Впервые услышал «Заполярный Норильск» в 1950 году, когда я учился в Одесском институте инженеров морского флота… Мы расспрашивали друг друга, кто откуда. Подружился с Середкиным и другими норильчанами… Они очень скупо рассказывали о Норильске. Как я потом догадался, получили соответствующий инструктаж на этот счет. Это уж я позже узнал, что комбинат был в системе ГУЛАГа, что в основном там работали заключенные. Но тогда, в 50 году, мы обратили внимание на другое: все абитуриенты из какого-то далекого, никому не известного поселка сдали экзамены блестяще! А ведь в то время конкурс на наш механический факультет был двенадцать человек на место, на судостроительный — восемнадцать. Чувствовалось, что подготовка норильчан была явно не провинциальной…

<...>

От них я впервые услышал о спартаковских футболистах Старостине, Леуте… С А.П.Старостиным в 60-х годах меня познакомили Карл Перлов и Леонор Юнчис. Карл окончил Малаховский институт физкультуры и по распределению попал в Норильск. Имел первый разряд по футболу, хоккею с шайбой и мячом, шахматам. В Норильске он тренировал юношеские команды, вначале работал в Таймырском окружном Совете ДСО «Труд», потом — директором плавательного бассейна. Его отец, дипломат в латиноамериканских странах, был репрессирован в 30-х годах, погиб. Семью выселили из Москвы, она вернулась в столицу только после реабилитации отца.

И Карл Перлов, и Леонор Юнчис дружили с семьей Андрея Петровича Старостина, бывали на его тренировках. Леонор сам играл прилично в футбол и собирал футбольный архив…

<...>

…О знаменитых зэках — прославленных ученых, спортсменах, людях искусства — я тогда, в 50-х годах, не знал ничего. Зато Гена рассказал мне о своих родителях. Они из Шушенского попали в Норильск в 1938 году, жили на Нулевом пикете, историческом месте заполярного города. Да и в Шушенском семья Середкиных жила в доме, который тоже называют исторической достопримечательностью, — в нем жили В.И.Ленин и Н.К.Крупская. Кстати, спустя много лет каким-то образом узнали об этом, нашли в Одессе Г.Середкина и на празднование 100-летия Ленина моего друга пригласили в Красноярск и Шушенское.

<...>

…В Норильске из отдела кадров комбината меня направили в отдел главного механика. Принимал Абрам Львович Гитгарц. Это был красавец мужчина. Тщательно выбрит, аккуратно одет. Меня поразили его интеллигентные манеры и речь, уважительное отношение к молодым. Позже я узнал, что Абрам Львович выпускник Сорбонны, Парижского университета, в Норильске оказался не по своей воле, но вынес лагерную жизнь достойно. Одним словом, выжил.

Удивительные люди! Они не отождествляли Родину с государственным строем и потому работали в Норильлаге на благо своего народа, на победу над фашизмом. Именно заключенные, осужденные по 58-й статье, создали человечный моральный климат в лагере и высоко подняли планку профессионализма в горном деле, металлургии, строительстве. Это они создали достойные норильские традиции и передали их молодым специалистам.

Яркий пример — Абрам Львович Гитгарц. Не случайно он посоветовал мне начать работу в проектной конторе, в те годы это была «сборная команда умов» Советского Союза. Даже уехавшие до 1957 года продолжали учить молодых примером своей жизни, плодами своего труда. За год до меня уехал Урванцев, но его фамилия часто вспоминалась по разным деловым поводам. Как з/к, Николай Николаевич Урванцев не имел права подписи в проектной конторе, но, как советник и консультант, как человек, открывший и изучавший Норильское месторождение, он внес в работу конторы много ценного. Рассказывали мне и о других специалистах-заключенных, среди них — бывшие военные атташе в Японии, Афганистане и Иране.

Вот когда я понял причину хорошей подготовки ребят, поступивших в одесские вузы, — их готовили настоящие профессора, асы своего дела. Они учили и молодых специалистов.

…Благодаря Абраму Львовичу Гитгарцу я начал работу в проектной конторе, где сумел понять особенности строительства комбината, традиции норильского общества, рожденные в суровых условиях Крайнего Севера и ГУЛАГа.

Я попал в бригаду молодого специалиста Анатолия Педанова. Весь его опыт проектировщика на тот момент составлял полтора года, но анкета его была «чистой», и потому официального доверия он внушал больше, чем, скажем, Л.Е.Ашенкампф, академик своего дела, но к тому времени еще не реабилитированный…

…Из проектной конторы я перешел в ТМиО, которой тогда руководил Н.Н.Войтас… До Н.Н.Войтаса конторой ТМиО руководил после своей реабилитации в 1955 году Яков Николаевич Богатинский, бывший крупный военный, который в лагерь попал после ареста в 1937 году. Я его не застал, но в его кабинете попались копии из постановления об аресте и о снятии судимости «за недоказанностью вины» по вновь открывшимся обстоятельствам. Два документа на половину стандартного листа. За бюрократическими словами — трагедия жизни, 15 лет тюрем, пересылок, лагерей. Остались немногие, кто видел Я.Н.Богатинского, работали с ним. Говорили, это был очень цельный, волевой человек, вызывающий своей осанкой (былой военной), красивым умным лицом особую симпатию. Руководил складским хозяйством толково, умело, вообще был талантливым человеком, способным на многое.

...Расскажу еще об одном норильчанине. Запомнилась мне встреча в 1957 году с моим одногодком Владимиром Карловичем Шнайдером. Он из семьи немцев Поволжья. В начале войны их расселили по всему Енисею, почти до Диксона. Шнайдеры оказались в Курейке. У Владимира было тяжелое детство, отец и мать работали в рыболовецком колхозе. С большим трудом Володя окончил семь классов школы, потом какое-то училище в Туруханске. Ему чудом удалось получить паспорт (его не выдавали колхозникам). Его отец смог получить паспорт, кажется, только в 60-х годах, после обращения к А.И. Микояну — Председателю Верховного Совета СССР, Володя был у него на личном приеме.

В 1956 году В. Шнайдер попал в Норильск по вербовке. Я тогда еще не знал, какой целеустремленный характер у этого, кажущегося замкнутым, неразговорчивого парня. Он работал у меня в группе комплектации оборудования, для этого нужны были приличные инженерные знания, нужно было уметь читать чертежи, технологически верно определять оборудование, узлы. Благодаря колоссальной трудоспособности, усидчивости Владимир быстро освоил все, что требовалось. Тут-то у него и открылась жажда к освоению нового. Он продолжил учебу в вечерней школе. В этом я ему помогал. В. Шнайдер экстерном окончил десятилетку, потом техникум. В 1959 году Володя решил вступить в партию. Я был секретарем комсомола снаба — горком комсомола одобрил вступление в члены КПСС В. Шнайдера, но, когда документы попали в горком партии, прием затормозился… После нескольких попыток я попал к первому секретарю И.А. Савчуку. Мы долго беседовали. Я защищал Володю, а Ивана Александровича смущала его национальность: он же немец! Потом И.А. Савчук принял положительное решение — тогда это было, видимо, не так-то просто.

В. Шнайдер стал электромехаником, пришел работать в контору «Электромонтаж», потом на ТЭЦ-1. Мы постоянно поддерживали с ним связь, я бывал у него дома. Однажды он признался, что задумал поступить в Московский энергетический институт. Я опешил: ведь это один из самых трудных институтов! Но Владимир сумел сдать экзамены в Москве, а позже и защитил диплом — с отличием! К тому времени он уже работал на строительстве Назаровской ГРЭС под Красноярском. Начал с мастеров, закончил директором. Я бывал у него в Назарове. А в 80-х годах он позвонил и сообщил, что уезжает в Улан-Удэ на должность главного инженера энергосистемы региона. Вот после этого связь наша прервалась…

…В первый же день в конторе я познакомился с главным инженером Борисом Яковлевичем Шапиро, он оказался из известного авиаконструкторского бюро. Отсидел за «вредительство». Только у нас в снабе работало несколько таких специалистов. На никелевом заводе механиком ХКЦ работал брат Бориса Яковлевича, очень похожий на него. Ему выпала другая судьба, но тоже трагическая…

...В 1952 году судьба ее привела в систему Норильского комбината — Красноярскую контору. В те годы комбинат еще был в системе НКВД, контору обслуживали заключенные Норильлага, они работали на самых разных должностях. Контора была крупнейшей организацией комбината, через которую шло основное материально-техническое обеспечение, а также поставки продовольствия и товаров. В состав Красноярской конторы входили: Злобинский речной порт, базы в районах Коркино, Песчанка, Ладейка, Енисей, судоремонтная и судостроительная верфи в Подтесове и Красноярске, крупнейшая в крае Злобинская нефтебаза, база техматериалов, продовольствия, холодильник, совхозы, большое строительно-монтажное управление, которое строило причалы, склады, жилье. Норильские строители, кстати, построили несколько жилых кварталов по улице Ленина и гостиницу «Север», а также ряд городских зданий в историческом центре Красноярска. Ольга Григорьевна начала работать в плановом отделе конторы, а в 1961 году ее назначили начальником конторы....

...Комбинат развивался так стремительно, что почти всегда испытывал нужду в кадрах, особенно в опытных специалистах. Норильскснаб зимой нанимал людей из Игарки: там кончались сезонные работы и многие оставались без дела. Опытных снабженцев, специалистов высокого уровня, искать было негде — тогда поставили задачу научить молодых. Но их было немного. В основном после ликвидации Норильлага в снаб пришли бывшая охрана лагерей, уполномоченные и люди из аппарата ИТЛ. Бывшими работниками охраны была укомплектована наша диспетчерская. Начальником базы был бывший прокурор Туруханска Я.Шестаков. Еще один прокурор — М.Ходасевич работал в бригаде слесарей.

Не всегда «бывшие» хорошо трудились, а иногда просто не могли из-за отсутствия соответствующего образования. Помню, у меня в отделе работал Михаил Михайлович Леонов. Дисциплинированный человек, он занимался комплектацией оборудования. Однажды я его попросил написать короткое деловое письмо. Он долго собирался, но все-таки принес мне полстранички текста, из которого ничего нельзя было понять. Эта странность заставила меня поинтересоваться, где же он работал ранее. В отделе кадров полистал его дело и удивился еще более: он все время был на руководящей работе, возглавлял одно из строительных управлений метрополитена, был главным энергетиком стройбата на строительстве железной дороги в Монголии, перед Норильском возглавлял отдел в части НКВД.

Вечером я с удивлением спросил у Леонова:

— Почему же ты двух слов связать не смог, если занимал такие должности?

— В отделах у меня знаешь какие специалисты работали? Бывало, и доктора наук! На всех стройках НКВД репрессированные были. Мое дело было отчитываться перед начальством, а писали они.

И работали тоже они, такие, как Сергей Михайлович Морозов, в свое время очень известный журналист. Он рассказывал мне, за что его арестовали. К 60-летию Сталина они с другом так и не смогли написать достойную вождя статью. Хотя им дали такую возможность — три месяца они ездили по местам революционной и боевой жизни Иосифа Виссарионовича. Никаких свидетелей они не нашли — их уже просто не было в живых. Никакие факты биографии Сталина отыскать не сумели. Это и было тем преступлением, за которое друзья были посажены. С.М.Морозов сначала попал в Магадан, а в 1946 году, когда лагеря начали обмен заключенными, большую группу магаданских зэков (в их числе был и Георгий Жженов) направили в Норильлаг. Так Сергей Михайлович стал норильчанином, а его товарищей по несчастью из Норильска отправили в Якутию, на Дальний Восток. Говорили, что власть боялась восстаний в лагерях, и не без оснований — ведь туда после войны отправили много военных, бывших военнопленных и освобожденных из немецких концлагерей. К ним можно присоединить и тех, у кого уже закончился срок заключения. Этих освобождали на короткое время, а потом арестовывали снова.

Так случилось с Григорием Розентулом, будущим начальником отдела металлов в Норильскснабе. Когда его отпустили на временное поселение, к нему в Норильск приехала жена Ева Фишман. Она была специалистом-пульманологом, прошла всю войну в медсанбате, дослужилась до майора. Ева Фишман была членом партии, но, когда через год ее мужа арестовали во второй раз, ее исключили из партии как жену врага народа. Но, несмотря на это, Е.Фишман долгое время оставалась на руководящей работе — она создала противотуберкулезный центр в Норильске. Он размещался вначале в бараках на улице Кирова…

...Много пересудов породила эта комиссия, но справедливости ради надо признать, что она все же избавила комбинат от людей, которые тяжким бременем висели на его плечах. Я имею в виду тех работников, которые перешли на разные должности из Норильлага после его расформирования. В боль...шинстве своем они имели один плюс: политическую благонадежность, а дело, которым занимались, не знали. Например, в складском хозяйстве и аппарате управления было немало бывших офицеров служб лагерей, их специфический опыт не мог быть востребован на производстве...

...Еще одна проблема требовала незамедлительного решения: за многие годы существования Норильлага скопилось огромное количество оборудования, материалов и прочего, в том числе специального лагерного. Все это висело на балансе Норильскснаба и комбината. В.В. Дроздову удалось договориться в совнархозе о списании невостребованного добра. Была создана бригада из специалистов всех служб комбината, в которую вошел и я. Возглавил работу бывший полковник НКВД, работавший в свое время с А.П. Завенягиным, Борис Михайлович Воронин. Несколько слов о нем. Б.М. Воронин был не просто службист, а толковый инженер, крупный хозяйственный руководитель. В Норильске он занимался строительством объекта атомной промышленности возле ТЭЦ-1, его все называли почему-то «макаронкой». Туда возили руду с рудника, который был создан в 1946–1947 годах в районе озера Таймыр. Руда перерабатывалась в концентрат и на самолетах поставлялась на заводы для дальнейшей переработки в районы Урала. Б.М. Воронин великолепно знал любое оборудование, отлично разбирался в материалах. Несколько месяцев бригада готовила список оборудования, материалов, запчастей для списания. Он включал в себя и большое количество оборудования, находившегося на правобережье Енисея, в районе Игарки. Там оно осталось после закрытия 503-й стройки — железной дороги от Салехарда до Игарки. И хотя к Норильскому комбинату стройка не имела прямого отношения, по решению Министерства внутренних дел материальные ресурсы на правобережье и в районе поселка Ермаково 503-й стройки были переданы на баланс комбината.

Мы побывали в тех местах и видели, какой колоссальный объем работы по строительству железной дороги южнее Игарки был выполнен. Там, где должна быть паромная переправа с левого берега на правый, была построена железнодорожная станция со всеми необходимыми сооружениями: небольшим вокзалом, депо для ремонта локомотивов, механическими мастерскими, была отсыпана часть насыпи железнодорожного полотна в сторону Норильска. На запасных путях стояли локомотивы, а уж сколько было завезено разного оборудования и техники, лучше и не говорить. Мы видели там трактора, бульдозеры, экскаваторы, много оборудования американского и английского производства — все это уже было непригодно к работе. Этими выброшенными на ветер ценностями занимался сам директор. Следы от строительства этой дороги сохранились до сих пор...

В конце концов горы актов на списание сформировали в реестры, которые утвердили в совнархозе. Сложнее было потом: большую часть надо было уничтожить, свезти в цех металлолома остатки оборудования. Рабочей силы не хватало, часть пригодного к эксплуатации распределили по предприятиям комбината, часть привели в порядок (специальную бригаду организовали) и вывезли в Красноярск и Архангельск на продажу. Хуже было с ядовитыми, взрывчатыми материалами, у которых сроки хранения прошли, технологий, способов их ликвидации у нас не было. Поморочили голову с ними крепко, но зато эта работа дала возможность очистить склады снаба и предприятий комбината от огромной массы ненужного. В.В. Дроздов очень много внимания уделял этой работе, сам объезжал все задворки, гонял руководителей нещадно…

...Остановил его: «Куда несешь?» Тот молчит. Опять: «Куда несешь? Тебя спрашиваю!» Молчит мужик. В.В. Дроздов хватает стекло, тянет к себе. Мужик не отдает, тянет к себе. Кончилось тем, что Дроздов порезал руку, отпустил стекло. Мужик обошел Дроздова и потопал своей дорогой. Владимир Васильевич нашел меня, высказал все, что думал. А думал он, что у нас все воруют, негодяи. Иду на базу — ничего никто не знает… И только позднее разнеслось по цеху механизации, что крановщик Степан Щетинин боролся с директором за стекла, рассказывали это как анекдот. На его железнодорожном кране ребята из бараков камнями побили в кабине окна. Степан был на удивление молчаливым. Его никогда не видели в компании своих коллег из цеха. Он все время на кране, практически жил там. Степан из бывших военных офицеров, крупного телосложения, ходил по лагерной привычке и летом и зимой в шапке и фуфайке. Первым освоил весьма сложный немецкий железнодорожный кран, единственный в то время, большой грузоподъемности. Разговорить его было невозможно. Какой была его судьба до Норильска, так мы и не узнали. Чувствовалось, он очень грамотный, превосходно разбирался в технике, чертежах, на экзаменах по правилам технической эксплуатации подъемно-транспортных машин, которые мы принимали с Н. Бурухиным, отвечал коротко, четко, при этом во взгляде его чувствовалась какая-то грустная ирония. Степан Щетинин участвовал во многих монтажных, погрузочно-разгрузочных операциях с тяжеловесами на никелевом и особенно на БОФе, когда менялись дробилки, мельницы в 60-х годах. Примечательно, что ни одной аварии он не допустил. Он исчез с поля зрения незаметно, заболел и больше не выходил на работу, жил в комнатушке на ул. Нансена. Мы пытались с Н. Бурухиным представить его к награде за многочисленные великолепно проведенные монтажные работы, но КГБ не позволило. ...

 На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."