Впервые о Николае Александровиче Козыреве я услышала от ленинградки Ирины Резниковой. Вместе с ней мы ездили на Соловки. Ирина знала сына легендарного астронома и рассказала о нем много интересного. Я тогда работала в норильском музее и собирала материалы об узниках Норильлага. Оказывается, Козырев был одним из них.

Решила найти его дело в архиве Норильского комбината. Его там не оказалось. Значит, искать сведения о его лагерном периоде нужно было по воспоминаниям. А писали о нем многие. Снегов, например, в «Норильских рассказах».

Николай Александрович Козырев родился в 1908 г. В 20 лет он с блеском окончил Ленинградский университет, в 23 года стал профессором и видным ученым Пулковской обсерватории. А уже в 26 лет, в 1934 г., его имя стало известно всем астрономам мира — он разработал теорию протяженных звездных атмосфер и выяснял свойства излучения, создающегося в таких раскаленных атмосферах. Его теория вскоре была обобщена молодым индийско-американским физиком Чандрасекаром — и стала в научном мире называться теорией Козырева—Чандрасекара. Закончив изучение атмосфер, облекающих светила, Козырев перешел к исследованию самой знаменитой звезды, нашего Солнца, — его заинтересовала великая загадка солнечных пятен, он выяснял, какова глубина этих пятен, как они вступают в равновесие с солнечной атмосферой.

Сергей Александрович Снегов в конце 80-х годов приезжал в Норильск. Я слушала его воспоминания о Козыреве, его книга тогда еще не была напечатана. Он сказал: «Чандрасекар за свою теорию получил Нобелевскую премию, а Козырев — «путевку» в Норильск».

Такое отношение власти к ученому никого из участников встречи со Снеговым не удивило. Все понимали, о чем идет речь. А сегодня, когда я рассказываю студентам об этом же, они меня уже не понимают: это я чувствую по их реакции, по вопросам, которые они задают. Хорошо это или плохо — не сейчас судить и не нам. Но все же в России выросло целое поколение людей в условиях свободы слова.

Сейчас в научной литературе появился даже термин «пространство Козырева» (академик В.П.Казначеев). А вот его жизненное пространство значительно расширил ГУЛАГ.

В разгар интенсивной творческой работы ученого Козырева постиг страшный удар судьбы — арест. Вместе с другими астрономами он был арестован 6 ноября 1936 г. в Юсуповском дворце на Мойке, где проходил бал в честь девятнадцатой годовщины Октября. Во время ареста Козырев был с дамой. «А как же дама? Кто ее проводит?» Ему ответили, что провожатые найдутся.

Причиной ареста целой группы пулковских астрономов была зарубежная командировка директора обсерватории Б.П.Герасимовича. Он четыре года проработал в Гарвардской обсерватории. После возвращения его, естественно, арестовали и в тридцать седьмом расстреляли, а перед расстрелом заставили выдумать шпионскую организацию, куда был включен и Козырев.

Во время следствия Николай Александрович, видимо, находился в Крестах, где 25 мая 1937 г. был приговорен к пяти годам тюремного заключения и до мая 1939 г. отбывал наказание в тюрьме города Дмитровска-Орловского Курской области. Об этом писал А.И.Солженицын в главе «Тюрзак» своей эпопеи «Архипелаг ГУЛАГ».

«В тюрьмах и лагерях Козырева как будто что-то охраняло и помогало, сам Николай Александрович называл это Провидением. Началось все с того, что, сидя в одиночке, в немыслимых условиях существования, он обдумывал свою идею о неядерных источниках энергии звезд и путях их эволюции. Страдания от одиночества усугублялись тем, что у ученого не было никакого доступа к нужной ему информации. Для развития своей идеи Николаю Александровичу требовалось много конкретных характеристик разных звезд: диаметры, светимость и т.д. Незнание этого могло привести все его рассуждения в тупик. Откуда же взять их в этой одиночке с ночной коптилкой, куда даже птичка не может влететь? И ученый взмолился: «Господи! Я сделал все, что мог. Но помоги мне дальше».

В это время полагалась ему на 10 дней всего одна книга (он был в камере один). В небогатой тюремной библиотеке было несколько изданий «Красного концерта» Демьяна Бедного, и они повторно приходили в камеру. Минуло полчаса после его молитвы — пришли сменить ему книгу и, как всегда не спрашивая, швырнули... «Курс астрофизики»! Откуда она взялась? Представить было нельзя, что такая есть в библиотеке! Предчувствуя недолгость встречи с бесценным для него изданием, Николай Александрович накинулся на страницы и стал запоминать, запоминать все, что читал сегодня и что могло понадобиться потом. Прошло всего два дня, еще восемь дней оставалось все-таки на книгу. И вдруг обход начальника тюрьмы. Он зорко заметил сразу:

— Да ведь вы по специальности астроном?

— Да.

— Отобрать эту книгу!

Но мистический приход «Курса астрофизики» освободил пути для работы, продолженной в Норильском лагере.

Козырев размышлял: звезда — не ядерный котел, а «машина», перерабатывающая неизвестную нам форму энергии в световую. Получив новые данные, подтверждающие его гипотезы, Николай Александрович стал машинально вышагивать по камере, что категорически запрещалось. Последовало наказание — пять суток ареста. Был октябрь. Помещение не отапливалось, вместо пола — земля, пыль. Из мебели — табуретка. Раздевают до белья и разувают. Решил сразу, что погибнет, замерзнет. Но постепенно стало выступать, выступать какое-то внутреннее таинственное тепло, и оно спасло. Научился спать, сидя на табуретке. Три раза в день давали по кружке кипятку, от которого становился пьяным. На шестые сутки ареста не выпустили. «В том была провокация: ждали, чтоб он заявил, что пять суток кончилось, пора освобождать, и за недисциплинированность продлить ему карцер. Но он покорно и молча просидел еще сутки — и тогда его освободили», — описывал этот случай Солженицын.

С Солженицыным Козырев познакомился позже — уже после освобождения обоих «сидельцев». Николай Александрович был одним из тех, чьи рассказы о своих злоключениях в «архипелаге» Солженицын включил в свою эпопею.

Помнится, что, узнав о разрешении, данном Горбачевым на печатание «Архипелага ГУЛАГа», я поставила свечку за здравие Михаила Сергеевича в Александро-Невской лавре в Ленинграде. Ведь в свое время, когда мы учились в университете города Томска, моих сокурсников водили на беседы в КГБ за то, что слушали сквозь треск глушилок «враждебные» голоса, передающие текст «Архипелага». Я прочитала его в журнале «Новый мир», оттуда почерпнула сведения о Козыреве.

В Норильский лагерь Козырев был этапирован в 1939 г. Скорее всего это был этап, который прибыл в Дудинку 17 июля. Он не любил об этом периоде жизни вспоминать и своих записок о пребывании в ИТЛ не оставил, хотя его просили об этом: «Видите ли, не очень приятно вспоминать о том, как ты скалывал лед или долбил мерзлую землю». (С. Норильский. — Заполярная правда. 1989. 3 окт.)

С января 1940 г. он работал геодезистом в Дудинке на мерзлотной станции, занимался метеорологией. Там выявились его необыкновенные способности: на сорокаградусном морозе с ледяным ветром он мог монтировать провода голыми руками! Нечувствительность к холоду привела к тому, что он на сотни процентов перевыполнял план. Местное начальство, ценя трудовые заслуги, назначило его старшим в какой-то производственной группе. Но это неожиданное повышение привело к весьма печальным последствиям. Какой-то заключенный позавидовал привилегированному положению Николая Александровича и, втершись к нему в доверие, стал заводить провокационные разговоры. Однажды он спросил у Козырева, как тот относится к известному высказыванию Энгельса, что-де Ньютон — индуктивный осел. Конечно, Николай Александрович отнесся к этой оценке должным образом. Негодяй тут же написал на Козырева донос, которому незамедлительно был дан ход. Об этом писал астроном И.Шкловский.

Арест последовал в октябре 1941 г., а 16 января следующего года в Дудинке суд Таймырского национального округа приговорил подсудимого Козырева по статье 58 к десяти годам лишения свободы, которой он к тому времени давно не имел. Потом Верховный суд РСФСР, учитывая отягчающие вину обстоятельства военного времени, отменил решение Таймырского суда «за мягкостью приговора». Вторично арестованному вполне реально угрожал расстрел.

Для исполнения приговора на станцию, где работал Козырев, должна была приехать расстрельная команда. Изо дня в день он ждал появления на горизонте черной точки, которая, приближаясь и увеличиваясь, превратилась бы в сани с сидящими в них палачами. Бежать было некуда. Вокруг лежала ледяная пустыня. В эти страшные для Козырева недели его, говорят, морально поддерживал Пев Николаевич Гумилев. Он гадал Николаю Александровичу по руке, что не быть ему расстрелянным.

Существует легенда о том, что Козырев, будучи в Дудинке, спас замерзающего человека, дотащив его до тепла. Как оказалось впоследствии, это был Александр Петрович Ногтев — бывший начальник Соловецкого лагеря, в свое время погубивший немало «подопечных» СЛОНА. В те годы Ногтев тоже был заключенным, проверял на себе крепость революционной законности. Во время следствия по делу Козырева Ногтев был одним из свидетелей, так как какое-то время они поддерживали контакты. «Я чутьем старого чекиста сразу увидел — передо мною враг» — так отозвался Ногтев о своем спасителе.

Но Провидение не оставило Козырева. Через несколько недель Верховный суд СССР отменил смертный приговор, заменил его десятью годами заключения.

Потом Козырева перевели из Дудинки в Норильск, во второе лаготделение, в третий барак, где он познакомился со Снеговым. Сергей Александрович Снегов, будущий писатель, тоже был арестован в Ленинграде и тоже в тридцать шестом. Снегов написал об астрономе Козыреве рассказ «В тихом домике над ручьем», в котором утверждал, что Козыреву добавили срок за отказ стать осведомителем.

С зимы 1942-го Николай Александрович начал работать на большом металлургическом заводе, где создал пирометрический пункт. Противостояние интеллекта, души и решетки продолжалось.

В самом начале сорок третьего года Козырев перешел в барак к геологам. К этому времени тут была интеллектуальная элита. Там уже был Л.Н.Гумилев, у которого 10 марта того же года закончился срок заключения, и он в соответствии с директивой № 185 освободился с закреплением на комбинате. С 1 мая по 15 июля тогда же они были вместе в магнитометрической и гравиметрической экспедиции на озере Хантайском на Таймыре.

Оттуда они больше месяца добирались до Нижней Тунгуски, где оба продолжили работу в Нижне-Тунгусской экспедиции: Гумилев — до осени сорок четвертого, затем он попал на фронт, а Козырев — до марта сорок пятого. Снегов вспоминал:

— В число лагерной интеллектуальной элиты входили профессора Владимир Котульский, Николай Федоровский, первооткрыватель рудного месторождения Норильска Николай Урванцев, геологи Юрий Шейман, Омар Сулейменов, Владимир Домарев, Петр Фомин, Соколов, Мурахтанов — все они были крупными специалистами, которые скрашивали свое заключение тем, что были удостоены труда, каким занимались бы и на воле, — труда по специальности, а не только для табели лагерного нарядчика.

В таком окружении Козырев чувствовал себя среди своих. В бараке было чисто, никто не ругался матом, еду носил дневальный, сами заключенные не бегали с мисками. Общение с этой лагерной аристократией доставляло Козыреву душевную радость.

К тому же после нового срока утешающих мыслей о скорой свободе уже не было. А ведь до этого Козыреву приходилось жить среди уголовников, между которыми ежевечерне вспыхивали ссоры, «качание прав», где были мат и грязь. Все это его сильно угнетало. Как отмечал Сергей Александрович Снегов, он даже не мог читать в таком бараке.

И когда задувала пурга, он не выходил наружу. Он не любил пурги, даже забитое тучами небо было ему нелюбо. Воздух, туманный от бешено несущегося снега, вызывал в нем отвращение. В небе он признавал только ясность. Вероятно, это происходило оттого, что он не только по профессии был астроном, но и по душе чувствовал себя сопричастным всему мирозданию. И когда исполинский звездный мир вдруг пропадал, а вокруг оставался лишь крохотный, нелепо ревущий клочок пространства, Козырев почти заболевал.

Снегов так характеризовал его: «Все было незаурядно в этом человеке, все свидетельствовало о природном таланте, обостренном воспитанием в интеллигентной семье, выдающимися учителями и великими книгами».

В 1994 г. в журнале «Чудеса и приключения» Г.Лисов напечатал большой материал о Козыреве, иллюстрированный фотографиями самого Николая Александровича. Среди них одна — лагерного происхождения, репродукция карандашного портрета Козырева, сделанная иностранным заключенным — французом Жаком Росси (в журнале его фамилия была ошибочно указана как Росс). Значит, Козырев был знаком и с Жаком Росси, всемирно известным составителем словаря лагерного арго.

Козырев в Нижне-Тунгусской экспедиции работал геодезистом и впервые по профессии — астрономом. Это было большой удачей: ведь тут не было конвоя, шмона, бараков. Почти свобода и вольные хлеба. Долгими ночами, дежуря у костра, он мог наблюдать звездное небо.

И он думал об одной из самых кардинальных из всех астрофизических проблем. Откуда берется энергия звезд? Почему они горят, не сгорая? «Я бы поискал источник мировой энергии в неравномерном течении времени. Эйнштейн доказал, что реальное время во Вселенной нестабильно, зависит от скорости, от массы, от структуры пространства... Я бы пошел дальше. Время — особый физический процесс. Оно не может не влиять на рождение энергии», — говорил Козырев своим собеседникам, говорил с душевным жаром о жаре, заставляющем звезды светиться.

Вот так: мысль человека неуничтожима и неостановима.

Продолжим повествование о Козыреве в изложении Солженицына.

Вмешательство таинственных сил в судьбу безвинно репрессированного продолжалось и в лагере. Когда на общих работах у него началась водянка сердца и с отекшими, как фонарные столбы, ногами он умирал в бараке, вдруг пришла передача от родных, на которую он и не надеялся. Да и мог ли Козырев подумать, что записочка с указанием места отбывания срока, брошенная в щелку вагона при этапировании, будет подобрана кем-то и отправлена близким?

Однажды на стоянке в тайге Николай Александрович проснулся в палатке оттого, что кто-то тронул его за плечо и громко сказал: «Проснись, а не то будет поздно!» Козырев поднял голову и увидел, что из растопленной буржуйки выпал кусочек горящей бересты и через мгновение могла запылать палатка!

Еще был случай, когда, потеряв в тайге топор, он не смог нарубить веток для костра. Он понял, что замерзнет, и решил идти, пока хватит сил. Несчастный шел всю ночь, а по пятам его преследовала росомаха. Он прошел по снежной целине семьдесят верст, и, когда добрался до фактории, никто не мог поверить его рассказу. Зато потом, собираясь в обратный путь, Козырев услышал, как начальник, отвечая кому-то на сомнения, стоит ли отправлять человека в столь тяжелый путь, сказал: «Я его знаю. Этот дойдет!» И эти слова ученый считал самой большой похвалой, какую ему удалось заслужить в жизни...

Из двух десятков репрессированных астрономов дожить до реабилитации удалось только Козыреву. И в самом конце войны в ответ на просьбу академиков освободить Козырева сам могущественный Берия приказал пересмотреть «дело». На это ушло полтора года. Сам Козырев рассказывал Г.Лисову (автору публикации о нем в «Чудесах и приключениях»), его судьбу решил последний вопрос следователя: «Верите ли вы в Бога?» Козырев ответил утвердительно, после чего был отпущен на свободу. Значительно позже выяснилось, что этот ответ следователь расценил как подтверждение искренности «дважды осужденного». Хотя, и это понятно, вера в Бога обычно отрицательно сказывалась на судьбе заключенного...

И наконец-то Козырева освободили. Но чудеса продолжались, хотя их автором уже был сам Николай Александрович. Ведь за два месяца жизни на свободе он подготовил диссертацию! Докторскую! На тему «Источники звездной энергии и теории внутреннего строения звезд».

Какие же выводы сделал Козырев в своей выстраданной диссертации? Обычные звезды и наше Солнце не могут существовать за счет внутренних термоядерных реакций. Помимо недостаточной для этого внутренней температуры они просто «выгорели» бы за несколько десятков миллионов лет. А Вселенная живет гораздо дольше. Планеты тоже имеют внутреннее тепло, ибо в них-то из-за малости размеров никак не могут идти ядерные реакции. Козыреву удалось открыть лунный вулканизм, что потрясло научный мир. Через 10 лет за это открытие Международная академия астронавтики наградила ученого золотой медалью с семью алмазами.

При вручении награды академик Седов сказал: «Такая медаль присуждена пока только двум советским гражданам — Юрию Гагарину и вам».

Что же крамольного такого было в идеях Козырева, за что его периодически клеймили? Он сформулировал идеи о природе «холодной» энергии, об энергии времени, которая связывает явления в космическом мире. Только 30 процентов информации принимается в реальном астрономическом времени. Столько же принимается с отставанием. А 30 процентов информации воспринимается нами с опережением...

Свои гипотезы Николай Александрович доказывал экспериментально. Сначала телескоп был направлен в точку, совпадающую с видимым положением звезды, хотя, как должно быть понятно, ее там давно нет. Затем телескоп перевели в заранее вычисленное место, где звезда должна быть в данный момент. И наконец в третий раз телескоп направили в ту точку, куда звезда придет лишь тогда, когда к ней дойдет свет от Земли, отправленный во время наблюдения. Во всех трех случаях чувствительные датчики зарегистрировали сигнал!

Вот такой вывод делал Козырев: «...через поток времени можно войти в контакт с прошлым и с будущим! Таким образом, Время вносит в Мир свои свойства и освобождает его от жесткого детерминизма Лапласа. Если нельзя точно предсказать будущее, то можно его наблюдать, и это может вызвать в настоящем такие изменения, которые нарушат это будущее. Надо полагать поэтому, что изображение будущего всегда размыто...»

Итак, астрофизик Козырев замахнулся на само Время! И в традициях нашей советской науки «вероотступника» положено «держать и не пущать». Среди хулителей замечены ученые Л.Арцимович, П.Капицами, И.Тамм, А.Прохоров... Разгромные статьи в прессе, уничтожение напечатанных книг... И снова интерес спецслужб по имени КГБ.

Хорошо известно, что когда на Солженицына в очередной раз обратили внимание в КГБ, то его приютил М.Ростропович. Есть сведения, что Козырев встречался с Солженицыным там. Однажды они проговорили всю ночь, а утром Козырев пошел оформлять документы, чтобы ехать в Америку по научным делам по приглашению. Но его туда так и не пустили, ибо от дачи его уже «вели»...

...После освобождения еще много лет Козырев проработал в Пулковской обсерватории. Он оборудовал в Пулково специальную лабораторию для экспериментов с энерговременем. По воспоминаниям Снегова, это было довольно кустарное учреждение, мало приспособленное для тех тонких и тончайших экспериментов, какие требовались. Идеи Козырева так радикально разрушали все привычные представления о физике времени и природе энергии, что признанные ученые их отвергали «с порога», не тратя времени на аргументацию. Пулковское начальство учитывало отрицательное отношение официальной науки к астрофизическим воззрениям Козырева — и не отпускало средств на расширение его лаборатории.

Но непонимание его идей самого Козырева не останавливало. Его исследования становились все глубже и шире, постепенно превращались из чисто астрофизических в общефилософские.

В 1979 г., в годы «темные, глухие», он был уволен из обсерватории по «сокращению штатов». После смерти его помощника В.В.Насонова лабораторию Козырева вообще закрыли. Но как «закрыть» научную мысль? Это не удавалось никакой власти, будь она хоть трижды народной.

Н.А.Козырев умер в 1983 г. Ему не хватило времени на создание теории физического времени как главного источника космической энергии. Лучшие годы ученый провел в тюремных камерах Крестов, Бутырок, работая на общих физических работах в Дудинском порту, в Норильлаге... И эти несправедливости преследовали его до конца.

Все сведения о великом астрономе впервые для норильчан свела воедино моя ученица по школе № 17 г.Норильска Светлана Глебова. В 1994 г. школьные учебники были полны высказываний классиков марксизма-ленинизма, учебные программы истории и других общественных наук мало в чем изменились. И тем отраднее был интерес Светланы Глебовой к судьбе Н.А.Козырева, о котором к тому времени в учебниках не прочтешь.

Это была не просто интересная и глубокая по содержанию работа школьницы. Это был урок жизни для девушки, заканчивающей школу и обдумывающей свой дальнейший взрослый путь. Труд Светланы Глебовой об узнике Норильлага и всемирно известном ученом Козыреве, чьи труды до сих пор недооценены, был достойно вознагражден на городской школьной олимпиаде — девочке присудили второе место.

Рассказ Светланы Глебовой о Козыреве был записан на местном телевидении. Светлана говорила без запинок, свойственных школьникам, но вдумчиво и увлеченно. Чувствовалось, что знания об истории Норильска, о судьбе необычного человека изменили ее, научили размышлять о жизни.

Видеокассету с рассказом Светланы Глебовой я показываю студентам техникума, ведь надо же молодежи показывать, с кого можно делать жизнь, а то героями нашего времени уже стали паханы и рэкетиры. И чтобы наша богатая интеллектуальная элита не канула бесследно в Лету, я и провожу такие уроки.

Я подталкиваю молодых людей к раздумьям о том, почему в сталинскую эпоху палачи нередко занимали место своих жертв. Рассказываю, как однажды сама не сразу поверила в то, что начальник Соловецкого лагеря особого назначения был потом заключенным Норильлага. Запрос в информационный центр УВД Красноярска, где хранится картотека заключенных, подтвердил этот факт. В 1938 г. такая же судьба постигла В.З.Матвеева, которого сейчас называют первым директором Норильского комбината. На самом деле он руководил и ИТЛ НКВД. В 1938 г. В.З.Матвеев и сам попал в жернова репрессивной машины и сгинул в лагере под Архангельском в 1948 г.

Хочется надеяться, что прошлое нашей страны поможет нам понять ее настоящее. А имя Козырева в последнее время все чаще встречается в печати — его идеи продолжают жить и развиваются в трудах ученых следующих поколений. Недавно услышала передачу о Козыреве по радио России. Корреспондент беседовала о нем с ученым-астрономом. Тот припомнил, как однажды он был шокирован ответом Козырева на «простенький» вопрос о строении Солнца:

— Ядро имеет твердую кристаллическую структуру...

Возможно, Николай Александрович доказал бы это, но — не успел. Сегодня гипотезы астронома Козырева обдумывают ученые разных стран. Теперь имя Н.А.Козырева принадлежит Времени.

 На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."