Кажется, было совсем недавно: после рабочего дня собирались в одной из комнат редакции «Заполярной правды» на Севастопольской улице молодого Норильска любители прозы и поэзии — металлурги, горняки, строители, инженеры, техники, педагоги, врачи — люди, одержимые «одной, но пламенною страстью»: писать. Все были равны в безвестности, все мечтали увидеть свои строчки напечатанными типографическим шрифтом. И была у них единственная возможность осуществить мечту: опубликоваться в только что созданной «Заполярке». Удавалось не всем и нечасто.

Среди тех двух-трех десятков энтузиастов был калмык лет тридцати пяти, среднего роста, плотный, с широким лицом, на котором нередко светилась приветливая улыбка. Он активно участвовал в обсуждении стихов и рассказов, приносимых в литературное объединение. В оценках был точен и требователен. Кое-кому приходилось услышать от него и такое, что переживалось болезненно. Однако большинство воспринимало критику как должное.
<...>

...Да, кажется, это было недавно. Но, когда подхожу к книжной полке, где в числе прочих стоят и тома сочинений Давида Кугультинова, убеждаюсь: времени с тех пор пролетело немало. Как плодотворно использовал его наш товарищ Давид, как много успел сделать!
Листаю журнал записей Норильского литературного объединения. Год 1955.

«21 марта. Обсуждение одноактной пьесы Александра Смекалина «Под сиянием полярных широт». Выступали: Головин, Андросов, Кугультинов, Векслер, Селегенев, Деменчук.

16 мая. Отчет о работе литературной группы. Среди выступивших — Давид Кугультинов. Он сказал:

«Организационные мероприятия еще не означают успеха. Самое главное — настойчивый и упорный труд. Нужно много читать, это необходимо. Слабо знают участники русский язык. Нужны доклады, читки лучших произведений. Писать — сложная работа, и относиться к этому нужно, как к святому. И самое главное: нужно больше писать. Активизировать помощь со стороны редакций. Каждому нужно участвовать в газете».

Запись в протоколе не стенографическая, сделана, как всегда на малых собраниях, торопливо, в меру умения записывающего улавливать и отражать основные мысли и стиль оратора. Можно не сомневаться, что подлинное выступление поэта на той встрече было куда более эмоциональным и убедительным, ярким и красочным.

Большинство собравшихся в литобъединении не знало, кто такой Кугультинов. Был он только что выпущен из лагеря, где отбывал срок по пятьдесят восьмой статье Уголовного кодекса РСФСР. Статья гласила о контрреволюционных преступлениях — самых страшных в тогдашние времена. На подпавших под нее висело нестираемое клеймо «врага народа». Пробиться его носителю куда-нибудь к заметной творческой деятельности было крайне трудно, почти невозможно.

Прошло еще несколько лет. Вот конспект тезисов отчетного доклада бюро Норильского литобъединения — повышать идейно-теоретический уровень и мастерство начинающих писателей. Далее — разбор произведений: сборник стихов «Глазами сердца», стихи, написанные в Норильске и о Норильске, «Моабитский узник», «Поэма о танце Ситары Дэви, стихи о Родине...».

<...>

В тот год Кугультинова уже не было в Норильске, он вернулся на свою родину, в Калмыкию.

А ту скромную книжечку в твердой обложке, оклеенной темно-синей бумагой, где бронзовой краской выведено: «ДАВИД КУГУЛЬТИНОВ. ГЛАЗАМИ СЕРДЦА», я купил в Красноярске в июле 1959-го и через месяц отозвался на нее заметкой в «Заполярной правде». «Глубокой мыслью, тонким лиризмом, чувством любви к Родине, к своему народу пронизано каждое стихотворение Давида Кугультинова, — говорилось в рецензии. — Поистине «пищей для ума» и «праздником для зрения и слуха» являются многие из стихов, опубликованных в сборнике».

Так начинался поэт, имя которого стало потом известно во всем цивилизованном мире.

<...>

Он родился 13 марта 1922 года в селе Абганер-Гаханкины, где его отец был учителем в школе. «Не помню, когда я начал писать стихи, но первое стихотворение напечатал двенадцати лет в многотиражке политотдела совхоза № 107. Стихотворение имело длинное название: «Успешно проведем отелочную кампанию». В нем я определял политические задачи и давал практические указания. <…> Я даже стал хуже учиться, создавая каждый день длинные поэмы о чем угодно».

С таким юмором и самоиронией рассказывал Давид много лет спустя в краткой автобиографии «О себе», предпосланной сборнику стихов в серии «Библиотека советской поэзии». (Эта книжка карманного формата в твердом переплете, оклеенная уже не бумагой, а серым коленкором, хранится в моей библиотеке и особенно ценна для меня, поскольку открывается такой надписью: «Дорогому Сергею Львовичу. В память о суровом и прекрасном Норильске, с пожеланием доброго здоровья и всех благ. Д.Кугультинов. 21.IV.65 г.».)

Типичная история зарождения советского поэта. Полудетские вирши, набранные в типографии местного газетного листочка, кружили мальчишке голову, представлялись событием мирового значения. А появились они на печатной странице потому, что политика партии и правительства того требовала. Надо было поднимать активность масс и каждого члена общества, и стихотворные призывы мальчика, как эффективнее проводить отелочную страду, способствовали этому. Напиши Давид стихи о цветочках, о любви, редактор многотиражки скорее всего сказал бы: «Неактуально!» — и вернул тетрадный листок автору.

Итак, свершилось. Завлекательный призрак славы воссиял перед глазами подростка, манил в яркое будущее, и юноша старался. В 1936 году его стихи увидели свет не в совхозной многотиражке, а в центральной калмыцкой прессе. Когда Давид учился в десятом классе средней школы, вышла его первая книга «Стихи юности» («Баг насна шулгуд», 1940 г.). Она получила хорошие отзывы и ввела автора в Союз советских писателей. Это был редкий случай. Давиду только что исполнилось восемнадцать. Вступление в высшую творческую организацию страны в таком возрасте являлось фантастической честью, о какой даже и не мечтали его сверстники, пишущие стихи и рассказы.

Он окончил школу в столице Калмыкии и поступил в пединститут. Учебу прервала война.

<...>

Второкурсник элистинского пединститута Давид Кугультинов вместе со старшими братьями надел солдатскую шинель и отправился защищать Родину.

Члену Союза писателей и начинающему педагогу поручили обязанности литсотрудника в дивизионной газете. Это означало: где красноармейцы, там и он.

<...>

Под гул бомбовых разрывов в окопах и фронтовых землянках Давид сочиняет стихи и очерки, репортажи и корреспонденции, которые тут же появляются на газетных листах.

<...>

На фронте в 1943-м Давид вступил в ВКП(б). Вступил, как и многие верные бойцы, чтобы найти дополнительные запасы мужества и победить врага, а если погибнуть, то коммунистом.

Давид не умер. Вместе с боевыми товарищами он одолел неприятеля. Но впереди ждали новые непредвиденные испытания. Летом 1943 года калмыцкие националисты собрали 5 тысяч бойцов и бросили их против партизан Украины и Польши. Этот удар в спину Советской Армии отозвался на всех калмыках. 27 декабря 1943 года был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР об упразднении Калмыцкой АССР. Началась депортация калмыков в Сибирь и Среднюю Азию. Весь народ был обвинен в сотрудничестве с фашистами, в измене Родине. В 1945 году фронтовика Кугультинова арестовали по навету и осудили по пятьдесят восьмой статье на десять лет ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей).

«Я был арестован за стихи, в которых осуждал несправедливость по отношению к моему народу, учиненную в годы культа личности Сталина», — писал Давид в упоминавшейся заметке «О себе».

<...>
В Норильск Давида Кугультинова привезли с очередным этапом заключенных в 1946-м. Работать направили на БМЗ (большой металлургический завод). Определили пачуковщиком в хлорно-кобальтовый цех. Это очень ядовитое производство в то время находилось на крайне низком уровне техники безопасности. Давид получил сильное отравление. Спасли молодого человека два доктора: Иосиф Янулявичус и Владимир Родионов. После больницы ослабленного зэка зачислили сторожем в котельную поселкового родильного дома, который разместился в двухэтажном кирпичном доме неподалеку от норильской теплоцентрали.

Из котельной Давида, как человека грамотного, через некоторое время перевели в роддом санитаром.

Приведу отрывок из воспоминаний моей жены Нины Балуевой «Тропою памяти далекой», опубликованных в «Заполярной правде» в 1988 году:

«Когда я работала в бюллетене «За ударный труд», поселковая почта доставила в КВО (культурно-воспитательный отдел Норильлага. — С.Н.) конверт из одного лаготделения — несколько рукописных страничек: отрывок из поэмы о Великой Отечественной войне. С первых же строк было ясно, что стихи талантливые. Газета издавалась для заключенных, и мы эти стихи опубликовали. Только вот подпись автора никак разобрать не могли. В конце концов без уверенности, но остановились на варианте, предложенном машинисткой Верой Александровной: КУЧУМИТИНОВ.

Было это в конце 1946 или в начале 1947 года. Позже я услышала фамилию КУГУЛЬТИНОВ и поняла, как мы ее исковеркали.

Летним утром 1948 года я подарила своему мужу Сергею Львовичу первенца — дочку. На второй или третий день муж не смог до окончания приема передать мне записку и передачку, и, когда спустился с рудника, расположенного высоко в горах за Норильском (взрывал там заряды оксиликвита), дверь роддома была уже закрыта. Сережа легонько, без всякой надежды на отклик постучал. К его радости, дверь отворилась — и он увидел смуглолицего человека, казаха или киргиза, который вежливо и доброжелательно его выслушал и взял передачу. Мой муж не нашел ничего более подходящего, как принести новоиспеченной матери том Шекспира. Вместе с запиской и еще чем-то съестным передал мне этот том вежливый смуглый юноша, в белоснежном халате и такой же шапочке, из-под которой выбивались слегка вьющиеся черные волосы. Он спросил меня, будет ли ответ, и я написала несколько слов, он взял листок и отнес его посетителю. А вечером, когда соседки по палате уже спали, он на цыпочках подошел к моему изголовью и сказал:

— Извините, пожалуйста, вам принесли Шекспира. Если вы не будете ночью читать, то, может быть, дадите мне эту книгу до утра?

Несколько суток мы читали драмы Шекспира по очереди: я — днем, он — ночью.

Юноша этот был быстрым, ловким, буквально летал по лестницам, коридорам и палатам и со всеми был необычайно доброжелательным, общение с ним доставляло радость обитательницам роддома. Женщины называли его Юрок (в большинстве там находились бывшие лагерницы, а в лагере молодых людей нерусских национальностей принято было называть Юрок). Он был любознательным, интересовался судьбами лежащих здесь женщин, всем старался угодить, помочь, сделать приятное. Мне сказали, что он заключенный, но на типичного лагерного работягу он мало походил. Вскоре кто-то объяснил мне, что это калмык, зовут его Давид Кугультинов, он поэт, еще до войны был принят в Союз писателей, а в Норильск попал с фронта. Кто-то — добрый человек — вытащил его с общих работ и устроил дневальным, а потом вахтером в роддом. И тут вспомнила я тот эпизод с Кучумитиновым.

Позднее мне рассказали, что Давид Кугультинов то ли до освобождения, то ли после работал на одной из баз Норильскснаба.

Встречая Давида в «Заполярной правде» на занятиях литобъединения, я вспомнила первое знакомство с этим человеком. Он стал к тому времени представительным, неторопливым, годы брали свое. Брало свое и время. Кугультинов теперь высоко нес голову, одет был в добротный, хорошо сидящий костюм. Не знаю, был ли он к тому времени реабилитирован или еще это предстояло. Меня он не узнал либо не показал виду, и я не стала напоминать ему о Шекспире. А стихи его, которые он читал на литобъединении, мне нравились. Только потом, когда всесоюзная слава пришла к этому человеку, когда его произведения стали печататься в центральной прессе, я, как, наверное, и многие, по-настоящему оценила их. И по сей день читаю и слушаю строчки Кугультинова с большим интересом.

Сергей Львович лет десять после нашего выезда из Норильска (а Кугультинов выехал раньше) переписывался с ним, напечатал о его творчестве много статей в газетах. На полке в нашей квартире стоят сборники стихов с дружескими автографами поэта.

На днях пришел ноябрьский номер журнала «Знамя» за 1988 год. В подборке стихов ветерана Норильлага Марата Картманова мы прочли небольшое стихотворение «Поэт», посвященное Д.Кугультинову:

Туда, где товары и гири,
пришел он сегодня чуть свет:
поэт не бряцает на лире —
заведует складом поэт.
Но здесь, где рогожи и бочки,
он чует, что песня жива!
Что делать? Приходовать строчки?
Как мясо, морозить слова?
Трубить в самоварные трубы?
Иль склад запереть на замок,
жалеть, что когда-то на губы
замка он повесить не смог?

Под стихотворением значится: Норильск, 1955».

Так вспоминала Нина Балуева.

<...>

Пытаясь эзоповым языком ответить на вопрос, чем дорог ему Норильск, Давид Кугультинов в годы недомолвок и иносказаний, продолжая образный строй стихов, посвященных опасной теме, высказал обнаженно горькую мысль:

Глубокой ночью свершено насилье —
жестокое, безжалостное, злое.
Но кто сказал: зачатье — результат любви?
Ему и в ненависти быть возможно!
Норильск — насилья плод.
Но как же матери он дорог!

Норильск — насилья плод! Вот она, истина, высказанная в стихах о нем впервые!

<...>

После реабилитации поэта восстанавливают в Союзе писателей, зачисляют в Литературный институт им.Горького (окончил в 1960 году, затем Высшие литературные курсы и аспирантуру). Выходит сборник стихов «Жизнь и размышления» (1963-1964 гг.). Стихи Давида стали публиковаться в газетах и журналах СССР подборка за подборкой: в «Литературной России», «Литературной газете», «Новом мире», «Дружбе народов», «Доне», «Волге». Там и тут светила читателям добрая улыбка калмыцкого поэта с его портретов. (

В 1964 году Кугультинова избрали руководителем Союза калмыцких советских писателей.
Вслед за норильскими стихами еще одной — и более художественно обобщенной! — формой эзопова языка в раскрытии темы тоталитаризма избрал Кугультинов близкие ему мотивы народного фольклора, калмыцкие сказки.

<...>

Русский читатель получал стихи Кугультинова в переводах, которые не были равноценны, но важно, что творчество калмыцкого поэта сразу попало в поле зрения лучших переводчиков. Свыше двух десятков поэтов доводили до россиян и жителей республик поэзию Давида. Возглавляли процесс мастера высшего класса: Михаил Светлов, Владимир Луговской, Новелла Матвеева. Широкую известность получили переводы, созданные Семеном Липкиным, Юлией Нейман, Яковом Козловским, Ильей Френкелем, Юлием Даниэлем, Александром Николаевым, Александром Голембой, Эдмундом Йодковским. М.Шехтер, В.Стрелкова, А.Долинский, П.Карп, Ю.Вронский, К.Алтайский, В.Гнеушев вложили немало труда и искусства, чтобы передать русскому и всесоюзному читателю поэзию талантливого калмыка.

О труде своих переводчиков с глубоким уважением и благодарностью говорил Давид Никитович, выступая на Третьем съезде российских писателей.

<...>

Двустишия Кугультинова, замечательные по краткости и отточенности мысли, продолжают традиции восточных поэтов.

Сбить масло из воды не смог бы сам Всевышний.
Пустая голова — советчик никудышный.

За то, что зла не совершил, ты не проси наград,
коль ты добра не совершил на этом свете, брат.

Если в правде своей убежден, то не бойся хулы,
если в ней сомневаешься сам, то страшись похвалы.

Жизнь, если цели нету в ней, —
Телега без лихих коней.

Росту тела есть в годах граница,
рост ума — до смерти сохранится.

<...>

В декабре 1965 года кафедра языка и литературы Калмыцкого государственного педагогического института представила стихи Давида Кугультинова на соискание высшей награды СССР — Ленинской премии. В перечне поэтов, выдвинутых на нее, Кугультинов значился с Андреем Вознесенским, Евгением Евтушенко, Леонидом Мартыновым.

Секция поэзии и пленум Комитета по Ленинским премиям в области литературы и искусства при Совете Министров СССР после первого рассмотрения оставили стихи Кугультинова, Вознесенского и Мартынова для дальнейшего обсуждения (Евтушенко не пропустили!).

Борьба вокруг выдвинутых на Ленинскую премию 1966 года кандидатур закончилась победой тех, кому лучшие стихи Евтушенко, Вознесенского, Мартынова и Кугультинова были враждебны по духу, кто стремился затушевать, а еще лучше — вычеркнуть из памяти людей трагедию калмыков, чеченцев и ингушей, крымских татар и немцев Поволжья, да и вообще все деяния Сталина — Ягоды — Ежова — Берии, вычеркнуть и Колыму, и Соловки, и Норильск, и Воркуту, и прочее. Ленинская премия 1966 года за произведения поэзии не была присуждена ни одному автору. (Кому же было ее присудить, если не Евтушенко, Вознесенскому, Мартынову и Кугультинову?)

<...>

«Стихи Кугультинова полны тонкого душевного и духовного изящества, глубины мысли и того света добра, того внутреннего поэтического озарения, какие нам сейчас так остро необходимы», — говорила Мариэтта Шагинян.

14 сентября 1968 года отправил я Кугультинову такое письмо:

Дорогой Давид! После долгого колебания посылаю «Заполярку» с заметкой о тебе. Почему колебался? Дело в том, что как-то послал тебе «Сибирские огни» с рецензией на твою книгу, а ответа не получил. То ли не дошла она до тебя, то ли не понравилась? Но желание сделать приятное одержало верх, и вот — посылаю снова. Сказать о тебе хотя бы вполголоса где-либо в более широком издании у меня нет возможности (много раз пытался сделать это!). Благодарен «Заполярке», что напечатала.

А написано у меня о твоих стихах много. Почти каждая твоя публикация вызывает мысли, которые хочется вылить на бумагу, и я это делаю. Накопилось, пожалуй, на добрую монографию. В прошлом году пытался предложить ее издательству в Элисте, но получил ответ, что они готовят о тебе статью в каком-то сборнике. Впрочем, не унываю. Авось будем живы и удастся где-нибудь напечатать.

Горячо желаю тебе успехов. Пиши больше и так же хорошо, умно и благородно.

И мне пиши, хоть по паре слов, не обижайся, если у меня что не так. Сергей.

6 октября, не получив ответа, я нашел в записной книжке телефон квартиры Давида в Элисте и позвонил. Женский голос спросил: «Кто?» Давид оказался дома, и через несколько секунд послышался его басовитый голос:

— Здравствуй. Получил твое письмо и газету. Все собирался ответить до поездки. Только что вернулся из Ташкента. Был на встрече с читателями.

— Что нового? — спросил я.

— В Москве на днях книга выходит. А в будущем году двухтомник в Гослитиздате.

— Работаешь в отделении Союза?

— Нет, свободен.

Прошел год, и в Москве, в издательстве «Советский писатель», вышла книга Кугультинова «Дальние сигналы», состоявшая из двух разделов стихов: «Жизнь и размышления», «Душа слова» и двух поэм: «Воспоминания, разбуженные Вьетнамом», «Повелитель Время» — восемьдесят с лишним стихотворений, в большинстве не входивших в предыдущие сборники.

<...>

«Здравствуй, дорогой Сергей! — писал мне Давид 26 ноября 1969 года. — Честное слово, давно собирался написать тебе, и каждый раз, как назло, только соберусь писать, — исчезал твой адрес. Это бывает часто при такой неразберихе, как на моем столе. Каждый раз откладывал письмо, надеялся, что обязательно твой адрес выплывет сам по себе. И вот, перебирая в связи с ремонтом бумаги, нашел твою открытку с обратным адресом и решил сию же минуту написать непременно.

Живу, работаю потихоньку, именно потихоньку. Как все. В том смысле, что не только я, но почти все мы, современные писатели, ужасные лентяи и лодыри и время тратим на все, только очень мало на литературу. Не представляю, что было бы со всеми нами, если бы бог родил нас на сто лет раньше. Наверное, с голоду подохли бы. Впрочем, это взгляд писателя на вопрос. С другой стороны, наверное, было бы еще ужаснее, если бы шесть тысяч членов Союза писателей каждый год стали бы отваливать по роману и сборнику стихов. За пятилетку — 30 тысяч! А если пятилетку в четыре года — 36 тысяч! А если прибавить книжки не членов, но писателей?! Вероятно, потребовалась бы огромная кибернетическая машина, которая все читала бы и объективно (машина всегда объективнее человека? в думающие машины, может, будет вселяться дух автора машины — тогда на них надежда малая?) стала бы выделять из массы книг гожее и негожее, точно информируя читателя. Сколько бы гожих книг осталось? Впрочем, все это, разумеется, шутка.

Все, что печатаю, ты, вероятно, читаешь. В этом году вышла новая книжка «Дальние сигналы», которую посылаю тебе. В будущем году, в начале, выйдут два тома избранных стихов и поэм в Гослитиздате. Уже набирается новая книжка. В ней будет большой цикл лирики, неожиданно родившейся. Любовной лирики. В конце декабря прошлого года я попал в автомобильную катастрофу. Пролежал полтора месяца. Думал о смерти, а родились стихи о любви. Из этого цикла я много печатал в нынешнем году. В «Юности», «Москве», «Лит. газете». И еще будет в «Лит. газете», в «Лит. России». По-прежнему пишу в плане философском, раздумья и все, что пишется само по себе. Много лет работаю над одной большой поэмой. Выйдет ли что из этого, а если выйдет — будет ли напечатано, — не знаю. Вещь сложная, может, в чем-то ошибусь, а может, ошибутся те, кто будет решать ее судьбу. Нет, не о тюрьме и не о лагере. А о жизни современного человека, который находится под угрозой атомного гриба.

Много времени уходит на поездки. Только в этом году побывал в Хабаровске, Комсомольске, Владивостоке, в Башкирии, объездил МНР, Польшу, много раз был в Москве. И хочется еще поездить, побывать, в частности, в Норильске. Если вырву время — это сделаю. Как живешь, где работаешь? Вот, пожалуй, и все, что хотел черкнуть. С приветом. Д.Кугультинов».

На «Дальних сигналах», присланных Давидом, было написано, пусть и с преувеличением, но дорогое для меня:

«Сергею Щеглову, хорошему, умному человеку, в память о Норильске, с пожеланием всего доброго на свете. Д.Кугультинов, 26.XI-69 г., Элиста».

<...>

В августе 1978 года, будучи в Ясной Поляне и просматривая экспозицию на нижнем этаже Дома Волконского, где выставлены были книги — подарки писателей музею-усадьбе, нашел я под стеклом витрины раскрытый на портрете Кугультинова его сборник «Жизнь и размышления». На титульном листе, возле силуэта птицы, знакомый мелкий почерк:

«Человечество, родившее такого титана мысли, как Толстой, видимо, все-таки одолеет все внутренние распри и дойдет до своей великой цели и всеобщего блага всех людей на Земле, к светлой эре Любви, Разума и Свободы. Д.Кугультинов. 9.1-72».

«Дай-то Бог!» — подумал я, прочитав эти строки.

Рядом со сборником Давида лежали исписанные тем же ровным бисерным почерком две страницы ответов на вопросы анкеты Ясной Поляны в связи с пятидесятилетием образования СССР.

Много лет прошло с тех пор, как виделись мы с Кугультиновым. И эта случайная встреча с его высказыванием у Дома Волконского как бы восполнила для меня пробел в общении с человеком, которого всегда уважал и ценил. Особенно дорога она была тем, что мысли, высказывания моего давнишнего друга, совпадали с моими.

12 марта 1982 года услышал я сообщение о награждении Давида Кугультинова орденом Ленина. А вслед за тем и интервью с ним в программе «Время» по Всесоюзному телевидению. На следующий вечер в концертной студии Останкино экран позволил мне увидеть его вновь на торжестве, ему посвященном. Я радовался его славе.

Промелькнуло еще девять лет. 17 января 1991 года по радио объявили, что сотрудница Крымской астрофизической обсерватории Черных открыла еще одну малую планету и назвала ее КУГУЛЬТИНОВ.

 На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."