Мои родители были учителями в Красноярске. Работали они с утра до ночи, а я был на попечении бабушки. Мать уже имела высшее образование, а отец учился заочно в Томском университете. Война началась тогда, когда он учился на 3-м курсе. Отец отправился на фронт. Жить в Красноярске было тяжело: на руках у матери кроме меня были две старухи — ее мать и тетка 75 лет. Правдами и неправдами матери удалось получить вызов в Норильск через подругу, которая также была учительницей и работала по совместительству секретарем поселкового Совета. Норильск, несмотря на стотысячное население, был рабочим поселком.

В Заполярье мы отправились в сентябре 1943 года с матерью и теткой. Отец был ранен в феврале 1945 года, лечился в госпиталях и прибыл в Норильск в августе. Он стал работать в политотделе комбината, а потом и на других должностях. Мать преподавала физику — сначала в школе, потом в техникуме.

Встреча в родной школе учителей и выпускников,
приехавших в Норильск. 1954 г.

Первое время мы жили прямо в школе — в библиотеке. Мать не отдала меня учиться: мы опоздали на три недели к началу учебного года, и она боялась, что мне будет трудно догнать одноклассников. Я слонялся по школе, знал в ней каждый уголок, прочитывал все стенные газеты и потом пересказывал их содержание. Вся школа меня знала под кличкой Фюзис. О годах учения в школе ничего особенного рассказать не могу. Учился я хорошо, почти на одни пятерки, особенно не хулиганил, в школе был своим человеком. Поэтому мне запомнились эпизоды, не связанные напрямую со школой. Например, детям фронтовиков каждую четверть вручались продуктовые подарки — свертки весом три-четыре килограмма, состоящие исключительно из американских продуктов. Некоторые из них были очень вкусными. Во мне родилось положительное отношение к Америке, которое не меняется до сих пор ни при какой пропаганде.

Школа № 1, 8«А» класс. Первый ряд (слева направо): Феликс Митяев,
Юра Гончаров, Миша Савельев, Борис Подольский (нет шести человек).
Второй ряд: Тамара Фаюткина, Алла Савченко, Августа Александровна
 Федотова (учитель физики, классный руководитель), Борис Данилович
 Сухомлинов (директор школы, учитель химии), Лидия Васильевна Бузунова
(учитель литературы), Алла Бузикова. Третий ряд: Лиля Высотина, Люба
 Близнякова, Магда Туманишвили, Эмма Каплонян, Зина Макарова, Мира
 Усевич, Люся Скалигерова, Гена Каратаев, Галя Зверева, Юра Левин, Володя
 Веревкин, Костя Касаткин, Тамара Рознатовская, Эля Першина, Неля
 Тимофеева, Лидия Сергеевна Васянович (учитель по основам дарвинизма),
 Володя Добряков. Пос. Норильск, 1952 г.

Урок литературы в 7-м классе школы № 1. Ведет Л.В. Бузунова. На первом
 плане – Тамара Фаюткина, на «Камчатке» – Юра Левин, с перевязанной
 головой – Галя Зверева, за второй партой – Коля Пшеничников. 1950 г.

Когда я учился в 3-м классе, группу детей комбинатских работников отправили в «Артек». Это было в конце сентября 1946 года. Я был среди самых маленьких, таких было трое, а самому старшему было 14. С нами отправили воспитательницу. Звали ее Антонина (Тося) СОЛОВЬЁВ а. Больше ничего о ней не помню. Сейчас, конечно, можно представить, сколько и чего на ее долю пришлось. До Крыма ехали более двух недель на разных поездах, обратно — не меньше. Была карточная система, кругом разруха.

Запомнились мне еще два не совсем обычных эпизода. В «Артеке» меня приняли в пионеры. Дело было 7 ноября, приезжали какие-то очень почетные гости, покупку галстука возложили на Тосю, которая проживала не на территории пионерлагеря, а где-то в Крыму. Сама церемония мне ничем не запомнилась. Важным моментом было то, что мне уже исполнилось 10 лет, а отец был фронтовиком и работал на комбинате. Позднее, в Норильске, уже к следующей знаменательной дате — 23 февраля меня снова стали готовить к приему в пионеры. Несмотря на протесты, меня заставили пройти эту процедуру повторно. Долго я не мог простить матери, что она не защитила меня от этого, как я думал, позора.

Теперь о другом происшествии. Мы возвращались в Красноярск накануне Нового года. Вещи мальчиков и девочек за три месяца перемешались и были связаны в общие узлы. По прибытии на станцию мне поручили нести один из таких узлов, но по пути к машине мой узел развязался. Я стал его завязывать, за этим занятием меня и застал вокзальный милиционер. Он отвел меня в кутузку при вокзале, там посадил с двумя беспризорниками. Оказывается, они промышляли мелкими кражами на вокзале и близлежащем базаре. Если хозяева вещей отлавливали воришек, милиционер возвращал пострадавшим вещи, а злодеев сажал в кутузку. В случае непоимки воришек добыча делилась по совести. Это мне рассказали сами ребята. Я беспризорникам совершенно честно рассказал все о себе, потому что мне-то скрывать было нечего, но видел, что они не больно-то мне поверили: ведь в узле была детская одежда разного размера, несколько шапок и шарфов для мальчиков и девочек. Парней же больше всего интересовало что-то съедобное, но, кроме нескольких грецких орехов, им ничего найти не удалось. Что касается встречающих и сопровождающих, они меня на вокзале не хватились, добрались до комбинатского дома приезжих и только там стали считать детей по головам. Вернулись на вокзал, нашли блюстителя порядка. Он и не пытался проверить мою версию, так как его сбила с толку моя шуба. Она была того же фасона, что выдавали в детских домах. Меня отвезли к бабушке, жившей в Красноярске. Она уложила меня на русскую печку под тулуп и накормила пирогами с молотой черемухой — это и есть самое яркое воспоминание о той поездке.

Немного расскажу о последних годах в школе. Руководство комбината в 1953 году сделало великолепную вещь: открыло лагерь отдыха для старшеклассников вблизи пионерлагеря «Таежный» в 90 километрах от Красноярска на Енисее.  Это были два двухэтажных рубленых дома на берегу реки, с воспитателями не из школы, с полусвободным режимом, хорошим питанием. Мимо нас проплывали баржи с заключенными, которых везли на юг. Это были последствия восстания заключенных 1953 года в Норильске. Тогда же до людей дошли сведения о разоблачении Берии. Город заметно изменился. Это мы увидели сразу по возвращении с отдыха. Нам предстояло окончить школу, и родители не слишком нагружали нас общими заботами. А жизнь менялась. Лагерные отделения демонтировались. Чувствовались первые признаки «потепления»: наши знакомые и соседи начали писать заявления о реабилитации. Школу я окончил с серебряной медалью. Но дальнейшая моя жизнь не пошла гладко, и судьба пожелала, чтобы я еще некоторое время пробыл в этом северном городе. В январе 1956 года я начал работать на руднике «Медвежий ручей». О своих злоключениях в предыдущие полтора года я умолчу, скажу лишь, что учиться не стал, а в армию меня не взяли совершенно без всяких махинаций с моей стороны. Период с 1956 по 1959 год я считаю одним их лучших и полезных в моей жизни. Я поучился на коротких курсах машинистов экскаватора и начал работать в карьере. Профессией овладевал по ходу работы.

Теперь немного расскажу о своей трудовой жизни. Норильский комбинат был передан в Министерство цветной металлургии. Дармовой рабочей силы не стало, но многие бывшие заключенные еще при ГУЛАГе начали работать по вольному найму. Среди них были и настоящие мастера, в том числе и виртуозные машинисты экскаваторов. В целом же рабочих не хватало. Пришлось прибегнуть к оргнабору. Мне кажется, комбинат получил разрешение посылать вербовщиком и армейские части и приглашать на работу заканчивающих службу. Поначалу условия были очень привлекательные. Приезжающим предоставляли хорошее общежитие и довольно быстро давали комнату в коммуналке тем, кто обзаводился семьей. Был огромный дефицит женщин. Дошли до Хрущева, и он распорядился приравнять Норильск к народной стройке. Демографическая обстановка несколько улучшилась.

Приезжающих обучали на курсах различным профессиям. Обучение велось на высоком уровне: учителей было предостаточно. Ученики были разные, например демобилизованные со средним образованием. А были, скажем, выходцы с Северного Кавказа — чеченцы и осетины, кстати сказать, вовсе не так плохо подготовленные. Среди дембелей преобладали украинцы. Со мной учились Жижченко, Чересюк, Довгопляс, Мусиевский, Бащук и еще человек пять с подобными фамилиями. Три четверти в среднем руководящем звене, а особенно среди людей, имеющих технические профессии, составляли бывшие зэки. Преобладала 58-я статья. Было немало и квалифицированных рабочих.

Мне довелось работать с выдающимися мастерами своего дела — машинистами экскаватора Н.Н.Аверченко и В.П.Кастусевым. Они показывали чудеса при работе на мастодонтах — карьерных экскаваторах. Их таланты проявлялись главным образом при ремонтах и монтажных работах. Говорят, были и еще большие виртуозы. Оставалось немало рабочих более низкой квалификации. О них я еще расскажу ниже. Сейчас о другом.

В эпоху ГУЛАГа вокруг жилых городских массивов располагались лагерные отделения: спальные бараки и служебные помещения. В то же время вольнонаемные уже работали на производстве, а чтобы добраться до рабочего места, приходилось покидать крытые «воронки» со ступеньками сзади несколько раз за получасовую дорогу: нужно было показывать пропуск непременно в развернутом виде при проезде по территории лагеря. После ликвидации Норильлага бараки не снесли, а разгородили их на комнаты. Большую часть барачной территории заняли вновь прибывшие по хрущевскому призыву, частично в них поселились бывшие заключенные, которым по разным причинам не удалось уехать на материк. Приезд на стройки коммунизма считался патриотическим поступком. Ради справедливости нужно сказать, что создавались и более комфортабельные общежития. Построили несколько новых больших домов под общежития. Для этой цели переоборудовали и некоторые бывшие гулаговские административные здания.

Например, в управлении строительства, где работал мой отец, устроили женское общежитие. Среди прибывших в 1956 году преобладали женщины. Это была попытка выровнять население по половому признаку. Люди приезжали сюда самые разные: романтики (немного), авантюристы, карьеристы. Большинство все же руководствовались прагматическими мотивами: заработать хорошие деньги и постараться устроить свою жизнь. Обещались ведь ценные льготы, например, право строить кооперативное жилье почти в любом городе СССР. Вскоре, правда, началось наступление на льготы, а устроить жизнь в Норильске толком было невозможно.

С комсомольцами прибыли какие-то свои администраторы, их поселили в привилегированные общежития, иногда по одному в комнате. В то же время семейных общежитий не создавали. Правда, недалеко от моего дома было общежитие ИТР явно улучшенного типа. Там была строгая вахта, хорошие санузлы. Я бывал там в гостях у Стаса Паршина, молодого специалиста, коренного москвича, приехавшего по распределению по окончании института. Он говорил, что такие условия оговаривались при распределении.

Вернусь к рассказу о своем ближнем круге знакомых. Сначала о работе. Директором рудника «Медвежий ручей» был Э.А.Левин. Это был выдающийся специалист. Он, будучи зэком, занимался проектированием рудника, затем организацией производства на строящемся карьере, а после окончания срока фактически руководил предприятием, занимая какую-то второстепенную должность типа диспетчера. После расформирования ГУЛАГа он стал официальным директором рудника. Мне довелось общаться с ним, потому что я дружил с его сыном: мы учились в одном классе, а потом и работали на руднике. Только через много лет я смог по-настоящему оценить, насколько умно был спроектирован карьер. Во время войны удалось при минимальном объеме вскрыши, то есть вывоза пустой породы, бесперебойно снабжать комбинат никелевой рудой. К сожалению, здоровье Э.А.Левина было сильно подорвано непосильным трудом. Он сам рассказывал, что приходилось работать по 16-20 часов в сутки, а то и больше. Понятно, что работал он не за блага и не за страх. Это к разговорам о патриотизме, евреях и т.п.

Теперь расскажу о своих коллегах. Такое слово, правда, не употреблялось. Несколько технических деталей. Гигантская ступенька в карьере называется горизонтом, здесь работали два экскаватора. Порода в Норильске очень твердая, скальная, и ее приходилось раздроблять мощными взрывами, а уже потом, взорванную, ее убирали экскаваторами и увозили в стальных вагонах — думпкарах. Для обеспечения этой технологии была создана комплексная бригада. В нее входили экипажи экскаваторов, путевые рабочие, которые укладывали рельсы, и бурильщики, которые проделывали дырки — шпуры для взрывчатки в оставшихся невзорванными негабаритных камнях. Так вот, самой многочисленной группой в этой бригаде были путейцы — около 20 человек (все без исключения из Западной Украины). Они жили компактно в соседнем с рудником поселке, почти все семейные. При работе они помогали перетаскивать тяжелый электрокабель и при ремонтах их использовали в виде тягловой силы. Держались они все вместе, были немногословны, замкнуты и настороженны. Между собой они общались на украинском, с нами говорили только на русском и только по работе.

Позднее я понял, что они мне не доверяют, потому что мой отец был начальником и бывшим работником гулаговской системы. Вспоминаю такой случай. Для замены каната экскаватора я залез на верхний конец стрелы к блокам, спустил через блок веревку и попросил путейца внизу привязать ее к канату. Он отказался, ссылаясь на то, что требуется знать специальные узлы. Я без спора спустился на землю, привязал веревку и снова залез на стрелу. После ряда таких эпизодов наши отношения стали улучшаться, а года через два я уже смог обсуждать с ними любые темы. Я понял, что украинцы такие же, как мы, нормальные люди. Им и без СССР жилось неплохо, за что их наказали, кого они предали — это непонятно было и им самим. Они хотели жить по своим национальным традициям, собственно, как и мы. В работе они были добросовестны. Если их не строить под себя, то отношения с ними всегда будут хорошими. Вот такой национальный вопрос.

Как-то я работал в подмене с незнакомым мне машинистом Е.Коваленко. Очень спокойная была смена, мы беседовали на разные темы, ну, конечно, и о нашей работе. Женя мне говорит: «Родине нужен металл... Делать танки, пушки, снаряды, пули. А мы стоим в начале этого процесса». Главное в этом было, как он это сказал: без горечи, без насмешки, без гордости. Нейтрально. Получилась очевидная аксиома: величие нашей страны — в пулях, ракетах и т.п. А металл, который остался от этих изделий, нужно вложить в новые экскаваторы, с помощью которых произведут еще больше металла... И далее по кругу... Это был второй разговор в моей жизни, который я запомнил на всю жизнь. Первый был за несколько лет до этого. Один бывший з/к после смерти Сталина (но до доклада Хрущева) в разговоре о покойном вожде сказал: «Надеюсь, ты уже понял, что он был сволочь и бандит». Во мне что-то дернулось и затихло... С тем сейчас и живу.

 На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."