<...>

В июле 1938 г., заключив договор на три года, мой отец Александр Ильич Верный начал работать на строительстве Норильского комбината НКВД СССР.

<...>

...Отец мне говорил, что в зоне, где располагались бараки с заключенными, в столовых всегда были баки с хвойным квасом, и каждый заключенный, прежде чем его пустят в обеденное помещение, был обязан выпить кружку этого напитка....

<...>

...Физику преподавал Михаил Софронович Горенко, невысокий, немного плотный мужчина лет 40–45 с широким лицом, носивший очки с большими круглыми линзами. Раньше он занимался исследовательской работой, но в середине 30-х годов был репрессирован. По окончании срока наказания «перебрался» в Норильск, где и стал преподавать физику. Оборудованный им с большой любовью и старанием физический кабинет можно было считать образцом для школ военного времени. Большинство проводимых им занятий сопровождалось демонстрацией физических опытов, и почти все ученики с интересом следили за его объяснениями. Ясность мысли и четкость изложения — вот характерные черты при объяснении им нового материала. Все ученики средней школы № 1, с которыми я впоследствии общался, с глубокой благодарностью и теплотой вспоминали Михаила Софроновича...

<...>

...Недалеко от пионерлагеря (Лама - ред. сайта) находилась небольшая фабрика (если ее можно так назвать), на которой работали репрессированные офицеры Прибалтийских стран. Они собирали листья ольхи, в обилии растущей рядом, заливали их кипятком, затем настой сливали и упаривали на слабом огне до достижения сиропообразной консистенции. Этот концентрат содержал много витамина C...

<...>

...Основными сотрудниками лаборатории (Центральной химической - ред. сайта)были заключенные инженеры-химики из Ленинграда. Они были бесконвойными, то есть пользовавшимися правом свободного выхода на работу и возвращения в зону после работы. Эти инженеры и руководили работой лаборатории, и были моими учителями. Я прослушал курс лекций и сдал экзамен на лаборанта.... ...До сих пор я с теплотой вспоминаю о своих первых учителях и наставниках в области химии и технологии. Я не знал, как они попали в лагерь, но чувствовал, что здесь скрывается какая-то вопиющая несправедливость. Отец мне как-то говорил, что некоторые заключенные уверены, что их осудили несправедливо и что история их оправдает. Но ждать этого нужно было более 10 лет, а все ли могли выдержать этот срок?...

<...>

...Во втором учебном полугодии в девятом классе сложилась четверка наиболее целеустремленных ребят, в которую кроме меня входили Артемий Кашин, Феликс Сохин, недавно приехавший из Красноярска, и Соломон Розенберг из Одессы.

Отец Кашина, архитектор, раньше жил в Ленинграде и был осужден за какую-то административную провинность на небольшой срок. Отбыв наказание в Норильске, он затем пригласил сюда свою семью. ...

<...>

...Нас развели по разным палаткам и стали допрашивать: кто мы такие, куда идем и зачем. Меня, в частности, спросили, кто директор школы, кто ее муж, а также еще фамилии известных работников комбината. Затем, оставив каждого из нас под охраной, допрашивающие ушли и, посовещавшись, собрали нас вместе и сказали, что они из геологической партии и попутно обязаны следить за бежавшими заключенными, задерживать их и передавать ближайшему посту охраны. При этом добавили, что по инструкции, встретив более одного незнакомых людей, обязаны остальных ранить в ноги, чтобы те не могли убежать. Так что нам повезло, ибо, несмотря на обтрепанный вид и опухшие от укусов комаров лица, мы все же чем-то отличались от беглых зэков. А озеро Дергалак, как нам объяснили, находится в нескольких километрах выше по течению ручья....

<...>

…Я не могу не упомянуть о заключенных, число которых в Норильске было не меньше числа вольнонаемных. Заключенные работали на открытых работах по расчистке снега и строительстве дорог, на рудниках и шахтах, на всех промышленных предприятиях, строительстве. Их значение в создании комбината и выпуске продукции трудно преуменьшить. Наиболее активными в труде были политические, административные и бывшие военнопленные. Большинство специалистов из этой группы были бесконвойными. Были также попавшие в лагерь по нелепой случайности. Отец рассказал мне о шофере Жене Шайце из Баку, который в Норильске на видавшей виды «эмке» возил руководство ТЭЦ.

В Баку Шайц работал при складе, куда поступали грузы из порта. Как-то его вызвал начальник и попросил не прерывать работу, пока не будут доставлены все грузы с прибывшего парохода. За это он обещал выдать премию и предоставить отгулы. Почти три дня Шайц на своей полуторке перевозил грузы. Отдыхал только тогда, когда велась погрузка или выгрузка, положив голову на рулевое колесо. Наконец последняя партия отвезена на склад. Возвращаясь в гараж, он, по его словам, только на мгновение закрыл глаза и на полном ходу врезался в колонну красноармейцев. Суд приговорил его к десяти годам лишения свободы, или, как говорили тогда, к червонцу.

Что же касается уголовников-рецидивистов, то эта группа была наиболее опасной. Иногда во время игры в карты проигравший должен был убить кого-либо из своих или даже из администрации лагеря. Для предотвращения такого в барак помещались добровольцы информаторы, которые должны были дать сигнал о готовящемся убийстве или побеге. В случае разоблачения информатору грозил удар финкой, но, если он оставался неразоблаченным, его переводили в другой барак и снижали срок. Были и такие урки, которые принципиально не хотели «грязной тачкой руки пачкать».

Отказывающиеся от работы получали только 300 г хлеба в сутки. На таком пайке долго не протянешь. Некоторые заставляли своих же незаметно приносить еду.

А вот какой выход нашла одна группа из трех человек. Они тайком убивали одного из барака, вырезали из трупа наиболее съедобные куски мяса, а труп забрасывали мусором и снегом в одном из удаленных уголков зоны. Весной после таяния снега были обнаружены такие страшные «подснежники». Следствие быстро установило виновных, и двое из них были приговорены к «вышке», а третий, сам не убивавший, получил дополнительный «червонец» к своему сроку.

Были и случаи убийства заключенных охраной. Мама была свидетельницей такого случая. Один из заключенных, работавший на стройке в Горстрое, незаметно перебрался на крышу рядом стоявшего жилого дома с вязанкой дров за спиной. Охранник заметил его и приказал немедленно спуститься, но тот бросился бежать по крыше, намереваясь укрыться на чердаке. Охранник сделал предупредительный выстрел в воздух, но заключенный уже подбежал к открытому слуховому окну и пытался пролезть на чердак, но вязанка дров застряла в проеме. Тогда охранник выстрелил в него, и тот так и застыл в этом положении.

<...>

Помню один эпизод, невольно связавший меня с жизнью начальника комбината А. Панюкова. Его сын был женат на Нине Брызгаловой, и у них родился мальчик. Сына А. Панюкова призвали в армию, и вскоре он погиб на фронте. Через некоторое время А. Панюков сошелся со своей снохой, официально зарегистрировав брак, от которого появился на свет еще один ребенок, а своего внука А. Панюков усыновил. Нина, как нигде не работавшая, была прикреплена к ближайшей школьной комсомольской организации и приходила ко мне платить взносы.

Дальнейшие события развивались уже без меня, и о них рассказал отец. Через некоторое время Нина познакомилась с молодым офицером примерно ее возраста и, забрав детей, улетела с ним в Красноярск.

На этом злоключения А. Панюкова не закончились. Уже выйдя на пенсию и проживая в Москве, будучи депутатом Верховного Совета РСФСР, он сошелся с домработницей. Пообещав жениться, он прожил с ней некоторое время, но обещание выполнять не торопился. Она оказалась бабой ушлой и написала письмо в ЦК партии. После изрядного пропесочивания в ЦК и требования сделать все, чтобы замять этот скандал, А. Панюков был вынужден пойти на большие материальные издержки, чтобы бывшая домработница больше не имела к нему никаких претензий

<...>

 На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."