есть одна такая песня (по ц<ерковно>-славянски «красота»=«доброты»): «Древле убо от не сущих создавый мя, (=«создание из небытия»), и образом твоим божественным почтый, («обожествление»), преступлением же заповеди паки мя возвративый в землю, от нея же взят бых. На еже по подобию возведи: Древнею добротою возобразитися» — (^«восстановиться в древней красоте»). И это поется над лежащим тлеющим человеком, как величайший «вызов» этому тлению, как прощальная песня людей своему уходящему брату. Вот как все это страшно и ответственно. Нам дано так мало времени, ночь коротка, а к «утру надо все найти»^{74.6 (}74.6 Ср.: «Тогда будут звать меня, и я не услышу; с утра будут искать меня, и не найдут меня» (Прит. 1, 28).⁾, найти постоянно теряемое нами сокровище внутренней нашей жизни: Бога и через него людей.

Ты спрашиваешь о пессимизме. В отношении философии и искусства я уже забыл или и не знал (т<о> е<сть> какие и в чем были теории), а по существу — какой же может быть пессимизм при таком жизнеутверждении! Если над безгласным трупом со всем дерзновением и с совершенно открытыми на все глазами («паки мя возвративый в землю, от нея же взят бысть»)^74.7 (74.7 Еккл. 12,7.) поется эта «песнь торжествующей любви»^{74.8
(}74.8 Песня из службы погребения сравнивается с «Песнью песней Соломоновых». ⁾ — то где же место пессимизму! Тут жизнь утверждается так, как нам не мерещится. Но для достижения такой жизни утверждается не только она, но и врата Голгофы — очищение человека через непрестанный труд над собой, через воздержание от зла всякого.

Вот и не думал писать, а написал целый лист. Целую, тебя Николаша. Напиши про Радищева: что ты читал? Посылочку не посылай: это опять хлопоты, доставанье ящика, почта и т. д. и деньги, да, собственно, здесь сейчас есть и чай и конфеты. К вам хотела было заехать Валя Белякович^74.9 (моя бывшая хозяйка) (74.9 Хозяйка дома в Усмани, сдававшая комнату С.И. Фуделю. См. примеч. 9 к письму 69.), но не заедет. Курить я все еще курю, но надо бы кончать — кашляю и голова кружится.

У Чернышевского нашел очень много о Гоголе^{74.10 (}74.10 Имеются в виду статьи Н.Г. Чернышевского «Очерки гоголевского периода русской литературы», опубликованные в журнале «Современник» в 1855 — 1856 гг.⁾, и местами такого хорошего, жалостливого к нему, объективного, тоже и к старым славянофилам. Подал на комиссию^{74.11 (}74.11 Речь идет о медицинской комиссии по инвалидности.⁾, если откажут, буду просить пенсию за выслугу лет — у меня их оказалось около 30. Это решится в середине января, т<ак> к<ак> жду справки из Улуя о заработке за посл<едний> год.

Твой п.

Целую Тамару, Машеньку и Муню.

№ 75. Н.С. Фуделю

28 XII [1951, Усмань]^75.1 (75.1 Датируется по связи с предыдущими письмами.)

Дорогой Николаша.

Я послал тебе сегодня заказное с Писаревым^{75.2 (}75.2 То есть с выписками из статей Д.И. Писарева.⁾, и это только для того, чтобы успеть ко вторнику, когда ты будешь в Москве, сообщить тебе, что я получил твое заказное от 26 XII. Если предыдущий материал о Черн<ышевском> и Доброл<юбове> оказался полезным, то еще большим должен быть Писарев, т<ак> к<ак>, во-первых, я использовал его, кажется, полностью, а, во-вторых, и о Рудине и о Тург<еневе> у него есть цитаты очень яркие, я даже удивился. Это от того, что он был смелее тех. Он прямо говорит: «без него (Рудина) не было бы и нас»^75.3. (75.3 См. статью Д.И. Писарева «Базаров» (1862): «Мираж рассеялся — Рудины не сделались практическими деятелями; из-за Рудиных выдвинулось новое поколение, которое с укором и насмешкой отнеслось к своим предшественникам» (Писарев Д. И. Соч.: В 4т. М., 1955. Т. 2. С. 19).)

По летописям здесь ничего нет, да мне, собственно, хотелось бы больше помочь тебе в менее интересной для тебя работе. Если что-нибудь вот нужно по Белинскому, он тоже здесь есть. Это будет для тебя более ощутимой пользой, т<ак> к<ак> сэкономит время.

Хотя я и вижу, как у тебя его мало, но все же пересылаю при этом письме открытку С<ергея> Н<иколаевича>, где он, как ты увидишь, приглашает тебя приехать в любой день из трех: понедельник, четверг и субботу, от 4—5 час. Я получил ее сегодня. Теперь уже просто неудобно не поехать. Поговори о летописях, о Гоголе, у него много материала о нем, посмотри на человека, который дал мне очень много когда-то. Я могу сказать, как Писарев: «без него не было бы и нас». Расскажи ему про меня. А за то, что я тебя этим мучаю, дай мне в отместку какую-нибудь мудреную тему вроде: «Гоголь и эрос».

Меня порадовало то, что в музее тебе становится яснее и легче. Именно такая работа ближе к библиотечной. Самая для тебя нужная.

Спасибо тебе большое за письмо. В нем много хорошего про тебя, т<о> е<сть> такого, что меня утешает. Ты сейчас поступил в «университет» и жизнь, люди, книги тебя многому учат, и учат только потому, что ты сам хочешь учиться.

Вот это-то меня больше всего и радует.

Конечно, ужаснее всего тщеславие, всякое самолюбование, а в тебе его немного. Тщеславие это умственная остановка, станция, а мы должны всю жизнь двигаться к цели. В нас должна быть жажда и голод в стремлении к правде. Это не дает остановиться, так как Истина неисчерпаема, ею насыщаешься и опять голодаешь, это не допускает сытости тщеславия.

Вот помню, как 33 года назад я пришел впервые в комнату к С<ергею> Н<иколаевичу>^{75.4 (}75.4 См.: Воспоминания. С. 46—47 наст. изд.⁾. Помню тишину комнаты и везде книги, — на полке, на столе, на полу, — и свою жажду познания, но не отвлеченного, а радостного, как молодая жизнь. Книги представлялись окнами, в которые проходят лучи незримого солнца.

Книги, конечно, не нужны, когда есть люди, заменяющие книги, когда есть люди — солнечные. Но когда их нет, надо искать хороших книг.

Или же — уже без всяких книг — идти прямо к Источнику Света.

Обнимаю тебя.

П.

№ 76. Н.С. Фуделю

7 I 1952, Усмань^76.1 (76.1 Датируется по ссылке на обстоятельства жизни С.И. Фуделя в Усмани.)

Сегодня, Коленька, я наконец получил инвалидность III гр.^{76.2 (}76.2 Ходатайство о пенсии по инвалидности С.И. Фудель подал в конце 1951 г.⁾. Она дается на б месяцев, после чего перекомиссия. Размер пенсии еще не известен, но думаю, рублей 200. Так что во всяком случае на 6 мес<яцев> я обеспечен каким-то хоть крошечным прожиточным минимумом. Будет не хватать рублей 100 или около этого. Так что ты не представляешь — как я был обрадован сегодня! Спасибо тебе за письмо от 3 I. Белинского я попробую сделать. Все, что здесь есть, а он, кажется, есть. Насчет Гоголя и улиц сомневаюсь^76.3. (76.3 С.И. Фудель старался помочь сыну выписками из книг по теме его научных интересов. См. письма 74 и 75.)

Вот как бы мне наладить эту работу для тебя и для того, чтобы самому быть занятым? Послал сегодня телеграмму маме, учитывая и то, что и ты будешь у нее, чтобы вас всех порадовать. Если бы я жил около хорошей библиотеки, то, конечно, я мог бы постоянно быть полезным и даже, может быть, что-нибудь заработать.

Целую тебя, п.

С куреньем ты очень хорошо придумал, и я ловлю и тебя, и себя на этом и принимаю твой вызов: я бросаю курить 17 января в 7 часов вечера, будучи уверен, что и ты, верный своему слову, в этот же именно час и день тоже бросишь^76.4. (76.4 Намерение бросить курить С.И. Фудель осуществил в Усмани позднее.)

№77. Н.С. Фуделю

13 I [1952, Усмань]^77.1 (77.1 Датируется по связи с письмом 76.)

Дорогой Николаша.

Спасибо за письмо от 8 I. Вижу, как ты завертелся на работе. Я это предчувствовал. Беда не в этом, а в твоем здоровье. Пишут, что ты зеленый. Одно могу сделать: настаивать на твоем же предложении бросить курить. Это несомненно поможет, я это знаю. А тебе теперь придется много работать, и надо отбросить все, что мешает, тем более этот скверный дурман. Словом: приближается 17-е число!^77.2 (77.2 См. письмо 76, где С.И. Фудель договаривался с сыном бросить курить одновременно 17 января.)

Послал Белинского — нужно ли это, что я выписал?

Очень внимательно читаю переписку Гоголя. Вспоминаю «Дневник писателя»^{77.3
(}77.3 «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского.⁾ и уход Толстого в последнюю эпоху^{77.4 (}77.4 Отъезд Л.Н. Толстого из Ясной Поляны в 1910 г.⁾. У Гоголя нет разрыва с искусством, у Толстого не только разрыв, но и презрение к нему, как у псевдодуховных людей бывает презрение к телу.

Если в области искусства можно еще довольствоваться тем вдохновением, которое есть только предчувствие огня, то в религии надо вкушать уже самый огонь и огнем кормить людей.

Границы искусства и веры неуловимы, как постепенный переход из долины в горы. В горах ли слышится «колыбельная песня» Лермонтова и «Выхожу один я на дорогу» или еще в долине?^{77.5 (}77.5 Стихотворения М.Ю. Лермонтова «Казачья колыбельная песня» («Спи, младенец мой прекрасный...», 1840) и «Выхожу один я на дорогу» (1841).⁾ Или некоторые русские песни, которые так любил Гоголь? Важно не установление границы, а неустанные поиски вдохновения, мера которого может быть разная, но радость одна.

Чем неустанней человек ищет духовности, тем чаще и полнее ее получает, все его бытие становится вдохновенно.

На твое письмо пока не отвечаю. Голова простужена слякотью на улице и изнемогает от шума чужих людей в квартире. Утешаюсь крепким чаем и Гоголем. Сегодня мне 51 год^{77.6 (}77.6 В этот день С.И. Фуделю исполнилось 52 года.⁾. «Пора мой друг, пора! покоя сердце просит»^{77.7
(}77.7 Строка из стихотворения А.С. Пушкина «Пора, мой друг, пора...» (1830-1836).⁾.

Хотел бы еще увидеться с С<ергеем> Н<иколаевичем>^{77.8 (}77.8 С С.Н. Дурылиным.⁾. Хотел бы еще, больше всего, дать маме тишину комнаты, книгу, молитву. Хотел бы еще увидеть тебя твердо идущим в горы.

Целую, п.

Пиши — какие письма ты получил.

№ 78. Н.С. Фуделю

23 I 1952,Усмань^{78.1 (}78.1 Датируется по связи с предыдущим письмом.⁾

Милый Николаша.

Как твой экзамен?

Посылаю то, что было в недошедшем письме^{78.2 (}78.2 Выписки для Н.С. Фуделя, связанные с творчеством И.А. Гончарова (см. письмо 79).⁾. Может, это и не так существенно, но думаю, что следовало бы упомянуть хотя бы в примечаниях «для насыщенности» (особенно Утина и Сементковского с Нехлюдовым)^{78.3 (}78.3 По-видимому, речь идет о статье Н.Г. Чернышевского «По поводу «Автобиографии» Н.И. Костомарова», где упомянуты профессора Петербургского университета Б.И. Утин, В.Д. Спасович, М.М. Стасюлевич и др. Р.И. Сементковский — литератор, один из редакторов «Нивы», еженедельного журнала, выходившего в Петербурге в 1870—1918 гг.⁾.

Нет ли в твоем перечне моих выписок пропусков? Уже после письма с Чернышевским я послал еще одну выписку с Чернышевским («ответ Дудышкину»)^{78.4
(}78.4 Имеется в виду иронический отзыв Н.Г. Чернышевского (Современник. 1857. № 2) о статье литературного критика С.С. Дудышкина, посвященной творчеству И.С. Тургенева (Отечественные записки. 1857. № 1,4).⁾. Может быть, эта отдельная выписка в письме с Добролюбовым?

Затем ты ничего не писал об «Орловском сборнике»^{78.5 (}78.5 Речь идет об издании: Тургенев И. С. Материалы и исследования. Сборник под ред. проф. Н.Л. Бродского. Орел, 1940.⁾. Знаешь ли ты его? Там этот отрывок комедии с кружком Белинского? В библиотеке больше для тебя ничего нет.

Твои большие и хорошие письма все лежат у меня на столе не отвеченные.

Насчет эмпиризма в искусствоведении сильно сомневаюсь и не советую. Вообще лучше быть ближе к технике творчества, а не к теории его.

Технику я понимаю не только в смысле собирания материалов и способам обработки и вообще писания, но как совокупность бытового окружения творческого процесса, например кресло С<ергея> Тим<офеевича> или гоголевскую крылатку, улицы Москвы или внутренний вид лавки Смирдина^{78.6 (}78.6 Речь идет о возможных или воображаемых музейных экспонатах и культурных реалиях музея «Абрамцево»: кресле Сергея Тимофеевича Аксакова, крылатке (плаще) Н.В. Гоголя, фотографиях или рисунках улиц Москвы, интерьере книжной лавки петербургского книгопродавца и издателя А.Ф. Смирдина (1795-1857).⁾.

Я решил пока оставаться в этой комнате^{78.7 (}78.7 Комната, которую С.И. Фудель снимал у Н.В. Петровской в Усмани.⁾, так как раз Варенька не приедет, то одному терпеть можно. Да и искать негде. К тому же беспорядки (пьяные) бывают редко, так что иногда даже думаю, что не напрасно ли я поспешил с недопущением Вареньки. Очень бы хотелось и надо бы увидеться. Может быть, мама сможет приехать одна? Я продам что-н<ибудь> и вышлю ей денег на дорогу?

Целую тебя и Лялю.

Твой п.

Прилагаю 6 страниц выписки и письмо маме.

Только что получил 150 руб., большое спасибо! Теперь я тоже начну получать пенсию, так что больше обо мне не думай, во всяком случае до марта, а может быть, и совсем.

№ 79. Н.С. Фуделю и Л.И. Щербининой

26 I [1952, Усмань]^{79.1 (}79.1 Датируется по связи с предыдущим письмом.⁾

Милый Николаша.

Спасибо за письма 21 и 22 I. Так было приятно прочесть о хорошем дне в Абрамцеве. Конечно, только там такое сочетание: природа, искусство, старое кресло^{79.2 (}79.2 См. примеч. 6 к письму 78.⁾ и люди. Дай тебе Бог побольше таких дней! Их у тебя будет много. Спасибо тебе за 150 р. (я уже писал об этом в прошлом письме с выписками из Гончарова), а вот то, что ты еще хочешь прислать, меня обеспокоило: я получил тут же свою первую пенсию за январь 120 р., так что мне теперь совсем не нужно, я вполне обеспечен надолго.

А вот что шубы у тебя нет, это все же очень плохо. Зима под конец еще так разгуляется! Надо хоть сейчас срочно сделать меховую куртку.

Я жалел, что тогда, после бессонной ночи и огорченный невозможностью приезда Вареньки, послал тебе это письмо. Маме одной приехать, конечно, всегда можно, и это было бы очень хорошо. Искать новую комнату пока не буду, да и негде. Кроме того, сейчас опять все тихо. Книг для тебя больше нет. Пойдут ли последние выписки (Утин и пр.)?^{79.3 (}79.3 См. примеч. 3 к письму 78.⁾ Я советую тебе перед тем, как писать диссерт<ацию>, посидеть вечера два над комплектами журналов 1856 и ближайших годов. Прежде всего возьми «Современник» и всмотрись в бумагу, шрифт, соседние статьи, весь тот запах, в котором вышел впервые текст «Рудина»^{79.4 (}79.4 Роман И.С. Тургенева «Рудин» впервые был напечатан в январском и февральском номерах журнала «Современник» за 1856 г.⁾. Потом другие журналы, хоть 1—2 посмотри, ближайшие теплые рецензии. Ведь, наверное, можно заранее заказать комплекты в Ленинской?^{79.5 (}79.5 То есть в Государственной библиотеке СССР им. В.И. Ленина.⁾ Если есть библиография по Тургеневу (по журн<альным> статьям), то по ней справься и закажи эти журналы того времени.

Я рад, что ты не хочешь залезать в дебри теории творчества, об этом я с опасением писал в прошлом письме. Нельзя ли больше налечь на «творческую историю» романа. У Прохорова в Орловском сборнике очень как-то бессвязно и неясно^{79.6 (}79.6 См. примеч. 5 к письму 78; речь идет о статье Е.П. Прохорова в упомянутом сборнике.⁾. Подумай о том — не прислать ли тебе с мамой мне какой-нибудь толстый том, откуда тебе надо иметь выписки, может быть, даже 2—3 тома, ведь я ее здесь встречу и обратно провожу? А тебе была бы польза? Подумай, я не знаю.

Я так рад, что мама с Варенькой где-то около тебя.

Вот и твоя жизнь с Лялей, Бог даст, наладится.

Ты просишь посоветовать прочесть что-нибудь серьезное и нужное. Прочти послание ап<остола> Павла к Филиппийцам. Это несколько страниц глубочайшего в истории текста и ближайший путь к уразумению христианства, путь к его сердцу. Прочти, не пропуская, смысл каждой фразы.

Целую тебя, мой милый и добрый такой Николаша.

Твой п.

Спасибо тебе за все, за деньги, письма, Рудина^{79.7 (}79.7 Имеется в виду эпистолярное обсуждение диссертационной работы Н.С. Фуделя о романе «Рудин».⁾ и зайцев, которых ты видишь во сне.

Милая Ляля!

Спасибо за привет. Рад, что Вы провели хороший день в Абрамцеве. Есть еще много хорошего, что ждет вас с Колей, если — как говорят маленьким детям — вы сами будете хорошие.

Меня беспокоит очень Колина шуба. К концу зимы мороз может стоять еще неделями и он простудится. Употребите свое влияние на то, чтобы он сделал себе меховую куртку. На это пойдет рублей 150, не больше, а она всегда будет нужна.

Целую вас и желаю всякого благополучия.

Ваш С.Ф.

№ 80. Н.С. Фуделю

31 I 1952, Усмань^{80.1 (}80.1 Датируется по связи с предыдущим письмом.⁾

Спасибо дорогой Николаша, за 100 руб. Я писал, чтобы пока мне ничего не присылать, но письмо, видно, разошлось. На весь февраль теперь у меня денег совершенно достаточно, т<ак> что до марта об этом не думай и займись собой. О приезде мамы одной без Вареньки я уже писал, что это, конечно, вполне возможно и было бы очень желательно, если бы это не было связано с тем, чтобы оставлять Вареньку одну. А привозить ее я все же возражаю. К прежней причине прибавилось еще то, что в доме обнаружилась сырость. Пока не было морозов, ничего не было видно, а сейчас со всех стен потекло и у здешней девочки^{80.2 (}80.2 То есть дочки хозяев дома в Усмани.⁾ заболели суставы. Правда, что моя комната самая сухая и теплая и стены сухие, кроме небольшой сырости в одном углу, но в соединении с первой причиной это все склоняет к тому, чтобы от привоза Вареньки воздержаться еще 2 месяца до весны.

Может быть, и комната найдется более спокойная за это время. Ну что же привозить ее на какое-то волнение!

У меня лично тоже некоторое «волнение»: обнаружилась грыжа и врач направляет на операцию, а я не знаю, стоит ли ее делать и тем более в Усмани? Хотелось бы посоветоваться с мамой. Во всяком случае, я думаю, страшного ничего нет, да и врач не считает, что это срочно, хотя дал направление. Передай это письмо маме, что она посоветует. Я вспоминаю, как меня тогда заразили грязным инструментом.

Прочел биографию Лермонтова твоего учителя^{80.3 (}80.3 Речь идет о научном руководителе Н.С. Фуделя проф. Н.Л. Бродском и о его книге «М.Ю. Лермонтов. Биография. Т. 1.1814-1832» (М., 1945).⁾ том I и надеюсь, что ты будешь писать добросовестнее его. Здесь няня поет маленькому Ваське^{80.4 (}80.4 Сын хозяев дома в Усмани.⁾:

«Ах вы котики, коты.
У вас серые лобы.
Приходите ночевать
Васю нашего качать».

№ 81. Н.С. Фуделю

20 II [1952, Усманъ]^{81.1 (}81.1 Датируется по обстоятельствам жизни С.И. Фуделя в Усмани. ⁾

Милый мой сынок.

Хочется поговорить с тобой, посоветоваться. Я знаю, что и времени у тебя нет, и голова забита своими неустройствами, да и разума жизненного еще мало, но, кроме тебя, мне не с кем поговорить, а бывает иногда так, что нельзя не поговорить.

Я все больше склоняюсь к мысли о том, что переезжать маме с Варенькой сюда «насовсем» не надо. Надо когда-нибудь посмотреть правде в глаза. Приехав сюда, я рассчитывал на устройство свое на работу, на которой я, по примеру своей улуйской работы^{81.2 (}81.2 То есть работы бухгалтером⁾, буду получать по крайней мере 600 р., около которых можно было бы начинать как-то строить жизнь втроем. Вот я прожил почти 7 мес<яцев>^{81.3
(}81.3 То есть с августа 1951 г., после сибирской ссылки и отпуска, проведенного в Загорске.⁾ и вижу, что кроме пенсии в 150 руб., я в самом лучшем случае не получу ничего больше, а в худшем лишусь и этого, так как в июле переосвидетельствование^{81.4
(}81.4 Переосвидетельствование, связанное с инвалидностью С.И. Фуделя, назначалось каждые полгода (иногда каждые три месяца). См. письмо 76.⁾. Никаких иллюзий больше нет. У мамы работы здесь не может быть никакой. Вязанье здесь идет с большим трудом, преподавать в школе она не может. К какому-нибудь коммерческому домашнему хозяйству (поросятам и т. д.) мы оба неспособны. Что же будет с нами через несколько счастливых месяцев после покупки здесь дома и окончания всех денег от продажи своего? Сейчас мама может получать хоть какие-то деньги за аренду^{81.5 (}81.5 Речь идет о сдаче в аренду дома в Загорске.⁾ и на них основываться. Ведь поскольку есть Варенька, мы не можем рассчитывать на «авось». Могу ли я толкать маму на отказ от чего-то небольшого, но все же реального. а именно маленькой комнаты в своем доме и денег за остальное, для того, чтобы на старости лет, да с маленькой девочкой броситься в полную неизвестность чужого города, людей и, попросту говоря, нищеты? Во имя чего, собственно? Или из какого расчета?

Все складывается так, что я в полной импотенции, что даже пенсия моя может быть временна.

Ты скажешь, что и импотенция может быть временна. Согласен, но на одном этом прекрасном предположении нельзя рисковать двумя ни в чем не виновными жизнями. Надо дождаться этого изменения в моем положении и тогда уже, хоть тоже рисковать, но уже значительно меньше.

Возможно, что если бы я был человек более серьезный и физически и душевно, жизненно, я, может быть, сумел как-то и не работая защитить их здесь, создать какое-то тепло, заработок, каким-нибудь ремеслом, кроликами, курами или еще чем-нибудь. Но я вижу теперь, что я ни к чему, кроме канцелярской работы, не способен, если и возьмусь, то не сумею. И уменья нет, да и сил уже нет.

Все эти мысли меня сейчас гнетут и, кроме тебя, мне некому о них сказать.

Только для того, чтобы «жить вместе», могу ли я толкать их на такой риск? Что это за «жизнь вместе» будет, когда у нас ничего не будет? Не становимся ли мы на ходули и не честнее ли сказать себе, что «жизнь вместе» почему-то не возможна для нас? Что надо еще ждать? Прождали 6 лет^{81.6 (}81.6 То есть с мая 1946 г.⁾, ну еще, может быть, надо.

Другой вопрос о том, — насколько реально и прочно то, что у них есть сейчас, т<о> е<сть> аренда, маленькая комната, вязанье? И еще: близость к тебе? Ты понимаешь меня? Если бы мама получала за аренду и еще прирабатывала и при этом жила бы где-то недалеко от тебя — ведь это самое лучшее, что я могу сейчас для них представить. Я еще осенью тебе писал про Хотьково^{81.7 (}81.7 Речь идет о поселке Хотьково между Абрамцевом и Загорском, где предполагалось снять временное жилье.⁾, о своей мечте, чтобы мама с Варенькой пожила пока около тебя в Абрамцеве. Но если нельзя там, то в Загорске, посадив весной картошку на своем участке. Я попрошу тебя вот о чем: подумай об этом и поговори с мамой, не давай ей всего письма, может быть, я что-нибудь не так пишу, но поговори с ней и от меня и от себя. Я хочу знать ее мнение по существу, а не под углом зрения того, что «Сережа, мол, не может быть вечно один». Надо вовремя ликвидировать эту романтику и принять то, что наиболее благополучно для них.

Можно ли продолжить аренду на неопределенно будущее время? Может ли мама жить в маленькой комнате, не заботясь о дровах, получая за сдачу помещения? Или же все деньги за аренду будут уходить на ремонт и налоги? Если на третий вопрос ответ положительный, тогда продажа неизбежна, но, и при неизбежности продажи, стоит ли покупать здесь, где ничего для нас нет? Не лучше ли после продажи остаться или в Загорске или около тебя?

Прости меня, мой дорогой, что тебя тревожу этими вопросами. Если бы ты сегодня заглянул мне в душу, ты бы, конечно, простил. Во всяком случае пока, т<о> е<сть> еще с месяц, приезжать нельзя просто потому, что некуда: в этой моей комнате тесно и крайне беспокойно и сыро^{81.8 (}81.8 То есть в комнате у Н.В. Петровской.⁾, а у Беляковичей^{81.9
(}81.9 Беляковичи — хозяева дома в Усмани, сдававшие С.И. Фуделю комнату в августе—октябре 1951 г.⁾, пока не кончилась зима, холодно. Но с другой стороны, при крайней нужде конечно, можно всегда приехать, так или иначе они будут в тепле. Но зачем им ехать, когда им там лучше? Когда им там спокойней и теплей и веселей? Больше не буду об этом, но буду ждать от тебя ответа.

Я живу по-прежнему. Жалею очень, что больше нет книг для тебя, это копанье занимало мой день. Если в марте я буду один, то мне денег не присылай: мне хватит на март (одному).

Нет ли у тебя 6-й части «Былого и дум» (или 5-й ?), там где история его семейной драмы с Гервегом? Мне бы очень хотелось прочесть. Я «Былое и думы» люблю, а эту часть как раз не знаю^{81.10 (}81.10 Речь идет о вошедшем в «Былое и думы» «Рассказе о семейной драме» (Ч. 5), повествующем об отношениях Георга Гервега с Н.А. Герцен.⁾.

Представляю, как ты замучился с юбилеем^{81.11 (}81.11 Речь идет о столетии со дня смерти Н.В. Гоголя, которое отмечалось в музее «Абрамцево». ⁾ и очень тебе сочувствую. Признаюсь, что я до того не люблю «Мертвые души», что никогда не мог заставить себя прочесть их целиком.

Целую тебя, Николаша. Дай вам Бог скорее устроиться с Лялей и совсем по-хорошему. А может быть, и мама с Варенькой около вас отогреются.

Прилагаю две странички о Рудине и Вареньке.

Твой п.

Твое письмо от 12—13 II получил и порадовался.

№ 82. Н.С. Фуделю

24 II[1952, Усмань]^{82.1 (}82.1 Датируется по обстоятельствам жизни С.И. Фуделя в Усмани.⁾

Дорогой Николаша.

Спасибо за письмо без числа, наверное от 19 II.

Я послал последнее письмо (там, где выписка из Чернышевского) и хотел кое-что сказать. Я в нем не решаю, а ставлю вопрос. Мое изложение таково, что я законно мог быть в состоянии вопроса и недоумения. «В порядке проблематики» я и писал. Вести на риск можно себя. но не других, да еще любимейших и слабейших. Если бы Маша с Варенькой могли бы, продолжая аренду^{82.2 (}82.2 Речь идет о сдаче в аренду дома в Загорске. На арендные деньги В.М. Сытина содержала дочерей.⁾ и имея для себя эти деньги как основу, устроиться где-нибудь поблизости от тебя в Абрамцеве или Загорске — то не было ли бы это наилучшее, т<о> е<сть> сохраннейшее для них?

Вот что я спрашиваю и вот то, о чем, я чувствую, надо решать весь вопрос. Где им лучше?

Я бы хотел, чтобы ты поговорил с мамой, вместе с ней обсудил. Обо мне надо решать тоже с этой стороны. Жизнь врозь для меня страдание, но еще большее — умирание вместе. Может, надо еще подождать, я не знаю.

Твое письмо меня обеспокоило, через него так и чувствуется та «суматошная мелочь», о которой ты пишешь и которая тебя, видимо, совсем заедает, как ржа железо. Ты даже пишешь: «в Абрамцеве я покоя пока почти не видел». А куда же девались те прогулки в лесу и даже то кино с Варенькой, о которых ты с таким восторгом как-то мне писал? В это «почти»? Я знаю, что и тебе и в Абрамцеве очень трудно, но я думаю, что у тебя в Абрамцеве есть кое-что такое хорошее, чего нет у других. Но каждый из нас, к сожалению, в свою очередь, доказывает по-своему: «что имеем — не храним, потерявши — плачем».

Думаю, что причина нашей почти всегдашней неудовлетворенности это то, что мы вечно хотим и требуем больше того, что мы заслужили. Неблагодарность наша источник наших мучений. А как может быть человек благодарным за то, что он увидел какую-то бедную елочку в снегу и солнце, если он считает себя достойным гораздо более высоких картин?

О получении 100 рублей я тебе писал, и ты это письмо получил. Это было в конце января. Я еще писал тебе, что эта присылка лишняя. В феврале перевода не было, и это очень хорошо, так как деньги у меня есть не только на февраль, но и на март, если я буду один.

О вашем семейном устройстве с Лялей всегда думаю, всегда беспокоюсь, по-человечески совсем не представляю себе, как оно возможно, и успокаиваю себя только на том, что молюсь о вас Богу. Если он благоволит устроить вас внутренне, то и внешнее устроение будет. А если не будет воли Его на внутреннее счастливое единство, то никакие комнаты не помогут. Но единство двух может быть только в Третьем, в Боге. Вот почему это все так непостижимо, и невероятно, и невозможно по-человечески.

Целую тебя, мой Николаша.

Твой п.

Вдруг сейчас принесли от тебя 100 руб. Надо бы благодарить, а я хочу ругать. Я же ведь писал, что не надо сейчас, а что надо сделать тебе теплую куртку!

Спасибо тебе, дорогой мой. Но не забудь же теперь тем более: в марте не посылай. Спасибо тебе за любовь.

А это тебе, Коленька, повесь и смотри для успокоения^82.3 (82.3 К письму приложена открытка с репродукцией картины В.М. Васнецова «Преферанс» (Государственная Третьяковская галерея).). Зевающий человечек очень похож на тебя. А ночь-то какая! И все хорошо. «Играйте ближе к натуре», — говорил генерал Еропкин во время винта (вспоминает Хомяков в письме)^82.4 (82.4 Источник цитаты не найден.).

№ 83. С.Н. Дурылину

8 III [1952, Усмань]^83.1(83.1 Письмо С.И. Фуделя С.Н. Дурылину было послано вместе с письмом к сыну (см. письмо 84), но не передано адресату по причине невстречи с ним. Датируется по упоминанию о шести годах одиночества. См. примеч. 3.)

Как я рад был получить ваше письмо, эту маленькую открытку, дорогой С<ергей> Н<иколаевич>. Я очень дорожу связью дружбы между нами, которая прошла испытания наших десятилетий. Каждое Ваше слово ко мне драгоценно для меня. Я бы хотел сейчас, когда вы больны, сидеть сейчас около Вашей постели и не говорить, а что-нибудь читать Вам, или, может быть, писать под Вашу диктовку, или же молчать, зная, что уже все прочтено и написано.

Не только воспоминания сильнее меня, но сильнее меня и вера в будущую жизнь, а так как эта вера неразрывно связана у меня с Вами, то мне бывает всегда так радостно, когда я сердцем слышу Вас.

Жизнь опять темна, но есть такой стук сердца, который не обманывает и который ведет из года в год, по неделям великого поста к Пасхе.

Так что вы меня очень утешили. Что касается Коли, то будьте к нему снисходительны: молодости свойственна рассеянность и самоуверенность. Он с утра до ночи работает в своем музее, сейчас, в частности, с гоголевской выставкой^{83.2 (}83.2 То есть с выставкой, посвященной столетию смерти Н.В. Гоголя.⁾. И умудряется, несмотря на всю свою занятость, горячо меня любить и писать мне громадные письма. Я пока все еще живу один, уж скоро 6 лет83.3 (83.3 То есть с мая 1946г.). Сейчас, по-видимому, опять предстоит переезжать: здесь так я и не смог найти себе работу и хочу ехать в г. Лебедянь, где живет моя двоюродная сестра^83.4 (83.4 См. примеч. 3 к письму 58.). У нее свой дом, и я хоть не буду платить 100 р. за комнату. Если найду там пристанище, то ко мне приедет жена с младшей дочкой.

Целую вас, дорогой С<ергей> Н<иколаевич>. Сегодня видел во сне, что разговаривал с Вами о Георгии Ни-кол<аевиче>^83.5 (83.5 Вероятно, речь идет о брате С.Н. Дурылина Георгии Николаевиче Дурылине, анархисте. См.: Русские писатели. Биографический словарь. М., 1992. Т. 2. С. 198.). Я помню, как мы с ним приезжали к вам в Загорск однажды.

А как-то недавно вечером, уже засыпая, вспомнились стихи:

«Что помню я из детства? — Сад цветущий
И белых яблонь первый снег,
И тихий звон к вечерне, зов, зовущий
Младенческую душу на побег,
Как путника из темной тесной кущи
На дальний, радостный, на светлый брег»...^83.6 (83.6 Автобиографическое стихотворение С.Н. Дурылина, о котором упоминается в «Воспоминаниях» С.И. Фуделя (С. 49 наст. изд.).)

Ваш С.

Когда я перееду, сообщу новый адрес, больше сюда не пишите.

№ 84. Н.С. Фуделю

9 III[1952, Усмань]^84.1 (84.1 Датируется по упоминанию о намерении ехать в Лебедянь и прописаться в доме двоюродной сестры Софьи Терновой.)

Дорогой Николаша.

Спасибо за письмо от 4—5 III.

Очень жалею тебя, что так много работы и что она больше бестолковая. Конечно, не труд страшен, а бессмыслица в труде. Но советую тебе и в этом не унывать, т<о> е<сть> и среди бессмыслицы искать какую-то свою тропинку.

Кто ищет, тот и находит.

Кроме того, думаю, что ты за год бестолковой работы все же много прочел и узнал, на лету и мимоходом.

Я рад, что ты оценил Герцена. Для меня «Былое и думы» это «Живые души», настолько живые, что мне кажется, что автора их я когда-то встречал в детстве, когда меня водили гулять по арбатским переулкам. Мне бы хотелось написать о нем книгу^84.2 (84.2 Такая книга не была написана.), такую же горячую и грустную, как его «Думы». Его литературные портреты Хомякова, Чаадаева^84.3 (84.3 Имеется в виду глава XXX части четвертой «Былого и дум» А.И. Герцена («Не наши»), с подзаголовком «Славянофилы и панславизм. — Хомяков, Киреевские, К. Аксаков. — П.Я. Чаадаев».) («Б и Д»)^84.4 (84.4 «Былое и думы».) или К. Аксакова («Колокол»)^84.5 (84.5 Имеется в виду некролог А.И. Герцена «Константин Сергеевич Аксаков» (Колокол. 1861.15 января).) уже какие-то живые ткани словесной живописи. Его грусть о том, что его любимые 30-е годы невозвратны для него, — поражает так же, как детская наивность иногда поражает во взрослом.

Литературы о 30-х годах здесь нет. Это надо Анненкова, Пассек и прочие мемуары, а их здесь нет. Я дал заказ на одну книгу (биографию Станкевича Анненкова)^84.6 (84.6 Имеется в виду книга: Анненков П. В. Н.В. Станкевич. Биографический очерк. М., 1857.), но ведь я собрался отсюда уезжать, так что не придется дождаться. Я хочу уехать сейчас же после комиссии^84.7 (84.7 Речь идет о комиссии по поводу инвалидности С.И. Фуделя, назначавшейся каждые три месяца (или каждые полгода).) 12 III, а ее пришлют из Москвы не раньше конца месяца.

Физически уезжать не хочется: уж годы и здоровье не те, чтобы легко шататься по дорогам, но вижу, что надо это сделать, чтобы попытаться что-то найти, чтобы собраться нам втроем и отдохнуть от странствий. И поэтому на душе легко, что уезжаю. Если меня там^84.8 (84.8 То есть в Лебедяни.) пропишут и Соня примет, то я ведь не только ничего не теряю, но уже сразу выигрываю — возможность не платить 100 р. за комнату. Как только приеду и все выясню, сейчас же телеграфирую, чтобы мама готовилась и приезжала с Варенькой.

Вот, может быть, в Лебедянской библиотеке найду что-н<ибудь> для тебя. Мне душой хочется уехать. Мне здесь было много горького, одинокой полыни, хоть в конечном итоге все тучи разошлись, и лучи солнечные опять осветили поля и дорогу, и даже горечь прошла безвозвратно. Ведь все дело в том, чтобы мы сами-то шли, а Бог всегда поведет и научит, как идти, как уходить от себя. Бог тут же, рядом, и только ожидает нашей воли и тем самым нашего труда.

Про возможность для меня выписки книг через библиотеку подумай и сообщи, что именно. В письме к Тамаре я послал последние выписки «Базиль и Арманс»^84.9 (84.9 Речь идет о главе «Эпизод из 1844 года» части четвертой мемуаров А.И. Герцена «Былое и думы», рассказывающей историю женитьбы В.П. Боткина (Базиля) на француженке Арманс.) и разную мелочь, получил ли?

Сегодня получил письмо С<ергея> Н<иколаевича>^84.10 (84.10 С.Н.Дурылин). Он пишет, что ты у него был как раз не в те 4 дня. когда можно, а в один из 3-х, когда его не бывает, и поэтому не застал. Очень жалеет и сетует, что ты даже не зашел и не подождал. Повторяет, что он всегда дома в понедельник, четверг и субботу (и воскресенье по прошлому письму), а с б часов вообще дома. Поезжай к нему до приезда ко мне мамы и отвези прилагаемое письмо. Ты очень хорошо пишешь о природе, просто и верно, как человек, знающий простую тайну слов.

Есть адекватность слов — бытию, но мы обычно ее не знаем и вместо струн ударяем по деке, отчего получается деревянный звук.

Обнимаю тебя, Николаша. Дай Бог мудрости во всем и во всем смирения=«смиренномудрия», с которым легка даже и трудная жизнь, с которым даже и самое липкое раздражение отлипается.

Твой п.

Прости, что последние выписки послал в письме к Тамаре, это все по какой-то рассеянности. Я стал ужасно рассеян.

№ 85. Н.С. Фуделю

26 III [1952, Усмань]^85.1 (85.1 Датируется по связи с предыдущими письмами.)

Милый мой Коленька.

Итак, мы живем втроем^85.2 (85.2 То есть С.И. Фудель, его жена и младшая дочь Варя, которые приехали к нему в Усмань в промежутке между 9 и 26 марта 1952 г.) — тесно, трудно, дружно и хорошо. Кормиться я стал теперь на убой. Здесь на базаре привозят поросят в громадных сундуках и, когда открывается крышка, они оттуда выглядывают. Вот я скоро превращусь в одного из них через такое кормление. Я послал тебе после приезда мамы одно заказное, но мне все кажется, что я еще не ответил на твое большое, хорошее письмо.

Мне бы тоже хотелось жить рядом с тобой. Твоя служебная деятельность, образование, полученное через нее, расширило и углубило твои знания. Многое в наших знаниях стало общим. «Былое и думы», например. Человек имеет в себе самом две судьбы: одиночество и общение. Первое — как бы самое «естественное» для него, и поэтому второго он не должен добиваться насильно, во что бы то ни стало и как нечто им заслуженное. Но он всегда должен радоваться, когда, как незаслуженный дар, ему открывается общение. Если руководствоваться этим правилом, не придешь в уныние, когда одиноко, когда слишком долго одиноко, и не будет «головокружения от успехов», когда придет общение. Так, в частности, и в семейной жизни.

Человек должен пройти какую-то пустыню и только временами, тогда когда нужно, из камня начинает течь вода и воспаленные уста приникнут к ней.

Поэтому-то нельзя насильно требовать единства. «Встречи» с другим (с другом) — это чудо с камнем в пустыне^85.3 (85.3 См.: «Вот, Я стану пред тобою там на скале в Хориве; и ты ударишь в скалу, и пойдет из нее вода, и будет пить народ. И сделал так Моисей в глазах старейшин Израильских» (Исх. 17, 6).), а чудес нельзя требовать, о них можно только вздыхать.

Мне кажется, что мы с тобой по-одинаковому относимся к книгам: мы их любим, но помним, что люди самые драгоценные книги, что можно ничего не читать и быть для других самой нужной книгой. Вот по всему этому, и еще по многому, нам с тобой, я думаю, было бы легко жить рядом.

Для тебя здесь книг решительно нет. Вчера читал «Дворянское гнездо» и удивлялся точности, с которой Тургенев описывает человека в церкви. Та же точность есть и у Толстого в «Семейном счастье». Первой печатной вещью Тургенева была рецензия на «Путешествие к святым местам» (?)^85.4 (85.4 Рецензия И.С. Тургенева «Путешествие по святым местам русским» на книгу А.Н. Муравьева «Путешествие ко святым местам в 1830 году» (СПб., 1832) появилась в «Журнале министерства народного просвещения» (1836. № VIII. С. 391—410) за подписью «И. Тургенев» и была названа библиографом «Московского телеграфа» первым печатным произведением писателя. Сам Тургенев считал эту рецензию «ребяческим упражнением» (Вестник Европы. 1876. Кн. 1.С. 430).) (Венгеров)^85.5 (85.5 Имеется в виду работа: Венгеров С. А. Русская литература в ее современных представителях. Критико-биографические этюды. Иван Сергеевич Тургенев. СПб., 1875.)

В письмах Герцена к Тургеневу (XXI том Лемке)^85.6 (85.6 Первое Полное собрание сочинений и писем А.И. Герцена (Т. 1—22) с обширным комментарием, включающим множество документов, вышло под ред. М.К. Лемке (П., 1919-1925).) есть описание, как однажды Боткин, порвавший с Герценом и боящийся общения с ним, стоя на палубе подходящего к пристани (кажется, в Ницце) парохода, увидел на пристани Герцена. Он буквально присел, спрятался за спину своей дамы, чтобы его не видел Герцен, который, все видя, повторял: «Вас<илий> Петрович, стыдно!». «Вас<илий> Петр<ович>, стыдно!»^85.7 (85.7 Речь идет о письме А.И. Герцена не к И.С. Тургеневу, а к дочери, Н.А. Герцен, от 20 (8) сентября 1865 г. из г. Веве. «Я ждал на пристани. Лезет какой-то гнусный старче, опираясь на англичанку, и, увидя меня, прячется в толпу, — не удержался я, я за ним — и стал перед. — "Василий Петрович, Василий Петрович — зачем перепугались?.." — "Да... дая... да... дая и не испугался — совсем не испугался", — бормотал он, бледный. Я отвернулся и ушел. Сегодня встретил. Шапку ломит издали — но уж ни слова».)

Целую тебя, Николаша.

Твой п.

№ 86. Н.С. Фуделю

29 III 1952, Усмань^86.1 (86.1 Датируется по обстоятельствам жизни С.И. Фуделя в Усмани после приезда жены и дочери.)

Милый мой Николаша.

Пишу криво, т<ак> к<ак> разбил очки и здесь их нет и нет в Воронеже. У меня +2 (или около этого). Если можно, пришлите. Спасибо за письмо с Машей. Я тебе после приезда мамы послал 2 заказных, и это доказательство, что и теперь та же нужда в переписке.

Свои служебные трудности ты, кажется не преувеличиваешь, но все же необдуманно не порывай с Абрамцевом. Переключи себя в несколько иной стиль и в нем пробудь сколько возможно. Ты уже и пишешь о том, что вы стали работать по Кодексу^86.2 (86.2 Речь идет о внутренних правилах для научных сотрудников музея «Абрамцево», которым вменялась в обязанность ночная работа над экспозицией.). Меня правда и по-серьезному беспокоит твое здоровье. Такое напряжение да плюс табак, да поэзия на истощенную уже душу ночью — до добра не доведут. Незаметно будет неврастения прогрессировать. Очень прошу тебя отнестись к себе серьезно. Это не важно, что мама мне нажаловалась, это действительно все тревожно. У нас здесь тишина. Страшно тесно, но мирно и тепло. Занимаюсь ежедневно с Варенькой.

Читал ли ты Гоголя «Размышления о божественной Литургии»? Книг для тебя больше не нахожу и библиографии тоже.

Я выписал из Москвы «Звенья», надо бы еще и «Литературное наследие» (там Боткин о Рудине), но неизвестно, когда придет и придет ли?

Целую тебя, Николаша.

Правда, думай о своем здоровье, чтобы быть здоровым и душой и телом, чтобы ночью спать, а не курить, чтобы когда-нибудь видеть утро, когда на стене не золотые, а еще розовые блики. Сегодня мы их смотрели с Варенькой и удивлялись.

Столько в нас нездорового, нечистого, столько жизни мы упускаем невозвратно! Иногда горечь этого сознания нестерпима. Все-таки надо нам (и тебе и мне) крепче бороться, тверже защищать обретенное сокровище духа. Тут не книги научат, не «Станкевич» даже, а только собственное воинствование духа.

Твой п.

[Приписка рукой В.С. Фудель]

Смотрите на обороте!

Дорогой Коленька, спасибо, за письмо. Пожалуйста, передай привет Ляле, тете Тамаре, Муне, Елене Владимировне^86.3 (86.3 Елена Владимировна Чернышева, научный сотрудник музея «Абрамцево», с которой был дружен Н.С. Фудель и о которой он рассказывал в письмах отцу и матери.).

Целую крепко. (Варя)

(Здесь нет бумаги и не на чем писать письма, пожалуйста, пришли.)

Я с папой занимаюсь.

Дорогая Маша, я получила твое письмо. Ты меня не забывай. Здесь есть девочка Света 10 л<ет> и мальчик Вася два года. Целую крепко.

(Варя)

Дорогая Мунечка,. целую крепко, очень тебя люблю и не забываю.

Целую много раз. Передай привет тете Тамаре большой.

(Варя)

№ 87. Н.С. Фуделю

8 IV [ 1952], Усмань^87.1 (87.1 Датируется по связи с предыдущими письмами.)

Милый мой Коленька.

Спасибо за 200 руб., вчера вечером полученные. Если это письмо придет до отправки посылки, положи немного бумаги для писем.

Вчера я послал тебе письмо, и до этого было несколько не отвеченных. Боюсь, что причиною не твоя занятость, а я, то, что я пишу письма необдуманно, так, как движется душа в страдании ежедневности, а такой стенографизм дружеским отношениям вредит.

Мама болела, поевши хлеба, выздоровела, теперь болеет Варенька гриппом, и это затяжнее. Ужасно будет за нее обидно, если Пасху^87.2 (87.2 Пасха в 1952 г. приходилась на 20 апреля.) она пролежит: она так радуется празднику! Читаю им Лескова («Запеч<атленный> Анг<ел>») к полному их удовольствию. Кстати, в томе IV собр. соч. Лескова изд. 1902 г. стр<аница> 51 есть «Инженеры-бессребреники»: Лесков говорит, что это «данные для характеристики 30-х годов»^87.3 (87.3 В предисловии к рассказу «Инженеры-бессребреники» Н.С. Лесков писал: «В течение многих лет занятия литературой я собрал изрядное число записей о разных историях и о разных лицах прошлой, не весьма от нас отдаленной поры тридцатых и сороковых годов истекающего столетия».), т<о> е<есть> то, что для тебя нужно по Рудину. Лесков сам родился в 1831 г. и много знал.

Я здесь запрашивал через Воронеж «Звенья» и послед<нюю> часть «Былого и Дум», но ничего там не оказалось. Надо бы просмотреть все «Литерат<урное> Наследие».

Целую тебя, Николаша, и Лялю.

Твой п.

№ 88. Н.С. Фуделю

10 IV [1952, Усмань]^88.1 (88.1 Датируется по связи с предыдущими письмами.)

Милый мой Николаша.

Спасибо за письмо тебе и Ляле, очень было приятно получить такое теплое письмо. Читали его вслух, сидя за чаем с белыми булочками, мама очень улыбалась и утешалась, а Варенька пищала: «а где мне приписка?» Она любит тебя и Лялю. К сожалению, она уже не здорова, лежит в постели, темп<ература> 37,4, не то грипп, не то сердце, очень страдает от мысли, что на Пасху еще будет больна и нельзя будет ей на дворе катать яйца. Но мы думаем, что, может быть, она к тому времени окрепнет. Я теперь вижу, какая она слабенькая. Мама тоже болела, но поправилась. У нее все связано с едой. Живем мы тесно, но дружно, занимаемся, читаем, дни проходят незаметно и, когда не налетают, как птицы, страхи за будущее, то совсем хорошо.

Страхи естественны. Время идет, маме здесь работы не выясняется, как будет с продажей дома, неизвестно. Я уже писал тебе, что надо дать объявления о продаже. Как только они будут даны, надо тебе или Маше увидеть Марью Мих<айловну>^88.2 (88.2 Мария Михайловна Мишина, знакомая по Загорску, вдова профессора духовной академии, погибшего в лагерях (См. о ней: Желновакова М. Воспоминания о матери // Наш современник. 1996. № 11. С. 58).) и просить ее (или Зину)^88.3 (88.3 Зина, знакомая по Загорску.) дойти до Козьей горки^88.4 (88.4 Козья Горка — поселок, где был дом С.И. Фуделя.) и сообщить Антониде Федоровне^88.5 (88.5 Соседка по дому в поселке Козья Горка.) о даче объявления: она обещала маме показывать и говорить с покупателями. Зина должна быть в Москве 15 IV. Мама и М<арье> М<ихайловне> и Зине об этом писала. Я вижу, что все это крайне сложно, и предчувствую, что в мае мама, не дождавшись свершения чего бы то ни было, поедет обратно в Москву. А за этой поездкой опять темнота и чувство, что на маме опять непосильное бремя. Поэтому живем мы здесь «днем», радуясь тем солнечным лучам, которые осветили наше содружество и укрепляясь надеждою, что все-таки Господь все устроит и как-то нас троих приютит. Как сказано: «сверх надежды поверить с надеждою»^88.6 (88.6 Рим. 4, 18.).

Еще ждем ответа от Сони и из Калача^88.7 (88.7 Кроме Сони из Лебедяни, С.И. Фуделю пытались подыскать жилье и знакомые из г. Калач Липецкой области.), еще знаем, что впереди Пасха, самое светлейшее время, когда опять вся земля согрета своим святейшим теплом. Мама готовит творог, запасает песок на куличи, куплены 1,5 дес<ятка> яиц, и Варенька делает из цветной стружки розы. Как ты пишешь: «как много всего, даже если жизнь коротка». Лично за себя я действительно бесконечно благодарен за все Богу, благодарен до слез восторга и слез молчания, когда все благовиденное в жизни воплощается в одном луче, сияющем перед глазами. Труднее уметь отвечать за другую жизнь, уметь не фальшиво предавать в волю Божию жизнь близких. Это трагический вопрос Ивана Карамазова о страдании ребенка^88.8 (88.8 «Если все должны страдать, чтобы страданием купить вечную гармонию, то при чем тут дети?.. для чего должны были страдать и они и зачем им покупать страданиями гармонию?» (Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. Кн. 5. Гл. IV. Бунт).). Но Алешу и этот вопрос не испугал. Христос тоже был ребенком Божиим и пошел и был послан на Голгофу за все вопросы и за всех людей.

Нас с мамой порадовало, что ты чаще с Лялей и что у вас и просто и хорошо. Дай Бог, чтобы все было хорошо, я был бы очень рад и утешен. И, конечно, все может быть хорошо, если будет смиренномудрие.

Да! «Боткин зажирел» (а судя по письмам Герцена 60-х годов, просто сгнил со своей гастрономией)^88.9 (88.9 Имеется в виду образ жизни В.П. Боткина, эстета и гурмана, культивировавшего «духовные наслаждения» и чувственные удовольствия, подорвавшие его здоровье (умирающий Боткин устраивал у своей постели концерты и пиры). «Мы испытываем отлив людей с 1863 — так, как испытали его прилив от 1856 до 1862. Какой-нибудь одряхлевший мастурбатор искусства, науки, политики — который смотрит на мир, как старики на похабные картинки, словом, какой-нибудь Боткин — ругавший при Николае русскую типографию и сделавшийся моим почитателем во время успеха, — ругает нас снова из патриотизма, — только смешон» (письмо А.И. Герцена И.С. Тургеневу Юмарта 1864 г. из Теддинггона).), Тургенев съежился^88.10 (88.10 См., напр.: «Новый роман Тургенева "Дым" приобретен, говорит "Весть", "Русским вестником" за "пять тысяч" руб. Вот и награда Тургеневу за "Дым", а Каткову за то, что его чад террора и доносительства проходит...» (Герцен А.И. Новый роман Тургенева «Дым»); «Экой этот Иван Сергеевич — лучший, сказал бы я, из всех Иван Сергеевичей в мире, если б не боялся обидеть Аксакова. И нужно ему эдакие дымы кольцами пускать!» (Герцен А. И. <Отцы сделались дедами>).), Анненков забарствовал^88.11 (88.11 Имеется в виду разрыв П.В. Анненкова и др. писателей либерального направления с «Современником», а также борьба Анненкова против круга Н.Г. Чернышевского с позиций эстетической критики.). Но в связи с этим тем более интересны «Инженеры-бессребреники» Лескова (том IV п.с. соч. 1902 г.), которые не зажирели. Без них галерея лишних людей неполна и тем самым неверна. Прочти.

Кстати, история третьего из инженеров — Фермера^88.12 (88.12 Инженер Николай Федорович Фермер — герой рассказа Н.С. Лескова «Инженеры-бессребреники».) — в некоторой части впадает в твою проблему об «интеллигентной ложной совестливости», о границах, которые нельзя сдавать «из деликатности». Фермер был, конечно, и действительно как-то больной и не все должно от него приниматься буквально, но в то же время он выразил определенную правду. Оказывается, он именно дал материал для «Доктора Крупова» Герцена^88.13 (88.13 «Душевные страдания Фермера, говорят, послужили мотивами Герцену для его «Записок доктора Крупова»» (Лесков Н. С. Инженеры-бессребреники. Гл. 15).). Это предел честности души лишних людей 30-х годов 19-го века. Все дело, очевидно, в том, что любовь к людям («деликатность») не должна вытеснять в душе любви к Богу, т<о> е<сть> к «принципу», к «идее», к Истине.

Но в том-то и несчастье наше, что Бог в душе нашей чаще всего только схема, а не живая и животворная плоть и кровь. И потому-то, чем более он плоть и кровь, чем горячее в нас любовь к Нему. тем тверже мы за сохранение своих границ, своих идей, всего того, чем мы живем в Нем и от Него.

Если мы не хотим огорчить своего собеседника-человека, то, с другой стороны, разве мы можем оскорбить своей изменой живущего в нас Бога? Тут антимония только видимая, а по существу, — если твердо и ясно утверждается в душе отношение к Богу — то и антимонии нет. Людям из деликатности многое уступается, но не во имя интеллигентности, а во имя Божие, не по мягкотелости, а по любви, всегда памятуя, что Бог есть причина и источник всякой любви и что тем самым эти уступки оправданы только тогда, когда они как-то ведут к славе Божией, а не к его оскорблению. Собираемое в душе сокровище надо очень беречь.

Целую тебя, Николаша, и Лялю. Дай вам Бог всего хорошего, светлой весны.

Твой п.

О получении 200 руб. я извещал в прошлом письме.

№ 89. Н.С. Фуделю

14 IV [1952, Усманъ]^89.1 (89.1 Датируется по ссылке на ожидание Пасхи (20 апреля).)

Милый мой Николаша.

Спасибо тебе очень большое за письмо от 8—9 IV. Очень меня оно порадовало, и мне стало стыдно, что я тебя своими письмами обеспокоил. Твое отношение ко мне — самое большое для меня от тебя «дело», большая и «нечаянная радость», которой я так дорожу. Эта связь, конечно, крепче чисто физиологической родственности, это уже «залог жизни вечной», неразрывности наших путей в вечности.

Этим ты и поддерживаешь меня, мою действительно немощную душу. Душа может быть крепкой только в чистоте, в правде, в мужественном держании себя в духовном здоровье. Когда его нет, она расслабляется, она действительно заболевает. Испытав и испытывая на себе ее болезни, я поневоле кажусь слишком серьезным.

То, что тебя эта моя черта не пугает, то, что ты с такой бережностью и любовью относишься к моим мыслям и чувствам, очень мне дорого. В «унисон» не надо петь даже и с самыми близкими, но к «встрече» надо всегда стремиться, — из пустыни в землю обетованную.

Мы живем совсем дружно. Мама отдыхает, Варенька поправляется, сегодня вечером нормальная температура. Готовимся к Пасхе, мама делает одну Пасху и два больших кулича, Варенька уже прилаживается красить яйца. Погода чудная, вешние воды, как всегда, хороши, с ними вечная молодость, память о прошлом, но память радостная и утверждение настоящего.

Получил ли ты письмо к тебе и Ляле? (в письме к Маше).

Целую тебя дорогой мой.

Христос воскрес!

Твой п.

№ 90. Н.С. Фуделю

18 IV [1952, Усмань]^90.1 (90.1 Датируется по ссылке на ожидание Пасхи (20 апреля).)

Спасибо, дорогой Николаша, за посылку и 100 р. Все пришло как раз к Пасхе и еще больше утвердило нас в радостном ожидании Праздника.

На душе хорошо, хоть и трудно, но без трудности и не бывает хорошо. Светлый Праздник всегда после зимы.

Обнимаю тебя, дорогой мой. Храни тебя Бог.

Сегодня, наверное, будет от тебя письмо.

№ 91. Н.С. Фуделю

20 IV [1952, Усмань]^91.1 (91.1 Датируется по ссылке на день Пасхи 20 апреля.)

Милый мой друг Николаша.

Обнимаю тебя и поздравляю с Праздником. Христос воскрес!

Сегодня ночью, после начала пасхальной службы, первая мысль была о тебе и я благословил тебя в темноте ночи огоньком свечки. Мы были с мамой, но недолго из-за многолюдства и пошли домой к Вареньке. Огонек свечки я донес до дому, и мы нашли стол убранный всеми подарками, куличом и крашеными яйцами, а Вареньку одетую, но сладко спящую.

Ее разбудили и начали столь же сладко есть и пить. Варенька получила в подарок от нас большой пестрый мячик и кошелек и была всем очень довольна. Помимо всего, в доме есть ее сверстница и Вареньке весело. Она поправилась. Мама тоже здорова. Сделала пасху и целых три кулича, так что у нас полное благополучие.

Читал им Лескова выдержки из «Левши», «Однодума» и целиком «Ангела»^91.2 (91.2 Рассказ Н.С. Лескова «Запечатленный ангел».), очень всех порадовавшего (ты по недоразумению его не оценил). Достал в библиотеке «Пиквикский клуб», а «Святочных рассказов»^91.3 (91.3 Речь идет о произведениях Ч. Диккенса.) нет. Живем мы втроем дружно, радуемся этому неожиданному отдыху.

Мама стала лучше выглядеть и, если соблюдает голодную диету, здорова и весела. Лучше всего на нее действует кислая капуста. Конечно, в мае ей придется ехать обратно, делать все дела^91.4 (91.4 То есть в Москву и Загорск, заниматься продажей дома.). Мы прекрасно понимаем и твое и Машино положение и совсем не хотим возлагать бремена неудобоносимые. Продажа, конечно, затянется на все лето. Жаль, если будет не использован участок. Я уже писал, что получили 100 р. телеграфом и посылку. Ее содержимое очень порадовало, но, кажется, что-то похищено. Получили: геркулес, бел<ую> муку, куклу, завернутый подарок от т<ети> Нины, очки, дионин, коробку пастилы и «театрального горошка», писч<ую> бумагу и воблу. Лучше, конечно, посылки зашивать. Варенька была очень рада кукле, а я очкам.

Одновременно пришли 200 руб. за аренду, а остальные 200 руб. оставлены на уплату налогов. Мама писала об этом Марье Мих<айловне>. Деньги у нас есть в достаточном количестве, т<ак> к<ак> Варенька еще получила в подарок из Москвы. Твое письмо ко мне и маме пришло вчера и очень нас порадовало. За последний год мы все больше сблизились, теплее почувствовали друг друга и тверже поняли, что только «Дух животворит», что только духовное единство скрепляет цементом связи семьи. Духовность эта не аллегорическая, а буквальная. Тщеславие, неприязнь, раздражение, раздоры, — это все тоже «плоть», преодолеваемая духом любви и мира.

Человек, еще живя в этой бренности, должен прорастить в себе семена будущей жизни, уже теперь начать в себе эту будущую жизнь. Это начало — муки родильницы и предначинание блаженства величайшего творческого акта.

Мы ничего никогда не знаем, кроме того, что плачем и что в этом плаче радость созидания.

Каждый из нас, в семье, дан для другого и как поддержка и питание и как испытание терпения и любви, как путь, через который надо пройти или всегда идти рядом. Поэтому всякий раздор между нами особенно нетерпим. Его совсем нет и, даст Бог, никогда не будет. Даст Бог, будет всегда то, что сейчас есть: любовь.

Целую тебя, мой милый Николаша, очень крепко. Спасибо за письмо. Целую Лялю.

Твой п.

№ 92. Н.С. Фуделю

27 IV [1952, Усманъ]^92.1 (92.1 Датируется по ссылке на недавний праздник Пасхи.)

Дорогой Коленька.

Отвечаю на письмо от 23 IV. Я тебе писал и после встречи Праздника^92.2 (92.2 См. письмо 91.), но письма разошлись. Мы очень хорошо жили и живем. Мама и Варенька здоровы и веселы, погода стала прекрасной, даже меня потянуло в поле, в лес, к первым подснежникам. Сегодня были на базаре, здесь это еще в чем-то «Сорочинская ярмарка», — ярко, красочно, шумно, и в душе укладывается почему-то весельем и бодростью.

От Сони Лебед<янской>^92.3 (92.3 То есть от Софьи Терновой, из Лебедяни.) получили опять приглашение, и одновременно мама начала поиски в Графской^92.4(92.4 Станция железной дороги, следующая за Усманью в сторону Воронежа.). Что-нибудь определится в ближайшие 1/2 месяца.

Про то, что пришло в посылке, я уже тебе писал. Очевидно, что все пришло и наше подозрение неосновательно. За очки я очень благодарен. Жалко, мало бумаги и крупы, которая здесь только на рынке и дорогая. Спасибо тебе за хлопоты и труды, спасибо Тамаре и Нине за очки. (Нине я писал.)

Маша что-то совсем не отвечает, а мы пишем больше на нее.

Сейчас ничего не читаю или изредка что-нибудь на общую потребу. Прочти Лескова «Инженеры-бессребреники» (IV том), это 30-е годы. Как диссертация? Как бы я хотел тебе помочь!

Целую тебя мой, милый Николаша. Прости, что мало пишу. Рассеяние, всякие хозяйские дела. Хотелось бы сидеть в избушке у темного леса и читать Слово Божие. Дай тебе Бог всякого благополучия! Твой п.

№ 93. Н.С. Фуделю

30 IV[1952, Усманъ]^93.1 (93.1 Датируется по обстоятельствам жизни в Усмани.)

Милый мой Коленька.

Думается о тебе в этот тихий вечер, хочется, чтобы было тебе хорошо, ясно, светло, — чтобы было благополучие и семейное, и душевное. За многое я тебе благодарен. Вот еще и за эту новую посылку от 25 IV. С такими вкусными конфетками, что Варенька просияла. Она ужасно слабенькая: то здоровая, то опять что-то случается с ней. Очевидно, что главным образом это сердце дает эти колебания. Вчера ходили мы первый раз на речку (Усманка) это с ½ клм — смотрели, как по тихой голубой воде плыло утиное семейство, как плескалась рыба, как около берега крутились головастики, а на берегу лежали выброшенные полой водой корни водяных лилий.

Получили мы сегодня следующее: мешочек геркулеса, пакет с рожками и два пакета с вермишелью и лапшой, воблу, конфеты в коробке, пакет с пастилой и отдельно кусочек кекса, авоська, бумага наждачная (особая благодарность мамы), чай, лекарство, материя голубая. Кажется, все. Мы были очень обрадованы и благодарны всем. Мама и Варенька пишут Тамаре. Мама сейчас сидит против меня, вяжет для Тамары кофточку и велит мне написать, что она поправилась, что она отдыхает и что ей хорошо. Она, правда, кажется, поправилась, часто весело смеется или поет с Варенькой, глаза веселые и спокойные. Впереди темнота, но настоящее светло.

С Варенькой занимаюсь даже и тогда, когда она слегка болеет. И мне живется хорошо. Я думаю, что если бы мне не было хорошо, то и маме не было бы так, как ей сейчас: наши жизни слишком срослись, как растения, и как бы мы ни шли в своей жизни, мы идем вместе, — или спотыкаемся вместе, или вместе радуемся светлому пути.

Может, под конец жизни тропинка пойдет под уклон и нам с ней будет все легче и все светлее.

Она много думает о вас (тебе и Ляле), беспокоится и, наверное, больше меня понимает и помогает вам (своим пониманием). Теперь она мечтает о знакомстве и «преодолении» Лялиной мамы^93.2 (93.2 Родители Л.И. Щербининой долго не давали согласия на брак с Н.С. Фуделем.). В мае, т<о> е<сть> скоро, она собирается к вам. Вернее, ждет, что вы ее вызовете при появлении серьезных покупателей.

В Графскую^93.3 (93.3 См. примеч. 4 к письму 92.) она ездила, но ничего не нашла, а здесь на днях нашли Уз дома очень подходящие, крепкая стройка и цена доступная. К сожалению, нет сада, а только огород.

Через своих инвалидов^93.4 (93.4 Как инвалиду 3-й группы С.И. Фуделю был выделен вне очереди небольшой участок земли под огород.) получаю 3—4 сотки земли и на днях буду сажать картошку и капусту.

Целую тебя, Николаша, целую твою Лялю. Дай вам Бог всякого благополучия.

Прости, что такая бумага^93.5 (93.5 Письмо написано на темной бумаге.), иной нет.

Твой п.

№ 94. Н.С. Фуделю

4 V 1952, Усманъ^94.1 (94.1 Датируется по связи с предыдущими письмами.)

Милый Николаша.

Пришло письмо от 30 IV. О получении 2-й посылки я уже писал тебе (в письме к Тамаре). Все получили с благодарностью. Дошло ли до тебя это письмо? И получил ли ты письмо именное после пасхальной заутрени?^94.2 (94.2 Речь идет о письме 91.)

Радуюсь за тебя, что у тебя хорошо с Лялей, что она тебя тянет не вниз, а кверху.

Люди в браке — это что-то вроде двух связанных и брошенных в воду: каждый может утянуть другого в смерть и в то же время каждый может спасти, несмотря на «связанность».

Конечно, как сказал апостол: «лучше человеку быть одному», но если он уже не один, то он или спасается, или погибает через другого^94.3 (94.3 См.: 1 Кор. 7, 24-27). Долготерпение, т<о> е<сть> твердость в надежде, в уповании, здесь нужно больше всего. В долготерпении уступай, там где нужно, и в долготерпении же не уступай, там где это нужно, сохраняя и в неуступчивости благость, т<о> е<сть> доброжелательство и смирение. Всегда — и уступая и не уступая — считай себя искренно ниже ее. Тогда все будешь делать не ради тлена, а ради Христа, и он сам научит тебя всякому деланию.

Мы живем хорошо, все здоровы, сыты. Но, конечно, чем дальше идет время, тем беспокойней за наше устройство. В Усмани был один дом совсем подходящий, но не вышло (они раздумали). В Графской^94.4 (94.4 См. примеч. 4 к письму 92.) есть один, но не дешево (21—22), и пока наш дом продастся, вряд ли этот уцелеет^94.5 (94.5 Речь идет о возможности покупки дома в Усмани или где-нибудь поблизости на средства, вырученные от продажи дома в Загорске, если она будет удачна.) Еще есть перспектива к Соне. Но мама боится, что у нее она будет больше оторвана от тебя и Маши. Если в Графской — она хочет и Тамару перевезти на лето. Она полагает, что, может быть, ты потом переведешься в Воронеж, а, может быть, и Маша будет в нем кончать.

Сейчас еще предпринимаю посадку картофеля и в связи с этим и поездками недостаток денег: прошу тебя, сделай, что можно, чтобы арендные деньги перевели как можно скорее. Маме на дорогу к Соне надо рублей 60.

Целую вас, милые мои, Николаша и Ляля.

Твой п.

№ 95. Н.С. Фуделю

6 VI [1952, Усмань]^95.1 (95.1 Датируется по обстоятельствам жизни в Усмани.)

Дорогой Николаша.

Мы прожили здесь 21/2 блаженных месяца^95.2 (95.2 То есть с марта, когда к С.И. Фуделю приехали жена и младшая дочь. См. письмо 85.). Был отдых за несколько десятков лет — так было хорошо. Теперь предстоит опять странствие в новые места и некоторая неизвестность. «Жизнь прожить — не поле перейти» — на все надо терпение, и если могло быть так хорошо сейчас, то, значит, может быть еще лучше в будущем. Я так рад, что мамины глаза были здесь спокойные и веселые, что она отдохнула — это такая для нее редкость. Теперь перед нею опять труднейшие дела, неопределенность, физическое изнеможение, безденежье. Единственно, что ей обещает полное утешение, — это богослужение в Лавре.

Я ездил в Лебедянь^95.3. (95.3 Поездка (первая) в Лебедянь состоялась, возможно, во второй половине мая, когда из Усмани в Москву уехали жена и дочь Варя.) Там город похуже, но все же больше расчета ехать туда, чем сидеть здесь, где нет ни работы, ни домов. Твою записочку получил, приехав. Может, в Лебед<янской>, в библиотеке будет что-нибудь — не надо ли просмотреть «Звенья», «Литератур<ное> наследие» (ведь там Боткин о Рудине?) или старые журналы — напиши. В «Русской Старине» 1881 г. есть воспоминания Як. Неверова, где он описывает свое посещение Сарова и преп<одобного> Серафима. Неверов, кажется, больше всего влиял на Станкевича^95.4 (95.4 См. примеч. 14 к письму 54.).

О тебе по-прежнему часто думается. Конечно, жизнь твоя будет трудная внутренне, но ведь «многими скорбями надлежит нам войти в Царство Божие»^95.5 (95.5 Деян. 14, 22.). Против этого закона ничего не сделаешь. Ищи только всегда и неустанно духовного утешения, чтобы ум и сердце были не сухими, а точно напоены вином. Пути к этому давно указаны. Вот — пережить в церкви Троицын день, — пройти по дороге цветов, когда в окна видна уже летняя лазурь, когда кругом тепло от свеч и людей, когда чувствуешь себя в человечестве, уже обретшем свое торжество, в человечестве, торжествующем сошествие Духа.

7 VI

Церковь и есть это торжествующее человечество, и если идти последовательно дорогой любви к человечеству, то обязательно придешь к Церкви.

Апостол говорит, что Церковь есть «полнота Наполняющего все во всем»^95.6 (95.6 Еф.1,23.) — т<о> е<сть> полнота всенаполняющей бессмертной жизни, о которой догадываешься, когда среди тепла церковной молитвы вдруг увидишь в окно голубое небо.

Ищи Церковь! Ищи счастливое человечество. Оно начинается в духовном общении между двумя-тремя: «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них»^95.7 (95.7 Мф. 18, 20.). Вот почему так драгоценна пчелиная ячейка семьи, если только она собирает мед вечности.

Как только из сытости материи человек начинает вырываться в простор духовности, его сейчас же ожидают духовные встречи с людьми, он начинает вступать в человечество, торжествующее в Церкви.

Много есть разных как будто дней в Церкви. Но в день Сошествия Св. Духа, т<о> е<сть> в Троицын день, прежде всего ощущается торжество человека, природы и мира и о нем только и говорится. И тебе мне хочется только о нем сейчас говорить. Мне хочется, чтобы в этот день и ты, забыв о делах, о ложном стыде, о грехах своих и чужих, стоял в солнечной церкви вместе с народом на коленях, с цветами или березкой в руке и слушал Троичные молитвы.

Слава Отцу и Сыну и Святому Духу! Да будет на тебе благословение Божие и цветы земли — Церкви Божией — да цветут в тебе и ныне и вовеки.

Твой п.

11 VI

Николаша. Среди моих оставшихся книг есть «Добротолюбие»^95.8(95.8 «Добротолюбие» — пятитомное собрание аскетических творений христианских подвижников, переведенных на русский язык в конце XIX в. епископом Феофаном Затворником (1815—1894), причисленным позднее к лику святых.) — несколько томов. (Один из них, кажется, на самом верху полки, остальные в самом низу налево?) Прошу при возможности переслать их мне. Маму я тоже о них просил.

№ 96. В.М. Сытиной

20 VI [1952, Лебедянь]96.1 (96.1 Датируется по ссылке на вторую поездку в Лебедянь.)

Дорогая Веруша.

Пишу из Лебедяни 2-е письмо. Отсыпаюсь после дороги, приехал я 18-го. Твое письмо меня встретило. Соня^96.2 (96.2 Софья Тернова, двоюродная сестра С.И. Фуделя.) добра, хотя временами трудна. Сейчас начну прописку, — сначала она хотела пока как на дачу, но потом все разрешилось так, как следует, т<о> е<сть> постоянно. Одновременно уже начал смотреть дома. Вчера видел сруб в городе — оказался неподходящим. Был на лесном складе — там полно лесных материалов: бревен, досок, теса, дранки и т. д. с совершенно свободной продажей населению. И в Загорске должно быть тоже — это Лесторг. ищи его у себя. О даче для Тамары Соня выражает определенное желание, чтобы она была здесь же. Возможно, что имеет значение то, что за это она получит плату. В саду (в уголках его) очень тенисто, цветет чудесный гибрид пиона с розой, есть замурованный пока балкончик (к сожалению, он каменный), комната на юг, кругом дома тишина (окраина, но, кроме того, есть здесь одна улица (Покровская), на которой вроде Тарусы (над Доном) приезжают дачники из Москвы.

Туда пойдет к знакомой своей М. Ник.^96.3 (96.3 Знакомая из Лебедяни.) узнать, и я сейчас же напишу.

Есть еще продажные Уддома, но надо идти тоже с М.Н., а она с 5 утра до 1 часа ночи как старая белка (21 сотка огорода, вода за уз км, дом, Соня и т. д.).

Проходил по мосту, видел вчера хороший пляж. Все же это Дон, а не Усманка.

Если бы ты видела, как со мною прощался совсем упившийся А.В.!^96.4 (96.4 Сосед по Усмани.) Город (здесь) во 2-й приезд показался лучше, чем 1-й раз^96.5 (96.5 См. примеч. 3 к письму 95.), хотя все же хуже Усмани: там менее пыльно (но около Сони пыли нет).

№ 97. Н.С. Фуделю

24 VI 1952, Лебедянь^97.1 (97.1 Датируется по ссылке на строительные работы в Лебедяни.)

Дорогой Коленька.

Чиню подвал, как заправский плотник, потому в руке перо лежит плохо. Но писать к тебе хочется и очень хочется тебя сильно поругать. Меня тревожит твое теперешнее состояние. Дело, конечно, не в Абрамцеве. Я не о нем и говорить хочу. Уйдешь ли ты или нет — не в этом дело. «На всяком месте владычества Его — благослови душе моя Господа!»^97.2 (97.2 Пс. 102, 22.) — Но как благословлять, когда в душе нет благословений? Как радоваться всякому даянию Божию, когда в душе злость и холод? Вот ты не только Пахомовым^97.3 (97.3 Директор музея «Абрамцево».) недоволен, но и Лялей, а это уже дело серьезное. Может, и она отнимает у тебя аспирантский день? Ты скажешь: «я не на нее, а за нее недоволен, мучаюсь тем, что не могу для нее создать ничего, из-за условий службы» и т. д. Неужели ты думаешь, какие бы то ни было условия могут создать счастье семьи без внутреннего мира, без той радости, которую посылает только Бог. Мир Божий, созидающий и семью, лежит не на окладе, а на острие меча, — на страдании и терпении любящего сердца. Ты пишешь: «Лялю я во многом не понимаю... А жалею я только тогда, когда понимаю».

Как же нам жалеть других, когда мы, несмотря на все наши труды (твои — со службой или мои — с подвалом, крышей, огородом и пр.), жалеем главным образом себя. И «понимать-то мы хотим часто только для того, чтобы оттянуть (на процесс понимания) необходимость жалеть.

«Понимать» нам нужно собственно только одно — это, как мне сказал лет 30 назад один мой старец: «мы с тобой просто говно». Это вот и есть «познай самого себя», в этом и есть начало самоспасения = самосознания. Чего нам дальше «понимать»? Как еще сказал один человек — «христианство [жизнь] не поэма, а великий труд»^97.4 (97.4 Ср.: «"Христианство не поэма, а подвиг", — сказал мне как-то отец Серафим (Битюгов)» (См.: У стен Церкви. С. 126 наст. изд.).). Вот мы и должны этот труд вынести, в поту терпения, с мужественным сердцем. Я не закрываю глаза на твои трудности, и прежде всего на трудности семейные. Синяками и кровоподтеками я дознался, что мира семьи нет вне мира Божия, а он дается как милость и дар ни за что, после того как непрестанно ищешь его. «Стучите и отворят вам»^97.5 (97.5 Мф.7,7.), но если не стучать, то и не отворяют. У вас нет общей радости веры, вы вместе не стучите. А стучишь ли ты отдельно? Твое положение очень трудно, потому что ты, во-первых, сам почти не «стучишь», а, во-вторых, все-таки знаешь, что только в этом ваше общее душевное спасение.

Но что сделано, то сделано, такой великий шаг не мог быть случайностью. Раз ты пошел на брак, не удостоверившись в возможности его духовной прочности в Боге, в вечности, то, значит, ты возложил на себя труд, который нужно хорошо нести.

И мне кажется (хотя я почти не знаю Лялю), что она тебе в этом труде не помешает, хотя, допустим, и не будет в нем сначала участвовать. Тебе дано больше, а потому больше и спросится. У тебя есть сокровище, — береги его для нее. Переходи или не переходи из Абрамцева, но прежде всего борись со всякой злостью, всяким холодом, всякой духовной ленью. Где бы ты ни жил — ищи над собой «лазурь вечности»^97.6 (97.6 Возможно, ассоциация со стихами из книги А. Белого «Золото в лазури» (1917).), и только в ней ты найдешь и отдых и дружбу.

Я вот крышу покрасил и загордился. И ты, наверное, гордишься, а отсюда и рефлексия.

Плюнь на это, Коленька. Я знаю, что тебе трудно, но я уверен, что Господь тебя не оставит, если сам ты будешь взывать к нему. Вот это действительно важное дело. Скажу еще. В семейной жизни всякий шаг в поисках духовности особенно труден, так как малейшая фальшь тут же разоблачается во всех бытовых мелочах (фальшь того, кто ищет), тут всякое рудинство карается тотчас же. Здесь нужна ясность и простота солдата.

Храни тебя Бог.

Получила ли Ляля письмо от мамы?

Целую вас обоих крепко. Да сохранит вас Бог для своей вечной жизни.

Твой п.

№ 98. Н.С. Фуделю

19 VIII [1952, Лебедянь]^98.1 (98.1 Датируется по ссылке на второе пребывание в Лебедяни.)

Дорогой Николаша.

Спасибо за небольшое письмецо. С удовольствием делал бы что-н<ибудь> для тебя по Рудину^98.2 (98.2 Имеется в виду помощь сыну в работе над тургеневской темой.), а вместо этого погрузился в ремонтные дела и трудные и беспокойные, бегаю, обливаясь потом, по городу в поисках материала, волнуюсь с печниками и пр. Если найду материал, то к зиме будет две хороших теплых комнаты, впрочем, они уже будут, т<ак> к<ак> печь сделана.

У окон на улице клен, липа и тополь, одно окно на 10 сот<ок> сада. «Соотношение» с т<етей> Соней^98.3 (98.3 Софья Тернова.) сложное и трудное, но, как сказал один человек, «все хорошее бывает с трудом». «Стерпится — слюбится».

Так рад, что пожил хоть месяц с Машей^98.4 (98.4 М.С. Фудель приезжала в Лебедянь во время летних каникул 1952 г. («Я жила в Лебедяни лето с т<етей> Тамарой и туда же явилась т<етя> Нина, которая страшно ко мне приставала по любому поводу. Там был сад, где мы жили, и рядом Дон довольно широкий, и я там плавала» (из письма М.С. Желноваковой Н.С. Фуделю от 21 июня 2000 г.).). Теперь опять надолго.

Пишу сейчас очень мало, т<ак> как ее отъезд совсем неожидан (из-за билетов) и сейчас уже около 12 ночи, а завтра она в 6 утра уезжает.

Как кончу ремонт, возобновлю попытки устроиться.

Целую тебя, мой милый, и Лялю. Дай вам Бог совсем не ссориться и хоть раз в неделю отдыхать от дел своих. «Шесть дней делай и сотвори в них вся дела твоя».. .^98.5 (98.5 Исх.31,15.)

Сегодня мамин любимый праздник — Преображение^98.6 (98.6 Праздник Преображения Господня, или Второй (яблочный) спас.).

Твой п.

Эстетич<еские>взгляды Т<ургенева> в эпоху 1-го романа есть в письмах к Виардо и (кажется) Ламберт^98.7 (98.7 Речь идет о письмах И.С. Тургенева 1856 г. (времени создания романа «Рудин»), адресованных Полине Виардо и графине Е.Е. Ламберт, которым писатель поверял свои творческие замыслы и переживания.).

№ 99. Н.С. Фуделю

28 VIII [1952, Лебедянь]^99.1 (99.1 Датируется по ссылке на второе пребывание в Лебедяни.)

Милый Николаша.

Спасибо тебе и Ляле за письмо от 26 VIII. Это плохо (особенно для Ляли), что у тебя характер становится хуже. А я думал, он лучше. Я чувствую, что «гвозди, бечевки и старческие истерики» вместо «золотого руна» литературной работы даются тебе для выработки себя, для «огненного испытания», чтобы сделать из тебя человека, — а ты все это отталкиваешь. Я вспоминаю: один ученик пришел к старцу в пустыню и просил его принять. Старец для испытания дал ему надолго такую работу: носить на гору камни и оттуда катить их вниз и потом опять носить их же. Ученик, наверное, думал, что ему дадут петь гимны, а вместо их пришлось делать бессмысленное и скучное дело. Так сразу в воспитании «брали быка за рога». Научиться жизненному терпению, снисходительности к людям, научиться осуждать грех и глупость, но не осуждать людей, их совершающих, а главное, быть настолько погруженным в свой личный мир («Есть целый мир в душе твоей»)^99.2 (99.2 Строка из стихотворения Ф.И. Тютчева «Silenium!».), что не замечать нелепости обратного скатывания камней или Па-Пузинских^99.3 (99.3 Николай Павлович Пузин — хранитель музея Л. Н. Толстого в Ясной Поляне, который сотрудничал с музеем «Абрамцево».) истерик, — все это для тебя важнее даже интереснейших писем Аксаковых. В этом для тебя настоящая школа, первый пробный камень.

Я только не знаю, можно ли пройти ее, если не умолять Бога все время о помощи?

Ты пишешь: «конечно, я преувеличиваю». Ты нисколько не преувеличиваешь, но ты неверно сам себя ориентируешь: трудности очевидны, но именно к этим трудностям тебя призывает Бог, именно в воспитании себя среди них твой подвиг, или труд, в данное время. Может, пройдет сколько-то лет и твой труд будет совсем в другом, ну, допустим (я говорю наугад), чтобы не изменить своему браку или чтобы победить тщеславие.

Поэтому — не беги от своего труда, неси свой крест.

Но в том-то и дело, что все это только тогда и делается понятным и облегченным, когда освещается светом Креста.

Бог тебе поможет, милый Николаша, только всегда ищи Его помощи и не забывай Его Крест. Тогда и пройдешь свою жизнь по Его милости. Об «отцах и детях» не очень смущайся и размышляй, и я тоже буду стараться, чтобы не огорчаться зря. Если Богу угодно, то все придет в свое время, и понимание друг друга тоже. Я только хотел бы сказать, что не к 19-му и не к 18-му веку зовет нас Бог, а сразу к 1-му: к первохристианству, к первоначальному теплу Богообщения.

Если оно есть — то какое значение имеют века? Но все дело-то в том, что его у нас бесконечно мало и только поэтому для нас и встает проблема «отцов и детей». Если христианство-Евангелие — станет в центре сознания, начнет как-то определять мысли и дела человека, то для того человека всякий другой искренний христианин никогда не будет ни в «отцах», ни в «детях», а он будет только братом. Я лично знал многих совсем молодых (моложе тебя) христиан и между нами не было этой проблемы. Священники в один из наиболее священных моментов литургии целуют друг друга и говорят: «Христос посреди нас»^99.4 (99.4 Ср.: «Христос посреде нас» — «И есть, и будет». — Приветствия сослужащих священников при совершении литургии, перед пением Символа веры.). Так и мы, встречаясь и глядя в глаза друг другу, можем (быть может) сказать это и ответить: «И есть и будет», — чтобы радость нескончаемой жизни опять коснулась сердца. Человек сам по себе, оставленный на самого себя, т<о> е<сть> человек без Христа, видит вокруг себя одних врагов или создает их себе, с ними борется и от них изнемогает. Христос снимает это наваждение, у человека открываются глаза на мир и на людей, как на детей Божиих, в темноту сердца падает луч Пасхи. И проблема «отцов и детей» забывается начисто.

С Машенькой^99.5 (99.5 М.С. Фудель.) я, слава Богу, хоть немного пожил, правда видался хоть и часто, но только когда приходил к ним в гости (со мной жила т<етя> Нина, а Маша у Тамары)^99.6 (99.6 См. примеч. 4 к письму 98.), но и это хорошо. Ты спрашиваешь меня о ней, пишешь, чтобы я не боялся «лыж»^99.7 (99.7 Речь идет, видимо, о спортивных увлечениях М.С. Фудель, которые С.И. Фудель называл «лыжами», поскольку Н.С. Фудель интенсивно занимался альпинизмом и катался на горных лыжах.), что они для нас просто непривычны. Но что в них может быть больше хорошего, чем в символистах. Конечно, может быть. Но что это «новая форма» — я не согласен. И мы в молодости увлекались «лыжами», а Вронский^99.8 (99.8 Герой романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина».) еще задолго до нас увлекался скачками, — это все старое, изведанное, нового здесь ничего нет.

В чем же здесь суть? — (спрашиваю я себя). В том, что некое «безразличное», т<о> е<сть> и не плохое и не хорошее само по себе явление, как эти «лыжи», делается плохим оттого, что начинает занимать в жизни человека больший удельный вес, чем это нужно.

Я желал бы Машеньке только этого: правильного соотношения удельных весов, большей серьезности, большей скромности. Нельзя безнаказанно расплескивать себя во внешнем — в занятиях, в спорте, в развлечениях, да еще с ужасным аккомпанементом трудностей и суеты в ежедневных поездках. Но прежде всего мне ее ужасно жалко, так горестно жалко, что она, бедный глупый Мурзик, и все так сложно и трудно, и она самая беззащитная. Ты не очень увлекайся прелестью ее беззаботного трещанья, а больше будь ее действительно старшим братом. Твои акции у нее высоки — это значит, что и на тебе лежит ответственность. Она за этот год у Тамары больше узнала серьезную музыку, и это уже заметно, как положительная черта. Мы иногда здесь хорошо сидим вечерами втроем с Тамарой, которая читала нам некот<орые> стихи Фета, и я понял, почему Чайковский приравнивал его к Бетховену^99.9 (99.9 «Часто Фет напоминает мне Бетховена, — писал П.И. Чайковский. — Подобно Бетховену, ему дана власть затрагивать такие струны нашей души, которые недоступны художникам, хотя бы и сильным, но ограниченным пределами слова» (Чайковский М. Жизнь П.И. Чайковского. М.; Лейпциг, 1902. Т. III. С. 226-227).).

Я особенно рад, что пожил этот месяц с Тамарой. Я скажу, что я, пожалуй, мало ее еще знал до сих пор. И тревога за нее и почти ужас, когда видишь, как сознательно она вступает в тень смертную, и негодование на себя, отвращение к себе, когда чувствуешь, что так мало имеешь любви, чтобы помочь.

Коленька! Жизнь уж очень серьезное дело, — мало в ней может быть смеха, не до смеха нам.

Ты прав — я совсем погрузился в дела и заботы по новому дому^99.10 (99.10 То есть дому в Лебедяни.). Ничего еще не сделано, кроме печи, еще нет материалов, до сегодняшнего дня не было денег (сегодня пришли 500, а привезенную Тамарой 1000 я давно истратил на печь, камень для крыльца и кой-какие материалы), с Соней отношения еще не «отрегулированы» — много самых серьезных беспокойств.

Тамара только несколько окрепла, но поправки для ее болезни никакой нет.

Целую вас обоих, милые мои. Спасибо за память за ласковое письмо.

П. (еще пока живой анахронизм).

№ 100. Н.С. Фуделю

9 IX [1952, Лебедянь]^100.1 (100.1 Датируется по ссылке на ремонтные работы в Лебедяни.)

Милый Николаша.

Я так обременился разнообразными делами ремонта и устройства нового жилья, что ничего тебе не пишу, кроме письма, посланного с Тамарой^100.2 (100.2 Речь идет об отъезде из Лебедяни Т.А. Липкиной, которая летом снимала там дачу.). Но и от тебя ничего нет давно. Тамара приехала в Москву 3 IX, и уже 6 дней, как нет никаких известий, — хоть бы открытку прислали, что доехали!

Мои дела сводятся главным образом к беганию за разными материалами, высиживанию на складах, поискам транспорта и т.д. Здесь горы и это трудно. Потом — волнения с Соней^100.3 (100.3 Софья Тернова.), волнения с печником и пр. Еще счастье, что погода благоприятная. Но как только отступит суета — все хорошо. Варенька начинает поправляться от фруктов и воздуха. Мама^100.4 (100.4 В.М. Сытина вместе с дочерью Варей приехала в Лебедянь в конце лета.) приехала в очень запущенном виде, с бессонницей, голов<ными> болями, кашлем и болями в пояснице, но и она стала укрепляться. Сначала ей было многое здесь в доме непривычно, но потом, я вижу, она привыкает и одобряет.

Здесь в доме совершенная тишина и старые стены, и этим покрываются изъяны. Но так как они все же дают о себе знать, то весь этот процесс приспособления к новому жилью совершается медленно. Варенька на днях начала ходить в школу. Я, как только кончится ремонт (через месяц), буду искать опять работу. Мама собирается солить капусту, мочить яблоки. Еще предстоит заготовить топливо. После ремонта в комнатах будет, наверное, хорошо.

Сейчас пришло твое письмо от 6 IX. С деньгами^100.5 (100.5 Речь идет о деньгах, полученных от продажи дома в Загорске.) не знаю как быть. Конечно, ужасно давать 2% за перевод. Но так или иначе мне надо перевести 4400. а остальное передать Соне. Сделай так, как будет дешевле. Может быть, дешевле и скорее их взять и привезти?

Я, Николаша, что-то устал, одурел и остарел. Ничего толком не смыслю и огорчаюсь, что и тебя ввожу в эти бестолковые дела.

Спасибо за письмо. Я и не думал сердиться. Если мама дает поручения, то, конечно, надо на их стоимость уменьшить перевод.

«Сурового они бояться и отталкиваются». Почему-то во втором слове верно, а в первом с Ь.

Прости эту ремарку. В голове тес и дрова, и плохо сделанная печь.

Только когда затихает — выключается электричество и видны звезды.

«Нам нет числа. Напрасно мыслью жадной
Ты думы вечной догоняешь тень.
Мы здесь горим, чтоб в сумрак непроглядный
К тебе просился беззаконный лень.
(Фет!)^100.6 (100.6 Строфа из стихотворения А.А. Фета «Среди звезд» (1876).)

Вот это то монашество — жизнь «по звездам» — «отречение от мира» вещей, денег, костюмов и городских увеселений — к которому каждого из нас зовет Бог. «Суровость» ли это?

Ну вот, общий очерк наших дел. Голова устала, а ноги еще больше — хочется только крепкого чая. Хорошо прожили здесь с Тамарой и Машенькой. С Там<арой> я просил тебя перевести мне поскорее 500 р. Мы живем сейчас на Сонины средства. Мама привезла с собой 300 р., которые тут же ушли на тес. Если ты еще не переводил эти 500 почтой, то сделай это так: для ускорения пошли 500 почтой, а 4000 рублей перечислением на сберкассу № 3850 г. Лебедянь, счет мой № 9839. После этого на твоей книжке останется примерно 16 000, коими будет распоряжаться Соня. Она на днях едет в Москву, и тогда тебе придется исполнить ее поручение, т<о> е<сть> передать ей ту сумму, которую она укажет в пределах оставшихся 16 000 или наличными, или аккредитивом.

Имей в виду, что Соня относится к нам очень сердечно и, преодолевая все свои 60-летние привычки, старается делать для нас многое, обещая упокоить нашу старость. А потому прошу тебя, будь с ней ласков. После того как ты переведешь ей, сколько она пожелает, ты напишешь мне об остатке (если он останется), и мы договоримся, как делать дальше: переводить ли все на мою книжку или как-нибудь еще. 100 рублей надо отдать Муне.

Очень тебя прошу сделать перевод мне 4500 (или 4400, за вычетом Муни) как можно скорее — меня осаждают рабочие.

Целую тебя и Лялю.

Твой п.

Соня может взять все 16 000 сразу.

№ 101. Н.С. Фуделю

75 IX [1952, Лебедянь]^101.1 (101.1 Датируется по ссылке на ремонтные работы в Лебедяни.)

Дорогой мой Коленька.

Спасибо очень большое за 600 р. почтой. О получении 200 тел<еграфом> я уже писал в Абрамцево. Я здесь почти совсем потерял голову: сделанная и вновь сломанная печь, горы мусора в комнате, холодная погода, отсутствие денег, больная мама (почки, зубы и глаз), неустроенная Варенька^101.2 (101.2 См.: «Варя была в Лебедяни недолго, и как захолодало, мама отправила ее в Москву, привезла ее знакомая женщина Катя, я встречала на вокзале, она пожила сначала у т<ети> Нины, но там случилась у соседей скарлатина, и ее привезли на Дурновский [к Т.А. Липкиной], потом я отвезла ее в Усмань. Они [С.И. Фудель и В.М. Сытина] уже жили там на частной квартире, вероятно, этот год она [Варвара] не училась» (из письма М.С. Желноваковой Н.С. Фуделю от 21 июня 2000 г.).) и неопределенность с Соней. Помещение хорошее, но большое, а это в нашем положении тоже сложно: надо много топлива. Помимо всего — сознание, что деньги уйдут на ремонт и на жизнь не останется. Материал очень дорог, транспорт еще дороже. Я предполагал, что все обойдется в 3, а теперь вижу, что не уложиться в 4. Неудача с печкой меня сразила окончательно: это выброшенные 500 р. Перспективы с устройством моим или маминым не блестящие. В смысле самого ремонта я — смешно сказать — до сих пор заканчиваю вторично только печи (две) и закупил почти весь материал для плотника. Правда, купил еще машину торфа для топки и до дождя спрятал в сарай. На работу плотника надо (сверх присланных тобой сегодня 600 р.) примерно 1000 р. После этого останется еще крыльцо, калитка в сад и пр. еще рублей на 500. Вот после этих 1500 р. ничего и не останется.

Но нечего тебе еще забивать голову — пусть моя одна распухает. Внутри все-таки есть уверенность, что мы как-то устроимся, что «все обойдется». Лишь бы мама сейчас поправилась. Завтра она идет к зубному врачу, а с глазом ей сегодня, кажется, лучше. Варенька здорова, порозовела после бесчисленных яблок и груш, читает «Ниву» сейчас рядом со мной. Теперь о переводе денег. Мне нужно отдать 1000 р. Соне и до конца ремонта 1500. Итого 2500. Кроме того, надо закупить дров и картошки. Поэтому я прошу перевести мне 3500, после чего на счете останутся деньги, которые мы должны отдать Соне за дом. Как переводить, я не знаю. Сколько стоит перевод по почте? Не те же ли 2%? Но по почте перевод скорее доходит, поэтому если это не дороже, то переводи почтой и, конечно, скорее (можно частями по 600—800 р.), т<ак> как плотники начнут работать наверное с завтрашнего дня, а когда нет денег, все делается весьма напряженным.

Прости меня, Коленька, — я может, совсем не так все делаю — и этот дом, и ремонт. Куда-то текут деньги, впереди еще громадные траты. Но как-то надо кончать основное: перегородки между комнатами и окна, закупить дрова и картошку. Тогда начну искать работу.

Перевод я получил через 3 дня — это довольно скоро. Так и переводи дальше, почтой.

Доехала ли Н<ина> Вл<адимировна>?^101.3 (101.3 Нина Владимировна — подруга юности Т.А. Липкиной.) получил ли ты посланное с ней письмо? О приезде Сони еще неизвестно. Может быть, приедет не она, а мама. О ее деньгах (16) напишем отдельно. В самые тяжелые часы неудач с печью я вспоминал, что существует Николаша и что, следовательно, все как-то устроится.

Целую тебя, мой милый.

Твой п.

Может быть, я написал неясно?

Переводи мне почтой 3500 р. в ближайшие дни, но если это удобнее, то можно и даже лучше частями.

Если же почтой перевод дороже, чем на книжку, тогда переводи 1000 р. почтой, а остальное на книжку.

3500 просит кроме 800 (200+600).
Я послал — 2000
У Тамары 1275
—————————
Итого 3275.

Но! долги и покупки в Москве.

№ 102. Н.С. Фуделю и М.С. Фудель

7 Х [1952, Лебедянь]^102.1 (102.1 Датируется по связи с предыдущим письмом.)

Дорогие мои и милые Николашенька и Машуня.

Хочется писать вам обоим вместе, так как душа стремится к вам, и хочется обнять вас обоих.

Мне моя неудача с устройством вдвойне тяжела от мысли, что это огорчение и для вас, что я этим точно обманул вас в чем-то, в каких-то ваших хороших надеждах, в мечте о родном доме^102.2 (102.2 В конце ремонтных работ, когда уже была потрачена значительная сумма денег, С. Тернова раздумала продавать дом.).

Трудно все рассказать, тем более что в результате всего голова моя закрутилась и в ней больше всего какой-то отвратительной усталости. Мне стыдно за себя, и я постараюсь «воспрять». Утешаюсь известиями о том, что у вас все в общем благополучно, что вы здоровы и благополучны.

Пишу я тоже с какой-то усталостью — простите меня. Очень вас обоих люблю.

Мама теперь чувствует себя лучше и полна решимости меня лечить. У Вареньки уже с неделю температура 37,3, болят суставы, и она лежит, а когда окрепнет, придется ее отправлять в Москву^102.3 (102.3 См. примеч. 2 к письму 101.). Я, возможно, поеду в Рязань к психиатру^102.4 (102.4 Эта поездка состоялась между 10 и 22 октября 1952 г.), т<ак> к<ак> ближе здесь нет, а мама непременно хочет меня провожать. Оставить Вареньку не с кем. Ну что ж! — все люди иногда болеют, и я могу поболеть, я это делаю редко. Бог даст, все обойдется, и придет такое время, когда мы опять будем вместе. Обещаю никогда вас не ругать, а только иногда косо поглядывать.

Жизнь трудна до самого ее конца, и до самого ее конца нужно нести этот труд, с верой в Бога и с любовью к людям.

Очень прошу вас быть дружными и не забывать мою любовь к вам.

Крепко целую вас и Лялю.

Ваш п.

Спасибо вам за письма. Вещей пока никаких не посылайте и часов Соне не покупайте.

№ 103. М.С. Фудель

10 Х [1952, Лебедянь]^103.1 (103.1 Датируется по связи с предыдущими письмами.)

Милая моя Машунечка.

Спасибо тебе за письмецо. Прости меня, что все тебя огорчаю. Может быть, все еще как-нибудь устроится, если не у т<ети> Сони^103.2 (103.2 Софья Тернова.), то где-нибудь в другом месте. Здесь устроить именно то, что мы все хотим и любим, т<о> е<сть> свой угол, совершенно невозможно. Я сделал громадную ошибку и горько за нее поплатился^103.3 (103.3 Имеются в виду напрасно потраченные деньги на ремонт, неудавшаяся попытка купить дом и найти работу в Лебедяни.).

Но Бог действительно милостив и «свет не клином сошелся» на этом доме. Мучительно было разочарование, но теперь уже легче.

Мы едем в Рязань^103.4 (103.4 См. примеч. 4 к письму 102.), и поэтому Вареньку пришлось отправить к вам^103.5 (103.5 См. примеч. 2 к письму 101.). Может быть, мы будем там около месяца. Беспокоит эта новая нагрузка для т<ети> Тамары. Я просил Колю, чтобы он дал в хозяйство из наших денег^103.6 (103.6 Речь идет о деньгах, вырученных от продажи дома в Загорске.) рублей 300 на первое время, это надо сделать так, чтобы не обидеть т<етю> Тамару — посмотри за этим и предупреди Колю103.7 (103.7 Н.С. Фуделя.).

Мама чувствовала себя совсем неважно, но теперь несколько лучше. За нее беспокойней всего.

Целую тебя, моя дорогая девочка. Как я рад, что прожил с тобой этот месяц!^103.8 (103.8 См. примеч. 4 к письму 98.) Твой п.

Т<етю> Тамару и Муню целую.

№ 104. Н.С. Фуделю

23 Х [ 1952, Лебедянь]^104.1 (104.1 Датируется по ссылке на обстоятельства пребывания в Лебедяни.)

Дорогой Николаша.

Спасибо за письмо. Сначала о вопросах. После ремонта у меня осталось много материалов, которыми я отдал долг Соне. Теперь я ей должен всего 270 руб.

Кроме того, я часть материалов продал другим, выручив рублей 400, так что деньги у нас сейчас есть. Твои 200 тоже пришли, а сегодня 100 р. от д<яди> Коли^104.2 (104.2 Вероятно, от Н.Н. Ильина, мужа сестры Нины.). Едем мы, наверное, завтра.

От Ляли я письмо получил, и ей тут же ответил на Дурновский^104.3 (104.3 В две смежные комнаты большой коммунальной квартиры в Дурновском переулке (д. 30, кв. 2) Т.А. Липкина въехала вместе с М.И. Фудель путем обмена своих комнат в разных местах Москвы. В комнате М.И. Фудель был прописан Н.С. Фудель; после смерти тети он сам и его родные владели этой жилплощадью.). Мама вяжет ей кофточку, и остались одни рукава.

С Соней договорились, что затраты по ремонту дадут нам право у нее жить во всяком случае зиму, но будет ли это, неизвестно^104.4 (104.4 Этот план не удался). Сейчас еще ничего не знаем, так сложилось, и внешне и внутренне. Есть надежда, что Господь устроит как-нибудь. Сейчас надо ехать лечиться. За всю жизнь впервые осознал себя сломанным и пока бесполезным, больным. Получил ли ты письмо с Варенькой? Мы едем к Андрюше^104.5 (104.5 Крутские (Андрей и Елена), хозяева дома в Усмани, где весной 1953 г., после возвращения из Лебедяни в Усмань и переезда от Н.В. Петровской (из-за ссоры хозяев), снял комнату С.И. Фудель.), улица Чапаева, 14, туда пока и пиши. Переводов пока не делай.

Знаю, что тебе трудновато живется, здоровье у тебя тоже плохое и характер неуемный. Слава Богу, что около тебя Ляля. Ужасно, что ты поздно ложишься и много куришь. Я, впрочем, сейчас, от меланхолии, тоже покуриваю, но с обещанием прекратить при удобном случае. Как почувствуешь иногда, что зря уходят дни и часы жизни в раздражении или в табачном дыме, так холодно станет от страха и горчайшего сожаления.

«Металла голос погребальный Порой оплакивает нас»^104.6 (104.6 Строки из стихотворения Ф.И. Тютчева «Бессонница» (1830).).

Читал ли ты Золя: Le Reve — Мечта?^104.7 (104.7 Роман Э. Золя «Мечта» (1888).)

Мама сегодня рассказала содержание — очень интересно и неожиданно, так же хорошо, как фетовские стихи о звездах.

Но главное — утром и вечером ставить себя перед Богом и, снимая с лица паутину жизни, омывать его водою молитвы, чтобы, как сказано: «Да и в сонном безмолвии просветимся — зрением судеб Твоих»^104.8 (104.8 Неточная цитата из молитвы великого повечерия. Ср.: «В сонном безмолвии просветимся зрением судеб Твоих».).

Целую тебя, Николашенька. Дай тебе Бог здоровья, терпения с людьми, еще раз терпения с людьми и самозабвения. С меня пример не бери. Я вот все себя не забываю и других мучаю, и только в самой глубокой глубине, как птица в клетке, мечта послужить людям любовью Христовою.

Лялечку целую с благодарностью и за тебя и за себя. Кофточка правда вяжется, и очень хорошая.

Твой п.

№ 105. Н.С. Фуделю

1 XII [1952, Лебедянь]^105.1 (105.1 Датируется по ссылке на «Лебедянский опыт».)

Дорогой Николаша.

Наконец-то пришло письмо! Мы с мамой так радовались, что чуть не прыгали, и читали с упоением. Впрочем, тут же назвали вас свиньями, т<ак> к<ак> из письма видно, что вы просто ничего не писали две недели, и только на радостях простили это свинство.

Деньги (400) получили. Предстоит покупка дров, т<ак> к<ак> во всяком случае до середины января придется сидеть здесь. Дальнейшее во многом зависит от того, что выяснится о работе мамы в Воронеже. В зависимости от этого я мог бы переехать в Усмань и еще поискать там что-н<ибудь> маленькое для покупки дома. Пока ежедневно хожу на уколы, которые закончатся числа 20 декабря. Чувствую себя получше. Весь Лебедянский опыт^105.2 (105.2 То есть неудача с покупкой дома, напрасная трата денег.), конечно, легче всего было бы отнести к чьей-нибудь глупости, но такая скорая классификация в жизни часто не годится. И сейчас многое трудно решить. Вот главное: здесь сейчас можно, по-видимому, купить за недорого крошечный домик (без участка), но на что жить? Забывая о будущем, осесть можно, но можно ли забывать? Невольно и мама и я связываем покупку с ее устройством на работу. Пока ждем конца моего лечения, комиссии^105.3 (105.3 Медицинская комиссия должна была подтвердить (или опровергнуть) право С.И. Фуделя на пенсию по инвалидности.), ответа от усманских хозяев (о временной квартире)^105.4 (105.4 См. примеч. 5 к письму 104.). На все Сонины особенности плюнули и поэтому живем с ней мирно. В комнате тепло, есть хорошая плита для маминой готовки. С комнатой, куда предполагали уехать, ничего не вышло, да и к лучшему: меньше трат^105.5 (105.5 Речь идет о снятии комнаты в Лебедяни.). Живем, как на перепутье, в ожидании каких-то сдвигов и решений, но живем хорошо. Мама полна деятельности: все время вяжет, готовит, лечит меня, лечит Соню, лечит еще 2-х старушек и разбирает сердечные дела окружающих, к их полному удовольствию. Я, кроме колки дров и носки воды, пребываю в бездействии, чем она пользуется и заставляет меня читать ей целые вечера до хрипоты разные книги (Лесков: «Плодомасово», «Захудалый род»^105.6 (105.6 Речь идет о хрониках Н.С. Лескова «Старые годы в селе Плодомасове» (1868) и «Захудалый род. Семейная хроника князей Протозановых» (1873).) и т. д., Данилевского^105.7 (105.7 Имеется в виду, вероятно, Г.П. Данилевский (1829-1890), писавший под псевд. А. Скавронский, автор весьма популярных сочинений «Очерки старинной жизни» (1856), «Княжна Тараканова» (1883), «Сожженная Москва» (1886), «Черный год» (1888) и др.) и пр.). Нас очень обрадовало, что ты уже купил для А.^105.8 (105.8 Неустановленное лицо.) теплый жилет. Надо только поскорее ему его переслать. Узнай от т<ети> Нины — может, он приедет или, м<ожет> быть, она будет посылать ему посылку. Все делай от себя. Я бы с великой радостью в чем-н<ибудь> тебе помог, но здесь в библиотеке ничего нет. Прочел ли ты передовую «Правды» от 30 ноября с. г. «Боевая задача литературной критики»? Там несколько абзацев о типизации. Я эту статью вырезал и, если нужно тебе, пришлю. Очень жаль, если тебе совсем не придется отдохнуть. Звать тебя сюда — язык не поворачивается, так как где ж ты здесь отдохнешь? И для маминых дел и для всего, конечно, хорошо было бы повидаться, но не лучше ли в таком случае приехать маме к тебе?

Напиши: получила ли Тамара мамино заказное? (в ноябре).

Очень бы хотелось — не повидать тебя, а пожить вместе долго. Краткость жизни нашей иногда вступает в голову. Давно ли это было, когда я переживал себя 30-летним, тоже писал стихи и прозу, тоже думал, что я «Несмертельный Голован»?^105.9 (105.9 Рассказ Н.С. Лескова «Несмертельный Голован. Из рассказов о трех праведниках» (1880).) Но ты не прав, что юность проходит. Проходят наши ноги какой-то путь, но сердце может все так же пить от того же источника юности. Стареет душа от собственного хлама. Конечно, к концу дороги ноги могут быть сбиты и в сердце будет склероз, но и об этом мы предупреждены: «дух бодр, плоть же немощна»^105.10 (105.10 Мф.26,41.).

Не надо думать ни о старости, ни о молодости, а только о том, чтобы до последнего своего издыхания «искать в себе Бога». Может, и найдем!

«Говорю так не потому, чтобы я уже достиг, или усовершился; но стремлюсь — не достигну ли и я. как достиг меня Христос Иисус»^105.11 (105.11 Флп.3,12.).

(Ал. Павел к Фил.) Меня всегда так радостно удивляла (даже самая расстановка слов: «не достигну ли и я»). Здесь каждое слово откровение тайн жизни души.

Твоя любовь к Ляле и ее к тебе нас очень радует, успокаивает. Мы чувствуем, что она вся вошла в нашу жизнь. Ей, конечно, от этого будет не сладко, но, даст Бог, ты убережешь ее от ненужных страданий.

Целую вас обоих крепко.

Твой п.

Художественный отголосок типа рудинского Лежнева есть в романе 60-х годов Данилевского (Г. Петр.) «Новые места»^105.12 (105.12 Роман Г.П. Данилевского «Новые места» был опубликован в «Русском вестнике» в 1867 г. (№ 1-2); перепечатан в сб. «Нива» (1901).). Интеллигентный землевладелец (Чулков). трудом «на русском «Клондайке» преодолевающий «лишнего человека». Роман сам по себе бездарный, но характерно веяние Лежнева «преодоления». (Сборник «Нивы» 1901 г.)

№ 106. Н.С. Фуделю и Л.И. Щербининой

11 I [1953, Лебедянь]^106.1 (106.1 Датируется по связи с предыдущим письмом.)

Милый Николаша.

Спасибо за письмо. Мы живем так же, как ты видел, в благополучии и мире. На следующей неделе у меня рентген желудка и комиссия^106.2 (106.2 См. примеч. 3 к письму 105.), после чего можно собираться^106.3 (106.3 После медицинской комиссии намечался отъезд из Лебедяни в Усмань.). Здоровье то так, то сяк. Иногда подскакивает темп<ература> с подозрением на малярию.

Праздник^106.4 (106.4 То есть Новый год и Рождество.) провели хорошо, хоть и без елки, что для мамы было в первый раз в жизни: Как было у тебя с Лялей?

Все сильнее сердце тянется к вам всем, все сильнее чувствует свою радостную обязанность перед вами. Может быть, действительно можно быть полезным близким, даже ничего для них не делая, а только одной любовью к ним и радостью о их жизни? Поддерживать если не любовь, то хотя мечту о любви, есть уже польза, есть уже дело в жизни. Всем холодно и, по мере своих сил отогревать дыханием воздух, в котором живут близкие, есть уже нечто. Мама этому меня учит, а я ученик на старости лет.

Тебя, наверное, учит Ляля, и ты не стыдись быть учеником. Напиши — получили ли письмо — Маша^106.5 (106.5 М.С. Фудель.) заказное от нас обоих и Муня?

Мама пошла на базар, а я сижу один в еще нетопленой комнате. Купим дров, чтоб хватило до отъезда, который будет после 20-го января^106.6(106.6 Время предполагаемого отъезда из Лебедяни в Усмань.), так что ты успеешь прислать денег на дорогу.

Комиссия только 17-го. Продолжаем с мамой читать вслух. В такой тишине мы с ней впервые живем. Мне не хватает только какой-нибудь работы для тебя.

Маме надо сделать от вас подарочек. Ей надо на кофточку три метра теплой бумазейки, пестренькой, но «скромной», потом флакончик одеколона «Тройного» и гребенку частую. Приготовьте на случай, если она увидит вас после 20-го. Она связала еще кофточку, но эту, кажется, для продажи, и Ляле рукавицы. Мне коробочку Беломора и списочек книг, нужных для тебя — может, что-н<ибудь> найдется в Усмани. Знаю, что деньги текут, но Бог поможет и в будущем.

Целую тебя, милый мой Николаша. Будь мудр в Абрамцеве, а еще более будь прост, т<о> е<сть> незлобив.

Господь научит тебя.

Твой п.

Милая Лялечка^106.7 (106.7 Начало письма к Л.И. Щербининой.).

Простите, что редко пишу. Я стал ленив. Ваши письма нас очень утешают, и мы все более радуемся вашей любви. Чувствуем, что иногда Вам очень трудно, но нам кажется, что все-таки самое трудное позади. Вся жизнь — это борьба за любовь, и только для этого и стоит жить.

Но Вы уже главную борьбу совершили. Мы верим, что когда-нибудь мы будем вместе, и не я, конечно, — но Вера Макс<имовна> поможет Вам во всем дальнейшем. У нее «сердце милующее», т<о> е<сть> то, что нужнее всего для других.

Целую вас крепко.

Ваш п.

№ 107. Н.С. Фуделю

18 I [1953, Лебедянь]^107.1 (107.1 Датируется по связи с предыдущим письмом и упоминанию о «Лебедянском периоде».)

Милый мой Коленька.

Спасибо за письма. Вчера пришло от 151, а сегодня от 91. Рад, что план^107.2 (107.2 То есть план диссертации, над которой работал Н.С. Фудель как аспирант заочной аспирантуры Института мировой литературы АН СССР.) утвердили и что начал писать.

Хорошо бы хоть понемногу, но неотступно писать, тем более этот месяц, когда Пахомов^107.3 (107.3 Пахомов Николай Павлович — директор музея «Абрамцево».) в отпуске. Ведь чем ближе к сдаче дис<сертации>, тем ближе возможность для тебя как-ниб<удь> по-другому устроить свою жизнь. Письма твои очень хорошие, теплые, мы с мамой были так рады и так же рады были получить от Ляли. Спасибо вам. Мы все больше вас обоих воспринимаем как нечто одно. Очень сочувствуем Лялиным страданиям с поездками^107.4(107.4 Л.И. Щербинина работала в московской школе № 113, жила в Дурновском пер., вместе с Т.А. Липкиной, и на выходные ездила к мужу в Абрамцево.). Ты в вечер ее приезда готовишь ли для нее чай? Бедной девочке, конечно, нужно было бы иметь не столько мужа, сколько маму, с глазами, которые ничего не требуют, а только спрашивают: «где больно?» и отстают. Не обижайся, это я подумал о том, как бы хорошо было, если бы вы жили рядом с нами, т<о> е<сть> с «мамой-Верой», она бы вам обоим помогала.

У нас гуся не было, но было все хорошо. Ночь была в звездах, и мама ходила к утрене одна, т<ак> к<ак> я запирал дверь, т<о> е<сть> «домовничал». Вчера была комиссия^107.5 (107.5 То есть 17 января. См. письмо 106.), теперь мы можем на днях уезжать. Едем в Усмань через Елец — Грязи. Дорога около суток, но как-ниб<удь> доберемся. Я чувствую себя покрепче. Вещи, конечно, хорошо было бы задержать на складе до отправки их в Усмань107.6 (107.6 Речь идет о вещах, которые должен был отправить из Москвы Н.С. Фудель.), но надо точно узнать — не пропадут ли они? Мы оттуда сейчас же напишем.

Я буду твердо лечиться дальше, чтобы поставить себя на ноги и чтобы (как мама грозит) быть готовым нянчить внуков.

Лебедянский период^107.7 (107.7 С.И. Фудель пробыл в Лебедяни семь месяцев — с июня 1952-го по январь 1953 г.) в результате возродил во мне самые «жизнеутверждающие» чувства.

До Диккенса я еще не дорос, а вот Шекспира читаю иногда с удовольствием. Впрочем, с еще большим удовольствием делал бы что-нибудь для тебя по выпискам, но мало надеюсь. Разве только в ворон<ежской> библиотеке^107.8 (107.8 Живя в Усмани и пользуясь районной библиотекой, С.И. Фудель мог (теоретически) выписывать книги из Воронежской областной библиотеки.).

Много читать худож<ественной> литературы и не надо, а то получится что-то вроде ковырянья в носу. Лучше делать «обедики».

Но какая краткость и насыщенность сонетов! У нас, может быть, только Тютчев мог бы так написать. Уж не приврал ли Маршак?^107.9(107.9 Ср.: «О переводах С.Я. Маршака, — будь то народные баллады и эпиграммы, стихи и песни Роберта Бернса или сонеты Шекспира, — хочется прежде всего сказать, что они обладают таким очарованием свободной поэтической речи, когда читатель, даже знающий язык оригинала, как бы забывает о возможности иного, чем в данном переводе, звучания этих строк» (Твардовский А. Т. О переводах С.Я. Маршака// Маршак С. Соч.: В 4 т. М., 1959. Т. 3.С. 783)) Ты не написал — получила ли письмо Муня от мамы и Тамары с вложением письма из Усмани?

Смеялись (и несколько ехидно) по поводу телефонного разгрома, высчитывая, сколько тебе лет и написана ли твоя диссертация. Вещей, конечно, опять много, купили ящики, будем зашивать и, что возможно, отправлять багажом. С Соней^101.10 (101.10 Софья Тернова не выполнила своего обещания продать С.И. Фуделю ту часть дома, которую он отремонтировал на свои средства.) еще не говорили, она неуловима. Наверное, сегодня будет разговор.

Ну вот, милый мой Николашенька. Скоро твои старики опять куда-то поедут. Но даст Бог, в Усмани будет хорошо не только нам, но и вам, т<о> е<сть> и для вас что-ниб<удь> хорошее. Ляля обещает приехать летом, с тем чтобы обед тебе варила кошка.

Я не читал Веневитинова. Был ли он в отдельном издании?107.11 (107.11 Отдельные издания стихотворений Д.В. Веневитинова (1805—1827), которые могли бы попасть в поле зрения С.И. Фуделя, выходили в 1829, 1831, 1862, 1934, 1940 гг.)

За что, собственно, его так ценил Пушкин?^107.12 (107.12 Известен отзыв А.С. Пушкина на разбор Д.В. Веневитинова двух глав «Евгения Онегина» в журнале «Сын Отечества» (1825. № 8). «Это единственная статья... которую я прочел с любовью и вниманием. Все остальное — или брань, или переслащенная дичь»).) Не был ли он тем, чем был Станкевич для позднейшего поколения? Заглянул в «Обрыв», для того чтобы убедиться, как много в райском от Рудина, а в Вере от Наташи. Собственно, Наташа и восприняла Рудина как Марка Волохова и бросилась в «Обрыв», но на краю остановилась, обнаружив, что это не Марк, а Слюнтяй. Потом вспоминаю великолепный портрет, сделанный Герценом Бакунину в совокупности многих его о нем статей (я тебе выписывал). Там много рудинского. Посмотрел ли ты Пассек?107.13 (107.13 Речь идет о Т.П. Пассек, родственнице и друге детства А.И. Герцена, жене В.В. Пассека, и ее воспоминаниях «Из дальних лет» (т. 1—3,1878—1889).) Я бы сам хотел почитать маме. Не нужно ли заглянуть не только в Вас.^107.14(107.14 Описка; речь идет не о Василии, а о В.Ф. Одоевском, авторе «Русских ночей», и о поэте-декабристе А.И. Одоевском.), но и в Ал. Одоевского?

Если мы уедем на этой неделе, то Машенька вполне могла бы приехать туда. Если поедет, пусть возьмет подушку для нас и хинину. Расставанье с Лебедянью вызвало разные траты, мы сейчас берем здесь в долг, чтобы уехать, а тебя прошу прислать нам почтой в Усмань 400 р. (Советская ул., дом № 60).

[Приписка рукой В.М. Сытиной]

Коленька, я дописываю несколько слов на почте. Собираемся в Усмань. От Нины Васильевны^107.15 (107.15 Петровская Нина Васильевна — хозяйка дома в Усмани по адресу: ул. Советская, 60.) усманской пришло еще письмо с просьбой телеграфирования дня выезда, видимо, они хотят встретить. Вот беда, денег опять уйдет много — мы здесь несколько займем, чтобы не приехать без копейки, но ничего не поделаешь. Папу надо содержать в тепле и порядке, а то он опять разболеется, поэтому мне приходится идти на все уступки и платить что просят, т<о> е<сть> Соне оставшиеся 270 р., чтобы совершенно избежать разговоров и споров. Конечно, ты ничего не говори, т<о> е<сть> не напоминай об этом, так пройдет. Хорошо, что хоть он спокоен и все пойдет полегче, даст Бог. В общем я не раскаиваюсь, что пришлось помучиться, это все ничего — а деньги ушли, ну и пусть.

№ 108. Н.С. Фуделю

29 I [1953, Усмань]^108.1 (108.1 Датируется по ссылке на возвращение в Усмань из Лебедяни (27 января 1953 г.).)

Спасибо, дорогой Николаша, за большое письмо из сельца Абрамцева. Спасибо Ляле за приписку. Как много дают нам эти свидания в письмах, несмотря на всю свою недостаточность. Они — залог того, что когда-нибудь будем жить вместе. Я все больше, чем дальше живу, стремлюсь мыслью к вам. Но пока никак не видно, чтобы это можно было бы осуществить. Приехали мы сюда третьего дня вечером^108.2 (108.2 Речь идет о приезде в Усмань из Лебедяни Н.С. Фуделя и В.М. Сытиной.), ехали очень хорошо, но в квартире хозяев семейные ссоры и, чтобы избежать волнений, может быть, придется искать другую комнату.

Ох! На старости лет все эти досадные переживания утомительны. Но все это было бы слишком долго рассказывать. Ясно одно, что унывать не надо, что Бог услышит наши воздыхания и где-нибудь устроит или даже из плохого сделает хорошее. Вот насколько была тяжела и отвратительна Лебедянская эпопея с печами, Соней и т. д., а вышло все-таки в результате так, что и я, и мама вспоминаем об этом времени с великой благодарностью — так много радости и покоя мы с ней получили за последние два месяца жизни там. И удивительно эта верная пословица: «все забывается, кроме счастья». Печи забылись, а остались в памяти только наши вечера и твой приезд^108.3 (108.3 Летом 1952 г. Н.С. Фудель приезжал в Лебедянь на короткое время.).

Может, даже и болезни нужны для того, чтобы дорожить здоровьем, чтобы его оценить, чтобы оценить заботу о себе других, чтобы быть более серьезным к жизни. Драгоценнее всего дыхание дружбы.

Ты пишешь, что недоволен собой, что внутренне многое не так делать. Помоги тебе Бог делать все так, как нужно, ибо от себя человек делает все не так, как нужно. И поскольку он не живет по воле Божьей, хорошо уже то, что он себя укоряет, что он собой недоволен. «Блаженны алчущие и жаждущие правды»^108.4 (108.4 Мф.5,6.).

Только еще скажу: не довольствуйся этим недовольством, а (продолжая себя часто укорять) все-таки цепляйся за какие-то твердые точки. Падай, но вставай, попав на минуту, на день, в душевное болото, вылезай из него, как бы ни дурманили тебе нос болотные травы, отряхивайся, как собака, и иди твердо на сухую землю. Бог прощает нам все грехи, но он требует от нас усилия, он хочет видеть действенность нашей любви (и нашего раскаяния). Но только и здесь, в этом «усилии», не надейся на свое разумение и свои силы, начинай опять же с просьбы к Богу о помощи. Вот с Лялей, когда она, усталая, «завертывается в сухость», — не мудри ни о чем и не мучайся и ее не мучай, а молись о ней тут же Богу и пои чаем. Сколько раз я сам делал эту ошибку и тебе пишу, чтобы предупредить о ней. Вообще, все, что я знаю, я знаю по своим синякам и, кроме них, ничего не знаю.

Мама знает многое непосредственно и глубоко, так как душа у нее готова всегда забыть о себе.

Молиться умом, взывать воплем сердца к Богу можно и за чаем. Как хорошо, что ты хоть из окна видишь лес. Я уже 1 ½ года его не видел, или только проездом в Воронеж из поезда. Я помню свою единственную лыжную прогулку в лесу в молодости. Это было под вечер, и елки стояли розовые в солнце, и была на них такая нетленная красота.

Мама все по-прежнему меня опекает и за меня беспокоится. Но я чувствую себя лучше, болей в желудке меньше. На днях поедем показываться врачам. Очень тревожит утечка денег, с точки зрения возможности покупки. Цены на дома большие. Но несмотря на это, я все же послал тебе на днях открытку (уже отсюда) с просьбой прислать рублей 300. Как только приехали сюда, начали поиски продажных помещений108.5 (108.5 Речь идет о поисках жилья в Усмани.) и мама уже ходила смотреть. Меньше чем за 12—14 т. не найдешь. Вареньку сюда брать пока невозможно. Мы еще сами не знаем, в какой комнате будем, и пока будут все поездки к докторам. Читать пока нечего. Достал только Грибоедова, но письма его очень скучны. Бывают люди — писатели, — внутренняя жизнь которых гораздо интереснее того, что они написали (а бывает наоборот). Про одного большого философа говорили, что «его смех интереснее его трактатов»^108.6 (108.6 Речь идет о В.С. Соловьёве. См.: Л о с е в А. Владимир Соловьёв и его время. М., 1990. С. 645-650 (гл. «Юмор и смех»).). Но просматривая его биографию (Грибоедова) изд. 1892 г., напис<анную> Ар. Введенским^108.7 (108.7 См.: Собр. соч. А.С. Грибоедова. Предисл. А.И. Введенского (Сб. «Нива». 1892).), я случайно напал на место, которое как раз на тему твоего сегодняшнего письма: о трудности понимания древнерусской души, о перегородке между нами и ею и о разрушении этой перегородки, когда слушаешь теперь те же песнопения, которые пелись и при Владимире и при Дмитрии Донском.

Знаю, милый мой Николашенька, что многое тебе в жизни трудно. И это потому что, как ты сам пишешь «все сразу перешло на какой-то мучительно-серьезный план, непривычный для меня». Кто-то из писателей сказал: «У меня кончилась жизнь и началось Житие»^108.8 (108.8 Реплика протопопа Савелия Туберозова, героя романа Н.С. Лескова «Соборяне» (Ч. IV. Гл. I).). Вернее, началась борьба за духовное здоровье жизни и тем самым «хождение по мукам».

Помоги тебе Бог! Я всегда болею за тебя душой.

Целую вас обоих. Насчет внуков согласен только после покупки дома.

Твой п.

[Приписка рукой В. М. Сытиной]

Дорогой Коленька.

Я пишу мало, т<ак> к<ак> мне хочется это сделать как следует, а времени не было до сих пор. Ведь обо всем [надо] позаботиться и немало побегать днем. Собираемся в Воронеж к разным врачам сразу в две больницы. Надо по-серьезному отнестись к проверке здоровья и уже только после этого решать, что предпринимать дальше. Очень хотелось бы повидаться. Особенно затягивать решение о выборе квартиры и прочном устройстве никак нельзя, т<ак> к<ак> иначе ничего не останется, а т<ак> к<ак> это связано с заработком, то прежде надо очень и очень серьезно подумать, на что решиться. Ошибки исправлять, как

сейчас мы это чувствуем, нелегко, но в тоже время и предугадать тот или иной итог тоже невозможно. Одна я пасую и при такой сложности здоровья и всех остальных условий боюсь что-либо решать. Целую вас крепко. Надеюсь, увидимся. Мне ведь во что бы то ни стало надо выяснить возможности устройства на раб<оту> в Воронеже. Для этого я должна приехать.

Твоя мама.

№ 109. Н.С. Фуделю

6 II [1953, Усмань]^109.1 (109.1 Датируется по указанию на переезд из Лебедяни в Усмань (см. примеч. 1 к письму 108).)

Милый Николаша.

Спасибо за письмо с Машей.

Надо бы подвести некоторые итоги переезда в Усмань, но это затруднительно, т<ак> к<ак>, во-первых, они пока безрадостны, а во-вторых, они изменчивы, т<ак> что завтра могут быть и радостны.

Начать с того, что из комнаты, куда мы приехали, нам пришлось уже через неделю переехать в новую, из-за совершенно невозможных семейных ссор хозяев. В новой комнате хозяева смирные, но сама комната далеко не такая теплая, как та, что особенно неприятно из-за Вареньки, после московского тепла. Вообще отправка Вареньки^109.2(109.2 То есть приезд младшей дочери Вари из Москвы, где она жила у родственников и знакомых, в Усмань.) до нашего письма была, конечно, большая ошибка, но исправлять ее возвратом нельзя: она не мячик. Может быть, все обойдется, если только мама будет себя получше чувствовать. Сейчас она чувствует себя плохо, к печени прибавились почки, анализ дал плохие результаты — белок, — появились или усилились боли. Как мы будем ездить в Воронеж и как оставлять одну Вареньку — неизвестно. Что касается покупки дома, то и это пока неудачно. Ходим по всем объявлениям, но цены не для нас. Конечно, еще может что-н<ибудь> найдется, но учти, что в прошлом году я обошел домов 20 и ничего не нашел.^109.3 (109.3 С.И. Фудель уехал в Лебедянь летом 1952 г. после неудачных поисков работы и жилья в Усмани.) Неужели я «от хорошей жизни» поехал в Лебедянь? Сейчас просили несколько лиц искать в деревнях срубы. Посмотрим еще, если дальнейшая утечка денег не остановит все это смотрение.

У меня все последнее время болей совсем нет, после отъезда Машеньки^109.4 (109.4 М.С. Фудель привезла младшую сестру Варю в Усмань к родителям.) поеду в Воронеж, чтобы стать на учет в псих. диспансер и чтобы выяснить с желудком и грыжей. Грыжу хотелось бы оперировать, чтобы можно было весной копать огород. Но как быть с Варенькой в случае операции, тоже неизвестно. Вот каковы «итоги». Тревожнее всего за маму. Ученье Вареньки из-за всех поездок вряд ли тоже наладится. Начну заниматься с ней дома, чтобы довести до конца 3-го класса. Стоят лютые морозы, и это еще более осложняет все.

Посылаю тебе немного выписок: из Щедрина кое-что о «лишних» людях, типах и т. д., может, что-н<ибудь> пригодится, и из Писарева, хотя это, может быть, и вторично.

Деньги 500 р. через Машу получил. Из них 100 р. ей на дорогу обратно, 125 на комнату, на остальное живем, т<ак> что нужно перевести еще хоть 200 на этот месяц.

Маше, конечно, надо было бы жить в каком-то серьезном тепле, а не на том ветре, на котором она живет^109.5 (109.5 М.С. Фудель ежедневно ездила на занятия в институт на электричке.). Но сердце у нее от т<ети> Маруси, и тем более страшно за нее.

Я сам что-то эти дни «зазяб» и больше всего от двух вещей: маминого нездоровья и надвигающейся, как фатум, окончательной невозможности что-н<ибудь> купить.

Целую тебя и Лялю.

Твой п.

Сегодня (8 II) пойдем смотреть еще ½ дома в две комнатки с маленьким участком 5 соток, цена 15 т., да еще надо доремонтировать рублей на 500. Такие цены.

Прошу тебя дать Маше 200 р. на покупку меховых сапог, она ходит замороженная. Это пойдет и на будущую зиму, а тогда денег у нас не будет ни копейки.

Кроме того, дай ей же 50 руб. еще на одно дело, после того как она тебе о нем скажет.

Об «Иудушке Головлеве»^109.6 (109.6 Роман М.Е. Салтыкова-Щедрина (1875-1880).) я сказал бы так: я бы заставил всех верующих «проработать» эту вещь, если бы я только не знал, что уже 1900 лет назад было написано 23 главы Ев<ангелия> от Матфея^109.7 (109.7 В Евангелии от Матфея 28 глав.), где лицемерие в вере (или верующих) было разоблачено навеки. «Горе вам, лицемеры! Вы как гробы окрашенные, по которым люди ходят и не знают, что они полны костей мертвых и всякой нечистоты»^109.8 (109.8 Мф. 23, 27. Ср.: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты».). «Горе вам, вожди слепые, отдающие десятину с мяты, аниса и тмина, и оставившие суд, милость и веру»^109.9 (109.9 Здесь соединены в один два стиха из Мф. 23, часть стиха 16 («Горе вам, вожди слепые...» и часть неточно процитированного стиха 23 («Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять».). Да и не только эта глава. Все Евангелие главное свое острие направляет против лицемерия в вере ветхого иудейства. Ложь в вере хуже неверия. Подделка под золото веры хуже языческой меди, дешевле его.

Ап<остол> Петр пишет: «...Дабы испытанная вера ваша оказалась драгоценнее гибнущего, хотя и огнем испытываемого золота...»^109.10 (109.10 1 Пет. 1,7.) А Господь сказал: «Огонь пришел низвести я на землю, и как бы я хотел, чтобы он уже возгорелся!»^109.11 (109.11 Лк. 12,49. Ср.: «Огонь пришел Я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!»)

Сохранилась, кроме Евангелия, апокрифическая запись слов Господа: «Близ Меня — близ огня»^109.12 (109.12 В трех первохристианских источниках находится текст слов Христа, не записанных в Евангелии (аграфы): «Кто близ Меня, тот близ огня; кто далеко от Меня, тот далеко от Царства». — См.: Ориген. Толкование на Иеремию. Гл. 20. Ст. 8; Дидим. Толкование на псалом 78, 8; Евангелие от Фомы (найденное в 1945 г.), изречение 86.). Поэтому всякий, входящий на путь веры, должен готовить себя к огненному испытанию: светлячки ли он будет собирать и их на себя навешивать или же истинно будет загораться его сердце небесным огнем. Проверка искренности — не слова, а дела любви. Вот в этом-то «огне» и есть вся трудность для людей истинного христианства, вот здесь-то и есть для них «узок путь ведущий в жизнь»^109.13 (109.13 Мф.7,14.). «Узок», «обжигает», не терпит «теплоты» («ты не-холоден и не горяч»...^109.14 (109.14 Откр. 3,15, 16.)). И эту трудность и «узость» лицемерие пытается обойти внешностью «десятинами с мяты, аниса и тмина», пламенеющую любовь к Богу заменить ханжеством, вместо вина веры дать скверный суррогат.

Но если люди не читали Евангелия, то пусть внимательно прочитают «Головлевых». Благодаря тому, как эта вещь окончена, она сделалась документом религиозной правды. Она доказала еще раз, что уже на Тайной Вечери сидел Иуда, и что он после распятия «раскаялся и, придя к первосвященникам, сказал: "согрешил я, предав кровь невинную" и бросив сребреники пошел и удавился»^109.15 (109.15 Мф. 27, 3—4. Ср.: «Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и раскаявшись, возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам. Говоря: согрешил я, предав Кровь невинную».). Все это вспоминается, читая последнюю главу Щедрина. А ведь если здесь «доказан» Иуда (или Иудушка), то ведь тем самым «доказана» «Тайная Вечерь», т<о> е<сть> «доказан» Христос. И вот поэтому-то, когда я дочитывал эту вещь, такое волнение радости охватило меня, такой трепет правды. Христос победил!

№ 110. Н.С. Фуделю

12 II [1953, Усманъ]^110.1 (110.1 Датируется по ссылке на попытку купить дом в Усмани.)

Милый Николаша.

Чтобы обнаружить свое легкомыслие, начну это письмо не с дел, а с Фета. Я произвел труд подсчитать и перечитать все его лирич<еские> стихи, чтобы узнать — что же в нем есть для нас ценного. У меня получилось, что из всех 750 его стихов около 650 для нас совсем не звучат: это или «мадригальный» хлам с постоянным «млееньем» страстей или потуги на античность, вслед за Батюшковым, или вполне приличные пейзажи, зарисовки природы, но тоже для нас уже побледневшие.

Но из оставшихся 100 стихов мог бы выйти превосходный «избранный Фет», среди этих 100 есть, конечно, золотые строки, в которых зреет душа, учится страдать и любить.

Что ж! — хорошее наследство эти 100. Ведь он напечатал свою первую книгу стихов в 1840 г.^110.2(110.2 Первый сборник стихов А.А. Фета «Лирический пантеон» был опубликован в 1840г.), т<о> е<сть> только через 3 года после смерти Пушкина, еще при Лермонтове, так что памятно, что «мадригальность» первой половины XIX в. в нем была закономерна и не он виноват, что нам она не нужна.

Очень хорошо его стихотв<орное> письмо к Тургеневу:

...«Ценя сердечного безумия полет,

Я тем лишь дорожу, кто сразу все поймет, —

И тройку, и свирель, и Гегеля, и суку.

И фриз, и рококо крутую закорюку,

И лебедя в огнях скатившегося дня»...^110.3 (110.3 Стихотворное послание из письма А.А. Фета к И.С. Тургеневу от 20 апреля 1864 г. («Тебя искал мой стих по всем концам земли...»).)

Что касается хлама, то ведь его не так уж мало и у «самого» Пушкина. Мы дожили до какой-то безжалостной, нетерпимой честности чувств, до такой «экономичности» познания, при которой всякое пустозвонство воспринимается как преступление. У нас времени осталось только на правду, пусть самую горькую, наша грубость прикрывает нашу болезненную восприимчивость правды. Формы поэзии для нас не важны. Вот у Фета есть «Романс»110.4 (110.4 Имеется в виду стихотворение А.А. Фета «Я тебе ничего не скажу...» (1885) из третьего выпуска «Вечерних огней», впервые напечатанного в «Вестнике Европы» (1886. № 1) под заглавием «Романс».), но он и для нас хорош, хоть слегка и сахарист.

«Я тебе ничего не скажу,
И тебя не встревожу ничуть,
И о том, что я молча твержу,
Не решусь ни за что намекнуть.

Целый день спят ночные цветы,
Но лишь солнце за рощу зайдет,
Раскрываются тихо листы,
И я слышу, как сердце цветет...»

Что касается западноевропейского Возрождения, т<о> е<сть> 15-го века, то оно что-то никак не ассимилируется у меня с тем моим временем жизни, «когда весенней гулкой ранью я проскакал на розовом коне»^110.5 (110.5 Неточно процитированные строки из стихотворения С.А. Есенина «Не жалею, не зову, не плачу...» (1921). Ср.: «Словно я весенней гулкой ранью / Проскакал на розовом коне».).

По-моему, поиски там нас только запутают. «Сырой обрыв над дымной рекой»1^10.6 (110.6 Повторяющийся образ из романа И.А. Гончарова «Обрыв» (1869).) нашей юности, русской юности, очень далек не только от говядины Рубенса, но даже и от золотых фресок итальянского XV века. Мы любим все вещи называть своими именами. Мы хорошо знаем, что после лета будет жестокая зима, после жизни смерть. Поэтому и «над сырым обрывом», отдавая всю свою душу радости бытия, мы все же в тоске о том, что все это тленно, о том, чтобы все это сделать нетленным. Вот почему все наши песни грустные. Тут нас не обманет ни жирный женский зад на полотне, ни возрождение Венеры Милосской, ни «детство во грехе»110.7 (110.7 Скорее всего, цитата из письма Н.С. Фуделя.). Для нас грех есть всегда грех, т<о> е<сть> тление, самоубийство, сознательное уничтожение красоты. И разве нежелание закрывать глаза на факт греха и на факт смерти не есть честнейший, героический реализм, истинное бесстрашие правды?

В России не было Западного Ренессанса, и это хорошо, т<ак> к<ак> их Ренессанс следствие католического Средневековья. Нам со всем этим не по пути.

Сонеты Шекспира я высоко ценю, но именно потому, что в них я слышу какой-то скорбный ум, какую-то простоту глубокой думы, а совсем не буйство крови или какие-нибудь «проказы» в стиле Ватто^110.8 (110.8 «Буйство крови» и «любовные проказы» — основные мотивы картин французского художника Антуана Ватто (1684-1721).). Я в них слышу все тот же «металла голос погребальный»^110.9 (110.9 Строка из стихотворения Ф.И. Тютчева «Бессонница».), слышу Тютчева, или, как верно сказано в примечании, «монологи Гамлета» — т<о> е<сть> самый трагический и глубокий голос Запада, голос смерти его культуры. Ты пишешь: «люди тогда не думали о смерти». Гамлет думал, а за ним Шекспир, и поэтому-то и прекрасны его сонеты.

Нет, я предпочитаю не путать своей мысли в этом «детстве во грехе» Ренессанса. Хватит нам и своих грехов.

Сейчас пришло твое письмо от 10 II. Дела обстоят так. Продавец дома110.10 (110.10 То есть дома в Усмани.) не хочет меньше 15, да плюс еще расходы по оформлению около 300. Если мы согласимся, то останемся буквально без ничего, при наличии болезней втроем. Я даю 14, чтобы после оформления и доделки пола (рублей 400) осталось хоть на дрова до весны. Продавец хотел прийти сегодня, но не пришел. Завтра мы пойдем к нему, чтобы еще торговаться. Сегодня ходил еще по городу, но ничего не нашел.

Внутри помещение приличное, но дом у троих хозяев, сарая нет, неясность с участком, а главное, деньги (даже с долгом) в обрез. Но с другой стороны, надо будет на днях решать, чтобы не упустить.

Маме чуть получше, и она стала веселей. Так горько мне, что Машенька, бедный веселый Машок, попал как раз в самую «распутицу» болезней и неустройства и крайних тревог. Я говорил маме, что надо было бы дождаться Машу в Лебедяни и потом уже ехать сюда. Но с другой стороны — может быть, только благодаря ее приезду мы здесь купим.

Но болезнь у мамы, боюсь, серьезная. На днях она едет в Воронеж и, возможно, ляжет дня на 2—3 в больницу, если будут делать какие-то сложные анализы. У меня завтра рентген всего нутра, т<ак> что предстоит ровно сутки ничего не есть и не пить и не курить. Боли у меня реже гораздо, но все же бывают. Возможно, что к паховой грыже у меня прибавилась еще «пупочная», что даже стыдно, помимо того, что больно.

Но сегодня мама сказала: «несмотря ни на что, важно сохранять спокойствие», и я очень обрадовался. Ведь иногда понимаешь, что это не только важно и не только нужно, но и можно, т<о> е<сть> вполне можно, вполне доступно для нас и вполне спасительно. Для этого надо только что-то из себя выдернуть, какой-то больной и гнилой зуб самости, в которой и самоуслаждение, и страхи, и боли, и бескрылие трусости.

За маму очень тревожусь, боюсь остаться один. И в этой боязни тоже перехожу меру, впадаю в ту же трусость, отравляющую покой.

Вообще я душевно никуда не гожусь. На днях в очереди в магазине из-за пустяка разбуянился до стыда и отвращения. Вот тут-то и понимаешь разницу между интеллигентом, который умеет только говорить о покое души, и теми, кто этот покой несут.

По «истории замысла» Рудина^110.11 (110.11 Имеется в виду литература о романе И.С. Тургенева «Рудин».) вряд ли что найду. По второй теме не совсем ясно, что именно надо, например о Бельтове^110.12 (110.12 Герой романа А.И. Герцена «Кто виноват?» (1845).). В книгах о Герцене, да и у него самого, наверное, что-н<ибудь> есть о создании «Кто виноват». Но это ли нужно или другое? У Черн<ышевского>, Добр<олюбова>, Пис<арева> тоже было много упоминаний Бельтова, но больше как «звено» к Рудину Писемского. Я не знаю (кроме «1000 душ»). У Лескова, кроме «Инженеров-бессребреников»^110.13 (110.13 «Инженеры-бессребреники» — рассказ Н.С. Лескова (1887).), вряд ли что есть, да и они в другом совсем плане. Они совсем не Рудины, хоть, может быть, тоже «хищные». Вот о «Саше»^110.14 (110.14 Имеется в виду поэма Н.А. Некрасова «Саша» (1855).), наверное, что-н<ибудь> есть, но, может, ты все то, что здесь есть, ты уже знаешь. В общем, погляжу, поищу на ощупь, а ты еще уточни (в частности, что именно о Некрасове ты уже знаешь).

Щедрина я выписал, потому что больше ничего не имел, а может быть и пригодится. Взял я еще книгу изд. 1951 г. Чернышевский «Эстетика и литературная критика» ГИХЛ. Там в примечаниях к «rendez-vous»^110.15 (110.15 Имеется в виду статья Н.Г. Чернышевского «Русский человек на rendez-vous».) есть цитаты из Ленина, который очень ценил эту статью и ею обличал либералов, и там же редакц<ионное> замечание о том, что в ней Чернышевский показал, что народ не может связывать надежд на свое освобождение с людьми, подобными Бельтову и Рудину. Это на стр<анице> 535. В этой же книге (стр<аница> 460) в статье «О Тургеневе» Черн<ышевский> говорит о несходстве между Бельтовым и Рудиным, а также между Р<удиным> и Онег<иным> — Печориным. Но может, я это уже писал.

По теме о вещах близких к Р<удину> — помнишь, я посылал тебе из Рязани^110.16 (110.16 Поездка С.И. Фуделя из Лебедяни в Рязань к врачам состоялась в октябре 1952 г. См. примеч. 4 к письму 102.) стихотв<орение> Курочкина^110.17(110.17 Возможно, речь идет о стихотворении В.С. Курочкина «Двуглавый орел» (1857).), написанное, кажется, в 1857 г.? Найди его. В той же книге Чернышевского на стр<анице> 535 указание на ответ П. Анненкова на «rendez-vous» в «Атенее» 1858 г. № 32.

Твои письма нас всегда утешают, когда мы их получаем, то друг у друга вырываем.

С Варенькой, Бог даст, все обойдется, т<о> е<сть> и она не заболеет, и мама не будет болеть настолько, чтобы упустить присмотр за нею. Сегодня мама пойдет в школу. Начал с ней заниматься, чтобы она не забыла. Рус<ский> язык у нее хромает, а арифметика ничего. Вещи еще не пришли, во всяком случае извещения не было^110.18 (110.18 См. примеч. 6 к письму 107.). Нужно было бы идти на вокзал самим. Здесь до станции 3 версты. Вещи, которые в Загорске, конечно, можно было бы продать, но много ли за них дадут? Мы сомневаемся. Вот, Николаша, мой милый и добрый.

Иду на почту, целую тебя крепко, обнимаю, очень люблю. Знаю и я, что впереди будут опять Лебедянские вечера^110.19 (110.19 Летом 1952 г. Н.С. Фудель приезжал в Лебедянь к отцу и пробыл около трех недель. Н.С. Фудель впервые за 10 лет причастился в местной церкви.), что радость наша нас не оставит. Твой п.

[Приписка рукой В.М. Сытиной]

Дорогой Коленька. Ты особенно не беспокойся. Тебя крепко целую и благодарю за письмо, а отвечу сидя вечером. Сейчас папа очень торопит, идет на почту, а вечером в 6 ч. на рентген т<ак> к<ак> он бедный, голодный и спорить с ним нельзя. Твоя мама.

№ нашего дома 58.

№ 111. Н.С. Фуделю

17 II [1953, Усмань]^111.1 (111.1 Датируется по обстоятельствам жизни С.И. Фуделя в Усмани.)

Милый мой Коленька.

Если мы болеем, то это вроде нормально, а вот твоя болезнь не по времени и очень меня беспокоит. Теперь тебе надо внушить: «лечись!», но очевидно, что лучшее леченье для тебя это три вещи: 1) прекращение умственного напряжения, 2) нормальный сон (а не так, как у тебя с 3 часов утра) и 3) прекращение никотина. Вторые два, наверное, вытекают из первого, поэтому не нужно ли тебе плюнуть на Рудина? или отложить его на какое-то время? Надо решительно снять все лишние нагрузки с головы, Нас крайне беспокоит, что именно теперь, в связи с нашим положением, ты, наоборот, будешь считать себя обязанным тянуться изо всех сил, чтобы обеспечить себе больший заработок. Это совершенно недопустимо, т<ак> к<ак> своей жизнью рисковать нельзя. Отложи диссертацию, наладь сон. Очень тебя прошу. Насчет куренья я опять предлагаю тебе соревнование — принимай и назначай день. Мне это будет тоже непросто: я курю лет 40, но вместе мы бросим.

У нас дела такие. Сегодня был рентген желудка — ничего не обнаружено, — завтра будет кишок. После этого поеду в Воронеж. Мама сделала второй анализ почек с тем же плохим результатом, ждет моего окончания рентгена, чтобы тоже ехать в В<оронеж> для установления, что делать дальше. Чувствует она себя день хорошо, день плохо. Ее состояние, конечно, опаснее моего, но Бог милостив.

Варенька с завтрашнего дня идет в школу в III класс. Радость ее велика! Школа близко, и морозы убавились.

С домом^111.2 (111.2 См. примеч. 10 к письму 110.) шла торговля: продавец не сбавляет меньше 15 да плюс еще расходы по продаже рублей 250, если пополам. Когда была Маша, по ее словам я предположил, что Тамара может занять у Н<ины>- Вл<адимировны>^111.3 (111.3 Имеется в виду Нина Владимировна, подруга юности Т.А. Липкиной.) 2 ½ т., с тем, что если у нас 13 1/2 то, имея всего 16 т., мы отдадим 15300 — 15400 за то, чтобы въехать, — мы будем еще иметь рублей 500 на то, чтобы купить дров, картошки, иметь возможность ездить в Воронеж лечиться. Из твоих писем видно, что будет всего 15, т<о> е<сть> меньше даже того, чтобы купить (с расходами).

Кроме того, и это главное, получается, что заем, который ты делаешь более или менее срочный, а не так, как я предполагал, — на 4—5 лет и тем самым он может лечь тебе на плечи, а это в связи с твоей болезнью недопустимо. Все это крайне тревожит меня. А решать надо срочно, т<ак> к<ак> дом может уйти. Кроме него, я каждый день что-нибудь еще смотрю, но по нашим деньгам ничего нет. Дешевле было бы брать участок и строиться или покупать дом в далекой деревне, но на это нет сил.

Сегодня пришла твоя телеграмма, пошли опять в этот дом, он еще не продан, но накануне того, и хозяин, ободренный покупателями, не уступает не только с 15, но хочет, чтобы все расходы, а не пополам приняли мы (рубл<ей> 400). Сегодня вечером пойдем к нему в последний раз. Учитывая силы наши (и цены на дома), надо бы брать, но ведь мы тогда отдадим все буквально до последней копейки, да еще на тебе будет тяжесть срочного долга. Эта срочность, в связи с твоей болезнью, тяжелее дома.

Целую тебя, мой дорогой Николаша.

На сердце, несмотря на все тревоги, почему-то светло и уверенно. Все будет хорошо!

П.

Ответ на твою т<елеграм>му пошлем не раньше как завтра (18 II) утром. Получил ли письмо, где о Фете?111.4 (111.4 Речь идет о письме 110.) Сейчас у нас только 100 р.

№ 112. Н.С. Фуделю

2 III [1953, Усмань]^112.1 (112.1 Датируется по обстоятельствам жизни С.И. Фуделя в Усмани.)

Дорогой Николаша.

Отвечаю на письмо от 27 II. Хочется написать обо всем, поделиться всем, в чем живем.

Огорчение от неудачи с покупкой^112.2 (112.2 См. письма 110 и 111.) было большое, но не в нем дело, а в общей трудности нашего положения, закрывать глаза на которое невозможно.

Дома мы ищем, но пока ничего не находим. Может быть, через месяц-полтора и найдем, но цены высокие, а деньги, конечно, будут таять. На одну квартиру и молоко тратится ежемесячно 300 рублей, еще не менее 300 надо на все остальное. Это когда все здоровы, а вот сейчас Варенька уже неделю больна и расходы увеличились. Кроме того, то валенки надо подшить, то в Воронеж поехать, и на это уходят десятки, составляющие сотню.

Так что без добавления ежемесячно из капитала 300 рублей мы не проживем (к твоим 200 и моей пенсии 200), итого за три какие-нибудь месяца от 15 000 остается уже 14. От присланных тобой 500 р. осталось 250 р. (правда, мы запасли два мешка картошки и немного муки). Это первое. Смысл его в том, что всякая отсрочка в покупке грозит невозможностью покупки из-за недоступности цены к тому времени, когда будет что-нибудь подходящее. Второе, это то, что стремление сделать все, чтобы купить хоть что-нибудь (я почти ежедневно хожу на поиски), сочетается с глухой мыслью о том, что покупка будет просто началом нашего окончательного конца.

Если сейчас мы, добавляя к 400 рублям ежемесячно по 250— 300 р. можем существовать (хотя совсем без белого хлеба, часто без сахара, без яиц и мяса, а только на картошке, крупе, молоке и ограниченном масле), то что делать будем в Усмани тогда, когда отдадим все деньги до копейки, не оставив даже на топливо?

Жить втроем на 400 р. просто невозможно, при наличии больных людей, не могущих работать.

Вот это и есть третье. Будь мы здоровые люди, все было бы втрое проще. Но вот Варенька, проходив три дня в школу, уже неделю лежит в бронхите и пролежит еще неделю. Мама день ничего, а два дня больная. Мне в Усмани (да и маме) работы не найдется, уже не говоря о том, что мне, конечно, надо было бы лечиться, делать операцию грыжи и т. д.

Покупка дома, вернее, отдача всех денег может быть спасительной только при том, что тут же возникает какой-то хоть маленький заработок. А без него с чем мы останемся после покупки при своих болезнях? Ведь это буквально так. На маму сейчас же ляжет работа, связанная с своим домом, а ей и в чужом доме трудно, хотя она здесь и печей не топит, и за водой не всегда ходит. Свой — дом это большая физическая работа, а ты не представляешь, как она стала слаба и устала.

Мы оба знаем, что надо сохранить деньги, вложив их на покупку, и я делаю все, чтобы купить, но делаю это с тайным ужасом о том, что будет после покупки.

Я вижу, что мама сейчас не имеет сил даже на свое любимое вязанье. Поговорит, поговорит об этом и бросит. К тому же и отсутствие или трудность сбыта мешают и этой возможности.

Так что, как видишь, мне не «майские жуки»^112.3 (112.3 Возможно, аналог выражения «майский день, именины сердца», принадлежащего персонажу поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души» (1841), Манилову.) мечтаются при мысли о покупке, а только то, чтобы не было это для мамы уже совсем непосильно, чтобы она окончательно не надорвалась.

Всему приходит конец. Мама смертельно устала, она уже почти не может бороться с болезнями своими, даже, я чувствую, страх за Вареньку меньше стал для нее стимулом к жизни.

На огороде работать она больше не может, а огород при покупке самое заманчивое. Я могу только в том случае, если не буду делать операции, а если сделаю, то (в этом году) швы не дадут копать весной.

Может быть, был бы выход — попытаться купить что-н<ибудь> в Воронеже, т<ак> к<ак> там для мамы (м<ожет> быть) возникла бы возможность доступной и интересной работы и это бы опять ее подняло. Но если это будет связано с жизнью на два дома?

Вот, Николаша, таков наш «роман без вранья»^112.4 (112.4 Вероятно, намек на книгу воспоминаний А.Б. Мариенгофа «Роман без вранья» (1927)). Я просто сейчас делюсь мыслями, не жалуясь и ничего не добиваясь и даже как-то не очень отчаиваясь.

3 III

Сегодня почти вся ночь прошла без сна в связи с болезнью Вареньки. У нее, очевидно, обычная для нее бронхиальная астма, она беспрерывно кашляет и задыхается от сердца. Нужных лекарств (дионина) нет. Придется звать более опытного частного врача. Мама в тревоге, да и мне тяжело и еще меньше верится в покупку при этих болезнях. Я знаю, что иные нас будут осуждать, но это дело самое легкое. Потому, наверное, человек так и падок на осуждение, что на это не требуется труда.

Сегодня утром получил одно предложение с домом, но на него надо тысяч 17, значит, не выйдет.

Вчера вечером читали вслух Вареньке чеховскую «Степь», а мама продолжила читать ее и всю ночь шепотом, т<ак> к<ак> когда Варенька заслушивается, то меньше кашляет. Хорошая эта, беззлобная вещь. Из библиотеки тоже приношу иногда кое-что: «Детство и отрочество»^112.5 (112.5 То есть повести Л.Н. Толстого «Детство» (1852) и «Отрочество» (1954).), Станюковича. Уроки школьные Варенька пока делает, а дальше не знаю, как будет. Учиться ей было легко, но простужается там еще легче, хотя бы в мороженой уборной во дворе, куда они носятся на переменках. Что же сделать, если мы все такие слабые и немощные.

Вещи пришли и в порядке^112.6 (112.6 Вещи (мебель, посуда и одежда) были высланы С.И. Фуделю сыном из Москвы.), только у стола отломили одну поперечную планку. На сберкассу тоже все пришло. Комната, в которой живем, теплая, но сыроватая, хозяева хорошие^112.7 (112.7 См. примеч. 5 к письму 104.). У них же берем молоко, которым главным образом и питаемся.

Напиши мне, кому и сколько мы должны из тех долгов, которые нужно отдавать в срок. Я знаю только о 500 р. С<офье> Павл<овне>^112.8 (112.8 Речь идет о крестной матери Маши Фудель Софье Павловне Кристман, жене известного московского терапевта Владимира Ивановича Кристмана.). Это надо знать, чтобы, если у нас ничего не будет выходить, успеть эти долги перевести, пока будут деньги.

Урывками читаю Огарева для тебя и вижу, что можно сделать в него «Рудинский экскурс». Напиши — нужно ли это или ты уже знаешь, что такое роман Писемского «Люди 40-х годов»?^112.9 (112.9 В романе А.Ф. Писемского «Люди сороковых годов» (1869) осмысляются пережитые русским обществом события 40—60-х гг.) Конечно, надо просмотреть «Русские Пропилеи» 1917 год изд. Сабашниковой все 4 тома, все «Литер<атурное> наследство» и все «Звенья»^112.10 (112.10 «Русские Пропилеи» — сборники материалов по истории мысли и литературы, составлявшиеся М.О. Гершензоном (т. 1—4, 6; 1915, 1919); «Звенья» — сборники материалов и документов по истории литературы, искусству и общественной мысли XIX в., выходившие в Москве под ред. В.Д. Бонч-Бруевича и А.В. Луначарского.). У меня руки коротки.

О «Возрождении»^112.11 (112.11 Вероятно, речь идет о фразе из письма Н.С. Фуделя; см. также размышления С.И. Фуделя о Ренессансе в письме 110.) что-то не думается, а больше о «христианской кончине живота нашего, безболезненной, непостыдной, мирной»^112.12 (112.12 Ср.: «Христианская кончины живота нашего <...> у Господа просим» (Просительная ектения).) — как говорится в прошении. Если за этой «кончиной» еще целая Вечность пути, то эта граница жизни притягивает взор.

Не думаю, чтобы такой угол зрения — особенность старости. Лермонтов, кажется, в 20 лет от роду писал:

«Любил и я в былые годы
бури шумные природы
И бури тайные страстей...»^112.13 (112.13 Неточная цитата из стихотворения М.Ю. Лермонтова «<В альбом С.Н. Карамзиной>» («Любил и я в былые годы...», 1841), написанное не в двадцатилетнем, а двадцатисемилетнем возрасте. Ср.: «Любил и я в былые годы, / В невинности души моей, / И бури шумные природы, / И бури тайные страстей»).)

Но... и т. д. уже в 20 лет.

Прочти также 77-й сонет Шекспира^112.14 (112.14 77-й сонет Шекспира С.И. Фудель читал в переводе С.Я. Маршака («Седины ваши зеркало покажет...»).), я, когда писал о нем в связи с тютчевским «металла голос погребальный»^112.15 (112.15 Строка из стихотворения Ф.И. Тютчева «Бессонница». См. письмо 110.), еще этого сонета не знал.

Жить еще хочется и очень хочется, но не для «буйства жизни», а для того, чтобы делать легче путь людей к Богу, чтобы помогать им. Все остальные оправдания жизни — сплошной мираж и самооправдывания своих страстей.

Все дело в точке зрения. Когда знаешь, что для человека может не быть старости, что в Боге — Вечная Весна, тогда молодость, молодость не позади себя и не позади в истории, а впереди.

Истинная вера это обновление клеток всего организма, в Боге человек реально весь молодеет, идет и не надышится весенним воздухом Вечности.

А у нас что-то не так. То куренье, то злость, то похоть, то тупое равнодушие, то тщеславие, то безмерное самолюбие. И вот мы стареемся и стареем в этих отравах, а спасение свое ищем в той молодости, которая (даже если она в чем-то и лучше) все равно приведет нас к этой старости.

Целую тебя, милый мой Николаша. Прости за огорчения и поучения. В мечте какая-то солнечная комната, где стены еще пахнут смолой и где «мир Божий, который превыше всякого ума»^112.16. (112.16 См.: «И мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе» (Флп. 4, 7).)

Может быть, все вместе всегда будем.

Виноват перед Лялей, что давно ей не писал. Целую вас.

Твой п.

Передал ли письмо т<ете> Нине? С Вал<ентиной> Григ<орьевной>^112.17 (112.17 В.Г.Белякович) пришли дионин для Вареньки на будущие болезни (а м<ожет> б<ыть> — и настоящую), это ей очень помогает, и 1/2 слив<очного> масла.

№113. Н.С. Фуделю

27 VIII [1953, Усмань]^113.1 (113.1 Датируется по обстоятельствам пребывания в Усмани.)

Дорогой мой Николаша и дорогая Лялечка. Шлю вам свой привет, искренний и сердечный. Дай вам Бог всего хорошего.

Очень рад был получить твое письмо, с извещением, что звонил в ин<ститу>т^113.2 (113.2 Институт мировой литературы, в аспирантуре которого учился Н.С. Фудель.) и что там все в порядке. Я сегодня тоже звонил в 8 утра к вам, но телефонистка, оборвав провод, сказала, что, «хотя Урс^113.3 (113.3 Овчарка Н.С. Фуделя, жившая в коммунальной квартире в Дурновском пер.) лает, они еще почивают». А вечером пришло письмо и то, что я хотел узнать, стало известно. Послезавтра везем Машу в институт^113.4 (113.4 Речь идет об отъезде из Усмани, где проводила летние каникулы М.С. Фудель, на занятия в институт. Намеченный на 29 августа отъезд был перенесен на несколько дней. См. ниже, письмо 114.). Нашли временное для нее пристанище рядом с институтом у сердитого дедки и бабки за 100 р. в м<еся>ц. Это койка в маленькой комнате с еще двумя девицами. Трудно будет нашему Ломоносову, но ничего другого пока нет.

Нам всем помещение найти крайне трудно, и мамина работа под большим вопросом. Очевидно, придется зимовать в Усмани и мне, конечно, не бросать службу^113.5 (113.5 С.И. Фудель нашел в Усмани бухгалтерскую работу в артели «Красное знамя».). Может быть, удастся поместить маму и Варенъку к Пол<ине> Ив<ановне>^113.6 (113.6 Знакомая по Усмани.), там тепло и сухо. Она предложила, но пока еще несколько мечтательно, боюсь, что отступит, но может, и нет. Мое здоровье, возможно, наладится, ведь это просто нервная система + жара, а это преходяще. Так что как-нибудь проживем зиму. Вот дрова и состояние дома беспокойно. Дом требует хотя бы штукатурки и покраски фундамента, вид его печальный^113.7(113.7 Речь идет о ветхом жилье в Усмани (полдома, две маленькие комнаты), которое было приобретено С.И. Фуделем в начале лета 1953 г. (у Каншиных), по адресу: ул. Карла Маркса, 19, и требовало серьезного ремонта.).

Ужасно мне грустно за твою работу, что она так тебя иссушает и ничем не утешает, оно так и есть^113.8(113.8 Вероятно, речь идет о работе Н.С. Фуделя над диссертацией.). Пройти такую безводную пустыню очень трудно. Но Бог везде и на всех путях Его помощь. И ты не говори такие горькие слова, что «вот помрешь и ничего, кроме Рудина, не останется». Все пути наши могут быть путями в гору, т<о> е<сть> какую бы работу мы ни исполняли, мы можем (хотя иногда и с трудом) жить полной жизнью, вечной жизнью, дыханием будущего. И мы, и ты хоть плохо, но все-таки живем в этом, хоть иногда это дыхание ловим или хотя бы предчувствуем. Наша, твоя жизнь не ограничивается «Рудиным», а идет по своему духовному закону вперед, в гору, я это вижу и тебе говорю.

И молодость, свежесть чувств, и т. д. не жалей, как невозвратное. Нет такого сокровища прошлого, которое не ждало бы нас еще и впереди. Тело стареет, а душа никогда, если борется со старыми чудовищами страстей, призывая имя Божие. Все дело только и единственно в том, чтобы не слепнуть, чтобы всегда видеть свое ничтожество, чтобы всегда идти к покаянию, чтобы всегда цепляться за край ризы Христовой^113.9 (113.9 См. стихотворение Ф.И. Тютчева «Над этой темною толпой» (1858): «Кто их излечит, кто прикроет?.. /Ты, риза чистая Христа...»).

Машенька очень хорошо прожила здесь, точно вернулась в свое детство, веселилась, пела и дурачилась, но и помогала маме. О будущем лучше не думать, т<ак> к<ак> все равно ничего не придумаешь. Спасибо Мунечке за ее посылку разной «мягкой рухляди», из которой Маша что-то шьет и перешивает. Скажи Муне, что цыплята пережили Успенский пост^113.10 (113.10 Успенский пост (14—27 августа) заканчивается праздником Успения Богородицы (28 августа).)и теперь им, бедным, будем рубить головы. Варенька уже кровожадно требует.

Спасибо вам, дорогие, за все. Целую вас обоих крепко. Мунечку поцелуй и Тамару. Твой п.

№ 114. Н.С. Фуделю

30 VIII [1953, Усмань]^114.1 (114.1 Датируется по ссылке по связи с письмом 113.)

Милый мой Николаша.

С грустью мы провожаем на днях Вареньку и Машу^114.2 (114.2 Дочери С.И. Фуделя уезжали в Москву: Маша — на занятия в институт (см. примеч. 4 к письму 113), Варя — из-за ремонта в доме, где было холодно и сыро (см. примеч. 7 к письму 113).). Оставаться одним вдвоем иногда даже страшно.

Где же живое доказательство осмысленности или оправданности твоего бытия? Где дети? Тишина не всегда утешительна. А тут еще беспокойство о том — куда они уезжают, на какие тревоги или болезни? Все очень трудно в жизни, дорогой мой, не рассчитывай ни на что легкое. Ну как твои с Лялей дела — какой итог лета? Отдохнули ли? Набрались ли хорошего воздуха? Как думаете его подольше сохранить? Свидание наше было молниеносно^114.3 (114.3 Вероятно, речь идет о кратковременном приезде Н.С. Фуделя в Усмань.), и жизнь несется вперед, не оставляя сомнений в том, что она стремится к смерти. Прости за эти, может быть, мрачные слова. Как твои литературные дела? Боюсь, что они не дадут тебе настоящего отдыха, а только иллюзию его, и, может быть, еще более усложнят и ослабят твою и так уже слабую и сложную жизнь. Твой инстинкт прав, когда ты стремишься просто в лес, на лесную тропу, без всяких об этой тропе стихосложений. Там, в лесу, физическое утомление и простота доброго восприятия мира = все, что нужно душе. И никакого самолюбования, иначе не сумеешь развести костер или заблудишься. А искусство фатально приводит к салону. Не знаю — как можно и кто может этого избежать? Избегал Тютчев, даже не записывая часто своих стихов. Избегал Достоевский, смотря на искусство только как на средство христианской проповеди. Может быть, избегал Экзюпери от слишком острого страдания своей эпохи. Не надо отрицать искусства, — это все равно что отрицать возможность правдивого слова у любого живого человека. Но из искусства не надо делать культа, который ищет себе салона, т<о> е<сть> я хотел сказать храма. Стихи надо уметь терять, или, как говорил Пастернак, «не надо заводить архива, над рукописями трястись»^114.4(114.4 См. стихотворение Б.Л. Пастернака «Быть знаменитым некрасиво...» (<1956>) из книги «Когда разгуляется» (1956—1959). Ср.: «Быть знаменитым некрасиво. / Не это подымает ввысь. / Не надо заводить архива, / Над рукописями трястись».). И тогда, в каких-то потерянных стихах, можно обрести слова, чистые, как капли росы на утренней траве, слова, имеющие для религиозной жизни человека большое значение, чем многие тома религиозных работ. Апостол сказал: «Дух дышит, где хочет»^114.5 (114.5 Иан.3,8.), Дух Божий. Но как редко это бывает, как мало мы знаем этого веяния, во всей мировой литературе наперечет такие страницы.

Я, наверное, уже не раз тебе писал об этом, прости. Хочется тебе здоровья, покоя, радости, вечной жизни. Обнимаю тебя, целую Лялю.

П.

№ 115. Л.И. Щербининой

16 XI [1953, Усмань]^115.1 (115.1 Датируется по ссылке на тридцатилетие бракосочетания С.И. Фуделя и В.М. Сытиной. См. примеч. 2.)

Милая наша дочка Лялечка.

Мы оба были очень рады прочесть вашу приписку в Колином письме. Письмо часто дает больше, чем разговор, в котором то что-нибудь мешает, то чего-нибудь боишься. Вот и меня Вы, кажется, за глаза меньше боитесь, чем при свидании. Вообще следовало бы совсем не бояться. Я просто очень усталый человек, и эта усталость воспринимается часто как мрачность. Мы очень радуемся вашей дружной жизни, ибо знаем по счастливому опыту, что это самое главное. От вашей дружности и нам дружней, так что незаметно Вы делаете дело не только для себя, но и для всех нас. Мы знаем, что Вам лично очень многое трудно, хотя бы те же поездки, неустроенность квартиры. Потом я не знаю, что труднее: начало брака или конец пути через десятки лет? В начале сил всяческих больше, но зато больше самолюбия, а брак это тот же монастырь в каком-то смысле: его не пронесешь, если от себя не откажешься.

Одно могу сказать: дружба в браке — источник великого вдохновения, источник радости всего пути. Тут глаза открываются на весь мир Божий, на людей, на книги, на солнечный луч, на все счастье и страдание жизни.

Нашему браку 30 лет^115.2(115.2 С.И. Фудель и В.М. Сытина обвенчались в 1923 г.), и я благословляю Бога за этот путь. Теперь уже как путникам, шедшим долго, виднеется конец пути, — конец радостный и вожделенный.

«Уж восток золотит ясней
И повеяло ветром с юга.
Нету имени здесь нежней
И теплее, чем имя друга»^115.3. (115.3 С.И. Фудель цитирует по памяти свое стихотворение «Уже восток золотится ясней...» (1934) из цикла «Тридцать стихов для друзей». Ср.: «Уже восток золотится ясней, / И повеяло ветром с юга. / Нету имени здесь нежней / И теплее, чем имя друга».)

Советы и вразумления я совсем не могу давать, так как сам столько падал, что отшиб себе все нутро, и мне не до того, чтобы вразумлять других. Но я могу еще любить и любовью стремлюсь к вам обоим, надеясь в чем-то помочь. Да вразумит вас Бог. Молитесь Ему одной неумелой молитвой: «Господи, прости и благослови». С нею засыпайте и с нею вставайте. Без прощения не бывает и благословения, ведь Его светлость превыше нашего разумения.

Мы живем в неопределенности и тревогах, но что-то проясняется.

Целую Вас, милая Лялечка, и Вашего глупого Колю.

Ваш п.

№ 116. Н.С. Фуделю

23 XI [1954, Усмань]^116.1 (116.1 Датируется по упоминанию о переводе М.С. Фудель на учебу из Московского лесотехнического института в Воронежский лесной институт. См. примеч. 7.)

Дорогой Коленька.

Каюсь, что давно не писал, а от тебя были короткие письма. В будни очень трудно выбрать время, прихожу домой часов в 8, а потом ведь нас в комнате четверо. Беспокоюсь, как будет со службой после 15 января, т<ак> к<ак> предполагается сокращение^116.2 (116.2 Речь идет о возможных сокращениях в артели «Красное знамя», где С.И. Фудель работал бухгалтером-счетоводом.), но может и не будет. Муне^116.3 (116.3 М.П. Лучкина, приезжавшая гостить в Усмань, неожиданно заболела.) несколько лучше после уколов, сейчас будет в них перерыв и потом опять. Раньше конца декабря нечего и думать ей ехать обратно. То, что она болеет здесь, а не в Москве, хорошо, т<ак> к<ак> мама делает для нее все, в комнате тепло, она лежит в полном покое и тишине, лекарства и врач есть.

Варенька, к ужасу нашему, опять начала кашлять. Вот уж долготерпение-то нужно с этими болезнями. Жалко, нет книг здесь, чтобы им читать вслух. Я все что мог, им прочел. Пришвин Муне не понравился — «глупости все, про собак-то» — зато «Капитанская дочка» ей очень понравилась. Сегодня ее именины^116.4 (116.4 В письме 126 (примеч. 6) указана другая дата именин М.П. Лучкиной — 22 ноября.) и как раз принесли деньги от Ек<атерины> В<севолодовны>^116.5 (116.5 По-видимому, речь идет о Щельциной (Мамонтовой) Екатерине Всеволодовне, докторе Боткинской больницы.). 100 р. ей и 400 маме, что, как всякие деньги, очень кстати: дрова, Варенькина шуба, бесконечные лекарства. Питаемся мы хорошо, покупаем масло и иногда мясо. Живем мирно, мама очень много работает, но веселая, меня весь день нет, но это и хорошо. Вечером, усталый, только попьешь чаю, да почитаешь вслух про какого-нибудь Бову или Руслана, а тут ухе ночь, — как хорошо. Лишь бы здоровье мамы удержалось на этом уровне. Пришли-ка ты нам что-нибудь для общего чтения, так чтобы и маме, и Варваре, и Муне было приятно. Вот как неожиданно обернулись дела: я имею в виду приезд сюда Муни и ее задержку^116.6(116.6 Пребывание М.П. Лучкиной в Усмани затянулось в связи с болезнью.). Эти неожиданности-то и страшны: «человек предполагает»... а мы живем в своей суете и думаем, что «располагаем». Что будет завтра, через год? Говорят, «нечего загадывать» и суют голову под крыло, — там темно и не видно. Неужели мы созданы для того, чтобы «не видеть»? Беспокоимся очень за Машу, в связи с ее реконструкцией учебной^116.7 (116.7 Речь идет о предполагаемом переводе М.С. Фудель на учебу в Воронеж в связи со сложными личными обстоятельствами.). Ты уж ее не суди строго, будь с ней потеплее. Силенок в ней мало, а дурочка она большая. Что-то узнала, еще больше недоузнала, осталась без отца и матери, с головой, начиненной всяким винегретом. Куда поплывет, где пристанет? От усталости люди часто тоже делают не то, что надо. В Москве, кроме тебя и Зины^116.8 (116.8 Имеется в виду Зинаида Торопина, подруга М.С. Фудель по Загорску.), у нее нет теплого места.

Много ли написал диссертации?^116.9 (116.9 Н.С. Фудель защитил кандидатскую диссертацию (о романе И.С. Тургенева «Рудин») в июне 1956 г.) Если мало, напишу тебе такое же письмо, какое писал отец Петруши Гринева, когда узнал про его дуэль с Швабриным. Надо ее поскорее свалить с плеч, чтобы из нее не проглядеть людей, твоего перед ними долга любви. Вот — я себе представляю — Маша^116.10 (116.10 М.С. Фудель.) пришла усталая, тебе бы с ней 1/2 часа посидеть, сходить да купить пирожок к чаю, а ты думаешь: «а диссертация?» «у меня нет время на пирожки» — и глотает Маша или Ляля одинокий чай и смотрят на твою спину и листы рудинских цитат. Ох! все это немного и смешно, а много и не смешно, а тяжело, печально. Вот потому-то я так хочу, чтобы эта загрузка твоего времени скорее кончилась, чтобы ты вышел скорее к реальности, к людям. А пока что во всяком случае работать тогда, когда их (Ляли, Маши) нет дома и ты ничего для них не должен делать.

Не только диссертацию, но и молитву нужно прекратить, когда вместо этого ты можешь, а следовательно и должен, сделать что-нибудь для человека. «Не будьте никому ни в чем должны, кроме взаимной любви»^116.11. (116.11 Ср.: «Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви; ибо любящий другого исполнил закон» (Рим. 13,8).) Маша, может, иногда и не поймет, ну а твое дело маленькое: когда любишь, тогда не обижаешься.

Может, когда-нибудь и поймешь все через страдания, так уж мы созданы. Кстати, надо не бояться вдумываться в этот закон страданий, в родовые муки созидания человека. А как мы боимся!

Слава Богу — зима. Луг, где колонка, белая, над Маслозаводом зимняя луна^116.12 (116.12 Зимний пейзаж в Усмани.), — еще одна зима. Я почему-то так люблю эту строчку откуда-то: «так короталась зимняя ночь»^116.13 (116.13 Неточная цитата из стихотворения А.А. Блока «Под масками». См. примеч. 9 к письму 70.).

Я желаю, чтобы у вас с Лялей было все необходимое в жизни, но еще больше этого я желаю вам — лучше вместе, чем поодиночке — чтобы вы как можно чаще за корою внешней жизни, — дел, заработков, костюмов, забот — слышали иную жизнь, иные законы, чтобы в то время, когда вас уносит поток времени, вы бы несли в себе Вечность. Тогда как легко и радостно жить. «И верится и плачется и так легко, легко»^116.14 (116.14 Строки из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Молитва» (1839)).

Целую вас, поцелуй Машеньку. Тамаре послал вчера письмо. Не забывайте — не в письмах только, а в душе, всегда.

Сегодня у мамы опять признаки тех болей, наверное, от черного хлеба, лежит с грелкой. Пришли ей белых сухарей побольше, пожалуйста, и поскорее, ей совсем нельзя черного хлеба. Только не посылай Машу^116.15 (116.15 М.С. Фудель.) или Лялю, а сам сходи купи несколько батонов и нарежь для сушки.

Твой п.

Получил ли доверенность Матреши?^116.16 (116.16 То есть доверенность на получение пенсии М.П. Лучкиной.)

№ 117. Н.С. Фуделю

[1955, Усмань]^117.1 (117.1 Датируется по ссылке на возраст С.И. Фуделя. См. примеч. 4.)

Дорогой Коленька.

Я до того устаю, что просто не в силах написать тебе даже несколько связных слов. Дело дошло до того, что мама сидит и диктует мне. Очевидно, голова моя отказывается участвовать во всех жизненных делах, кроме работы^117.2 (117.2 С.И. Фудель до пенсии, то есть до 1960 г., работал бухгалтером-счетоводом в усманской артели «Красное знамя».). Поэтому ты не обижайся. Была недавно сестра Фроси^117.3 (117.3 Фрося — домработница Н.С. Фуделя, приехавшая из Усмани в Москву.), чтобы узнать про нее. Мы что знали, рассказали. У нее все благополучно. Адрес Фроси мы ей дали. Откуда т<етя> Нина решила, что я в больнице? Я здоров, т<о> е<сть> работаю и в больницу не собираюсь.

Из писем Муни мы знаем, что вы теперь живете, после приезда Фроси, поспокойней, и очень надеемся, что она останется. Очевидно, и Муня тоже довольна и могла бы сейчас отдохнуть. Целую вас. Коленька, не обижайся. В 55 лет^117.4 (117.4 55 лет С.И. Фуделю исполнилось 13 января 1955 г.) и ты будешь кряхтеть.

Твой п.

№ 118. Н.С. Фуделю

[Конец января — начало февраля 1956, Усмань]^118.1 (118.1 Датируется по ссылке на рождение внучки С.И. Фуделя и годовщину памяти Ф.М. Достоевского. См. примеч. 2, 4.)

Дорогой мой Коля. Как ты и как твои младенцы?^118.2 (118.2 10 января 1956 г. родилась дочь Н.С. Фуделя Мария.) Теперь будет время беспрерывного беспокойства, т<ак> к<ак> болезни и всякие напасти почти беспрерывны. От тебя давно не было письма, поэтому мы строим догадки и беспокоимся. К тому же такие морозы, что не диво и тебе или Ляле заболеть. У нас гостит на каникулах Маша — с Мишей^118.3 (118.3 Михаил Романович Желноваков.), юношей, за которого она выходит замуж? Юноша привезен на осмотр родителей и сильно от этого смущается. Он кроток и тих, прост и провинциален, несомненно более серьезен, чем Маша. Не знаю — делает ли он из этого секрет, или нет. На всякий случай не распространяй этого широко, до времени. Со мной Маша говорила. Я не знаю, что сказать. Уверенной радости во мне нет. Мама все говорит, что могло быть гораздо хуже, и я согласен, но вспоминаю почему-то с досадой семинарский курс «сравнительное богословие». Я бы хотел «несравненное».

Участвуешь ли ты в торжествах Достоевского?^118.4 (118.4 Речь идет о 75-летней годовщине со дня смерти Ф.М. Достоевского, которая отмечалась в феврале 1956 г.) Я участвую, т<ак> к<ак> пойду 9 II служить панихиду, а пока что посылаю тебе следующую выписку из его письма 1854 года (!). «Я — дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных. И, однако же. Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что любим другими, и в такие-то минуты я сложил себе символ веры, в котором все для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивой любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если бы кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной»^118.5 (118.5 Цитата (с незначительными изменениями) из письма Ф.М. Достоевского Н.Д. Фонвизиной из Омска (конец января — 20-е числа февраля 1854 г.).).

Равное и выше этого только у Апостола Павла в послании к римлянам^118.6 (118.6 Ср., напр.: «А если дети, то и наследники, наследники Божий, сонаследники же Христу, если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться» (Рим. 8,17).). Целую тебя, Лялю и девочку. Твой п.

№ 119. Н.С. Фуделю

5 II [1956, Усмань]^119.1 (119.1 Датируется по ссылке на возможное замужество М.С. Фудель. См. примеч. 8.)

Дорогой Николашенька.

Спасибо за письмо. Я бы не бюллетень взял на 5 дней, чтобы полежать, как хочет Тамара, а с великой бы радостью целый отпуск на месяц, да поехал бы к вам, посмотреть внучку^119.2(119.2 Речь идет о дочери Н.С. Фуделя, Марии.), побыть с Тамарой и многие другие сердечные дела справить. И годы и силы уходят, и теперь уже все время боишься, что ничего не успеешь сделать, никак уже не успеешь прожить так, как хочет любовь. Ты не можешь себе представить, как страшно кончать жизнь с сознанием, что многое, большинство из того, что хотел и мечтал, не сделано, что почти все данное тебе время потрачено зря.

Но ехать, конечно, невозможно (разве только Господь захочет этого же), т<ак> к<ак> ни отпуска, ни денег мне никто не даст.

Достал здесь в магазине «Идиота» и «Село Степанчиково», а «Войны и мира» нет, т<ак> что, если сможешь, пришли. «Идиота» я перечитываю с великой благодарностью автору. Был он несомненно учитель христианства, и его только тот не понимает и не любит, кому непонятна христианская нищета («блаженны нищие духом»^119.3 (119.3 Мф.5,3.), «будь безумным, чтобы быть мудрым»^119.4 (119.4 1 Кор. 3,18.); «мы сор для мира»)^119.5 (119.5 1 Кор. 4, 13.). Читаю, ухожу на работу на весь день и среди дня часто ловлю себя на том, что стараюсь быть лучше, чище, терпеливей, любовней, великодушней, проще, стараюсь подражать бедному Идиоту! Вот она, проповедь христианства, и я вновь услышал ее. Лишнего, конечно, много, сам Достоевский так и говорит об этом (о лишнем), но тот, кто полюбит основную идею, головную цель всей вещи, вот это явление небывалого дерзновения — евангельская простая правда в искусстве — тот по всему это<му> лишнему (нагромождению вставными психологическими проблемами и персонажами) только скользнет глазами, почти не утомляясь. Мышкин и Алеша Карамазов — это одно лицо, но в 80-х годах Достоевский осмелел и снял с него маску идиотства.

В одном месте, где его пьяница и шут Лебедев за графиню Дюбарри молится^119.6 (119.6 См. роман Ф.М. Достоевского «Идиот» (1868). Ч. 2. Гл. II.), я поймал себя на том, что я, кажется, уже молился за Мышкина. Настолько это для некоторых «живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого»^119.7 (119.7 Евр.4,12.).

Морозы все еще дикие (до 40°). В комнате еще тепло, но уже начинает промерзать в углах и там лежит снег. С потолка льет какая-то грязь у трубы.

Машенька пробыла, прочирикала и уже ее нет. Про ее дела никому не говори, там в конце концов все это еще не окончательно и может выйти неприятность, если будут говорить^119.8. (119.8 Речь идет, по-видимому, об отношениях М.С. Фудель с М-Р. Желноваковым, ее будущим мужем.)

Заканчиваю письмо тем же, чем начал: мечтаю приехать, побыть у вас, поехать в теплый день с тобой на Новодевичий^119.9 (119.9 На Новодевичьем кладбище в одной могиле похоронены отец Иосиф Фудель, его жена, Евгения Сергеевна Емельянова (мать С.И. Фуделя), и их дочь, Л.И. Фудель.). Чувствую быстрое течение «реки времени». Целую дорогую Лялю и девочку. Да сохранит их Бог от всякого холода и всякого зла.

Твой п.

№ 120. Н.С. Фуделю

1 II [1957, Усмань]^120.1 (120.1 Датируется по ссылке на рождение внучки С.И. Фуделя Веры. См. примеч. 5.)

Дорогой Коленька.

Давно не слышу твоего голоса и недоумеваю. Кажется, что ты где-то далеко, далеко. «Несет меня лиса за синие леса»^120.2 (120.2 Неточная цитата из русской народной сказки «Кот, лиса и петух». Ср.: «Несет меня лиса за синие моря, за высокие леса».). Почему ты не пишешь? И почему я не пишу? Будем пробиваться друг к другу через все стены. Любовь — это какая-то средневековая дама в замке, которую надо вечно завоевывать, а не коробка папирос в киоске на углу. Я все об этом забываю. Здоров ли ты? Ходишь ли на лыжах? Здоровы ли твои? Очень ли трудно Тамаре?^120.3(120.3 В 1956 г. Т.А. Липкина тяжело заболела.) Бываешь ли когда-нибудь совсем один? Вчера получили первое письмо от Вареньки с извещением, что она у Н.А.^120.4 (120.4 Имеется в виду Николай (Александрович?) Мулин, сын Евгении Николаевны Мулиной, подруги В.М. Сытиной. Варя Фудель, на время уехавшая из Усмани, где шла подготовка к капитальному ремонту, жила в московской квартире Мулиных и самостоятельно проходила школьную программу.) Для нее это, конечно, лучшее, что может быть. Я мало верил такой возможности. Ведь у него покой, живущий в 3 комнатах и кухне. Да еще пианино, да еще девочка-сверстница. Здесь сейчас и смешно, и хорошо, и загадочно. В этой комнате 5 человек! А кругом тьма и снега. Пока что все идет довольно дружно, девочка^120.5 (120.5 Вера Желновакова, дочь М.С. Фудель, родилась 27 декабря 1956 г.) отвлекает от страстей. Я кончил работу и готовлю обед, мама все время с девочкой, а Маша^120.6 (120.6 М.С. Желновакова, урожденная Фудель.) еще очень слабая, что-то у нее еще не в порядке. Да ведь она еще только три дня дома, а там в общежитии она совсем замучилась, там тепло и горячая вода, но шум и беспокойство непрестанное.

Миша^120.7 (120.7 М-Р. Желноваков.) на несколько дней в местной командировке, и завтра приедет. Собирается доставать лес, чтобы делать ремонт, а может быть, если дадут ссуду, пристраивать комнату. Летом хотим везти их в Песковатку^120.8 (120.8 Деревня недалеко от Усмани.). Не думаешь ли ты тоже туда? По деньгам это, пожалуй, не будет дороже, а пожили бы еще раз вместе.

Целую тебя, дорогой мой. Будь здоров и благополучен со всем своим семейством.

Твой п.

№ 121. Н.С. Фуделю

22 III [1957, Усмань]^121.1 (121.1 Датируется по ссылке на рождение внучки С.И. Фуделя Веры. )

Милый мой Коленька.

Послал тебе маленькое письмецо, а сейчас хочется написать большое, хотя иной раз пишется только в уме, а как начнешь излагать свои мысли, то оказывается, что никаких мыслей нет, кроме одного желания обнять человека или крепко пожать ему руку. Так что письмо не получается, и с досадой вновь обращаешься к очередной суете, которой всегда много. Вот и сейчас, кажется, это будет так. Ну, хотя бы пошлю тебе привет издалека, и от этого пусть будет легче хоть мне. Мама тебе тоже на днях писала, я видел. Она опять неважно себя чувствует. Годы, много работы с девочкой, склероз, давление и т.д. Маша все не может восстановиться после родов^121.2(121.2 См. примеч. 6 к письму 120.). Наконец заставили ее сходить к врачу, и оказалось, что у нее воспалительный процесс и что очень надо беречься и проводить курс лечения. А с ней какие там «курсы», толокно не можем заставить пить, чтобы не пропало молоко. Очень с ней трудно и шумно. Сейчас надо хлопотать об отсрочке экзаменов до мая, чтобы не ездить в холод и подлечиться. Миша^121.3 (121.3 М.Р. Желноваков.) часто в командировках на участках. Их жалко, так как все мы вместе, но во многом для них это хорошо. С постройкой комнаты еще все в воздухе, т<ак> к<ак> леса пока нет, и денег на пристройку тоже нет, т<ак> к<ак> ссуду не дают. Может, все-таки он получит в кассе взаимопомощи 1000 р. и тогда, при наличии леса, можно будет начать. Девочка очень милая и тихая^121.4(121.4 Внучка Вера.). Хотелось бы в будущем видеть ее с твоей Машенькой^121.5 (121.5 Дочь Н.С. Фуделя.). Как ее здоровье? Ведь здесь мама (твоя) стоит над ней, как старая тургеневская воробьиха^121.6 (121.6 Имеется в виду сюжет стихотворения в прозе И.С. Тургенева «Воробей» (1878): «Он ринулся спасать, он заслонил собою свое детище... но все его маленькое тело трепетало от ужаса, голосок одичал и охрип, он замирал, он жертвовал собою!»), и то она временами болеет. Мы с мамой скучаем по тебе и Вареньке^121.7 (121.7 См. примеч. 4 к письму 120.). Часто думаем о том, чтобы повидаться, хоть на время побыть вместе. Может быть, вы там на нас за что-н<ибудь> обижаетесь? Вот, например, моя сестра Нина определенно обиделась, а за что, я не знаю: не пишет 3 месяца. Позвони, пожалуйста, ей и передай от меня мое огорчение. Я, конечно, перед всеми кругом виноват своим невниманием, равнодушием и корыстью. На твои последние 100 р. купил себе кирзовые сапоги, т<ак> к<ак> здесь весной-осенью без сапог совсем нельзя, а твои резиновые мне все же малы, неудобны и пропускают. Через месяц можно было бы мне приехать, но совершенно не знаю, как смогу их здесь оставить. Я готовлю обеды и делаю все по хозяйству, чтобы мама была с девочкой, да она и не может из-за давления стоять у плиты и поднимать тяжелое. А Маша готовится к экзаменам и диплому^121.8(121.8 В конце 1954 г. М.С. Фудель перевелась из Московского лесотехнического института в Лесной институт в Воронеже, который и окончила.). Потом, как ты думаешь откровенно — не будет ли мой приезд неприятен Тамаре? Ну, видно будет. Не так живи, как хочется, а как Бог велит. Стремлюсь я к тебе очень, а что выйдет, не знаю. Уж очень хочется наверстать что-то несделанное в любви. Надо дорожить временем. Целую тебя, мой дорогой, целую Лялю крепко и девочку Машеньку. Твой п.

№ 122. Н.С. Фуделю

12 V, а завтра 13 V— день смерти т<ети> Маруси [1957, Усмань]^122.1 (122.1 Датируется по упоминанию о капитальном ремонте дома в Усмани.)

Дорогой Николаша.

Я получил твой перевод — спасибо. Ты на нем пишешь, что я тебя забыл. Это совсем не так. Я тебе писал все время, но, очевидно, не всегда письма доходят. В частности, кажется, ты не получил того письма, где я очень просил тебя приехать на 3 дня майских праздников. Бывают, знаешь, такие повороты души, когда она начинает дышать другим воздухом. И вот мне показалось, что я тебя больше не увижу, и мучительно захотелось хоть как-нибудь тебя повидать, вроде как бы преодолеть невозможность увидеться. Сейчас я не настаиваю на том, что это ощущение было истинное и что вообще нужно верить ощущениям, но тогда это было так и, как сказано: «еже писах — писах»^122.2 (122.2 Ин. 19, 22. См. также «Вместо предисловия», написанное А.А. Ахматовой в ноябре 1944 г. к «Поэме без героя».). Прости меня, дорогой. Если я перед другими виноват, то перед тобой больше. Постройка наша двигается^122.3 (122.3 После покупки ветхого дома в Усмани (см. примеч. 7 к письму 113) оказалось, что у него гнилой фундамент.). Как это часто бывает, — планирование это одно, а дело — другое. Думали, что надо подводить только три венца, а оказались гнилые все семь. А за каждый венец 100 р. (=700). Думали, на крышу хватит старого железа, а пришлось добавлять на 500 р. нового. И т. д. Сейчас вся старая комната подведена, т<о> е<сть> обновлена, до окон заменены бревна, в ней сделаны новые косяки и рамы. В новой стелят полы, делают дверь и рамы. Все накрыто обновленной крышей. Получилось 12 кв. м. новой светлой площади. Остаются еще такие работы: 1) перенести печь так, чтобы она обогревала две комнаты; 2) сделать кирпичный фундамент; 3) все заштукатурить.

Мы, конечно, замучились, т<ак> к<ак> никуда не выезжали, мама только несколько ночей спала у соседки, но «в целом» чувствуем себя бодро и даже часто весело, т<ак> к<ак> количество грязи, работы, заботы, сбитые ссадинами руки не дают места и времени для уныния. Можно сказать, что времени нет и на предположения, что будем делать дальше, когда поедем в Москву, где будем летом и т. д. Что Бог даст.

Среди мусора и после иногда ожесточенных споров с плотниками о неправильно («под мухой») положенных бревнах вспоминаются стихи Пастернака.

Мама как-то сказала, что для нас с ней это неожиданный благовест, в конце пустыни пути!

Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная, как Знаменье,
К себе приковывает взоры.^122.4 (122.4 Строфа из стихотворения Б.Л. Пастернака «Август» (Из «Стихотворений Юрия Живаго», 1956).)

Храни тебя Бот, дорогой мой Николаша, что бы ни было. Да будет сердце твое тепло и ум чист от лукавства. Целую Лялю и Машеньку.

Даст Бог, все будет у вас в семье хорошо, а без страданий пройти Божий путь невозможно.

Твой п.

[Приписка рукой В.М. Сытиной]

Р.S.

Выношу свои добавочные примечания в отместку за то, что папа всегда редактирует и читает мои письма ко всем друзьям и родным.

1 -е: что мы даже и не замучились, а только затормошились главным образом из-за того, что у плотника удивительным образом отшибает память после выпивки и он забывает, что надо делать.

2-е: что папе вся эта музыка с ремонтом по-моему даже нравится и он просто повеселел (впрочем, м<ожет> б<ыть>, оттого, что по существу все самое главное закончили).

3-е: что оба мы были все это время здоровы и очень радуемся, что это нужное дело сделано.

Надо отдать справедливость Мише^122.5 (122.5 М-Р. Желноваков; во время капитального ремонта у С.И. Фуделя М.С. Желновакова и ее семья переехали на частную квартиру.), он изо всех сил и возможностей помогает до мелочей. Завтра придет сам поправить крышу крыльца.

4-е: И наконец, последнее: вы можете в любой момент приехать и жить, если нужно и захотите, летом. Михаил Иванович^122.6 (122.6 Егерь Усманского бобрового заповедника.) поймал в лесу двух маленьких кабанят и вырастил. За эти приписки я, конечно, получу хороший нагоняй.

№ 123. Н.С. Фуделю

8 II [1958, Усмань]^123.1(123.1 Датируется по упоминанию о смерти Л.Д. Свербеевой. См. примеч. 6.)

Дорогой Николаша.

Спасибо за 100 р. Мы живем в метелях, весь наш домишко занесен снегом, утром выбираемся с лопатами; здесь всегда таков конец зимы. Очень приятно сознавать, что опять скоро тепло, оживают надежды на более легкую пору жизни, на свидание со всеми вами. Мы эту зиму, хотя, может быть, мало пишем, больше без вас скучаем, как-то больше вас всех жалеем и к вам душой стремимся. Ужасно жалко Машеньку (вашу) и Лялю. Мама, получив ваше письмо о болезнях, стала совсем озабоченная и начала говорить о поездке к вам. Но как теперь ехать? Здесь дел и забот тоже по горло. Маша еще совсем не устроена, Миша^123.2 (123.2 Речь идет о дочери и зяте Желноваковых.) все еще полный инвалид, девочку или приносят к нам с ночевкой, или туда идем помогать, Варенька только что поправилась, но массаж продолжается и т. д. У Миши дело было очень серьезно, уже, оказывается, началось омертвение ткани, т<о> е<сть> он был на границе перитонита. Потом эта ткань куда-то приросла, образовались тяжи, и поэтому он и сейчас испытывает боли, недомогание и т. д. Говорят, со временем может пройти, однако советуют начать какое-то специальное лечение по разминанию этих тяжей, и оно бы уже началось, если бы тот врач (здесь), который один это может, не уехал куда-то на два месяца. Кроме этих чисто физических вопросов, не сходит с порядка дня и вопрос с его родственниками.

Получили ли вы наше письмо, где я писал о поездке в Липецк? Кстати, Люше здесь делают клизму чуть не ежедневно с простым подсолнечным маслом, но его предварительно кипятят (если оно разливное, а рафинированное — в бутылках — даже и не кипятят). Затем ей хотят давать по утрам «гриб». Не попробуете ли и вы для Машеньки? Его ведь можно делать сладким, т<о> е<сть> приемлемым для девочки. Дозировка масляных клизм примерно 3/4 масла и ¼ воды, и при этом впущенную клизму надо оставлять, она сама, когда захочет, выйдет.

Мама здорова, пока ест мед и пока не доработается до того, что перестает спать.

Непременно найди где-нибудь «Вокруг света» № 1 январь 1958 г., там интереснейшие статьи о Кон-Тики (продолжение его экспедиций на остров Пасхи), открытие «Острова Сокровищ», о котором ты читал в Вологде, затем о живых сейчас ящерах в озерах Шотландии и еще что-то.

Я надеялся было немного поработать в своей артели^123.3 (123.3 С.И. Фудель работал в артели «Красное знамя» (попеременно — то в штате, то внештатно) и подрабатывал частными уроками английского языка.), но не вышло. Теперь надеюсь, что, может быть, выйдет один урок с мальчиком по англ<ийскому>.

Как же вы с Лялей, бедные, живете там! Так ясно себе представляю вас обоих вечером, измученных, поссорившихся, помирившихся, Лялю уже спящую, а тебя с маленькой лампочкой над головой и с книжкой, «когда для смертного умолкнет шумный день»^123.4 (123.4 Строка из стихотворения А. С. Пушкина «Воспоминание» («Когда для смертного умолкнет шумный день...», 1828).). Милые вы мои и хорошие. Вот с теплом будет легче, приедем за Машенькой, а вы поедете на Кон-Тики. Да, там в «Вокруг света» есть еще для тебя особо интересная статья об альпинистах^123.5 (123.5 Н.С. Фудель в течение многих лет занимался альпинизмом.).

Как ваши дела с Тамарой? Все-таки и «худой мир лучше доброй ссоры», а еще лучше добрый мир. Без понуждения себя и без долготерпения ничего и никогда хорошего не бывает, разве только на мгновение.

Мы живем здесь хорошо, в смысле мира, пока не заболеваем, а когда заболеваем, то иногда и унываем, так что это у всех бывает и все мы люди слабые. У меня иногда бывает что-то с сердцем. Недавно утром слишком быстро вылез из кровати и тут же сел на пол: видно, пора пришла уж не спешить больше, старость не радость. В Липецке ужасно устал. Мы ездили с мамой и привезли оттуда слив<очного> масла. Езда туда с пересадкой 8 часов, почти как в Москву.

Знаешь ли ты, что умерла т<етя> Люба?^123.6 (123.6 Любовь Дмитриевна Свербеева, двоюродная сестра матери В.М. Сытиной, Зинаиды Александровны Сытиной (Свербеевой), умерла 24 января 1958 г.)

Когда-то она мне дала свои стихи:

«Сердце гложет тайная тревога,
Что пуста дорожная сума.
У других даров для Бога много,
Я ж свои растратила сама.

И дойдя до страшного предела,
Там, где смерть обрежет жизни нить,
Я скажу, что в жизни я умела
Только петь, смеяться и любить»^123.7. (123.7 Стихи Л.Д. Свербеевой не публиковались.)

Целую вас, дорогие, крепко. Ваш п.

№ 124. Н.С. Фуделю

24 IX [1958, Усмань]^124.1 (124.1 Датируется по ссылке на ожидаемый приезд в Усмань М.П. Лучкиной.)

Дорогой мой Коля.

Вчера ты очень порадовал меня своим письмом, таким теплым и мудрым. Сон о т<ете> Марусе принимай так, как он есть, — тебе дано было узнать, как она на тебя смотрит. Это великая милость Божия, когда бывают такие сны — утешения и откровения. Кстати, они обнаруживают, что не только «в плоскости» живет душа, но и еще где-то, в ином измерении.

«В заботах каждого дня
Живу, - а душа под спудом
Каким-то пламенным чудом

Живет помимо меня»^124.2 (124.2 Строфа из стихотворения В.Ф. Ходасевича «В заботах каждого дня...» (1917) из цикла «Путем зерна».).

Ты прав, почувствовав, что я тоскую здесь один, беспокоясь. Прав и в том, что, может быть, оснований нет или мало. Но ведь, помимо очевидных или предполагаемых и очередных, но преходящих причин для беспокойства, есть еще одна первоисточная и не изживаемая — memento mori* (* Помни о смерти (лат.)) чувство, осознание действительной быстротечности «реки времени», в которой несешься, не оставляя следа любви. Горечь вины перед любовью нестерпима. У св<ятого> Исаака Сирина есть такое слово об аде: «мучимые в геенне поражаются бичом любви»^124.3 (124.3 Исаак Сирии. «Слова подвижнические» (цит. по: Мысли святых отцов о любви // Журнал Московской Патриархии. 1956. № 5. С. 34).. Это, конечно, «самобичевание» — мучение от невозможности осуществить любовь, навсегда и во веки веков. Это страшно, и предощущение этого бывает в душе.

Вот почему так дороги нам сны о «жалеющей любви», или любви сострадающей. Это твердые острова в холодном потоке.

Вот почему надо дорожить такими людьми, еще живущими, как твоя мама.

Почему так долго от нее нет писем? Где она? Когда они приедут? Я искренне рад приезду Муни^124.4 (124.4 Осенью 1958 г. М.П. Лучкина тяжело заболела; навестив ее в Москве, В.М. Сытина решила привезти старую няню в Усмань для лечения и ухода.) это хорошо. Я писал, что в школе ученье только с 1 октября. Карточки Ир<аиде> Андр<еевне> и Тане^124.5 (124.5 Соседи по Усмани: Ираида Андреевна Абрамова (1-1960), зубной врач усманской поликлиники, друг семьи С.И. Фуделя, и ее дочь Таня, школьная подруга В.С. Фудель. Их фотографии сделал Н.С. Фудель во время своего пребывания в Усмани летом 1958 г.)очень понравились, а Ел<изавете> Пор<аскеевне>^124.6 (124.6 Елизавета Пораскеевна Каливази, гречанка, сосланная в Усмань как жена «врага народа», работала в местной аптеке и жила на квартире у И.А. Абрамовой. ) нет: она молодится, а вышла она реально.

Получила ли мама от меня 250 р.? Сижу по уши в грязи: рою картошку и около дома и на поле. Урожай большой.

Целую тебя с Лялей крепко. Храни вас Бог. Машеньку^124.7 (124.7 внучка, М.Н. Фудель.) мою дорогою целую.

Твой п.

№ 125. Н.С. Фуделю

19 X [1958, Усмань]^125.1 (125.1 Датируется по штемпелю на почтовой открытке, посланной из Усмани 19 Х 1958 по адресу: Москва Г-2, Композиторская улица [бывш. Дурновский пер], дом 30, кв. 4, и полученной 23 Х 1958.)

Милый мой Николашенька.

Как здоровье всех вас? Давно не было писем. И я давно не писал. Только послал Машеньке картинки^125.2 (125.2 С.И. Фудель выслал внучке, М.Н. Фудель, в подарок набор переводных картинок.). Муня^125.3 (125.3 М.П. Лучкина приехала в Усмань в конце сентября 1958 г.) ничего, бродит, мы все тоже. С нею стало еще уютней, она вечерами много читает и веселит нас своими впечатлениями. 22 ноября будут ее именины (через месяц), поздравь ее, будет ей приятно и удивительно. Наступила и у нас осень, холод, грязь, надо вооружаться терпением и уверенностью, что это временно. Понравились ли Маше картинки? Как она? Не очень ли вы ее притесняете? Ты обещал помногу с нею гулять и в зоосад сходить. Очень надеюсь, что ты не закурил, беги от искушения, как от змеи. Мы все очень часто тебя вспоминаем, хваля или осуждая, но всегда любя. Маша1^25.4 (125.4 М.С. Желновакова.) ничего.

Сейчас принесли твое письмо от 15 Х! Бедная Лялечка! Радуюсь за Машу. Ты прав: никуда больше Машу не отправляй. Да, может, и не придется, только напиши Муне, успокой ее с пенсией, а вообще пиши ей очень осторожно, например не пиши ей про Лялино падение, а то она всюду ищет причины для возвращения в Москву для помощи там. Целую крепко. Твой п.

И посылку, и 100 р., и 200 р. получили давно. За письма спасибо.

№ 126. Н.С. Фуделю

22 Х [1958, Усманъ]^126.1 (126.1 Датируется по ссылке на пребывание в Усмани М.П. Лучкиной.)

Дорогой Коля.

Вопрос с пенсией Муни, конечно, все-таки трудный. Так как и для нее. и для вас, и для нас лучше, если она будет жить здесь, то надо постараться эту трудность как-то разрешить. Как? Здесь важен каждый месяц. По твоему письму я понимаю, что за ноябрь, т<о> е<сть> 8 ноября, ей еще отдадут, следовательно, до 8 декабря Муня беспокоиться не будет, а тем самым и мы. Числа 10—11 ноября она свои 300 р. получит и успокоится до декабря. В начале декабря сам поговори с тем человеком, кто носит пенсию, объясни ей всю ситуацию, покажи ей почтовые квитанции на перевод 300 р. в адрес Муни. убеди дать еще раз или два. Можно будет отсюда послать ей от Муни письмо с извещением о получении: такую необходимость можно будет объяснить Муне, без риска волнений и стремлений вернуться.

Теперь, что же делать, если уже и за декабрь она пенсию не даст? Мы не видим другого выхода, как превращать твой ежемесячный перевод мне в Мунину пенсию, с добавлением к нему 100 р. до 300. Вопрос только в том, как добавлять эти 100 р.? Она очень наблюдательна, и тут ее не обманешь. Придется мне присылать тебе эти 100 р., чтобы ты добавлял 200 и отсылал обратно. Глупо, но что другое придумаешь, чтобы удержать уже совсем глупую старуху там, где ей лучше. Конечно, может быть возможен и такой временный исход: в начале декабря осторожно (нам здесь) заикнуться о доверенности («на всякий случай», может быть, почтальон сменится и т. д.)?

Ничего другого мы придумать не можем и оставляем пока об этом больше думать. Грешным делом я почти убежден, что даже если бы этой пенсионной проблемы совсем не существовало или если бы она как-то была вдруг блестяще разрешена, — Муня все равно бы стремилась обратно. В нее въелась какая-то привычка суеты, а здесь в тишине деревни «Парки бабье лепетанье, жизни мышья беготня»^126.2 (126.2 Строки из стихотворения А.С. Пушкина «Стихи, сочиненные ночью, во время бессонницы» (1830).), — ночь, когда вся фальшь и тленность суеты очевидней. Люди от этого бегут, т<о> е<сть> прячут голову под крыло суеты. Так что договариваемся пока что так: если в ноябре вы получаете, то никаких вопросов не поднимается до декабря. В начале декабря ты говоришь с почтальоном. Если он откажет, — мы с тобой переводим твои 200 р. в 300, или же, если настроение у нее будет соответствующее, я попробую взять от нее доверенность и выслать тебе. Если доверенность придет даже в конце декабря, то, по положению, можно будет получить по ней на почте.

Чтобы не было недоразумения в словах, я еще раз поясню: дополнительные 100 р. я мыслю как мои собственные, то есть из моей или маминой пенсии. И еще вот что: ноябрьскую пенсию надо послать на ее имя и показать почт<овую> квитанцию почтальону. Не будет ли это убедительно?

В общем, попробуем так или иначе срезать острие этого угла. Если не удастся, — значит, надо будет испробовать его остроту. От нас требуется только проявить некоторое старание и желание, а что в результате случится — не от нас зависит, а от воли Божией, которой слава во всем. Мы живем понемногу. Муня, по-видимому, такая же, как была в Москве. Бродит, вяжет, чинит, слегка готовит, моет немного посуду и т. д. Читает с увлечением, ходит к Маше^126.3 (126.3 М.С. Желновакова и ее семья ухе жили отдельно от родителей.), и здесь принимает ее и Люшку^126.4 (126.4 Домашнее имя Веры, дочери М.С. Желноваковой.). Изредка ругает Тамару, часто прощает и ее и всех, еще чаще всех осуждает. Из продуктов для нее нехватка в кусковом сахаре. Песок привезли из Воронежа.

Целую тебя. Твой п.

Про «верхнюю шкуру» я что-то не мог понять, хотя она мне только что объясняла. Кажется, это верх ее зимнего пальто, без подкладки, в сундуке.

Она сама хочет вам как-нибудь писать. Жизнью своей она здесь в общем, кажется, довольна, здесь тепло, тихо. Может быть, все обойдется.

Мама вяжет тебе синюю фуфайку, а я требую, чтобы по синему фону были вышиты серые бобры или олени, как у Миши^126.5 (126.5 М.Р. Желноваков.). Сейчас мама срочно заканчивает переделку пальто для Маши, т<ак> к<ак> она без пальто, а здесь тоже наступили холода.

11 ноября рождение Маши

22 ноября именины Муни^126.6 (126.6 В письме 116 названа другая дата именин М.П. Лучкиной— 23 ноября.)

17 декабря именины Вареньки

19 декабря именины Коли

(все, конечно, по новому стилю).

Вот тебе семейный табель-календарь. 4 ноября икона Казанской Б<ожьей> М<атери>, которая висит у т<ети> Там<ары> и перед которой умерли и мой папа, и т<етя> Маруся, а Муня сейчас мне вдруг говорит: «напишите Коле, чтобы 4 XI зажег лампадку, масло в угольнике, внизу», так что ты это сделай, не забудь. И еще пусть засветится огонь 6 января в Рождественский сочельник. Только сам потрудись найти и масло и спички, а то вот я всегда это кому-то поручал, а это не надо.

Целую вас обоих и дорогую Машеньку особенно. Благословение Божие да будет с вами.

П.

Мама ни на что не обижена, какие глупости! Всех любит, а тебя тем более. Но она буквально с утра до ночи что-н<ибудь> для кого-н<ибудь> делает.

Муня посылает привет Кате^126.7 (126.7 По-видимому, речь идет о Щельциной (Мамонтовой) Екатерине Всеволодовне, докторе Боткинской больницы.).

Послал ли ты карточки Мих<аилу> Иванов<ичу>?^126.8 (126.8 См. примеч. 6 к письму 122.)

№ 127. Н.С. Фуделю

5 XII [1958, Усмань]^127.1 (127.1 Датируется по упоминанию о пребывании в Усмани М.П. Лучкиной.)

Дорогой мой Николашенька.

Как живешь? Хочется посидеть с тобой, совсем вдвоем, поговорить. Вот и принялся писать. Меня последнее время все чаще мучает мысль, что я теряю последнее время, не делюсь с тобой тем, чем должен был бы поделиться в дружеской беседе. Я, впрочем, успел также заметить и то, что молчание редко вредит, что не в словах дело. Но иногда словам делается так тесно в молчании, что они вырываются, как узники на свободу. Я уже писал тебе в какой-то короткой приписке в чьем-то письме, что твое письмо получил. Я очень тебе благодарен за твои письма. Можно жить очень хорошо, т<о> е<сть> в каком-то душевном покое, но как бы ни жил человек — всякое дружеское слово это примерно то же, что свежая ветка в клюве Ноевой птицы^127.2 (127.2 См.: «Голубь возвратился к нему в вечернее время; и вот, свежий масличный лист во рту у него: и Ной узнал, что вода сошла с земли» (Быт. 8,11).): значит, где-то выступила суша и гнев Божий проходит. Только, наверно, не надо ничего «добиваться», т<о> е<сть> домогаться во что бы то ни стало, как чем-то должного. Это одинаково относится к слову друга и к жениной любви. Мы ни на что не имеем прав, мы ничего не заслужили, никто нам ничем не должен — ни друг письмом, ни жена любовью — а мы должны всем, — я должен всем. Это очень узкий путь, но какие же радости он обещает идущим! Чем уже, т<о> е<сть> чем сильнее это «Я должен, а не мне должны», тем шире расширяется сердце, тем способнее оно становится охватить мир. Да! есть путь великих радостей душевной жизни, путь насыщенный теплом и смыслом.

Но я не об этом хотел писать. Это редко звучит как достоверное, потому что слишком невероятно.

Я достал наконец замечательное чтение для всего дома — все три мои слушательницы не дают мне покоя, и как только прихожу со службы, уже слышу: «скоро ли начну читать?» Это, конечно, «Детские годы» и «Семейные хроники»^127.3 (127.3 Имеются в виду произведения С.Т. Аксакова «Семейная хроника» (1856) и «Детские годы Багрова-внука» (1858).). А ведь и правда это очень хорошо, и я сам увлекаюсь, читая. Работы сейчас много, перед концом года, но лишь бы здоровье позволило работать: «не трудящийся да не ест»^127.4 (127.4 См.: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (2 Фее. 3,10).), — сказал апостол. Тамарино состояние меня тоже очень тревожит, но здесь только Бог может помочь и разрешить.

Муне сейчас несколько лучше. Посмотрим, как все пойдет. Может быть по-всякому. Конечно, слава Богу, что она сейчас здесь. Ты знаешь, как мама ходит за больными? В комнате тепло, деньги ей от Васи^127.5(127.5 Родственник (?) М.П. Лучкиной из зырянской общины в Москве.) пришли, она лежит или сидит совсем в покое. Знает святых каждого дня и время от времени велит зажечь лампадку. Для утешения купили ей портвейн, у нее аппетит, кстати, совсем хороший. Ждем от тебя пенициллин. Напиши, послал ли ты Васе баян.

Ты все боишься — сможешь ли ты создать в своей семье тепло семьи, дать Ляле то, что тебе хотелось бы ей дать, особенно после того, как ты останешься один с нею. Это страх, имеющий основания. Научиться создавать семью нельзя из книг, из всей мудрости человеческой. Книги здесь, скорее, повредят.

Оборачиваясь в сторону прошлого, виденного, слышанного, мыслю так: как Бог без Церкви непознаваем, так и семья без Церкви. По слову апостола, Церковь есть тело Божие^127.6 (127.6 См.: Еф. 1,23.). А у Тютчева есть такая фраза: «ты риза чистая Христа»^127.7 (127.7 Строка из стихотворения Ф.И. Тютчева «Над этой темною толпой...» (1858).). Вне этой живой и жизнью обтекаемой ткани немыслимо познание Непостижимого и Невещественного. В Церковь надо так же верить, как и в Бога, т<о> е<сть> иррационально и безусловно, просто и радостно. Она есть — сплетшиеся руки друзей Христовых на Тайной вечери — плоть от плоти Его и кость от костей Его.

Кроме брака, есть иной путь человека — путь одинокий, вне семьи. Как апостол сказал, этот путь «блаженнее»^127.8 (127.8 1 Кор. 7, 40.). Но путь семьи имеет одну особенность: он скорее дает возможность осуществиться обещанию Господа: «где двое или трое собраны во имя Мое — там Я среди них»^127.9 (127.9 Мф.18,20.). Семья — малая Церковь, нечто такое, что особенно чувствительно и восприимчиво принимает именно эту тайну Церкви как Тела Божия. Отсюда в семье такое стремление освятить весь окружающий быт, уклад жизни, предметы, всю материю бытия, освятить всем тем, что освящает: начиная с таинств и кончая пасхальным яйцом или крестами, которые сажей или углем пишут на косяках или над дверями в деревнях. Конечно, все выражаемое внешне имеет силу только при наличии внутренней власти, но это уже другой разговор.

Так вот я не знаю — как мыслима крепкая, теплая, радостная семья вне Церкви.

А Церковь, именно потому что она «риза чистая Христа», а не общество для каких-то механических действий, или, — что еще хуже, — для рационалистических богословствований, требует от каждого, кто хочет стать частью этой ризы, какого-то подчинения своим законам чистоты и правды. Если вот, к примеру сказать, наступила Страстная неделя, она говорит — «перестань есть мясо!». «Открой свой внутренний слух хоть на эти дни — когда мы — ученики вспоминаем, как гвозди пробивали тело Божие и тело человеческое». Или вот наступает вечер субботы, перед воскресеньем — надо опять хоть на один час вспомнить воскресение Христово. Это везде можно. Нельзя же всегда все забывать. Или, вернее, мы потому и «забываем», что не умеем и не хотим этим жить. От каждого требуется только то, что он может. Помнить Страстную неделю, великие праздники, священную память каждого субботнего, вечера — это мы все-таки можем и если мы это делаем (но, конечно, с чистым сердцем, т<о> е<сть> не обижая при этом своих близких), то мы уже вливаем свое дыхание в великое дыхание Церкви.

Вот тут-то и конец нашему одиночеству, конец пустыне!

О формализме я не пишу. Настолько само собой разумеется, что только реальное, творческое действование человека угодно Богу, а не изображение из себя благочестивой машины.

Но Бог ищет нашего действования и при этом не только в отношении людей, но и в отношении себя.

Ему более, чем нам, не нужно рудинство. Вот это действование к Богу и к человеку и есть Церковь — путь определенного долга перед Богом и людьми.

Иногда мы стремимся «отыграться» только «на людях». «Будем, дескать, любить людей, и с нас хватит». Это самообман. Человек непознаваем вне Бога, и только через Бога он может быть принимаем. Вне его он уродство. Только через Бога-Человека можно принять человека. Только влюбившись в Бога, можно влюбиться в человека, потому что только тогда догадаешься, что в человеке — Бог. Иначе все непрочно и наша «любовь к людям» только до первого испытания огнем жизни.

Первая заповедь — «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всею душою твоею, всем пониманием твоим и всею крепостью твоею»^127.10 (127.10 Мк.12,30.). Заметь — какие потрясающие повторения в этой фразе! «До ревности любит Дух, живущий в вас, но тем большую дает благодать»^127.11 (127.11 Иак.4,5,6.).

Семья созидается и сохраняется, только если она «малая церковь». Тут она — «у Христа за пазухой», — тут ей тепло и прочно. А иначе никакие узы — ни страсти, ни «долга» ничего сами по себе не сохранят. О «страсти» я не говорю, это очевидно.

Жизнь человека — великое одиночество. И страсть, и «долг» вне божественной любви только усугубляют его. Задыхаясь от страсти, человек тут же начинает еще более задыхаться от одиночества. Этим объясняются все, такие, казалось бы неожиданные, разрывы в браке. Иногда это только ссора, вспышки, иногда окончательный уход. И тогда начинаешь догадываться, что сам по себе и брак ничего не спасает, ничего не сохраняет: все умирает под дыханием смерти, — если нет в этих двух несчастных пылинках, соединивших свои жизни вместе, — «победы, победившей мир — веры нашей»^127.12 (127.12 1Ин.5,4.), если эти двое не начали «прорастать»^127.13 (127.13 Ср.: «Он же сказал: чему подобно Царствие Божие, и чему уподоблю его? Оно подобно зерну горчичному, которое взяв человек посадил в саду своем: и выросло, и стало большим деревом, и птицы небесные укрывались в ветвях его» (Лк. 13, 18-19).), как семена, в вечность, в нетленное бытие Церкви.

Половая жизнь такое же временное явление земной физиологии, как еда, питье или сон. Презирать этот факт — безумие, но еще большее — жить только в нем. Надо учиться — и принимая — все же уметь и превозмогать этот физиологический факт, — подготавливать себя к будущему: уметь, когда нужно, встать из крепкого сна к ранней обедне, обуздать себя, когда нужно, в другом. Это все робкие шаги из тленного к нетленному.

Целую тебя, Николашенька. Боюсь утомить тебя или еще больше боюсь сказать не так, как нужно. Может, уже и сказал, а потому молю Бога, чтобы Он Сам научил тебя. Сам все разъяснил твоему сердцу и уму, а мои слова, если нужно, изгладил.

Дай Бог вам с Лялей мира, доброго совета, любви, благополучия, а иногда и «ангельского сожительства».

Твой п.

№ 128. Н.С. Фуделю

26 XII [1958, Усмань]^128.1 (128.1 Датируется по ссылке на пребывание в Усмани М.П. Лучкиной.)

Дорогой Николаша.

Вспоминаю, как год назад ты собрался встречать Новый год у Ник<олая> Оск<аровича>^128.2 (128.2 Николай Оскарович Корст, профессор МГПИ им. Ленина, руководитель педагогической практики Н.С. Фуделя и гимназический товарищ С.И. Фуделя.) и надевал смокинг. Только наша тупая бесчувственность не пугается от этого бега годов. Здоровы ли вы? Муне эти дни опять лучше. Сейчас сидит и спешно вяжет тебе носки для лыж. Об отъезде ни «за», ни «против», а мы молчим, не желая ее стимулировать ни на то, ни на другое. Схожу опять к нотариусу — может быть, она еще раз оформит доверенность^128.3 (128.3 См. письмо 126.), не видя доверителя: они здесь по домам не ходят, а к ней тащить Муню трудно.

Вареньку к врачу записали на 6 I, вот она и поехала, и деньги ей на дорогу прислали^128.4 (128.4 Друзья В.М. Сытиной (возможно, Мулины) устроили Варе Фудель медицинскую консультацию в Москве.). Это будет как раз в сочельник. Когда-то у Макса^128.5 (128.5 Максим Эргардович Брицке — племянник В.М. Сытиной, сын ее сестры, Зинаиды.) в этот вечер бывала роскошная елка. Мы здесь будем делать крошечную елку для неунывающей и очень смешной Люшки^128.6(128.6 См. примеч. 4 к письму 126.).

Ее когда-то учили молиться: «за папу, маму, дедушек, бабушек, дядю Колю, тетю Лялю» и т. д., и вот почему-то из всего перечня у нее запечатлелись ясно только вы, и когда теперь она видит икону (или церковь), она постукивает себя пальчиком по лбу и приговаривает: «Бозе, Бозе, Колю, Лялю»... Так что и мы иногда теперь, когда вздыхаем, говорим так же (независимо от вас).

Я недавно писал Ляле, доходят ли письма? Твоя открытка дошла и порадовала каким-то дыханием. Работа моя кончилась, увы, и я опять у домашних дел, что утомительней. Обрадовались было перспективой твоего перевода в Липецк^128.7 (128.7 В семье обсуждался возможный перевод Н.С. Фуделя в Липецк — там должен был открыться филиал Института стали и сплавов, где после защиты диссертации он работал преподавателем кафедры русского языка для иностранцев.), но ты это отвел. Почему? Мы уже оттуда получили письмо от Степ. Ал.^128.8(128.8 По-видимому, друг С.И. Фуделя по ссылкам, живший в Липецке.) с радужными перспективами тамошней охоты и рыболовства. Город — из одного конца в другой виден, а кругом леса и реки. Конечно, для тебя это было бы хорошо.

Относительно писем: подумай — может быть, правда, писать тебе на институт или на почт<овое> отдел<ение>?

У нас новое беспокойство: надо куда-то переводить Машу^128.9 (128.9 М.С. Фудель с семьей жила на частной квартире. ) — там, на квартире, ссора, и требуется перемена обстановки. Маше вообще трудно. Она ведь прямо говорит, что ее брак в общем ошибка, но что, мол, надо терпеть. Иногда она терпит весьма легко (или, скорее, ее «терпят»), а иногда трудно. Ищем им комнату. Вареные перевели к себе, так что у нас совсем как Ноев ковчег или юрта эскимоса. Когда приходит Люша, то я ее все время сваливаю валенками. Но тепло, и дров, очевидно, хватит. Мама в беспрерывной работе, потому не пишет или пишет мало. Ей приходится на «пятачке» своего кухонного отделения проделывать все: и топить, и чистить, и варить, и непрерывно дезинфицировать разные Мунины тряпки. Ведь рвота почти ежедневно.^128.10 (128.10 У М.П. Лучкиной была тяжелая стадия рака.)

В общем мы живем мирно. Спасает церковь: в 8 утра иногда (и часто) убегаем к будней обедне, когда в храме пустыня с горящими лампадами и полная достоверность Вечности. Там пьешь от источника, и со страхом возвращаешься домой, со страхом, что по собственному бессилию не сохранишь полученное. Там же иногда узнаешь о страдании, которое безмерно больше нашего.

Целую тебя, дорогой мой. Будь добрым не только на Рождество, но и всегда.

Твой п.

Сейчас получили письмо от Ляли и Тамары — спасибо большое им.

№ 129. Н.С. Фуделю

[Канун 1959, Усмань]^129.1 (129.1 Датируется по ссылке на ожидающееся ухудшение состояния М.П. Лучкиной.)

Милый мой Николаша.

Целую тебя крепко, шлю тебе сердечный привет и воздыхание, т<о> е<сть> пожелание всего самого светлого в жизни. Мы с мамой все еще возимся и не унываем. Получил ли Мунин кошелек? Она вязала его часто в слезах. Ведь целая эпоха в этом бисерном кошельке. Я, конечно, мечтаю вас увидеть, но ехать не хочется, а скоро будет и нельзя, когда Муне станет хуже, а мама говорит, что это будет скоро^129.2 (129.2 См. примеч. 1.). Начал было я служить^129.3(129.3 С.И. Фудель, работавший в штате артели «Красное знамя», был вновь переведен на повременную оплату. См. примеч. 3 к письму 123.), но ничего не вышло и сейчас опять в инвалидном положении. А надо бы ежедневную работу! Целую тебя. Не забудь про 7/1 (Рождество), 15/1 (пр. Серафима), 19/1 (Крещение).

25/1 позвони Татьяне Мих<айловне>^129.4 (129.4 Татьяна Михайловна Некрасова, друг семьи С.И. Фуделя.), это ее день Ангела.

Твой п.

№ 130. Н.С. Фуделю

11 I[1959, Усмань]^130.1 (130.1 Датируется по ссылке на день рождения М.Н. Фудель и на всесоюзную перепись населения. См. примеч. 2, 4.)

Дорогой мой Николаша.

Спасибо за 100 р., за большое письмо раньше и посылку Муне, за сегодняшнюю записочку в Мунином письме. Очень радуюсь, что между нами дружба не ослабевает. А черные кошки всегда и везде бегают и пробегают между всеми. Впрочем, они избегают бегать там, где их встречают по футбольному. Как ни закрывай глаза на это, а жизнь все-таки подвиг, который надо честно совершить, узкий путь, который надо смиренно пройти, иго Христово, которое надо с любовью принять. И только при таком сознании жизни, в сердце неугасимой лампадой зажигается радость. А на эпикуреизме далеко не уедешь, не дальше первой зубной боли или ссоры с другом. Сегодня три года твоей дочке^130.2 (130.2 Мария Фудель родилась 10 января 1956 г.). Плохо ли, хорошо ли, но твой семейный корабль идет своим курсом. Поздравляю его с этим юбилеем.

Вчера Муня вдруг опять заговорила о поездке в Москву. «Поеду в начале февраля, поживу до весны, а там опять приеду».

«Тамару жалко, весь день одна». В причинах этого поворота курса, впрочем, трудно разобраться. Может, здесь и лукавство и страх насчет пенсии, а может, просто пушкинское — «тяга к перемене мест»^130.3 (130.3 Неточная цитата из романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин» (гл. 8, строфа XIII). Ср.: «Им овладело беспокойство, / Охота к перемене мест...»). Состояние ее временами очень бодрое, но лишь внутри дома, около стола или эл<ектро>плитки, на которой она себе все готовит (кстати, ей, если поедет, надо ее купить). Говорит — «раньше июля не умру». Я с ней говорил о смерти довольно откровенно (после того, как она первая мне сказала как-то: «С<ергей> Ос<ипович>! — ведь кончается моя жизнь»).

В связи с переписью^130.4 (130.4 Всесоюзная перепись населения проходила в 1959 г.) я ее прописал здесь на 1 месяц (с 101). В вашем бланке она пойдет по 2-й графе (или второму вопросу), а в нашем по третьему, как «временно проживающая» или «временно выбывшая» — «меньше месяца».

Уж не знаю, что это будет для вас, если она поедет и если ей станет хуже, чем теперь. Она говорит о Бухарине^130.5 (130.5 Врач московской районной больницы, к которой была прикреплена М.П. Лучкина.), о возможности лечь в больницу. Но о фистуле и слышать не хочет.

Мама замучилась, устала, — есть состояние то ли труда, то ли беспокойства, свыше сил или меры человека. Сейчас ждем Вареньку^130.6(130.6 См. примеч. 4 к письму 128.). Машенькин квартирный вопрос еще не разрешен. Может быть, удалось бы втиснуть ее на Механ<ический> завод^130.7(130.7 Имеется в виду завод в Усмани.) чертежницей, но куда девать Люшку?

Делали ей у себя елку с дедом Морозом и твоим пакетом с апельсином, конфетами и «Олей», пришедшейся очень по сердцу (а бывает, что куклу сразу отбрасывает — какая тут закономерность — не знаю).

15 января день смерти пр<еподобного> Серафима^130.8 (130.8 Св. Серафим Саровский († 1833).). Он в эту зимнюю ночь- в 1833 году умер, стоя на коленях на молитве. Представь Россию 1833 года. Очень прошу тебя запомнить (уже не для себя, а, что еще вернее, для других), что 27 января день именин т<ети> Нины и если ты вечером позвонишь, то сильно утеплишь ее глупое сердце.

Я никого не утеплял — ты постарайся и за себя, и за меня.

Получил ли мешочек бисерный для Маши?

Целую и низко кланяюсь сначала ей, а потом и вам обоим.

Твой п.

№ 131. Н.С. Фуделю

21 III [1959, Усмань]^131.1 (131.1 Датируется по ссылке на пребывание в Усмани М.П. Лучкиной.)

Дорогой Николаша.

Получил твое и Лялино письмо и очень ему порадовался. Спасибо вам, дорогие, за любовь. Рад, что вам теперь несколько легче и Тамаре лучше в больнице. Ее состояние очень меня тревожит. Не скованность тела в первую очередь, а то, что нет у нее утешения. Никто, конечно, помочь не может, кроме Бога, а он помогает тем, кто этой помощи ищет. Переезд Муни в связи с ее состоянием тоже осложняется^131.2 (131.2 Видимо, М.П. Лучкина надеялась поправиться и вернуться в Москву в семью Н.С. Фуделя.). Надо еще найти человека для них обеих. Во всяком случае я договорился на службе, что, если будет нужно, я в конце апреля или, вернее, в начале мая отвезу ее. А лучше было бы в начале июня ехать им троим, маме, Муне и Вареньке, после ее экзаменов. Маме надо лечиться и по разным другим причинам надо ехать. Но состояние такое, что не знаешь, как все в конце концов выйдет. Я был еще у хирурга, и он сказал, что язвы у меня, вероятно, нет, а боли от спазматического колита.

Не знаешь ли ты, получила ли Тамара мое и Мунино письмо?

Обалдев совсем от своих балансов^131.3 (131.3 То есть от бухгалтерской работы.), я как-то вечером прочел «Холодный дом» и наконец понял значительность Диккенса, по крайней мере, такого Диккенса. Это какой-то погребальный катафалк, чудовищный и великолепный.

Стало ясно, что Достоевский не только конструктивно из «Холодного дома», но и по великому милосердию к человеческому роду, что конец «Мальчика у Христа на елке»^131.4(131.4 Литературным источником рассказа Ф.М. Достоевского из «Дневника писателя» за 1876 г. «Мальчик у Христа на елке» было популярное рождественское стихотворение немецкого поэта Ф. Рюккерта «Елка сироты» (1816). Роман «Холодный дом» был включен Ф.М. Достоевским в список книг, необходимых для библиотеки подростка. См. его письмо неустановленному лицу (Николаю Александровичу) от 19 декабря 1880 г.), — это конец Джо^131.5 (131.5 Персонаж романа Ч. Диккенса «Холодный дом» (1853).)

Целую вас обоих. Мир дому вашему!

П.

Мунину пенсию получили^131.6 (131.6 Пенсия М.П. Лучкиной была переведена из Москвы в Усмань. См. письмо 126.). С будущего месяца буду получать на службе 500 р.

Прилагаю письмо Тамаре.

№ 132. Н.С. Фуделю

5 ¥[1959, Усмань]^132.1 (132.1 Датируется по ссылке на смерть и похороны М.П. Лучкиной.)

Дорогой Коля.

Вот вчера мы похоронили Мунечку. В понедельник на Страстной она причастилась, после чего всю неделю уже не пила почти ничего, кроме воды с вином, пробовала молоко, но потом отказалась, сказав, что не идет. Рвота преследовала все время, но эту последнюю неделю и она утихла. Осталось одно мучение с мокротой, — тяжелое клокотанье внутри, и начались все чаще какие-то явления в сердце. Иногда по многу раз в день принимала то Зеленина, то валидол. Но даже утром в субботу пульс был еще сначала неплохой. Очевидно, все свелось к метастазу в легкие, и это решило жизнь молниеносно. Самое главное то, что болевых страданий, по существу, не было. Несколько раз она говорила: «слава Богу, у меня ничего не болит». Действительно, за ее любовь к детям и людям Бог освободил ее от многого, казалось бы, неизбежного.

Умирала она в абсолютном сознании смерти до самых последних секунд.

Собственно, умирала она дважды: в среду я ездил в Воронеж за маслом, рыбой и т. д., и когда приехал, мне сказали, что ей было очень плохо, читали уже отходную, но потом отошло, а она сказала: «как же я умру, не простившись с С<ергеем> О<сиповичем>». В пятницу я ночью пошел на службу «Погребения», вернулся в 7 утра и испугался ее глаз: они были уже в черной рамке. Увидев меня, она напряженным голосом сказала: «простите меня». Потом часов в 9 просила позвать Машу. С этого времени, собственно, и начались последние часы. Она лежала больше с закрытыми глазами, но замечая все больше, чем мы. Когда через открытую форточку дошел звук благовеста к обедне (в 10 часов), она перекрестилась, и потом несколько раз крестилась. Иногда говорила с Машей, которая была с ней. Но лежала так спокойно и пульс был настолько еще не угрожающий, что я решил, что это то же, что было в среду, и сказал Маше: иди домой (но она не ушла). Только после 11 я понял, что это серьезное, когда она, на вопрос мамы, идти ли ей в церковь? — ответила: «нет, уж лучше не ходи» (а обычно, наоборот, отправляла). А потом сразу все стало ясно. Она вдруг велела маме держать ее руку, а когда она стала слушать пульс, она с досадой попросила ее: «не пульс, руку». Видно, была нужна родная рука. За несколько минут до смерти сказала: «ну теперь я пойду домой, к своим». Мама помогала ей подносить руку к голове для крестного знамения. Я читал отходную, и только по лицам мамы и Маши видел приближение смерти. Варенька была с Люшкой.

Потом мама и Маша ее обрядили, и она лежала чистенькая, в белом платочке, очень спокойная и добрая. Это было в час дня в субботу.

К заутрене пасх<альной> мы все-таки пошли все, оставив ее одну в доме, и было очень хорошо. Ночь была теплая, мы стояли на приступочках у открытой двери, с народом, все слышали, и пение и службу. Хоронили на второй день Пасхи^132.2 (132.2 Пасха в 1959 г. приходилась на 3 мая.), когда выносили из церкви, был пасхальный перезвон, и все отпевание было составлено из пасхальных песней. Весь народ в церкви удивлялся такой смерти (в такие дни), незнакомые люди подходили к гробу, ставили на нем свечи, целовали ее руку. В гробу она лежала в монашеском, с четками. Без конца нас спрашивали: «как ее имя?»

Вот и конец пути. Завтра Маша с Варенькой и Люшкой отнесут ей черемуху, она все просила Машу: «принеси мне цветов».

Деньги 500 р. мы получили, вернувшись с кладбища. Все соседи во всем помогали, священник не взял ничего за похороны, т<ак> что трат было не больше, как на 350 р.

Сейчас ее угол за печкой пустой, но там все еще висят те карточки, которые были при ней.

Васе^132.3 (132.3 См. примеч. 5 к письму 127.) я написал. Свидетельство о смерти получил и вышлю для выписки.

Мама очень изнемогла, и сейчас я боюсь за нее.

Целую вас. Жизнь Мунечки у нас в доме эти 7 месяцев^132.4 (132.4 С конца сентября 1958 г.) многому нас научила, многое хорошее нам дала. Мы стали дружнее, нам стало яснее, что только в любви к людям смысл жизни, нам стала еще радостней радость Пасхи, праздника нетления в Боге.

Христос воскрес!

П.

№ 133. Н.С. Фуделю

27 Х [1959, Усмань]^133.1 (133.1 Датируется по ссылке на годовщину смерти З.А. Сытиной. См. примеч. 2.)

Дорогой Николаша.

Спасибо за деньги. Сегодня день смерти бабы Зины^133.2 (133.2 Теща С.И. Фуделя, Зинаида Александровна Сытина (Свербеева), умерла 27 октября 1938 г.). Я вспоминаю, как мы с тобой (или ты с Муней) приехали из Загорска, а ее уже выносили из дома, в маленький московский дворик на Га-гаринском^133.3 (133.3 В конце 30-х гг. семья С.И. Фуделя жила по адресу: Москва, Гагаринский пер., д. 20.). Это тому уже 22 (21), кажется. Так идет история. Очень просим мы с мамой наших дней смерти не забывать и бывать в них в церкви. В ней была наша жизнь и любовь. Что церковь сейчас умирает, я знаю, но знаю еще и то, что она никогда не умрет. Умирает тленное, а бессмертное умереть не может.

Мы в осенней грязи, темноте, трудах и озлоблениях. Маша^133.4 (133.4 М.С. Желновакова.), наконец, на днях переезжает в свой (или Мишки)^133.5 (133.5 М.Р. Желноваков.) коттедж: две комнаты, кухня, стекл<янная> терраса, сарай, подвал, в будущем забор, яблони, колодец. Там будет уже сейчас у нее коза, кролики, куры. Дал бы только Господь мира и здоровья!

Варенька получила двойку за сочинение и очень, бедная, переживала. Люшка^133.6 (133.6 Домашнее имя внучки С.И. Фуделя Веры, дочери М.С. Фудель.) на козьем молоке совсем поправилась. Безобразничает, но очень мило, совсем как была маленькая Маша: кокетство с детских лет.

Целую всех вас, дорогие. Не забывайте, пишите изредка, но без насилия (а то я видел, как ты заставлял Лялю!). Были ли в Донском?^133.7(133.7 Н.С. Фудель и его жена, Л.И. Щербинина, тайно посещали церковь в Донском монастыре, где в это время служил о. Николай Голубцов, друг С.И. Фуделя.) (Над самим собой можно и насилие.) Поцелуйте Машеньку^133.8 (133.8 М.Н. Фудель, внучка С.И. Фуделя, дочь Н.С. Фуделя.) с низким поклоном. Читали ли вы С. Лагерлеф «Иеста Берлинг»?^133.9 (133.9 Роман шведской писательницы С. Лагерлёф «Сага о Йосте Берлинге» (1891).) Если нет, поищу для вас. Ваш дед.

№ 134. Н.С. Фуделю

14 VIII [1960, Усмань]^134.1 (134.1 Датируется по упоминанию о поездке Н.С. Фуделя на Кавказ.)

Дорогой мой Коля.

Рад был услышать твой голос; я уже думал, что мое письмо пропало. Пишешь ты о себе грустные вещи — твое здоровье предмет большого беспокойства и недоумения у всех нас. То, что ты уже и сейчас, только что вернувшись с Кавказа^134.2 (134.2 Поездка Н.С. Фуделя на Кавказ, в альплагерь Алибек.), плохо себя чувствуешь или как и прежде, еще раз подтверждает то, что никакие горы, леса и пустыни тебя не спасут, если после них надо возвращаться обратно. В твоем деле, как чужая душа и тело, говорить очень трудно. Но ведь если бы это была контузия, т<о> е<сть> чистая физиология, то почему о ней не было слышно в годах 1945-1951?

Неужели она таилась чуть ли не 10 лет? Да не чуть ли, а как раз 10 лет — 1944—1954. Но если это не физиология, то гораздо больше уверенности, что это временно, что это пройдет. Так по рассуждению человеческому, так и по-Божьи. Все проходит, и болезни, и здоровье, и жизни, — и важно не потерять себя в них. т<о> е<сть> не утратить из-за них своей свободы и своей радости. Поэтому-то об этих двух сокровищах я всегда и болею в отношении тебя — чтобы они всегда были с тобою, в какой-то кладовой сердца, куда входит только один Бог. Хранишь ли ты их, ищешь ли их? А ведь некоторые теряют их не в болезнях, а именно в здоровье — сердце заплывает жиром и жир побеждает все. Я иногда думаю, что и последнее было бы горше первого, и что болезнь твоя промыслительна, т<о> е<сть> по воле Божией, чтобы ты не уснул, как засыпают многие. Поэтому путь к выздоровлению — это давать Господу какие-то обязательства, что ты не спишь. Он, увидев это, и болезнь снимет, ибо она будет уже не нужна, раз человек (Коля) сам не спит.

Про Машеньку^134.3 (134.3 М.Н. Фудель.) ты пишешь тоже беспокойное. Конечно, все это страшно: точно неотвратно формируются черты грубости и нелюбви. Но это уже такой больной вопрос, что лучше его не трогать. Даже и Люшка здесь почти предоставлена стихиям.

У Маши^134.4 (134.4 М.С. Фудель.) дела все те же.

От Вареньки писем мало, скоро она уже вернется на свою вахту^134.5 (134.5 Речь идет о возвращении В.С. Фудель с летних каникул в Москву, где с осени 1959 г. она училась в МГПИ им Ленина, на дефектологическом факультете.). Мама болела, но быстро поправилась, т<ак> к<ак> нам уже совсем нельзя болеть.

А ты не пробовал писать детские стихи? Я сегодня читал Люше стихи в книжке какого-то Демьянова Ив. Ив.^134.6 (134.6 Речь может идти о книгах: Демьянов И. И. Рассвет. Стихи. Л., 1950; У синих рек. Стихи. Л., 1952; Молодые сады. Стихи. Л., 1954 и др.) — такие хорошие стихи! Начни для Маши, заведи хорошую тетрадь: налево текст, направо картинки. А под старость и издашь, опять же полезно. Демьянова я могу прислать для образца. И занятие это можно вести даже на службе, а тем более по дороге к ней.

Целую тебя, дорогой. Прости, что мало пишется, — нет воды живой, все больше усталость в голове.

«Да шелестят травой сухой
Мои старинные болезни»^134.7 (134.7 Неточная цитата из стихотворения А.А. Блока «Ветр налетит, завоет снег» (1912). Ср.: «И шелестят травой сухой / Мои старинные болезни».).

Лялю и Машеньку целую.

Твой п.

19 VIII мамин любимый праздник Преображение.

28 VIII Успение.

Вернулась ли т<етя> Нина?

№ 135. Н.С. Фуделю

29 ХI [1960, Усмань]^135.1 (135.1 Датируется по упоминанию о скорой встрече Нового, 1961 года.)

Милый мой Николаша.

Спасибо за письмо; да, необходимо как можно чаще писать друг другу, так как даже совсем незначительные нити общения душевного делаются какими-то нитями Ариадны, выводящими из лабиринта путаницы и темноты. Меня порадовало, что, как ты пишешь, в этом году наряду с разными скорбями, ты видел много светлого от Ляли, Маши и бывали у тебя хорошие встречи с людьми и книгами. Это и есть жизнь, — ее золотая проба, когда на черной земле страдания вырастают цветы. Цветы из воздуха или маргарина вырастают только у фокусников, и при этом совсем не вырастают и совсем не цветы. А все настоящее идет через страдание. Что даст Бог в будущем году? Конечно, хотелось бы в этом, 61-м году^135.2 (135.2 То есть в будущем, 1961 г.) переехать поближе к вам и Вареньке, т<ак> к<ак> годы идут и река времени все ближе к своему океану. Будем надеяться и ждать. Весной будет виднее, а если нет, то у меня запасен лес на ремонт (Мишины хлопоты), буду опять ковыряться здесь^135.3 (135.3 Капитальный ремонт дома в Усмани был в 1957 г.). Про маму что скажу? Все в руках Божиих. Я ужасно боюсь остаться один, т<ак> к<ак> все мои добродетели показные и вела меня к Богу она. В ней сила жизни, сила ведущая к Источнику жизни, — любовь к миру и людям. Она из последних могикан^135.4 (135.4 Намек на роман Фенимора Купера «Последний из могикан» (1826).), а я только их Фенимор Купер. Но кто указывает Богу Его пути?

С кем вы встречаете Нов<ый> год? Не с Колей Т<ретьяковым>? Мама сегодня вернулась после 2 недель от Маши^135.5 (135.5 Из-за болезни дочери, М.С. Желноваковой, В.М. Сытина жила в ее доме и помогала ей по хозяйству.), у которой уши, кажется, прошли. Зато, кажется, опять назревает новое и более внутреннее воспаление, душевного характера.

Значит, у Тамары боли остались только в коленях? 30 ноября (среда) — день смерти бабы Жени^135.6(135.6 Евгения Сергеевна Емельянова (1864—1927), мать С.И. Фуделя, жена о. Иосифа Фуделя.), с которой ты был знаком. Если письмо успеет напомнить, позвони т<ете> Нине и узнай, как она там. Книг новых давно не имели, а все читали Диккенса вслух. Есть ли у Маши «Конек-Горбунок»? У Люши он сделал эпоху, и она уже почти наизусть его знает. Где бы достать настоящую большую биографию Диккенса, — может быть, у Ел<ены> Вл<адимировны>135.7 (135.7 Е.В. Чернышева.) есть по-английски? Думаю, что биография Ланге^135.8 (135.8 Речь, вероятно, идет об издании: Ланн Е. Диккенс (Беллетризированная биография). М., 1946.) не то, впрочем, я ее не читал. Нет ли у тебя литературоведов по Диккенсу? Я знал одного по Шекспиру. Как же, напечатали твои стихи в журнале?^135.9 (135.9 Н.С. Фудель отдавал свои стихи в журнал «Охотничьи просторы». Подборка опубликована в № 15 за 1960 г.) Н<иколаю> Оск>аровичу>^135.10(135.10 И.О. Корст. См. примеч. 2 к письму 128.), когда увидишь, передай мой привет. Очень мне его все жаль, с его жировым наростом, из которого вырваться человеку почти так же трудно, как родиться вновь.

31 XII (т<о> е<сть> 13 I) будет мне 60, «стукнет», как говорят. Все еще хочется принести людям какую-то пользу, и все еще ничего не получается и теперь уже надежды мало. Как корабль, который тянут на буксире после кораблекрушения, вхожу я в неведомую пристань. «Помилуй мя Боже, помилуй мя».

Шлю тебе с Лялей привет и любовь.

Храни вас Бог. П.

№ 136. Н.Н. Третьякову

5 янв. [1961, Усмань]^136.1 (136.1 Датируется по ссылке на знакомство С.И. Фуделя с Н.Н. Третьяковым, искусствоведом (с 1991 г. — профессор МГАХИ им. В.И. Сурикова, кандидат искусствоведения, заслуженный деятель искусств России). См. примеч. 2.)

Дорогой Николай Никол<аевич>.

Завтра сочельник, на меня веет какими-то детскими елками и теплом детства, и вот именно в эти часы хочется послать Вам сердечный привет и всему Вашему дому. Я Вас совсем недавно знаю^136.2(136.2 Знакомство с Н.Н. Третьяковым состоялось осенью 1960 г.), но, кажется, безошибочно воспринимаю Вас где-то «в планах» своего детства и всего близкого. Храни Вас Бог! Я хорошо понимаю, как Вам трудно и как много кругом Вас такого, что не дает собирать тепло. А, кажется, всю задачу жизни, весь ее смысл, можно свести к этому собиранию. Знаете — есть такое выражение: «загонять тепло в дом». Вот так же надо «загонять» его в сердце.

Я встретил Новый год в абсолютном и гнетущем одиночестве, под аккомпанемент плясок и пения за стеной. Вера М<аксимовна> еще не скоро приедет^136.3 (136.3 В.М. Сытина уехала в Москву навестить дочь-студентку, В.С. Фудель.).

Завтра, может быть, приедет Коля, и мое одиночество развеется.

Как жаль, что не всё между вами гладко, не всё в полном единстве дружбы. Вы понимаете, о чем я говорю. Во многом мы сами виноваты, а, может быть, и во всем.

Передайте мой искренний привет Ир<ине> Ник<олаевне>^136.4 (136.4 Ирина Николаевна Третьякова, жена Н.Н. Третьякова. ) и мою просьбу извинить меня за неприезд в прошлый раз. Я, право, становлюсь стар и слаб, и мне уже трудно разъезжать, как прежде. Беспокоюсь за Ваше здоровье, пишите мне о нем, что сказал врач, что Вы решили. Ваш С.Ф.

№ 137. Н.С. Фуделю

28 I [около 1961, Усмань]^137.1 (137.1 Датируется по ссылке на недавнее знакомство с Н.Н. Третьяковым. См. примеч. 10. См. также примеч. 2 к письму 136.)

Милый мой Николашенька.

Спасибо за ваши письма. Так грустно, что мы в разных местах лежим и болеем. Здесь тоже появился грипп, но, кажется, не так злобный — пока шел до Усмани, несколько остыл. Сегодня получил результат рентгена — находят только болезни кишок, хотя слегка подозревают: в одном их месте — язвы. Не ясно еще — поджелудочная железа, она, конечно, не просвечивается. Пищевод проходим. Во вторник, очевидно, пойду опять к врачу с анализами, но он, наверное, еще погонит на желудоч<ный> сок, от чего я уклоняюсь пока. Вот уже месяц на днях, как болею и, кроме того, что это есть во мне, ничего еще не знаю. Аппетита нет совсем, хоть ем весьма мало, но это, может, оттого, что имею право есть только крайне невкусные или же надоевшие вещи. Одно утешение в чае с медом.

По Достоев<скому> работаю как могу^137.2 (137.2 Имеется в виду работа над книгой «Наследство Достоевского».), Варенька привезла 4 весьма интересн<ые> книжки с письмами и неизданными главами романов^137.3 (137.3 Речь идет, по-видимому, об издании: Достоевский Ф.М. Письма: В 4 т. / Под ред. и с примеч. А.С. Долинина. М.; Л., 1928-1959.). Если еще немного копнуть в «Кр<асном> Архиве», «Недрах»^137.4(137.4 «Красный Архив» — исторический двухмесячный журнал Центрального архивного управления СССР и РСФСР, выходил с 1922 г. «Недра» — литературно-художественные сборники, выходившие в 1923—1924 гг. в изд-ве «Новая Москва», в 1925—1931 гг. — в изд-ве «Недра».) и др., то уже сейчас мне видно, что можно, с Божьей помощью, бросить свет на эту фигуру со стороны для многих еще нужной и недост<аточно> освещенной. Дост<оевский> жил с нами все это время и вместе с нами он и умрет: он будет только тогда не нужен, когда не будет нас. Когда же не будет нас? Жизнь так хрупка, как одуванчик.

О себе скажу: я, конечно, устал жить и последнее время все вижу во сне какие-то дома в лесу на полянах, освещенных солнцем, а за рекой города, полные сияющих церквей. Но я знаю, что главная усталость от грехов, — от недостатка или отсутствия в течение жизни любви к людям, а поэтому не только хочу, но и страшусь смерти и ответа, и тогда хочу искренно еще пожить и поработать для людей. О приезде даже не знаю, что и думать. Помнишь в «Игроке» Достоевского, там в Монте-Карло^137.5 (137.5 В романе Ф.М. Достоевского «Игрок» действие происходит в вымышленном г. Рулетенбурге, куда приезжает семидесятипятилетняя помещица и московская барыня Антонида Васильевна Тарасевичева.) привозят играть в рулетку богатую старуху из Пензы или Рязани на носилках^137.6 (137.6 В игорный зал ее обыкновенно вносили в креслах.).

Боюсь, что я смогу дойти до большой слабости и тогда предпочел бы быть у себя дома. Но что Бог даст! Эта неделя пойдет на конец анализов врача. Ждем еще письма от т<ети> Кати^137.7 (137.7 По-видимому, Щельцина (Мамонтова) Екатерина Всеволодовна, работавшая в Москве, в Боткинской больнице.), я ей писал и мама. Мы поедем, конечно, в том случае, если ее ответ будет положительный, т<о> е<сть> что можно лечь на леченье, включая анализы (т<ак> к<ак> ездить по анализам в Москве мне будет уже трудно).

Поищи у себя и других воспоминания Анны Гр<игорьевны>^137.8 (137.8 Речь может идти об издании: Достоевская А. Г. Воспоминания / Под ред. Л.П. Гроссмана. М., 1925.). Воспомин<ания> его дочери^137.9(137.9 Речь может идти об издании: [Достоевская Л.Ф.]. Ф.М.Достоевский в изображении его дочери Л. Достоевской. М.; Л., 1922.) у меня есть. Целую тебя, дорогой, Лялю и Машу. Как Тамара? Передай ей мой сердечный привет.

П.

Коля^137.10 (137.10 Н.Н.Третьяков.) действ<ительно> очень трогательный, я пишу ему еще больше. И то, что ты меня просил, написал.

Гуммиарабиком приходится заклеивать, т<ак> к<ак> конверты никуда не годятся.

№ 138. Н.Н. Третьякову

[Канун Пасхи, Усмань]^138.1 (138.1 Датируется по ссылке на пасхальные праздники 8—9 апреля. См. примеч. 3.)

Милый Ник<олай> Ник<олаевич>.

Во-первых, спасибо большое за Вашу готовность одолжить мне денег на мой переезд, но, к счастью, кажется, нужда в займах отпала, т<ак> к<ак> мы здесь сейчас не можем продать своего дома и, следовательно, наш переезд и покупка откладываются^138.2(138.2 Речь идет о возможном переезде из Усмани ближе к Москве.).

Во-вторых, я хотел Вас спросить вот о чем. Не собираетесь ли Вы на 8—9 апреля^138.3 (138.3 Пасха 9 апреля была в 1961 г.) куда-нибудь поехать, ну, скажем, во Владимир или еще куда-н<ибудь>, чтобы послушать пение? Если собираетесь, то прошу Вас, увезите с собой моего Колю^138.4 (138.4 Н.С.Фудель.). У него есть талант — совершенно бесталанно проводить такие дни. Помните эти строчки:

«Светало. Рассвет как пылинки золы
Последние звезды сметал с небосвода»...^138.5 (138.5 Цитата из стихотворения Б.Л. Пастернака «Рождественская звезда» (Из «Стихотворений Юрия Живаго», 1956).)

Или другие;

«И вдруг навстречу крестный ход
Выходит с плащаницей,
И две березы у ворот
Должны посторониться»^138.6. (138.6 Цитата из стихотворения Б.Л. Пастернака «На Страстной» (Из «Стихотворений Юрия Живаго», 1956).)

Как же не видеть, как же не слышать этого!

Крепко жму Вашу руку и искренно желаю и личного и семейного благополучия, и светлого Праздника, светлого Праздника!

Ваш С.Ф.

№ 139. Н.Н. Третьякову

4 VI [1961, Усмань]^139.1(139.1 Датируется по почтовому штемпелю на конверте: письмо послано из Усмани 4 VI 1961 г. и получено в Москве (К-104, Тверской бульвар, 17, кв. 23) 5 VI 1961 г.)

Дорогой Николай Николаевич.

Я еще, кажется, никогда не испытывал более досадного недоразумения: я только на днях узнал или понял, что в числе тех денег, которые Коля переводил мне на стройку^139.2 (139.2 То есть на ремонт дома в Усмани.), были и Ваши 500, а, не зная этого, и не благодарил Вас. Простите меня. Сейчас только все это разъяснилось, а поэтому — по пословице: «лучше поздно, чем никогда» — примите мою сердечную Вам благодарность. Это чувство благодарности к Вам я, впрочем, испытывал уже давно: за Колю, за ту дружбу, которую — как говорили в 19-м веке. Вы ему дарите. Коля, это запуганный и задерганный воробей, обязанный сидеть в каменном мешке, да еще с портфелем в лапках, и смотреть на все воробьиными глазами. Чем помочь ему, как облегчить ему путь — ума не приложу. Если во многом он сам виноват — от этого не легче. Не оставляйте его. Кажется, в притчах Соломона сказано: «брат от брата помогаем, — яко град тверд и огражден»^139.3 (139.3 Ср.: «Озлобившийся брат неприступнее крепкого города, и ссоры подобны запорам замка» (Прит. 18,19); здесь цит. по: Преподобных отцев Варсануфия и Иоанна руководство к духовной жизни. СПб., 1905. С. 84. Ответ 117.). В любви есть дерзновение, и есть всемогущество, и есть то смирение, без которого вообще ничто невозможно, без которого все умирает.

Очень был бы рад увидеть Вас и И<рину> Н<иколаевну>^139.4 (139.4 Ирина Николаевна Третьякова.), но не знаю, когда приеду.

Храни Вас Бог!

С.Ф.

№140. Н.С. Фуделю

28 I [1962 Усмань]^140.1 (140.1 Датируется по ссылке на скорый отъезд из Усмани во Владимирскую область.)

Дорогой Николаша, прости, что долго не отвечал на письмо, привезенное Варенькой. Мы так обрадовались ее приезду, что обо всем вроде забыли. Все же жизнь без детей очень одинока, и мы к ней еще не привыкли. Варенька спит за печкой, и наши старые сердца успокоились и потеплели. Она тоже довольна и с ужасом считает остаток дней до отъезда. Я нашел ее мало изменившейся и довольно серьезной, если не считать остриженной головы — дань Бандар Логу^140.2 (140.2 Обезьяны, друзья Маугли, из одноименного произведения Р. Киплинга.). Она набросилась на нас за нашу инертность в вопросе переезда. Я, правда, инертен, мне бы сейчас только сидеть на печке в валенках, но под ее воздействием сделал объявление о продаже и сообщил всем, кому нужно. С ней я и приеду, чтобы поехать на место и договориться окончательно. Если договорюсь о цене, то надо будет дать задаток рублей 500 (=50), чтобы не упустить, т<ак> к<ак> оттуда мы получили письмо (от соседей продавцов), где говорится, что нас ждут. что они себе уже подыскали и могут тут же нам продать.

Так что если у нас пройдет успешно продажа^140.3 (140.3 Речь идет о продаже дома в Усмани и отъезде во Владимирскую область.), то все это может обернуться быстро, — к Пасхе или тут же после нее (IV) мы сможем оказаться во Владимир<ской> области. Мама сегодня шутила, что вы вдруг неожиданно получите от нас письмо не из Усмани, а из Александрова^140.4 (140.4 Александров входил в число городов, где искал жилье С.И. Фудель.). Я молчу, т<ак> к<ак> боюсь, как обычно, всяких задержек, но все может быть. Деньги на задаток у нас есть полностью. Может быть, если удастся продать хорошо, то даже останется немного, чтобы там отремонтировать третью комнату? Мы мечтаем, чтобы было помещение для ваших приездов. А мама еще мечтает, и довольно серьезно, чтобы как-то сэкономить на продаже и купить пианино: завораживать девочек — она говорит, и себя, конечно, — добавляю я. Спасибо за журнал. Стихи^140.5 (140.5 Речь идет о подборке стихов Н.С. Фуделя «Тишина в лесу», опубликованных в журнале «Охотничьи просторы» (1960. № 15).) не плохие — видишь, ты и форму всю сумел соблюсти, когда понадобилось. Я уверен, что и «Северный свет»^140.6 (140.6 Имеется в виду неопубликованный рассказ Н.С. Фуделя «Бегство» (др. назв. — «Северный свет») о Беломорье.) ты мог бы продолжить. У твоего приятеля^140.7 (140.7 Речь идет о литературном знакомом, который помогал с публикациями в журнале «Охотничьи просторы».) хорошая душа, дай Бог ему покоя и прочности, в частности, и в семейной жизни. Варенька говорит, что его приятельница или новая жена очень мила. И он сам ей понравился. Посвежел ли ты после отдыха? Милый ты, Николаша, что же с тобой сделать? Нам ужасно жаль Лялю, ведь весь дом на ее плечах. Поставь же ты в святой закон уезжать вместе за город в воскресенье хоть на лыжах, хоть без них. У нас большие морозы и снег, надеюсь, и у вас тоже. Маша в ужасе от Тамариных отечных ног, говорит, что это перед концом (ей кто-то это сказал). Сама Маша посвежела как-то от поездки, хотя и неудачной в смысле ее болезни. Жаль, что ты с ней не виделся.

Целую вас крепко. Спасибо за любовь и память. Недавно попались хорошие стихи, которые и посылаю.

«Не всё ль равно, пусть время катится.
Мы поняли тебя, земля!
Ты только хмурая привратница
У входа в Божие поля»^140.8. (140.8 Строфа из стихотворения Н.С. Гумилева «Второй год» (1915).)

Ваш п.

№ 141. Н.С. Фуделю

[около 26 мая 1962, Усмань]^141.1 (141.1 Датируется по ссылке на день рождения Н.С. Фуделя и выпускные экзамены в институте, который заканчивала В.С. Фудель.)

Дорогой наш Коленька.

Спасибо тебе за рассказ^141.2 (141.2 Рассказ (в рукописи) Н.С. Фуделя, предназначенный для журнала «Охотничьи просторы».), очень нас порадовавший. Точно в серую комнату вошел маленький лучик и обнадеживающе прошел по стенам. Так было утешительно и то, что пришел он как раз в день твоего рождения^141.3 (141.3 26 мая.). Получил ли ты нашу телеграмму?

Хотелось бы продолжения этого цикла с пером и Аполлоном. Ты помнишь Мих<аила> Егорыча^141.4(141.4 Старый дворник, служивший в доме по адресу: Гагаринский пер., 20, где жила семья С.И. Фуделя.), как он сидел на лавке с очень серьезным лицом и рассказывал про то, как было в Москве при Наполеоне, — по рассказам его отца — Мих<аилу> Ег<орычу> было больше 80 (в 30-м году), т<ак> что его отец в своем детстве мог что-нибудь и помнить. Во всяком случае ты и М<ихаил> Е<горович> сидели на лавке, как Фаунтлерой и мистер Гоббс^141.5 (141.5 Персонажи романа Ф.-Х. Бернет «Маленький лорд Фаунтлерой» (1886).), и ты слушал (он сидел на бочонке с орехами).

Потом там были колоссальные темно-красные куры у Пелевиных^141.6 (141.6 Соседи по дому в Гагаринском пер., 20.), у которых вороны крали яйца (они пробивают носом дырку и так уносят на крышу). А однажды Пелевины сварили в супе полкурицы и поставили ее на окно и, вот, мама сама видела, как ворона, все созерцавшая с дерева, опустилась на окно, и курица была унесена на сарай. Мама говорит, что ярость Ел<ены> Абр<амовны>^141.7 (141.7 Елена Абрамовна Пелевина.) и злорадство всех прочих (т<ак> к<ак> ее очень не любили) было уморительным. Все во главе с Ел<еной> Абр<амовной> потрясали руками, щетками, кочергами на ворону, сидевшую с курицей на сарае. Потом туда приходил дядя Кока^141.8 (141.8 Одинокий старик, приходивший в гости к ЗА. Сытиной.) и приносил какие-то старые ненужные вещички. А ты там пугал Машеньку^141.9 (141.9 М.С. Желновакова.) «Сальвадором», который живет за обоями. (На стр<анице> 3) «склад лесных досок» нельзя сказать, это вроде «металлического железа», доски все «лесные», а не полевые, да и «склад» нехорошо, я бы просто сказал «лежали доски». Чуть режет «тетя Поля». То, что создается ассоциация с «тетей Полли» из Тома Сойера^141.10(141.10 Речь идет о герое романа М. Твена «Приключения Тома Сойера» (1886).), неважно. Но она говорит «ласково» и введена как «родная тетя», а потом вдруг оказывается, что она единственная в этом рассказе «представительница зла». «Ласково» я бы заменил «подозрительно» и именовал бы ее именем-отчеством, как в конце рассказа.

У меня большая просьба: цены здесь снизились, и мы должны, перед тем как решаться на них, иметь данные — можно ли в М<ало>яросл<авце> купить за 2.5—2.6 максимально?

Если там конъюнктура такая, что можно, тогда мы отдадим здесь за 2,9. дороже вряд ли удастся.

Отдадим 0,3 долга и купим. Тянуть дальше нельзя. Поэтому я прошу тебя в ближайшие дни съездить туда, и, может быть, даже раза два, и обойти все, что возможно, по объявлениям. Я не могу оставить здесь маму, кроме того, каждая поездка стоит много денег — где их взять?

У Вареньки сейчас экзамены^{141 11} (141 11 Речь идет о выпускных экзаменах — В.С. Фудель заканчивала дефектологический факультет МГПИ им, Ленина.), конечно, и тебе это трудно, но без этой помощи ничего не выйдет. Как нам решаться здесь на сниженные цены, если совсем не ясно — что сейчас в Малоярославце^141.12 (141.12 Предполагалась покупка дома в Малоярославце, где С.И. Фудель мог бы поселиться вместе с женой и дочерью Варей. Покупка не состоялась.). Покупатели сейчас у нас появились, после больш<ого> перерыва, но они больше 28 (м<ожет> б<ыть>, 29) не дают. Я буду пока тянуть. Если там найдется за 25—26, я соглашусь на 29. Иначе это не решишь. Вот почему я тебя и прошу это сделать, причем, может быть, мало будет один раз съездить, а придется два. Может быть, и Варенька поможет, но она сейчас в экзаменах, у нее 4-го первый большой экз<амен>, т<ак> что лучше ты ее не нагружай, а только узнай от нее — где объявления, где знакомые и т. д. У т<ети> Маши^141.13 (141.13 Видимо, речь идет о Марии Алексеевне Бобринской. См. примеч. 8 к письму 66.) там родня, у С<офьи> Кавловны^{141 14} (141 14 Софья Павловна Кристман.) тоже. Пожалуйста, Николаша, займись этим, прочеши этот городишко. Имей в виду, что нам никаких «вишневых садов» не нужно, никакой романтики за наши деньги не купишь. Надо, чтобы была комната и кухня, чтобы все было еще вполне крепкое, особенно крыша, чтобы не был далеко колодец. В отношении участка мы рассчитываем на самое минимальное (2—3 сотки), за счет того чтобы было прочное помещение.

Целую тебя и Лялю крепко. Везде у всех спрашиваю о человеке для Тамары, пока безответно, но не безнадежно.

Твой п.

О результатах поездки сейчас же напиши.

№ 142. Н.С. Фуделю

12 VII [1962, Усманъ]^142.1 (142.1 Датируется по упоминанию о поездке Н.С. Фуделя на Беломорье, в поморское село Летняя Золотница.)

Милый Коля, Ляля и Машенька.

Вот забрались — петрушки-то! — в такую даль!^142.2 (142.2 Речь идет о поездке Н.С. Фуделя на Беломорье с семьей и Н.Н. Третьяковым.) По медведям, что ли, соскучились? Шубу-то забыли взять Машеньке! — так, я думаю, надо о вас мыслить по-Муниному. Где же вы, право, несчастные? Хоть бы погода была для вас потеплей, ведь даже здесь у нас прохладно. Да и как доехали — ничего не знаем. Твое письмо о выезде получили, а дальше все кануло в северную вечность. Я рад, что с вами Н<иколай> Н<иколаевич>^142.3(142.3 Н.Н. Третьяков.), — как бы он ни был непрактичен, он вполне живая и родная душа, а непрактичны вы, кажется, все (слава Богу). Есть ли у тебя аппарат? Про Тамару ничего не знаем, т<ак> что московских новостей у нас нет. Да и своих тоже. Собираем ягоды (черн<ую> смородину и крыжовник), и мама варит варенье, очень одобряемое Люшей, да и Мишей. Забор великолепен, получилась совсем «легенда одной усадьбы» (есть такая вещь С. Лагерлёф)^142.4(142.4 Имеется в виду роман шведской писательницы С. Лагерлёф «Дом Лильекроны»(1911).), а так как лето весьма дождливое, то все заросло бурно и все услаждает взоры. Покупатели^142.5(142.5 То есть покупатели дома в Усмани, который был отремонтирован перед продажей.) появляются очень изредка и исчезают, но один из них вроде как бы «клюнул», т<о> е<сть> зацепился за крючок и еще не отказался, а все ходит и поддерживает надежду. Ему и самому надо свой продать. Так что может быть и выйдет еще что-нибудь. Насчет М<ало>яр<ославца> и мы такого же мнения и больше думаем о Киржаче и Карабанове^142.6 (142.6 В Малоярославце, Киржаче и Карабанове велись поиски жилья.). Если дело дойдет до задатка, поеду искать и заканчивать. Но сил очень мало, прямо беда!

От Вареньки было письмо, что она ходит по набережной и смотрит на Петропавловскую крепость, не зная, конечно, что в ней сидел Достоевский^142.7 (142.7 Ф.М. Достоевский, арестованный по делу петрашевцев, находился в Алексеевском равелине Петропавловской крепости с 23 апреля по 23 декабря 1849 г.). Оттуда сегодня, кажется, едет в Псков, с какими-то хорошими девочками. Письмо бодрое, молодое, полное впечатлений. Работа моя двигается^142.8(142.8 Речь идет о книге «Наследство Достоевского», над которой работал С.И. Фудель.), но я недоволен многим в ней, т<ак> к<ак> все сбиваюсь на литературоведение, совершенно никому не нужное, а на что-то хорошее не хватает вдохновения. Для него надо как-то совсем отойти от себя, а это человеку всегда трудно. Получил ли Н<иколай> Н<иколаевич> мое последнее письмо в ответ на свое? Передай ему сердечный привет.

От Голубцовых^142.9 (142.9 То есть от семьи о. Николая Голубцова.) были известия, что было хуже, т<ак> к<ак> он испугался мужика, который лез к ним в окно, но потом опять все обошлось. Но вряд ли теперь он^142.10 (142.10 О. Николай Голубцов.) восстановится вполне. От него пришла к нам рекомендация на один дом в Киржаче у его знакомых. Может, как-н<ибудь> все устроится. Переезжать нам очень трудно, обживаться на новом месте еще трудней, особенно если купим с какими-н<ибудь> дефектами, но надо отдать долги и надо жить так, чтобы в любой день можно было бы приехать нам к вам и обратно — вам к нам.

Целую вас всех, дорогие. Храни вас Бог! Мама ничего, бодрая. Варенька хотела на август приехать к нам^142.11 (142.11 Ожидался приезд В.С. Фудель в отпуск. См. примеч. 3 к письму 143.). Вот бы нам с ней уехать отсюда совсем. Так или иначе осенью мы увидимся.

П.

Поищи старые часовни и церкви, в них следы людей.

№ 143. Н.С. Фуделю

12 VIII [1962, Усмань]^143.1 (143.1 Датируется по ссылке на трудоустройство В.С. Фудель после окончания института. См.примеч. 3.)

Дорогой Николаша.

Я уже несколько дней пишу тебе мысленно письмо, а на бумаге вряд ли напишется. Внешних новостей мало. Мама все так же, что-то в почках. Хочет ехать в М<оскву> делать анализы и с ними идти к Вл<адимиру> Ив<ановичу>^143.2 (143.2 В.И. Кристман. См. примеч. 8 к письму 112.).

У Вар<еныси> ничего пока не выходит с работой^143.3(143.3 После окончания дефектологического факультета МГПИ им. Ленина (в мае 1962), получив распределение в г. Кольчугин Владимирской области, В.С. Фудель пыталась перевестись на работу в Усмань.), и она заказала билет в Липецк на 20 VIII. Ходит невеселая, тяготится и собой и нами. Нас можно принять только в каком-то христ<ианском> подвиге «принятия», а иначе мы нестерпимы. Впрочем, в какой-то мере это относится ко всем.

У кого-то были эти строчки —

«В безумной погоне толпы спешат,
И каждый каждому больше не рад»^143.4 (143.4 Источник цитаты не обнаружен.).

И мы в этой «погоне», — себя никак нельзя исключать из нее, когда честно на себя посмотришь. Я как-то в письме сказал тебе точно: «мы с тобой безобразно мало любим людей», и все норовим отделаться словами о любви. Когда же мы с тобой проснемся? Я думаю, что нам обоим с тобой очень мешает писательство, создавая вредные иллюзии исполнения долга любви.

Как-то говорил с Лялей по телефону дня 4 тому назад. Там все благополучно, ходят в кино.

Все мечтаю в сентябре, в сухой день, доехать до Ал. Андр.^143.5 (143.5 По-видимому, знакомый С.И. Фуделя из Киржача.) Хочется хоть сколько-то отдохнуть — день, два, а то ведь у нас с мамой —

«Покоя нет, покой нам только снится»^143.6 (143.6 Строка из стихотворения А.А. Блока «На поле Куликовом» (1908).)

Конечно, может быть, это и есть тот «путь», по которому нам суждено пройти?

Говорил дней 10 назад по тел<ефону> с Машей^143.7 (143.7 М.С. Желновакова.), там все так же, как в том ее письме, которое я тебе давал.

Обнимаю. П.

За Машу твою^143.8 (143.8 М.Н. Фудель.) поболей сердцем. Чтобы это было легче, посылаю ее карточку. Носи за пазухой.

№ 144. Н.С. Фуделю

23 Х[1962, Усмань]^144.1 (144.1 Датируется по ссылке на обстоятельства жизни С.И. Фуделя в Усмани.)

Дорогой мой и милый Николаша.

Спасибо за 100 р. Письма я еще не получал. Мне очень хочется видеть тебя. Где это сказано: «Мне грустно оттого, что я тебя люблю»^144.2 (144.2 Неточная цитата из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Отчего» (1840). Ср.: «Мне грустно, потому что я тебя люблю...»). Вот примерно так я все о тебе думаю, и чем более думаю, тем более люблю, а когда больше любишь, то больше и грустишь. Заколдованный круг, который я ложно пытаюсь разорвать, приехав к тебе. «Ложно» — потому что часто встречи дают меньше, чем волчий вой любви в одиночестве. Тут пустыня слушает и Бог, а там светские улыбки, и всякая петрушка, и немощь человека, когда он не в силах подняться выше страстей самолюбия. В общежительном общении правда достигается только при некотором подражании древним русским юродивым, которые, ни во что считая себя, дерзали подходить в этой наготе к каждой душе. В нас скудеет любовь! Все усиливается самолюбие. Это я вижу с тоской серьезной, даже за последние годы. Точно иссякают какие-то подземные источники вод и мы засыхаем. Ты видел когда-н<ибудь>, как засыхает деревцо? Я наблюдал здесь яблоньку. Если я в этом тираже выиграю, то приеду, хотя, опять же скажу, боюсь, что только сильней растравлю тоску. Ты пишешь, что «вряд ли ты у нас отдохнешь». Может, и ты имеешь в виду не в смысле комфорта, а в смысле тоски. Но разве можно от нее убежать? Я во всяком случае повидаю всех и с мамой многое выясню и решу, т<ак> к<ак> ждать ее сюда нельзя, да и незачем ей сюда ехать^144.3 (144.3 В.М. Сытина временно находилась в Москве у сына, Н.С. Фуделя.). Здесь грязь, дожди, отсутствие необходимого и некоторый тупик, а сейчас, при болезни Вареньки, надо, чтобы не было тупика. Если Рыбное^144.4 (144.4 Речь идет о поисках жилья во Владимирской области, а также в соседних с Москвой областях южного направления.) отпало, то, может быть, выйдет юг. Тетя Маруся обязательно бы тут согрешила и разложила свою колоду карт. Я, когда приеду, может быть, проеду прямо к маме, если ее найду. У меня сейчас такое чувство, что мне в Москву уже почти и не к кому ехать, что-то отрывается и здесь, последнее тепло комнаты т<ети> Маруси наконец уходит. Я никого не виню, но иногда хочется взять странническую палку и быть юродивым. Исправить силой воли здесь ничего нельзя. Мне все же надо достать себе книг. Но мама не очень меня поддерживает в моем стремлении поехать, и я сам иногда сомневаюсь. В общем, целую тебя, дорогой мой, милый Коленька. Мы живем с Мишей, ведем хозяйство, готовим обеды, посадили 6 яблонь. Часов в 10 он уже засыпает совсем мирно. Маша-Аглая^144.5(144.5 Ироническое сравнение дочери и зятя с персонажами романа Ф.М. Достоевского «Идиот».) еще не успела нарушить его первозданность.

Я очень благодарен и тебе и Ляле за вашу память в присылке денег. Зная всю трудность этого, я особенно благодарен. На эти 100 отдал весь свой долг, за налоги по дому, а пенсия благодаря этому осталась на житье. В Липецк я не ездил^144.6 (144.6 В Липецке жил друг С.И. Фуделя по ссылкам.). Для этого нужен и покой души, и погода, и деньги, и время, и, главное, любовь, а любовь в нас скудеет.

Твой п.

27 Х.

Письмо все лежало, в ожидании твоего, но, не дождавшись, отправляется само. Напиши поскорее, приезжать ли мне?

№ 145. Н.С. Фуделю

23 XI [1962, Покров]^145.1(145.1 Датируется по ссылке на поездку из Усмани в Покров для покупки дома.)

Милый мой Коленька.

Мы здесь уже 9 дней без письма от вас^145.2 (145.2 С.И. Фудель и В.М. Сытина приехали в Покров 14 ноября 1962 г.). Только от Вареньки^145.3 (145.3 В.С. Фудель находилась в г. Кольчугине, по месту работы после распределения. См. примеч. 3 к письму 143.) была открытка. Не столько беспокойно, сколько досадно, т<ак> к<ак> хочется все теснее жить друг к другу, помогать, печалиться и радоваться вместе. Я писал Ляле и Маше, но и от них ничего не было, не знаю, дошло ли до них письмо. Чаще думается о Ляле, о вашей жизни. Спасибо ей за ее последнее письмо, старое. Мы с мамой живем хорошо. Мне стыдно перед вами, что я временно ее от вас отнял^145.4(145.4 См. примеч. 3 к письму 144.). Но чувствую, что я, правда, в таком немощном виде сейчас, в каком не был за всю жизнь, и что, следовательно, ее присутствие необходимо. Но в последнее время мне стало лучше, светлее на душе, увереннее, прежняя вера в жизнь опять возвращается. Только мне еще очень трудно писать, как после болезни. За это время мы с мамой стали еще ближе друг к другу. Скажу тебе: в конце пути близость особенно радостна, ею оправдывается вся предыдущая жизнь, освещается ее смыслом. Дай тебе Бог того же.

Жаль, что у тебя с Машей145.5 (145.5 М.Н. Фудель.) нет достаточной дружбы и доверия. Вам обоим это нужно. Ты говоришь, что сам испортил какими-то нравоучениями. Конечно «учить» людей нельзя, их надо кормить, физически или душевно. Маша меня беспокоит больше всех. В ней мало самостоятельности, еще мало корней, ей бы нужна как раз сейчас помощь, питание.

Наши дела сводятся к кругу лечения, 50 всевозможных уколов.

Твой п.

[Приписка рукой В.М. Сытиной]

Дорогой Коленька.

Я никак не успеваю тебе писать как следует вполне серьезно: на это надо очень неподходящее время выбрать, но вкратце скажу, что, несомненно, закончив здесь лечение, надо думать о каком-то более разумном и нормальном устройстве нашей жизни с продолжением лечения, без которого мы беспомощны, при большей близости больницы и с надеждой на работу поблизости. Это основное и главное, к чему надо стремиться, т<ак> к<ак> без здоровья и покоя ничего не впрок. Как мне этого добиваться, еще не вполне ясно, но рук опускать нельзя и всем должно быть понятно, что это стремление вполне разумно. О покупке чего-либо мы хотя и поговорили с папой, но пришли к заключению, что одной комнаты без работы и, главное, без помощи врачебной при его состоянии нам недостаточно. Надо попробовать подумать серьезно о возвращении в Усмань^145.6(145.6 Имеется в виду возможное возвращение в Усмань (усманский дом был объявлен к продаже, но еще не продан) из Покрова, где продавалось жилье — полдома (комната, разделенная перегородкой надвое) без отопления и газа, с очень маленьким участком.), откуда мы получили очень радушное письмо. Там и больница в двух часах и стоит все 12 р., если поехать, а отсюда нам стоила одна дорога около 300 р. Это одно уже почти решает. Кроме того, если здесь придется переехать в другое место, то опять чужие люди и с папой будет очень трудно, а там он не боится, и это уже поэтому желательно. Конечно же трудно, но что поделаешь. Он так тяжело переживает всякие неудачи, что я только стараюсь как-то все обратить в сторону самую легкую и скорее посмеяться над нелепостью окружающих условий и людей, как это и сейчас у нас — чем это серьезно и тяжело переживать. Целую тебя крепко. Твоя мама.

[Продолжение письма С.И. Фуделя^145.7 (145.7 К письму приложена почтовая открытка с репродукцией картины В.Е. Маковского «В харчевне» (1886), под которой С.И. Фудель написал: «Вот что всегда было мечтой моей жизни!» Следующий текст на обороте открытки написан, вероятно, позже, чем письмо. См. примеч. 3, 10.)

Обрати также внимание на выражение собачьего лица: тепло, блаженство, но совсем лечь все же рискованно, так как половой (он на заднем плане стоит у печи) может поддать сапогом.

Вот чем я утешаюсь в моей унизительной болезни. Спасибо, дорогой за деньги, письмо и все присланное Лялей, целую вас обоих с благодарностью. Очень порадовали книги о Дост<оевском>. Я увлечен этой работой1^45.8(145.8 Речь идет о работе над книгой «Наследство Достоевского».); прошу тебя, пришли мне Дневн<ик> Писат<еля> и у тебя были воспоминания Анны Григ<орьевны> «Дн<евник> Пис<ателя>)>. В старом издании^145.9. (145.9 Речь идет об издании: Полное собрание сочинений Ф.М. Достоевского. Т. 1-12. СПб.: Издание А.Ф. Маркса, 1895. («Дневник писателя» в т. 9-11.)) Мы страшно рады приезду Вар<еньки>^145.10(145.10 В.С. Фудель приехала, вероятно, вскоре после того, как было написано (но не отправлено) письмо.), но смущены, что встречаем ее больные, у мамы тоже болезни. Поправился ли ты? Пиши, дорогой, очень бы хотел тебя и Лялю увидеть. Будьте благополучны. П.

№ 146. Т.М. Некрасовой

[Февраль—март, 1963, Покров]^146.1 (146.1 Датируется по ссылке на недавнее окончание работы над книгой «Наследство Достоевского».)

Дорогая Татьяна Михайловна^146.2. (146.2 Татьяна Михайловна Некрасова (р. 1904) — литературовед, б. сотрудник отдела рукописей Музея Л.Н. Толстого, друг С.И. Фуделя со времен вологодской ссылки. Приезжала в Вологду к своим родителям (Е.Г. Полуэктову и К.Н. Коншиной), также сосланным.)

Кажется, Вы еще в Хотькове, но, может быть, на Праздник^146.3 (146.3 В 1963 г. Пасха приходилась на 14 апреля.) приедете. Шлю Вам сердечное пожелание встретить его и провести в здоровье и в мире. Я еще не знаю, где буду. В<ера> М<аксимовна> вышла из больницы (здешней) окрепшей и, кажется, хочет ехать в М<оскву>, может быть, встретит праздник с сыном. Варенька тоже уедет, — я не знаю куда. Мне на Страстной нельзя уезжать, но в субботу, я думаю, не выдержу одиночества и тоже куда-то поеду. В эту ночь нестерпимей, труднее одиночество. И в то же время именно в эту ночь трудно найти пристанище. Может быть, потому, что не надо нарочито искать? Утешение свыше, как сказал один старец, приходит неожиданно и непредугаданное, как ласка Отчая.

Работу свою я кончил и скоро уже дам Вам прочесть^146.4 (146.4 Речь идет о работе «Наследство Достоевского».). Спасибо Вам за помощь^146.5 (146.5 По-видимому, речь идет о рукописных материалах (выписках о Достоевском), которые передала Т.М. Некрасова С.И. Фуделю в начале его работы над трудом «Наследство Достоевского».) в ее начале, — Ваша тетрадь у моей сестры Нины, и я отвезу ее как-н<ибудь> к Кап<итолине> Ник<олаев-не>^146.6 (146.6 Капитолина Николаевна Полуэктова (урожденная Коншина) — мать Т.М. Некрасовой.). Я не знаю, как получилось. М<ария> Фед<оровна>^146.7 (146.7 Мария Федоровна (фамилию установить не удалось) — знакомая семьи Некрасовых.) одобряет. У меня такое чувство, что я отдал какой-то душевный долг, совершив и эти поминки любви.

Жить становится все труднее: та смертельная усталость, которая разлита в мире, иногда заливает душу. Очевидно, теперь в этом и есть главный подвиг — сохранять бодрость души, мужество сердца, верность своей вере.

Часто с благодарностью Вас вспоминаю и молю Бога о всяком для Вас благополучии. Как часто заканчивал свои письма Флоренский — «да сохранит Вас Господь и да утешает»^146.8. (146.8 См., напр., письма о. П. Флоренского своим детям «на случай моей смерти». «Я всегда буду с вами душою, а если Господь позволит — буду часто приходить к вам и смотреть на вас. Но вы уповайте на Господа и на Его Пречистую Матерь и не печальтесь» (Флоренский П., свящ. Детям моим. Воспоминанья прошлых дней. Генеалогические исследования. Из соловецких писем. Завещание. М., 1992. С. 440).)

С.Ф.

№ 147. Т.М. Некрасовой

[Февраль—март, 1963, Покров]^147.1 (147.1 Датируется по ссылке на окончание работы над книгой «Наследство Достоевского».)

Дорогая Татьяна Михайловна.

Я все поджидаю обещанных Вами замечаний на Достоевского^147.2 (147.2 См. примеч. 1. См. также письмо 146.) отрицательного характера. Я надеюсь быть на Святой у Кап<итолины> Н<иколаевны>^147.3: (147.3 См. примеч. 6 к письму 146.) вот, может быть, Вы — или тоже будете там, или оставите там это для меня.

Пользуюсь случаем передать Вам свои пожелания светлой встречи нашего Праздника. Наверно, и у Вас с детства осталось такое наследство от этих дней, что им можно питаться всю жизнь. Бывает в жизни такой мрак, что кажется — ну, теперь все! — я погибаю. И вдруг, точно луч из тучи, — какой-нибудь обрывок молитвы, голос, память пасхальных свеч и — все опять делается легким и понятным. «О, Пасха велия и священнейшая, Христе»1^47.4(147.4 Тропарь 9-й песни Пасхального канона.). По опыту знаю, что от ощущения этого Праздника особенно отводят все грехи нелюбви, т<о> е<сть> грехи не против себя, а против людей. Я однажды незадолго перед заутреней не принял (в Загорске) странника, и я знаю — если бы не чьи-то молитвы — это могло бы сжечь все мое пасхальное наследство.

Шлю привет Ал<ександру> Серг<еевичу>^147.5(147.5 Александр Сергеевич Некрасов — инженер-строитель, муж Т.М. Некрасовой.). Желаю Вам всякого благополучия и света.

С.Ф.

№ 148. Т.М. Некрасовой

16 V [1963, Покров]^148.1 (148.1 Датируется по связи с предыдущим письмом.)

Дорогая Татьяна Михайловна.

Спасибо за письмо. В нем два порицания^148.2 (148.2 То есть критические замечания на только что законченную книгу С.И. Фуделя «Наследство Достоевского».), из коих одно я принимаю вполне, а второе отвергаю, т<о> е<сть> не принимаю.

Я и сам чувствовал, что у меня излишек Отцов^148.3 (148.3 В своей книге «Наследство Достоевского» С.И. Фудель обильно цитировал Отцов Церкви.), что я этим как-то снизил «прицельность», меткость материала, «рассредоточил» его несколько. Это верно, но я один не в силах сейчас решить — что именно сократить, где убавить. Я слишком еще близко стою к вещи и не могу чего-то увидеть. А Вы не пишете конкретно — где сократить, какие именно цитаты убрать. Я буду благодарен, если Вы укажете.

Во втором я не согласен. Я нигде не даю отрицательных черт Д<остоевско>го вне всей ткани его бытия, он у меня нигде не бывает только «картежник»^148.4 (148.4 Речь идет о биографических главах книги «Наследство Достоевского».). Когда я сообщаю, что он ругал свою прислугу, ходившую в «мармеладовском» платке, то тут же добавляю, что он по ночам закрывал ее детей. Писать же его «иконописно» я считал большой ошибкой, тем более что моя цель была дать не только идейное наследство, но и передать как-то его живую душу, его горячее сердце, показать его живьем.

Обо всем этом будем еще мы с Вами говорить. Теперь же сообщаю, что я неожиданно уехал вместо В<еры> М<аксимовны> в Усмань^148.5 (148.5 Речь идет, видимо, о поездке в Усманскую больницу.) (В<ера> М<аксимовна> простудилась) и прошу Вас приготовить мне все, что Вы сможете, о Фл<оренском> по моей просьбе у Кап<итолины> Н<иколаевны> и, если Вы уедете, то передать это С<офье> П<авловне>^148.6(148.6 Софья Павловна Кристман.) или Ан<не> Павл<овне>^148.7 (148.7 Неустановленное лицо.) для меня. Я приеду, возможно, недели через 2—3^148.8 (148.8 Речь идет о возможном приезде в Москву). Всего Вам хорошего и светлого. С.Ф.

Я очень рад, что мы повидались.

№ 149. Н.Н. Третьякову

22/9 V [1963, Покров]^149.1 (149.1 Датируется по почтовому штемпелю на конверте: письмо послано из Покрова Владимирской области 24 V 1963 г. и получено в Москве (А-315, ул. Усиевича, 15, кв. 2) 25 V 1963 г. Дата указана по новому и по старому стилю.)

Дорогой Ник<олай> Ник<олаевич>.

Уж не знаю — какой Вы Никола? Вешний^149.2 (149.2 Никола Вешний празднуется 9/22 мая.), наверное, т<ак> к<ак> все в Вашей душе вешнее и, даст Бог, никогда иного не будет. Поэтому поздравляю Вас и шлю самые искренние пожелания и здоровья и благополучия. К тому же ведь там еще у Вас маленький Николай^149.3 (149.3 Сын Н.Н. Третьякова, Николай.). Вот никак не удается мне побывать у Вас и на него посмотреть. Я со здоровьем начал сильно сдавать, и если что-то не изменится, то придется и еще сократить свои поездки и вообще темпы и петушиную сноровку.

Надо признаваться в старости и поберечь последние силы. Как Ваша работа? Иногда думается — уж не переменить ли Вам профессию? Вон Джозеф Конрад в 40 лет начал заниматься литературой, а до этого был моряком^149.4 (149.4 Английский писатель Джозеф Конрад (1857-1924) служил юнгой на французских судах, был моряком английского флота, затем получил звание капитана английского торгового флота (1884); первый роман «Каприз Олмейера» был написан им в 1893 г., в возрасте 36 лет.), а Вам, может быть, наоборот, надо будет изловчиться и стать каким-нибудь шкипером. Очень сложна жизнь, и перейти это поле нелегко. Я вот радуюсь, что уже ясно вижу конец ее. Впрочем, это радость только тогда, когда душа здорова, когда она зрячая и доступная радости. В эти редкие минуты видишь вдали, точно усталый путник на богомолье, кресты и маковки Китежа. И мне хочется вам сказать, что радость этого видения так ясна, так достоверна, что действительно воспринимаются как совершенные пустяки все скорби, труды и изнеможения прожитой жизни. Я Вл. Соловьёва не люблю как богослова, но он оставил несколько настоящих слов в стихах.

«Смерть и Время царят на земле. Ты владыкою их не зови...»^149.5 (149.5 Строки из стихотворения В.С. Соловьёва «Бедный друг! истомил тебя путь...» (1887).)

Вот, дорогой и вешний Н<иколай>Н<иколаевич>, какие дела. И в такие минуты всех людей, которых встретил на своем пути в духовной близости, вспоминаешь, даже не в отдельности иногда, а в каком-то единстве праздника.

Если будет время — пишите.

Мой Коля обещал мне поехать в музей и снять фото. Раскачайте его, мне бы очень нужно теперь. И вообще его раскачивайте. Если поедете во Влад<имирские> Земли, приезжайте по пути. Очень желаю Вам и Ир<ине> Ник<олаевне>^149.6 (149.6 Жена Н.Н. Третьякова.) всякого благополучия.

Ваш С.Ф.

№ 150. Н.Н. Третьякову

2 VI [1963, Покров]^150.1 (150.1 Датируется по почтовому штемпелю на конверте: письмо послано из Покрова Владимирской области 3 VI 1963 г. и получено в Москве (А-315, ул. Усиевича, 15, кв. 2) 4 VI 1963 г.)

Дорогой Ник<олай> Ник<олаевич>.

Спасибо за письмо. Рад, что Вы на сегодняшний день уехали и, может быть, были в Угличе, что Вы, наверно, вдохнули воздух соборности, причастились светлейшего Праздника^150.2(150.2 То есть Троицы, которая в 1963 г. приходилась на 2 июня.). Это день истинного единства человеческого, день предчувствия такой радости этого единства, «что сказати язык не может»^150.3 (150.3 Кор. 12,4.). Я знаю, что Вы участвуете в этом предчувствии, а вот я не знаю — участвует ли Коля? — и это, может быть, одно из самых больших моих огорчений. Для выхода к Богу надо суметь выйти к людям, для участия в божественной радости надо в полном смирении принять человека, другого человека, вот такого, которого мы встречаем в автобусе, для того, чтобы войти в храм Церкви, купол которой лазурь Вечности, надо забыть о себе, о своих страданиях, о своих несчастьях, а иногда даже о своей семье. Хоть одну какую-то минуту своей жизни нужно отдать в полной свободе, в полном безумии и в то же время в полном покое — Богу, создавшему мир. Но мы такие скупые, такие ленивые, такие холодные. Может быть, мы с Вами увидимся—я собираюсь в начале недели приехать дня на 3. Здоровье мое что-то совсем не клеится, надо или лечиться и поправляться, т<ак> к<ак> полубольной вечная для всех тягота, а В<ера> М<аксимовна> сама буквально еле-еле. Или же надо умирать и, если бы не страх о грехах, я был бы рад умереть безболезненно. Больше писать я не буду, быть полезным с одним глазом, а скоро, м<ожет> б<ыть>, и без второго^150.4 (150.4 Речь идет о болезни глаз С.И. Фуделя.) — невозможно. Но, конечно, — во всем воля Божия, и я должен принять всякий исход — и тот, и другой. Заставить себя принимать как из благой, доброй руки Божией все, что получаешь в жизни — и благое, и злое — Его попущением, для испытания или наказания — это большая радость.

Не попалась ли Вам книга Гуса?^150.5 (150.5 Речь, очевидно, идет об издании: Гу с М. Идеи и образы Ф.М. Достоевского. М., 1962.) Надо бы посмотреть. Уж это профессиональный зуд — писательский, наверно, зрящий. А Колю^150.6 (150.6 Н.С. Фудель.) не оставляйте никогда в своей жизни. Может быть, будут какие-нибудь искушения в дружбе (тут иногда женский элемент может напутать что-н<ибудь>), но Вы их преодолевайте (и элемент, и искушения). Я не знаю — как пойдет его жизнь — душевно, и имею основания к большой тревоге. Он считает себя сейчас несчастным человеком — как же не тревожиться от такого ослепления. Пожалуйста, передавайте всегда ему частицу своей радости и света, своей благодарности Богу за эту тяжелую, иногда точно безнадежную жизнь, своего дерзновенного устремления к свободе и любви древнего искусства. Но ведь Вы же сами знаете, что для дерзновенного вдохновения нужен предварительно какой-то, так сказать, скучный рабочий труд. Чтобы доехать до Углича, надо помучиться в потном автобусе.

Передайте мой поклон и привет Ир<ине> Ник<олаевне> и Ник<олаю> Ник<олаевичу> — вешнему^150.7 (150.7 Жена и сын Н.Н. Третьякова.).

Вера М<аксимовна> тоже шлет свои благие пожелания.

С.Ф.

№ 151. Н.Н. Третьякову

[Около 8 ХI 1963, Покров]^151.1 (151.1 Датируется по почтовому штемпелю на конверте: письмо послано из Покрова Владимирской области 9 XI 1963 г. и получено в Москве (А-315, ул. Усиевича, 15, кв. 2) 11 XI 1963 г.)

Дорогой Николай Николаевич.

Я не отвечал на Ваше письмо, а сейчас хочется поблагодарить Вас еще раз за книгу о Рублеве^151.2(151.2 Речь идет о кн.: Демина Н.А. «Троица» Андрея Рублева. М., 1963.). Это удивительная и почти «святоотеческая» книга по своему приближению к Истине. Прочтя ее, мне вдвойне стало обидно за моего Колю, так и не сумевшего создать себе из своей профессии хоть капельку творческой работы. Ведь вот можно же! А он все больше запутывается в своих служебных и семейных делах, в которых никакие «Регины»^151.3 (151.3 «Регина» — неопубликованная повесть Н.С. Фуделя; написана в октябре 1961 г.) не помогут: так как настоящего литературного или поэтического таланта у него нет.

Книга Шевелева^151.4 (151.4 Речь идет об издании: Шевелев И.Ш. Геометрическая гармония. Кострома, 1963.) тоже, очевидно, интересна. Автор со стороны архитектурной техники сразу подошел к двум аспектам познания Церкви — ее святости и ее соборности. Святость это «подобие» — Богу, отсюда «преподобный», т<о> е<сть> очень подобный, очень похожий на Бога. Святость это обнаружение в человеке образа Божия, Его черт, проступание из темноты психофизической природы данного человека светоносных, божественных черт. Бог, как «Целое» — расчленяется в устремленных к Нему людях на свои подобия, но именно так расчленяется, что «возникающие подобия восстанавливают размер Целого». Но это и есть Церковь — Тело Божие (с множеством человеческих клеток) — в единстве, геометрической гармонии которого (или в «Соборности» которого) все состоит из всего. И, конечно, — «все имеет один Исток»^151.5 (151.5 Вероятно, имеется в виду основной философский принцип Милетской школы (Фалес, Анаксимандр, Анаксимент).). Апостол говорит о Церкви, что она есть «Полнота Наполняющего все во всем»^151.6 (151.6 Еф.1,23.) — «Наполняющий все» — Бог, Церковь же — полнота Его подобия.

Это все так, теперь только в том вопрос — как нам-то не оказаться вне этого подобия, вне которого «холод и скрежет зубов»^151.7 (151.7 Ср.: «А сыны царства низвержены будут во тьму внешнюю, там будет плач и скрежет зубов» (Мф. 8,12).). Лучше уж ничего не знать.

Мне очень было бы надо посмотреть книгу о Достоевском — Гроссмана (изд. Мол<одая> гвард<ия>. М. 1962) и Бахтина^151.8(151.8 Речь идет об изданиях: Гроссман Л. П. Ф.М. Достоевский. М., 1962 (ЖЗЛ); Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. 2-е изд. М., 1963.), что ли. Если бы Вы могли достать (хотя бы Гроссмана), я приехал бы специально. Напишите и, кстати, скажите честно, можно ли у Вас переночевать. Приветствую Вас и все Ваше семейство низким поклоном.

С.Ф.

Алеша^151.9(151.9 Возможно, Алексей Алексеевич Бармин, племянник Т.М. Некрасовой (сын ее сестры Ирины Евгеньевны Полуэктовой), друг С.И. Фуделя.) все обещал мне снять Достоев<ского> — Крамского^151.10 (151.10 Речь идет о работе художника И.Н. Крамского «Ф.М. Достоевский на смертном одре», выполненной на следующий день после кончины писателя, 29 января 1881 г.).

№ 152. Н.Н. Третьякову

16 XI [1963, Покров]^152.1 (152.1 Датируется по почтовому штемпелю на конверте: письмо послано из Покрова Владимирской области 18 XI 1963 г. и получено в Москве (А-315, ул. Усиевича, 15, кв. 2) 19 XI 1963 г.)

Дорогой Н<иколай> Н<иколаевич>.

Спасибо за письмо. Буду поджидать Бахтина, а Гроссман^152.2 (152.2 См. примеч. 8 к письму 151.) мне потому интересен, что я подозреваю в нем новые материалы о Шидловском^152.3 (152.3 Речь идет о друге юности Ф.М. Достоевского Иване Николаевиче Шидловском, возможном прототипе образа Ордынова (повесть «Хозяйка»).), друге Дост<оевского> 37—40-го года, и мне надо это проверить. К Коле^152.4 (152.4 Н.С.Фудель.) я два раза звонил, и никто не подходит, не знаю — когда он придет и придет ли. О нем мне говорить трудно и мучительно. Вы не совсем меня поняли. Я не говорил, что у него совсем нет таланта. Прежде всего у него есть большая потребность духовного творчества. Но средств для ее воплощения не хватает. Большого и определенного дарования в нем нет, того, что называется «Божьей милостью поэт», когда даже в необработанном камне или глыбе слов чувствуешь золото. Но важно ли это? Мне кажется, совсем не важно. Не в этом жизнь, не в этом возможность настоящей жизни. Плохо или опасно только одно: именно преувеличить свои возможности и потом когда-нибудь, как Ефимов в «Неточке Незвановой»^152.5 (152.5 Персонаж повести Ф.М. Достоевского «Неточка Незванова» (1848), отчим героини, музыкант-неудачник.), сойти с ума от разочарования. С другой стороны, я понимаю, что ему нужна разрядка, окно в мир живых людей и это окно он находит пока что здесь, в литературе. Ну и пусть пишет. Но только крайне вредно будет для него всякое преувеличение его худож<ественных> возможностей. А вот Ляля, например, при мне говорила ему, что его стихи выше пастернаковских, а он и бровью не повел, как будто это и взаправду. Ведь слаб человек, или, как сказано: «всяк человек лож»^152.6 (152.6 Ср.: «Бог верен, а всякий человек лжив» (Рим. 3, 4).), и, я думаю, и Дельвиг, и Ден<ис> Давыдов временами считали себя ничуть не слабее Пушкина.

Когда он говорит о своих вещах или когда он читает отрывки — выходит иногда совсем хорошо, а в целом все-таки впечатление подражательности, заимствований, банальности и многословности. Раз так, то прежде всего (и именно во имя интересов искусства) не преувеличивай своих возможностей. Я, как родственник, первый бы закричал о таланте, если бы его почувствовал. Но я знаю и то, что и скромное дарование, которое в нем есть, может дать, при скромности его восприятия, определенный эффект и даже настоящее искусство. Вот как раз из пушкинской плеяды таким был Баратынский, некоторые строчки которого стоят дороже многих пушкинских страниц. Впрочем, все это пишу, как говорили раньше, а ргороа* (* Кстати (фр.) ). Я боюсь вылезать со своими мнениями, часто обнаруживая их неосновательность. «Каждый за себя даст ответ Богу»^152.7 (152.7 Ср.: «Каждый из нас за себя даст отчет Богу» (Рим. 14, 12).). Кажется, только никакая литература и талант не заменят личных отношений с людьми и, что особенно важно, не создаст их. А иногда, даже наоборот, испортит. Коля все хочет заменить муку и скорби живых отношений и радости их — трудом и удовлетворением литературы. Бросить реальность и уйти в жизнь своих призраков — вылечит ли это кого?

Но, опять-таки, я не ставлю такие страшные точки над и. Пусть пишет. Я, как близкий человек, не могу только одного: придавать этому большое значение. В данный, например, момент несравненно, неизмеримо более важно — упустит он воспитание духовное своей дочери или нет. Или еще — сумеет он или нет быть духовным кормчим своего собственного семейного корабля или этот корабль пойдет потихоньку в чужую для него пристань? В нем есть и всегда была, смертельная какая-то близорукость, как-то страшно тесно сжившаяся с охранением своего удобства физического и душевного. И в нем же, я знаю, живет большая духовная тоска.

Простите, что пишу так много об этом. Это все мучительные слова любви и тревоги, которые пишу Вам, как, мне кажется, единственно близкому ему человеку. Лично для себя (и В<еры> М<аксимовны>) мечтаю только о том, чтобы между мной и им не созидалась стена, чтобы он всегда видел дверь к нам всегда для него открытой. И, еще добавлю, — чтобы у него всегда было желание знать про эту дверь и иногда входить в нее. Ведь, Вы знаете, любви много мешает наша лень и нежелание настоящего творчества жизни. Я по себе знаю — куда легче писать рассказы.

Спасибо Вам большое за приглашение остановиться, если я приеду.

Мы с В<ерой> М<аксимовной> ужасно устали от всего, но просить смерти не положено, хотя Апостол и говорит: «Мне жизнь Христос и смерть — приобретение»^152.8 (152.8 Ср.: «Ибо для меня жизнь — Христос, и смерть — приобретение» (Флп. 1,21).).

Обнимаю Вас и сердечно приветствую Ир<ину> Ник<олаевну> и Ник<олая> Ник<олаевича>. Приезжайте как-нибудь с Колей по дороге во Владимир. Ваш С.Ф.

Простите еще раз, что все пишу о Коле. После смерти Н<иколая> А<лександровича>^152.9 (152.9 То есть после смерти о. Николая Александровича Голубцова в сентябре 1963 г.) он и совсем сирота остался. Я его вам завещаю. Поверьте, он исключительно близорук духовно, а поэтому может от многого пострадать. Может быть, Вы вдвоем сумеете помогать друг другу. Как сказано у Варсонофия вел<икого>: «друг от друга помогаем — яко град тверд и утвержден»^152.10(152.10 См. примеч. 3 к письму 139.). Утверди, Господи, огради. Господи, от всякого холода и нелюбви!

№ 153. Т.М. Некрасовой

24 XII 1963 [Покров^153.1 (153.1 Адрес отправления указан по аналогии с письмами 1963 г. из Покрова.)

Дорогая Татьяна Михайловна.

Спасибо за добрые слова. Иногда, может быть, и надо укрепить себя надеждой, что не все в жизни было бесплодной смоковницей. Но только надеждой, очень далекой от уверенности. Думаю, что в том и возможность как-то подготовить себя к «вратам вечным», чтобы действительно осознать свою действительную нищету.

Умирая, о<тец> Николай^{153 2} (153 2 О. Николай Голубцов.) просил близких прочесть его любимый прокимен: «честна пред Господом смерть преподобных Его»^153.3 (153.3 Прокимен службы преподобным отцам. Ср.: «Дорога в очах Господних смерть святых Его!» (Пс. 115,6).). Он был всю жизнь сама скромность и вдруг такое дерзновение! Но, оказывается, и об этом говорили Отцы: «проси у Бога дать тебе удостоверение в спасении, но, впрочем, не раньше кончины твоей, чтобы ты не превознесся»^153.4 (153.4 Ср.: «Некоторые в смерти получали удостоверение в спасении» (Григорий Синайский, св. //Добротолюбие. М., 1900. Т. 5. С. 220).). Значит, такой прокимен могут пропеть только такие, как он, да и то перед кончиной. Нам же остается надежда. Жизнь так иногда трудна, что временами ее теряешь, но потом она, точно ночью звезды из-за прошедших облаков, снова над головою. Я на этой неделе вспоминал Вас и Ал<ександра> Серг<еевича>^153.5 (153.5 То есть А.С. Некрасова, мужа Т.М. Некрасовой.), и хотелось как-то сказать Вам о своем сердечном отношении к Вам. Я всегда молюсь за Вас обоих, чтобы Господь довел Вас до самого конца в верности Ему и в неизменности души. А тут пришло Ваше письмо, и я пользуюсь случаем, чтобы Вам это написать. Очень желаю всем Вам всякого благополучия.

С.Ф.

№ 154. Н.Н. Третьякову

1963 [Покров]^154.1 (154.1 Печатается по машинописи из архива Н.Н. Третьякова, автограф утерян, место отправления указано по аналогии с письмами 1963 г. из Покрова.)

Дорогой и милый Н<иколай> Н<иколаевич>. Вы очень хорошее сказали слово для определения итога или, наоборот, истока абстрактного искусства школы Пикассо — «бунт». В основе мироздания, в основе человека, во всем божественном замысле мира лежит Строй, Порядок, Лад. Только этим, кстати, можно объяснить такую всеобщность современного признания средневекового Рублева: раскрытие им изначальной гармонии объединило всех. Это хорошо выразил Тютчев.

«Певучесть есть в морских волнах,
Гармония в стихийных спорах,
И стройный мусикийский шорох
Струится в зыбких камышах.
Невозмутимый строй во всем...»^154.2 (154.2 Строки из стихотворения Ф.И. Тютчева «Певучесть есть в морских волнах...» (1865).)

Этот строй мы называем красотой, и художник, отыскивая ее в мире и в человеке, совершает, хоть и слабыми своими силами, но также какие-то познания Бога, Создавшего ее. Утверждая красоту Строя и строй Красоты, он как бы способствует сохранению мира, его спасению. Недаром Достоевский, поняв спасительность этого Богом данного неизреченного Ритма сказал, что «красота спасет мир»^154.3 (154.3 См. примеч. 5 к письму 41.). Понять, почему он спасителен, мы вполне не можем, разве только догадываемся, так же, как только догадываемся о бездне премудрости Божией. Но мы ясно чувствуем божественность этой стихии Лада и знаем, что нарушение ее закономерности таит в себе смертельную опасность для человека и мира. Тогда нарушается какое-то изначальное Единство и все возвращается к до-бытию, к разъединению и хаосу.

«О, бурь заснувших не буди — Под ними хаос шевелится!..»^154.4 (154.4 Заключительные строки стихотворения Ф.И. Тютчева «О чем ты воешь, ветр ночной?..» (нач. 1830-х гг.).)

Когда-то в детстве мы слышали в этих строках только красивость образа, и нам понадобилось прожить еще сорок лет, чтобы услышать их жуткую пророческую правду об опасности, нависшей над нами. У Тютчева есть еще такие строки:

«Когда пробьет последний час природы, Состав частей разрушится земных:

Все зримое опять покроют воды, И Божий лик и зобразится в них!»^154.5 (154.5 Стихотворение Ф.И. Тютчева «Последний катаклизм» (< 1829>).)

То, что поэту мерещилось, как следствие какого-то домостроительного акта Божия для «состава частей», совершаемого Им в установленные сроки, то абстрактному сознанию представляется как некий «принцип действия» современного человека, пожелавшего коснуться этого «состава частей», разрывая если не их, то себя, пожелавшего своими нечистыми руками тронуть первооснову бытия, то «основание, которого, — как сказал Апостол, — художник и строитель Бог»^154.6 (154.6 См.: «Ибо он ожидал города, имеющего основание, которого художник и строитель Бог» (Евр. 11,10).). Точно какая-то ненависть к плоти мира, к самой материи мира все сильнее поднимается в человеке, в том самом человеке, который в обыденной своей жизни весь погружен в материю и растлевает плоть. Это страшно, конечно, только для человека самого, так как свободная воля, т<о> е<сть> свобода выбора добра и зла, строя и разрушения, жизни и смерти дана только ему, а значит, только он может погибнуть. А море, и горы, и пармская фиалка, и виноградная лоза будут всегда, в том или ином своем образе, славить своего создателя Бога.

Так что это, конечно, бунт и очень глубокое богоборчество, какой-то уже не базаровский, а космический нигилизм. Что же касается того, что где-то и Распятие уже сделали предметом абстракции или что будто бы Ватикан уже принял это искусство, — то что ж удивительного. Ватикан и не то принимает, и мы знаем, что Церковь тоже все шире захватывается стихией неверия.

Божественный Строй мира есть Единство его. Единство есть Любовь. Мир, созданный Богом, несет в себе Любовь, как свой изначальный Порядок, как свое первозданное тепло, как первую боготканную одежду. И вот нам нужно договорить, что этот современный бунт есть бунт против Любви. Слова наши бедны и, видя зарево ненависти, стоящее над миром, не лучше ли действительно совсем молчать обо всем этом и молиться? Как когда-то один русский писатель говорил: «Я все писал о браке, о браке и о браке, а ко мне шла смерть, смерть, смерть!»^154.7 (154.7 См. об этом: Розанов В. В. Апокалипсис нашего времени (1918—1919). Ср.: «Всю жизнь крестились, богомолились: вдруг смерть — и мы сбросили крест» (гл. «Как мы умираем»).)

Об искусстве не абстрактном, а, так сказать, о «Добром искусстве» я писал, конечно, неясно в прошлый раз, да вряд ли и теперь сумею.

Как можно вообще «отвергать» искусство? Я знаю в наше время молодых, которые молятся за Диккенса и Достоевского, давших им какой-то свет жизни. Даже у такого безобразника, как Золя, есть одна вещь («Грезы»), которая, как мне говорили, религиозно воспитывает душу, т<о> е<сть> достигает того, чего не в силах достичь многие кирпичеобразные богословские сочинения. Разве я этого не знаю? В искусстве действует тот же самый человек, который создавал церковные песнопения, иконы и храмы, которому посылались в церкви откровения догматов и божественные видения. Значит, и Человеку в искусстве могут посылаться какие-то откровения божественной правды. Больше того, надо честно признать, что, благодаря великому оскудению религиозной жизни, слова и художественные образы некоторых писателей — ну, скажем, Тютчева, Лермонтова, Лескова, Пастернака или Экзюпери, как бы возмещают это оскудение. Один том Достоевского или та страница у Диккенса, где маленький Джо умирает, силясь понять «Отче наш»^154.8 (154.8 Имеется в виду мальчик Джо, персонаж романа Ч. Диккенса «Холодный дом» (гл. «Завещание Джо»).), дают больше для доказательства силы христианства, чем иногда целая духовная семинария. Ведь доказывать надо не «вообще» христианство, а именно силу его в современной душе. Искусство, как некоторая форма выражения духовной жизни, вполне закономерно. Нам сказано:

«Дух дышит, где хочет»^154.9 (154.9 Ин.3,8.). Духовное оскудение христианства есть исторический факт, предуказанный в Евангелии. Когда начали оскудевать священники Божий, Он стал иногда говорить через людей, носящих пиджаки. В Библии рассказывается, что был даже такой случай, когда Он дал дар разумной речи бессловесному животному^154.10 (154.10 См.: «И отверз Господь уста ослицы, и она сказала Валааму: что я тебе сделала, что ты бьешь меня вот уже в третий раз?» (Числ. 22, 28). ). Поэтому «да здравствует доброе искусство!».

Оно может быть не только у людей исключительных, вроде Достоевского, но и у таких «средних», как, например, Пушкин.

Но вот тут-то и начинается узел проблемы. Пушкин написал не только свои «ночные стихи» или Бориса Годунова, но и «Гаврилиаду», а Золя, кроме «Грез», написал целую кучу романов типа «Жерминаля» или «Наны», прибавившую грязи в человечестве. Даже у Достоевского есть вещи, которые также нужны человеку, как совершенно здоровому желудку касторка, Лесков, кроме «Соборян» и «Запечатленного Ангела», написал еще и целый ряд вещей, в которых обнаружил толстовскую злость и неверие. И тот же Лесков сказал: «У писателя должны быть все страсти в сборе»^154.11 (154.11 Подобную мысль Н.С. Лесков высказал в повести «Островитяне» (гл. 7). Ср.: Воспоминания. С. 45 наст. изд. ). А С.Н. Д<урылин>, любивший повторять эти слова в эпоху своей до-священнической жизни в искусстве, имел у себя настольную книгу: издание рисунков Рувейра^154.12 (154.12 Речь идет о французком художнике и писателе Андре Рувейре (1879 - 1962) и его работах (в том числе рисунках) на религиозные и мифологические темы.), где Художник дал мистику сладострастия. Мы называем вещи своими именами, а поэтому, если первый вывод, к которому приходишь, это:

«искусство может быть закономерно и полезно», то второй будет:

«искусство, хотя и может быть полезно, но оно ненадежно».

Практически для христианской жизни совершенно и достаточно этой формулы. Тебе дан талант, если ты христианин, благодари Бога, давшего его, и помни, что, как сказал еще, кажется, Лопе де Вега, «поэзия есть Бог в святых местах земли»^154.13 (154.13 С.И. Фудель ошибается. Цитируемая строка — из драматической поэмы В.А. Жуковского «Камоэнс» (1939), предсмертные слова поэта Камоэнса, героя поэмы.). Помни и о границах возможностей искусства. Самое хорошее даже искусство никогда не сможет дать того, что дает христианство, и ты, если говорить откровенно, что, конечно, будет несколько обидно, совсем еще не жрец, а только слепой котенок, ищущий в шерсти материнский сосок. Искусство мира может быть в лучшем случае только папертью Храма, в котором полнота познания и радости. Бесчисленное множество святых не знало даже азбуки, не говоря уже об истории искусств, и именно они пребывали и пребывают в этом храме истинного духовного счастия. Я говорю, конечно, о полноте христианства, а не о его оскудении в истории или в отдельной душе.

«Милый друг, иль ты не видишь, Что всё видимое нами — Только отблеск, только тени От незримого очами? Милый друг, иль ты не слышишь, Что житейский шум трескучий — Только отзвук искаженный Торжествующих созвучий?»^154.14 (154.14 Строфы из стихотворения В.С. Соловьёва «Милый друг, иль ты не видишь...» (1895). Ср. последние две строки: «Только отзвук искаженный / Торжествующих созвучий?»)

В искусстве в лучшем случае только отсветы или отзвуки того, что совершается в Храме, отзвуки, тем менее искаженные или тем более чистые, чем нравственно здоровее искусство. Они могут быть такими чистыми, что, даже уже стоя в Храме и слушая херувимские песни, человек может вспомнить их иногда с любовью и благодарностью. А разве это мало? Поэтому не о «непризнании» искусства может идти речь, а только о тревоге за человека, не чувствующего его границ и его немощи. Сумеет ли он не забыться и не забыть: ни своей меры, ни меры искусства? Сумеет ли он держать себя и свою мысль об искусстве в каком-то ограничении?

Но «как можно ограничивать художника!» «Искусство безгранично и, самодовлеемо!» «Оно само себе цель!» Какие только базы не подводятся под новую религию человечества. Самоограничение или узкий путь христианства делается самым ненавистным понятием для современного человека. Тут уж, конечно, спорить не приходится, можно только попытаться что-то пояснить или, как говорят, «дать справку». Христианство открывает человеку любовь к божественной вечности и, одновременно, понимание, что для достижения ее ему надо быть духовно здоровым. Ведь не занимаются же, скажем, горнолыжным спортом раковые больные! Для поддержания здоровья ему нужна некоторая диета, некоторый выбор между вредным и не вредным, некоторое ограничение — вот и «узкий путь». Так что для неверующего в Бога должна быть, собственно, непонятна только цель христианина — вечность, а совсем не средство, как вполне понятный дисциплинарный метод избежания некоторых вредных вещей. Как где-то сказал Экзюпери: «смирение это не уничижение, принцип действия»^154.15 (154.15 Ср.: «Я понимаю, что такое смирение. Оно неравносильно самоунижению. Оно есть самый источник действия» (Сент-Экзюпери А.де. Военный летчик (1942). Гл. XXV).). Спорить же о цели, повторяю, не приходится, но, с другой стороны, можем ли мы не «глядеть в корень» и не усмехнуться, слушая про все эти великие базы искусства? Мы видим, что человек, голый и слабый, стоит между ночью небытия и божественным Светом. Что он выберет, куда пойдет, возлюбит ли он своего Бога и вечность? Это дело нашей тревоги, нашей любви и надежды. Вот мы увидели, — все равно где увидели: на странице Достоевского или на паперти церкви — что луч Божий пронзил человека, и радость заливает нас, точно и мы сами стали причастны лучу. Так что мы имеем право на усмешку: ведь о слабости человека мы судим по самим себе. Вот кто-нибудь из писателей пошел по таким перепутьям, что и до Золя недалеко. «Он растет», — говорят нам, а мы думаем: это его, наверное, на каких-нибудь вечерах захвалили умные дамы с красивыми ногами и он пошел, подбоченясь, по широкому пути. «Но это так талантливо, — скажут еще нам. Разве вред делается менее вредным оттого, что он талантлив? Таким захваленным дамами писателем был, наверно, Бунин, очень, конечно, талантливый и очень вредный. С точки зрения сохранения современного человечества гораздо лучше быть слесарем, чем филигранным мастером описания расстегивания дамских кофточек. Отошедшим от магистрали Диккенс—Достоевский это будет опять непонятно. «Помилуйте, скажут они, но ведь он расстегивает не просто, а обязательно где-нибудь рядом с березой, или на фоне моря, или вообще на фоне чего-то значительного». Но кофточки это только деталь, хоть и серьезная и значительная. А сколько в литературе хлама, кроме них. Опять вспоминается Тютчев:

«Не время выкликать теней:
И так уж страшен этот час»^154.16. (154.16 Неточная цитата из стихотворения Ф.И. Тютчева «Из края в край, из града в град» (1834). Ср.: «Не время выкликать теней: / И так уж этот мрачен час».)

Писатель же как раз и занят тем, что «выкликает тени» или как автор многосложной пьесы играет на сцене своей вещи все созданные им роли и их ситуации. Вместо ограничения он, невольно, вовлекается в безграничность. А христианин, при всем своем сочувствовании людей, должен быть всегда только самим собой, идущим к Богу и людям, — и в этом его и творческое авторство и исполнительская роль.

Клавиатура зла очень широка. Если ее более низкие регистры еще вызывают у людей негодование (я не говорю о степени его искренности), то его более тонкие или прикрытые ноты чаще всего не только не отталкивают, но и привлекают. На самую паршивую нечистую силу достаточно надеть врубелевский маскарад, чтобы наименовать ее не нечистой силой, а, скажем, байроновским демоном и написать о нем доброжелательную статью. Так в писателе, соблазненном соблазном безграничности, рождается безразличие, питаемое высокоумием.

Ницше официально не признан, но навозная идея сверхчеловека, которому все, в общем, позволено, часто питает писательское сознание. Конечно, здесь дело не в Ницше, а в древней богоборческой идее. Недаром Раскольников появился до Ницше, а маркиз де Сад тоже, наверно, считал себя сверхчеловеком. Помните эту строчку Сологуба:

«И господа и дьявола хочу прославить я»^154.17 (154.17 Строка из стихотворения не Ф.К. Сологуба, а В.Я. Брюсова «З.Н. Гиппиус» («Неколебимой истине / Не верю я давно...», 1901) из кн. Ср.: «Хочу, чтоб всюду плавала / Свободная ладья, / И Господа и Дьявола / Хочу прославить я».).

Мне все позволено и мне, в общем, все безразлично. И совсем не важно с точки зрения результатов, что это сверхчеловечество заострено до теоретического обоснования или пребывает только в слепой практике творчества. Когда Ст. Цвейг или М. Пруст изящно описывают одну мужскую страсть, то совершенно не важно, какими, собственно, целями они руководствовались: обличительными или пропагандистскими. Можно допустить даже и то, что у них не было вообще никаких целей, а просто они [нрзб]. Важно совсем не это, важен результат, важно то, что «Тайный яд страницы знойной смутил ребенка сон покойный и сердце слабое увлек» (Лермонтов)^154.18 (154.18 Строки из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Журналист, читатель и писатель» (1840).). За этого ребенка христианину не плохо и возненавидеть литературу со всем ее мастерством. «Кто соблазнит одного из малых сих, тому лучше бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской»^154.19. (154.19 Ср.: «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской» (Мф. 18, 6).(

А удивляться тому, что это есть, конечно не приходится. Если писатели обмениваются женами, то что же удивительного в создании вещей вроде, скажем, «Дважды любимой» Анри де Ре-нье^154.20 (154.20 Речь идет о романе французского поэта и писателя Анри де Ренье «Дважды любимая» (1900).), вся сила которых в одном: показать прелесть греха. Так в великой лаборатории литературы изготовляются многоразличные и обворожительные по вкусу яды. В этом, можно сказать, вся романская и почти вся русская дореволюционная литература. Судя по современной американской, это захлестывает и англосаксонскую.

Назовем опять вещи своими именами. Стихия нравственного безразличия есть замена закона Моисеева — не убий, не укради, не блуди, — этих десяти заповедей, на каменных скрижалях которых до сих пор держалось человечество, законом безразличного мастерства. Учить здесь, конечно, невозможно. Как можно учить сверхлюдей? Мастера футбола тоже мастера, но они все же считают себя людьми обыкновенными и они знают, что если они будут мастерски калечить ноги противников, то их удалят с поля. А какое дело какому-нибудь французскому мэтру до ног или душ человеческих, когда его «призвал к священной жертве Аполлон»?^154.21(154.21 См. стихотворение А.С. Пушкина «Поэт» («Пока не требует поэта / К священной жертве Аполлон...», 1827).) Рассказывают, что недавно за границей был поставлен балет, давший две идеи: идею чувственной любви и идею самоубийства. Насчет убедительности первой никто, наверное, не сомневался, но оказывается, балет был сделан так хорошо, что убедительным, красивым и притягивающим сделался и пластический образ самоубийства. Мастера искусства безответственны, так как они жрецы, а мастерство их метод жертвоприношения.

Теперь еще один интересный факт. Возьмем, наоборот, самые высокие и чистые явления литературы. Разве мы не видим, что, несмотря на все старания Гоголя, Собакевичи и Хлестаковы не только не уменьшились, но еще больше расплодились после Мертвых душ и Ревизора? И разве Россия не видела множества Смердяковых уже после того, как Достоевский его повесил? А в каком веке Мольер или Плавт пригвоздили лицемерие, жадность или другие пороки? Все остается как было. Меняются классы, но не нравственные типы общества. Вот почему Гоголь, догадавшись под конец жизни об этой бесплодности искусства, заметался в предсмертном ужасе и начал проповедь вне искусства^154.22 (154.22 Ср.: «Мне хотелось хотя сим [духовным завещанием] искупить бесполезность всего, доселе мною напечатанного, потому что в письмах моих, по признанию тех, к которым они были писаны, находится более нужного для человека, нежели в моих сочинениях». (Гоголь Н.В. Выбранные места из переписки с друзьями. Предисловие. 1846).). Он, возможно, был и не прав, т<ак> к<ак>, перестав быть литератором, он еще не сделался христианским учителем, но его осознание бесплодности глубоко показательно. В чем же дело в конце концов? Чем сильнее буря в стакане воды искусства о его «добром влиянии», тем все меньше в нем людей духовной силы и власти. Сила идет от Бога, и люди, отрываясь от Него, все более и духовно и физически слабеют. Даже и великие писатели, несмотря на всю их пользу, были все-таки недостаточно духовно сильны (к тому же они были слишком одиноки) для прочного доброго влияния на человечество. Личная пьяная жизнь Есенина есть глубоко социальное явление, как показатель того, почему, как ни хороши его отдельные вещи, и он тоже оказался только холостым выстрелом, грустно так прозвучавшим в холодной пустоте жизни. Христианство победило кровью Голгофы и кровью мучеников. А много ли писателей хотя бы писало кровью сердца? Нам сказано ясно: «от умножения беззакония иссякнет любовь»^154.23 (154.23 Ср.: «И, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (Мф. 24, 12).), т<о> е<сть> от оскудения личной нравственности, от развала духовной жизни будет умирать любовь, а это значит, что будет осыпаться тот цемент, которым держится здание человечества.

Искусство решило заменить христианство, или, точнее, люди, потерявшие христианство (или его еще не знающие) приняли искусство как новую религию. В христианстве есть три стороны: догматическая, нравственная и обрядовая. Догматом или истиной в новой религии стало убеждение, что в общем нет никакой абсолютной Истины, нравственностью — неизбежный вывод из этого — что в общем все более или менее позволено, а обрядом — художественное мастерство.

Человек, входя в христианство, освящается лучом единого Солнца и в свете его начинает различать не только крупные предметы, но и пыль, летающую в воздухе. Никакое «мастерство», если можно так сказать, христианского обряда, никакое торжество богослужения не подменят ему в Церкви ее догматической и нравственной правды. Он знает, что и храм религии наполняется земными людьми, а это значит, что и здесь, под едиными внешними сводами, могут как-то внешне сосуществовать добро и зло, чистота и порок, истина и заблуждение, покрываемые точно лаком, «мастерством» обряда. Как он учится распознавать добро от зла и как утверждает себя именно в первом, — это совсем другой вопрос. Мне здесь важно указать только одно: христианин, входя в самый великолепный храм, не расстается с чувством какой-то трезвенности, бдительности, духовной зоркости, помня апостольское предупреждение, что «и сатана может принять образ ангела света»^154.24 (154.24 Ср.: «И не удивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света» (2 Кор. 11, 14).) Но если христианин ощущает на себе лучи Солнца, то одновременно он не может не ощущать себя еще стоящим в «долине смерти», все еще окруженным и физическим и нравственным тлением и, больше того, в себе самом это тление носящим. Он всей своей любовью к вечной человеческой жизни знает тайну единства греха и смерти, полученную им от прародителей, «Земля еси и в землю отидеши, а може вси человецы пойдем»^154.25 (154.25 Икос из заупокойного последования.). И именно реалистическое знание их единства и есть причина его духовной бдительности и разборчивости. Всякое живое существо хочет жить, и христианин, желая жить вечно, зорко смотрит на таящуюся опасность.

Теперь взгляните на множество людей, ушедших от христианства или еще не пришедших к нему, — как безразборно они воспринимают искусство, посмотрите на людей, читающих романы в метро, в автобусах, поездах, прикусывая эскимо или конфету. Они принимают написанное примерно так же, как американцы жевательную резинку, они воспринимают литературу, как некую жвачку, необходимую для заполнения духовного желудка, а раз необходимую, то долженствующую быть приятной. Чувство пищеварительной приятности делается критерием ценности данного произведения. Вот тут-то и обретает все свое значение литературное мастерство, превращая иногда щи из топора в изысканное блюдо. Обряд прикрывает в искусстве и догмат и нравственность. Это тем необходимее, что чаще всего надо прикрывать пустоту.

Конечно, приятность не всегда и не у всех читателей бывает сплошной. Хемингуэя, например, никак нельзя назвать вкусным, это не Флобер и даже не Манн, но Хемингуэй очень моден, у него, оказывается, «лепка словесного материала» дошла до предела, а потому и его необходимо проглотить, ну хотя бы так, как мы глотаем перцовку. Но перцовку пьют изредка, а в основном курс все же держится на приятность. Много говорилось о примитивности американского или английского детективного романа, но разве вы не видели с каким восторгом читают или глотают его даже весьма солидные, но несколько утомленные жизнью старички. А для более требовательных существует целое море книг в хороших переплетах, где есть все: и сюжетная острота, и философская проблематика, и психологический гарнир, и та или иная доза межполовых отношений. А уж если какой-нибудь писатель введет еще одну-две сцены, где почтительно, а не издевательски описан кусочек собора или обрывок службы, или если американские парни, едущие на фронт, пропев похабные песни, тут же, но тоже по-хорошему пропели псалом, или если, как у Кронина^154.26 (154.26 Речь идет об английском писателе Арчибальде Джозефе Кронине и его романе «Цитадель» (1937).), положительный герой был однажды застигнут на чтении Евангелия — то о таком писателе верующие читатели начинают говорить уже с каким-то придыханием: «О! вы знаете, это католический писатель» или «это христианский писатель». И действительно: какая поразительная милость! — христианство не только не осмеяно, или оно не только не замолчано, но о нем даже упомянуто, как о чем-то вполне культурном, вполне пригодном для современности.

Есть еще один вид литературы, задачи которой несколько проще: только оглупить, так сказать, человека, кретинизировать его сознание настолько, чтобы он не чувствовал существенной разницы между Гамлетом и «Белой березой». Этот вид, конечно, весьма скучен, но в нем хоть нет тех пряностей, которыми в Америке теперь сдабривается даже роман научной фантастики. Как-то я прочел американское произведение об одном изобретателе усовершенствованного радиоаппарата или радиомашины, через которую ее творец сделался способным возвращать на землю души умерших, обитающих где-то в галактике. Конечно, при возвращении они облекались в какую-то плоть и, ну конечно же! — первой возвращенной душой была душа женская, что дало возможность романисту разрабатывать проблему половых отношений изобретателя и этой девицы, переставшей быть покойницей и в то же время явно загадочной. Кажется, подчеркивая эту загадочность и соблюдая закон художественной правды, автор сделал ее не розовой, по некоей традиции, идущей еще от Апулея^154.27 (154.27 Древнеримский писатель II в. н.э. Апулей, известный более всего своим романом «Золотой осел».), а несколько серой.

Все это было бы даже смешно, если бы этим болотом не питались, бездумно и безразборно, сотни миллионов людей человечества. Книга вышла из печати — все! Это значит, ее нужно прочесть, это значит, что на ней стоит некий ритуальный штамп современной религии, гласящий: «этот предмет годен для питания». Конечно, и в болоте бывают иногда редчайшие цветы, но ведь только об этом различении цветов от болота я и толкую. А способность различения дает христианство. Только напившись его живой и студеной воды, человек выходит, точно ранним летним утром, из духоты своего безвольного сознания к мужественному различению добра и зла и к живому творчеству жизни.

1963 год

№ 155. Н.С. Фуделю

[Около 1963, Покров]^155.1 (155.1 Датируется по ссылке на чтение автобиографической повести Н.С. Фуделя «Сержант Северин». См. примеч. 3.)

Милый и дорогой Николаша.

С робостью приступаю я к выражению своего мнения о твоей литературе.

Всякий автор ищет одобрения. И я огорчаюсь, когда не понимают моего «Достоевского»^155.2 (155.2 Имеется в виду законченная весной 1963 г. работа С.И. Фуделя «Наследство Достоевского».). Но я же знаю по опыту, что иногда после огорчения и даже после долгой борьбы и отпора чужому (якобы) «непониманию», потом вдруг что-то внутри смиряется и тогда тотчас же светлеет и начинается благодарное понимание правды, хотя бы неполной, того, что было высказано критиком. Может быть, и в данном случае будет так. А, кроме того, какая же между нами дружба, если она не выдерживает дружелюбного порицания?

Дело в том, что я хочу тебя порицать, и в связи с этой вещью^155.3(155.3 То есть с повестью Н.С. Фуделя «Сержант Северин», написанной в 1963 г.) сказать тебе вообще мое мнение о твоем писательстве. Большого художественного дарования у тебя, по-моему, нет и не было. Конечно, оно еще может быть, но я этого не знаю и говорю о том, что есть. Всякий хочет быть «Пушкиным», но, может быть, лучше для дела осознать себя в «пушкинской плеяде». Может быть, ты и мог бы со временем стать Баратынским в прозе.

Что же нужно для этого крошечного «бы»? Мне кажется, прежде всего нужен отказ от мысли, что в литературе автор повествует о себе, прежде всего нужен отход от себя. Можно писать без блеска Голсуорси, но все-таки так, чтобы читатель воспринял написанное как «свое», как общечеловеческое, как какой-то диалог душ или пересекающиеся диалоги многих душ. Читатель ищет не автора и не «от автора», он ищет мира. Дело совсем не в том, чтобы никогда не давать автобиографических черт или событий. Но у тебя 60 страниц философской автобиографии. наполняющей содержание не одного кого-нибудь, а почти всех. Ведь и Северин, и Герасимыч, и Кронин, и Костров155.4 (155.4 Персонажи повести Н.С. Фуделя «Сержант Северин».) — все наполнение повести — ведет все тот же самый монолог в комнате с пустыми пол-литрами: все, сговорившись, раскрывают авторские переживания. А это очень утомительно читать в разных людях один и тот же текст. Немного отдыхаешь только на «дяде», где, наконец-то, начинается какой-то диалог, где автор забыл о себе и открыл под лысым черепом профессора иной человеческий мир, и открыл очень человечно (во второй сцене).

Монологизм вещи только поддерживается всеми ее деталями, природой, бытом, случайными репликами (Краус с супругой и пр.). Все написано в унисон. т<о> е<сть> также, например, как «Записки из подполья»^155.5 (155.5 Повесть Ф.М. Достоевского «Записки из подполья» (1864).), — вещь, которая не имела будущего. Надя^155.6 (155.6 Героиня повести Н.С. Фуделя «Сержант Северин».) дана как будто как раз для диалога, но она совсем эпизодична, не выявлена и больше похожа на стенку, о которую дети ударяют мяч, чтобы он отскочил к ним обратно. Разговор она не ведет (это не воспринимается); в отношении ее очевидным автор сделал только то, что ей хочется целоваться. Эротизм повести очень сдержан, но все время чувствуется, что эта сдержка только «в силу кантовского императива», а если бы не он («чтоб ему не ладно»!), то автор и еще бы прошелся по «твердым губам» и «круглым плечам». Неужели, правда, нельзя без «острого запаха духов» и «крепкого тела»? Я думаю, что можно, вспоминая Генри, Лондона, Э. По, Ибсена, Диккенса, прозу Пушкина, Достоевского, Солженицына и других. Ведь что нового и что нужного может дать автор, сползая в эту тему? Весь мир уже тысячелетия. начиная, кажется, с «Золотого осла» Апулея, по уши погружен в литературное боспроизведение половых ощущений и, кроме острой банальности, здесь ничего не дашь ни в событиях, ни в эпитетах. Эпитеты-то здесь больше всего и подводят.

Я, кажется, уже рассказывал тебе, что один предреволюционный роман начинался буквально так: «Михайлов повалил ее на кушетку»^155.7 (155.7 Имеется в виду персонаж романа М.П. Арцыбашева «У последней черты» (1910—1912), Сергей Николаевич Михайлов; процитированных слов в начале романа нет.). Коротко и ясно. А дальше шла, помню, какая-то философия в стиле тогда модного Ницше.

Я не говорю, что и у тебя кушетка («тахта» все же есть), но я предостерегаю, что это очень портит восприятие новизны и свежести, которые есть в рассказе во фронтовых деталях и в некоторых сценах. Лучше ничего не писать, чем прибавить свои «сто грамм» к колоссальному чану литературно-полового сусла. Да тебе, как человеку, это совершенно и не свойственно. Это только все та же твоя литературная (неосознаваемая) несамостоятельность, чье-то веяние в то время, когда ты пишешь.

Вот еще несколько мелких заметок.

1) Жук в часовом механизме (или коробке) уже был в рассказе Генри^155.8. (155.8 Вероятно, речь идет о повести Э. По «Золотой жук» (1843).)

2) Фамилия «Кронин» для врача, тем более хирурга, режет ухо, т<ак> как есть роман Кронина о врачах-хирургах («Цитадель»)^155.9 (155.9 См. примеч. 26 к письму 154.).

То же и «Борн» для физика. Уж лучше просто «Эйнштейн». Ведь Борн это тоже физик.

3) «Надпись 15-века» в сцене с Крониным совсем не звучит как надпись древняя, да и вообще как вполне осмысленная. «Братьям о Христе» никто не стал бы писать такую элементарность.

4) Не вполне убедительна мотивировка гонения за «дальнего родственника».

5) Псалтирь по-русски никто, особенно из матерей, не читает, просто потому, что в переводе нет и половины ценности подлинника (по-славянски). Совершенно понятно, что ты даешь по-русски, опасаясь, что современная молодежь не поймет по-славянски, но то, что это «совершенно понятно», и обнаруживает слабость этого места: «понятно», что автор вешает здесь нужную ему этикетку, нажимает на какую-то октаву регистра. А в вещи никаких ниток и швов не должно быть видно. Даже слезы и кровь автора не должны ощущаться, как его, автора, слезы и кровь. Опасение твое неправильно: можно найти и по-славянски вполне понятные места, как нашел, например, Толстой в «Трех смертях»^155.10 (155.10 Речь идет о рассказе Л.Н. Толстого «Три смерти» (1858), где для чтения псалтыря над гробом покойной найдено понятное и по-славянски место (Пс. 29, 8-13).) (псалтирь над гробом).

Дело, наверно, не только в том, что нет диалога. «Записки лейтенанта Глана» (Гамсун)^155.11(155.11 Речь идет о герое повести К. Гамсуна «Пан» (1894) лейтенанте Глане.) и, кажется, весь Экзюпери написан монологически^155.12(155.12 Речь идет, вероятно, о художественных произведениях А. де Сент-Экзюпери, написанных от первого лица.), но для той легкости восприятия, которую они дают, очевидно, нужно иметь автору прозрачную душу и прозрачный монолог, через который будет виден весь мир, все люди, все разнообразие мира. Ведь все же дело в том, чтобы не себя раскрывать, а через себя мир. Во всех твоих вещах есть много отдельных прекрасных штрихов, есть вполне хорошие куски, но в целом не воспринимаешь как живое создание, законченное и совершенное творение о людях и мире, а только как беллетризованную автобиографию. Прости мне, пожалуйста, эти жестокие слова. Даже они не мешают мне ощущать громадное желание тебе всякого тепла, добра и правды.

Кто еще будет говорить с тобой откровенно? Дамы когда-то восторгались моими стихами! а где они теперь? И даже где эти дамы?

Тебе совсем не надо «приходить в отчаяние» и бросать писать. Тебе надо еще найти свою форму. Но, главное, тебе надо увидеть свою, пока что художественную ограниченность.

Вон даже Достоевский разорвал и бросил в огонь не менее 30 (тридцати) печатных листов уже написанных романов, уже выстраданных тетрадей!^155.13 (155.13 Ф.М. Достоевский уничтожил (сжег в камине) первый вариант романа «Бесы» (около 15 печатных листов).) Представь это только себе! Бросай и ты, не жалей брака, а если не бросаешь, то хотя бы отложи отлежаться год-два, а потом посмотришь, прошло ли золото горнило. Больше не могу написать. Сейчас принесли телеграмму от Маши, вызывающую маму, и все сознание в беспокойстве. Обнимаю тебя, мой еще больше дорогой, после этого отеческого внушения. Дом, построенный мною в мечте, все живет и ждет нас, и я уже вижу тебя из окна, возвращающегося с лыжами, и спешу сказать, чтобы накрывали на стол.

Твой п.

№ 156. Н.Н. Третьякову

29 IV[1964, Покров]^156.1 (156.1 Датируется по почтовому штемпелю на конверте: письмо послано из Покрова Владимирской области 29 IV 1964 г. и получено в Москве (А-315, ул. Усиевича, 15, кв. 2) 2 V 1964 г.)

Дорогой Н<иколай> Н<иколаевич>.

Мир дому Вашему!

Сердечно желаю Вам и семье Вашей всякого благополучия, здоровья и радости в эти великие дни^156.2(156.2 Речь идет о Пасхе, которая в 1964 г. приходилась на 3 мая.).

Книгу библиотечн<ую> я привез в М<оскву> и оставил у Коли на полке, он знает, а к Вам не успел. Спасибо Вам.

Здоров ли мальчик?^156.3 (156.3 Сын Н.Н. Третьякова, Николай.)

Если никуда не пойдете в субботу вечером, то хотя бы избегите на эти часы всех чужих, чтобы увидеть хоть краешек ночного неба, соучаствовать хоть немного в тишине этих часов. Прочтите вдвоем I гл<аву> от Иоанна, первые 17 стихов, и хоть мысленно напойте или прочтите из пасх<ального> канона или из «да воскреснет Бог»^156.4 (156.4 Имеются в виду стихиры Пасхи.). Только есть ли это у Вас? Надо бы иметь.

Спросите у Коли, толкущему всегда отверзется. У Ир<ины> Евгеньевны^156.5 (156.5 Ирина Евгеньевна Полуэктова, мать друга С.И. Фуделя А.А. Бармина.), конечно, все это есть. Она ведь тоже, наверно, сидит в эти часы дома из-за Кап<итолины> Ник<олаевны>^156.6 (156.6 Мать И.Е. Полуэктовой.).

Обнимаю Вас и сердечно приветствую Ир<ину> Н<иколаевну>.

Мужественному сердцу всегда Бог помогает. Ваш С.Ф.

№ 157. Н.Н. Третьякову

2 Х [1964, Покров]^157.1 (157.1 Датируется по почтовому штемпелю на конверте: письмо послано из Покрова Владимирской области 3 Х 1964 г. и получено в Москве (А-315, ул. Усиевича, 15, кв. 2) 5 Х 1964 г.)

Дорогой Ник<олай> Ник<олаевич>.

Хочется поговорить хоть в письме.

Я так рад, что Вы были на погребении^157.2(157.2 Очевидно, речь идет о годовщине смерти о. Николая Голубцова и о погребении его в сентябре 1963 г. Есть, однако, вероятность некой путаницы с датировкой письма и почтовыми штемпелями на конверте, так как содержание письма более естественно соотносится с событиями 1963 г., нежели с откликом на эти события год спустя.), что у нас с Вами теперь есть одно общее большое воспоминание — светлый свет в душе, точно вместе пережитая Пасха. Я именно так воспринял эти утренние часы золотого сентябрьского дня: обручение жизни вечной, радостный и тихий благовест, что «мы не имамы зде пребывающего града, но грядущего взыскуем»^157.3 (157.3 Евр.13,14.). Это и есть русский Китеж, в душу которого Вы стараетесь проникнуть. Мне, конечно, очень обидно, что мой Коля был вечером, но не утром. На Вас лежит — хоть как-нибудь передать ему ощущение правды. Вера Макс<имовна> начала с Вами тогда на дороге говорить об этой девушке^157.4 (157.4 Имя молодой художницы, которая по рекомендации С.И. Фуделя однажды была у Н.Н. Третьякова и показывала ему свои работы, установить не удалось.), которая тоже была на погребении. Она художница, кончает худож<ественно>-технич<ескую> школу в Хотькове, ее бабушка — инструктор художеств<енных> ремесел. А она мечтает только о реставрационной работе в древнерусском искусстве. Этим летом она была во Владимир<ском> соборе и сумела, воспользовавшись ремонтными лесами, прекрасно, в красках снять фрески Рублева, в том числе ангела Стр<ашного> Суда и «море отдает своих мертвецов»^157.5 (157.5 Сюжет из «Откровения Иоанна Богослова»: «Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим» (Откр. 20,13).). Вам было бы наверно интересно их посмотреть, а нам хотелось бы вас познакомить: может быть (кто знает), Вы сумели бы выяснить возможность где-н<ибудь> ее устроить. Она иногда бывает у нас и, может быть, и Вы когда-ниб<удь> выбрались бы?

Посылаю Вам прекрасно написанную статью из Комсом<ольской> правды, хотя, может быть, Вы ее знаете.

Мое здоровье улучшилось в связи с переходом на строгую язвенную диету. Это очень скучно, но зато живешь. Пренебрежительно относился к постам, вот и посажен на пост принудительный. Из-за этой диеты очень сложно бывать в Москве, и я почти не вижу своих. Вера М<аксимовна> вся в страдании, все время меня чем-то кормит, что-то протирает, и дел у нее прибавилось. Как здоровье Ваше и Ирины Н<иколаевны> и младенца?^157.6 (157.6 Сын Н.Н. Третьякова, Николай.) Вы теперь не то, что прежде, — Вам теперь надо беречь свое здоровье и для нее, и для него. Это тоже скучно, вроде моей диеты, но «не так живи, как хочется, а как Бог велит».

Нам всего труднее заставлять себя делать не то, что хочется, например Великим постом не есть колбасы и не курить хотя бы натощак. Мы все надеемся, что золотые дни вернутся и мы еще погуляем в лесу, ведь он здесь рядом.

Крепко жму руку и обнимаю Вас, всегда помню и надеюсь на всякие милости Божий к Вам. Сердечно приветствую Ир<ину> Н<иколаевну>. Как здоровье Ир<ины> Евг<еньевны>?

Ваш С.Ф.

№ 158. Н.С. Фуделю

11 III [1967, Липецк]^158.1 (158.1 Датируется по ссылке на Прощеное воскресенье и на рождение внучки С.И. Фуделя Татьяны, дочери М.С. Желноваковой. См. примеч. 2, 4.)

Милый и добрый Николаша.

Твое письмо дошло до меня на 6-й день! Чем тебе не тайга, хоть до Липецка всего 10 минут на автобусе. На 5-й, 6-й день доходят и все письма. Т<ак> что мое письмо к тебе, где я все объяснил насчет Маши, наверно разошлось. Вчера ей сказали, что если еще дня 2 родов^158.2 (158.2 Дочь М.С. Фудель-Желноваковой Татьяна родилась 18 марта 1967 г.) не будет, — их будут вызывать искусственно. Она, бедная мужественная женщина, совсем изнемогла от ожиданий, страхов и больничного пребывания. Ведь с 18 января!

Я тоже, конечно, томлюсь, т<ак> к<ак> знаю, как трудно маме, больше душевно, чем физически, да и ослабела она после гриппа.

С Варенькой все не так просто, потому-то сердце так болит и мечется.

Но я в общем здоров, только иногда старческая слабость, склероз и пр. пугает, и тогда я горько жалуюсь Богу, что вот придется умирать в каком-то лесничестве совсем одному с Мишей^158.3 (158.3 М.Р. Желноваков, который в декабре 1966 г. переехал с семьей в Липецк и работал в Управлении лесного хозяйства.). Но потом опять приходит бодрость и надежда на возврат и всеобщее благополучие.

Завтра Прощеное воскресенье^158.4 (158.4 12 марта 1967 г. Пасха — 30 апреля.). Вот это мне трудно. Церковь — это общение любви, и этого общения я не имею. Только иногда бывают встречи с людьми. На днях иду с Люшей в лесу, встречается старая, но бодрая женщина с молодыми черными глазами, вдруг останавливается (совсем незнакомая) и почти строго спрашивает Люшу: «а когда дедушка умрет, ты плакать будешь?» Меня удивило и очень бойкое «буду» со стороны Люши.

Иногда мы уходим часа на 21/2, дороги лесные здесь прочищены и ходить хорошо, а в лазоревые дни так даже почти страшно от красоты и предвесеннего благоухания. Люша, когда она не у телевизора (или после него), мила и покладиста, хоть и озорна ужасно (все норовит, когда ей становится скучно, спихнуть меня в сугроб).

В городе бываю очень редко и только по воскресеньям. Мне моя жизнь чем-то напоминает Княж-погост и прочие мои деревни^158.5 (158.5 Деревни на севере России, места ссылок С.И. Фуделя.). Летом здесь, конечно, хорошо, и вам полный смысл подумать о приезде. У них большая отдельная летняя комната и три теплых, они собираются купить козу с козлятами, чтобы девочки их пасли, есть добрая собака Венерка (соседей) и свой белый кот, уже узнававший у меня, не будет ли его обижать ваш Мишка или Бой^158.6 (158.6 Кот и собака Н.С. Фуделя.). Здешние леса идут через Орлов<скую> обл<асть> в Брянскую. Лесничий вчера говорил, что здесь будет хорошая охота.

Целую тебя дорогой Николаша, Лялю и Машеньку^158.7 (158.7 Внучка С.И. Фуделя.).

Пиши.

П.

Люша обижается, что не пишет Маша^158.8 (158.8 Дочь С.И. Фуделя.). Конечно, если будет нужда, я пошлю телеграмму, а также когда благополучно все кончится.

№ 159. Н.С. Фуделю

7 IV Благовещение [1969, Покров]^159.1 (159.1 Датируется по ссылке на скорое семидесятилетие С.И. Фуделя.)

Спасибо, Николаша, за письмо и 10 р. с Варенькой. Придя с телефона, я нашел дома маму, которая мне все рассказала про телефон с Машей^159.2 (159.2 М.С. Желновакова.), а на след<ующий> день пришло и письмо от нее. Так что ты не выясняй то, о чем я говорил. У нее болели дети. Я пишу на тот случай, если вы разболеетесь и не приедете в субботу. В эту субботу вообще езда сюда с твоей Машенькой^159.3 (159.3 Дочь Н.С. Фуделя.) — плохая: везде все полно, автобус со станции берется с боя. Но ведь она мне говорила, что ее больше не укачивает, и значит, с ней можно ехать с Рижского?

Письмо твое очень грустное. Жить с такой усталостью в душе нельзя, это опасно и для самого человека, и для окружающих, — для семьи. Основное в тебе — душевная лень.

Ты будешь изнемогать (искренно), будешь при этом считать, что «если бы я жил в прериях Купера^159.4 (159.4 Имеется в виду роман Ф. Купера «Прерия» (1827).) то было бы все замечательно», и никак не согласишься, что романтика не помогает, или только на полчаса, и что вместо нее тебе уже давно надо было бы выйти «из себя» на какой-то душевный труд. Но душевный труд — самый трудный, и очень, наоборот, легко отгородиться от него всевозможными хитроумными доводами.

Но в тебе есть природное смирение, и это для меня залог того, что Бог тебя не оставит, вразумит и проведет в жизни. Года и сроки здесь не имеют значения. Вот мне скоро 70^159.5 (159.5 Семидесятилетие С.И. Фуделя наступало 31 декабря 1969 г. по ст. ст. (13 января 1970 г. по н. ст.).), я только теперь увидел какой-то совсем ясный свет на дороге, и душой чувствую, что «времени нет». Это так невероятно укрепляет, успокаивает. Так что впереди у тебя еще целая жизнь душевной возможности, только «стучи в дверь», не замыкайся в свою болезнь, усталость, разочарованность. Никогда не начинай жалеть себя. а гляди кругом себя — чтобы пожалеть кого-нибудь другого. В этом и есть душевный труд, только в этом и есть жизнь. А без этого и человек погибает, и семья его чахнет.

Слова мало учат, но хотелось что-то тебе передать.

Обнимаю тебя. Твой п.

На несколько часов был в М<оскве>. Звонил к тебе, но тебя не было.

Рады будем Вас видеть. С любовью встречаем любовь, и всякое расположение.

Если будете болеть, может быть, мне приехать за Машей?

№ 160. Н.Е. Емельянову

[8 X I969, Покров]^160.1(160.1 Датируется по почтовому штемпелю на конверте: письмо послано из Покрова Владимирской области 8 Х 1969 г. по адресу: Москва В-420, ул. Наметкина, д. 13, корп. 2, кв. 29. Емельянову Николаю.)

Милый Коля^160.2. (160.2 Николай Евгеньевич Емельянов, друг Н.С. Фуделя (с 1990 г. — Председатель совета Братства «Во Имя Всемилостивейшего Спаса», 1992 г. — профессор, зав. кафедрой информатики Православного Свято-Тихоновского богословского института) был в конце 1960-х сотрудником Института проблем управления АН СССР и ответственным секретарем московского молодежного клуба «Родина», занимавшегося изучением памятников архитектуры и живописи. С.И. Фудель обратился к нему как к руководителю архитектурной секции клуба по вопросу постановки на учет Покровского храма г. Покрова.)

Я (и мы) поджидаем обещанного сообщения о том: 1) кому подавать заявление; 2) можно ли будет при каком-то ответе повесить доску, что «памятник архитектуры» и т.д. Затем меня беспокоит — получили ли мое письмо, где я предупреждал, что с поездкой во Владимир откладывать нельзя, т<ак> к<ак> врач уходит на пенсию.

И вообще хочется услышать Ваши милые голоса, хотя бы через письмо.

Я не знаю Вашего отчества. Если сумеете, пришлите ответ к 14 X, у нас Праздник160.3 (160.3 14 октября — праздник Покрова Богородицы (по н. ст.).).

№ 161. Н.Е. и О.В. Емельяновым

[9 I 1970, Покров]^161.1 (161.1 Датируется по почтовому штемпелю на конверте: письмо послано из Покрова Владимирской области 911970 г. по адресу: Москва В-420, ул. Наметкина, д. 13, корп. 2, кв. 29. Емельяновым.)

Спасибо за поздравление. И я поздравляю. Сегодня видел вас обоих^161.2 (161.2 Н.Е. Емельянов и его жена, Оксана Васильевна Емельянова.) во сне.

С.Ф.

№ 162. Н.Е. и О.В. Емельяновым

9 XII [1970, Покров]^162.1 (162.1 Датируется по почтовому штемпелю на конверте: письмо (написано, видимо, в Покрове Владимирской области) отправлено из Москвы 9 XII 1970 г. по адресу: Москва В-420, ул. Наметкина, д. 13, корп. 2, кв. 29. Емельяновым. Получено 9 XII 1970 г.)

Дорогие Коля и Оксана.

Я только на днях узнал о Ваших болезнях и скорбях. Вы от нас живете где-то далеко, и никогда мы не видимся, но Вы оба для меня и В<еры> М<аксимовны> близкие и дорогие, а поэтому мы вместе с Вами в Ваших переживаниях. А то, что мы не видимся, это плохо и ни к чему. Надо видеться, хоть раза два в год, а в промежутки писать друг другу. Сейчас жизнь затягивает в одиночество, точно в какую-то воронку в воде, и надо противодействовать этому. Даже и совсем иной раз незнакомый человек на улице скажет что-н<ибудь> доброе и улыбнется — и то кажется, что среди серого неба просияла лазурь. А мы друг другу очень знакомы. Поэтому пишите нам по возможности. У нас тоже много трудного и даже тяжкого, но вот как-то все переживается, и как ни бывает трудно, то тупика никогда не бывает: под ногами чувствуешь все ту же дорогу, а над головой звезды. И в этом чувстве Пути и есть наша непобедимая сила. Сейчас до января я, м<ожет> б<ыть>, буду чаще приезжать, по очереди с Верой Макс<имовной>. Летом или как потеплеет обязательно приезжайте к нам. Знаете ли Вы Володю Воробьёва?^162.2 (162.2 Владимир Николаевич Воробьёв (р. 28 III 1941), друг семьи С.И. Фуделя, в 1970 г. — сотрудник Вычислительного центра АН СССР, с 1979 г. — священник, с 1990 г. — духовник Братства «Во Имя Всемилостивейшего Спаса», с 1992 г. — ректор Православного Свято-Тихоновского богословского института, с 1997 г. — настоятель Николо-Кузнецкого храма. (О его деде, протоиерее Владимире Николаевиче Воробьёве, ставшем, по смерти о. Иосифа Фуделя, настоятелем церкви Николы в Плотниках, см.: У стен Церкви. С. 153 наст. изд.).
Они вчетвером были у нас летом, и мы провели с ними несколько хороших дней^162.3(162.3 Летом 1969 г. В.Н. Воробьёв, его жена, Ольга Георгиевна Воробьёва, и его братья были в Покрове у С.И. Фуделя.). Вот и Вы приезжайте. А тогда на Пасху^162.4 (162.4 Речь идет о Пасхе 1969 г. (13 апреля), которую не удалось отпраздновать вместе с Емельяновыми.) действительно ничего не получилось, к большому нашему огорчению. Ваш С.И.

№ 163. Н.Е. и О.В. Емельяновым

61 [Первая половина 1970-х, Покров]^163.1 (163.1 Датируется условно, по упоминанию о тяжелой болезни Н.А. Павлович. См. примеч. 3.)

Дорогого Колю и Ксану благодарю за поздравление и тоже поздравляю. Я вас всегда так и вспоминаю, как Вы, Коля, подписались: «Николая, Оксану со чадами».

Рад был увидеть Вас. В мире становится так угрожающе мало близких.

Портрет Льва^163.2 (163.2 Речь идет о фотопортрете Льва Александровича Тихомирова, который был подарен С.И. Фуделю его крестной матерью (женой Л.А. Тихомирова). К Н.Е. Емельянову фотопортрет (обещанный в подарок) попал только после смерти С.И. Фуделя.) поищу и привезу, если приеду во второй половине января. Уж очень все мне трудно, не по моему бессилию. У Коли нет мне угла. А доживать как-то надо. Вот Над<ежда> Ал<ександровна> Павлович^163.3 (163.3 Речь идет о Надежде Александровне Павлович (1895-1980), которая долго и тяжело болела в 1970-х. См. примеч. к с. 58.) сейчас с таким мужеством умирает.

Мир вам и дому вашему.

С.И.

№ 164. Н.Е. и О.В. Емельяновым

[Начало 1970-х, Покров]^164.1 (164.1 Датируется по упоминанию о статьях С.И. Фуделя.)

Милый Коля и Ксана.

К 19 XII^164.2 (164.2 19 декабря — именины Н.Е. Емельянова (Никола Зимний по н. ст.).) посылаю Вам эти три вещи^164.3 (164.3 Речь, вероятно, идет о статьях С.И. Фуделя начала 1970-х гг.) с искренним пожеланием «всю настоящего жития нощь прейти»^164.4 (164.4 Утренняя молитва 5-я св. Василия Великого «И даруй нам бодренным сердцем и трезвенною мыслию всю настоящаго жития нощь прейти, ожидающим пришествия светлаго и явленнаго дне Единороднаго Твоего Сына, Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа». См. письмо 46.) во всяком долготерпении и благодушии, и даже с улыбкой. Мы не только будем иметь, но мы уже и сейчас имеем в себе великое сокровище Жизни.

Всегда с благодарностью и отрадой думаю о Вас обоих. Мир дому Вашему и совместному пути!

С.Ф.

№ 165. Н.Е. и О.В. Емельяновым

[Начало 1970-х, канун Пасхи, Покров]^165.1 (165.1 Датируется предположительно.)

Дорогие Коля и Ксана.

Шлю Вам сердечное пожелание встретить светлый Праздник^165.2 (165.2 Праздник Пасхи,) в радости и покое.

Мы ожили, как только ожил Коля^165.3 (165.3 Н.С.Фудель.), и теперь живем надеждой, что Господь управит путь его к Себе не в смерти, но в жизни. Спасибо Ксане^165.4(165.4 О-В. Емельянова часто посылала С.И. Фуделю продуктовые посылки.) за труды, очень все хорошо сделала.

С.Ф.

№ 166. Н.Е. и О-В. Емельяновым

[Начало 1970-х, Покров]^166.1 (166.1 Датируется предположительно.)

Милые Коля и Ксана.

Я как-то подарил Вам «беседу пр. Серафима с Мотов<ило-вым>^166.2(166.2 Имеется в виду беседа преподобного отца Серафима Саровского о цели христианской жизни с симбирским помещиком и совестным судьей Николаем Александровичем Мотовиловым, который посетил преподобного зимой 1831 г. (из рукописного воспоминания Н.А. Мотовилова, гл. VI). Рукопись эта, открытая С. Нилусом, опубликована в кн.: Нилу с С. Великое в малом. 2-е изд. Царское Село, 1905. С. 197-199. Отрывок из беседы опубликован в кн.: Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. Ч. 1. Гл. V. Письмо четвертое. Свет Истины. См. также работу С.И. Фуделя «Об отце Павле Флоренском» (т. 3 наст. изд.).). Примите к ней и одну мою сердечную просьбу: дайте ее кому-н<ибудь> из близких напечатать, чтобы было еще 3 экз. Это не спешно, но очень желательно. Многие ее не знают, а многим она была бы живой водой и насущным хлебом в своей простоте и установлении самого главного. Я не очень надеюсь, что Вы со мной согласны, но все же пишу. Оплату за работу я, конечно, приму на себя.

С.И.

№ 167. Н.С. Фуделю

8 VIII [1971, Покров]^167.1 (167.1 Датируется по ссылке на двухнедельный отпуск Н.С. Фуделя. См. примеч. 2.)

Дорогой мой Николаша.

Спасибо за письмо. Радуюсь за тебя, что хоть 2 недели полностью задышишь воздухом^167.2 (167.2 Речь идет об отдыхе Н.С. Фуделя на озере Селигер.) Дай Бог, чтобы все было легко и в «благорастворении воздухов»^167.3 (167.3 Ср.: «О благорастворении воздухов, о изобилии плодов земных и о временех мирных Господу помолимся» (Великая Ектения).). Только советую изгнать из головы «левые» мысли, что все твое благополучие будет зависеть от той или иной поездки в лес. Эти мысли вроде капкана, в который попадаешь левой ногой. Твое благополучие — целиком в руках Божиих. На эту мысль надо направить все свое дерзновение, без которого нет веры. В вере надо дерзать, иначе она умрет, как хилая старушка.

Помнишь, как ответил Тихон на ехидный вопрос Ставрогина:

«А что, и гору — по Евангелию — можете верой сдвинуть?» Тихон опустил глаза и тихо ответил: «Если Бог повелит, то сдвину»^167.4 (167.4 См.: Достоевский Ф. М. Бесы. Ч. 2. Гл..9 («У Тихона»).).

Обнимаю тебя, дорогой. Еще раз желаю тихих дней и покоя. Храни тебя Бог. Я получаю здесь то, чего не было в М<оскве>: совершенную тишину и совсем заросший зеленью участок, с розами и белыми лилиями. Доброе отношение к себе я видел и в М<оскве>, но и здесь оно заметно.

Мама и работает (за столом), и готовит, и бегает по магаз<инам>, ничего не находя, и ездит в М<оскву> и Орехово^167.5 (167.5 Орехово-Зуево.) (туда собирается). Ради меня и других Бог дает ей силы.

В эту среду она поедет в М<оскву>.

Начал одну интересную, но небольшую работу, даже с целевой установкой на «Богосл<овские> труды»^167.6 (167.6 Вероятно, речь идет о работе «Славянофильство и Церковь» (см. т. 2 наст. изд.). На одном из экземпляров текста есть надпись: «сдана в 1972 г. в Издательский отдел Московской Патриархии».)

Обещал приехать Саша^167.7 (167.7 Неустановленное лицо.) и привезти еду, Обнимаю тебя. Твой п.

№ 168. Н.С. Фуделю

24 Х[ 1971, Покров]^168.1 (168.1 Датируется по упоминанию о смерти Н.И. Фудель. См. примеч. 7.)

Милый мой и хмурый Николаша.

Выписываю тебе то, что обещал о печали, которой мы оба одинаково болеем:

«Удаляй от себя печаль, ибо печаль многих убила... От печали бывает смерть» (Пр. Сир. 30-24, 25 и 38-18)^168.2 (168.2 Ср.: «И удаляй печаль от сердца своего...» (Еккл. 11, 10). См.: «Люби душу твою и утешай сердце твое и удаляй от себя печаль» (Сир. 30,24); «...ибо от печали бывает смерть, и печаль сердечная истощит силу» (Сир. 38,18).). Конечно, есть еще иная — божественная печаль, но у нас с тобою она совсем не божественная.

Мама во Владимире, причем уехала, не дождавшись меня, воспользовавшись попутчицей, т<ак> что снимки послали к ней с оказией. В понедельник будет ее еще раз смотреть травматолог, но (я говорил с ней по тел<ефону>) уже и сейчас, по ее словам, ей «стало веселее». Хирургом она очень довольна, очевидно, он (она) отнесся внимательно. Когда вернется, не знаю. М<ожет> быть, в понедельник (?)

Обнимаю тебя. Был ли врач у Маши, сделали ли анализы? Обязательно спроси Машу — как у нее прорезаются зубки? Это, во-первых, а во-вторых — лачет ли у нее по ночам Кот из чашки?^168.3(168.3 Домашний фольклор.) Варенька ничего, бодрая. У меня усилилась простуда (или от Машки грипп!?). И я сижу дома с небольшой temp. Работаю и с благодарностью вспоминаю

«Живя, умей все пережить:

Печаль и радость и тревогу...»^168.4 (168.4 Строки из стихотворения Ф.И. Тютчева «Не рассуждай, не хлопочи!..» (1851).)

Дост<оевского> не отдавай до меня^168.5 (168.5 Сочинения Ф.М. Достоевского и книги о нем, которые Н.С. Фудель брал в библиотеке и у знакомых для С.И. Фуделя.).

Экзюпери сказал, «мы все вышли из своего детства, как из родной страны»168.6 (168.6 См. посвящение «Леону Верту, когда он был маленьким» книги А, де Сент-Экзюпери «Маленький принц»: «Ведь все взрослые сначала были детьми, только мало кто из них об этом помнит».). Вот почему мне очень трудна смерть т<ети> Нины^168.7 (168.7 Н.И. Фудель умерла 30 сентября 1971 г.), и я бы очень хотел опять сейчас сидеть на тахте в ее комнате после ее смерти. Это было какое-то прощание с «родной страной».

О тебе все время в тревоге из-за твоего неблагополучия: и телесного и душевного. Нельзя все источники бед искать в другом человеке: мы сами виновны.

№ 169. В.В. Наумову

20 III 1972, [Покров]^169.1 (169.1 В.В. Наумову датируется по штемпелям на конверте: Моск. обл., ст. Баковка Белорус, ж. д., Трудовая ул., дом 16. Наумову В.В. от Фуделя Н. и С. Иосифовича; почтовые штемпели: отправлено 20 03 72; получено 22 03 72.)

Спасибо, дорогой Виктор^169.2(169.2 Виктор Владимирович Наумов — редактор журнала «Охотничьи просторы», зять Т.М. Некрасовой.), за такие искренние слова, они мне очень дороги. Благодаря им я почувствовал Вашу душу и порадовался, что могу быть близок к ней. Дай Вам Бог всякой помощи, радости, мужества в этой жизни. Всегда буду помнить вас вместе с Машей^169.3 (169.3 М.А. Некрасова, дочь Т.М. Некрасовой.) и сердечно желать всяческого благополучия. Мир дому Вашему! С.Ф.

На конверте отчества не мог написать, потому что не знаю, простите.

Маше своей скажите, что то, что я был ей должен, я оставил у Коли^169.4 (169.4 Н.С.Фудель.), пусть при случае возьмет.

№ 170. М.А. Некрасовой

2-5 IV 1972 [Покров]^170.1 (170.1 Датируется по штемпелям на конверте: Моск. обл., ст. Баковка Белорус, ж. д., Трудовая ул., дом 16. Марии Александровне Некрасовой. От С.И.; почтовые штемпели: отправлено 05 04 72; получено 08 04 72.)

Милые Маша и Виктор.

Я не знаю, дошло ли до Вас мое прошлое письмо, но хочется послать и это с сердечным приветом к Светлому Празднику^170.2(170.2 То есть к Пасхе, которая в 1972 г. приходилась на 9 апреля.). Пусть будет в Вашем доме и в сердце Вашем свет и покой. Очень трудно, чтобы это было, но возможно, ибо, как сказано, «все возможно Богу»^170.3 (170.3 Ср.: «А Иисус воззрев сказал им: человекам это невозможно. Богу же все возможно» (Мф. 19, 26).). Всегда с благодарностью вспоминаю Вас.

С.И.

№ 171. Н.Е. и О.В. Емельяновым

23 IV[1973, Покров]^171.1 (171.1 Датируется по почтовым штемпелям на конверте. Отправлено 23 04 72 по адресу: Москва, 117420, ул. Наметкина, дом 13, корп. 2, квартира 52. Емельяновым от Сергея Иосифовича Фуделя. Получено: 27 04 72.)

Милые и дорогие Емельяновы — Коля и Ксана!^171.2 (171.2 См. примеч. 2 к письму 160, примеч. 2 к письму 161.)

Мне всегда радостно вспомнить о Вас, — точно в сером моем небе откроется некая голубизна. Но я знаю, как Вам, бедным, может быть, почти непосильно трудно, так что не думайте, что я представляю Вас себе какими-то беззаботными пичугами, чирикающими на ветке. Совсем наоборот! Словом, приветствую Вас, понимая Вас или не понимая, но всегда радуясь о том, что Вы где-то существуете. Дай Вам Бог Светлого праздника^171.3 (171.3 Пасха в 1973 г. приходилась на 29 апреля.), веяния тепла его и радости, отгоняющей всякое уныние. Унывать предоставьте мне и за себя и за Вас. Я никак не вылезу из болезней, почти месяц, и многое есть другое, что питает уныние. Не знаю — попаду ли куда-н<ибудь> на Пасху. В Вел<икий> четверг мечтаю причаститься, но то же все неизвестно.

Я очень рад, что Вы сблизились с Володей и Олей Вор<обье-выми>^171.4 (171.4 Речь идет о В.Н. Воробьёве и его жене Ольге Георгиевне. Н.Е. Емельянов и В.Н. Воробьёв были знакомы со школьных лет.). Они мне тоже очень по сердцу. Низко Вам кланяюсь, а потом и целую.

Мир Вам, дорогие, и благословение Божие!

С.И.

Не уверен в № квартиры.

№ 172. Н.С. Фуделю

9 VIII [1973, Покров]^172.1 (172.1 Датируется по ссылке на пребывание Н.С. Фуделя в Калининской (Тверской) области. См. примеч. 5.)

Милый Николаша.

Спасибо за быстрое письмо. Я вчера вернулся от тебя, пробыв там 3 дня и нашел письмо, приехав. Там все спокойно, пил чай с сухарями, оставленными Лялей, брынзой и творогом купленными. Поговорил с Колей^172.2 (172.2 Вероятно, с Н.Н. Третьяковым.), расспросив его об отъезде. Был у глазного врача. Конечно, зрение ухудшается, но нового лекарства она не придумала. Кроме того, огорчила тем, что больше мне к ней показываться нельзя, т<ак> к<ак> ее перевели с консультаций куда-то еще. Придется опять идти по платным поликлиникам.

В Москве невыносимо жарко, потно и тяжко. Мне пришлось много ездить, и я рад был вернуться в Покров. Здесь тишина, прохлада, множество своих и чужих яблок и помидор. Ключи твои целы, а соседи из № 86 уехали куда-то.

От Маши из Л<ипецка>^172.3 (172.3 М.С. Желновакова, которая с 1966г. жила с семьей в Липецке и работала на Липецком тракторном заводе цеховым технологом.) приходят грустные письма, и нам с мамой надо будет обязательно к ней съездить в начале сентября.

У Вар<еньки> без перемен. Она бодра и научилась делать «баклушки». Мама тоже бодра, твою записку я ей передал.

Сейчас мне надо очень много работать, чтобы «заработать» поездку к Маше.

Может быть, я и сам несколько проветрюсь. Но боюсь постоянного телевизора по вечерам.

Получил от одного знакомого интересное письмо об Оптинском архиве^172.4 (172.4 То есть архив Оптиной пустыни.). Оказывается, что он цел, но до сих пор не разобран.

Жаль, что у вас лес далеко: километр — это вроде как у нас. Можно ли купаться? В общем, насколько я понял из письма, приобретать там что-н<ибудь> постоянное не стоит^172.5 (172.5 Имеется в виду летний отдых Н.С. Фуделя на оз. Молдино Волоколамского района Калининской (Тверской) области. С.И. Фудель интересовался возможностью приобрести там летнюю дачу.). Но не унывай и, главное, выйди из плена той мысли, что если ты сколько-то времени не пробудешь на «настоящей» первозданной природе, то ты и жить работоспособно не сможешь. Эта твоя мысль явно слева. Сила Божия и в городских немощах совершается, и в подмосковных местах ей не запрещено проявляться, по вере нашей.

Целую тебя, приветствую вас всех — дорогую Лялю и милого ребенка Машу.

Спасибо ей за письмо.

Твой п.

№ 173. Н.С. Фуделю

29 Х[1973, Покров]^173.1 (173.1 Датируется по обстоятельствам жизни С.И. Фуделя в Покрове.)

Милый Николаша.

Привет тебе. Спасибо за медицинскую бандероль, которая всех ободрила, кашляющих. У них, кажется, легкая форма, и они не унывают. Отец^173.2 (173.2 Речь идет о соседях по дому С.И. Фуделя.) даже поехал на 2 дня в Загорск, несколько отдохнуть и набраться сил около святыни. От нее только и набираешься сил, и ни от чего другого, — придется когда-н<ибудь> нам всем это понять. Мы изнеможем от тления жизни, от какой-то смерти в себе и в других, от угнетающего плена своего в чем-то временном и темном. Спасение наше и противоборство наше — только в Вечности, только в том, чтобы в пустыне этой нести в себе малую каплю Вечности. Я жизненно это знаю, знаю, что это надо помнить и осуществлять буквально каждый день, если не час, чтобы собирались какие-то звенья этих капель и чтобы душа пила.

Нам всем, может быть, даже и понятно, что это так, но тут дело не в том, чтобы понять, но в том, чтобы и понять и делать.

Вопрос о всех ваших взаимных «разочарованиях» и охлаждениях мне очень неприятен и как-то, я бы сказал, досаден. Он вскрывает одну вещь: «друг друга тяготы носите»^173.3 (173.3 Вероятно, имеется в виду библейское: «Как же мне одному носить тягости ваши, бремена ваши и распри ваши?» (Втор. 1,12).) — это мы знаем, читали, но чтобы хоть немного осуществить — это уж извините. Значит, многое строилось не на фундаменте, а на песке каких-то охотничьих экспедиций. Лично тебе я прежде всего очень советую поменьше входить во все эти дебри, во-первых, и, во-вторых, больше требовать от себя, а не от других. Сам старайся быть со всеми тем, чем ты должен быть, ибо, как нам сказано, «каждый за себя дает отчет Богу»^173.4 (173.4 Ср.: «Итак каждый из нас за себя даст отчет Богу» (Рим. 14,12).). А все остальное возложим на Него же, в надежде на помощь.

У нас более или менее по-прежнему. Собираюсь быть не ранее числа 9-го, 10-го. Ал^173.5 (173.5 Некий знакомый С.И. Фуделя, вероятно, из Киржача.), писал о нас и жду ответа.

Мама опять весьма неважно себя чувствует, временами я полон отчаянного чувства жизненного осиротения, почти неизбежного для многих.

В доме холодно с пола, но с этим ничего не поделаешь. Здесь зимой очень трудно, и когда сидите в своей уборной, вспоминайте те уборные, в которых примерзает попка.

Целую тебя, дорогой, Лялю и Машеньку, вспоминаю ее арифметические скорби.

Твой п.

№ 174. Н.С. Фуделю.

Ноябрь 1973, [Покров]^174.1 (174.1 Датируется по ссылке на статью в «Правде» от 28 Х 1973.)

Милый Николаша.

В «Правде» за 28 Х есть статья: «Дорога к Пушкину». Ты ее посмотри: там о Торжке, его древностях и о том, что, как там сказано, «многое еще можно спасти от забвения, вернуть городу и людям»^174.2(174.2 Заметка (без подписи) «Дорога к Пушкину» в «Правде» (1973. 28 окт.) посвящена пушкинским местам и краеведению. ). Это могло бы быть эпиграфом к тому, о чем ты рассказывал. В этом значение публикации этой статьи для тебя.

Меня очень опечалило то, что было накануне моего отъезда. И то, как реагировала Ляля, и твоя грубость, и, главное, недальновидность — ведь из всякой девушки легко сделать подобие дочки Сергея Козлова^174.3 (174.3 Речь идет о московских соседях Н.С. Фуделя.), не любящей отца.

Будь осторожен, на тебе великая ответственность без всяких скидок на усталость, работу, болезни, город и пр. Посмотри на себя просто, честно, как на человека, полного страстей, из которых, может быть, главная — страсть гнева. Есть древнее мудрейшее правило: в состоянии даже легкого гнева, даже некоторого гневного «смущения» никогда не говорить человеку даже самые, казалось бы, справедливые вещи. Если нарушение этого правила может еще быть простительным вне дома, скажем на работе, то дома оно недопустимо совсем. Дом — это единственное наше убежище, это стены, в которых живет еще наше сердце, наше последнее тепло.

И конечно — если ты даже 1 раз в месяц сидел до 11 ч. за хоккеем, то тем самым навеки потерял право на такое возмущение по поводу цирка и каких-то зверей.

А самое главное — грубостью ничего не достигнешь, особенно с человеком^174.4 (174.4 Совершеннолетие М.Н. Фудель наступало 10 января 1974 г.), который через 2 месяца уже будет иметь право выйти замуж и который, при этом, уже совершенно в нервном отношении надорван. Тут можно действовать только любящим терпением, молитвою и постом. Поплакать надо о Маше, о многом уже потерянном в смысле передачи ей того, что мы все ей не передали, занимаясь собой, а не ею, горько и безжалостно надо обвинить себя в этом. И в то же самое время надо весело и благодарно порадоваться тому, что, несмотря на это, в ней сохранилась еще так много от той чистой природы, которая идет из рук ее Творца. Порадоваться и всеми силами любви стараться это сохранить.

Обнимаю тебя и всех вас. Мир вам.

П.

№ 175. Н.С. Фуделю

10 ХII [1973, Покров]^175.1 (175.1 Датируется по ссылке на скорое семидесятичетырехлетие С.И. Фуделя.)

Дорогой мой Николаша.

Начал я вставать. Было у меня настоящее воспаление легких, а так как мне через месяц 74 года^175.2 (175.2 13 января 1974 г.), то перенес я его еле-еле (врач удивлялся) и теперь чувствую себя еще совсем одуванчиком. Пришла, видно, пора глубокой старости. То, что я выжил, — это воля Божия, которую надо принимать, но во время второго подъема температуры у меня было спокойное осознание возможности перехода и какая-то надежда на радость этого перехода. Тяжелее теперешнее сознание моей инвалидности, очень длительной, может быть, совсем иной, «инвалидной эпохи». Но, конечно, и надежды не оставляют что, и ослабевший, я смогу как-то, не в тягость другим, доживать век в благодушии. Как твое здоровье? Мне без тебя грустно и одиноко.

В твоей старой записке меня беспокоит фраза, что ты «уже договорился с Катей»^175.3 (175.3 Приходящая помощница по хозяйству.). Поскольку я остаюсь жить с ней, ни о чем не надо было договариваться. Но, конечно, это все разъяснится, и она не обидится.

У Вари опять, наверное, неустройство здесь в интернате^175.4 (175.4 В.С. Фудель пыталась устроиться логопедом в Покрове, в детском интернате.). Но как она справится с полной нагрузкой, непонятно. Мама везет все хозяйство и до 2 ч. ночи переводит. Мне же трудно написать даже это короткое письмо.

Обнимаю тебя, дорогой мой. Целую Лялю и Машу нежно.

П.

№ 176. Н.С. Фуделю

[Около 19 декабря] 1973 [Покров]^176.1 (176.1 Датируется по упоминанию о сорок девятых именинах Н.С. Фуделя.)

Дорогой Николаша.

Это сорок девятые твои именины!^176.2 (176.2 Именины Н.С. Фуделя праздновались на Николу Зимнего, то есть 6/19 декабря.) Порядочное число, пора и за ум браться. Поздравляю тебя, желаю еще большего количества лет, чтобы успеть накопить покой в себе, без которого «туда» лучше не переходить. «Покои» бывают разные, но нам лишь бы заполучить хоть самый малый: в темной маленькой комнате и слабый луч загорается торжеством и радостью. В этом главное, и это можно потихоньку приобретать везде, не только в лесу, но и в великом и безумном городе, везде, где можно обрести любовь, где можно потрудиться и над собой и ради людей. А без этого двойного труда ничего не будет. Вы все трое в кварт<ире> № 85^176.3 (176.3 Номер московской квартиры Н.С. Фуделя на Ленинградском шоссе.) очень ленивы, да еще и оправдываете свою лень.

К сожалению, не смогу, наверное, приехать, т<ак> к<ак> мама в М<оскве>, а Вар<ю> не надо оставлять. Мама сидела до 5 часов утра, всю ночь, делая для одной парализованной больной в М<оскве> такой же тюфяк, как для Тамары, а после этого с тюфяком поехала (и с Зиной Т<оропиной>) в М<оскву>.

Иногда мне ясно, что она последний из могикан.

Целую тебя, обнимаю, еще раз поздравляю, целую Лялю и Машу, которой на днях писал. Всех твоих друзей приветствую с любовью.

Твой п.

Я работаю, если все пойдет так же, то приеду числа 2 янв<аря>, чтобы сдать работу^176.4 (176.4 С.И. Фудель выполнял переводы с английского языка по заказу иностранного отдела Московской патриархии.). Живу трудно, но хорошо.

Будешь в аптеке, купи маме 2 кор<обки> ромашки. Себе купи лимонов и мин. воды. Уже достал было тебе 1/2-литр<овый> термос, но он оказался с дефектом. В Москве поищу. Еще бы хотелось что-то писать тебе, доброе и нужное, но не сумею. Храни тебя Бог. А Маше не давай смотреть на ночь кошмары о пожарах в лесу. Она мне тогда, когда мы легли спать после этих ужасов, говорила, что ей тяжел?.

№ 177. Н.С. Фуделю

[Декабрь 1973 — начало января 1974, Покров]^177.1 (177.1 Датируется по ссылке на встречу Нового года (1974) и предстоящий праздник Рождества (7 января 1974 г.).)

Дорогой Коля.

Посылаю тебе то, что уже посылал к Празднику. Поздравляю тебя и твоих: Лялю и Машу с этим Праздником, тишина которого побеждает и наши бури и нашу муть. Всем вам желаю здоровья, а Маше еще: вымыть свои чудные глаза и не портить их никакими гадостями.

С теплом вспоминаю вас и надеюсь увидеть в 74-м году. Поставили елку? Пусть сохраняется хоть символика детства, если уж нет его в действительности.

Маме получше, но она как-то вся осунулась, постарела. Варенька ничего. Даже Новый год встречали у Зины Торопиной с шампанским, вчетвером. Обнимаю вас.

П.

№ 178. М.Н. Фудель

[Начало января 1974, Покров]^178.1 (178.1 Датируется по ссылке на возраст внучки, М.Н. Казаковой (урожденной Фудель). См. примеч. 4.)

Дорогая и добрая моя Машенька.

С радостью начинаю писать тебе, так как знаю, что, несмотря на все наши различия, мы в чем-то близки друг к другу и дороги. Это для меня большая душевная помощь. Часто изнемогаешь в жизни не от отсутствия здоровья или сил, а только от отсутствия истинной, духовной дружбы, согревающей сердце и просвещающей ум, дающей ему истинное познание мира. Я, кстати, всегда молюсь о тебе Богородице такой молитвой (из Канона): «Света твоего зарями просвети ее. Дева, мрак неведения отгоняющи»...^178.2 (178.2 9-я песнь Канона.)

Неведение это — опасная и тяжелая болезнь, и по возможности старайся от него освободиться. Но дается оно, как истинное духовное ведение, или познание, только любви.

В тебе сердце от природы предрасположено к любви, но это предрасположение еще не стало постоянным фактом жизни, не овладело еще умом и познанием. Вот ты иногда плачешь, что твоя «жизнь бессмысленна», что она «проходит зря» и т. д. Но ведь она потому и представляется тебе бессмысленной, что ты не осознаешь необходимости наполнить ее любовью к людям, к людям, говорю, к каждой живой человеческой душе, а тем более к душе скорбящей и озлобленной. Только в любви к людям смысл жизни, только в этом выход из тупика погружения в себя самого, в свои удовольствия, в свои неприятности, прихоти и хотения. Это любовь духовная, хотя и не отрицающая любви к «Вите» или «Мише», но ставящая ее на свое место, на котором она уже не делается кумиром и языческим божком.

Трудно писать обо всем этом. Но я опять вспоминаю молитву: «света твоего зарями просвети ее». Очень бы я, по любви своей, хотел тебе полноты земного благополучия, т<о> е<сть> такого благополучия, которое не в сосисках и не в квартире с телефоном, а именно в сочетании необходимых земных благ с предвкушением и предначатием уже будущей вечной жизни, «миров иных»^178.3 (178.3 См.: Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. Кн. 6. Гл. III («Из бесед и поучений старца Зосимы»). Беседа «О молитве, о любви и о соприкосновении мирам иным».), как говорил Достоевский.

Вот кончается твоя самая ранняя юность, начинается юность уже более поздняя, переходящая во «взрослость»^178.4(178.4 Вероятно, речь идет о приближающемся восемнадцатилетии М.Н. Фудель (10 января 1974 г.).). Дай же тебе Бог все больше проникаться смыслом жизни, этим веянием Вечности, ощущая которое все неприятности и даже страдания не кажутся страшными и вся жизнь делается теплой и благословенной.

Твой неизменный Дед.

С праздником Рождества тебя поздравляю!

В эти дни не забудь помолиться о страдающей т<ете> Варе^178.5 (178.5 В.С. Фудель находилась в больнице.).

№ 179. Н.С. Фуделю

5 IV [1974, Покров]^179.1 (179.1 Датируется по ссылке на скорую Пасху.)

Дорогие Коля, Ляля, Маша.

Сердечно вас всех приветствую, надеюсь скоро увидеть, а пока шлю эти пожелания здоровья и мира. Дай вам Бог встретить Праздник^179.2 (179.2 То есть Пасху, 14 апреля.), и все эти дни перед ним ощутить как источник нашей силы, крепости и радости на весь следующий год, до новой Пасхи.

Я и Вар<еньке> прочел повесть о трех братьях^179.3 (179.3 Речь идет об исторической повести Н.С. Фуделя «Три брата», опубликованной позже (Плотников Н. Береза в ноябре. М., 1988).). Мама все работала и еще не успела. Повесть хорошая, читается с большим интересом. Откровенно скажу: я не ждал, и тем более был обрадован. О всяких исправимых недостатках напишу после.

Не знаю еще, что будет с нами на Праздник. Мама все болеет ревматизмом, хотя ей немного лучше. Здесь ли она будет или поедет в М<оскву>, неизвестно. Наверно, неизвестно, где будете и вы? Поезжайте к Емельяновым^179.4 (179.4 См. примеч. 2 к письму 160 и примеч. 2 к письму 161.): в такие часы и минуты надо быть вместе с близкими по сердцу.

Обнимаю вас всех единым объятием.

П.

№ 180. Н.С. Фуделю

19 V [1974, Покров]^180.1 (180.1 Датируется по ссылке на пятидесятилетний юбилей Н.С. Фуделя.)

Милый Николаша.

Все я недужу, да еще и душою, а не только телом. Собирался приехать в субботу, и не вышло. Может быть, окрепну к четвергу и приеду дня на три.

Поздравляю тебя с большой и хорошей датой 19 века¹⁸⁰.2 (180.2 26 мая 1974 г.). Дай тебе Бог, сколько бы ни прожил, набираться теперь любви, наверстывать упущенные в этом отношении годы и десятилетия, любви к людям. Я по себе сужу. И по себе же судя, говорю, что это никогда не поздно. Есть люди, у которых любовь точно элемент крови, — в самой природе их, а есть люди (мы с тобой), которым надо ее добывать в эту кровь трудом и годами.

Не знаю — смогу ли, т<о> е<сть> будут ли у меня силы быть у тебя вечером при гостях. Это уже не для меня. Утром этого дня я хотел бы поехать с тобой и мамой в Отрадное. Но возможно ли осуществить такое безумное желание — не знаю. Если меня не будет 26-го, смотри, чтобы не было как тогда, у Алеши^180.3 (180.3 См. примеч. 9 к письму 151.).

Обнимаю тебя нежно, милый мой маленький Николаша. Прошу простить меня и не забывать. Всех целую.

П.

№ 181. М.Н. Фудель

29 IX [1974, Покров]^181.1 (181.1 Датируется по ссылке на Пасху 1974 г. См. примеч. 5.)

Дорогая и милая Маша.

Спасибо за большое, хорошее письмо. Я очень прислушиваюсь к твоей жизни, и все в ней для меня интересно и важно. Никак не соберусь приехать: то старость, то ремонт^181.2 (181.2 Речь идет о ремонте дома в Покрове, законченном к 1975 г.).

Твои стихи^181.3 (181.3 Речь идет о неопубликованных стихах М.Н. Фудель.) хороши тем, что они верно уловили одну правду: молитва рождается от любви, как от любви же рождается и вера. Любовь в молитве не всегда ощущается, часто сердце мертвое, как камень, но это надо перетерпеть, как терпят зной и сухость пустыни люди, идущие по ней к светлым оазисам, к живым источникам вод.

Есть в церкви такая молитва:

«Отыми, Господи, от меня сердце каменное,

и даждь мне сердце плотяное»^181.4(181.4 Ср.: «Отъими сердце каменное от плоти нашея, и даждь сердце плотяное, боящееся Тебе» («Молитва пресвитером, готовящимся к служению святая литургии», приписываемая св. Амвросию Медиоланскому). Ср. также: «И дам им сердце единое, и дух новый вложу в них, и возьму из плоти их сердце каменное, идам сердце плотяное» (Иез. 11,19).), т<о> е<сть> живое и трепетное, как плоть, ощущающее красоту и святыню Божию.

Дай Бог, чтобы тебя в твоей жизни никогда не оставляла теплая молитва. Это самое большое мое тебе пожелание. Сколько бы ни было у тебя впереди страданий, молитва тебя защитит и согреет.

Я искренно жалею, что по годам не смогу долго сопутствовать тебе, хоть издали: последнее время мы стали близки друг к другу, а пасхальная ночь^181.5 (181.5 Речь идет о Пасхальной службе в церкви Рождества Богородицы в поселке Городня Тверской области, на которой, по приглашению священника Алексия Злобина, были С.И. Фудель, его сын и внучка в 1974 г.) поставила на этом свою светлую печать. Но сколько-то я еще поживу и порадуюсь всякому твоему светлому чувству и делу.

Твой любящий дед.

№ 182. Н.С. Фуделю

4 XII [1974, Покров^182.1 (182.1 Датируется по ссылке на дату знакомства с В.В. Розановым. См. примеч. 3,4.)

Милый друг Николаша.

Пожалуйста, выкинь из своей глупой головы, что когда я, в озабоченности любви к тебе, говорю о каких-либо духовных изъянах в твоей жизни, то это значит, что я «осуждаю» тебя. Любовь не «осуждает», она распинает себя за другого или за других, она страдает за них именно потому, что она есть любовь^182.2 (182.2 См.: 1 Кор. 13, 4-8.), а не скольжение по поверхности дел, лет и событий.

Я помню, что когда (в 17 лет) я увлекся Розановым, как отец мой твердо остановил меня и сказал: «пойми, это всего только и есть опавшие листья»^182.3.(182.3 С.И. Фудель вспоминал, что отец (о. Иосиф Фудель) не любил В.В. Розанова как писателя (см.: Воспоминания. С. 37 наст. изд.). «Опавшие листья» (1912) — сочинение В.В. Розанова.) 57 лет после этого прошло^182.4 (182.4 То есть к 1974 г.), а я все помню эти слова и часто руководствовался ими. Слова любящего сердца иногда жгут тяжелее, чем слова чужих людей. Я думаю, что Петру было нестерпимо обидно, что именно сам Христос сказал ему:

«прежде чем пропоет петух, отречешься от меня»^182.5 (182.5 См.: «И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня» (Мф. 26, 75).), сам Христос, а не какой-нибудь Иуда. Это, наверное, потому, что, не сознаваясь себе, мы инстинктом чувствуем любящую правду.

Это я пишу, получив твое письмо.

Совершенно независимо от того, прав я или нет в своем том письме, которое у мамы, преувеличил я или нет что-нибудь, в нем, в этом письме, нет того «осуждения», которое тебя пугает. Пора уже и забыть о нем.

Я живу скупо, скудно, трудно, но я живу, и даже иногда о чем-то мечтаю, и еще собираюсь увидеть близких людей, может быть, для того, чтобы проститься с ними, может быть, для того, чтобы что-нибудь еще сделать для них, и продолжать делать.

«Все от Него, Им и к Нему»^182.6 (182.6 Ср.: «Ибо все из Него, Им и к Нему. Ему слава во веки. Аминь» (Рим. 11, 36).).

Мама болеет желудком. Сегодня я звонил. От Маши было письмо о том, что идет полная подготовка к свадебному пиру^182.7 (182.7 Речь идет о свадьбе внучки С.И. Фуделя, В.М. Желноваковой.):

Миша закупил в колхозе, жарится масса кур, оправдывая приезд Воронцовки^182.8. (182.8 Имеется в виду приезд родственников отца невесты, М.Р. Желновакова, из с. Воронцовка.)

Обнимаю вас. П.

№ 183. Н.С. Фуделю

[1974, Покров]^183.1 (183.1 Датируется по упоминанию об ухудшении состояния здоровья С.И. Фуделя. См. примеч. 9.)

Милый, дорогой Николаша. Сердце болит за тебя в беспокойстве. По какому-то интеллигентскому кодексу не принято об этом говорить, но я не могу [не] обращать на это внимание. Я хоть не «фронтовик», но много раз бывал у самого фронта^183.2 (183.2 С.И. Фудель был на фронте (на Волховском направлении, под Сталинградом) рядовым роты охраны при поездах, перевозящих боеприпасы.) и закрывание глаз перед опасностью не понимаю. Может быть, мое беспокойство за тебя усиливается от осознания отчаяния в отношении самого себя, ведь если я лишусь тебя, я лишусь единственной мужской, крепкой родной руки.

О лекарствах ты сам знаешь. Меня приводит в беспокойство то, что в самом тебе я не чувствую какой-то неукротимой воли к здоровью, без чего это здоровье может быть и не дано. Помнишь вопрос около купели Силоамской: «хочешь ли быть здоров?»^183.3 (183.3 Имеется в виду евангельский рассказ об исцелении человека, болевшего в течение тридцати восьми лет, в Иерусалиме, у Овечьих ворот, при купальне, называемой по-еврейски Вифезда (Дом милосердия). «Иисус, увидев его лежащего и узнав, что он лежит уже долгое время, говорит ему: хочешь ли быть здоров?» (Ин. 5, 6).) Казалось бы — как можно об этом спрашивать? Здоровье требует воли, требует жертв, требует какого-то отказа от потворства своим прихотям, привычкам, требует подвига, как все хорошее и, прежде всего, конечно, требует веры, твердой веры сердца, что оно не от «нервной системы», а от Бога, ибо «все от Него, Им и к Нему»^183.4 (183.4 Рим. 11, 36.), в том числе и нервная система.

Ты последнее время как-то ослабел духом, поддался какому-то усыплению или утомлению от чуждых стихий. Надо крепче сесть в седло и подтянуть поводья. Нельзя жалеть себя во второстепенном и иллюзорном, надо пожалеть свою жизнь, свое здоровье, данное тебе для того, чтобы ты, имея его, мог помогать людям. Надо пожалеть великий дар Божий, который Он тебе протягивает. Поэтому я говорю не о мелочах, когда ужасаюсь, что ты обжигаешь свое больное нутро горячим дымом, да еще натощак.

Пожалей не себя, а нас, и сделай прорыв к здоровью. Бог видит тебя, пойми это сердцем, и не считай, что ты спрятался от Него за телевизором, или за своими действительно трудными переживаниями и скорбями. Крепче возьмись за веру, «ибо дни лукавы суть»^183.5 (183.5 Еф.5,16.). Не забывай ежедневно, по возможности, прочитывать хоть несколько строк из Слова^183.6 (183.6 То есть из Евангелия.). Твой путь одинокий, не ищи «насильно» сообщества. Всякая «встреча» с человеком есть чудо. Исполни мою старую просьбу: под воскресенье и утром в воскресенье, когда где-то в мире возносится Чаша, зажигай свою малую лампаду для приобщения или хоть для какого-то предчувствия Великого света. И прочитывай в это утро ту молитву утреннюю, о которой я тебе тоже говорил давно: «Господи Вседержителю, Боже сил и всякия плоти»^183.7 (183.7 Утренняя молитва 5-я св. Василия Великого.) (у тебя в молитвен<нике>). Каждое такое действие воли есть ущемление плоти и освобождение нашего духа, и в этом великая радость свободы и теплого дома Божия.

Мама о тебе тоже очень беспокоится. Она между прочим сказала и так: обострение могла вызвать не крушина, а переход на гомеопатию, так как есть такие внутренние ситуации, когда на нее нельзя переходить.

Видя инвалидность Вари^183.8 (183.8 Дочь С.И. Фуделя Варвара подолгу находилась в больнице.) и мое быстрое приближение к такому же состоянию^183.9 (183.9 Имеется в виду состояние С.И. Фуделя после инфаркта.), она хочет как можно больше заработать, а это возможно только у Жени^183.10 (183.10 Возможно, речь идет о Евгении Алексеевиче Карманове, ответственном секретаре «Журнала Московской Патриархии», который заказывал В.М. Сытиной переводы с иностранных языков.). Поэтому, если ее у вас долго не будет, тебе надо находить ее по телефону и сговариваться о свидании по дороге домой, где-н<ибудь> в метро. Телефон Мулина^183.11 (183.11 См. примеч. 4 к письму 120.) есть (на «М») в вашей книжке.

Обнимаю тебя, целую Лялю и Машу. Ты мне обещал одну вещь, не забудь. Молись и об этом — чтобы Господь усилил в тебе память на все светлое или нужное. Как же без этого жить?

Хорошо бы Маше один хоть раз съездить к Варе в воскресенье к 12 дня за себя и за мать. Я ей сказал об этом, и она хорошо приняла.

Твой п.

Сейчас я болею, т<ак> что не звони, а пиши. Посылаю письмо и страшусь непонимания.

№ 184. Н.С. Фуделю

131[1975, Покров]^184.1 (184.1 Датируется по ссылке на семидесятипятилетие С.И. Фуделя. См. примеч. 6.)

Дорогой Николаша.

Я живу в тревоге и недоумении. Маша^184.2 (184.2 М.С. Желновакова.) дала мне загадку: вдруг, совместно с Мишей^184.3 (184.3 М.Р. Желноваков.), пригласили меня в Липецк до лета. «Выпустить воду из батарей можно», — пишет, — «и ты приезжай». Что это значит? То ли мама ей написала, что Варю совсем не выпишут и, тем самым, сама мама остается при ней? То ли ее выписывают, но мама устроит ее v Жени^184.4 (184.4 То есть у Е.Н. Мулиной. См. примеч. 4 к письму 120.) с собой?

Я ведь живу в полном неведении. Пять раз я звонил тебе и маме (три раза маме и два тебе) с просьбой вызвать меня на телефон, т<ак> к<ак> все 5 раз я ни ее, ни тебя не заставал. И никто меня не вызывает. Даже если моя просьба о вызове меня не передается, то ведь она само собой разумеется, если, особенно, для вызова нужно только поднять трубку. Конечно, понятно: госуд<арственная> служба, семья, телевизор, усталость. Но некоторые и понятные вещи принять трудно. Мне ведь нужен живой голос, а его нет. Я эти недели живу вообще в каком-то большом страдании и все жду этого живого голоса, а не телеграммы. Даже Блока вспомнил:

«Я каждый вечер жду гостей, И дрогну, и сжимаю руки...»^184.5 (184.5 Неточная цитата из стихотворения А.А. Блока «Я просыпался и всходил...» (1902). Ср.: «Сегодня жду моих гостей / и дрогну, и сжимаю руки».)

Отчасти это страдание из-за тебя, это беспокойство сердца о тебе, о том — как пойдет твоя жизнь после моей смерти. Ты, мне кажется, и не подозреваешь, с какой стороны подходит к тебе опасность. Скажу кратко, как итог того письма, которое до тебя не дошло (застряло у мамы): заставь себя усилить свою духовную жизнь, поищи еще и еще узкий путь Божий.

Не думай, что если я страдаю, — я несчастлив. Даже если бы и действительно все меня оставили, — Бог меня не оставляет, спасает, милует, веселит сердце мое надеждою на соединение со всеми в любви.

Сегодня мне 75^184.6 (184.6 То есть 13 января 1975 г.). Два основных чувства наполняют меня: чувство вины перед многими и чувство нового обретения их в прощении Божием.

И как жалко, что меня так мало, так редко укоряли и осуждали. Если это идет от любящего сердца, никогда не бойся этого.

Многое хотел бы еще сказать тебе, но самое главное, кажется, сказал.

Держись за крест, даже если холодеет сердце. Господь, видя усилие твое, пошлет теплоту.

Целую вас троих. Никаких расчетов на приезд у меня нет: нет человека^184.7 (184.7 То есть человека, на кого можно было бы оставить дом, чтобы не отключать местное паровое отопление.). И здесь-то ко мне уже 2 недели никто не ходит, но это не страшно — дрова и уголь рядом.

П.

№ 185. Н.С. Фуделю

19 IX [1975, Покров]^185.1 (185.1 Датируется по ссылке на закончившийся ремонт в Покрове.)

Дорогой Николаша.

Спасибо за письмо с мамой. Все верно у тебя, все было верно у меня. Надо жить дальше и не останавливаться на огорчениях.

Я всегда всех учил, что христианин должен всегда искать в себе любви к другим, но он никогда не должен требовать любви к себе. На то и есть христианство, чтобы любить без требования награды. Только Господь Бог устраивает встречи любви.

Этому я учил и сам попался на той же ошибке: затребовал себе любви. Опомнившись, иду далее, замолкая, получая большую радость от осеннего солнца, закончившегося ремонта^185.2(185.2 Все ремонтные работы в Покрове были завершены к лету 1975 г.)и заканчивающейся, слава Богу, жизни. Великая благодарность в сердце у меня и за всех вас, детей. Тебе нужно только одно: никогда не засыпать духовно, пробиваться к живому духу через толщу быта, службы, страха, лени, всего. Узок путь, ничего не поделаешь.

Обнимаю тебя с любовью. Может, и приеду поближе к 30 IX^185.3(187.3 30 сентября — именины В.М. Сытиной.⁾ . Звонил ли ты к Кириллу^185.4 (185.4 Кирилл Ильин, племянник С.И. Фуделя, сын его сестры Н.И. Фудель.) больному? Как он?

Твой п.

Милый мой Николаша, я все понимаю, все трудности, а если иногда что-н<ибудь> говорю, то говорю от любви.

№ 186. Л.И. Щербининой

[1975, Покров]^186.1 (186.1 Датируется по ссылке на состояние здоровья С.И. Фуделя.)

Дорогая, милая Лялечка.

Какое это действительно несчастье у Вас с глазами. Некоторое успокоение только в том, что катаракта это болезнь глаз наиболее легко операциоино снимаемая. У меня есть много знакомых Вашего и еще более молодого возраста, которые сняли ее и давно уже живут спокойно. Как Вы знаете, я с глаукомой обоих глаз живу уже 14 лет^186.2 (186.2 Зрение С.И. Фуделя ухудшилось еще в Усмани, около 1961 г.), один глаз совсем слепой, а другим, как Вам тоже известно я за это время (даже почти 15 лет) перечел массу книг и написал множество писаний.

Быстрицкая^186.3 (186.3 Московский врач, окулист-гомеопат, лечившая С.И. Фуделя.), я знаю, делает иногда чудеса, она и мне помогла. К сожалению, общее мое состояние и множество несовместимых с гомеопатией лекарств мешают мне более точно исполнять ее указания (промежуток между приемом гомеопатии и алопатии должен быть не менее чем час или два). Кстати, спросите ее — не вредит ли глазам Ваше долгое сиденье у телевизора, особенно вблизи?

А самое главное — не теряйте мужества и надежды. Хомяков говорил, что надежда для нас так же обязательна, как вера и любовь^186.4(186.4 Ср.: «Надежда так же обязательна, как и любовь... Правда, общество пляшет, дворянство играет в карты, чиновник крадет, поп меняет каноны на гривенники — да ведь это делали всегда, разом не переменишься» (Хомяков А. С. Письмо к Ю.Ф. Самарину от 3 октября 1858 года// Поли. собр. соч. М., 1900. Т.8. С. 297).). А Вы знаете, что при наличии этих трех даже жизнь, полная несчастий, становится не только как-то приемлемой, но даже и благословляемой человеком. Я верю, что Вам поможет Бог.

Я лежу развалюшкой — задыхаюсь при малейшем хождении, но припадков стенокардии больше не было^186.5 (186.5 Вероятно, речь идет о состоянии С.И. Фуделя после инфаркта.).

Спасибо Вам за кекс, за добрую заботу. Дорогой мой Коля меня не понял: я совсем не тяну его приехать сюда, я просто тоскую без него, тем более что знаю о его болезни и делах.

Целую Вас, мир, мир Вам от Господа, несмотря ни на что.

П.

№ 187. М.С. Желноваковой

1 I 1976 [Покров]^187.1 (187.1 Датируется по почтовым штемпелям на конверте; письмо послано из Покрова Владимирской обл. 04 01 76 г. по адресу: Липецк-13, проезд Ильича, дом 8, кв. 1. Желноваковой Марии Сергеевне; получено 08 01 76.)

Дорогая моя Машенька.

Спасибо за письма. Я был неделю почти в М<оскве> и, приехав в свою пустыню, нашел их на столе. Здесь оставалась и топила одна добрая душа^187.2 (187.2 Елена Георгиевна Вербоноль, жительница Покрова, которая помогала С.И. Фуделю по хозяйству.), что дало мне возможность поехать сдать свою работу (последние тетради) и попытаться что-то устроить для себя в этом плане на будущее^187.3 (187.3 С.И. Фудель выполнял перевод с английского языка книги Фомы Аквинского для одного из церковных учреждений. См. примеч. кс.136.). Приехал под Новый год и встречал его в каком-то невероятном, по количеству времени, сне: лег в 7—8 вечера, а встал сегодня около 10 утра. Это московское утомление из меня выходило. Я там изнемогаю душевно, да и физически. Здесь одному мне трудно физически тоже, но душа спокойна, точно послана мне от Бога какая-то радость конца. Это трудно передать. Что-то из этого передается в словах этого стиха:

«На берег радостный выносит Мою ладью девятый вал»^187.4 (187.4 Строки из опущенной строфы последней главы романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин».).

Я очень благодарен тебе и особенно Мише^187.5 (187.5 М.Р. Желноваков.) за ваше приглашение мне приехать (скажи это ему). Думаю, что это неосуществимо по таким причинам:

Во-первых, Варя в январе, наверное, выйдет, и она мечтает уехать в Покров. Если меня на месте не будет, там должна все время жить мама, а это сорвет ее работу по заработку^187.6 (187.6 Речь идет о переводах с иностранных языков, которые выполняла В.М. Сытина для «Журнала Московской Патриархии».), что недопустимо, поскольку мой заработок сейчас, впервые за последние 9 лет^187.7 (187.7 С.И. Фудель работал для Московской Патриархии с 1967 г.), под вопросом. Мама здесь работать не может, здесь она вся уходит в тяжелое хозяйство, здесь она то зябнет, то задыхается, здесь постоянная нехватка многого для нее необходимого. Здесь, наконец, кругом чужие люди, которые выводят ее из равновесия.

Я же, наоборот, только здесь и работаю, и если я, как я уже писал, все же получу новый перевод, то это будет второй причиной моего неприезда к тебе. Надо работать до конца, т<ак> к<ак> судьба Вари после нашего ухода стоит перед нами как темный призрак. Кроме нас, она никому не нужна. Впрочем, поживем, увидим. Ты меня беспокоишь не меньше Вари, а болею я за тебя даже еще больше. Может быть, потому, что ты из детей самая мне близкая по духу, по страшной судьбе, по страданию. Я бы только одного желал: не дожить мне до того времени, когда ты будешь как все, когда ожесточишься, когда потеряешь последнее тепло и любовь.

Мы живем, и дышим, и верим, и терпим. — только для того. чтобы «не умирала великая мысль»^187.8 (187.8 См.: Достоевский Ф.М. Дневник писателя на 1880 год. Август. Гл. III. Придирка к случаю. Четыре лекции на разные темы, прочитанные мне г-ном Градовским. [Лекция] III. Две половинки. См. также письмо 46.), чтобы не стерлись с лица земли те капли крови, которые пролил за нее Христос. Так как без них — духота, и смерть, и ужас. Если люди перестают это понимать, то я ради них же, этих людей, не перестану, так как жизнь вне любви — безумие. А удерживает в нас любовь только смирение. Есть ли оно в тебе? Все, что мы терпим, мы заслужили, мы сами в громадной степени создали свое страдание. Я в том числе, искренно тебе говорю. А, как сказал один человек, «нищие не могут роптать, но они не могут и унывать, они могут только нести свой труд нищеты и надежды»^187.9 (187.9 Ср. комментарий С.И. Фуделя к Иоанну Карпафийскому (см.: Путь Отцов. Т. 2 наст. изд.).). Они слышат, как «Царь царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным»^187.10 (187.10 Ср.: «Они будут вести брань с Агнцем, и Агнец победит их; ибо Он есть Господь господствующих и Царь царей, и те, которые с Ним, суть званные и избранные и верные» (Откр. 17, 14).). Прости меня, я ничего не знаю, кроме этого, и я хотел бы, чтобы ты и жила и умерла с этим.

Мы получили прекрасные фотографии и письмо от Верочки^187.11 (187.11 Внучка, В.М. Желновакова.), и я тотчас же ей ответил.

Целую тебя, моя Машенька.

Я становлюсь совсем слабым, 13.1 мне 75 лет^187.12 (187.12 13 января 1976 г. С.И. Фуделю исполнилось не 75, а 76 лет.). Это тоже пугает меня при мысли о поездке.

Твой п.

С Праздником тебя поздравляю!

№ 188. М.С. Желноваковой

18 I 1976 [Покров]^188.1 (188.1 На конверте адрес (Липецк 13, проезд Ильича, дом 8, кв. 1. Желноваковой Марии Сергеевне) и почтовые штемпели: Покров Владимирской обл. 19 01 76; Липецк областной 23 01 76.)

Дорогая и милая Машенька.

Получил твое письмо. Особенно за меня не беспокойся. Мне трудно бывает одному с топкой, но «трудно» не значит «плохо».

Если в надежде на Бога перестаешь бояться трудностей, то откуда-то приходят силы. Пребывание мамы в М<оскве> совершенно необходимо и для Вари, и для самой мамы, которая там в тепле и поэтому не болеет, и для всех нас, потому что так она может что-то заработать (моя работа кончилась). На мое рождение, т<о> е<сть> 131, она приехала сюда. Мне, конечно, было очень радостно, но она тут же простудилась, уже ставили ей банки, и теперь, очевидно, сорвется сдача ею работы за январь^188.2 (188.2 См. примеч. 6 к письму 187.). Это, по существу, не страшно, но я об этом говорю, как иллюстрации того, насколько ей противопоказана деревенская обстановка в эти суровые месяцы. Я же, слава Богу, ничем не болею.

Привезла она очень много вкусных вещей, и мы пировали, даже чай пили с вином. Еще до нее на самый Праздник^188.3 (188.3 Рождество.), приезжал ко мне Кирилл^188.4 (188.4 Кирилл Ильин.) со своим товарищем. Он (Кирилл) болеет сильнейшей стенокардией, недавно его подняли в состоянии обморока на улице, и он пролежал в больнице больше месяца. Перестал совсем курить и выпивать. Во всем остальном такой же. Но в нем живо родственное чувство ко всей семье его матери, ко мне. На столе у него стоит фотогр<афия> моего отца, в углу иконки материнские. У него чудесная комната — в маленьком старом моск<овском> доме, но со своим газом, раковиной и телефоном^188.5 (188.5 В комнате Кирилла Ильина, в одном из переулков на Солянке, С.И. Фудель останавливался во время своего амбулаторного исследования (1974—1975).). Устроил он мне даже елочку и уехал на следующий день.

Отношения с семьей Гали^188.6 (188.6 Галина Каменяка, жена Покровского священника о. Андрея Каменяки, и их родственники, знакомые С.И. Фуделя.) у нас теперь потеплели, и это мне тоже помогает коротать одиночество. Как-то надо пережить еще эти 11/2 месяца холодов. Как-то надо бодро перетерпеть и эти старые мои годы, не изнемогать от них. Ведь наше изнеможение от неверия в Божию помощь. «Не имамы дерзновения за премногия грехи наши» (это из мол<итвы> б часа)^188.7 (188.7 Богородичен 6-го часа.).

Самое тяжелое было на самую Пасху. В этом году Пасха в конце апреля (кажется, 25-го)^188.8 (188.8 Пасха в 1976 г. приходилась на 25 апреля.). Все же жалко, если отпуск тебе придется брать в холодные месяцы. От твоего прошлогоднего приезда в душе остался такой светлый и теплый луч. В этом и погода помогала.

Мама в М<оскве>. Кроме заработка, еще ухаживает за одной близкой нам женщиной^188.9 (188.9 Неустановленное лицо.), у которой и рак, и инфаркт, а родных совсем нет.

И за т<етей> Женей^188.10 (188.10 Е.Н.Мулина.), конечно, ухаживает, которой, кажется, уже 85 лет.

Я не помню, что именно я писал в конце письма. Одно всегда неизменно переживаю и за тебя, и за Колю, и за Варю — мольбу о сохранении в вас веры. Найди третью главу Апокал<ипсиса> и в ней стихи 10 и 11^188.11(188.11 См.: «И вот как ты сохранил слово терпения Моего, то и Я сохраню тебя от годины искушения, которая придет на всю вселенную, чтобы испытать живущих на земле»; «Се, гряду скоро; держи, что имеешь, дабы кто не восхитил венца твоего».). Это о тех, кто сохраняет верность в наше время.

А то, что глаза мои совсем сдают, показывает этот пропуск строчек и слияние местами слов. Операцию не рекомендуют делать.

Целую тебя, моя дорогая, моя любимая Машенька. Спасибо Танечке^188.12 (188.12 Т.М. Желновакова, внучка.) за открытку. Сейчас мы с мамой будем есть куриный суп.

Твой п.

№ 189. Н.С. Фуделю

22 V 1976 [Покров]^189.1(189.1 Место отправления указано по аналогии с письмами 70-х гг.)

Николин день

Дорогой Николаша.

Спасибо за письмо. Я порадовался нашей дружбе, но одно место письма меня огорчило. Ты просишь «не осуждать тебя, даже и за дело». Если это понимать в смысле неговоренья правды о заблуждениях, незнаниях и грехах, то какая же это дружба? Вот ты вспомнил в этом письме, как пример любви, Муню. В начале (или середине) 50-х годов я был накануне (в своем уме) принятия священства^189.2(189.2 Решение о принятии священства обдумывалось в середине 1950-х гг. в Усмани.). Но советовался с разными людьми, в том числе с Муней. Мы были одни (в Усмани)^189.3 (189.3 М.П. Лучкина до своей болезни регулярно приезжала гостить в Усмань.). Она говорит: «нельзя вам, — у вас страха Божия мало». Она обличила меня в самый корень, осудила мое намерение и сказала мне дружескую правду. Можно это или нельзя? Нужно это или нет?

А в самом конце 30-х годов назревал, под влиянием Тамары, разрыв между т<етей> Марусей и твоей мамой, причем агрессивна была т<етя> Мар<уся>. И вот в этом случае уже мне пришлось говорить ей правду и как-то обличить ее во имя любви. Я это сделал в виде большого, горячего письма. Не касаясь совсем существа дела, я напомнил ей о том, что «кому много дано, с того много и взыщется»^189.4 (189.4 Ср.: «И от всякого, кому дано много, много и потребуется; и кому много вверено, с того больше взыщут» (Лк. 12, 48).). Письмо подействовало. А любовь несет в себе ревность о любимом, любовь кровоточит, если видит, что этот любимый ею терпит в чем-то, особенно душевном, урон.

Да ты и сам, только по любви к Владу^189.5 (189.5 Владислав Васильевич Свешников, приятель Н.С. Фуделя, сотрудник Министерства приборостроения (1971—1974), церковный сторож (1974—1975), с конца 1976 г. — священник.), пытаешься что-то ему сказать.

Все Евангелие полно обличений, и обличал тот. Кто больше всего любил.

Мы должны искать в себе, воспитывать, стяжать любовь, молиться о ней день и ночь, но начинать все это мы должны со смирения, с чувства или с осознания того, что мы достойны всякого осуждения, даже и неправедного, уж не говоря о праведном.

Св<ятые> Отцы упорно, везде повторяют «предтеча любви — смирение», и «где нет смирения, там нет любви»^189.6 (189.6 Ср.: «Страх Господень научает мудрости, и славе предшествует смирение»; «За смирением следует страх Господень, богатство и слава и жизнь» (Прит. 15, 33; 22, 4).). Без этого, без готовности принять осуждение, и любовь наша подобна любви этого мистера Чедбенда из Холодн<ого> Дома, который, кажется, так говорил: «совершим это во имя любви»^189.7 (189.7 Персонаж романа Ч. Диккенса «Холодный дом».).

Я всегда говорил тебе и всегда искренне говорю себе: в нас до безобразия мало любви! Я уже все упустил, всякое время, а у тебя есть еще возможность постепенно наверстывать. Вот только это я и писал. И всегда рви паутину лукавства. Для Любви от нас нужны прежде всего и больше всего не романы и не богослов<ские> статьи, даже с самыми хорошими намерениями, а повседневное отношение с живыми людьми. <...>

Но удержать в себе тепло любви именно в этом плане, в повседневности. а не в статьях и размышлениях, невероятно трудно, что и показывает золотую пробу любви. Тут надо держать себя все время в порядке. Вот ты пишешь о метро, о «шествии мимо тебя роботов», и еще даже почище, об ужасе своего одиночества среди них. Нельзя так мыслить, пойми, дорогой мой. Я не буду говорить об образе Божием, луч которого не погасает в человеке до окончат<ельного> суда Божия. (А как же иногда удивительно бывает почувствовать в метро этот ясный и нетленный луч! Какая это бывает радость). Я скажу другое, вспомню слова о<тца> Николая Гол<убцова>. Он мне сказал: «Если хотите начинать как-то упорядочивать свои душевные отношения с людьми, повторяйте иногда эти чьи-то слова: «все святые, кроме меня»».

В этом есть парадокс, но парадокс глубокий и мудрый, имеющий в себе точно какой-то ключ к запертым дверям.

Вот сколько написалось.

О приезде еще ничего не знаю. Большая слабость путает все карты.

Обнимаю тебя, п.

Я не хотел было передавать письмо по пословице «не наводи тень на ясный день», но потом вспомнил не пословицу, а Евангелие: «горе вам, если все люди будут говорить о вас хорошо»^189.8 (189.8 Лк.6,26.).

Пусть же правда о плохом в тебе будет исходить не от других, а от меня, от моей любви к тебе.

№ 190. Н.С. Фуделю

1 VI [1976, Покров]^190.1 (190.1 Датируется по ссылке на регулярные занятия переводами.)

Милый мой Николаша, здравствуй.

Сейчас как-то все тучи сгрудились, но твое ощущение правильно: гроза пройдет. Бог даст, стороной.

Очень спасибо тебе за приезд и за все. Я чувствую себя в смысле общего состояния крепче, лучше. Продолжает мучить аллергия, но это вытерпеть можно. Стал более регулярно заниматься переводом^190.2 (190.2 См. примеч. 3 к письму 187.), имея в виду, чтобы числа 10 VI сдать то, что сделаю.

Самое главное — не терять бодрости, не «изнемогать», а это тем легче, чем меньше самомнения. Сколько положено нам пути, столько и пройдем.

Обнимаю тебя, целую Лялю и Машеньку дорогую. Очень по вас соскучился, кажется, что давно-давно не был. Спасибо за письмо.

Твой п.

№ 191. Н.С. Фуделю

[Осень 1976, Покров]^191.1 (191.1 Датируется по обстоятельствам жизни С.И. Фуделя в Покрове. )

Дорогой мой.

Я сегодня проводил тебя и вот уже пишу. Только вряд ли напишу много: в глазах туман. Хочется сказать тебе, что твой приезд оставил в душе ровный и спокойный свет, какое-то успокоение. Я с удовольствием смотрю на твой недопитый стакан и даже пепельницу, я заметил все мелкие знаки заботы, вроде цепочки на входной двери крыльца. Сейчас накормил на ночь Дружка^191.2 (191.2 Домашняя собака.) супом с колбасой и могу больше ни о чем не думать. На неделю полностью я обеспечен топливом, даже если не придет Сережа^191.3 (191.3 Сергей Кузнецов, рабочий (наладчик на трикотажной фабрике) из Покрова, часто навещавший С.И. Фуделя.).

Обнимаю тебя, благодарю сердцем. На ответ Маше еще не хватает сегодня глаз.

Твой п.

Одна твоя фраза в разговоре напомнила мне слова моего отца: русская религиозная личность корни свои имеет в монашестве^191.4 (191.4 См.: Воспоминания. С. 41 наст. изд.). Можно не идти в него, но нельзя не понимать, что оно всегда было и будет высшим идеалом русского человека. Потому-то и созидались все эти «Северные Фиваиды»^191.5 (191.5 Нарицательное именование совокупности всех русских северных монастырей, основанных учениками и последователями преподобных Сергия Радонежского и Кирилла Белозерского.), потому к нему и устремлялся со всех концов простой народ, потому его принимали князья, хотя бы перед смертью, потому его желали познать и Достоевский, и Толстой, и Блок^191.6 (191.6 Имеются в виду, вероятно, поездка Ф.М. Достоевского и В.С. Соловьёва к оптинским старцам в 1878 г. и поездки Л.Н. Толстого в Оптину пустынь в 1877,1881,1890,1896 и в 1910 (накануне смерти) гг. См. примеч. к с. 16.).

Оно есть непрекращающееся первохристианство, полнота того безумия^191.7(191.7 Ср.: «Тот будь безумным, чтоб быть мудрым» (1 Кор. 3,18).), к которому призвал Бог свой мир, призвал и призывает, так как только в нем спасение мира. Благоразумием и умеренностью мира не спасешь.

Можно не идти на монаш<еский> подвиг, но очень плохо, когда не понимается самая суть монашества как апостольского горения за людей, когда Зосима смешивается с Ферапонтом^191.8 (191.8 Персонажи романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы».). Древние отцы ясно определили монашество. «Монашество есть передание себя на молитву за весь мир»^191.9 (191.9 Ср.: «Схимничество — есть посвятить себя на молитву за весь мир», — говорил старец Парфений Киево-Печерский (см.: Путь Отцов. Т. 2 наст. изд.)).

Но ведь ты знаешь это современное стихотворение об истин<ных> монахах.

«Хмель естества до дна испепелив,
Приняв в народе имя страстотерпцев,
Страданье твари, птиц, людей и нив
Они впитали богоносным сердцем.

За грех царей, за буйство пьяных сел
За кривду войн, за распри, за разруху,
Они за нас, — за всех, за вся, за всё —
Несли страду и горький подвиг духа.

Ушкуйник, смерд, боярин и купец
Их как владык таинственных просили
Внести за них сокровища в ларец —
В незримый Дом, в небесный град России»^191.10. (191.10 Неточная цитата из стихотворения Д.Л. Андреева «Не мнишь ли ты, что эгоизм и страх...» (1950) из цикла «Зеленою поймой»; из 9 строф процитированы с искажениями 4, 5 и 6-я строфы. Ср.: Хмель естества дотла испепелив, Приняв в народе имя страстотерпцев, Страданье твари — птиц, людей и нив Они впитали целокупным сердцем. Ушкуйник, смерд, боярин и купец Их, как владык таинственных, просили Внести за них сокровище в ларец — В незримый Кремль, в небесный Град России. За грех царей, за буйства пьяных сел, За кривду войн, за распри, за разруху, Они за нас — за всех, за вся, за всё Несли страду и горький подвиг духа.)

Покров (1976 осень)

№ 192. Н.С. Фуделю

15 XI 76 [Покров]^192.1 (192.1 Место отправления указано по аналогии с письмами 1970-х гг.)

Милый Николаша. Спасибо за письмо.

Я сижу, никак не отделаюсь от болезни и вспоминаю слова дедушки С<ерафима>^192.2 (192.2 О. Серафим (Битюгов).) перед смертью: «Серг<ей> Иос<ифович>, какой великий дар Божий — здоровье!»

Все умирают в свой срок, но пока он не наступил, надо бороться за свое здоровье, за свое здоровое тело, так же, как мы должны бороться за чистоту своей души. И то и другое нужно для других людей, а только ради этого нас терпит Бог.

Конечно, я унываю: в М<оскву> ехать нельзя, искать переводов не могу, общения с близкими не имею. Но надо терпеть. «Надежда не постыжает»^192.3 (192.3 Рим. 5, 5.). От прочитанной у тебя книги остался хороший след, как верный указатель на давно известный, родной, теплый путь. Пусть кое-что напутано — указатель остается указателем, как светофор.

Обнимаю тебя, целую Лялю и Машу.

П.

Спроси у мамы то, что я ей передал о дневнике моего отца192.4 (192.4 Речь идет о работе о. Иосифа Фуделя «Дневник священника пересыльной тюрьмы». Опубл.: Православная община. М., 1991. № 3—4. Рукопись (из архива Н.С. Фуделя) хранится в Библиотеке-фонде «Русское Зарубежье».).

№ 193. Н.С. Фуделю

[Февраль 1977, Покров]^193.1 (193.1 Датируется по ссылке на состояние здоровья С.И. Фуделя.)

Дорогой мой Николаша.

Спасибо за письмо от 4 II, оно, несмотря на сообщения о болезнях, меня и маму подбодрило и обрадовало. Может быть, известие о том, что в самую мрачную пору навестила Вас дружеская поддержка. Я сам много унываю, тягощусь тем, что и не оживаю и не умираю, но в общем и я, грешный, чувствую милостивую руку Божию и целую даже символ ее с любовью. «Все от Него, Им и к Нему»^193.2 (193.2 Ср.: «Ибо все из Него, Им и к Нему» (Рим. 11, 36).).

Мы часто забываем эту заповедь о бдительности против земной печали. «Бойся печали, она многих убила» (Сирах)^193.3 (193.3 Ср.: «Бойся печали, ибо печаль многих убила, а пользы в ней нет» (Сир. 30,25).). «Печаль мирская производит смерть»^193.4 (193.4 Кор. 7,10.) (Ап<остол> Павел). И мы так мало боремся с этой смертью в себе!

Если кто поедет, самое важное привезти минерал<ьной> воды, лучше Ессентуки № 4, затем Славяновская, Трускавец, да и вообще любой, даже Московской или Боржоми. Это потому важно, чтобы не везти тяжесть маме. Она в бодрости и в чуде жизни ради других. Ради себя этого чуда не посылается.

Пока все. Трудно глазам писать, а читать могу только газетные заголовки. Но и из-за слабости я бы не мог много читать. Слабость сейчас после нового воспаления, усилилась.

Второй год болею^193.5 (193.5 Речь идет о злокачественном воспалении лимфатических узлов, болезни, начавшейся в 1976 г.; от нее 7 марта 1977 г. скончался С.И. Фудель.).

Когда же мы увидимся? Здесь стоят две маленьких бан<ки> меда для тебя.

Спасибо Ляле за письмо. Целую ее и Машеньку. Варе пишу.

Твой п.

№ 194. Н.Е. Емельянову

[1975-1977, Покров]^194.1 (194.1 Датируется приблизительно, по ссылке на написание работы «Причастие вечной жизни», которая была завершена не ранее 1974 г. См. т. 2 наст. изд. )

Дорогой Коля.

У меня к Вам небольшая просьба.

Я недавно передал для прочтения Володе В.^194.2 (194.2 В.Н. Воробьёву. См. примеч. 4 к письму 171.) статью «Причастие вечной жизни», а вернувшись в Псков, обнаружил, что в ней есть неисправленные опечатки и, кроме того, несколько случайно в нее попавших лишних мест. Так как Володю я теперь очень не скоро увижу, то я хочу это исправление сделать через Вас. Кстати, и Вы прочтете ее и скажете мне свое мнение.

Исправить надо следующее:

1) Страница 17, строка 13 снизу вместо «слове» надо поставить «славе».

2) стр<аница> 20, строка 4 снизу не «но», а «по» («дару любви»).

3) стр<аница> 27, строка 12 снизу надо не «распята», а «распяща» («плоть распяща»).

4) стр<аница> 44, строка 12 сверху надо зачеркнуть «непогрешимость» и написать «непобедимость».

4а) стр<аница> 29, строка 7-я снизу прибавить слово «Но». («Но от нас только жаждание сего дара ?????»)*.(* Так в оригинале.)

5) Стр<аница> 55, внизу всей страницы, после слов в скобках «Макарий Вел<икий>» 76 надо дописать: «Такова воля Духа. чтобы возлюбленные Его пребывали в трудах» (св<ятой> Исаак сирин) (76а).

6) стр<аница> 58, строка 13 снизу надо зачеркнуть букву «ж».

7) стр<аница> 59, строка 8 сверху надо «Душа», а не «Душе».

8) стр<аница> 61, строка 9 сверху, первое «друг» надо написать с маленькой буквы («как друг с Другом беседуя»...).

Вот и все опечатки. Теперь, то, что надо вычеркнуть совсем:

1) На стран<ице> 29 надо зачеркнуть от слов:

«Господь всем верующим в Него...» и кончая словами: «дар ее великой милости» (т<о> е<сть> 9 строк).

2) На этой же 29-й странице надо зачеркнуть две последние строки, а на следующей стран<ице> 30 все первые 11 строк (т<о> е<сть> кончая словами: «через смирение»). Всего зачеркнуть на стр<анице> 29 одиннадцать строк и на стр<анице> 30 одиннадцать.

3) На стран<ице> 32 зачеркнуть от слов: «святые открывают нам» и кончая словами на стр<анице> 33 «в безопасности и покое». т<о> е<сть> всего и подряд на этих двух страницах зачеркнуть 24 строки.

4) На стран<ице> 58 зачеркнуть от слов: «Усвоение божественности нам будет, может быть, менее чуждым...» и кончая словами: «если только Дух Божий живет в вас» (Рим. 8—9).

Если вычеркивание покажется Вам затруднительным, то возьмите у Володи статью на неск<олько> дней, а я оставлю у моего Коли^194.3 (194.3 Н.С. Фудель.) исправл<енный> экз<емпляр>, по которому Вы совсем легко исправите у себя, т<о> е<сть> для Володи.

Мне было бы приятно знать, что у Вас будет свой экз<емпляр> этой, очевидно, моей последней работы, в которой я еще успел собрать крохи, падавшие со стола Отцов моих^194.4 (194.4 Ср.: «...И псы едят крохи, которые падают со стола господ их» (Мф. 15, 27).). Поговорите об этом с Володей. Я ему отдал до Пасхи.

Обнимаю Вас, приветствую вместе с Ксаной и детьми. Если в чем-либо будет задержка, напишите через Колю. Мне очень хочется, пока я жив, исправить.

Ваш С.И.

Компьютерная база данных "Воспоминания о ГУЛАГе и их авторы" составлена Музеем и общественным центром "Мир, прогресс, права человека" имени Андрея Сахарова при поддержке Агентства США по международному развитию (USAID), Фонда Джексона (США), Фонда Сахарова (США). Адрес Музея и центра: 105120, г. Москва, Земляной вал, 57/6.Тел.: (495) 623 4115;факс: (495) 917 2653; e-mail: secretary@sakharov-center.ru HTTPS://www.sakharov-center.ru

HTTPS://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=959

Публикуется по HTTPS://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=author&i=217

Региональная общественная организация «Общественная комиссия по сохранению наследия академика Сахарова» (Сахаровский центр) решением Минюста РФ от 25.12.2014 года №1990-р внесена в реестр организаций, выполняющих функцию иностранного агента. Это решение обжалуется в суде