Из письма к А.Б.Макаровой

В Норильск я приехала в 1946 году, сразу в 6-ю зону, где-то в конце сентября. Это был последний этап. Енисей уж замерзал. Очень тяжелая была дорога, так как везли с нами рецидивистов. Они при помощи конвоя нас грабили, отняли кто что имел еще из дому. Вступились за нас мужчины — политические каторжные, разбили стену и усмирили этих воров. Конвой только стрелял в трюм. Потом, когда мы прибыли в Дудинку, был суд над этим конвоем.

Этим этапом ехали Мария Нич, Мирослава Вовк — каторжанка, я была знакома с ними со Львовской тюрьмы. Когда в Норильске нумеровали нас, то всем, кто был из этого этапа, нашили букву «Л».

Помню прибытие карагандинского этапа, но знакомых у меня там не было. Примерно с этого времени мы начали сплачиваться, вести разные разговоры, читать стихотворения, отмечать праздники.

По моему мнению, восстание не вспыхнуло стихийно, люди были подготовлены, только надо было ждать подходящего момента. Заранее ничего никто не организовывал. Когда начали забастовку мужские лагеря, тогда и у нас возник комитет. Во главе его стояли сильные ораторы, которые могли командовать массами. Были все национальности, но большинство были из Украины и Прибалтики. Никого не назначали, шли все, кто хотел чем-то помочь.

Я знала хорошо Марию Нич, Анну Мазепу, Стефу Коваль, Лесю Зеленскую, Ольгу Зозюк, Лину Петращук. С другими была знакома не так близко.

Делали все, кто что мог. Были дежурства. Когда объявили голодовку, то надо было поддерживать людей морально и помочь тем, кто уже не мог ходить. Катя Андрусишина, Дарья Розумная и я доставали у матерей кусочки хлеба, немного овса и поддерживали этих людей. Все инструкции, которые касались хода забастовки, получали из мужских лагерей через записки.

Помню, как-то невозможно было связаться через записки. Нашлась девушка-эстонка, которая знала морскую азбуку и с крыши барака «разговаривала» с мужчинами из 5-й (каторжанской).

Все были молодые, старых женщин было мало (старших). В Норильск приехали 19-20-летние после школы или из вузов. Знаю, что Мария Нич училась до войны в гимназии во Львове, все были грамотные. Тогда забирали, как говорят, цвет нации.

Когда начали забастовку, начальство объявило, чтобы выходили за зону те, кто не хочет пострадать. Вышли немногие: те, которые боялись. Мы сказали выйти тем, у кого оставался малый срок. Называли мы их «дачники».

Каторжанки все принимали участие в восстании и были в комитете. Их соединили с нами в 6-й зоне, кажется, в 1948 году, сделали один специальный политический лагерь и тогда же дали всем номера. До этого каторжанки сидели отдельно, не помню номера этого лагеря. Этапом везли всех вместе, а в Норильске от нас отделили каторжанок.

После того как нас разгромили, всех пропустили через ворота. Самых активных забрали в тюрьму, а остальных рассортировали: пассивных, которые не принимали участия в забастовке, вывели в другую зону, а нас, активных, загнали в нашу.

Тем, кто сидел в БУРе, мы помогали чем могли и как могли, потом их забрали на материк. В расправе над восставшими участвовали охранники, надзиратели, пожарники, тогда наш лагерь был окружен военными, все они были из среднеазиатских республик. Женщин я видела только в должности надзирателей.

Немного я читала о нашей забастовке. Евгений Грицяк был у меня, подарил свою книжку, журналы из Норильска, где молодой паренек описывает, что видел, и воспоминания Л.С.Павлишина (он уже умер). Эти воспоминания издал В.Щеглюк (политический роман-хроника). О «Мадоннах» знаю от Анны Мазепы. Насти Кватиры не помню, а Лесю Зеленскую знаю, она потом попала этапом в Мордовию, а сейчас живет где-то в Восточной Украине. Анна Мазепа и Стефа Коваль живут подо Львовом, с ними я вижусь. Мария Нич живет на Волыни, недавно была у Анны Мазепы. Они всегда бывают на митингах, на открытии памятников, а за меня ходит моя дочь, так как я болею.

Я вернулась домой, когда сняли ссылку, но дома, то есть во Львове, меня не прописывали, как и вообще в Западной Украине. До 1964 года я скиталась по свету: и в Караганде была, и везде, где жили мои лагерные знакомые. И все возвращалась домой с надеждой: может, удастся остаться?.. Последним пристанищем стала Винницкая область, там нас съехалось четверо, одна из нас — Катя Андрусишина — до сих пор живет там. В 1964 году после смерти отца мне удалось прописаться во Львове, но в том же году умерла моя мать, потом брат, сестра... И так всех похоронила я, осталась одна с дочерью.

Реабилитацию получила, прибавили пенсию, так как засчитали годы в лагере, но дом и имущество, которые забрали, не возвратили. Живу в плохих квартирных условиях, но счастлива оттого, что дома. Болею, лежала парализованная, но сейчас уже хожу по комнате. Я и после лагеря работала все на тяжелых работах, так как с моими документами нигде не могла устроиться, вот сейчас все и отразилось на здоровье. Но я считаю себя счастливой, что Бог помог все пережить и что я дома.

Мария Нагорная. Во время норильского восстания месте с Юлией Сафранович
 возглавляла женщин-каторжанок. Снимок  1955 г. Норильск

Я очень вам благодарна, что мне написали. Вспомнила Норильск, там же прошла вся моя молодость: мне было 19 лет, когда арестовали. Кроме плохого, тяжелого были и хорошие мгновения — это дружба, ах, какая была дружба и вера! Это дало силу пережить все трудности.

Все, что могла вспомнить, написала. Болезни и скитания многое стерли из памяти...

 На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."