Коногоров Федосей Харламович, 1897 г.р.

Сколько раз брала в руки бумагу и ручку, чтобы написать длинные воспоминания, но все по-прежнему опасаюсь, как бы снова не приехали за мной на черной машине, да не посадили под замок. Всю жизнь хотелось выплеснуть из души черный горький осадок, который угнетал и гнетет по сей день. Но все же начну.

Мой дедушка Коногоров Харлам Григорьевич прибыл в Сибирь ходоком в 1905 г. из Вятской губернии, из села, расположенного в 40 км от Воткинского завода. С ним была его жена Федосья Ивановна да сын Федосей семи лет. Приехали они с группой таких же вятских крестьян и выбрали местом для жительства район дер. Таяты, что стоит на берегу Казыра, но тогда на этом месте ничего не было. Начинали с шалашей. Дед, по рассказам бабушки, на оставшиеся после долгого пути 40 рублей денег купил корову, лошадь и швейную машинку. Стали раскорчевывать землю под огороды и пашни, сеять. До сих пор дедовская пашня именуется Харламовский хребет. Рубили тайгу, строили дома.

Дед был человек мастеровой и сына Федосея приучил к большим делам по строительству. К 1920-ым годам построили они у себя на усадьбе маслобойку и стали к деду Харламу с соседних деревень приезжать с конопляным и льняным семенем, чтобы сбить масло. Когда Федосей возмужал, решили они с дедом построить в двух километрах от деревни лесопилку и построили, ею потом пользовались односельчане.

Отца моего Федосея женили в 18 лет и к 1930 году было у него уже семь детей. В одном доме стало жить тесно. Но лесопилка своя, навозили леса и поставили крестовый дом. Помню в пазах еще мох торчал, а мы уже в нем жили. Отец говорил: «Вот усадку даст и будем штукатурить». Дед выделил Федосею корову белую с черными пятнами и большими рогами, как сейчас помню, да лошадь. А по деревне шли разговоры о том, кого будут кулачить. Начались они с 1928 года и мой дед уже тогда был определен в кулаки, а до отца очередь дошла, когда у него появился большой дом. Обложили его непомерными налогами, а потом за недоимки описали дом, корову, лошадь и продали с торгов. Отца как злостного неплательщика посадили в тюрьму, а нас отправили в ссылку. И вот в зимнюю пору, в самые морозы без главы семьи с семью детьми (самой младшей было четыре месяца), отправилась мать в ссылку. Повезли нас на санях в Артемовск. Обоз был большой, нас не одних высылали из села. Мама всю дорогу плакала. Закроет лицо как будто от мороза, от нас таилась, а сама плачет.

Доехали мы до Ольховского зимовья. Там стали проверять прибывших. Комендант дошел до наших саней и спрашивает, где хозяин. Мама ответила, что его посадили. Он в ответ: зачем нам дармоедов сюда везут, нам нужны мужики тайгу ломать. Отправили нас обратно, но в деревне нас тоже нет приняли и мы уехали за 20 километров в другую деревню, в Тюхтяты. Там жили мамины родители. Дожили до весны, отец вернулся.

А в Тюхтятах было то же самое: кулачили, отбирали имущество, а когда лед прошел, заставили мужчин идти в тайгу рубить лес на плоты. Сплотили несколько плотов и всех кулаков, в том числе и нас, посадили на эти плоты и повезли в ссылку. Было мне тогда уже 10 лет. Доплыли до Городка. Тут нас пересадили на подводы и повезли в Абакан. Там погрузка в товарный вагон и повезли, а куда никто не знал.

По пути на многих станциях подолгу стояли, в эшелон добавляли людей. Наконец доехали до станции Ижморка, что где-то недалеко от станции Тайга. Здесь нас погрузили в телеги и повезли на лошадях за 80 километров в с. Зырянское. Выгрузили не с самом селе, а в километре от него, на крутом берегу Чулыма. Там собрали несколько эшелонов ссыльных, до тринадцати тысяч человек. Те у кого были лишние тряпки. Сделали некое подобие палаток, а остальных так дождь мочил. Простывали, болели, умирали, рожали – все под открытым небом. Жили там два месяца и никто не знал, что будет дальше. Настал сентябрь, начались ветра. Мы простыли, на четверых сразу напала корь, а потом оспа. Брат Сема умер.

Наконец подошли подводы и всех поэтапно повезли в дремучую тайгу. Помню за 20 километров пути была только одна деревенька Осиновка. Жители ее кидали нам краюшки хлеба, а кто и молока в бутылке. Конвоиры на них с бичами накидывались, отгоняли. А дальше пошла дикая тайга. На ночлег останавливались только потому, что лошадей надо было кормить да поить. С людьми не считались. Продвигались медленно, потому что передние шли по бездорожью. По пути больные старики умирали. Похоронить их путем не давали, хлыстами подгоняли. Для острастки и вверх стреляли из винтовок. Наконец завезли в самую глушь и там остановились.

В первую очередь заставили раскорчевать для лошадей площадку, да расчистить ее, чтобы они могли отдохнуть, а людям приказали устраиваться кто как может. Топоры и лопаты мало у кого были. Наш топор и нас выручал и другим помогал, за ним очередь выстраивалась, так что не было ему отдыха ни днем, ни ночью. Вкапывались в землю кто как мог и руками и палками. У кого были последние запасы – доели, а потом начался мор. Каждый день похороны, стоны, слезы. Хлеб привозили – большие непропеченные булки ржаные да овсяные, но давали очень помалу. Все варили траву, коренья. А потом, когда уже зима была на носу, стали привозить инвентарь: лопаты, топоры, пилы. Срубили первый барак. Это на двенадцать-то тысяч. Мужики за него в драку, сколько друг друга забили до смерти.

Нам же повезло. Приехал какой-то начальник из Зырянского и выкликнул с десяток фамилий, в том числе и нашу. Приказали собираться, а куда не сказали. Опять испугались, думали еще дальше завезут и там, наверняка, умирать будем, но оказалось, что выбрали строителей для постройки в Зырянском двухэтажного здания ГПУ. Там стало полегче. Разрешили жить на частной квартире. Стали переписываться с родными и к нам приехала бабушка. Навестив, увезла с собой двух малышей, нас при родителях осталось четверо.

Через год нас освободили от ссылки, благодаря ходатайству бабушки. Она съездила в Новосибирск и привезла оттуда разрешение на выезд. Приехали мы тогда на жительство на станцию Уйбат, где уже жили родители отца. Колхозу «Коминтерн» надо было построить мельницу и лесопилку. Коногоровы на это мастера, построили колхозу и то, и другое. Жили мы в небольшой избенке, примерно 5 х 5 метров, а семья состояла из 12 человек: дед с бабкой, нас восемь, да отцов брат с женой.

Мы сразу стали ходить в школу. Я в наступившем 1933 году пошла сразу во второй класс. Дома нас в учебе поддерживали, помогали задачи решать, таблицу умножения учить. В 1934 г. мама заболела по-настоящему, привязалось к ней воспаление легких. Третьего мая родила она девочку, а 23 мая умерла. Осталась я одна помощницей у бабушки, остальные-то были мальчишки. Бабушка с нами совсем замучилась, стала болеть. И тогда отец приказал мне бросить школу, надо бабушке помогать. Учитель был добрый человек, через старшего брата давал мне задания на дом. Я их выполняла и так училась.

Шло время. Уже и лесопилка пилила, и мельница молола. Отец работал прорабом по строительству кошар для скота, а дедушка управлялся и на мельнице и на лесопилке. В 1938 г. я закончила 7 классов. После окончания учебного года вскоре, точного числа не помню, вызвали в сельсовет дедушку и больше не отпустили. Отец в то время был в тайге, возил зарплату заготовителям леса. Приехал он через три дня, пошел в сельсовет и тоже не вернулся. Забрали обоих и увезли не знаем кого куда. Брат отца Авраам работал на станции Уйбат машинистом водокачки, его вызвали к поезду, забрали и тоже с концами.

Вся семья до 1943 г. продолжала жить на Уйбате. Я делала несколько попыток поступить в железнодорожный техникум и в педучилище, но все был отказ из-за отца – «врага народа». Мне не хотелось остаться без профессии и в 1942 году пошла я учиться в Минусинскую школу механизации. Получила специальность тракториста-комбайнера и водителя автомашин. Направили меня работать в Качульскую МТС Каратузского района. Шла война, а мы пахали, сеяли, убирали, фронт кормили.

В 1946 году уехала я в Туву, поступила на работу в органы Министерства внутренних дел. Скрыла, что у меня отец – «враг народа», пока разобрались, год прошел. Очень мне хотелось узнать, что за люди там работают, почему они так поступают с безвинными людьми. В сентябре 1938 года насмотрелась я ужасов в Абакане. Там на железнодорожной станции был тупик. Загнали в него состав товарных вагонов, а вокруг собралась тьма народа. Все ждали погрузки заключенных. Каждый хотел увидеть своих. Приехали конвоиры и отогнали всех на такое расстояние, что ни поговорить, ни даже увидеть своих близких уже было невозможно. Потом появились заключенные, все одинаково одетые, подстриженные наголо. Посадили их в круг лицом к центру. На крики откликаться не разрешали. Потом как скот стали загонять в вагоны. А когда в вагонах мужчины стали кричать, конвоиры верхом на лошадях оттеснили провожающих еще дальше. Так со слезами все и разошлись

Проработав в органах МВД год, я узнала, что есть там нечестные люди, которые, пользуясь служебным положением, ради своих благ, творят беззакония. В 1951 году я сделала запрос в Москву о судьбе отца и дедушки. Ждала ответа, а дождалась того, что меня забрали прямо с работы и увезли в управление МГБ. Продержали целый месяц. Что там было, рассказать не могу, дала подписку о неразглашении. Воспоминанием об этом месяце остались рубцы на теле. Больше я уже ничего не пыталась узнавать.

В 1953 г. я получила извещение о том, что отец мой умер в местах заключения в 1943 году, а дедушка в 1944 году, а где и до сих пор не знаю.

Вместо послесловия

Коногоров Абрам (Абросим) Харламович, 1912 г., уроженец и житель с. Таяты Каратузского р-на, крестьянин, сын кулака. В 1931 г. был выслан в составе семьи на Чулымскую Гарь (Томская область). После восстановления в правах поселился на станции Уйбат, работал машинистом водокачки. Арестован 6.11.1937. Осужден 9.12.1937 тройкой УНКВД на 10 лет ИТЛ по обвинению в АСА и вредительской деятельности.

Коногоров Федосей Харламович, 1897 г.р., уроженец Сарапульского уезда Вятской губ., с 1905 г. проживал в с. Таяты Каратузского р-на, малограмотный крестьянин. Лишен изб. прав в 1930 г., осужден за неуплату налогов. Семья выслана на Артемовский рудник. Ее отказались принять, вернулась в Таяты, а затем переехала в д. Тюхтяты. Оттуда была выслана на Чулымскую Гарь. После восстановления в правах Федосей поселился с отцом на станции Уйбат, работал в колхозе «Коминтерн» бригадиром. Арестован 25.05.1938. Приговорен 15.06.1938 тройкой УНКВД к ВМН по обвинению в АСА.

Расстрелян 7.08.38 в Минусинске.

*Коногоров Харлампий Григорьевич, 1874 г.р., уроженец д. Панчатур Сарапульского уезда Вятской губ., с 1905 г. проживал в с. Таяты Каратузского р-на, малограмотный крестьянин. Имел лесопилку, маслобойный завод. Лишен изб. прав в 1929 г., раскулачен и в 1931 г. выслан с семьей на Чулымскую Гарь. После восстановления в правах поселился с семьей на станции Уйбат, работал в колхозе «Коминтерн». Арестован 18.05.1938.Приговорен 15.06.1938 тройкой УНКВД к ВМН по обвинению в АСА.

Расстрелян 7.08.1938 в Минусинске.

Рукописный подлинник воспоминаний хранится в Минусинском городском архиве.

2020 Мартиролог Минусинского региона конец 1920-1950-х гг.
© Минусинский региональный краеведческий музей им. Н.М.Мартьянова
© Николай Владимирович Леонтьев