Побег

В Норильске апрель — еще зима: снег, пурга, с ног сшибающий ветер. Ничего не поделаешь. «Норильск — двенадцать месяцев зима, остальное — лето» — так шутили заключенные. Иногда в июле подует со стороны Северного Ледовитого океана холодный ветер и летят белые мухи. Но все-таки апрель есть апрель, не декабрь или январь. В апреле день длинный: на работу и с работы приходишь при дневном свете, заключенному веселее. Солнце спешит, ведь за какие-то два месяца северного лета надо одеть тундру в зеленый цвет, подарить, как невесте, цветы. И нашему брату легче: не приходится мерзнуть, снег лежит только на верхушках гор, в оврагах. Хотя какое обмундирование у з/к? Сытого человека, возможно, оно и согревало, оберегало от холода. Но когда заключенный был голоден? Лагерная пища только поддерживала его жизнь. Прилежно работая, далеко не уедешь, разве что до барака для доходяг или под Шмидтиху...

Апрель 1949 года. Наш лагерь № 1 — «Угольный ручей» — расположен между горами Шмидта и Рудной. Подножие горы Рудной приютило около сотни бараков и приблизительно 10 тысяч невольников. Политических заключенных мало, большинство осуждены за разные криминальные преступления, это так называемые бытовики. Есть и воры, рецидивисты, суки. Они работали на угольных и медных шахтах. Был и небольшой цементный завод, в нем я работал лаборантом.

В один из апрельских дней при возвращении в зону на вахте мы заметили необычную суету. Старожилы лагеря быстро сообразили, в чем дело.

— Да, кто-то убежал, — медленно протянул Саша, нами прозванный артистом Шмыга.

Когда выяснилось, что пропало двое заключенных, сразу решили: убежали. В этом лагере я находился с 1948 года. До сих пор не было слышно о побегах. Решиться на это в такое время... Кругом снег, порт Дудинка закрыт до начала летней навигации, кругом тундра, голая и голодная... Куда человеку деться: мороз ночами бывает до 20-30 градусов. Бежали бы летом, добрались бы до Дудинки, в порту работа кипит, прибывают морские и речные суда. Поговаривали, что кое-кому через порт удавалось уйти. Но бежать сейчас... За зону уйти — трудность небольшая. Надо иметь в городе друзей, надежных. У них спрятаться. Пройдет месяц-другой, все утихнет, возможно, друзья организуют кое-какой документик. Главное — не попасть в руки чекистам своего лагеря: живым остаться мало шансов, но если посчастливится, долго все же не проживешь — прикончат в каларгонской тюрьме, прозванной «яма смерти».

...Прошло время, утихли разговоры про побег. А через неделю услышали: беглецов нашли, не повезло парням.

Утром пошли бригадами на развод. Дул холодный ветер, мороз 20 градусов. Господи! Что увидели у ворот вахты! У проходной двое парней, раздетые до пояса, синие от побоев, колючей проволокой привязаны к столбу. У них еще были заметны признаки жизни. Многое пришлось пережить в лагере: голод, унижение, балансирование на грани смерти. Но такое издевательство над человеком потрясло всех! Мы должны были понять, что бегать из лагеря нельзя. Так думали чекисты. Не раз каждый из нас стоял у порога смерти, шел к ней ежедневно, теряя по капельке жизнь, умирая далеко от родных, ведь это был уже 1949 год... Не 1942-й, когда от голода, холода, болезней вымерло более 50 процентов заключенных. И не 1944-1945 годы, когда в лагере после ночи собирали по нескольку трупов...

Не чекистам устрашать нас! Мы поняли, кто есть кто и в чем разница между нами и ими, у которых только облик напоминает человека.

...Мы прошли мимо несчастных, неся в сердцах ненависть ко всей этой своре, стоящей у ворот вахты.

На завод пришла вечерняя смена. Сказали, что беглецы, облитые водой, заморожены, лежат недалеко от помещения вахты.

— Не надо пойти смотреть, не надо, — медленно произнес наш начальник лаборатории, латыш Мервальд Лаздиньш, заключенный, химик, доцент.

Я все понял.

Химия выручила

Техническим руководителем цементного завода работал латыш, инженер, офицер. Этапом он был привезен в Норильлаг осенью 1941 года. Его фамилия Кексис Авгуеш. В лагере получил второй срок по статье 58-10 за антисоветские разговоры. Наш цемзавод в месяц производил около 400 тонн цемента, который в Норильске был большим дефицитом.

Летом 1949 года ремонтировали шахты обжига, клинкера и мельницы. Я дежурил в вечерней смене. Работала только мельница, производящая цемент. В лабораторию заглянул Кексис со своим земляком, работавшим мастером на шахте медной руды. Оба были немножко под «газом», имели с собой закуску. В лаборатории применяли спирт, необходимый для химических анализов, точнее, с примесью фенолфталеина, или по-простому пургена. Был как индикатор при установлении щелочности среды: она окрашивалась в яркий фиолетово-красный цвет. В месяц на этом экономили до 1,5 литра спирта. При потреблении большого количества он действовал как слабительное.

Кексис попросил немного разбавить спирт и налить в колбу. Я им подал в комнату, где они сидели. При входе Кексис, очевидно, забыл закрыть двери лаборатории на ключ. И тут зашел в лабораторию надзиратель, заглянул в комнату, в которой они сидели. Ситуация неприятная: закуска на столе, там и колба с жидкостью. Он понял, какие производственные вопросы решаются. Взял колбу, понюхал, потребовал, чтобы они с ним пошли в вахтовое помещение. Кексис пробовал спасти положение как начальник.

— Бронюс, почему пустил в лабораторию посторонние лица? Попроси уйти, реактив с колбой положи в шкаф.

Надзиратель был оскорблен. Заметил, что оба они под «газком». По запаху определил, что за реактив в колбе. Кексис мог бы загладить ситуацию, предложив мешок-другой очень дефицитного цемента, но он рассудил по-своему: с надзирателем никаких дел не иметь.

Мне в голову пришла мысль, как помочь друзьям. В другой комнате я взял колбу, налил более половины дистиллированной воды, добавил в нее несколько капель калийной щелочи. Зашел к ним, подошел к надзирателю:

— Прошу отдать колбу с химикатами.

Надзиратель только крепче зажал в руке колбу:

— Хочешь спрятать спирт? Вы все пьете, фашисты, в карцер вас! — Надзиратель стал злиться.

— Если вы думаете, что здесь спирт, а не химикаты, пожалуйста, я докажу, а вы поступите, как знаете, — произнес я. Налил из принесенной колбы воду в стакан, попробовал. Дал попробовать надзирателю. Он замешкался, но все-таки глотнул и подтвердил, что это вода.

— Теперь налейте воды из стакана в колбу, которая в ваших руках, а потом утверждайте, что это спирт.

Надзиратель повременил, но воду налил. В одно мгновение содержание колбы окрасилось в фиолетово-красный цвет. Надзиратель остолбенел, чуть не уронил колбу из рук. Кексис все понял.

— Видишь, из водки сделали вино, — произнес он иронически. — Бери, пей это вино, только я за тебя не отвечаю. Смотри, попадет на руки, обожжет до костей.

Надзиратель ушел, а я закрыл двери на ключ.

Второе рождение

Весна 1952 года. Горлаг, 1-е отделение, Медвежка. Я работал в конвойной бригаде по ремонту, устройству и обслуживанию железнодорожных путей на отвале, в который завозили из рудника «Медвежий ручей» пустую породу. Когда мы дежурили во вторую смену, были обязаны проверять дорогу, освобождать борта вагонов-самосвалов, если их прижимали глыбы камней, не покатившихся вниз. Машинисты паровоза давали нам уголь, разводили костры, грелись, ожидая другой состав. Дежурили 6-7 человек. Нас охраняли двое солдат.

Глубокое впечатление от тех времен оставило северное сияние. Зимнее небо освещалось красками разного цвета. Цвета менялись, образуя лучи, дуги, ленты. Все это перемещалось по небу разными формами. Мы, лежа на прогретых камнях, смотрели в небо, ошеломленные величием природы, заброшенные далеко от родины, не зная, вернемся ли. По щекам катилась непрошеная слеза...

Одно такое дежурство чуть не оказалось для меня последним. Прибыл состав. При разгрузке борт одного вагона-самосвала прижала каменная глыба массой 5-6 тонн. Она не покатилась вниз, а одним краем чуть легла на борт. Мы втроем залегли наверх, сели на пол вагона и пробовали пошатнуть глыбу. Удалось. Но борт вагона резко поднялся, и меня, как пробку, перебросило через глыбу, которую только что освободили. Я покатился вниз, а за мной и камень. Каждый раз при кантовке глыбы моя голова оставалась неприжатой на несколько сантиметров. Я понял, что моя смерть неминуема. За секунду-другую вся жизнь промелькнула передо мной. Изо всех сил, опираясь ногами о камни, я старался подвинуться и выйти из зоны опасности, чтобы голова не попала под камень. Глыба при повороте догнала меня, но прижала только краешек ушанки, сорвала ее с головы. Услышал крик парней бригады. Увидел, как пули из автомата щелкают по камням возле моей головы. Мой друг балкарец Бакуев кричит во всю силу охране:

— Сволочь, что делаешь, убьем тебя!

Поднялся, вылез. Голова в крови. Очевидно, пуля над лбом чуть задела голову. Кость не пробила, но сорвала кожу. Посчастливилось! Конвойный, молодой солдатик, оправдывается: мол, думал, что это побег. Привели в зону. В санчасти очистили рану, перевязали.

Сейчас, руками проводя по этому месту, нахожу продолговатый бугорок, вспоминаю Норильск. В тот день Богом мне приказано было долго жить.

Норильское восстание на Медвежке

Часто возникает вопрос, как удалось организовать такого масштаба события в Горлаге? Произошло это стихийно или было организовано? Ответ такой: само собой ничего не получается, тем более в лагерных условиях. Восстанию предшествовала немалая подготовка.

Контингент заключенных Горлага состоял из участников национального движения сопротивления Прибалтийских стран, а также Украины, особенно Западной, и Западной Белоруссии, а также стран, после войны попавших под контроль СССР. Среди них были офицеры и солдаты, прошедшие фронт, бывшие военнопленные, люди, вывезенные на работу немцами во время войны в Германию, и представители депортированных народов СССР: поволжские немцы, татары, чеченцы и другие.

В Горлаг я попал в декабре 1951 года, долго пробыл в БУРе, режимной бригаде. Здесь мы обсуждали, почему основная масса заключенных не была готова к защите своих прав, терпела унижение, не была готова к решительным действиям, не сопротивлялась рабству. Хозяином положения была администрация лагеря. Это начальники колонн, разные помпобыты, помпотруды, коменданты, нарядчики, мастера, бригадиры и другие «придурки». Эти должности поручались заключенным, слепо исполняющим приказы администрации, нередко имеющим садистские наклонности.

Оперчасть широко вербовала доносчиков — одних запугиванием и угрозами посадить в БУР, других дополнительным куском хлеба. Нельзя сказать, что все заключенные были послушны: случались попытки побегов, невыходы на работу целыми бригадами и т.д. Но на это решались немногие, их безжалостно наказывали, старались морально и физически сломать. В специальных камерах уголовники «обрабатывали» несчастных. Сломать этот отработанный механизм до 1952 года не было возможности — не хватало сил и поддержки основной массы людей: к этому они не были готовы.

В сентябре 1952 года в Норильск прибыл этап из карагандинских лагерей, более 1000 человек. Там в лагерях произошли волнения, и непокорных зачинщиков, активистов направили в Норильск на перевоспитание или вымирание, как говорили чекисты. На Медвежку направили около 400 человек, в Горстрой, в 4-е и 5-е отделения Горлага — остальных. С этого времени историю лагерной жизни надо писать с чистого листа. Я буду касаться событий на Медвежке, в 1-м лаготделении Горлага, в основном литовского сопротивления лагерному режиму.

В тот момент в Горлаге было 1339 литовцев среди 19 545 заключенных, на Медвежке — около 400. Это были в большинстве своем молодые люди 20-30 лет. С этапом прибыло около 25 литовцев, смелых, непокорных молодых парней, много западных украинцев, русских фронтовиков, представителей других национальностей. Вскоре мы установили контакт с членами боевых пятерок самообороны в карагандинских лагерях. Все обговорили. Поняли, что время начать активное сопротивление лагерному режиму более чем подходящее. Надо действовать немедленно во всех лагерях Горлага. Через вольнонаемных мы установили связь с другими отделениями Горлага, связались с западными украинцами, договорились при необходимости действовать сообща, в союзе.

В начале октября приезжих распределили по бригадам. В нашу отвальную бригаду пришли новички К.Везбяргас, Г.Рупис. Познакомились. Они рассказали, как действовали в карагандинских лагерях. Из старожилов-литовцев и приезжих создали группу актива: В.Зубкявичус, Б.Златкус, М.Мисюрявичус, Б.Раманаускас, Иозас Лукшис, К.Везбяргас, А.Вашкевичус, К.Шалкаускас, А.Шевелинскас, А.Зинкявичус, И.Леникас. Организовали первые боевые пятерки самообороны. Старшими были: Лукшис (он координировал действия всех пятерок, поддерживал связь с западно-украинской группой действия), К.Везбяргас, А.Зинкявичус, К.Шалкаускас. Решено было самостоятельно не проводить актов возмездия. Действия координировали с комитетом сопротивления лагеря. Держались принципа: провинившихся заключенных наказывает национальная группа; заключенный не должен жить за счет другого, принуждать работать силой; собирать сведения о ярых пособниках администрации лагеря.

Мне была поручена связь с кавказскими народами, мусульманами. На Медвежке парадом лагерных «придурков» командовал литовец И.Мисявичус. Старожилы рассказывали, что в 1948-1949 годах, работая старшим нарядчиком, он нередко применял палку. Был прозван Удавом, Гадом. Сопротивление осудило его, ему сказали: «Покайся, брось эту работу и сохранишь свою жизнь». Он ответил, что это мы будем сметены с дороги и погибнем. В конце октября приговор ему привели в исполнение…

До нового, 1953 года лагерь очистили от начальников-садистов, ярых сторонников ЧК, крупных доносчиков. Атмосфера в лагере изменилась, о многом стали говорить открыто, не боясь. Работа доносчиков среди нас стала опасной. Напуганные наказаниями, стукачи не стали поставлять информацию «куму». Бывало, после ночи лежали у ворот вахты трупы ярых помощников ЧК. После смерти Сталина появилась надежда, что будет возможность получить свободу без борьбы. Русские надеялись, что мирным путем удастся устранить машину насилия, демократизировать систему. Мы, западники, не верили, что так легко изменится режим.

Ожидаемая амнистия коснулась только уголовников, а в Горлаге режим усилили, без причины стреляли по заключенным. В производственной зоне рудника были столярные мастерские, которыми заведовал Бронюс Раманаускас. Здесь образовался штаб сопротивления литовцев. Обсуждались все вопросы, встречались с друзьями — представителями украинцев, русских. Там активно работали М.Мисюрявичус, К.Везбяргас, А.Зинкявичус, К.Шалкаускас. Так как Иозас Лукшис постоянно содержался в БУРе, я работал под конвоем, В.Зубкявичус находился в зоне как инвалид, сведения получали от них в зоне.

Дисциплина в лагере резко пошатнулась, увеличилось число отказников. Люди на общих работах трудились без охоты, как говорили, «не своими руками», часто портили инструмент и оборудование, ходили без дела по рабочей площадке. Увеличились приписки.

Мы обсуждали положение, чувствовали, что ЧК ищет выход из создавшегося положения. Мы знали, что кроме нас, горлаговцев, в Норильлаге содержится около 120-140 тысяч уголовников. Их позиция при акциях сопротивления была нам неясна. Горлаговские з/к работали на стратегически важных объектах. Добываемую руду поставляли на обогатительную фабрику, оттуда — на никелевый завод. Запасов руды было на 20-25 дней. На руднике трудились 95 процентов заключенных, кроме взрывников и некоторых машинистов экскаваторов и других. Массового истребления заключенных здесь не могло быть: если встанет работа рудника, то полетят и головы чекистов. Так думали и рассуждали наши стратеги сопротивления. Полагали, что могут быть попытки возмущения в лагере уголовников-рецидивистов для «спуска крови» активистов сопротивления. Готовые к этому русские, украинцы, литовцы могли организовать 100 и более боевиков, был заготовлен резерв холодного оружия. Этот метод применили во 2-м Горлаге, на Кайеркане, угольной шахте № 18. Получилась резня, наши парни дали уголовникам отпор и выгнали их из лагеря. Были жертвы.

26 мая 1952 года ЧК попыталась организовать противостояние между кубанцами и чеченцами, осетинами и аварцами. В их защиту поднялись мусульмане лагеря. Практически резня должна была получиться между западниками и мусульманами. На переговорах все поняли суть провокации, резня не получилась. 15-20 мая 1953 года была установлена через вольнонаемных работников рудника постоянная связь с другими отделениями Горлага.

В 1991-1992 годах была возможность взглянуть в документы государственного фонда архивов, в дело о ликвидации массового неповиновения заключенных в Горлаге. Оперативная часть ЧК имела схему, как убрать и наказать активистов, лидеров, подстрекателей. Одновременно во всех отделениях Горлага должны были возникнуть массовые беспорядки, кровопролитные, но кратковременные, организованные самими заключенными, уважаемыми, имеющими доверие. Об этом свидетельствуют данные из жалобы И.Касилова, члена представительства комитета восстания на Медвежке. О готовящемся «провокационном мятеже» ему рассказал его друг Ставр Вольяно. 9 мая 1953 года Вольяно закрыли в ШИЗО 1-го лаготделения. Он узнал, что в изоляторе группу заключенных инструктируют офицеры оперчасти и лагерной администрации о том, как и когда организовать массовые беспорядки, начать акцию «волынки»*.

22 мая 1953 года Вольяно вернулся из ШИЗО. 22-24 мая из БУРов, ШИЗО Горлага выпустили всех заключенных и направили их в жилые зоны. Очевидно, в ШИЗО Медвежки проходил инструктаж с представителями других лагерей. В дальнейшем изложу то, что я сам видел. 23 мая 1953 года из Медвежки готовили этап в 5-е лаготделение, около 40-50 человек, две автомашины. За воротами старший лейтенант Ширяев из нагана застрелил одного заключенного, баптиста, его друга тяжело ранил. Стреляли в одну автомашину. Мы все это видели, шумели. В числе этапированных был и Микас Мисюрявичус, активист сопротивления, веселый парень, прекрасный собеседник, имеющий особый авторитет среди молодых парней. Я с ним долго работал в режимной бригаде. Он окончил военную школу, в 1944 году был вывезен в Германию, позже очутился в Литве. Так вот, мы все видели, что произошло у ворот 1-го лаготделения, ЧК надеялась, что о случившемся будет пересказано в 5-м. Странное совпадение. В создаваемый комитет — представительство в 1-м Горлаге вошли С.Вольяно, его друг А.Быковский и И.Касилов. В 1954 году на Колыме, в Сусуманской тюрьме, по этому вопросу была беседа с подполковником следствия. Он признался, что контроль событий в Норильске выпал из их рук: «Мы не представляли, что вы так организованы и сразу завладеете инициативой».

Про события на Медвежке в 5-м Горлаге узнали 27 мая. Обсуждали, как действовать в дальнейшем с представителями всех наций. По этому поводу говорили П.Френкель и другие. Решено: 1 июля 1953 года первая смена выходит на работу, в 12 часов бросает работу, занимает производственную зону, выставляет посты охраны, обеспечивает порядок, охраняет помещения и оборудование. В жилой зоне, услышав гудки сирены, поднимается жилая зона, выдворяет надзирателей, администрацию. Группа людей разрабатывает требования с указанием причин прекращения работы для вручения лагерной администрации.

В эту группу литовцы направили адвоката В.Зубкявичуса и священника Ч.Каваняускаса. В 12 часов 1 июня 1953 года загудели сирены рудника — сигнал прекратить работу. Бригады вернули инструмент, стали экскаваторы и буровые станки. В помещении диспетчерской рудника разместился штаб восстания, который возглавлял Михаил Измайлов, бывший фронтовик, офицер. На руднике осталось около 1200 человек. Несколько сотен заключенных, копателей шурфов и члены общих бригад, вернулись в жилую зону лагеря. Рудник от жилой зоны лагеря был отделен забором из колючей проволоки. Была возможность обменяться информацией.

В зоне рудника оставшиеся литовцы приютились в столярной мастерской. Из активистов там остались Б.Раманаускас, А.Зинкявичус, В.Водзинскас. 3 июля на Медвежке образовали представительство комитета восстания или забастовки. Возглавить комитет предложили П.Френкелю. В него вошли М.Михайлов, Б.Галема, которые у нас имели доверие и были известны сопротивлению. Остальные, И.Коваленко (бывший нарядчик), Вольяно, Быковский, и еще некоторые представители от бараков не внушали особого доверия. Решили, что они в целях конспирации не примут участия в работе комитета. Представили требования — решения. Чтобы контролировать их исполнение, руководить охраной и порядком в лагере, сопротивление привлекло около 300 активных парней из своих рядов. После провокационных попыток поджечь 4 июня больницу лагеря на меня возложили ответственность за противопожарную оборону и порядок в лагере.

Был открыт кабинет оперуполномоченного ЧК. В нем нашли телефонный кабель, соединяющий Норильск с гарнизоном. Наши заключенные-телефонисты имели рожок, подключились, слушали разговоры, записывали. Дежурили с нашей стороны Иозас Лукшис, К.Шалкаускас. Узнали, что прибывают дополнительные войска, на заводе беспокоятся, что кончаются запасы руды, может остановиться никелевый завод.

8 июня прибыла московская комиссия во главе с Кузнецовым, в зоне пробыла 2 часа. Переговоры с ней вели П.Френкель, М.Измайлов, И.Касилов. Представили требования заключенных. Некоторые из них обещали выполнить на месте, а такие, как пересмотр дел, решать в Москве. Потребовали на следующий день выйти на работу. Послышался свист. Заключенные скандировали: «Свобода или смерть!» Комиссия уехала и больше не показалась.

Были попытки прорезать забор жилой зоны и через проем отряду солдат войти внутрь. Но наши охранники подняли тревогу, своими телами загородили проем. Офицер приказал открыть огонь. Солдаты подошли вплотную. Заключенные кричали:

— Солдаты, не убивайте нас. Здесь находятся ваши соседи, родственники, а может быть, и родители, братья. Не делайте преступления.

Солдаты опустили винтовки и глаза. Офицер отвел отряд. Может, это была психическая атака? То же произошло и на руднике**. Солдаты окружили около 200-300 человек. Офицер приказал строиться и выйти из зоны рудника. Не послушались. Офицер с наганом в руках вошел в толпу, сделал пару выстрелов вверх, скомандовал:

— Строиться всем в колонну по пятеркам.

Мы сели на землю.

Он скомандовал:

— Встать!

Быстро все встали, плотно окружили офицера, сказали:

— Один выстрел, и первый труп будет твой.

Мы сблизились с солдатами, чтобы не было нужного интервала для стрельбы. Офицер скомандовал солдатам:

— На дорогу стройся!

Тогда офицера выпустили. Вольные все видели, пожимали нам руки. Эти солдаты были все светловолосые, их заменили выходцами из республик Средней Азии.

12 июня нам предъявили ультиматум: на следующий день выйти за зону. По репродукторам на столбах день и ночь орали, угрожали заключенным. На ночном совещании приняли решение подчиниться требованию. За это высказались почти все представители групп. 13 июня прибыл Кузнецов, через репродукторы предлагал выйти из лагеря, ломать двери и окна, убивать членов комитета. К 12 часам рассеялся туман. Мы увидели, что лагерь окружен солдатами, солдат много, кругом выставлены пулеметы. Члены сопротивления утром обошли все секции бараков, сообщили, что решено не сопротивляться. Около 13-14 часов солдаты во многих местах прорезали колючую проволоку забора. Ворвались автоматчики. Стреляя вверх, согнали всех в бараки. Зашли солдаты, вооруженные короткими штыками, занимали барак за бараком. Я что-то сказал солдату, немедля был угощен в бок штыком.

За воротами нас строили по 100 человек, пятерками. У ворот стояла вся свора: чекисты, суки, стукачи, все ранее убежавшие из лагеря. В пятерке я стоял рядом со знакомым украинцем Федором из карагандинского этапа. Нас двоих отделили из 4000 заключенных, отобрали еще 189 человек, поместили в недавно построенной казарме, еще не полностью оборудованной. Там мы пробыли около 12 дней, пока для нас оборудовали на Купце небольшой лагизолятор. Так распростились с Медвежкой, с Горлагом. Припоминаются стихи нашего поэта:

Не заключенными мы были пленными,
Телом иссякшие, но духом богатыри...

________________________________
*Получается, что в соседней камере был Вольяно. Будто бы в ней была дыра, и он мог наблюдать и слышать, что там происходит. Это невероятно.

**Рассказал об этом В.Водзинскас

 На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."