Федор Кириенко. Алексеевский умер, не дожив до свободы
Эвакуированные из Мончегорска специалисты, мы прибыли в Норильск 13 августа 1941 г. После недельного отдыха нас распределили по местным работам. Я был назначен старшим инженером в опытный металлургический цех (ОМЦ) и имел поручение подготовить данные для проекта производства кобальта. Я имел уже некоторый опыт работы на новостройках первой пятилетки, и при первом посещении цеха меня не удивил его вид бесформенного сооружения. Казалось, что несколько или даже много клетушек с оконцами сдвинуты воедино и покрыты сверху общей рубероидной крышей. Сбоку стояла стальная труба высотой около 25 метров, и по ней обычно ориентировались все, кто искал цех. Внутри, в клетушках, размещались лаборатории, мастерские, отдельное оборудование. Удивительно, но общий интерьер цеха выглядел деловито и даже уютно. Вполне можно было работать. Нужно заметить, что все это было достигнуто благодаря усилиям первого начальника цеха - Ольги Николаевны Лукашевич. Это отмечает и С.А. Снегов в своих "Норильских рассказах">.
В первый день выхода на работу я задержался в
цехе около стола, на котором находилась лабораторная
установка. Она действовала в каком-то исступленном
ритме! Казалось, что вот-вот весь механизм
сорвется с места и рассыплется.
За работой установки следил человек в лагерной
одежде. Он был первый из коренных сотрудников
цеха, с кем я познакомился, - Всеволод Михайлович
Алексеевский. С ним я сотрудничал свыше 10 лет,
преисполнился к нему глубоким уважением и теперь
вот решил записать некоторые эпизоды из его
жизни. На добрую память!
Всеволод Михайлович родился и воспитывался в семье интеллигентной, состоятельной. С детства он приобщался к труду и самостоятельности. Когда у него проявился интерес к изготовлению игрушек, ему была предоставлена небольшая мастерская. Он стал конструировать механические игрушки, и это стало привычкой, благоприятно отразившейся на его последующей деятельности.
Высшее образование Всеволод Михайлович получил в Петербургском технологическом институте. Этот институт отличался тем, что в нем готовили инженеров-химиков с глубоким познанием механики и теплотехники. Это вполне соответствовало устремлениям Алексеевского. Профессура института обратила внимание на способности Всеволода Михайловича, и после учебы он был рекомендован военно-промышленному комитету (шла первая империалистическая война).
В.М. Алексеевский был введен в состав комиссии по организации производства взрывчатых веществ. Работа выполнялась в Донбассе, там он работал весь период гражданской войны и восстановления хозяйства, в основном на содовом заводе, и прослыл как ведущий специалист производства соды. В годы первой пятилетки Всеволод Михайлович трудился в Москве, в управлении экспертизы проектов НК тяжелой промышленности.
На этой работе его обвинили во вредительстве и осудили на 10 лет лагерей, в том числе Норильлага. Первое время В.М. Алексеевский работал землекопом на площадке строительства большого металлургического завода (БМЗ). Работал, как всегда, прилежно. В 1939 г. по заявке О.Н. Лукашевич он был переведен в ОМЦ и там участвовал в металлургическом опробовании норильской руды по методу Орфорда. В результате этой работы был получен первый образец чистого никеля.
Теоретически это может быть осуществлено путем непрерывного противоточного смешивания гидратов этих металлов. Эта возможность увлекла Всеволода Михайловича, и он сам изготовил специальную лабораторную установку, состоящую из девяти реакторов емкостью 0,5 литра. Установка работала хорошо, устойчиво, но результаты разделения металлов были неутешительные. Оказалось, что гидраты никеля с трудом растворяются, а гидраты меди трудно образуются. Обнаружилась необратимость процессов, и опыты были приостановлены.
Неудача с разделением металлов путем противоточного смешивания их гидратов заставила вернуться к изучению процессов реагентами. В данном случае требовались окислители и нейтрализаторы. На практике в то время применяли соду и хлор или гипохлорит. Были попытки использовать кислород воздуха, но безуспешно. Для опытов требовался раствор, содержащий кобальт, никель, железо. Его получали в результате обжига конверторных шлаков с сульфатом натрия последующего выщелачивания огарка. Кроме указанных выше металлов в растворе содержалось еще около 2 граммов на литр меди. В результате совсем случайно было установлено, что медь является весьма активным катализатором поглощения кислорода соединениями железа. Используя аэрацию растворов кобальта воздухом и известняк вместо соды, представилось возможным существенно снизить расходы производства кобальта и повысить его извлечение.
Успех этой работы позволил ходатайствовать о досрочном освобождении Всеволода Михайловича Алексеевского, и он был освобожден, заключенный стал ссыльным. После чего к нему приехала жена, находившаяся дотоле в ссылке.
В 1943-1944 гг. была очень неблагоприятная зима. На Енисее замерзли многие суда, в том числе баржи с химреактивами. Появилась угроза остановки химлабораторий и прекращения технического контроля всех производств. ОМЦ было предложено организовать производство химически чистых соляной, азотной кислот и аммиака. Осуществить это поручили Всеволоду Михайловичу. Он согласился, потребовав лишь двух толковых рабочих. Я просил нарядчика лагеря прислать таковых. Не знаю, как он их выбирал, но на второй день прибыли двое: плотный, благообразный мужик и стройный, с очень темным лицом и прямым, неуклоняющимся взглядом.
Когда они вышли, явился Копп - бригадир нашей бригады. Он стал просить не принимать второго, черного. Он, дескать, опасен. Я не согласился. Это было недоверием нарядчику. Кроме того, они выглядели чисто, аккуратно одетыми, а это уже свидетельствовало в их пользу. Первого звали Анисим, второго Андрей. Я хотел проводить их к Всеволоду Михайловичу, но, оказалось, они сами его нашли и познакомились.
Начались работы. В.М. Алексеевский сделал чертежи печи и реакторов, Анисим и Андрей подготовили место, материалы, Всеволод Михайлович сам раскроил из свинцового листа заготовки реакторов и сварил их, сам с помощью своих помощников изготовил трубопроводы и соединил всю систему воедино. Установка начала работать вовремя и благополучно действовала весь тот трудный год. Всеволод Михайлович с явным удовольствием следил за работой установки, а Анисим и Андрей, как тени, следовали за ним повсюду. Видно было, они тесно сдружились.
Анисим был осужден как злостный кулак. Он, наверное, и был таковым - умел все делать сам. В ОМЦ он открыл свой побочный промысел - ремонтировал часы. Не всякие, а только ходики и им подобные, с гирями. В России в каждой избе, квартире мерили время ходиками. Так было и в Норильске, поэтому ремонтных заказов было всегда достаточно. Вольнонаемные лаборантки приходили обычно на работу со свертками, в которых скрывались кроме прочего такие ходики.
Отремонтировать ходики бывает часто не просто. В этом я сам убедился, когда пытался отремонтировать свои часы. Дело в том, что только исправные часы издают приятное для слуха тиканье, и его добиваются при устранении неисправности.
Поэтому Анисим производил ремонты в комнате Алексеевского - она была самым тихим помещением в цехе. Обычно он делал это в ночную смену, когда меньше было работающих механизмов. Вообще, Анисим был врожденным экспериментатором, в этом он сближался со Всеволодом Михайловичем и был похож на него.
Как-то я заметил, что Анисим ходит, как медведь - на задних лапах. Отчего бы? Оказывается, он страдал от жестокого радикулита. Лечился он следующим образом: нагревал в печи (своей) кирпич, пропитывал его аммиаком (своим) и закладывал в нужное место за ватные штаны. В результате болезнь отступала. Андрей ничего не изобрел. Он отличался аккуратностью и однажды пострадал от своего стремления поддерживать на установке исключительный порядок. Протирая газопровод, он сломал стеклянную трубу. В помещение вырвались окислы азота. Он успел остановить процесс, но сам надышался отравы и был увезен скорой помощью в больницу. Все это произошло ночью, а утром я узнал, что Андрей умер. Я знал, что отравление окислами азота проявляется не сразу, а через несколько часов, причем угрожающе.
Утром я сообщил о случившемся инженеру управления комбината по технике безопасности. Он приехал, все обследовал, и в кабинете мы стали составлять акт. Было тихо и грустно, вдруг открылась дверь - и на пороге появился Андрей, как всегда, спокойный. Дежурный врач больницы успел приостановить отек легких и восстановил их деятельность. Сестра, отвечавшая мне, отошла к телефону в момент, когда Андрей, казалось, уже скончался. Можно только представить, с какими чувствами мы поздравляли Андрея со спасением.
Это был период, когда то и дело появлялись новые объекты проектирования и строительства. Всеволод Михайлович часто привлекался консультантом по многим вопросам. Вот основные объекты внимания ученого.
Хлорный цех кобальтового завода. Здесь, в частности, проявился его талант конструктора. Пуск цеха задерживался из-за отсутствия никелевой сетки. Всеволод Михайлович предложил использовать никелевые матрицы из цеха электролиза. Их разрезали на узкие полосы и стягивали в пластины. Таким образом получался щелевидный фильтр, вполне заменявший сетку.
Бисульфатная установка. Предназначалась для получения бисульфата натрия, используемого для разделения никеля и меди по методу Орфорда. Вслед за установкой начато было строительство цеха, но вскоре оно было приостановлено из-за того, что метод Орфорда был заменен флотацией Файнштейна.
Процесс растворения гидроокиси кобальта сернистым газом. Всеволод Михайлович потребовал конструирования печи для сжигания серы. Установка растворения кобальтового сплава хлором. В.М. Алексеевский дал надежную схему цепи аппаратов.
Цех никелевого порошка. Здесь была использована оригинальная чугунная многоподовая печь конструкции В.М. Алексеевского.
В последние годы Всеволод Михайлович трудился в должности главного инженера, к полному удовлетворению сотрудников цеха. Он стал работать не в индивидуальных рамках, а со всеми сотрудниками. Именно в это время я впервые увидел его страшно разъяренным. Дело в том, что к нам поступил на работу ссыльный профессор какой-то военной академии, кажется химической. Я пытался установить, какой работой его обязать, но не мог обнаружить его профессиональный стаж и попросил сделать это В.М. Алексеевского. И вот результат: передо мной был весь в пламени гнева Всеволод Михайлович и совершенно замерший профессор. В.М. Алексеевский в необычном для него тоне заявил: "Либо он, либо я". Это было столь неожиданным, что я не мог сразу решить, что же делать. Наступила тихая пауза. Всеволод Михайлович поднялся и ушел. Минуту спустя ушел и профессор, но вернулся, раскланялся, и больше мы не встречались.
Я так и остался навсегда в неведении о сути размолвки между ними. Работа в цехе продолжалась как обычно, но однажды Всеволода Михайловича Алексеевского не оказалось на месте. Прошел день, два: Выяснилось, что он в срочном порядке был выслан с женой в Канск. Сделано это было тайно, чтобы никто не мог походатайствовать за него. В Канске Всеволод Михайлович работал на ТЭЦ в цехе очистки воды. Там, в Канске, В.М. Алексеевский и умер, не дожив до свободы.
На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."