С.Л.Щеглов, А.Л.Львов, B.C.Корякин, В.И.Долгов
Неизвестное и малоизвестное из жизни легендарного норильчанина
Николая Николаевича Урванцева

Осень 1946 года. Горняки Норильска, в их числе и я, находились под ужасающим впечатлением от
преждевременного взрыва оксипатронов в скважинах рудника «Угольный ручей». В эти дни мне довелось присутствовать на одном из совещаний в управлении горно-металлургического комбината. Обсуждалась проблема дальнейшего развития буровзрывных работ в карьерах рудника. Вел совещание заместитель начальника комбината по горным предприятиям Игнат Васильевич Усевич. Возник какой-то вопрос в связи с геологическими изысканиями. Выслушали всех, к решению не пришли.

— Надо с Николаем Николаевичем посоветоваться, — предложил главный инженер горного управления Марк Давыдович Фугзан.

Пригласили Урванцева. Он работал в геологическом отделе комбината, в бараке позади конторы Норильлага на Заводской улице, в нескольких минутах ходьбы от управления комбината, что в начале Октябрьской.

И вот в зале появился высокий человек в длинном кожаном пальто коричневого цвета, такие носили тогда начальники и виднейшие специалисты Норильска.

Взоры всех с уважением обратились к вошедшему. Не снимая пальто, а лишь освободив голову от шапки, Урванцев присел к столу.

Все знали, что он вышел из лагеря год назад. А первые исследования в Норильске провел еще в те времена, когда никто и не подозревал, что здесь будет лагерь: в далеком девятьсот девятнадцатом. Потом имя Урванцева было овеяно двойной легендой: как зэка и как первооткрывателя.

С тех пор мне часто приходилось встречаться со знаменитым человеком. Но были те встречи мимолетны и не оставили заметных воспоминаний.

Прошло десять лет. Времена изменились. Норильск отчасти рассекретили. Урванцева реабилитировали. Появилась о нем большая уважительная статья в центральной газете «Труд». Пошли публикации в других газетах и журналах. По мере разлива славы заполярного гиганта индустрии разливалась и слава его творцов. Заслуги Урванцева были в эпицентре.

Однажды в солнечный день пришел и я к Николаю Николаевичу. Пришел не как горняк, а как самодеятельный журналист — взять интервью. В результате обстоятельной беседы написал очерк. Так началось наше многолетнее личное общение. Когда он уехал из Норильска в Ленинград и вернулся к работе в Институте Арктики и Антарктики, у нас завязалась переписка. В 1957 году в журнале «Сибирские огни» была напечатана моя статья «Столица енисейского Севера» — под рубрикой «Города родной Сибири» (Норильск тогда уже получил статус города). Естественно, там много было сказано и об Урванцеве.

Я отправил ему этот номер и получил ответ.

Многоуважаемый тов. Щеглов!

Простите, что не знаю Вашего имени-отчества. (Забыл Николай Николаевич о нашем общении. — С.Щ.) Прошу сообщить в следующем письме, если доведется писать. Большое спасибо за присланный журнал. Я с удовольствием прочел в нем статью о Норильске, написанную Вами. Никаких промахов и ошибок там нет. Все правильно. Вы верно отметили, что Норильск пока лишь небольшой оазис среди пустынной и почти безлюдной до сих пор тундры. Однако это долго не продлится. Выявляются все новые и новые объекты полезных ископаемых, могущие стать в ряд с Норильском.

В связи с промышленным освоением Сибири вообще и Красноярского края в частности они скоро будут втянуты в общую промышленную орбиту Советского Союза. На Курейке, по-видимому, выявляются перспективные месторождения норильского типа. То же имеет место и в бассейне р. Кулюмбе и Горбильчин. В районе Котуя весьма перспективно Чулыкское месторождение редких элементов и слюды. Возобновляются поиски и разведки нефти на Хатанге и в низовьях Енисея. Сегодня как раз у нас в институте план этих разведок разбирала специальная комиссия, в которой и я принимал участие. Несомненно, очень скоро Норильск станет не единственным, а лишь первым среди многих культурных и промышленных центров таймырского Севера. Я всегда это утверждал и счастлив, что моя мечта сбывается. Рад и счастлив, что здоровье и силы еще позволяют мне не один год поработать над разрешением этого вопроса.

Жму Вашу руку и желаю здоровья и всемерных успехов в работе.

Привет всем знакомым норильчанам.

11.02.58 г. Н. Урванцев.

В том же году в Красноярске была издана написанная мной и Алексеем Бондаревым книга «Город Норильск». То был первый краеведческий очерк о нем. Я послал книгу Н.Н. Урванцеву. Ответом было благодарственное письмо с положительной оценкой книги.

…Наш институт (Институт геологии Арктики) нынешним летом будет вести широкие работы в пределах Норильска для составления кондиционной государственной геологической карты в масштабе 1:200 000 (то есть 2 км — 1 см). Такой карты Норильский район до сих пор не имеет, а между тем именно она должна служить базой для планирования поисков и разведки новых рудных месторождений, особенно богатых. Мы имеем целью создать подобные карты для всего правобережья р. Енисея к северу от Полярного  круга. Два южных листа (к югу от Хантайки) уже готовы, приняты Министерством геологии и сданы в печать. Два других листа — делаются. Редактирую листы я.

Кроме того, сейчас я закончил сводку всех материалов р. Енисея к северу от Полярного круга и составил обобщающую карту М 1:500 000 (5 км — 1 см). Сейчас она находится в оформлении.

Летом думаю проехаться по нашим съемочным партиям от Курейки через Норильск до Таймыра. Работы много, интересной, творческой. Здоровье пока в порядке, и мне хочется облететь побольше и на многое старое взглянуть новыми глазами, в свете современных данных геологической науки.

Привет всем. Жму крепко руку.

06.03.59 г. Н. Урванцев.

Книга «Город Норильск» вызвала отклики и других старейших норильчан, имена которых были известны большинству строителей, металлургов и горняков. Важной и знаменательной считаю переписку с Александром Емельяновичем Воронцовым (родился 3 февраля 1903 года, умер 9 января 1984 года). В 1938–1945 годах он был главным инженером Норильскстроя и комбината. Позднее он в числе других увенчан лаврами Сталинской премии, государственными наградами, званием почетного гражданина Норильска.

Правительственных наград и звания почетного гражданина Норильска удостоен и Урванцев. Но судьбы его и Воронцова сложились диаметрально по-разному, как и биографии многих первооткрывателей енисейского Севера, как и жизненные пути миллионов граждан Советской России. Одни возводили Норильск, будучи уполномоченными партией и правительством. Таких обеспечивали всеми привилегиями, человеческими условиями быта в суровой обстановке Крайнего Севера. Других завозили туда насильно. Клейменные презрением, они жили и работали, как каторжане, только что без кандалов. Кто-то из них поплатился свободой за преступления против общества, а кто-то злодейств не совершал — пострадал в горячке борьбы правителей друг против друга. Сталина против Троцкого. Противоборство велось под флагом классовой борьбы, но на деле было лишь ее декларацией.

В стране царил государственный террор. Жертвами его стали миллионы невинных граждан. В чем было преступление Урванцева? Он был
начинающим землепроходцем Севера в годы, когда шла Гражданская война и в Сибири правил Колчак. Вместе с сыном енисейского промышленника Сотникова он проводил геологические изыскания на месте будущего Норильска. Всякое подчинение колчаковскому «правительству» красные считали тягчайшим преступлением, изменой Родине. Дважды удавалось Николаю Урванцеву опровергнуть надуманное обвинение. После третьего ареста (много лет спустя после Гражданской войны) ему все же присудили длительный срок заключения. Хорошо еще, что не расстреляли, как многих. А ведь он к этому времени уже проявил себя талантливым ученым, героическим полярником и трудился на благо советской науки в интересах советской власти. Приписали же ему совсем иное — будто бы вредил он ей, скрывал от нее запасы полезных ископаемых. Николай Николаевич Урванцев, как и многие, оказался жертвой политического террора, впоследствии осужденного самой же советской властью. Был оправдан, реабилитирован.

Проследим основные вехи жизненного пути Н.Н. Урванцева. Родился 17 (29) января 1893 года в городе Лукоянове Нижегородской губернии в семье купца. В 1918 году окончил горное отделение Томского технологического института. 1919 год — сотрудник Сибирского отдела Геологического комитета России. Командировка в низовья Енисея, на Таймыр, для изучения угленосных отложений. 1920–1922 годы — продолжение разведки Норильского каменноугольного месторождения. 1921–1922 годы — первая зимовка в Норильске. Лето 1922 года — лодочный маршрут по неизученной таймырской реке Пясине. Находка почты полярного путешественника Руаля Амундсена. Награжден за это медалью имени Пржевальского (Правительство РСФСР) и именными золотыми часами (от правительства Норвегии). 1923–1924 годы — вторая зимовка в Норильске, горно-разведочные работы на рудном и угольном месторождениях. 1925–1926 годы — третья зимовка в Норильске (заместитель начальника экспедиции представителя Советского правительства П.С. Аллилуева). 1928 год — руководство геолого-поисковыми и разведочными работами на открытом в 1926 году медно-никелевом месторождении Норильск-2 («Медвежий ручей»). Геолого-поисковый маршрут по неизученной таймырской реке Хантайке. 1929 год — исследовательский маршрут по северо-западной части Таймырского полуострова — 10 000 километров на лошадях, оленях и моторной шлюпке. 1930–1932 годы — научный руководитель экспедиции Г.А. Ушакова на Северную Землю. Награждение орденом Ленина. 1933–1934 годы — руководитель геолого-разведочных работ на Северном Таймыре. Вынужденная зимовка у острова Комсомольской Правды. На полугусеничных автомобилях обошел северную часть Таймырского полуострова. 1934 год — премирован Советским правительством легковым автомобилем за внедрение автотранспорта в Арктике. Работа главным консультантом горно-геологического управления Главсевморпути. 11 июня 1935 года — присуждена степень доктора геологических наук без защиты диссертации. Издание книги «На Северной Земле». 1935–1938 годы — работа в Ленинграде в научно-исследовательском институте по специальности. 11 сентября 1938 года — арест по политическим мотивам. Освобожден в том же году за недоказанностью обвинения. 3 марта 1939 года вторично арестован. Обвинение во вредительстве и участии в контрреволюционной организации. 11 ноября 1939 года — осужден Военным трибуналом Ленинградского военного округа на 15 лет ИТЛ по ст. 58 УК РСФСР, пп. 7 и 11. 22 февраля 1940 года дело пересмотрено и прекращено за отсутствием состава преступления, приговор отменен. Осень 1940 года — третий арест. 30 декабря 1940 года Особое Совещание НКВД СССР вынесло приговор по обвинению в участии в антисоветской вредительской организации — 6 лет ИТЛ с зачетом отбытого срока. В январе 1941 года переведен на Актюбинский комбинат НКВД (ферросплавов); работа на заводе бетонных изделий лаборантом, техническим руководителем. 1942 год — начальник геологического бюро и главный геолог Ленских рудников хромистого железняка при Актюбинском комбинате ферросплавов. По распоряжению заместителя наркома внутренних дел Завенягина направлен на строительство Норильского комбината. 24 января 1943 года через тюремно-лагерную пересылку — 8-е Красноярское отделение ГУЛАГа — привезен по этапу в Норильск. 1943 год — руководитель поисковых работ по реке Пясине и притокам. Лето 1944 года — геологическая съемка в районе архипелага Минина (на моторной лодке). Постановлением ОСО НКВД 24 июня за добросовестный, высокопроизводительный труд срок заключения снижен на 2 года. В марте 1945 года освобожден, назначен старшим геологом геологического управления Норильского комбината. 1957 год — выехал из Норильска в Ленинград на работу в НИИ геологии Арктики. 1958 год — награжден Большой Золотой медалью Географического общества СССР. 1963 год — второй орден Ленина. 1969 год — вышли в свет две книги. Это «Норильск» (М.: Недра, 3700 экз.) и второе издание (доп. и перераб.) книги «На Северной Земле» (Л.: Гидрометеорологическое изд-во, 41 000 экз.). 1974 год — присвоено звание заслуженного деятеля науки РСФСР. 1975 год — присвоено звание почетного гражданина Норильска. 1978 год — издана книга «Таймыр — край мой северный» (М.: Мысль, 80 000 экз.). 1981 год — вышла в свет книга «Открытие Норильска» (М.: Наука, 50 000 экз.). 1983 год — награжден орденом Трудового Красного Знамени. 1985 год — 20 февраля Н.Н. Урванцев скончался в Ленинграде.

(Сведения о датах политических репрессий взяты из буклета «Н.Н. Урванцев. 100 лет со дня рождения». Составитель и автор текста — сотрудница Норильского музея НПР Т.И. Рычкова.)

Приведу слова из предисловия к книге «На Северной Земле» академика С.В. Колесника: «Два года, проведенные первыми жителями Северной Земли, — это годы неустанного, упорного и тяжелого труда, который требовал и душевных сил, и огромного физического напряжения.

<…> Не говорим уж о постоянном риске, какому подвергались исследователи, — быть унесенными на льдинах в море, свалиться с замаскированного снегом обрыва или замерзнуть в пути, захваченными долгой пургой. Если бы труд этот не был добровольным, его можно было бы назвать каторжным. Но результаты его изумительны. <…> Перед наукой предстал целый новый мир: обширная группа больших и малых островов общей площадью около 37 000 квадратных километров, новый район крупного современного оледенения».

В приведенном перечне не упомянута реабилитация Николая Николаевича. Она проведена по всем его судимостям в 1956 году. Напомню современному читателю: реабилитация жертв политических репрессий в СССР началась после XX съезда КПСС, когда было объявлено о нарушениях Сталиным «норм социалистической законности». Реабилитация проводилась до конца 1964 года. Позже в течение многих лет делались попытки отменить решения XX и XXII съездов КПСС, возвратить Сталина на пьедестал безупречного вождя. Все эти годы отношение к жертвам политических репрессий со стороны властей было сдержанным, а то и подозрительным.

В это политическое пространство вполне укладывается судьба таких людей, как Урванцев. Снова выглянули на свет клеветники и завистники, претенденты на чужую славу. «Какой Урванцев первооткрыватель? — шипели они. — Он вредитель-колчаковец, примазавшийся к советской власти, купеческий отпрыск, под горячую руку Хрущева вытащенный из лагерной пыли. Это мы открыли и разработали норильские богатства. Это Никифор Бегичев осваивал Таймыр, Урванцев здесь ни при чем».

В таких декларациях просматривалось стремление очернить реабилитированных, а преступления их мучителей замолчать.

Судьба А.Е. Воронцова сложилась иначе, чем жизнь Н.Н. Урванцева. Он вел свою работу в Норильске в условиях сравнительно комфортных, все у него складывалось благополучно. Человеку просто повезло. Но он смотрел на происходившее по-иному. Он, так же как и многие, был заражен вирусом недоверия к жертвам репрессий: это давало ему шанс преувеличить собственные заслуги. Главной мишенью его нападок стал Николай Николаевич. Вот что писал мне Воронцов в 1967 году:

Уважаемый Сергей Львович!

В связи с тем что в последние годы в журналах, по радио и в кино очень много внимания уделяется личности Урванцева, как первооткрывателю Норильска, как создателю рудной и угольной баз района и даже как организатору освоения Норильска, — я вынужден был написать краткую историю изучения и освоения Норильска, которая на фактах опровергает такую роль Урванцева в деле изучения и освоения Норильска. Большинство материалов в этой записке Вам известны, а кое-что, может быть, неизвестно.

Если Вы пожелаете, я Вам перешлю эту записку, но буду просить вернуть ее, так как это единственная копия.

Записку я направил в следующие места:
1. Норильск. 2. ЦК КПСС. 3. Радиокомитет.
4. Комитет кино. 5. Министерство геологии.
Министерство геологии прислало мне письмо, аналогичное тем, которые оно разослало в другие организации. Содержание этого письма я Вам также могу выслать.

Конечно, эти материалы будут Вам интересны только в том случае, если Вы предполагаете что-нибудь писать по истории Норильска.

21/VIII С уважением А. Воронцов.

В то время я готовил второе издание книги «Город Норильск» (доп. и исп.). Поэтому попросил Александра Емельяновича прислать все, что может, по затронутому вопросу. И он удовлетворил мою просьбу. При этом прислал мне такое письмо.

Уважаемый Сергей Львович!

Я прочел Ваш очерк в газете «Заполярная правда» от 23 сентября о писателе Гарри А.Н. Очерк очень неплохой, но меня крайне удивляет Ваше сравнение Урванцева периода 1919–1920 гг. с деятельностью Гарри. Гарри сражался на фронте за Советскую власть, а Урванцев в 1919 г. ехал от Колчака исследовать угли Норильска для Колчака. Какое может быть здесь сравнение? Для чего Вы это делаете?

Имейте также в виду, что открытие реки Пясины принадлежит Бегичеву, а не Урванцеву. Об этих годах Норильска В.Н. Лебединский провел большую исследовательскую работу, изучив архивы в Красноярске, Томске и в Москве. Если Вы будете в будущем писать что-нибудь по истории ранних лет Норильска, советую консультироваться с В.Н. Лебединским или со мной.

10/X. 69 г. С приветом А. Воронцов.

Я ответил Александру Емельяновичу коротким вежливым письмом, доказывал необоснованность упрека в предвзятом сравнении эпизодов из биографий Гарри и Урванцева. Через две недели мне пришел ответ.

Здравствуйте, Сергей Львович!

Отвечаю на Ваше письмо. Прошу извинить за плохой почерк из-за очень плохого моего зрения. Обычно мою писанину переписывает моя жена, но она не всегда имеет эту возможность. В данном случае Вам предстоит самому разбирать мои иероглифы. Урванцева я знаю с 1930 г. Я его уважал, пока за последние годы не выяснилась действительная натура этой авантюристической личности.

Реку Пясину открыл и обследовал исследователь Севера Бегичев, а золотую медаль за это исследование и открытие получил Урванцев.

Погибшего норвежца, члена экспедиции Амундсена, обнаружил Бегичев, а подарок — золотые часы от норвежского правительства получил Урванцев.

В 1919 г. Урванцев ехал в Норильск обследовать угли (для речного и морского флота Колчака), а говорил всем и писал, что в это время выполнял задание Ленина.

А не задумывались ли Вы над тем, как это получилось, что Урванцев работал в Норильске в 1919–1925 гг., 6 лет, а за это время раскрывается только микроскопическое рудное месторождение г. Рудной с таким запасом металла, которое не позволяло не только строить промышленные предприятия, но даже не обеспечивало экономически строительство узкоколейной железной дороги Дудинка—Норильск.

А в это время мощное рудное месторождение (которое Вам знакомо), расположенное рядом, так и осталось неразведанным. Очень странное поведение для такого опытного геолога.

Но достаточно было приехать в Норильск двум малоопытным геологам в 1930 г., и это рудное месторождение «Угольный ручей» немедленно разведывается, подсчитывается запасами, и правительство принимает решение о строительстве в Норильске мощного комбината.

Если внимательно и объективно прочесть мою записку, которая у Вас имеется, — личность Урванцева выясняется достаточно отчетливо, и я удивляюсь, что мое письмо в отношении Урванцева показалось Вам странным.

Если бы я прочел Вашу книгу о Норильске теперь, я, конечно, к большому сожалению, дал бы другую оценку. Совсем другое дело — Ваша книга о Федоровском. Это отлично написанная книга на основе фактических материалов, и ее значение во времени не изменится. <…> Желаю Вам серьезной и объективной работы над историей Норильска.

24/X. 69 г. С приветом А. Воронцов.

Каждое письмо Николая Николаевича приносило мне новые доказательства истинности его деяний в открытии и освоении норильских богатств. Вот письмо от 27 ноября 1969 года.

Уважаемый Сергей Львович!

Посылаю Вам по Вашей просьбе дополнение к списку моих печатных работ после 1965 г.

Надо иметь в виду, что 1967 и 1968 гг. выпали из-за моей серьезной болезни — спазмы мозговых сосудов, — которая вынудила меня более 1/2 года провести в больнице. Так что только сейчас начал входить по-настоящему в свою рабочую научную колею. В голове много планов статей и на научные, и на научно-популярные темы. На днях, вернее, в прошлом месяце послал в «Заполярную правду» статью на подвал: «Норильск — потомок Мангазеи». Ответа пока нет. Может быть, не подойдет по стилю и содержанию, а может быть, благодаря стараниям Воронцова моя фамилия стала для них одиозной и они не рискуют ее напечатать. Тогда возьму ее обратно и пошлю в какой-либо журнал.

Пока всего лучшего. Жму крепко руку.
С уважением Н. Урванцев.

Опасения Николая Николаевича оказались напрасны: статья «Норильск — потомок Мангазеи» в «Заполярной правде» была опубликована. Надо отдать должное журналистам, работавшим там: они не побоялись обвинения со стороны некоторых видных норильчан.

Однако скептическое, а то и недоверчивое мнение об Урванцеве отдельных исследователей истории Норильска, да и кое-кого из старожилов, таких, как В.Н. Лебединский, давало о себе знать.

Мои дружеские отношения с Николаем Николаевичем и его замечательной супругой, сложившиеся и укрепившиеся к тому времени, а также знакомство с документами и научной литературой не оставляли ни малейших сомнений в том, что подозрения и недоверие к Урванцеву несправедливы и обидны. Как ни пытался разубедить меня в этом В.Н. Лебединский, мой старый сослуживец, отступить с моих позиций было невозможно. Мне самому и моей семье тоже, как и Урванцеву, довелось испытать много несправедливого и обидного — из-за необоснованно репрессированных родителей и по собственным политическим невзгодам…

В марте 1970 года Николай Николаевич известил меня о выходе в свет его книги «Норильск». Ему стало известно о брошюре В. Лебединского и П. Мельникова «Звезда Заполярья» (1971 г.) — я отправил ему книжку, а позже получил замечания Николая Николаевича к ней. «Комментировать их, полагаю не нужно», — написал он мне. Свой отзыв о книге он отправил в газету «Заполярная правда», другим лицам, а также самому Лебединскому.

До появления на читательском горизонте «Звезды Заполярья» у меня с Владимиром Николаевичем Лебединским были добрые, товарищеские отношения. Приехал он в Норильск раньше меня, с мончегорцами, человеком свободным. Работал инженером, руководителем среднего звена. Насколько мне было известно, к соседствующим с ним зэкам относился без подозрительности и недоверия. В середине 50-х годов по моей инициативе оксиликвитный завод полностью перешел на производство газообразного кислорода и был передан из горнорудного управления на ремонтно-механический завод. Так мы оказались с Владимиром Николаевичем на одном предприятии.

Кроме того, судьба свела нас в литературном объединении при редакции «Заполярной правды», которым я руководил. Лебединский передал для обсуждения несколько рассказов. Один из них был опубликован на страницах газеты.

Уехал я из Норильска летом 1961 года, а Владимир Николаевич — позже. Доходили до меня слухи, что проявил он себя на том поприще, на котором потрудился и я: стал изучать историю Норильска.

«Звезду Заполярья» прислал в Тулу с такой надписью: «Нине Ивановне Балуевой и Сергею Львовичу Щеглову — моим первым учителям по журналистике — с добрыми пожеланиями автор В. Лебединский.

30.01.72 г., город Калинин».

Прочитав брошюру, я обнаружил, что она вместила основные тезисы противников Урванцева как первооткрывателя норильских богатств, и высказал Владимиру Николаевичу свое несогласие с такой позицией, а также ряд других замечаний. Он с моими доводами в защиту Урванцева не согласился. Я посчитал долгом отозваться рецензией для печати. Отметив имевшиеся в брошюре достоинства, уделил внимание недочетам. Самый крупный: возникновение Норильска изложено крайне односторонне, без оглядки на его сложность.

В рецензии говорилось о том, что книга даже не упоминает имена таких первостроителей Норильска, как ученые Козырев, Котульский, писатели Гарри, Драбкина, Зуев, Аграновский, Шевелев, Рябчиков, Снегов, Кугультинов, Сальников. Касаясь роли Н.Н. Урванцева, я писал: «В 1921 году в «Известиях Сибирского отделения Геологического комитета» (т. 2, вып. 1), выходивших в Томске, была опубликована работа Урванцева «Норильский каменноугольный район». В ней зафиксирована родственность норильских медно-никелевых руд с канадскими из Садбери. <…> В этой работе описаны два угольных месторождения в том же районе («Еловый камень» и в бассейне реки Валек), исследована их мощность, условия залегания, химический состав». А Лебединский и Мельников сообщают, что в 1931 году экспедиция Цветметзолото, геологом в которой работал А.Е. Воронцов, «открыла первые угольные месторождения в районе Норильска». Чем такое объяснить? Незнанием истинного положения дел или желанием отнять заслуги первооткрывателя и передать их другим?

Авторы брошюры уведомляли читателя, что рудное месторождение «Угольный ручей» обнаружили в 1936 году А.Е. Воронцов и А.Н. Розанов. Но ведь это месторождение значилось на геологической карте Норильска, составленной Н. Урванцевым еще в 1927 году и изданной Главным разведывательным объединением ВСНХ СССР в 1931 году. Лебединский не знал об этом? Возможно. Но Воронцов-то, как геолог, должен был знать».

Таких неувязок, объяснить которые можно лишь тенденциозностью, в брошюре было много. Я высказал свои замечания в спокойной форме объективного анализа, в уважительном тоне. Николай Николаевич в своей записке отозвался резко, эмоционально. То были шесть машинописных листов, датированных 6 февраля 1972 года. Перечислив и документально обосновав искажения, делал такие выводы:

Грубое извращение исторической действительности в книге В. Лебединского и П. Мельникова «Звезда Заполярья» не может быть вызвано незнанием фактического материала. В. Лебединский жил в сороковых годах в Норильске. <…> Встречался с Н. Урванцевым, а также с В. Корешковым, тоже работавшим (с 1923 по 1928 г.) в Норильске <…>, беседовал с нами о работах первых лет в Норильске. Здесь имеет место злостное и умышленное искажение фактического материала по истории Норильска — с целью опорочить и оклеветать доброе имя первоисследователя. <…> Из книги «Звезда Заполярья» следует, что Н. Урванцев работал в Норильске с 1920 по 1928 г., но ничего не сделал для выявления его горных богатств и промышленных перспектив. Из приведенных выше ссылок, цитат из различных отчетов и других официальных документов видно, что это ложь и клевета, рассчитанные на то, чтобы дезориентировать и ввести в заблуждение читателей, особенно тружеников Норильска.

Такого рода действия автора В. Лебединского квалифицируются законами Советского Союза как уголовно наказуемое деяние.

Участники Норильской экспедиции. 1920 г.
(фото из книги Н.Н. Урванцева «Открытие Норильска»)

Экспедиция 1921-1922 гг. Н.Н.Урванцев в центре во втором ряду

Николай Николаевич оставляет в стороне второго автора, понимая, что газетчик Мельников, корреспондент «Правды», выполнял лишь роль литературного обработчика материалов Лебединского да роль пробивной силы для издания брошюры.

Вскоре, после того как я написал рецензию на «Звезду Заполярья», мне прислали отзыв о ней известного журналиста, а в прошлом участника
урванцевской экспедиции на Север, автора книги о Никифоре Бегичеве — Никиты Болотникова. Он писал из Москвы 13 июня 1972 года в Калинин, где жил тогда уже покинувший Норильск В.Н. Лебединский.

Уважаемый Владимир Николаевич!

Поскольку Вы просили нашего общего друга Б.А. Кремера, как пишете Вы, «помочь в части реабилитации Никиты Яковлевича Болотникова и разгрома нового оппонента — адвоката Урванцева», то он, естественно, дал мне с Вашего же разрешения прочесть Вашу переписку «по делу Урванцева». Я внимательно прочел ее, и мне стало не по себе.

<…> Я согласен с С.Л. Щегловым, который в письме от 13 мая с.г. излагает Вам свое мнение о роли Урванцева в истории Норильска. Вы же обвиняете его в смертных грехах, по-своему переиначиваете, возможно, не совсем четко сформулированный С.Л. Щегловым тезис о социальном, классовом, как он выразился, характере спора об Урванцеве. <…> Согласен я с С.Л. Щегловым, что умолчание роли Урванцева нужно Вам, Владимир Николаевич, и Вашему соавтору лишь для того, чтобы превознести заслуги А.Е. Воронцова и других. Но ведь тот же Воронцов и другие, возможно, более масштабные, заслуженные исследователи были уже вторыми, третьими, четвертыми. <…>

Урванцев говорит, что в 1919 году он был послан в Норильск Сибирским геологическим комитетом. Вы же и Ваши корреспонденты (кроме С.Л. Щеглова) пытаетесь поймать его на лжи, утверждая, что он послан колчаковским «правительством»; следовательно, сквозит намек: Урванцев — колчаковец. <…>

Я зимовал под начальством Урванцева около года на островах Самуила. Там я смог узнать его особенности, положительные и отрицательные черты характера. Он бывал крут, не всегда справедлив, вспыльчив, но быстро отходил и снова оставался доброжелателен и приветлив. Испытания, выпавшие после на его долю, конечно, способствовали смягчению, а не озлоблению. Он стал более терпим к людям; возможно, и теперь он далек от эталона идеальной личности, но он был и остался Урванцевым! ИМЯ ЕГО НАВСЕГДА ОСТАНЕТСЯ В ИСТОРИИ ОСВОЕНИЯ АРКТИКИ. И никак его ни умолчать, ни заслонить именами последователей.

Дальнейшая история с брошюрой Лебединского—Мельникова нашла отражение в письмах Николая Николаевича Урванцева.

Дорогой Сергей Львович! Спасибо за письмо. Рецензия написана хорошо, и у меня нет к ней никаких замечаний. Свои «Замечания» к книге Лебединского я послал в редакцию Профиздата ВЦСПС и в Комитет по делам печати СССР тов. Стукалину, где указал, что недопустимо издавать книги с грубым нарушением исторической действительности, и если авторы недостаточно осведомлены в этом вопросе, то ошибки должен был выправить редактор, а если он несведущ, то книгу надо было послать до выхода ее в свет специалисту по Северу на рецензию.

На днях я взял из библиотеки Академии наук полный отчет Ф. Шмидта по поездке в Гыдан-тундру за трупом мамонта (Wissenschaftlich Resultate)и нашел там интересные отзывы о Сотникове. Привожу перевод со с. 2: «В Дудинке купец Киприян Михайлович Сотников имел обширное влияние на всю местность (низовую тундру). Он и его брат Петр фактически господствовали над всей страной. Русские, как и азиаты (местное название кочующих племен), были их должниками. У Сотникова было много товаров, которые он давал в долг, получая обратно пушниной и работой».

Таким образом Сотников все население севера Енисея сделал своими должниками и, конечно, эксплуатировал их нещадно. Об этом же писал один из корреспондентов газеты в начале этого века в книге «Ландур» (так звали Сотникова за его взгляд исподлобья), где он охарактеризован как нещадный и жестокий эксплуататор. <…>

15/IV.72 г. С уважением H. Урванцев.

Урванцев был моим неизменным консультантом по предыстории Норильска.

Дорогой Сергей Львович! Письмо Ваше от 8/V получил. Отвечаю на Ваши недоуменные вопросы. Работа Миддендорфа «Путешествие на Север и Восток Сибири» у меня есть в личной библиотеке. Она всегда под рукой. Ссылаясь на с. 243, неужели я не видел страницы 242 (на левой стороне разворота)? Речь идет о КАМЕННОМ угле, а там бурый, да еще во вторичном залегании в четвертичных песках. Таких линзовидных прослоев из окатанных обломков в таймырской тундре сколько угодно. Когда я первый раз приехал на поиски угля в 1919 году, мне сообщили, что под Дудинкой на Енисее есть каменный уголь. Я осмотрел это место. Правый берег Дудинки представляет яр высотою метров 20. Сложен четвертичными песками юрского происхождения. В нем есть линзовидные прослои окатанных обломков бурого угля до 1/2 м мощностью. Конечно, это не месторождение. Подобные же прослои угля среди песков в обрывах (ярах) есть и на Пясине (я их видел во многих местах). Конечно, они есть и на Таймыре. Об этом и пишет Миддендорф на с. 242. Анализы (их два) приведены на с. 242.

<…> Это не каменный, а бурый уголь. Мой промах, что я забыл — имею дело с людьми некомпетентными, обывателями. Поэтому надо было оговорить, что Миддендорф находил только БУРЫЙ, а не каменный уголь.

Второй вопрос. Бумагу из Московск. геологии я не видел, текста ее не знаю. Если у Вас копия есть, прошу прислать. Все дело в том, о чем идет речь. Там пишется о Норильском месторождении, а каком — не сказано.

Норильское месторождение как МЕДНОЕ известно испокон веков. Им пользовались не только жители Мангазеи (я об этом пишу в своей книге «Норильск»), но и люди бронзового века. Их стоянка обнаружена на истоке Пясины из озера. Анализ литья показал содержание Cu. А вот как МЕДНО-НИКЕЛЕВОЕ коренное оно открыто мной в 1920 году и сообщается об этом в моем отчете 1921 года «Норильский каменноугольный район». Конечно, Лебединский постарается напустить туману, но обосновать ничего не сможет.

Миддендорф, правда, в одном месте называет уголь не бурым, а КАМЕННЫМ, но тут же пишет о переходах от ВЫВЕТРЕННОГО ДЕРЕВА К УГЛЮ. Ясно, что очень молодой бурый уголь.

Вот пока и вся Вам информация.

С уважением жму руку.
15/V.72 г. Н. Урванцев.

Продолжение темы — в следующем письме:

Дорогой Сергей Львович!

Второе Ваше письмо от 14/V получил. Я Вам уже послал одно, где писал насчет угля, открытого Миддендорфом. Конечно, это оплошность. 1) Надо было оговорить, что описанные Миддендорфом выходы представляют продукт перемыва месторождений бурого мелового возраста, разрушенные морским прибоем, и в виде гальки залегают среди песков юрского происхождения. Я не учел, что имею дело с обывателем, в этом не разбирающимся, и не оговорил, о каком угле (именно о настоящем каменном типа норильского) идет речь. Каюсь, моя ошибка.

2) Сибревком в 1920 году существовал. Именно по его приказу по просьбе Комсевморпути и были занаряжены олени для экспеди ции 1920 года. Такое распоряжение могла отдать только высшая административная власть Сибири. Геолком — научная организация, такой властью она не обладала.

В доказательство прилагаю копию моего удостоверения от 15/XII.20 г. со штампом: Сибирский революционный комитет. Надеюсь, этого достаточно.

3) Посылаю статью «Как мы нашли почту Амундсена». Написана она мною на основе моего дневника 1922 года в походе по реке Пясине, где с протокольной точностью описана находка почты с описью, что и как найдено, а также, как найден и труп Тессема. Рукопись по прочтении прошу вернуть. Есть фото находок. В частности, и скелета Тессема.

Часы, конечно, презентованы не за находку трупа, а за находку ПОЧТЫ с важными документами и вообще за всю работу по розыскам Кнутсена и Тессема, возивших почту. Часы вручены за участие в розысках.

4) Из книги Шмидта (Wissenschaftlich Resultate) видно, что Сотниковых было два брата: Киприян Михайлович и Петр. Главным был Киприян Михайлович. Из статьи В. Обручева «Медные руды и уголь в Туруханском крае» (Рудн. вестник, 1937, т. 4, № 3, 4) и из «Вестника золотопромышленности» (1895, № 17) вид но, что заявка была сделана Кытмановым и Сотниковым совместно. На заявочных столбах вырезаны лишь фамилии. На столбе было: К || C, все знаки одинакового размера.

Я и прочел ошибочно: КПС, а правильно будет К и С (Кытманов и Сотников). В моей книге «Норильск» на с. 21 надо читать К.М. Сотников, а не К.П. Сотников. Шмидта пригласил Сотников. Его брат Петр, судя по Шмидту, был только его подручным. Главным был К.М. Сотников.

С уважением Н. Урванцев.

На обороте: Кроме рукописи посылаю фотоотпечатки страниц книг «Норильское угольное месторождение» и «Норильский каменноугольный район», на которые я ссылаюсь. Их Вы оставьте себе, а рукопись прошу вернуть. Она у меня одна.

Жму руку.
19/V.72 г. С уважением H. Урванцев.

Оттиск отчета

В обоих письмах речь идет об уточнениях, сделанных Урванцевым по моей просьбе на некоторых страницах изданий (мои статьи и очерки со ссылками на труды Урванцева, наша с Бондаревым книга «Город Норильск» и др.), а также и в книге самого Николая Николаевича. Он помог исправить ошибки, переходившие до того из публикации в публикацию, в дальнейшем они не повторялись.

Касаясь одного из вопросов Николая Николаевича, я 20 мая 1972 года послал ему такое письмо.

Дорогой Николай Николаевич! Для меня явилось полной неожиданностью, что Вы не знаете писем Министерства геологии. Выходит, что вот уже пять лет за Вашей спиной ведется интенсивная работа, целью которой является опровергнуть ряд Ваших трудов, а Вас даже лишили возможности дать свой голос в защиту их! Может быть, боялись причинить вред Вашему здоровью, а может быть, и другое: без возражений оппонента критиковать легче, безопаснее.

Копию первого письма А.Е. Воронцов прислал мне в октябре 1969 года. Со вторым только на этих днях познакомил Лебединский. По Вашей просьбе высылаю копии обоих.

Во всей этой истории, конечно, мало приятного, но я надеюсь, что для Вас, столько перенесшего в жизни, эти письма не могут явиться каким-либо ударом, а лишь помогут внести ясность в вопросы, важные для многих.

Объяснение похода на Урванцева, открытого Воронцовым и компанией, лежит в колебаниях политического климата. После XX съезда КПСС растерянные и испуганные лауреаты Сталинских премий всех степеней не осмеливались на открытое опровержение того, что публиковалось в то время о людях, честь и жизнь которых были обгажены клеветническими выпадами политических противников и репрессиями.

Выгоднее было молчать — ведь неизвестно, что дальше. А вдруг призовут к ответу кое-кого кроме Берии и его прямых соучастников? Hо все обошлось для клеветников благополучно. Настали другие времена, система закрытого тоталитарного общества сработала, устояла, не поколебавшись. Урванцевы и им подобные оказались опять жертвами политической борьбы.

Почтовая карточка, написанная Николаем Николаевичем 28 мая 1972 года, возвращает нас к злополучной брошюре Лебединского—Мельникова.

Дорогой Сергей Львович! Только что получил Ваше письмо и сейчас же отвечаю. Очень благодарю Вас за информацию. Теперь кое-что узнал. До этого же мне ничего не было известно. Все делалось келейно, за спиной. Понятна такая таинственность. Ведь все, что напечатано, опровергнуть очень легко. На все есть печатные работы, документы.

А у авторов нет ничего, кроме голословных утверждений. Хотелось бы иметь копию письма Московского геологического института. Что Вы прислали — это и есть «письмо»? Как будто все же есть справка, где сообщается, что Урванцев не первооткрыватель месторождения. Хотелось бы иметь. Мое письмо с рукописью Вы, вероятно, уже получили.

С уважением Н. Урванцев.

В том же году Николай Николаевич писал мне, что рукопись о находке почты Амундсена он отдал в журнал «Глобус», несколько переработанный материал он намеревался предложить в журнал «Известия Географического общества». Я убеждал Н.Н. Урванцева эту тему осветить и в «Заполярной правде», местной норильской газете. Он сообщил мне, что «после Вашего совета рукопись посылаю». В этом письме от 15.06.1972 года есть такие строки:

Письма из Московск. геологии Перваго и Ярмоленко меня не смущают и не беспокоят. Все это мышиная возня. Всякого рода статьи о моей работе мне нужны меньше всего. От них только одно беспокойство. Надо давать материалы, фотографии, рассказывать.

А вот свою книжку и фотоотпечатки из отчетов 1921 года погоню, потому что совершенно очевидно, историю Норильска они не знают. Я хорошо знаю, что такое жизнь. Известность и зависть — это две стороны одного процесса…

Далее Николай Николаевич Урванцев известил меня, что статья «Как мы нашли почту Амундсена» пока так и не вышла в «Заполярной правде» (9 августа исполнилось 50 лет находке почты Амундсена). Об этом он в письме пишет так:

Не удивлюсь, если вообще не напечатают. «Как бы чего не вышло», — подумают редакционные Беликовы и положат статью под сукно.

В общем это меня мало трогает и совершенно не интересует. Да и времени жаль. Меня интересует совсем другое. Никеленосная провинция по правобережью Енисея разрастается. Все (наш институт) установили, что медно-никелевое оруденение имеется и на востоке, в бассейне Котуя, есть оно и на Таймыре. Группы наших геологов, работающих над проблемой никеля на Сибирской платформе, где я являюсь научным руководителем, подали недавно по этому вопросу докладную записку министру геологии А.В. Сидоренко, где указали на важность этого вопроса и на необходимость вести работы по изучению и поискам медно-никелевых руд далеко за пределами Норильска. Я считаю, что на севере Сибири, между Енисеем и Хатангой, мы имеем величайший в мире никеленосный регион, где имеется по крайней мере четыре никеленосных провинции: Енисейская, Хатангская, Хетская и Таймырская. Надо их изучать, искать и развивать. Вот это меня и интересует. Только это заполняет меня целиком. А что касается вопроса, кто, когда, где, что открыл, — пусть этим займутся историки.

В министерство я напишу как-нибудь, спрошу, что значат эти две бумаги за подписями Перваго и Ермолюка. На чем, на каких до кументах они основаны и почему меня не запросили и все сделали втайне. Это совершенно незаконно. Вопрос, касающийся какого-либо лица, рассматривающийся в учреждении официально, может и должен разбираться только в его присутствии, а не за спиной, не келейно.

Прочел Вашу заметку в «Заполярной правде» от 25 июля с.г. № 149 — «Автор Шмидтихи». И позволю себe сделать несколько замечаний:

1) Заглавие не соответствует тексту. Шмидт не был автором названия «гора Шмидта». Автором было совсем другое лицо. И название это на картах появилось много позднее, в 20-х годах. Я бы написал, например, так: «Мемориал Ф.Б. Шмидта в Норильске».

2) Шмидта нигде в работах (научных, серьезных) не называли Федором. Такое переименование отдает квасным патриотизмом 1905 года.

3) Лопатин И.Л. ездил только в низовья р. Енисея и исследовал его правобережье. Он был командирован от Географического общества, Шмидт же ехал от Академии наук. Нигде в отчетах Лопатина нет упоминания, что он ездил в Норильск. Нет ничего об этом и у Шмидта. Я Вас попрошу черкнуть мне, откуда, из какого источника (работа, статья, ее название, автор, год издания) Вы почерпнули сведения, что Лопатин был в Норильске.

Из этого же письма от 12 августа 1972 года я узнал, что Николай Николаевич работает над материалом для сборника «Новый никеленосный регион на севере Сибири», что Н. Болотников ничего не сообщил ему о своей переписке с В. Лебединским. Мне кажется, что Николай Николаевич в своем отношении к оскорбительной для него истории, озвученной В. Лебединским—П. Мельниковым и другими, все же не удержался в рамках строгой последовательности. С одной стороны, он резко отстаивает свой приоритет, с другой — утверждает, будто его это мало интересует. (Но при этом все же собирается писать в министерство!) Н.Я. Болотников, возможно, не ознакомил Николая Николаевича с письмом Лебединскому потому, что там были и не совсем приятные для Урванцева характеристики.

Очерк «Автор Шмидтихи», вызвавший критику Николая Николаевича, я частично переработал. Позже нашел свидетельства о том, что безымянной до 1920 года горе присвоил имя Ф.Б. Шмидта Урванцев. Сам он по скромности не назвал «это совсем другое лицо».

Дорогой Сергей Львович! Вчера написал Вам письмо, но забыл опустить в почтовый ящик, и вот, придя сегодня из института, нашел на письменном столе бандероль от Вас с ответом Н.Я. Болотникова В.Н. Лебединскому.

Что пишет Болотников — все верно, и мне просто стыдно за тех людей, которым он отвечает. Но разве мало их было в 1936, 38-х, 40-х годах. Сколько людей они погубили. Из личных корыстных целей они клеветали, обвиняли во вредительстве, привешивали ярлыки «врага народа». Быстро добивались успеха (тогда это было так просто) и садились героями на их места, а те гибли в лагерях. В этой истории все так же, только время иное. Все надо доказать, а это сделать невозможно. Вот и пишут исподтишка, авось кто-либо по верит хоть немного.

Меня вся эта история совершенно не тревожит. В любую минуту я могу доказать, если потребуется, с документами в руках, что все это ложь и чушь. Вот и легенда, что Бегичев нашел почту Амундсена. По его версии, выходит, что мы пристали к берегу случайно, как раз к тому месту, где лежала почта, и Бегичев сразу по дошел и ее в пакетах нашел. Все это с точки зрения вероятности такого события неправдоподобно. Ведь по берегу-то были разбросаны бумаги из разорванного пакета. Вот эти беленькие на берегу пятна и привлекли наше внимание, и особенно меня как геолога. И как толь ко мы высадились и подняли листочки, я сразу понял, в чем дело. Тогда начались поиски всего остального.

Бегичева я в поездку по Пясине не приглашал. Он сам предложил свои услуги, хотел посмотреть промыслы на устье р. Пясины. В моем Пясинском геологическом дневнике все документально записано, что, как и где нашли. Черкните мне, надо ли Вам вернуть письмо Болотникова или оно может остаться у меня на намять.

Да, еще вот что Вам надо иметь в виду. Заявка Сотникова датирована 1 сентября 1865 года, а Шмидт-то был в Норильске в мае и сентябре 1866 года, то есть годом позднее, но о заявке он ничего не пишет, — видимо, это от него было скрыто и в Норильск его возили, чтобы узнать мнение о ценности находки. Так что ко всем материалам надо относиться критически. Это обязанность всякого историка, да и вообще любого работника пера.

14/VIII.72 г. Н.У.
 

Дорогой Сергей Львович!

Что-то давно нет от Вас вестей. Не обиделись ли Вы на мою критику Вашей заметки в «Заполярной правде»? Но прошу иметь в виду, что, уважая Вас, мне хочется, чтобы Вы не допускали в своих статьях промахов, которые простительны только таким безответственным писакам, как Лебединский, но никак не Вам.

Что Вы поделываете? Что-либо пишете? Мы сейчас (я и мои ученики) комплектуем сборник «Новый никеленосный регион на севере Сибири и его промышленные перспективы». В этот регион входит, по моему мнению, четыре никеленосные провинции:

1) Енисейская — от Норильска до Бахты; 2) Хетская — от Котуя до Вилюя; 3) Северо-Тунгусская — от Пясины до (наразборчиво. — С.Щ.); 4) Таймырская — от Енисея до Хатанги. Последняя, по моему мнению, будет особенно перспективна.

Призываю норильских геологов выйти из норильской колыбели на просторы Северо-Сибирской платформы и Таймыра. На Норильске геологу-региональщику делать уже нечего. Там работа разведчикам-буровикам, рудничным геологам, минералогам.

Зондировал почву в министерстве. Сидоренко относится к этому благоприятно. Здесь работы непочатый край, и я крепко надеюсь, что наши ребята откроют здесь еще не один новый Норильск, еще при моей жизни. К сожалению, я теперь уже в поле работать не смогу. Силы не те. Лазить по горам, таскать на спине рюкзак с образцами горных пород десяток, другой километров — мне уже не под силу. Прыть-то есть, а сил уже нет. Конечно, поехать посмотреть, проконсультировать еще могу, а настоящая работа полевого геолога мне уже недоступна.

Писать что-либо беллетристическое о своих экспедициях некогда. А надо бы. Умрешь, все пропадет. Впрочем, надеюсь, что это случится еще не скоро. Но кто знает? «Не вести ни дня, ни часа», как сказано в Священном Писании. Вот умер же в одночасье проф. В.А. Хахлов, мой товарищ-однокашник по Томскому институту. Умер В.А. Корешков, который у меня работал в Норильске с 1922 года, тоже в одночасье. Упал и умер, вот и все. Вот так-то, Сергей Львович!

Пока до свидания, жму руку. Елизавета Ивановна шлет привет. Она опять бегает бойко, поправилась.

С товарищеским приветом и уважением
19/IX.72 г. Н. Урванцев.

Следующее письмо касалось моего запроса Николаю Николаевичу о публикации в «Правде» очерка Дмитрия Шпаро про изыскания Урванцева в Заполярье.

Дорогой Сергей Львович!

Спасибо за приветливое письмо.

Шпаро Дмитрий Игоревич, инженер, физик и математик, paбoтает в НИИ Азота, кандидат наук. Весьма культурный и высокообразованный человек. Руководитель группы туристов-полярников от газеты «Комсомольская правда». Они совершили два полярных туристских похода. Летом 1971 года на Северную Землю и в 1972-м на остров Врангеля.

Дмитрий Игоревич перед походами несколько раз бывал у нас, и мы обсуждали планы походов. Я им рассказал все, что знал относительно одежды, обуви, питания — словом, всего, что касается работы в Арктике. Последний поход на остров Врангеля через пролив Де-Лонга был исключительно труден.

Очерк Шпаро в «Комсомольской правде» появился в сентябре с.г. под заглавием: «Почем фунт лиха». Лиха, верно, они там хвати ли досыта, но весь пролив с его сумасшедшими льдами они прошли. Я был поражен их мужеством, твердостью и физической выносливостью. Сказал им: ребята, теперь вы можете идти куда угодно, на полюс хоть Северный, хоть Южный. Для вас преград нет. Одно могу сказать: МОЛОДЦЫ! Приятно знать, что у нас есть такая молодежь. Они свою страну не отдадут никому и никогда, какой бы враг ни был.

Сижу над своей работой: «Новые никеленосные области на севе ре Сибири». Выходит интересно. Пойдет в наш сборник и пошлю в журнал Сибирского отделения АН СССР. Но они печатают медленно. Статьи лежат по году и более…
18/X.72 г.

30 апреля 1973 года Николай Николаевич известил меня, что в конце июня в Норильске будет совещание по перспективам поисков новых месторождений богатых руд. Он собирался побывать на нем и сделать доклад, а 10 сентября 1973 года прислал отзыв о моей рецензии на брошюру Лебединского (Сибирские огни, № 6):

Все ваши замечания правильны, но едва ли окажут какое-либо воздействие на автора. Уж слишком он толстокож и туп. Будет продолжать еще в том же духе и далее. Я слышал, он пишет или даже уже написал еще книгу по Норильску и хочет ее предложить Красноярскому издательству. Ваша рецензия правильна, но следовало бы сделать в ней ряд замечаний принципиального характера:

1) Путаница в исторической последовательности свидетельствует о полном незнании автором истории Норильска. Литературу по Северу он совершенно не знает. Пишет, нахватав сведений из вторых и третьих рук, первоисточников не знает.

2) Сама брошюра производит странное впечатление. Не то это история, не то беллетристический очерк в стиле газетного очерка для подвала.

3) Историю надо писать серьезно. Одному автору ее не поднять. Ее должен писать большой коллектив специалистов, очевидцев, каждый свое. Или писать повесть вроде того, как писал Гарри. Но тут нужен литературный талант, а у Лебединского его нет. Повести — вот что сейчас доступно еще писать. Историю же — еще рано. Ведь она связана с эпохой «культа личности» 1935–1953 гг., а об этом сейчас говорить не принято. Вот и получится кривое зеркало Лебединского. Печаль но все это.

По Норильску я знаю, что есть только очерк истории геологического исследования в монографии в фондах НКГРЭ. Есть ли очерки об истории обогащения руд, по истории строительства энергетической базы, по мерзлоте, не знаю. Надо, чтобы хотя бы написали, а скомпоновать смогут и после нас. Иначе будут только опять и опять халтурные очерки и повести, ничего не имеющие общего с действительным ходом вещей, с ходом исторического процесса становления Норильска. А он — сколок хода истории всего Союза в этот интервал.

Жму руку. С уважением Н. Урванцев.

Богато содержанием письмо Николая Николаевича, помеченное началом декабря 1973 года.

Дорогой Сергей Львович! <…> На прошлой неделе прошел 25-летний юбилей нашего института.

26–27-го проходила юбилейная конференция, читались доклады по важнейшим проблемам геологии, тектоники и полезным ископаемым Арктики и Антарктики. Пришлось делать доклад и мне: «Новая никеленосная область на севере Средней Сибири», где я показал, что никелевое оруденение характерно не только для Норильска и его района, но оно свойственно обширнейшей территории Хатанги, Котуя, Хеты и всего южного Таймыра. Я выделил две обширные никеленосные провинции: Енисейско-Хатангскую и Таймырскую, площади которых измеряются сот-
нями тысяч квадратных километров. На основе этих данных сейчас у нас разработана обширная программа работ вплоть до 1980 года. <…>

Получил недавно письмо из Москвы от Полуянова — бывшего бурового мастера, ныне инженера, который работал у меня на Хатанге в 1932 году буровым мастером при разведке там нефти. Тогда же там в том же году работал завхозом и Никита Болотников, которого Вы, конечно, знаете. Так вот, Полуянов пишет, что Никита заболел, видимо, серьезно: инфаркт, вот уже месяц как в больнице, а ведь какой здоровенный мужик. Да, годы бегут, и все меньше и меньше остается друзей. Времени мало, а работы еще ой как много впереди, хочется сделать и то и другое. Только успею ли?

К Вам, Сергей Львович, просьба: нет ли у Вас бумажки Министерства геологии, где было бы сказано, что Урванцев не является первооткрывателем Норильского месторождения? Только фраза в документе «Не является первооткрывателем» дает мне основание вполне юридически заявить протест и обосновать свое право первооткрывателя целым рядом имеющихся у меня бесспорных документов. Те два письма, что Вы мне ранее прислали, оснований для протеста не дают, так как там о первооткрывательстве ничего не сказано. Будьте добры, поищите, нет ли у Вас такой бумажки. Может быть, она есть у Лебединского? Он Вам ее, конечно, с удовольствием пришлет. Конечно, никаких заверений, подписей и прочего совершенно не нужно, самая простая копия, и только.

Всего лучшего, жму крепко руку.
С уважением и приветом Н. Урванцев.
P.S. Статья о находке почты Амундсена выйдет в 1974 году или в журнале «Глобус», или в новом журнале «Полярный круг» тоже в 1974 году. Ее я, между прочим, послал в Норвегию в Полярный институт в Осло профессору Хагевольду, который интересуется этим вопросом. Он мне послал ксерокопию газеты «Aften Posten», где было напечатано мое донесение об этой находке. Я сделал ее русский перевод. Костер, где был сожжен первый (неразборчиво. — С.Щ.), — это следы экспедиции Русанова.

Согласно акту предметов, найденных у костра, доставленному Якобсеном в Омск в Комсевморпуть, там были патроны французского производства с французскими клеймами 1912 года, винтовочные и дробовые.

Что касается кости, то это были какие-то кусочки в 2–3 см. Кости или что-нибудь другое, неясно. Акты в копии Комсевморпути у меня есть.
Н.У.
05/XII.73 г.

Просьбу Николая Николаевича поискать бумажку, где было бы сказано, что он не является первооткрывателем Норильского месторождения, я выполнил.

Н.Н. Урванцев 28 декабря 1973 года известил меня, что издательство «Мысль» приняло его статью «Как мы нашли почту Амундсена» и она будет напечатана в сборнике «Полярный круг» в I квартале 1974 года. Далее Урванцев опять пишет о бумаге Министерства геологии:

Я Вам посылал просьбу поискать, нет ли у Вас бумажки Министерства геологии, где было сказано, что «Урванцев не является первооткрывателем Норильского месторождения». Это дало бы мне возможность опротестовать. То, что Вы послали ранее, повода для протеста не дает. Там все неконкретно! Если у Вас такой бумажки не было, прошу сообщить. Буду думать, как тогда зацепиться.
Жму руку. Н. Урванцев.

Николай Николаевич попросил меня помочь Д.К. Алкацеву с его книгой о Завенягине. Я отказался. Тогда я работал в редакции тульской областной газеты, вел отдел промышленности, строительства и транспорта, времени свободного не было. В конце концов Дебола Касполатович Алкацев нашел соавтора — красноярского сотрудника комсомольской газеты Ж. Трошева, с которым и выпустил в Красноярском издательстве книгу «Авраамий Завенягин».

В 1974 году Н.Н. Урванцев в своих письмах ко мне вернулся к находке почты Амундсена. Статью Николая Николаевича на эту тему в сборнике «Полярный круг» хотели напечатать в I квартале, потом перенесли на IV квартал 1974 года, а ведь он ее послал в издательство «Мысль» два года назад. Он упомянул данные С. Рыбина по Комсевморпути (Омск, 1922 г.).

Этот документ разыскал Н.Я. Болотников в январе 1941 года в архиве Главсевморпути. Но, очевидно, тогда в нем не разобрались и оставили его без последствий, приняв версию Бегичева о трупе одного из норвежцев. Эта версия была принята и фигурировала везде, во всех статьях, в том числе и в Истории СМП, т. III. Эта версия принята и в моей статье, которую Вам посылаю. Однако, когда в про шлом году поднялся вновь интерес к
этой истории, Н. Болотников обратился вновь к донесению Рыбина, снял с него копию и послал ее мне с целым рядом недоуменных вопросов. Когда я прочитал донесение, то для меня стало ясно, что старая версия совершен но несостоятельна. Прочтете донесение Рыбина и увидите:

1) Костей нет, а только косточки. От человека так не остается.

2) Дробовое оружие зимой норвежцам ни к чему. Зачем тащить с собой тяжелый груз в такой поход?

3) Защитные очки от солнца ни к чему зимой, ночью.

4) Оба норвежца очков не носили. Человека с плохим зрением Амундсен с собой бы не взял.

5) Патроны винтовки даты 1912 года, а Амундсен отправился в 1919 году. Патронов старого выпуска он бы не взял.

6) Крючки, пуговицы и пр. французские. А если вспомнить, что жена Русанова была француженка Жюльета Таю, то все, вместе взятое, для меня не оставляет сомнения, что это была стоянка русановской экспедиции. Ведь следы ее нашли еще западнее в тундрах (столб Геркулес, остатки на о-ве Петнова—Чукчина).

Сейчас я по этому случаю пишу статью «Трагедия спутников Амундсена». Она войдет главами в мою работу «По северному Таймыру». Может быть, дам ее в журнал Географического общества.

В следующем письме — 20 ноября 1974 года — Николай Николаевич сообщал о своей работе и деловых поездках, в том числе в Норильск.

Статью в «Заполярной правде» о превращении домика 1921 года в ночлежку читал. Что ж, это в духе работников ЖКУ. Теперь это отменили, домик закрыт. Борис Михайлович Благих просил дать им план, чтобы восстановить внутри все как было. Над домиком берет шефство норильский комсомол. Собираются превратить домик в музей и закрыть сверху куполом (колпаком) для сохранности. <…>

Теперь на платформе, и особенно в Енисей-Хатангском прогибе, начали усиленно искать нефть, так как в Западной Сибири ее маловато, там все больше газ. Первую скважину заложили к северо-востоку от Хатанги — на Белихнанском куполе.

Хатанга, вероятно, скоро превратится в новый промышленный центр (нефть, газ, уголь, апатит, магнетит, флюорит, редкие земли и элементы, алмазы). Я о Хатанге и ее перспективах писал еще в 1935 году. Радуюсь, что мой прогноз сбывается.

В письме от 10 февраля 1976 года Н.Н. Урванцев высказал свое мнение о книге Алкацева о Завенягине.

Искажений здесь много меньше, чем у Лебединского, но они все же есть, и особенно в дореволюционной истории. Так, на с. 139 сообщается, что купец Кипр. Сотников был урядником. Урядник в царской России — полицейский чин, то есть государственный чиновник, которому торговлей заниматься было категорически запрещено. А у Лебединского купец Пуссе — урядник, здесь — Сотников. Многое из истории Алкацев взял у меня без всяких ссылок. Ну да бог с ним, лишь бы не перевирал. Относительно поисков норвежцев переврано все до конца (см. сборник «Полярный круг», изд-во «Мысль», 1974, с. 232–242).

Писать о Завенягине трудно, ведь он работал, когда Норильск был гигантским лагерем. Громадная заслуга Завенягина в том, что он собрал отовсюду крупнейших специалистов — инженеров, проектантов, создал для них человеческие условия жизни, относился к ним не как к врагам-вредителям, а как к несчастным людям, жертвам грубейших политических ошибок сталинского времени. Они-то, эти инженеры, перепроектировали и, по существу, заново спроектировали и построили Норильск.

Писать биографии и деятельность людей нашего времени исторически верно можно будет, вероятно, лет через сто, не меньше, а сейчас будет только «житие», как Вы правильно заметили.

На следующий день я получил от Николая Николаевича новое письмо.

Вчера отправил Вам ответ на Ваше первое письмо, а сегодня отвечаю на второе. Я чувствую, что Вас волнует все то извращение исторической
действительности, которое есть в книгах и Лебединского, и Алкацева. А вот меня совсем не трогает вся эта мышиная возня всех этих воронцовых, лебединских, алкацевых. У них же нет ника ких документальных материалов, все основано на одних словесных россказнях Воронцова, ничем фактически не подтверждаемых. Надо только удивляться, как печатаются такие исторического характера книги без всяких отзывов на них исторически сведущих рецензентов. Мне же заниматься всеми этими «литературными» измышлениями некогда. Я сейчас научно руковожу большими работами по поискам на всей территории севера Сибирской платформы и Таймыра новых крупных месторождений медно-никелевых руд. Это очень важная задача не только для Норильска, но и для всей страны в целом, так как никеля у нас не хватает.

Не знаю, послал ли я Вам свою статью «Северо-Сибирская никеленосная область», напечатанную в № 3 за 1974 год в журнале «Геология и геофизика» Сибирского отделения АН СССР, где доказывается существование на севере Сибири гигантской никеленосной области. На основе этих данных сейчас и развертываются широкие поисково-разведочные работы.

Так могут ли меня хоть как-нибудь затронуть «творения» Алкацева, Лебединского и др.? Заниматься всем этим я не буду: нет ни времени, ни желания.

Но заняться этим Н.Н. Урванцеву все-таки пришлось: во все это его усиленно вовлек сам Алкацев. Вот что написал Урванцев 15 февраля 1976 года:

Посылаю Вам для ознакомления письмо Алкацева. Комментарии к нему, как говорится, излишни. Конечно, Алкацев попал в неудобное положение, написав все, что наговорил ему Воронцов, не проверив по фактическим, документальным данным. Впрочем, в такое же положение попал и я. Тоже поверив Воронцову, написал в своей книге «Норильск» (с. 66–67), что он писал докладные записки в правительство о Норильске, на основе чего и было вынесено решение о строительстве комбината.

Записок этих он мне не показы вал и в фондах геологического управления комбината я их не встречал. У меня не было оснований тогда (это было в 1945 году) не доверять Воронцову. Ведь я его знал еще с 1923 года, когда он был еще студентом Горной академии и был секретарем у Ивана Михайловича Губкина, который тогда был ректором академии и начальником Горного управления ВСНХ. По делам Норильска я часто бывал у Ивана Михайловича, где и познакомился с Воронцовым. Позднее, в 30-х годах, когда Норильск из ведения Геолкома перешел в Союззолото, я посоветовал Воронцову поехать в Норильск геологом и рекомендовал его Серебровскому, тогдашнему начальнику Союззолота. Были ли у меня основания не доверять Воронцову?

А вот теперь он обливает меня грязью, пишет кляузы, что я работал у Колчака, что я вообще в Норильске ничего не сделал, а все сделал он, Воронцов! Так с течением времени меняются люди. Я на это не обращаю внимания. У меня есть своя интересная работа, которая поглощает меня целиком: выявление горных богатств енисейского Севера. Успехи здесь доставляют мне глубокое моральное удовлетворение, и это все для меня, чтобы жить и радоваться. Поэтому я стою далеко от всех этих дрязг и никогда мешаться в них не буду.

С уважением к Вам — жму крепко руку.
Н. Урванцев.

P.S. Письмо Вы, конечно, потом мне вернете. Сведения о том, как и кем подавалась записка в правительство о Норильске, Вы найдете в IV томе монографии «История открытия и освоения Севморпути» (Гидрометеоиздат, 1969, с. 62–63). «Развитие Норильска». Там есть и ссылки на архивные декументы.

Мне кажется, что о записках Воронцова в свое время ничего не сообщалось, поскольку они были под грифом «секретно» и хранились в особых фондах. Что Воронцов эти записки не выдумал, я не сомневаюсь. Другое дело — его убежденность в сотрудничестве Урванцева с Колчаком…

Несмотря на заверения Николая Николаевича остаться в стороне «от всех этих дрязг», он очень скоро (в письме от 1марта 1976 года) продолжил свой отзыв о книге Д.К. Алкацева.

Слишком много в ней погрешностей, начиная с компоновки и кончая стилем. Например, на с. 10 Завенягин «сказал вдруг осипшим голосом». Это язык плохой журнальной статьи. И таких выражений и оборотов найти можно сколько угодно.

На с. 136 Воронцов дает Завенягину читать свою рукопись по истории Севера, представляющую эклектическую смесь из моих материалов, Белова, Бахрушина и др. Никогда я этой записки у Воронцова не видел и нигде не встречал. «Записка» — вымысел самого Алкацева, который ее приписал Воронцову для пущего его славословия.

С. 147. История двух погибших норвежцев совершенно искажена (см. сборник «Полярный круг», 1974 г.).

С. 150. Вместо Северной Земли фигурирует Новая Земля.

С. 153. Доклад на заседании Политбюро Воронцова — сплошной вымысел. Историю этого вопроса Вы найдете в монографии «История открытия и освоения Севморпути», т. IV, с. 62–63, где есть и ссылки на соответствующие архивные документы.

С. 174. Л.П. Брейтфус (у Алкацева переврано: «Брефтус») был всегда сторонником Севморпути, и приписывать ему отрицание его практической значимости будет неверным. Откуда Алкацев взял заявление Брейтфуса, которое приводит, мне неизвестно. В работах Брейтфуса я этого не встречал.

С. 194. Воронцов знает местный язык (какой?). Вообще, Воронцов награжден Алкацевым всеми достоинствами сверх всякой меры. Зачем?

С. 214. Принцип активной работы снегозащитных щитов изложен наивно, по-детски.

А в общем Авраамий Павлович достоин более грамотно и культурно написанной книги.

С уважением Н. Урванцев.

25 марта 1976 года Николай Николаевич отпечатал на машинке такое письмо:

Конечно, во всей этой склоке виноват Лебединский. Я имел случай поговорить с ним только однажды, и этот разговор произвел на меня неприятное впечатление. Лебединский вообразил себя историком и бытописателем Норильска и мнил себя Карамзиным в этом вопросе. Когда же я ему сказал, что это под силу только большому коллективу специалистов, тех, кто строил и создавал (Ройтер, Непокойчицкий, Зенгер, Анисимов и др.), он принял это в штыки. Я сразу понял, что имею дело с весьма неумным и недалеким человеком с большим само мнением. Он же после этого разговора зачислил меня в свои личные враги. Не имея капли литературного таланта, ни знаний, он все же накропал свою книжицу и с помощью «соавтора» ее напечатал. Что из этого про изошло,Вы знаете. Не удовлетворившись содеянным, Лебединский решил создать еще более крупное творение в том же духе, но тут ему на пути стал Алкацев.

Включили в это дело Воронцова. Воронцов парень неплохой, но (неразборчиво. — С.Щ.). Лебединский решил сделать и сделал его в своей книжице героем, ну и пусть, немало их сейчас ходит по нашей земле. Одним больше, не все ли равно. А теперь Воронцову придется доказывать свое геройство фактами, и я боюсь, что их будет маловато. Ну, да бог с ними со всеми, в это дело я мешаться никак не хочу. Время идет, а писать еще много надо.

Относительно нового минерала федоровскита. Имейте в виду, что в мире ежегодно открывается до десятка и более новых минералов. Есть Всесоюзная комиссия по этому вопросу, которая рассматривает эти открытия и их доказательства, утверждает, если они верны. Потом это переходит в Международную комиссию, которая окончательно решает вопрос, и только после этого описание нового минерала печатается в специальном международном журнале во всеобщее сведение, чтобы его не открывали вновь под другим названием.

Сейчас появился новый французский микроэлектронный анализа тор, позволяющий изучать отдельные минеральные зерна размером с просяное зерно и меньше, что ранее было недоступно. Вот почему число вновь открываемых минералов сильно возросло. Есть минерал котульскит, годлевскит, урванцевит (он еще не утвержден Международной комиссией). Н.М. Федоровский хороший минералог, и его имя увековечено достойно.

Оба новооткрытых минерала, о которых идет речь в этих воспоминаниях, — федоровскит и урванцевит — были утверждены Всесоюзной и Международной комиссиями и заняли достойное место на скрижалях минералогии. Николай Николаевич писал мне 26 марта 1977 года:

Коллектив работников-геологов Гипроникеля при изучении норильских руд открыл в них новый минерал и решил его назвать в мою честь. Однако просто так это не делается, а требует серьезной проверки авторитетными организациями. <…>

Только после этого новый минерал получает право на жизнь и заносится в международную книгу по минералогии. Новый минерал прошел все проверки, и его открыватели получили диплом Всесоюзного минералогического общества об этом. Минерал этот получил название УРВАНЦЕВИТ, и его открыватели, среди которых есть мои ученики, прислали мне копию своего диплома с письмом об открытии.

На этом я заканчиваю воспоминания о переписке с землепроходцем, знакомством и, можно сказать, дружбой с которым горжусь. После процитированного письма было еще несколько, до смерти Николая Николаевича оставалось восемь лет. Последнее его послание мне было отмечено датой — 30 декабря 1982 года.

Эти записки посвящены одной из страниц жизни замечательного человека, именно той, которая непосредственно связана с его ролью в открытии и освоении норильских рудных богатств. Он прошел трудный путь — от обвинений в колчаковщине до урванцевита.

Автограф Н.Н. Урванцева

 На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."