Из письма к Ивану Кривуцкому
от 8 июня 2000 года

...В Норильск я попал еще в 1946 году и свое 18-летие отпраздновал за Полярным кругом в колониях строгого режима, где царили жестокость и полное беззаконие. Еще в Чортковской тюрьме у меня появились идолы. Это Иосип Лихий и Роман Увяз. С ними я доехал всеми этапами до Норильска. Здесь мы попали в разные бригады, и началась совсем другая жизнь. В лагерях строгого режима было меньше нас, политзаключенных, и КГБ опирался в основном на уголовников, бандитские элементы, которые нещадно уничтожали нас и на каждом шагу издевались над нами. Сначала я был как в летаргическом сне, не чувствовал ничего ни сердцем, ни душой, но не мог покориться режиму, и меня перекидывали из бригады в бригаду. Особенно запомнилась бригада японцев, корейцев и китайцев, которой руководил россиянин Васильев. Он досконально владел их языками.

Все равно я не мог пробудиться, пока не попал в штрафную бригаду, которую возглавлял кубанец Иван Васильевич Ежак. Он карал людей при помощи своих прислужников, а сам использовал метод стискивания за горло. Не знаю почему, но со мной он не проделал этого ни разу. Однажды я увидел Романа Увяза перед воротами при разводе на работу. Он был страшный и какой-то весь униженный. А ведь это был мой кумир! Целый день на работе я ходил как неприкаянный. А вечером судьба подарила мне еще один сюрприз: штрафники из нашей бригады привели в барак Иосипа Лихого, который выхватил хлеб у нашего дневального. В комнате все начали его сильно бить, пока я его не узнал. Я закричал страшным голосом и попросил прекратить экзекуцию. Тогда я уже начал пользоваться кое-каким авторитетом в бригаде как бывший студент гимназии и неподдельный патриот. Когда я начал говорить с Иосипом и читать ему мораль, он заплакал и сказал, что очень хочет есть. Во время пребывания в Чортковской тюрьме он весил около 120 килограммов, а в нашей бригаде он был похож на тень человека. Я тоже заплакал. И тут я, 18-летний хлопец, себе поклялся, что спасу этих людей.

28 апреля 1947 года я встретился с поэтом из Сумщины, из города Ромны, Миколой Дмитриевичем Романием, который был арестован еще перед войной и которого я сумел подпитать нашими идеями. Он был старше меня на 10 лет. Я сознавал, что создавать подполье не имею права, потому что никто не поверит такому мальчишке, как я, и потому пустился на хитрость. Я разговаривал с ним от имени руководства подполья в Заполярье, которое проверило его и полностью доверяет ему. Он согласился сотрудничать и писать патриотические стихи, приняв псевдоним Ярема. Себя я назвал Быстрым.

Это уже была победа. Через несколько дней я встретился с Иваном Козаком — зэком из другого лагеря, который познакомил меня с Иваном Гринем. Они тоже стали членами подполья. Козак взял псевдоним Мартин, а псевдоним Гринь забыл.

Теперь наша организация, которая действовала от имени незнакомых людей, была полностью на моей ответственности. До разделения лагерей на обычные и политические я успел привлечь к подпольной работе еще Стефу Коваль (псевдоним Мария), Анну Дмитрив и Анну Мазепу.

За это время Романий (Ярема) тоже расширил свой актив. В его группе были и мужчины, и женщины. Особенно среди них выделялась Ольга Глинная из Зборова, педагог, чудный человек, псевдоним Веселая, которая, уже будучи на воле, трагически погибла в Норильске.

Дальше началась новая эра в жизни лагерей. Всех политзаключенных переселили в отдельные лагеря, обозначили номерами на одежде и установили суровейший режим.

Организацию я назвал ОУЗ — Организация украинцев Заполярья. Еще будучи в лагерях общего режима (ИТЛ), мы слышали, что легенда про подполье стала быстро распространяться. Поскольку украинцы воспряли духом, уголовники стали нас побаиваться, зная, кто такие бандеровцы. А слухи распространялись со скоростью звука. Начались перемены, когда во время подготовки этапа в женской зоне нашли журнал. Никто не пострадал, потому что Коваль (Мария) подкинула его под матрас бригадирши-россиянки. Наверное, ты этот журнал читал в Норильске. Его, как и все другие, издавал я. Я и статьи от имени выдуманных авторов писал, только поэзия была Романия (Ярема). В следующих журналах принимал участие Мирон Мелень, его псевдоним Борунда. Но про это потом.

Когда полностью завершилось формирование лагерей так называемого Горлага, подполье стало быстро разрастаться. Был создан центральный комитет из 10 человек. Подполье организовали в 1, 2, 4, 5 и 6-й зонах. Даже в недосягаемую для нас каторжанскую зону № 3 нами был направлен политзаключенный Микола Фалинский, его псевдоним Сагайдачный, на связь с бывшим известным районным проводником из соседнего с моим села Миколой Ивановичем Папчуком.

ОУЗ мы переименовали в Организацию украинских борцов (ОУБ). Это было необходимо как для конспирации, так и для придания организации статуса интернациональности.

На связь с нами (со мной) вышли немцы («Старая гвардия»), россияне, прибалты, а поляки, как Тадек Нагловский, многое знали и были нашими сочувствующими.

В состав центрального комитета в то время вошли:

1. Романий Микола (Ярема) — 4-я зона.
2. Козак Иван (Мартин) — 4-я зона.
3. Мелень Мирон (Борунда) — 4-я зона.
4. Тарас Илья (?) — 4-я зона.
5. Стрельцов Василь (?) — 2-я зона.
6. Роман (помню только псевдоним) — 2-я зона.
7. Скавинский Ярослав (Сокол) — 2-я, 4-я зоны.
8. Коваль Стефания (Мария) — 6-я зона.
9. Дмитрив Анна (?) — 6-я зона.
10. Юречко Микола (Быстрый) — 4-я зона.

Как видишь, это было немаленькое подполье в лаборатории, а подполье, которое расширилось на весь политический Норильск.

Подруги по несчастью. Слева направо:
Лина Петращук, Анна Мазепа, Юля Сафронович, Стефания Коваль.
Сидит латвийка Лида Дауге. 1954 г.

В 4-й зоне начали выпускать журнал «Боротьбист» («Борец»). Оформлял его чудесный художник из Волыни, который тоже был членом подполья, — Владимир Омельянюк. Ты знаешь, что 4-я зона была самой большой, потому тут находился центр подполья. Мы много помогали людям материально. Многим, кому нужен был отдых, мы оформляли освобождение от работы не только через больницу, где работал наш подпольщик Роман Несторович, но и через подкуп нарядчиков. Я знаю еще многих подпольщиков из этих зон и думаю, что при встрече со всеми, кто остался в живых, мы вспомним всех.

В 4-й зоне неутомимо работали Юхим Кравчук, Александр Данилей, Костя Колодий (псевдоним Зеленый), Ярослав Томашивский, Ярослав Телюк, Василь Сенькив, Кирилл Чепига.

В 6-й зоне работали Дарья Розумная, Мария Горошко и многие другие.
В то время мы выпускали несколько журналов, но только один или два вернулись к нам, другие где-то, наверное, были уничтожены при непредвиденных обстоятельствах. Поэтому замурованный в доме № 16 был только один из них. В журналах было много поэзии Меленя и моей. Очень жаль, что я не могу вспомнить одной моей поэмы, которую женщины 6-й зоны знали наизусть. Я и сейчас помню некоторые стихотворения Меленя и Романия. Нужно обязательно связаться с Романием, который еще жив.

Тебе, Ивась, никто не мог помочь, потому что, как видишь, все мы чудом уцелели: не мог КГБ додуматься, что подпольем руководят сопляки. Мелень младше меня на год, Козак — ровесник, Стефа Коваль, которая руководила 6-й зоной, тоже моя ровесница.

Немного про карагандинский этап, который многое изменил в методах борьбы против коммунистической империи и сталинско-бериевского режима в Норильске. Недавно вышла книга Евгения Грицяка (помнишь, как шестерку лагерников в 4-й зоне выкликали все время по радио: «Кириченко, Кляченко, Венгеров, Недоростков, Грицяк, Гальчинский»). Так вот, этот самый Грицяк характеризует положение политзаключенных в Норильске крайне приниженным и угнетенным. Это нас немного обижает. Стоило бы Грицяку прибыть в Норильск в 1945-1946 годах, когда нам, политзаключенным, всаживали лом в грудь или нож в живот ни за что, за одно слово, особенно в лагере Каларгон. Нас в то время было мало, а наши богатыри типа Лихого и Увяза были «на дне».

Интересно, что сделали бы эти политзаключенные из Караганды, которые, как говорят, были новой генерации, нового понимания национально-освободительной борьбы в новых условиях. Но я с полной уверенностью заявляю, что наше подполье подготовило ту почву, на которой легко и безболезненно прижились методы борьбы карагандинцев. Мы поддерживали это движение открыто, так как один из членов центрального комитета — Мелень (Борунда) был с нашего согласия за столом переговоров с генерал-майором Царевым, а наша женская тройка — Коваль, Мазепа, Дмитрив — открыто руководила восстанием, хотя комитет им это не рекомендовал. К слову, эта тройка была еще раз осуждена на 10 лет заключения.

Еще должен тебе сказать, дорогой друже, что вопросы восстания нами поднимались и прорабатывались в группе Василя Стрельцова и Романа (запамятовал его фамилию) да и в нашем комитете еще до прибытия карагандинцев. Но про это в другой раз. Я не хочу принизить роль карагандинцев, наоборот, наше подполье вышло на связь с лидером карагандинцев Журахивским и Столяром, который в то время находился в 1-й зоне. Так Журахивский все узнал про наше подполье и поддержал нас. Знал про подполье и Роман Винтоняк. Но мы не подпускали к тайне всех желающих, из-за чего я даже имел неприятности. В свое время я попросил тебя пойти на связь с ними, но они не явились.

Дорогой друже, а сейчас я расскажу тебе, где был все эти годы.
Восстание застало меня на работе во вторую смену. Это чисто случайно. В 4-й зоне я был до конца забастовки, пока нас не разделили. После этого я попал на 102-й пикет, откуда нас понемногу отправляли на материк. Со мной из комитета были только Мелень и несколько подпольщиков, которых я знал. После этого нас перевели на шахту «Западная», куда посгоняли активистов со всех зон. Там нас оказалось уже много. Из 3-й (каторжанской) зоны были Микола и Василь Папчуки, Марко Заскотский, которого вскоре расстреляли, Степан Колодрубский. Из нашей зоны были Мелень, Томашивский и Скавинский. Одним словом, там был коллектив, с которым можно было горы свернуть. Одну такую гору мы и свернули.

В 1955 году 9 и 10 марта отмечали дни памяти великого писателя Тараса Шевченко. Я сам специально написал сценарий и возглавил комитет по празднованию 140-летия со дня его рождения. Этим периодом своей жизни я больше всего горжусь, потому что много интеллигенции, которая присутствовала на праздновании, оценили эту акцию как культурную революцию, которая перевесила даже забастовку.

После этого меня сразу отправили на Купец. Слышал про такой лагерь? Нам сказали, что оттуда еще никто не выходил. Там было всего два барака, и практически это был не лагерь, а место для расправы. Туда попали Мелень, Иван Матвийчук, Микола Папчук, Григорий Прокопович — один из подпольщиков Кайеркана (2-я зона), также Теофиль Федик — один из активистов, который сейчас проживает в Стебнике, Львовской области. Тут, на Купце, я попал со всеми политзаключенными на медицинскую комиссию, которую возглавляла начальник управления здравоохранения Яровая. Это она мне сделала инвалидность и помогла выехать на материк, так как она в то время была важной особой, а я много сделал для нее для изготовления зеркал. Я и сегодня готов поклониться ей в ноги.

А еще, дорогой друже, в своей книге я отдам должное всем начинаниям начальника лагеря шахты «Западная» майора Дубниченко, который все сделал, чтобы утвердить программу празднования 140-летия со дня рождения Тараса Шевченко. Как стало известно, его посадили за это на 5 лет.

Дорогой друже, я рад за тебя, за твою творческую работу, за твою неугомонность, за твою веру и надежду в то, что я, Юречко, могу что-то написать. Но мне кажется, что я весь сгорел в той напряженной борьбе, в которой очутился тогда. Пусть Бог поможет тебе издать книгу «За Полярным кругом». Тогда я, наверное, буду чувствовать меньшую вину перед всеми вами, перед своими начинаниями, перед своим народом. Сейчас у меня есть большая мечта: собрать всех участников подполья и участников празднования 140-летия со дня рождения Тараса Шевченко, которые еще остались живы, вспомнить умерших для того, чтобы убедиться, что мы недаром жили на свете, чтобы расставить все точки над «i».

Это письмо корреспондент городской газеты «Галицкий вестник» обещает напечатать вместе с твоим, если ты дашь согласие.
Я хочу дать объявления в областные и центральные газеты. Дам свой телефон и адрес, чтобы уведомили меня письменно или устно по телефону о возможности принять участие в съезде. Спонсоры у меня найдутся.

Мне кажется, что я и десятой доли не написал тебе того, что хотел, особенно в начале письма, где я хотел тебе описать все тонкости причин создания подполья в Норильске, несмотря на запрет создания такового.

Из письма к Ивану Кривуцкому
от 16 мая 2001 года

...Летом 1952 года по соседству с нашей конторой Горстроя за колючей проволокой работали девчата из 6-й зоны на строительстве подземных коммуникаций. Хлопцы с нашей стороны перекидывали для них почту через колючую проволоку. Я имел зашифрованное письмо, но тогда со мной не было Кирилла Чепиги, который всегда передавал мою почту связной или самой Стефе Коваль. В этот день Стефа была среди девчат, и я решил сам перекинуть, но такой силы и ловкости, как у Кирилла, у меня не было, и моя почта очутилась между рядами колючки, в запретной зоне. С вышки солдат заметил это и вызвал разводящего. Тот постепенно приближался к моему зашифрованному письму. Я остолбенел. Еще несколько секунд и — полный провал. Сотни девчат видели, кто кидал, и знали, кому кидал. За считанные секунды Стефа спросила меня, есть ли там что-то важное. Я кивнул. Не успел я повернуть голову, как она подняла колючую проволоку, вскочила в запретную зону, перед носом у разводящего забрала письмо и быстро вышмыгнула назад, спряталась в толпе девчат, которые сразу окружили ее. С вышки дежурный не стрелял, поскольку между ним и Стефой был разводящий. Больше я сам писем не перекидывал.

Письма опубликованы в книге
«За Полярним колом»,
издательство «Духовна вiсь»,
Лiвiв—Полтава, 2001 год

Перевод с украинского языка А.Макаровой

 На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."