Ирина Домарева. Посвящается отцу
Мы были рождены в те роковые годы,
Когда рубили лес с древами вековыми.
И высевались новые, советские народы
В образовавшейся пустыне.
Нас памяти лишить старались,
Срубить с корнями дерево хотели;
Рабочих предков помнить разрешалось,
Иных забыть под страхом смерти повелели.
И мы росли в семье единой,
Единого отца благословляя,
Порой не зная, кто мы, чьи мы,
Вершившегося зла не сознавая.
Сегодня нас корят за это дети.
Им не понять, что жертвами мы были,
Но все равно пред ними мы в ответе,
И корни оживить должны, что не срубили.
Ирина Домарева (Ганшкевич)
«В.С.Домарев начинал свою трудовую жизнь геолога в 1925 г. в Норильске, и
окончилась эта жизнь в Норильске же; начиналась она с изучения недр горы Рудной
и оборвалась у подножия той же горы».
И.А.Шамис,
ветеран Норильска,
ветеран гражданской войны.
Заполярная правда. 1985. 6 ноября
Я совсем не помню своего отца. Мне не было и трех лет, когда нас разлучили, как
оказалось, навсегда. Его образ сложился по рассказам хорошо знавших его людей,
письмам, фактам биографии, сохранившимся документам и фотографиям. С раннего
детства я слышала об отце только восторженные отзывы и как о человеке, и как о
специалисте. Его письма полны тревоги за близких ему людей, любви к ним, живого
участия, несмотря на трагизм его собственного положения.
Гибель отца работники Геологического управления г.Норильска, где он работал главным инженером, восприняли как личное горе. Выражая нам свои соболезнования, они отмечали его исключительную чуткость и внимание не только к ним лично, но и к их семьям, особенно детям. Помню, что в моем еще детском сознании, жаждущем справедливости, никак не укладывалось, что такой человек мог быть назван «врагом народа».
И вот теперь, в преддверии его столетнего юбилея, я пытаюсь обобщить все, что знаю о личности, жизни, деятельности и трагической гибели моего отца Домарева Владимира Сергеевича.
Ирина Домарева (Ганшкевич)
В верное, не будет преувеличением сказать, что самой большой любовью Владимира Сергеевича была геология — дело всей его жизни. Геологические странствия, лишения кочевой жизни, страстная любовь к профессии и полная самоотдача ей закалили его физически и нравственно и впоследствии помогли вынести жестокие удары судьбы... Еще будучи студентом горного института, он начал работать в области геологии, а после его окончания поступил в Геологический комитет в Ленинграде и сразу же, в мае 1925 г., в составе 4-й экспедиции под руководством П.С.Аллилуева был направлен в Норильск: проработал там шесть месяцев, проводя вместе с геологом Геолкома И.Ф.Григорьевым первое обстоятельное обследование горы Рудной. Это был единственный раз, когда Владимир Сергеевич был в экспедиции без жены. В дальнейшем, начиная с 1926 г., она сопровождала его во всех поездках, разделяя с ним все трудности кочевой жизни. Много лет спустя, 8 мая 1945 г., Владимир Сергеевич писал жене: «... часто вспоминаю, как ездили с тобой вместе и как было хорошо. Впрочем, вспоминаются не только поездки, а вообще вся наша жизнь. И так хочется опять быть вместе».
В 1926 г. в качестве начальника геологоразведочной партии Геолкома Владимир Сергеевич руководил разведкой и изучением Садонского месторождения на Северном Кавказе, а затем с 1927 г. — разведкой и изучением месторождений цветных металлов в Хакасии и Минусинском районе.
Кристально честный, не признающий никаких компромиссов, скромный, справедливый и бескорыстный, Владимир Сергеевич пользовался большим уважением и любовью работавших с ним людей и местных жителей. Всегда приветливый, жизнерадостный, энергичный, он был вхож в любой дом. «Вот и наше солнышко явилось!» — встречали его местные квартирные хозяйки. Наталья Дмитриевна рассказывала, как уважительно относился он к национальным традициям и обычаям, особенно на Северном Кавказе, сам неукоснительно их соблюдал и строго требовал этого от нее.
Владимир Сергеевич бережно относился к государственным средствам, экономил каждую копейку, прежде всего урезая себя в жизненных удобствах. В то время как начальники других геологических партий перемещались со своими женами в автомобилях, Владимир Сергеевич и Наталья Дмитриевна «гарцевали» верхом на лошадях. Лошадей он очень любил. Каждый вечер заходил в конюшню проверить, отдохнули ли они с дороги.
Человек, не любящий природу, наверное, не выбрал бы геологическую стезю. Любовь к природе вообще и к животному миру в частности составляла суть Владимира Сергеевича. Практически всю жизнь пешком и верхом на лошади, на лодке, а потом и на оленях он прошел и проехал сотни километров по нехоженым и неезженым тропам необъятных российских просторов с фотоаппаратом и охотничьим ружьем, из которого не убил ни одного животного, ни одной птицы. Только однажды пришлось ему собственноручно пристрелить любимую овчарку Рекса из-за того, что ее покусал бешеный волк. Этого требовали правила безопасности вверенных ему людей. И только жена знала, чего это ему стоило!..
В 1932 г. Владимир Сергеевич был назначен главным инженером Минусинской
геологоразведочной базы и проработал в этом качестве до февраля 1933 г.
Подытожить этот период жизни Владимира Сергеевича можно словами составителя
«Истории ЗСГУ (Западно-Сибирского геологоразведочного управления)»
Л.Д.Староверова, который в 1976 г. писал в письме к Виктору Сергеевичу
следующее: «Ваш брат, Владимир Сергеевич, в 1931-32 гг. был техруком
Хакасско-Минусинской геологоразведочной базы. Его руководство было кратким, но
он оставил у сибиряков-минусинцев очень хорошее впечатление. Для «Истории» он
представляет особую «ветвь» как лицо, возглавлявшее крупные работы по
Минусинской меди от Института цветных металлов, ведшиеся из Ленинграда с 1928 г.
до передачи их в 1931 г. в ЗСГУ в порядке децентрализации...»
В 1933 г. Владимир Сергеевич проводил разведочные работы в Орско-Халиловском районе (Южный Урал).
В 1934 г. Владимир Сергеевич был назначен главным инженером отдела изысканий Лентранспроекта. Переход к оседлому образу жизни на девятом году супружества ознаменовался рождением 7 января 1934 г. дочери Ирины.
По-прежнему много сил, времени и знаний Владимир Сергеевич отдавал работе. Активно занимался педагогической деятельностью: преподавал в горном институте, геологоразведочном техникуме, промакадемии. Много внимания уделял молодым специалистам. Большую часть свободного времени отдавал микроскопии (петрографии), любил театр, шахматы. По словам Натальи Дмитриевны, Владимир Сергеевич безупречно относился к семье, обожал дочь, мечтал привить ей любовь к геологии, собирал для нее коллекцию камней. Когда дочь немного подросла, он все выходные дни проводил с ней. Будто предчувствуя скорую разлуку, отказался от посещения в выходные дни театров, гостей. Вот как описывал он впоследствии это время. «Когда ты была маленькой, то очень любила елку, любила ее украшать. Я брал тебя на руки (елка у нас бывала большая, почти до потолка комнаты), мы ходили вокруг елки. Ты брала ручонками игрушки, конфеты и т.д. и старалась их повесить на веточки. Но елка кололась, иглы мешали вешать. Я потихоньку вешал за тебя. А ты, увидев, как вдруг украсилась веточка, весело смеялась.
Зажигали елочку первый раз в день твоего рождения. Приходили Витек, Таня, дети тети Лели... и другие детишки. Димочка был большой, но с тобой он тоже любил играть. Когда зажигали свечи, все очень веселились и любили бегать вокруг елки...»
«Когда ты была совсем маленькая, я тебя часто носил в зоологический сад. Вначале ты любила смотреть птичек, а больших животных боялась, особенно хищных: львов, тигров, медведей — и рогатых: оленей, лосей, буйволов. А потом привыкла и к ним и с удовольствием смотрела, как белые медведи плавают в воде...» (из писем к дочери).
Наверное, это и есть простое человеческое счастье — любимая работа, любимая и любящая жена, «такая семьянинка», обожаемая дочь... И как же коротко было счастье!
Однажды Владимира Сергеевича вызвали в НКВД и предложили сообщать интересующие их сведения о его сотрудниках, иными словами — стать «стукачом». Он с негодованием отказался. Это было началом его конца.
За ним пришли в ночь на 5 декабря 1936 г. Город, увешанный красными флагами, спал в ожидании праздника — дня сталинской конституции. Произвели обыск. Что-то искали, тщательно перевернув все, даже детскую кроватку. Перетряхнули все книги. Тут их поиски увенчались успехом. У Владимира Сергеевича была привычка копить деньги, закладывая их между страницами книг. Эти деньги были тут же конфискованы (вряд ли в пользу государства). Прихватили с собой и некоторую мелочь вроде золотой медали за окончание гимназии. А главное — увели человека, увели от дому, семьи, счастья, оставив слезы, боль, загубленные жизни...
В то время аресты, видимо, не приняли еще такого массового характера. Были разрешены свидания с арестованными. До собственного ареста Наталья Дмитриевна имела возможность несколько раз увидеться с мужем, собственными глазами увидеть выбитые при допросах зубы, получить скудную информацию из его собственных уст. Из него так и не смогли выбить показаний ни против себя, ни против кого-либо другого. Во время одного из свиданий он сообщил жене, что, поскольку ему не могут предъявить никаких обвинений, есть надежда на его освобождение. Однако уже на следующем свидании, на которое Наталья Дмитриевна пришла вместе с женой также арестованного приятеля Владимира Сергеевича, он, увидев их вместе, потребовал, чтобы она больше не общалась с этой женщиной, так как ее муж дал показания против него, и надежда на освобождение рассеялась как дым. А далее — осуждение на 10 лет лишения свободы по пресловутой 58-й статье.
Можно только догадываться, что переживает человек, вырванный из жизни и длительное время лишенный какой-либо информации о родных и близких. И хотя с Владимиром Сергеевичем осталась его любимая работа, что несколько облегчило его участь, она, как и всякая подневольная работа, не приносила должного удовлетворения. Он был этапирован в Норильск, где, естественно, в системе ГУЛАГа, занимался геологическим изучением. «Геологическое изучение, по существу, надо начинать сначала и даже хуже — переделывать. В свое время я проделал это для Норильска, можно сказать, поставил его на новые рельсы, по которым оно и катится дальше. Но заслуги остались за другими, и награды тоже. Я попал на мелкомасштабную геологическую съемку, чему и был доволен» (из письма к брату от 14 января 1946 г.).
«Я, пишущий эти строки, познакомился с Владимиром Сергеевичем в 1939 году в Норильске. Скромность, чуткость и отзывчивость Владимира Сергеевича по отношению к товарищам обратили на себя внимание не только мое, но и многих других, и уже в скором времени мы с ним были хорошими товарищами. Шесть лет жили мы с ним под одной крышей и делили горе и радости, а радостями у нас были вести от родных и успехи в работе. В начале лета мы обычно разъезжались по экспедициям, тепло провожая друг друга. Особенно радостны у нас были дни встреч по возвращении с полевых работ. К этому времени почти всегда приходили вести с материка, и мы делились новостями, впечатлениями от наших путешествий по тундре и тайге, мечтали о скорой встрече с родными и друзьями» (из письма Пантелеймона Ивановича Савенко, адресованного Наталье Дмитриевне 4 мая 1947 г.). Так протекали годы, долгие годы одиночества, тоски по близким, полной изоляции от нормальной человеческой жизни, но согреваемые любимой работой и узами товарищества с людьми аналогичной судьбы.
Наконец наступил декабрь 1945 г. — долгожданное время конца срока заключения, уменьшенного на один год. Но процедура освобождения затягивалась. «У меня, несмотря на то, что срок прошел, перемен никаких нет. Для людей моей категории со времени начала войны кроме конца срока надо некоторое ходатайство служебного начальства. Старое начальство давно бы все закончило. Но сейчас у нас во главе стоит Н.Н.Урванцев. Он прежде всего пропустил время. И вместо того, чтобы проделать все заблаговременно, несмотря на мои неоднократные напоминания, начал действовать лишь через три недели после срока и так вяло, что, не знаю, когда будет конец, может, и надолго затянуться. И уже по собственному почину Н.Н. поступил со мной возмутительно.
Есть у нас одна работа, запущенная и разваленная, где много обещали и ничего почти не дали, и сейчас начинают за нее тормошить. И вот Н.Н. назначает меня на эту работу. Не касаясь всех трудностей и неприятностей, которые сулит эта работа сама по себе, расскажу, в какое положение он ставит мою семью. Работа в глухой болотистой тайге в 60 км от Туруханска; это и самый ближний населенный пункт. Никаких дорог нет. Летом еще можно легко попадать в Туруханск на лодке, если найдешь таковую, но зимой связь разведки с внешним миром почти прекращается. Надо идти 60 км пешком по Н. Тунгуске. На последней громадные наледи. Идущие обязательно несколько раз купаются. По трудной дороге идут дня три с ночевками на сильном морозе под открытым небом. Несколько человек уже замерзло насмерть, у многих отняли ноги или пальцы на ногах. Теперь лишь очень редко ходят отдельные смельчаки, молодые и здоровые. На месте живут в землянках, грязных, насыщенных всякими насекомыми.
Ничего нет от культуры, до сих пор нет ни одной книги, не говоря уже о радио. Ирочку везти туда никак нельзя хотя бы из-за школы. За Наташу боюсь.
Бытовые условия ужасны, а, кроме того, народ там самые отбросы; то, что даже из Норильска стараются сплавить куда-нибудь подальше. У меня будут разъезды, и оставлять Наташу одну просто страшно... Таким образом, это назначение на некоторое время опять откладывает жизнь с семьей.
Но и это не все. Несмотря на все мои протесты, Н.Н. требует, чтобы я ехал на место работ теперь, как только дадут самолет, до освобождения. Между тем оформить изменение положения, получить деньги, послать вызов Наташе я могу только здесь... Таким образом, почти год ничего никак не сможет измениться» — так описывал этот период Владимир Сергеевич в письме к сестре жены Евгении Дмитриевне, у которой воспитывалась его дочь. Получив это письмо отчаявшегося человека, Евгения Дмитриевна составила текст письма Сталину от дочери с просьбой за отца, которое та переписала и собственноручно отнесла в Кремль. И очень скоро это возымело действие.
4 февраля 1946 г. Владимир Сергеевич писал жене: «От работ на Северной меня освободили и назначили на Ангару... Новая работа разбросана по большому району, а база находится в селе Мотыгино в 120 км по Ангаре от устья. Это большое село на большой реке, в хорошо обжитом районе. У нас там есть свои хорошие дома, так что и с квартирой будет хорошо. Если развести огород, то прекрасно будет и с питанием, хотя можно прожить и на один паек. Есть средняя школа, так что и Ирочку туда можно взять. Прекрасный климат... Сам я встретил изменение в назначении с удовольствием. Для меня главное — жить с семьей, а там это вполне возможно — значит, уже хорошо».
И вот наступил долгожданный момент освобождения. «20 марта наконец я окончательно расстался со своим положением и после кратковременных сборов и оформления должен был спешно ехать из Норильска, — писал он жене из Красноярска 4 апреля 1946 г. — Не хотелось мне его покидать, но остаться было уже невозможно, и сам нач. комбината требовал срочного выезда в Ангарскую экспедицию. Скверно только, что при срочном выезде не успели оформить вызова тебе, а потому и не смог его послать. Он будет готов лишь во второй декаде апреля, и тебе его немедленно отправят».
Однако, несмотря на спешность выезда из Норильска, в Красноярске пришлось задержаться до начала навигации, то есть 20-х чисел мая. Владимир Сергеевич очень надеялся, что до этого времени Наталья Дмитриевна успеет приехать в Красноярск и они вместе отправятся в Мотыгино.
А вызова все не было. «Видно, обманули меня в Норильске и, вытолкнув оттуда, сразу же забыли все обещания и ничего не довели до конца» (письмо из Мотыгино от 18 июля 1946 г.). Очень ждал Владимир Сергеевич и встречи с дочерью, надеялся на ее приезд из Москвы с какой-либо оказией, но и здесь он испытал глубочайшее разочарование.
Несмотря на душевное смятение, в котором пребывал Владимир Сергеевич после отъезда из Норильска, тщетность ожидания приезда жены и дочери, трудности, связанные с новой работой, он начал понемногу обустраивать свою жизнь в Мотыгино.
Вскоре наконец в Мотыгино приехала и Наталья Дмитриевна. Как складывались вновь их отношения? Судя по всему — не просто. По словам Натальи Дмитриевны, годы одиночества изменили характер Владимира Сергеевича. Да и ее пережитое, наверное, изменило не к лучшему. Приходилось снова «притираться» друг к другу. Но уже был дом, хозяйство, они были вместе и вместе готовились к встрече с дочерью.
8 марта 1947 г. на имя В.С. Домарева из Москвы поступила правительственная телеграмма следующего содержания: "Необходимо получение данных бокситам, магнезитам после 41 года. Сообщите возможен ли ваш приезд в Москву этим вопросам. Завенягин".
Сразу после этого Владимир Сергеевич был срочно отозван в Норильск в связи с назначением на пост главного инженера Геологического управления комбината. Очень не хотелось ему опять срываться с места от только что как-то налаженной жизни. Он просил отсрочить переезд в Норильск до возвращения из предстоящей командировки в Москву, но Н.Н. Урванцев вновь был неумолим. Было решено, что Наталья Дмитриевна, одержимая идеей подготовить дочь к встрече с отцом, поедет в Москву, куда Владимир Сергеевич приедет уже из Норильска в мае...
21 апреля на имя Иры Домаревой в Москву пришла телеграмма: "... приеду командировку Москву 15 мая Крепко целую Папа" , а через день, 23 апреля, по тому же адресу поступила радиограмма: "23 апреля скоропостижно скончался Домарев Владимир Сергеевич. Похороны состоятся 25-го. Коллектив Геологического управления выражает свое глубокое соболезнование постигшем горе Начальник Геологического управления Кротов Урванцев".
Что же произошло? Вот как описывает происшедшее Елизавета Ивановна Урванцева в письме к Наталье Дмитриевне от 27 апреля 1947 г. "...По приезде из Мотыгина Владимиру Сергеевичу сразу же не удалось достать квартиру, и он решил поселиться в Геологическом управлении, где ему отремонтировали две комнаты - вернее, комнатку и кухню.
Помещение чистенькое, Владимиру Сергеевичу очень нравилось. Он, когда был у нас, говорил, что лучшего сейчас ничего не желает. В этом помещении геолог Коровяков жил год. Ход в это помещение раньше был с улицы, отдельный, а теперь его заделали и осталась одна дверь, которая выходила в бухгалтерию.
22 апреля в помещении бухгалтерии был геологический кружок - там было много народа...
Выступал и Владимир Сергеевич. Кружок продолжался с 18 до 22 часов. После кружка Владимир Сергеевич поужинал и сел заниматься в своей комнате, и долго засиделся. В перерыве между занятиями несколько раз ходил в другую комнату, которая расположена в соседнем коридоре, - в этой комнате живет Ольга Максимовна Лобачева, инженер-геолог.
А за стеной комнаты, где жил Владимир Сергеевич, помещались еще два сотрудника, но ход в эту комнату с улицы - отдельный.
В три часа ночи бандиты с целью ограбления кассы сделали вооруженный налет на Геологическое управление. Один из бандитов залез в форточку в бухгалтерию, пошел к выходной двери и впустил двух сообщников. Сторож спал, очевидно, сидя на стуле в канцелярии... Сторожа они привязали к стулу и стали требовать ключи от фондов и кассы. Сторож, пожилой, указал, что ключи у начальства, -начальник вот в той комнате и его зовут Владимир Сергеевич. Бандиты постучались, назвались сотрудниками из 3-го отдела, назвали Владимира Сергеевича по имени. Он им открыл дверь, и тут разыгралась драма. На крик проснулась за стеной и Ольга Максимовна.
Когда Ольга Максимовна выбежала из своей комнаты в коридор, один бандит стоял в коридоре, в конце, и подзывал ее к себе пальцем. Ранив ножом Владимира Сергеевича, бандиты скрылись.
Тут же пришла машина скорой помощи, и Ольга Максимовна проводила в больницу Владимира Сергеевича. Позвонили нам по просьбе Владимира Сергеевича, мы с Ник. Ник. прибежали в больницу. Владимир Сергеевич был в памяти - просил меня сообщить маме и Вам ...(стерто)... ввели морфий, и он чувствовал себя удовлетворительно. Вскоре был взят на операционный стол. Оказалась раненой тонкая кишка.
Рана была зашита, также зашили две раны грудной клетки - ранено левое легкое. Тут же на столе после операции ему стало плохо, и, несмотря на все принятые меры, вернуть к жизни его не удалось.
Мы с мужем были до конца операции. Я была в операционной. На вскрытии оказалось, что у Владимира Сергеевича митральный порок сердца, что и послужило осложнением.
Вынос тела Домарева был из Геологического управления.
Его провожала до кладбища масса народа - Владимира Сергеевича все любили и уважали, и каждый пришел отдать ему последний долг..."
Похороны В.С. Домарева
Очевидно, щадя Наталью Дмитриевну, Елизавета Ивановна несколько смягчила трагичность происшедшего. Оказалось, что Владимир Сергеевич вступил в борьбу с бандитами, и они нанесли ему 17 ножевых ранений, было поранено даже лицо.
И убежали они только тогда, когда Ольга Максимовна Лобачева вылезла через форточку на улицу и подняла крик:
Так нелепо и трагически прервалась эта жизнь. У моего отца жизнь - отнятая дважды... Она была уже прервана однажды, и только начиналась вновь... Владимир Сергеевич Домарев достоин жить вечно в памяти внуков и правнуков и служить для них примером. Ради этого и создавалось это жизнеописание.
На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."