Антанас Навайтис: «Мы были нечто, предназначенное к истреблению»
Так распорядилась судьба... Когда «славная» коммунистическая партия начала геноцид литовского народа, меня арестовали 16 июня 1941 года и доставили в Новую Вильню (пригород Вильнюса). Там уже находились задержанные офицеры Литовской армии из Пабрадского и Варенского полигонов. 10 августа 1941 года, после изнурительного двухмесячного пути, мы очутились в норильском 7-м лагере особого режима с миллионами вшей и клопов. В этом лагере нас, прибалтийских офицеров — литовцев, латышей, эстонцев, оказался 961 человек. 42 офицера высокого ранга, арестованные под предлогом командировки на курсы повышения квалификации, отделили и выслали в лагерь у озера Лама.
Нас переодели в арестантскую одежду и распределили в бригады по 40 человек. Бригадирами назначили знающих русский язык, чтобы они могли объясняться с администрацией лагеря. Нам предоставили два дня для ознакомления с лагерным режимом и жителями лагеря. Жители — это красноармейцы, попавшие в плен во время советско-финляндской войны 1939-1940 годов, офицеры Красной Армии, арестованные во время сталинских чисток в 1937-1938 годах, и разные уголовные преступники.
На сосланных в Норильск офицеров надо было возбудить дела, и поэтому нас начали допрашивать. В моем деле первый документ — постановление об аресте от 10 сентября 1941 года, в котором говорится, что летчик авиаэскадрильи 29-го территориального корпуса Навайтис А.В., бывший доброволец, офицер Литовской буржуазной армии, по убеждениям националист. К приходу Красной Армии в Литву и к установлению Советской власти в Литве отнесся враждебно. Оперуполномоченный следственной группы постановил: «Навайтиса Антанаса Владо подвергнуть аресту». В следственном деле подчеркнуто, что мой отец имел 10 га земли, 2 лошади и 2 коровы. Вероятно, что эти 10 га, 2 лошади и 2 коровы были моим основным преступлением перед советским строем. За это Особое совещание НКВД в Москве 5 сентября 1942 года мне отмерило 6 лет лагерей по признакам АСВ (антисоветские высказывания). Как говорили старые лагерники, это был детский срок.
Зима 1941/42 года была самая тяжелая. Для многих из нас она была последней: мы не были приспособлены к нечеловеческим условиям рабства и к суровому климату Заполярья. Нас не считали людьми, даже скотом. Мы были нечто, предназначенное к истреблению. Работали мы без выходных, по 10 часов в день, были голодные, одеты в лохмотья. Строительные и другие работы велись на открытом воздухе при 40-50-градусном морозе, при свирепых заполярных вьюгах и метелях.
Чтобы не разрешать людям, попавшим в «правовую» коммунистическую мясорубку, отдохнуть и хоть частично восстановить в дневных трудах израсходованные силы, надзиратели почти каждую ночь проводили обыски — шмоны. Целью этих шмонов было не что-либо найти, а перевернуть постели и на несколько часов прервать отдых.
Если шмоны отнимали часть нашего отдыха, то бани, проводимые раз в декаду, — всю ночь. Это было так. После ужина, когда многие уже спали, раздается команда: «Подъем! Построение в баню!» Начинается построение, перекличка. Баня в нескольких километрах от лагеря. Пока добираемся до нее, проходит немало времени. В баню пускают по 50 заключенных. Остальные 400-500 человек мерзнут на улице. Получив несколько литров теплой воды, смена моется в деревянных чанах. Наша одежда дезинфицируется. После бани на холоде мы ждем, пока помоются остальные, без сна мучаемся, ожидая всех. В лагерь возвращаемся к завтраку. После него без сна и отдыха опять трудимся на холоде 10 часов и более.
Администрация лагеря постоянно создавала какое-нибудь беспокойство. Это и отсутствие нормальных условий отдыха быстро истощало людей.
Назначение лагеря — не только использовать заключенных как рабочую силу, но и сломить их морально, уничтожить физически. Норильск для этого был подходящим местом: арктический холод в течение 8 месяцев, страшные метели, полярная ночь, изнурительный, непосильный труд, голод, антисанитарное состояние лагеря и террор уголовников. Такие условия жизни быстро уничтожали заключенных, как пожар уничтожает сухой лес.
Из сосланных в Норильск в 1941 году литовцев в Литву вернулись немногие:
Некоторые из невернувшихся были расстреляны, но большинство погибло, не выдержав нечеловеческих условий лагерной жизни на Крайнем Севере.
На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."