Константин Константинович Ходзевич. Воспоминания 

вх. 89-9

Я, г-н Ходзевич Константин Константинович с 1919 г., уроженец Вильнюсской области Свенцянского района, деревня Боровая Лит. ССР. Репрессирован по сфабрикованному делу и осужден по ст.58-10 часть перовая. Крестьянин. […]. Я пищу не только особе, я пишу, как в то время творили произвол, в деревне были репрессии и как раскрестьянили деревню. Я пишу, какой был произвол в лагерях, где гибли политзаключенные. А теперь начну с моей биографии тех времен.

Когда началась война я на фронт не смог попасть. Числился допризывником, а через три дня пришли немцы. Я находился на нелегальном положении. Через связного держал связь с партизанским отрядом имени Марковского. Командир отряда Марковский, депутат Верховного Совета, еще до войны был лично мне знаком. Следил за близлежащей ж.дорогой, за движением поездов, войск и в. техники, следил как и где охраняют немцы ж.дорогу, давал информацию о карательных акциях немцев против мирного населения. Следил за шоссейной дорогой Варшава-Вильнюс-Ленинград, движением немцев и в.техники, по возможности N-а из частей. Все данные через связного передавал в отряд Марковского. Может показаться, что я был крупный разведчик, но, объективности ради это не так. Мне сложных заданий не давали, потому что я малограмотный, немецкий язык знал, но очень плохо и не имел соответствующей подготовки. При выполнении более сложных акций были бы провалы. За всю войну у меня провала не было, в руки Гестапо не попадал.

После войны я был избран депутатом местного Совета. А в марте 1946г. был избран народным заседателем. Тем я и занимался. А в 1947г. началась сплошная коллективизация, так как в Западной Белоруссии и Прибалтике был единоличный сектор. В нашем Свянценском районе коллективизация началась весной 1947г. В то время я вступил в партию, а точнее проходил кандидатский стаж. Коллективизация началась командно-бюрократическим методом. Тут начались репрессии, произвол в деревне. Сослали в Сибирь многодетную семью крестьянина-бедняка. За что? За то, что сначала Буйвицу Феликсу В. дали хутор кулака пустующий. Он немного разбогател, его раскулачили и сослали всю семью, ранее бедняцкую. И так началась коллективизация. К нам в деревню прибыл уполномоченный из МГБ Галактионов и председатель с/с Михаил Вилкойц.

На собрании я первым записался в колхоз как кандидат в партию и как депутат и обратился к сельчанам следовать моему примеру. Из 60 дворов в колхоз записались мы только трое. Остальные наотрез отказались. Вот тут и началось. Уполномоченный решил из нас троих вступивших в колхоз создать колхоз. Колхоз назвали "Красная звезда", меня назначил председателем колхоза. Председателем без колхозников, без правления, ради рапорта. Тут начали крестьян каждый день созывать на собрания агитировать. Агитации заканчивались угрозами, намеками, что будет то, что и с семьей Буйвица Феликса, которого сослали в Сибирь. Но люди в колхоз не вступали, уполномоченный своими угрозами только сделал хуже. Люди на собрания не стали ходить. Тогда стрелки из истребительного батальона прикладами избили крестьянина Масленникова Ивана, который спрятался в курятнике, чтобы не идти на собрание. Тогда я доложил первому секретарю райкома, что уполномоченный ст.лейтенант МГБ Галактионов творит в деревне произвол. Ну и что? На бюро райкома, где я присутствовал без решающего голоса как кандидат, меня и обвинили в бездействии и волоките. После чего мое отношение с уполномоченным стали враждебно натянуты. Я ему доказывал, что силой людей нельзя в колхоз сгонять, а он в ответ мне грозил расправиться со мной. Затем уполномоченный привез с района землемера и трактор с трактористом. Уполномоченный самовольно обмерил всю землю вокруг деревни и оформил с/с как собственность колхоза "Красная звезда", фактически не существующего колхоза, а крестьян-единоличников лишил земли. Тут началась трагедия всей деревни. Затем уполномоченный трактором перепахал все межи. Когда крестьяне стали со слезами просить его, чтобы он не отбирал их землю, уполномоченный злостно наврал крестьянам с тем, чтобы их настроить против меня. Он им сказал, что он тут ни причем, что это председатель, то есть я, так сделал. С тех пор крестьяне стали ненавидеть меня. Они рассуждали так: в соседних селах пока не трогают, потому что там нет своего коммуниста, а их гонят в колхоз, что есть свой коммунист. Односельчане не могли знать того, что пока идет работа по созданию колхоза в деревне Боровой не трогать других, пока, деревень. Крестьяне стали грозить в мой адрес, что скоро придут лесные братья и вырежут мне на спине звезды. В то время еще ходили антигосударственные банды по лесам. И жизнь моя стала невыносимой: с одной стороны давление партии сверху, с другой - угрозы оперуполномоченного расправиться со мной, с третьей стороны ошибочная ненависть односельчан и вдобавок угроза лесной банды расправой. Тем временем трагедия в деревне разыгралась еще больше. Крестьяне стали продавать скот - раз лишили их земли им было нечем кормить скот. Видя все это, я попробовал найти другой выход из тупика. Поехал в область, там объяснил, что происходит на селе по вине уполномоченного. Бесполезно. Там сказали, что мы уже доложили в Москву о том, что первый колхоз "Красная звезда" создан, и теперь он должен быть создан любой ценой. Вот что значит командно-бюрократический аппарат, вот как считались с народом ради рапорта. Так как я был избран народным заседателем, прибыл в район на очередное судебное слушание по одному уголовному делу. У председателя суда попросил дело, чтобы ознакомиться перед слушанием, но мне сказали, что вместо вас будет другой заседатель, так как у вас дел много в своем колхозе. Я понял - это конец.

И 26 июня 1947г. меня арестовала МГБ. Мне было предъявлено обвинение: антиколхозная агитация среди граждан своего села. Вел следствие подполковник МГБ Абакумов, но потом следователь Абакумов предъявил мне совершенно непонятное мине обвинение, что я старый закоренелый враг народа, что я состою в антисоветской троцко-бухаринской банде. Требовал указать фамилии, конкретно с кем держится связь названной троцко-бухаринской банды. Цель, якобы, ликвидировать колхозный строй в СССР. Я был ошеломлен. Думал: "Какая банда? Какие связи?" Я не знал тогда ничего кто такой Бухарин, не знал, что товарища Бухарина уже в то время в живых не было. Я думал, что где-то в нашем районе какой-то Бухарин наговорил на меня. Я сказал следователю: "Приведите тогда Бухарина на очную ставку". И тут же схлопотал по зубам, мол, ты, что смеяться надумал надо мной, гад. Затем меня посадили в карцер, цементный пол, на полу налита вода, чтобы негде было сесть. Допросы Абакумов вел теперь только по ночам, а днем в карцере спать было нельзя: стоял на ногах. Ночью на допросах стоял на ногах и в карцере. И так трое суток подряд. Я часто стал терять сознание. Следователь Абакумов на допросах стал двоиться в глазах, а он ставил меня в угол кабинета в наручниках и задавал только один вопрос: "Назови фамилии, явки вышесказанной троцко-бухаринской банды, контра". На четвертую ночь на допросы меня почти волоком доставили в кабинет следователя. Я с трудом держался на ногах. Ноги распухли, провалы в памяти. Абакумов разрешил мне сесть в угол, угостил сигарой и спросил в упор: "Ты жить хочешь? Я тебя вызвал минут на 20, если ты отрицаешь, что состоишь в троцко-бухаринской банде, ну и черт с тобой. Больше не будем об этом. Сейчас тебя доставят в твою камеру, отдохнешь, подумаешь, а завтра днем дашь показания, как ты агитировал мужиков своей деревни, чтобы они не вступили в колхоз. Иначе опять пойдешь в карцер, и я не ручаюсь, что оттуда выйдешь живой. И еще подумай о судьбе своих родных". На другой день я подписал обвинение, что агитировал мужиков своей деревни не записываться в колхоз. Тем самым я взял наименьшее зло. Остался жить, и не сослали в Сибирь моих родных. Следствие закончилось, меня отправили в вильнюсскую тюрьму "Кресты". Там я ждал суда. Там еще раз вызвали к следователю прокуратуры области, спросили, знаю ли я священника моего прихода по фамилии Гимжаускас? Я ответил: "Знаю". "Ты, наверное, должен знать, что Гимжаускас агитировал своих прихожан, чтобы молодежь добровольно ехала во время войны в Германию?" Я ответил: "Не знаю". Следователь: "А ты подумай хорошо. Скоро будут судить тебя, мы можем помочь тебе облегчить твою судьбу, если ты подпишешь как свидетель один документ". Я ответил: "Я не знаю о том, что Гимжаускас кого-то агитировал. Тогда я вел подпольную работу в тылу немцев. Я бы знал. Наверное, он и не агитировал". Следователь: "Дерьмо ты, контра, а не подпольщик. Увести". По дороге в свою камеру конвоиры, не знаю за что, меня жестоко избили. Вот так, даже будучи в заключении можно было оклеветать кого угодно, а не сделал, то сам поплатился. В августе 1947 года состоялся судебный фарс при закрытых дверях. Город Вильнюс Л. ССР. Судил Верховный суд Литовской ССР по обвинению в анти-колхозной агитации крестьян дер. Боровая по ст.58-10 и поражение в правах сроком на 5 лет. По отбытии наказания были перечислены города и области, где я не имел права на жительство сроком еще на 5 лет, в том числе в своей Вильнюсской области. Затем этап. Меня доставили вверх по Енисею и Тунгуске в сталинскую стройку, где проводили железную дорогу Омск-Салехард. Туда было заброшено несколько десятков тысяч политзаключенных, где царил произвол, антисанитария, болезни желтуха и цынга, куриная слепота. Произвол: человек тяжело болен, не может встать и пойти на работу. Его лечили вот так: с нар и в бур. Оттуда не все живые выходили. Или больного стаскивали с нар, веревкой привязывали за ноги и на лошади волоком тащили на работу за зону, где работали зэки. На другой год летом не забросили запас продуктов. Зимой реки стали, начался голод, люди обессилили, не могли ходить на работу, многие не держались на ногах, умирали в бараках. Живые сразу об умерших не докладывали: мертвые кормили живых той скудной без жиров баландой, которая еще причиталась мертвецам. Трупы бросали в траншеи, которые летом были вырыты под бараки, а то и закапывали в снег. Копать могилы было некому. Но вот наступило лето, доставили продукты. Кто остался живой, стали жить. Поступило пополнение. Голода не было больше, но произвол был. Кто ответит теперь за те напрасные жертвы? Генералиссимус Сталин? Но он собирался стать отцом народов. Как же так, отец народов, а не знал, что творят с народом. Некоторые говорят, наверное, они были виноваты все-таки. Я этим людям отвечаю: "Да, некоторые из всей массы политзаключенных были виноваты, некоторые и крепко виноваты. И таких я встречал в лагере. Но их было немного, где-то 10-15 процентов. Остальные 80-90 процентов это были жертвы культа, оклеветаны по разным мотивам, по доносам и т.д. за анекдоты, за частушки и за разную другую чепуху". Ну, и уголовники, они там тоже были. Например, один сидел за колоски пшеницы. Собирал из-под снега весной, чтобы накормить детишек своих. Ему дали за это 8 лет. Таких примеров много. Этого тоже не знал отец народов?

Через некоторое время узнаем, что умер Сталин. Постепенно наступило потепление в лагерях. Кормить стали лучше, произвол прекратился. Стали больным оказывать мед.помощь, а через некоторое время железную дорогу там признали ненужной, стройку прекратили. Оттуда я попал на пересыльный пункт в Красноярск, затем в лагерь Кача недалеко от ст.Кача. Там я работал на лесоповале. Затем стали создавать комиссии по разбору дел политзаключенных. Меня освободили в 1955 году, но поражение 5 лет не сняли. Не имел права на жительство в некоторых местах в СССР, в том числе и в Вильнюсской области на Родине. Из 10 лет я отсидел 8 лет и 2 месяца.

Не сняли с меня и судимости. Клеймо осталось. На Родину вернуться не мог. Остался жить в Красноярском крае. Да и потом после отбытия срока поражения в правах ехать на Родину опасался. Случись какое ЧП и ко мне как бывшему придут в первую очередь, потому что в ту пору культ личности еще имел место, а здесь в Сибири жить было лучше, спокойнее. Я решил здесь остаться навсегда. Но и здесь в Красноярском крае мне было сначала очень трудно. Трудно было устроиться на работу с поражением в правах. Посмотрят паспорт, а там написано. И вежливо отказывали. И так везде. Почти год не мог найти работу. Завербовался в химлесхоз и там работал до истечения срока поражения прав 5 лет. Но это не все. Злоключения мои не кончились. Чтобы стать на военный учет в Емельяново Красноярского края в военкомате с меня потребовали документы, что я участник войны. Кстати, на военный учет имел право только по истечении срока поражения в правах. Потребовали документы. Документов, подтверждающих, что я участник войны не было, да и откуда им быть. Все мои документы и награды изъяли при моем аресте органы МГБ 26 июня 1947 года. Даже по сей день, у меня нет метрик. При замене паспорта и в других делах пользовался справкой об освобождении, а хлопотать документы надо было с тех, кто меня арестовал, но при одной мысли о МГБ Швенченского района, меня кидало в дрожь. Подумал: "Да бог с ними, с документами и наградами. Доживу как-нибудь до конца моих дней. Главное то, чтобы до конца жизни не терзать нервы". Жить можно. Пенсию получаю 120 р. Ветеран труда, награжден медалью ветерана труда. Но обидно то, что судимость до сих пор не снята, и еще и теперь иногда приходиться услышать оскорбление, типа враг народа (фашист) и т.д. Вот и надо писать много и писать, чтобы люди знали все. Как-то ранее ходила притча или сказка о том, как в очень давние времена в страшную ночь, а это еврейский праздник, празднуют один раз в год. Так вот, в те давние времена этой ночью, то есть в страшную ночь, черт уносил одного еврея со всего земного шара. И они, евреи, не могли знать, кого в ту ночь черт унесет неизвестно куда. Все в эту ночь боялись (это сказка). Но у нас в СССР страшная ночь длилась с 1930 и до 1950 года. И не черт уносил по ночам граждан нашей страны, а НКВД и тоже неизвестно куда и тоже все боялись и ни одного как в сказке один раз в год, а каждую почти ночь увозили в небытие людей разных национальностей. А это уже не сказка. Это крик души! Это для тех, которые говорят и пишут: "Этого не могло быть при Сталине", другие, наверное". И для тех, которые и теперь пытаются клеить ярлыки репрессированным. Перестройка, гласность - вот вершина добра для грядущих поколений и уверенность в завтрашнем дне.

Просьба: хотелось бы, чтобы этот материал был опубликован. Еще просьба: помогите снять с меня пятно судимости и полной моей реабилитации. Неужели это незаслуженное пятно я так и унесу в могилу. Помогите мне пользоваться льготами участника войны. Хлопотать самому мне трудно. Мне 70 лет, а здоровье плохое. Хоть толику радости под конец моей жизни после горького прошлого. Помогите.

С уважением. Ходзевич