Тадеуш Гендек. Из воспоминаний

Я родился 7.09.1913 г. в дер. Тама, в Конецком уезде, Келецкого воеводства. Перед 1939 г. я жил в казармах вместе с Матерью, Марианной из Ланкевичей, и Отцом, Анджеем, унтер-офицером Войска Польского, медфельдшером 77 пехотного полка Ковенских Стрелков в Лиде, новогрудского воеводства. Отец, 1897 г.р., был арестован 21.06.40 г. НКВД и отправлен в лагерь под Архангельском, на лесоповал.

В сельскохозяйственном училище в Жировицах, близ Слонима, я прослушал курс медицинской подготовки для фельдшеров. Поселившись в Лиде, я познакомился с виленским студентом, публицистом и национал-демократом, и под его влиянием, ввиду моих сходных взглядов на общественные проблемы, стал посылать свои корреспонденции в одну из виленских газет, подписывая их псевдонимом "Гента", составленным из фамилии и имени. Так я попал в журналистскую среду, и мне даже довелось познакомиться с публицистом Цат-Мацкевичем (Прим. Мемориала: Станислав Мацкевич (“Цат”) – знаменитый виленский публицист, эндек (национал-демократ).)

. Правда, он работал в другой газете. Так я жил до самой войны, до 1939 г.

Зимой 1939 г. я участвовал в создании в Вильно подпольных боевых отрядов и вскоре оказался в числе лиц, которых разыскивало НКВД и которые при поимке подлежали немедленному расстрелу как особо опасные, по мнению Советов, для их власти. Подпольная работа стала невозможной, а каждый лишний день, проведенный на Виленщине, грозил арестом и неминуемой гибелью. И потому я решил бежать через Эстонию в Швецию, а оттуда добраться до Англии, где можно было вступить в формирующиеся там Польские Вооружённые Силы.

План казался легко осуществимым, и я уже получил в Риге английский временный паспорт польского гражданина. Оставалось лишь получить эстонский паспорт, который служил как бы пропуском на пароход, идущий в Швецию. За этим документом мне надо было идти на следующий день в полицейский комиссариат. Откуда было мне знать, что за одну ночь история совершит крутой поворот и предопределит всю мою дальнейшую жизнь? Мне не повезло: за эту ночь 15 июня 1940 г. советские войска заняли в Эстонии все стратегические позиции, а НКВД захватило все полицейские участки. Наутро я пришёл в полицию и, не поняв, что там сидят уже не те, предъявил свой английский паспорт и польские документы.

Меня тут же арестовали, обвинив в незаконном переходе границы. Происхождение и место работы я скрыл, опасаясь, что меня сразу отправят обратно на Виленщину, где мне грозил расстрел. Моё газетное хобби навело меня на мысль представиться журналистом из Варшавы - лишь бы подальше от родного края. Так и было записано в первом протоколе допроса, в тартуской тюрьме. Потом меня увезли в другую тюрьму, в Таллинн, где после многократных, тяжёлых физически и психически допросов меня признали западным шпионом. 8 марта 1941 г. объявили приговор: 10 лет лагерей, потом сниженные до 8 лет, на угольных шахтах Воркутстроя, в Коми АССР.

(...)

Из периода работы на "Капитальной" хочу упомянуть, что персональный кучер начальника Воркутлага капитана Тарханова, заключённый Константин Рокоссовский, угодил в лагерь в чине генерала. В 1941 году, незадолго на нападения Гитлера на Советы, он исчез из лагеря, и потом все узнали, что он назначен командующим Северным фронтом.

(...)

Тем, что я дожил до сегодняшних дней и на склоне своих лет могу поделиться некоторыми воспоминаниями о пережитом, я целиком обязан одному из моих товарищей по заключению. В состав Воркутинского ИТЛ входил лагерь Сангородок (лагерная больница), рассчитанный примерно на 100 больных и помещавшийся в бывшем свинарнике. Когда я заболел, меня перевели в Сангородок. Там я познакомился с заключённым, санитаром по имени Менахем Бегин, который ведал больничным бельём. Оказалось, что он тоже из Польши, и мы оба нашли друг в друге собеседников. С санитарной службой я был знаком и раньше, и поэтому, когда спустя 2-3 недели Бегина освободили из лагеря (поговаривали, что его вытребовали англичане), он передал мне свою санитарную должность. Мог ли я тогда предполагать, что сижу на одних нарах с будущим премьером Израиля?

(...)

Перед тем, как я заболел и попал в Сангородок, почти всех польских граждан освободили из лагеря по "амнистии", предусмотренной польско-советским договором (между Сикорским и Майским). Но маленькую группу польских граждан, и меня в том числе, оставили в лагере. Причины я не знаю, но, возможно, до лагерного начальства дошли слухи о подготовке восстания. Однако репрессий против меня не применяли, а просто оставили в лагере "Рудник".

По отбытии срока, 8.08.48 г., меня отправили по суше, через Красноярск, в бессрочную ссылку в пересыльный лагерь Дудинка в Красноярском крае, тоже находившийся за полярным кругом. Лагерь Дудинка тянулся вдоль Енисея близ его устья (Прим.Мемориала: от Дудинки до впадения Енисея в Карское море – несколько сот километров ). Во время полярного лета с окрестных болот слетались тучи мошки. От её укусов люди распухали, как при водянке. Комендантом портовых лагерей Дудинки был капитан НКГБ (Прим. Мемориала: Здесь и далее – правильно МГБ (с 1946 г.)) Николаевский. У него была страсть собственноручно расстреливать осуждённых узников в бане лагерной охраны. Начальником 4-го лагеря (Прим. Мемориала: 4-е лаготделение Норильлага ) в Дудинке был полковник Виктор Липатов, а его заместителем старший лейтенант НКГБ Смычков, бывший судья лагерного суда.

Должно быть, там и закончилась бы моя жизнь, и родные до сих пор не знали бы о моей судьбе, если бы не смерть Сталина, которая возвратила мне относительную свободу. Только относительную, поскольку для советских властей я всё равно оставался человеком второго сорта. Я не описываю подробностей повседневной жизни в тюрьме, в лагерях и ссылке, ввиду их типичности для всех узников в этой огромной стране, густо усеянной тюрьмами и лагерными системами, основанными на рабском труде. Возможно, что полякам эту жизнь старались сделать ещё тяжелее, ускоряя их гибель, не только физическую, но и духовную. Это была месть за 1920 год, когда мы не дали им захватить Европу и установить там новый пролетарский порядок, с прелестями которого познакомились на своей шкуре не только польские ссыльные и лагерники. До чего же злопамятен этот монстр, объявивший себя освободителем угнетённых народов!

21.05.54 г., после 8 лет тюрьмы и лагерей, 5 лет и 10 месяцев ссылки, я был освобождён из ссылки, а 14.10.55 г. меня реабилитировал Военный суд СССР (Прим. Мемориала: Военная коллегия Верховного суда СССР).

Приведу ещё один эпизод из моей жизни в Дудинке. Суда, которые приходили в дудинский порт, сливали здесь разные отходы и сильно загрязняли воду в Енисее. А питьевую воду качали из реки без всякой очистки. Неудивительно, что заключённые и жители Дудинки постоянно страдали от болезней. Так как я имел некоторую медицинскую подготовку, мне пришло в голову, что можно обеззараживать воду хлорированием в закрытых резервуарах. Власти приняли моё предложение, и впервые в истории Дудинки были предприняты санитарные меры для борьбы с источниками разных болезней, причём эти меры оказались успешными. Заболеваемость снизилась, и за эту инициативу власти Дудинки выдали "санитару Тадеушу Гендек" премию в размере 200 рублей.

Приобретя полезный опыт и некоторую известность в этой сфере, я переехал в Норильск, примерно на 70 км восточнее Дудинки. Норильск также являлся крупной лагерной системой, которую возглавлял полковник НКГБ Мальцев, но на меня, после реабилитации, его власть уже не распространялась. Я занял должность помощника санврача Норильской санэпидстанции по промышленному производству и оставался на этой должности до выхода на пенсию.

В 1962 г. я уехал в Одессу и там завёл семью. Прошли годы. За это время я разыскал в Польше моих сестёр, Анну и Барбару, и убедился в сходстве польских порядков со тамошними. Этот факт, наряду с налаженной жизнью в Одессе и юридическим препятствием в виде моего советского гражданства, служит объяснением, почему я вернулся в Польшу, теперь уже свободную, только два года назад, приехав по приглашению моей сестры из Республики Украина в Лодзь, чтобы провести здесь остаток моей не слишком спокойной жизни.

Tadeusz Gendek "Polakiem jestem". "MY, SYBIRACY" N 10, 1999 г., стр. 166-172.