(сокращённый вариант; полный см. тут)

Норильское общество

Норильск строили заключенные. Лагерь Норильского комбината, входившего в состав МВД, предназначался не только для особо опасных преступников, но и политических заключенных, осужденных Особым Совещанием. Кроме них сюда собирали ссыльных, уже отбывших наказание в других лагерях (на Урале, в Казахстане и т.д.). Вольнонаемный коллектив в основном состоял из работников МВД. Заключенные проживали в лагерных зонах, располагавшихся на промплощадках, — здесь строились домостроительные предприятия, кирпичный, цементный заводы, горнодобывающие предприятия, обогатительная фабрика, металлургические заводы.

Вольнонаемных инженеров, рабочих было ничтожно мало. В 1941 г. вольнонаемный контингент пополнился за счет эвакуации инженеров и рабочих с Кольского полуострова — Мончегорского никелевого комбината.
При том размахе строительства, который в кратчайшее время должен был обеспечить дефицитными металлами военную промышленность, руководящих инженерно-технических кадров не хватало. Приходилось использовать квалифицированных специалистов из числа не только освободившихся из заключения, но и заключенных, которых пришлось расконвоировать. В свои лагпункты они возвращались только поздно вечером, к поверке.

Влияние политзэков на вольнонаемных специалистов и молодежь было огромным. Подавляющая часть освобожденных и заключенных инженеров и специалистов обладали не только огромными знаниями, но и опытом работы, организационными способностями. Это было общество квалифицированных, в высшей степени интеллигентных, воспитанных людей, добросовестно работавших на любых тяжелых участках и предприятиях. Они учили нас не только работать, но и жить, преодолевать трудности. Учили нас любить работу и жизнь, не унывать при неизбежных трудностях не только на работе, но и в быту.

К ним, ссыльным, не имеющим права покидать Норильск, приехали жены, дети. Многие из них женились или выходили замуж, у них рождались дети, которые ходили в детский сад и в школу вместе с нашими детьми и в свою очередь влияли на наших детей и на нас, их родителей.

В 1958 г. распахнула свои двери музыкальная школа: ее уютный и красивый концертный зал качеством акустики не уступал столичным. Директор школы Николай Борисович Васильев участвовал в ее проектировании, он курировал ее строительство. Я знала Николая Борисовича как бухгалтера опытно-металлургического цеха, где работала. Как выяснилось позже, в десятом классе ему как спецпредмет преподавали бухгалтерское дело. Это очень пригодилось Николаю Борисовичу Васильеву, когда он, отбыв срок заключения в лагере около Сыктывкара, очутился в норильской ссылке. Правда, бухгалтером он проработал недолго: здесь был востребован его талант пианиста с консерваторским образованием. Сначала в Норильске Николай Борисович давал частные уроки игры на пианино, потом организовал музыкальную школу во временном здании. Открытие новой школы при его активном участии стало настоящим событием культурной жизни города.

С нашей семьей Николай Борисович и Екатерина Трофимовна были очень дружны в Норильске. Наши отношения не оборвались и тогда, когда Васильевы вернулись в Ленинград в 1959 г., где Николай Борисович преподавал в Институте театра, музыки и кино. Умер Николай Борисович Васильев в конце 1997 г. - об этом печальном событии в одной из передач НТВ рассказал Евгений Киселев.

Слова большой благодарности я и сегодня говорю Д.П.Конорову — он приобщил меня к фотосъемкам. Дмитрий Павлович не успел закончить киноинститут, в Норильлаг попал после 4-го курса операторского факультета и конечно же не раскрыл своих талантов, работая в весоизмерительной лаборатории. А разве знали мы, как умела рисовать Евфросиния Керсневская, чьи рисунки, позже опубликованные в «Огоньке», произвели эффект разорвавшейся бомбы? В Норильске она работала в центральной больнице лагеря, потом на рудниках.

Вспоминаю начало работы в Норильске. Нас, молодых специалистов, принял директор комбината В.С.Зверев. Он подробно рассказал нам о комбинате, о его перспективах и специфике: работе с заключенными. Меня направили на 25-й (кобальтовый) завод начальником смены.

Все мне было незнакомо, странно. На заводе в большинстве своем работали заключенные или недавно освободившиеся из заключения, только руководство было из вольнонаемных. Начальником завода был В.А.Дарьяльский, начальником гидрометаллургического цеха — К.Н.Бродницкий, начальником отделения Вера Александровна Сударкина. Все они приехали из Мончегорска в 1941 г.

Завод располагался в самом конце промзоны. Рядом — лагпункт. Работа вынуждала пересекать всю промзону пешком и днем, и вечером, и ночью. В это же время возвращались с завода в свои лаготделения и заключенные. И ни разу никто не обидел меня даже словом…

Начальником смены я проработала недолго, меня перевели в цех производства хлора начальником выпарного отделения. С благодарностью вспоминаю Всеволода Михайловича Алексеевского, Анатолия Петровича Соколова и Леонида Ивановича Парамонова, которые помогли моему инженерному становлению. 

Начальником ОМЦ был Федор Трифонович Киреенко. Работать с ним было чрезвычайно полезно и приятно. Всегда благожелательный, внимательный, умнейший инженер. Как говорится, от Бога. Если в литературе ему попадалась статья или хотя бы абзац, могущий представить для меня интерес, — всегда приносил ее мне. Потом непременно спрашивал, нашла ли я что-либо интересное для себя. Он часто заходил в лабораторию, интересовался, как идут дела, нет ли каких-либо новых данных или идей…
Федор Трифонович уехал из Норильска в Ленинград в 1958 г. До сих пор мы с ним переписываемся.

Его человечное, благожелательное отношение к себе всегда чувствовали заключенные. Он никогда ни словом, ни жестом не давал им понять своего положения. Относился к ним вежливо и спокойно, как к вольнонаемным, и даже более человечно, допуская какие-то поблажки.

События 1950-х годов

А.П. Вареников (нижний ряд, третий слева), М.Б. Ферберг (верхний ряд, вторая слева).
Курорт "Белокуриха", 1950 г.

В июле 1950 г. мы всей семьей поехали в отпуск. Поскольку муж мой после заключения был на положении ссыльного и не мог выехать в европейскую часть Союза, мы поехали в Алтайский край на курорт «Белокуриха» (около Барнаула). Одновременно с нами там отдыхала в это время целая группа норильчан, человек двенадцать, — по той же причине, что и мы.

Примерно в середине августа до нас дошли тревожные слухи из Норильска о повторных арестах. Большинство из нас стали уезжать обратно. Уехали и мы. Муж — сразу в Норильск, а я с детьми до выяснения обстановки отправилась в Москву, к отцу. От мужа долго не было никаких сообщений.

В Москве, в представительстве Норильского комбината, тоже ничего не было известно. В конце сентября я получила телеграмму из Норильска от нашего приятеля И.А.Федотова (он был начальником ЦЭНа) такого содержания: «Приезжай Норильск для распродажи вещей Анатолий (муж) этого сделать не может». Я с детьми сразу выехала.

В Красноярске на вокзале встретила Кожуховского, он работал в плановом отделе 25-го завода. От него я узнала, что в Норильске арестовывают всех, кто отбыл там заключение по 58-й статье или по решению Особого Совещания при народном комиссаре внутренних дел СССР, и вывозят в Красноярск для повторного осуждения и высылки в другие места России, главным образом в леспромхозы Красноярского края. Сам Кожуховский сбежал из Норильска от ареста и теперь не знал, куда ехать и что делать. Оказалось, мой муж был арестован сразу же по прибытии в Норильск и сейчас находится в Красноярске, в тюрьме.

В Красноярском УВД я получила разрешение на свидание и передачу. Возвращаясь оттуда, встретила Евгению Семеновну Бабушкину, с которой зимой 1949-1950 гг. работала над проектированием будущего 26-го завода (впоследствии цех № 1). Я бросилась к ней, обняла, а она осторожно меня отстранила и шепотом сказала: «Я не одна». Я оглянулась. Действительно, ее сопровождали двое в штатском. Е.С.Бабушкину переводили в другую тюрьму. Больше я ее не видела. И только в 1953 г. или в 1954 г. я получила от нее письмо из Усть-Каменогорска. С тех пор мы переписывались с ней до самой ее смерти.

В Красноярске я провела десять дней, повидалась с мужем в тюрьме, носила ему передачи и уехала в Норильск — кончался отпуск.

Здесь мне рассказали, что муж по приезде сразу пошел на работу, на 25-й завод. Там ему подтвердили информацию об арестах. Тогда он поехал сначала в ОМЦ, чтобы передать мое заявление об увольнении начальнику ОМЦ Ф.Т.Киреенко, а затем пошел в ЦЭН к И.А.Федотову. Тут его и арестовали. Вот после чего я получила телеграмму о необходимости моего приезда в Норильск. Мужу разрешили только зайти домой, взять кое-какие носильные вещи и почти сразу отправили на этап, погрузили в баржу с такими же арестованными и отправили в Красноярск.

При свидании в тюрьме муж мне сказал: «Не теряй духа, поезжай в Норильск, там видно будет».

В начале ноября я улетела в Норильск. Оказалось, в моей квартире уже живет семья начальника одного из лаготделений И.К.Шахматова.

Федор Трифонович Киреенко не дал хода заявлению о моем увольнении. Я вышла на работу. По совету друзей дала обстоятельную телеграмму на имя начальника краевого управления МВД с просьбой направить моего мужа А.П.Вареникова по месту моей работы.

...В Норильск стали прибывать ссыльные из других лагерей.

Телеграмму от мужа о приезде в Норильск я уже получила из Дудинки…

В 1954 г., когда Вареникова реабилитировали и восстановили в партии, он уехал из Норильска, и больше мы ничего о нем не слышали.

Мне, тогда молодой и по-житейски неопытной, пережить эту трагедию помогли друзья. Ревекка Семеновна Осипова, жена ссыльного, поступила на работу к нам, в ОМЦ, в гидрометаллургическое отделение, где трудилась и я. Мы с ней быстро подружились, хотя Ревекка Семеновна была намного старше меня.

Мои друзья

Я была много младше всех своих друзей, у которых в Москве оставались взрослые дети. Все они до ареста имели большой опыт работы в институтах и на предприятиях Москвы. В Норильске они были устроены кое-как, им приходилось жить в балках и проходных комнатах, но после пережитого в лагерях бытовые неудобства казались им несущественными неприятностями, а работали они с полной отдачей сил, с удовольствием — заключенные и ссыльные очень много полезного сделали для комбината.

Ко мне они относились, как к девчонке, умилялись моей беспрерывной возне с детьми. Я видела, что тяжелые испытания, выпавшие на долю моих старших друзей, не лишили их интереса к жизни, работе, людям. Они научили меня мужеству и стойкости. Мы вместе отмечали праздники, ходили в тундру. Умели довольствоваться малым. Представьте, нам всегда хватало места на моих 16 квадратных метрах, а это вся наша большая семья, Виктор Львович Гинзбург, Розенфельд и Венер, и все — с женами! Позже, много лет спустя, мы и в Москве встречались с большим душевным волнением: сколько у нас дорогих воспоминаний!

Никогда не забуду академика А.А.Баландина. До ареста он работал в МГУ, возглавлял кафедру катализа химического факультета. В начале 50-х годов на комбинате очень остро стоял вопрос повышения активности никелевого порошка. Разрешить проблему поручили Баландину. Он создал уникальную лабораторию и в довольно краткий срок добился поставленной перед ним цели. Мы работали с ним в одной комнате и, естественно, подружились.
Летом 1953 г. я с семьей отдыхала под Москвой на даче. Тут я и получила известие о его освобождении, а вскоре и увидела его. Алексей Александрович Баландин познакомил меня со своей семьей, показывал мне только что построенное новое здание МГУ на Ленинских горах, возил в санаторий «Узкое», бывшее имение князя Трубецкого. Какое-то время мы переписывались, а в 1967 г. академик Баландин умер.

Я благодарна судьбе, которая свела меня с такими людьми, как А.А.Баландин, Т.Г.Ситникова, В.И.Дьяконов, А.М.Орлов, А.М.Еренбург, Ю.Н.Евлаш и И.В.Евлаш, и многими, многими другими…

 На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."