Моего отца – Льва Михайловича Леринмана «взяли» летом 1937 г., предъявив шаблонный по тому времени перечень нелепых обвинений: пособничество троцкистам; шпионаж; диверсия — по статье 58 УК.

В то время отец работал начальником экспериментального цеха завода сельхозмашин им.Коминтерна в г.Херсоне, на Украине. Вместе с ним по тем же статьям арестовали все руководство завода, начиная с директора и секретаря парторганизации до начальников цехов, — 15 человек.

Методы давления на арестованных применялись самые изощренные. Из них выбивали признание несуществующей вины изуверскими пытками. 14 были расстреляны, и только отец спас себя, отказавшись от подписи.

Он был переправлен в областной центр, где его через полтора месяца скорый суд — «тройка» через 5 минут присудила приговор — 15 лет лагерей и 5 лет поражения в правах.

И вот товарный вагон из солнечной Украины везет его по необъятной нашей стране — Орловский централ, Владимирский централ, пересыльные пункты, по этапу в Сибирь, на Север, на еле заметную точку на карте — Норильск. Моя мама так и не сумела с ним проститься перед отправкой его из Николаева, простояв на пронизывающем февральском ветру на привокзальной платформе. Но записка отца все же какими-то путями дошла до нее с адресом Орловской тюрьмы, куда его направили, и его номером. Впоследствии благодаря этой записке мама смогла отыскать следы мужа, послать теплые вещи, а также от его имени отправлять жалобы на имя Берии и Сталина. Жалобы посылала через мужа своей подруги, Ю.Козлова, работника КГБ г.Одессы, который, рискуя жизнью, переправлял их куда следует.

Наконец в 1939 г. от отца пришло письмо из никому неведомого Норильска Красноярского края. Для моей матери, жившей безвыездно на юге Украины, это место казалось Северным полюсом. Но отец был жив — и это главное. Много позже мама узнала, какими мытарствами по тюрьмам и этапам была полна его жизнь, как он летом 1939 г. вступил на дудинскую землю, куда был доставлен в трюме теплохода «Спартак». Затем пеший переход через болотистую, комариную тундру, через Норильские горы в крошечный поселок того времени Норильск.

Началась редкая переписка и редкая отправка ему посылок с консервами и теплыми вещами, которые собирала большая мамина родня. Ведь маму в течение долгого времени не принимали на работу как жену врага народа. При единственном свидании в Херсонской тюрьме папа успел шепнуть: «...бери ребенка. Бросай все и немедленно уезжай к маме». Мама выполнила это, возможно, потому ее не арестовали, а меня не сдали в детский дом, как стало со многими семьями арестованных.

Нас долгое время содержали бабушка, зарабатывающая шитьем, и мамин брат. Сначала мама боялась устраиваться на работу, а потом ее не принимали как жену врага народа, и только перед войной она смогла устроиться бухгалтером в жэк.

Мы эвакуировались в самом начале войны с механическим заводом, на котором работал мамин брат. Ехали в товарных вагонах уже под бомбежкой, добирались до места долго, сначала под Сталинград, в пос.Сарепта, где оборудование завода поставили под открытым небом, затем в Татарию, в пос.Затон, где нам суждено было пережить самое тяжелое военное время и узнать счастливую весть об освобождении отца.

Дошли ли какими-то путями письма и жалобы отца и мамы до всемогущего Берии или он попал под амнистию военного времени, когда освобождали специалистов, но только дело отца было пересмотрено, а в апреле 1942 г. прекращено «за отсутствием состава преступления». Так гласит справка Главной военной прокуратуры на желтоватой хрупкой бумаге военного образца, но получил папа эту справку только спустя год вместе с освобождением, проведя в лагерях пять лет.

Шла война — отец работал на строительстве обогатительной фабрики. Он разыскал нас и вызвал в Норильск. С огромными трудностями в одном из военных эшелонов с ранеными мы прибыли из Татарии в Красноярск, а с началом навигации в июне 1943 г. пароходом «Спартак» плыли до Дудинки, затем по узкоколейке, которая к тому времени уже была построена, добрались до Норильска.

Не знали мы тогда, что четыре года назад вместе с другими заключенными в трюме этого же теплохода находился мой отец на грани смерти после голода и жажды от подгнившей картошки и ржавой селедки, которыми всю дорогу кормили заключенных.

Но все же он выжил и уцелел.

Теперь, когда мы плыли к Дудинке, в трюме этого теплохода везли крымских татар. В моей памяти осталась ночь, когда мы проснулись от шума и крика, что-то происходило за бортом. Пароход стоял на якоре далеко от берега, людей грузили в лодки, их имущество бросали вслед, что-то падало в воду, стоял крик женщин, плач детей и ругательства мужчин на чужом языке. Как выяснилось утром, семьи крымских татар высадили в лодки и отвезли в тайгу на поселение, недалеко от Енисейска.

В Норильск мы приплыли в летний яркий день, солнце светило и ночью…

Из моего норильского детства помню замечательных умных людей.

Борис Семенович Медведовский, бывший узник Норильлага, а до 1936 г. — полковник Красной Армии. Он был отцом моих закадычных подружек Тани и Наташи. После освобождения он преподавал в Норильском техникуме, и я была свидетелем, как его обожали студенты. Это был человек разнообразных знаний, прекрасный педагог, он и нам, детям, которые бывали в их доме, привил много хорошего, мне — тягу к стихам. Он рано ушел из жизни. Его соседкой по коммунальной квартире была Е.Драбкина — автор воспоминаний о Ленине, друг семьи Ульяновых, что не помешало упечь ее в лагеря на долгие годы…

Знаю, что, еще заключенным, отец работал на инженерных должностях, а затем и на руководящих при строительстве предприятий комбината. На них с полной отдачей сил, умения и здоровья отец трудился долгих 33 года. Он был начальником конторы «Стальтехмонтаж», затем «Стальконструкция»…
Отец покинул Норильск в возрасте 65 лет после инфаркта в 1972 г. по совету врачей. На прощальном вечере ему было сказано много теплых, прочувствованных слов…

Отец был награжден орденом «Знак Почета», пятью медалями, получил почетное звание заслуженного строителя республики…

 На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."