Нина Дзюбенко.: «Норильск стоит на костях человеческих...»
Нас как бы нет, и все же мы – повсюду:
И в насыпях, и в рельсах, и в мостах.
Возводится строительное чудо
На поглощенных тундрою костях.
Текут людей сосчитанных потоки,
Ворота запирают на засов…
О, век двадцатый, век ты мой жестокий!
Где милость к падшим? Где свободы зов?
Л.Шершевский,
узник Норильлага
В анналах норильской истории день 1 сентября никак не отмечен. А ведь это день,
когда горно-металлургический комбинат по приказу министра цветной металлургии
перешел на вольнонаемную силу. Таким образом, можно очертить временные рамки
существования Норильлага: 1 июля 1935 – 1 сентября 1956 года. История
трагического двадцатилетия «империи зла» вряд ли когда-нибудь будет написана. В
уже накопленном «первоначальном капитале» данных есть документальные
источники, но в основном это воспоминания.
А есть еще и статистика. Например, смертей. В норильском городском загсе хранятся книги, в которых регистрировалась смерть жителей Норильска еще в бытность его поселком.
В загсе выяснилось, что в Норильске смерть начали регистрировать с 1940 года, причем в списки этой службы заключенные не попадали. Но в этих книгах регистрации имеются сведения об умерших детях, рожденных матерями, находившимися в заключении. Можно получить сравнительные цифры о детской смертности у вольнонаемных и заключенных.
Несколько раз мне попадались записи актов о смерти, заполненных одновременно на несколько человек. Удостоверяли факты смерти акты, поступавшие из НКВД, датированные одним днем и пронумерованные по порядку. Такие документы резко отличались от всех остальных: в них не заполнялись графы о роде и месте работы и проживания, а причины смерти указывались разные, хотя и чисто медицинского характера. Все это наводит на предположение о том, что в лагере проводились какие-то, скажем так, акции, в результате которых гибли люди, а причину гибели старались скрыть.
Листая книги регистрации военной поры, поражаешься, как много было среди умерших китайцев, как будто Таймыр и Китай имели общую границу. По профессии большинство из них были прачками. Из воспоминаний медицинских работников известно, что китайцы при дефиците моющих средств умудрялись очень качественно стирать. Позже они были насильственно вывезены из Норильска.
Если у заключенного заканчивался срок и он по разным причинам (политических просто задерживали «вплоть до особого распоряжения») оставался работать на комбинате, то вольный уже попадал в записи актов гражданского состояния. Смерть настигала недавних узников иногда через несколько часов после освобождения: есть одна такая запись — через три часа...
Конечно, посчитать, сколько было невинных в норильских «каторжных норах», очень трудно еще и потому, что государственный терроризм был очень жесток (через лагерь прошло много людей) и, как пишет А.И.Солженицын, насилие всегда сопровождалось ложью. Один, теперь уже ставший хрестоматийным, пример: приговор «10 лет без права переписки» означал расстрел. Но этой наглой и циничной неправдой принято было утешать родственников. Затем еще много лет органы прокуратуры и другие госучреждения множили эту ложь, выписывая документы о смерти заключенных, где в графе «причина смерти» — если это был расстрел — просто ставили прочерк, как, например, в свидетельстве Виктора (Викторина) Ивановича Павловского.
Из письма его сына, Евгения Викторовича:
«Отец родился в семье священника, окончил в Иркутске духовную семинарию и госуниверситет. 10 лет посвятил богослужению в Баяндае и Тутуре. Как священник отец был против запрещения религии, против закрытия церквей, о чем говорил в своих проповедях прихожанам. Это и послужило причиной для его ареста и осуждения «тройкой» ОГПУ по Восточно-Сибирскому краю от 21 мая 1932 года к 10 годам лишения свободы.
В 1936 году мы с матерью и младшим братом были на свидании с отцом в Сиблаге. Отец нам говорил, что отбывает срок заключения за веру в Бога, за религиозность — то есть за свои убеждения. «Перед Родиной, перед Советской властью моей вины нет никакой», — говорил он.
Вторично он был осужден якобы за террористические... высказывания. За колючей проволокой в застенках заполярного Норильлага он проповедовал гуманизм и непротивление злу насилием — главную заповедь христианства. Проповедовать одновременно терроризм он не мог».
По постановлению «тройки» НКВД по Красноярскому краю от 27 сентября 1937 года Викторин Иванович Павловский, 1886 года рождения, расстрелян в Норильлаге 4 марта 1938 года. Реабилитирован через 50 лет.
Подтверждением существования норильской детской трудколонии служит найденная в загсе исследователем М.Я.Важновым запись акта о смерти Якова Филипповича Якименко, работавшего в ней поваром. Хоть и трудно, но все же можно попытаться представить, каково же было в заключении детям, если даже повар их умер.
В январе 1989 года был принят указ Президиума Верховного Совета СССР «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов». Для выполнения этого указа в стране были созданы комиссии из числа работников «невидимого фронта» по пересмотру архивных уголовных дел. О результатах работы такой комиссии в Красноярском крае сообщила газета «Красноярский рабочий«. «В течение января-ноября 1989 года отменены решения внесудебных органов по 4648 архивным уголовным делам и реабилитировано 7696 граждан. По 50 делам 402 человекам в реабилитации отказано» (процентное соотношение — 95:5).
В результате работы этой комиссии управление КГБ по Красноярскому краю направляло для регистрации извещения о смерти осужденных «тройкой» УНКВД туда, где эта смерть случилась. И только с мая 1989 года в документах приговоренных к высшей мере наказания стали писать: расстрелян. Вот запись одного такого акта о смерти № 31 от 6 июля 1989 года: «Найденко Андрей Евлампиевич, русский, родился в городе Томске в 1903 году. Находился в заключении в Норильлаге. По постановлению «тройки» УНКВД по Красноярскому краю от 27.09.37 г. был расстрелян в Норильске 20 октября 1937 года. Документ, подтверждающий факт смерти, — извещение УКГБ по Красноярскому краю от 14 июня 1989 г. № 18/017046».
По одному только постановлению УНКВД от 27 сентября 1937 года в Норильске были расстреляны 48 человек, по постановлению от 31 октября того же года расстреляны 13 человек.
Тюремщикам мало было арестовать, пытать, отправлять этапом в Норильлаг невинных. Попавшие в лагеря «на исправление трудом» могли оказаться в списках обреченных на смерть. Так, 4 марта 1938 года в Норильске были расстреляны 25 человек, а всего, по данным на середину ноября 1989 года, — 112 человек. Аналогичные «акции» производили с заключенными не только в Норильске, но и в Красноярске, где были расстреляны, например, Иосиф Захарович Брин, Владимир Кранидович Померанцев, Вячеслав Ясодзевич Таксучи-Ветошнеков, а в Дудинке — Василий Андреевич Свинцов, Евстафий Степанович Мартынюк и Владимир Сергеевич Антонов. А вот места расстрелов Николая Александровича Потехина и Адама Васильевича Кирея в этих свидетельствах не указаны. Все эти люди были з/к Норильлага. И ничего о них узнать уже больше нельзя. Из 112 человек в Норильском музее были ранее известны только имена Д.В.Крупского и П.П.Диркса.
География мест рождения жертв репрессий свидетельствует о поистине вселенском масштабе деятельности «вождей мирового пролетариата»: Польша, Финляндия, Германия, Югославия, Корея, не говоря уже об СССР. Следует отметить такую деталь: среди репрессированных ранее никогда не встречались уроженцы Таймыра, а в этих «скорбных листах» оказался один человек, родившийся в Дудинке, — 27-летний Алексей Савельевич Дубовский.
За что заключенный Норильлага мог быть подвергнут новому наказанию? Об этом можно прочитать в письме того же Е.В.Павловского, сына расстрелянного священника, который с 1928 по 1957 год работал сначала помощником прокурора, а затем, заместителем прокурора.
«Если за бытовые преступления лагерный суд выносил обоснованные обвинительные приговоры, то этого нельзя было сказать в отношении осужденных за «контрреволюционные» преступления, подпадающие под статью 58 УК РСФСР. Помню, по этой статье был предан суду литовец Матусонис Ионас сын Иозо за то, что, отбывая наказание в 5-м отделении Норильлага, 31 августа 1948 года во время передачи по радио о похоронах А.А.Жданова, в хлеборезке, когда раздавал пайки хлеба заключенным, стоящим в очереди, сказал: «Выключите эту заразу!» И репродуктор был выключен.
Суд вынес Матусонису приговор — 10 лет лишения свободы. Осужденный написал кассационную жалобу, которую рассмотрела судебная коллегия по делам лагерных судов Верховного суда СССР и приговор оставила в силе». (Матусонис репрессирован в июне 1941-го в звании капитана, прибыл в Норильск в августе того же года).
Где в Норильске были места расстрелов? По воспоминаниям Ивана Яковлевича Бузмакова, норильчанина с 1936 года, работавшего взрывником и участвовавшего в подготовке котлована для братской могилы, — в полутора-двух километрах от нынешнего хлорно-кобальтового цеха, вдоль горы Двугорбой. Вот что писал Федор Калинникович Бортников, норильчанин с 1941 года:
«По очень скудным, обусловленным подпиской о неразглашении, данным, в то страшное время в Норильске происходили казни людей в штольне, находившейся в так называемом Норильске-2, в восточной части норильских гор. А происходило это примерно по такой схеме: обреченных заводили в указанную штольню, расстреливали, а следующие обреченные извлекали трупы из штольни, обливали их горючим, железные бочки из-под которого долго еще валялись на площади перед штольней, сжигали, а затем самих их расстреливали».
Норильск-2. Фото Владимира Камышева, в те годы фотокорреспондента городской
газеты "Заполярная правда", сделано летом 1991 г.02
Подтверждает эти свидетельства и Й.Лендел, венгр, который был в Норильске-2. По документам известно, что в 1940 году в Норильске-2 был организован сангородок для заключенных-инвалидов, так называемая «слабкоманда». Сделано это было по приказу А.Завенягина. Но совсем не в санаторий попадали заключенные-инвалиды. В сангородок отправляли инвалидов для более рационального их использования: они там делали канцелярские принадлежности.
Норильск-2. В 1991 году летом
здесь побывали вместе с норильскими
журналистами прибалты - их немало лежит в заполярной
мерзлоте. В центре группы - бывший з/к Норильлага Юрис Поповс
Ни один лагерь не существовал без штрафных изоляторов (ШИЗО), карцеров, бараков усиленного режима (БУР), куда помещались нарушители лагерной дисциплины. Впервые ШИЗО упоминается в приказе № 17 первого начальника Норильскстроя В.З.Матвеева от 21 августа 1935 года. Перечисление мер об укреплении дисциплины заканчивается следующим призывом: «Норильлаговцы должны закрепить и умножить мировую славу строителей Беломоро-Балтийского канала». Несмотря на этот призыв, В.З.Матвеев еще поддерживал в лагере эдакую «вольницу»: отсутствовало управление лагеря, в нем не было создано твердых подразделений, ограждений, должного режима...
17 октября 1938 года А.П.Завенягин подписал приказ № 409:
«...п.8. Заместителю начальника Норильлага Лейтенанту Государственной Безопасности тов.Алексеенко в 5-тидневный срок закончить оборудование барака усиленного режима вне лагерной зоны.
П.9. Моему заместителю тов.Бусыгину в 2-х дневный срок закончить постройку карцера вне лагерной зоны.
П.10. Начальникам цехов и их заместителям по лагерю, привлекая к этой работе прорабов и десятников, всех уклоняющихся от работы лодырей и саботажников, ежедневно по окончании смены направлять в распоряжение коменданта барака усиленного режима.
П.11. Комендантом барака усиленного режима назначить тов.Муканд Г.
П.12. Питание в бараке усиленного режима ограничить штрафным пайком с выдачей хлеба 300 г и обязательным выводом всех людей на работу под конвоем.
П.13. Возвращение из барака усиленного режима на прежнее место работы допускать не ранее как после 5-ти дней первого раза и последующие после 10 дней выполнения производственных норм на 100%...
П.15. Наиболее упорствующих в отказе от работы заключать в карцер с принудительным выводом на работу по очистке территории лагеря...»
ШИЗО существовал на Амбарке, а потом, когда через Амбарку прошла железная дорога, ШИЗО перенесли на Коларгон. Начальник лагеря мог определить туда заключенного на срок до 6 месяцев. Дольше на штрафном пайке, видимо, не могли протянуть — «отправлялись под Шмидтиху», на известное в Норильске кладбище. О Коларгоне, как о месте, куда пригоняли смертников, вспоминает, в частности, А.Мильчаков, видный деятель комсомола, попавший туда в 1939 году в числе двадцати, по его словам, спасенных Завенягиным.
Здание штрафного изолятора на Коларгоне использовалось по прямому назначению до 1982 года. Мне пришлось побывать там на экскурсии в начале 90-х. Стены камер, в большинстве которых почему-то не было отопления, были сделаны «под шубу», двери изнутри были обиты листовым железом, обработанным предварительно в виде терки. Стучать в такую дверь было невозможно...
Норильск стоит на костях человеческих, на костях людей, которые его строили. Многие были расстреляны, но еще больше умерли сами от голода и холода, от невыносимых условий жизни и работы.
Где начинался Норильский лагерь — одно из самых известных учреждений ГУЛАГа? Не там, где было его управление, и не там, где он имел свои морские и речные ворота, а намного выше по Енисею, под Красноярском. Там располагалось восьмое отделение Норильлага — пристань Злобино. И эта пристань, и транзитный лагерь около нее были пунктами, откуда отправлялась по реке трюмным грузом рабсила к великим стройкам «социализма».
И если вод Енисея к северу становилось все больше, то рабсилы, наоборот, все меньше, и в четвертом лаготделении Норильского ИТЛ — Дудинке не все выжившие в этапе большого пути могли пройти по трапу.
Через этот маленький поселок переправлялись большие партии заключенных не только в Норильск, но и на север Таймыра, а также, как об этом стало известно недавно, на Новую Землю и Землю Франца-Иосифа.
В системе Норильлага Дудинка выполняла много функций: речной порт, железнодорожная станция, аэропорт, склад, распределительный пункт заключенных.
А дальше им предстояла дорога «встречь солнцу» пешком или на платформах узкоколейки туда, где природа приготовила несметные подземные богатства, а администрация лагеря и комбината — труд: исправительный, каторжный, штрафной.
Из документов, поступивших в Норильский и Дудинский загсы из управления КГБ по Красноярскому краю, стали известны имена расстрелянных в результате деятельности внесудебных органов в 1937-1938 годах.
И если норильские материалы называют только заключенных, то дудинские
свидетельствуют: репрессиям подвергались и другие граждане.
Любезные сотрудницы Дудинского загса помогли назвать их имена.
Запись акта о смерти № 44 от 28 ноября 1989 года в Дудинском загсе: Игнатий Степанович Долгозвяго, украинец, родился в 1902 году в Дудинке, работал бухгалтером в Дудинском рыбучастке. По постановлению «тройки» УНКВД по Красноярскому краю от 14 апреля 1938 года расстрелян в Дудинке 9 мая 1938 года, что подтверждено извещением УКГБ по Красноярскому краю № 21/011627 от 15 сентября 1989 года.
Вместе с ним в тот день были расстреляны еще девять человек.
Дотянулись «ежовые рукавицы» в те годы и до Таймыра, у народностей, его населяющих, тоже нашлись «враги». Назову их.
Два якута: Павел Гаврилович Катыгинский и Павел Павлович Войлошников, оба из Авамского района.
Семь эвенков: Яков Александрович Анциферов, Изосим Николаевич Большаков, Роман Родионович Верещагин, Лазарь Константинович Перепрыгин — из Авамского района; Василий Павлович Пантагирский и Федор Васильевич Чемпагирский — со станка Хантайка и Григорий Иванович Безруких.
Один тунгус — Григорий Афанасьевич Доброхотов со ст.Часовня.
Шесть саха, из них трое Лаптуковых, двое из них со ст.Введенск Дудинского
района, видимо родственники: Филимон Николаевич и Платон Филимонович, 1889 и
1890 годов рождения, Константин Егорович Сидельников, Константин Васильевич
Хвостов и Василий Егорович Яроцкий — все из Дудинского района.
Два долганина, оба Асеновы — Петр Васильевич, Антон Константинович, оба со станка Авам...
Все эти люди добывали пропитание себе и своим семьям охотой и оленеводством. Социалистические обязательства с конца второй сталинской пятилетки перевыполняли уже без них — все они по постановлениям «тройки» УНКВД по Красноярскому краю были расстреляны в Дудинке в 1937-1938 годах. Только Г.И.Безруких работал председателем Заулчинского кочевого Совета Авамского района. Родился в 1880 году на ст.Никольское и перед арестом жил на Самоедской Речке. Это пока все, что о нем известно.
Всего в Дудинке в 1937-1938 годах, по известным данным, был расстрелян 61 человек. В основном это были сосланные.
А где-то в других районах страны такие заключенные, переселенные, «лишенцы» добывали свинцовую руду, отливали пули... Выпущенные в Норильлаге и иных лагах тогда, они «летят» и находят себе жертвы до сих пор. В сентябре прошлого года в г.Грозном умерла Пелагея Савельевна Дубовская, так и не дождавшись свидетельства о смерти своего брата, Алексея Дубовского, родившегося в Дудинке, находившегося в заключении в Норильлаге и расстрелянного в Норильске...
Вот что написал в норильский «Мемориал», который собирает сведения о
репрессированных, бывший заключенный Норильлага Н.Н.Ермолаев из Алма-Аты: «В
зиму 1936/37 года в Норильск прилетел самолет и забрал Лапотникова, бывшего до
ареста главным энергетиком Ижорского завода».
Глеб Васильевич Лапотников родился в 1902 году в г.Кашине Тверской губернии, был
заключенным Норильлага первого призыва. Он успел побывать в Пясинской
экспедиции тридцать шестого года, поработать старшим инженером. В приказе № 33
от 1 февраля того же года начальника Норильстроя и лагеря НКВД В.З.Матвеева
говорится о сверхударных зачетах за проведение предупредительного ремонта на
электростанции Лапотниковым: «...работа показала образцы сознательности и
честного отношения к труду со стороны работников эл. станции Норильск-1... план
ремонта перевыполнен и дал отличные результаты».
И вот теперь запись в Дудинском загсе объяснила нам, почему больше о нем никто ничего не слышал: Глеб Васильевич 8 октября 1937 года был расстрелян.
Не такие кадры, как Лапотников, владевшие немецким и английским, «решали все» в те годы, а иногда и в эти... Может быть, поэтому мы так мучительно перестраиваемся?
Таким образом, прибавим многоголовой гидре Дудинки периода Норильлага еще одну голову — расстрельную да не забудем об этом и сегодня, и во веки веков.
В 1990 году, когда я работала в Норильском музее, там я разговаривала с господином Новаком. По национальности он чех, но проживал в Бонне. По специальности Новак был орнитологом и входил в группу сотрудников института природных ландшафтов и экологии, которые работали на полуострове два последних года.
Господин Новак объяснил мне свой интерес как орнитолог к побережью Таймыра: «Птицы, гнездящиеся у вас, прилетают на зиму в Европу. И ученые заметили, что некоторые из них изменили в пятидесятые годы свой рацион питания из-за того, что здесь, на полуострове, питались человеческими трупами». Честно говоря, в это не верилось. Тогда я сразу вспомнила расхожий «совковый» комментарий: клевещут. Даже до птичек добрались... Но ведь массовых захоронений на Нордвике не было. Иногда умерших хоронили в акватории северных морей. Было птицам чем питаться.
На картах советских концлагерей, которые хранятся у меня, есть упоминание о таймырском лагере «Рыбак» с пометкой «Местонахождение неизвестно». Поэтому трудно переоценить подарок, сделанный ученым-орнитологом из Германии, который через год прислал географические карты на русском и немецком языках (у нас до сих пор никаких нет). И на обеих картах были нанесены координаты этого таинственного лагеря. Он находился на полуострове Челюскин. По нему протекает река Нижняя Таймыра, в которую впадает река Ленинградская, а в нее в свою очередь — речка Широкая. Вот на ней-то и был поставлен кружок. На фотографиях остатков лагеря были видны мотки «колючки», ряды бараков, сломанные детали самолетов, копры и вышки, пакетик махорки, датированный 1948 годом, охрана от бараков отделялась двумя рядами колючей проволоки. Есть сведения, что урановая руда добывалась здесь силами безымянных узников.
Лагерь "Рыбак" располагался севернее Норильлага
- до сих пор о нем мало что известно
Неизвестно, в чьем подчинении был этот объект. Может быть, Министерства среднего машиностроения, в сферу интересов которого входили все «урановые дела». Мы знаем, что в этом министерстве работал в то время А.Завенягин. Эта страница его биографии не написана.
А в районе лагеря «Рыбак» и топонимика советская: кроме реки Ленинградская есть еще один пункт — Ждановский.
Закончу материал воспоминаниями, от которых у читающего их всегда будет больно сжиматься сердце. Виталий Николаевич Бабичев прислал свое письмо в Норильский музей. Он написал его под впечатлением газетных статей о судьбах узников сталинских лагерей, которых в отличие от дня сегодняшнего много было опубликовано при М.С.Горбачеве. Привожу это письмо полностью.
Прочитал в газете «Известия» от 8 сентября 1988 года статью «Памяти узников Норильлага». Как бывший узник, хотел бы поведать о некоторых фактах, уже можно сказать, истории Норильлага, НКВД сталинского периода.
Пару слов о себе. По замыслу Серго Орджоникидзе на железнодорожном узле Верховцево строилась механизированная сортировочная горка, на которой производилась сортировка вагонов с криворожской рудой и составов готовой шихты для металлургических заводов. Это давало возможность отказаться от 28 складов руды на каждом заводе, то есть работать по технологии «рудник — железнодорожный состав — домна». Стройка считалась важной, и поэтому курировал ее сам Серго. Я был парторгом ЦК ВКП(б). На похоронах Серго был в составе днепропетровских большевиков. Эти и другие причины явились основанием для моей репрессии в 37 году как врага народа.
Начались кошмарные 18 лет тюремных застенков, политизоляторов, централов, этапов, лагерей и ссылок.
В 1939 году из Елецкого политизолятора нас, измученных сталинским режимом, цингой и дистрофией, привезли в Красноярскую пересыльную тюрьму. Там погрузили на деревянные баржи, оборудованные восьмиярусными нарами, и на буксире колесного парохода «Мария Ульянова» вслед за ледоходом повезли по Енисею в Дудинку. Этот этап длился два месяца. Кормили «затирухой» — сырая вода из Енисея, соль и мука. Вся порция состояла из трех черпаков на душу. Вместо посуды каждый получал свой черпак кто во что: в ботинок, фуражку, шапку, рукав или полу пиджака. Не получил — подыхай. Алюминиевые ложки отобрали, а деревянных не дали. Поэтому есть приходилось по-собачьи — вылизывать содержимое языком. Воды, кипятка и хлеба не давали.
В барже было 600 з/к. На каждом этаже нар для оправки стояла большая деревянная бочка, которую раз в сутки подавали через люк на палубу и выливали за борт. Так как бочки были без ручек, то часто соскальзывали из рук ослабевших людей, опрокидывались на нары, постели, на людей. На наших глазах они умирали от отсутствия воздуха, воды, человеческой пищи и от антисанитарии. Трупы умерших не выдавали на палубу конвою до терпимого разложения. Это позволяло получать на усопших три лишних черпака «затирухи» в сутки. За два месяца только наша баржа потеряла более 150 человек.
По прибытии в Дудинку мало кто по трапам через льдины мог выйти на берег — в основном нас выносили и клали на землю вечной мерзлоты Таймыра. Так к цинге и дистрофии добавляли еще и воспаление легких. И снова потери среди живых «трупов». Оставшихся в живых через две недели погрузили на открытые платформы узкоколейной железной дороги, и паровой маломощной тягой 100 км пути до Норильска мы преодолели за двое суток. В дорогу каждому дали по два куска соленой трески и по две пайки хлеба.
И в этом этапе не обошлось без потерь, так как всему этому способствовал освежающий порывистый таймырский ветер, очень холодный, дувший на истощенных и полураздетых людей. Оставшиеся в живых и доехавшие до Норильска запомнили его на всю оставшуюся жизнь. Очень хочется, чтобы об этих этапах сталинского произвола знало новое поколение людей. Норильск запомнился мне своим Нулевым пикетом, рудником Морозова, шахтами Шмидтихи, зонами палаток шестого и второго лаготделений, бревенчатым домиком легендарного геолога Урванцева, добротным двухэтажным домом НКВД и т.д.
По воле судьбы я попал на работу в шахту «Шмидтиха» (шестое лаготделение). Сначала мы жили в палатках и строили себе из досок бараки. Бараки отапливались «буржуйками», сделанными из железных бочек. Воду добывали из снега. За баландой ходили в барак-кухню, первое время — по канатам, так как из-за частых метелей без канатов можно было пойти и не вернуться. Уборных не было — оправлялись на открытом воздухе. В лагере нас обмундировали. Выдали телогрейки, ватные штаны, бушлаты, валенки, шапки и рукавицы. Спали в полном обмундировании, промокшую одежду сушили на себе. Утром просыпались и отрывали примерзшие к нарам бушлаты и шапки. На работу нас погнали в первую очередь строить тюрьму для себя, а «вольнягам» — дома и коттеджи. Также долбили фундаменты в вечной мерзлоте для ТЭЦ, металлургических заводов...
Первые годы мы работали только на общих подконвойных работах, как тогда
говорили: «Иди и не вэртухайся». Однако мне повезло раньше, чем многим другим. В
шестом лаготделении жила бригада музыкантов духового оркестра, руководителем и
создателем которого был з/к композитор Сергей Федорович Кайдан-Дешков, автор
пионерского гимна «Взвейтесь кострами». С детских и юношеских лет я рос в
музыкальной семье и сам играл на трубе.
Оркестру как раз требовались трубачи, и Кайдан-Дешков, узнав обо мне, пригласил меня в клуб-барак проверить мои музыкальные способности. Он рассказал, что осужден «тройкой» по ст.58-10 сроком на 10 лет. В Норильск его привезли в 1935 году. В оркестре он один политический, все остальные музыканты-бытовики (воры, бандиты, аферисты, мошенники и др.). Политических не берут, но, так как сейчас остро требуется трубач, он попробует добиться того, чтобы меня взяли в оркестр. Все музыканты работали на «блатных» работах — ведь бытовики не враги, а друзья народа.
Оркестр обслуживал в первую очередь «вольняг», главным образом работников НКВД и III отдела. Так через НКВД С.Ф.Кайдан добился разрешения допустить меня, политического, играть в оркестре. Таким образом, на 30 музыкантов было только два политических «фраера» — Кайдан и я. Оркестр часто играл на похоронах «вольняг», увеселительных вечерах работников НКВД, танцах, торжественных праздниках на комбинате и других мероприятиях. Все музыканты, так называемые друзья народа, были расконвоированы и ходили по пропускам. Кроме Кайдана и меня. На каждый выход из зоны к нам двоим приставляли конвоира — «попку» с наганом. В другое время я был шахтером, грузчиком угля на железной дороге, рабочим в геологической бригаде, рыл шурфы под фундаменты БМЗ... В те дни, когда нужно было играть с оркестром, меня на полдня освобождали от общих работ и под персональным конвоем доставляли с трубой на культурно-увеселительные мероприятия.
Однажды ночью пришел вооруженный энкавэдист и забрал с собой С.Ф.Кайдана с вещами. Позже музыканты разведали, что Сергея Федоровича отправили во Второй Норильск, где проводились расстрелы з/к. На следующий день было важное мероприятие НКВД и неотложно понадобился оркестр. Тут же в III отдел вызвали старосту оркестра Виктора Еськова и предложили ему возглавить коллектив. Виктор ответил, что ни один музыкант не возьмется за инструмент до тех пор, пока не возвратят Кайдана. Никакие угрозы не помогли. Все до единого отказались играть без Кайдана. В конце концов энкавэдэшники срочно возвратили Кайдана в оркестр. Сергей Федорович вернулся седым. От него я узнал подробности о Втором Норильске. После десятилетнего заключения С.Ф.Кайдана освободили и отправили в ссылку в Игарку, где он в нищете и умер.
Среди музыкантов было немало людей с высшим музыкальным образованием. Это И.А.Бачеев, С.Дягилев, Карузо, Корниченко, Сергеев и др. Были музыканты, которые получили по десятке за то, что играли «Марш егерского полка», который, кстати, и сейчас находится в репертуаре военных духовых оркестров. После освобождения С.Ф.Кайдана нескольким музыкантам с консерваторским образованием предложили принять оркестр. Но коллектив никого из них не принял. Оркестранты сказали: «Оставьте нашим руководителем Виталия Бабичева». Я отказался, так как не имел специального образования, был просто любителем-музыкантом. А оркестр был очень хороший и был крайне необходим комбинату. Без руководителя он бы начал разваливаться, этого допустить было нельзя. Меня вызвали в КВО (культурно-воспитательный отдел) к тов.Черных (к сожалению, забыл его имя-отчество). Он мне сказал: «Принимай оркестр. Музыкантам нужен человек, в которого они верят и принимают его. Хотя на их языке ты называешься «фраером», то есть не вором, а все равно они уважают тебя. Ты был комсоргом ЦК, парторгом ЦК, есть у тебя опыт работы с людьми, организаторские навыки. Буду тебе помогать». Мне говорили, что до Норильска Черных работал в ЦК ВКП(б) и во избежание ареста хорошие люди послали его работать в Норильск. Так я стал руководить оркестром.
Конечно, хлопот и горя с музыкантами я набрался немало, но они меня так же, как и Кайдана, оберегали за справедливость и честность. В предвоенные и военные годы оркестр, по существу, спас меня от массовых расстрелов, ибо по «делу» я значился как неразоблачившийся враг народа. Со временем из музыкантов мы организовали концертный джаз-оркестр для обслуживания з/к. Были у нас номера с производственным уклоном и юмором. Это нравилось з/к, а также вольным.
В нашем лаготделении работала старшим инспектором КВО Наталия Николаевна Карпова, очень образованная и интеллигентная женщина. Мы ее боготворили и обожали. Среди прибывающих этапов з/к было немало музыкантов, артистов, танцоров, которых мы постепенно начали включать в концертные программы. И таким образом сложился хороший коллектив. Наталия Николаевна поставила вопрос перед руководством Норильлага об организации театра КВО. Приказом начальника Норильлага Еремеева был официально создан театр КВО и первым худруком был назначен я.
Затем в театр и его коллектив начали поступать из этапов такие видные музыканты, как Иван Александрович Бачеев, бывший музыкальный руководитель джаз-оркестра Цфасмана. Потом он работал в ДИТРе, а после освобождения играл в оркестре на Гостелерадио СССР. Осужден он был «тройкой» НКВД по ст.58-10 на 10 лет. Сергей Дягилев — дирижер, виолончелист, впоследствии работал в Свердловском оперном театре дирижером. Художник театра Лев Хоменко был осужден только за то, что родился на КВЖД. В Норильлаге отбывала срок заключения в полном составе Львовская хоровая капелла под руководством Драгана. Здесь ни за что мучились меццо-сопрано Латвийской оперетты Ирина Крытс, спортсмен, пловец Валерий Буре, знаменитый эстонский пианист Уно Томбрэ, ансамбль цыганских танцев и еще много других музыкантов, фамилии которых я уже не помню.
Как не вспомнить, что говорили римляне: «Хлеба и зрелищ!» Так вот в Норильске зрелищ было больше, чем хлеба. Мы, советские люди, устраивали их не для Сталина, а для победы над фашизмом. Сталинизм хуже, чем фашизм, мы окончательно победили на XX, XXII съездах и на XIX партконференции. Мы давали концерты для з/к и вольных, в лаготделениях и в ДИТРе, на заводах и жили при этом на нормированном пайке — 700 г хлеба и приварок.
Позже я попросил, чтобы меня отпустили работать по специальности конструктором. Начальник КВО тов.Черных дал согласие перевести меня в лаготделение Дудинки при условии, что там я создам из з/к филиал театра для обслуживания з/к и вольнонаемных работников порта. Я согласился и выполнил его просьбу. Первую программу мы создали под названием «Поезд Дудинка—Норильск». Получилось удачно. С этой программой в течение года мы обслуживали Дудинку и Норильск. И только после этого меня отпустили работать конструктором в управление Дудинского порта. Там я тоже встретил (несмотря на сталинско-бериевский режим доносов, клеветы и преследований) людей, по-доброму, душевно относившихся к нам, врагам народа. Это прежде всего начальник порта Тимофей Гаврилович Стифеев, сейчас он работает в Воронеже директором производственного объединения, Алла Александровна Вайсберг — главный диспетчер флота Норильского комбината. Отдаю должное А.П.Завенягину, начальнику Норильскснаба В.Н.Ксинтарису — они относились к з/к с большой душевной человечностью. Хотя меня после войны тяжелым этапом отправили отбывать срок тюремного заключения на 4 года в Александровский централ, я все-таки благодарен за жизнь, которую мне сохранили вышеупомянутые мною люди. Вечная им слава!
Извините, что плохо написал, мне уже 78-й год. Сейчас я персональный пенсионер, почетный железнодорожник БАБИЧЕВ ВИТАЛИЙ НИКОЛАЕВИЧ.
В память о погибших родственниках на многострадальной земле
Норильска-2 зажигают свечи прибалты. Памятника узникам Норильлага
в городе нет до сих пор - есть только обещание поставить его, выбитое
на камне, уже несколько десятилетий стоящем на Гвардейской площади
Норильска
На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."