О себе писать как-то не с руки, но попробую. Я коренная нижегородка, выросла на берегу Волги, безумно люблю заволжские дали, нашу природу. Мама воспитывала нас с сестрой одна, поэтому я часто жила у бабушки с дедушкой. До революции дедушка был коммивояжером (по-нашему, наверное, менеджером), ездил часто на ярмарку в Ирбит. Бабушка не работала, у нее было семеро детей, и до революции у них была прислуга. В общем-то они простые люди, но посмотрите их фотографии! Интеллигенты в самом высоком смысле. Да они такими и были — честные, порядочные. Их дом был гостеприимным, все внуки толклись в небольшой квартирке. Мама работала преподавателем в школе для слепых. Вытащила нас с сестрой, как говорят, поставила на ноги, несмотря на очень непростую жизнь. Старшая сестра окончила Горьковский институт иностранных языков, я — Горьковский государственный университет (я филолог). Еще в университете решила для себя, что школа не мое призвание. Телевидение только начиналось, и я нацелилась на него. Училась в период «оттепели», поэтому студенческие годы были вольными. И этот вольный дух поселился во мне и продолжался в Норильске, куда в 1963 году меня увез мой муж Борис Платонович Дроздов. Он тоже коренной нижегородец. После окончания Горьковского инженерно-строительного института в 1959 году он уехал в Норильск, начав работу в Спецстрое. Меня он привез на четвертый год своей жизни в Заполярье. Я уже писала («О времени, о Норильске, о себе…». Кн. 10. С. 520–533.) о своем трудоустройстве на телевидении и самой работе, поэтому — о муже: он сразу познакомил со своим кругом. В основном это были простые ребята, душевные и хорошие люди. Коля Коротких, у которого мы жили первое время, был первым бригадиром бригады коммунистического труда в Норильске. Одна из его дочерей до сих пор работает в Норильске учителем.

Мария Григорьевна и Константин Иванович Алексеевы

Борис строил ТЭЦ-2 в Талнахе, ездил туда каждый день (а тогда это была проблема даже для него — заместителя главного инженера). Особенно я волновалась, когда он возвращался вечером. Ведь ничегошеньки в Талнахе не было! Они вели взрывные работы. Я была в положении, и, чтобы я не очень волновалась, он, откуда мог (то от геологов, то от пожарных), если была связь, звонил. Однажды приехал весь обмороженный. Потом Абрам Ионович Зайдель предложил ему должность главного инженера строительства рудника «Октябрьский». Вытянуть из мужа что-то о работе очень сложно. Он считает, что это никому не интересно. Да и обида, наверное, осталась. Ведь мы были вынуждены уехать из Норильска, когда до «северных» 15 лет у него оставалось полтора года. По состоянию здоровья врачи велели ему выехать немедленно. Мы тут же уехали. И вот теперь пенсия как у всех на материке.

I-я комсомольско-молодежная бригада в Норильске.
Бригадир — Николай Коротких (сидит в первом ряду слева). 1962 г. (?)

Но! Несмотря ни на что, норильские годы — лучшие в нашей жизни. Походы в тундру и летом, и зимой, встречи с друзьями… Гордость, да, гордость мы испытывали за свой город (ух, какими мы были патриотами Норильска, когда прилетали на материк). Сколько было в Норильске такого, о чем на материке и не слыхивали! 1963 год, декабрь, я только что прилетела и увидела электроплиты! В нашем большом Горьком газовые-то не везде были. А сервис, а освещение, а детское кафе «От 2 до 5» и обеды для семьи в ресторане «Талнах»! Заказ на стирку белья и доставка чистого только с 17.00 до 23.00 — когда народ пришел с работы! Обслуживание при начальнике управления торговли Трушкине было потрясающим! А озеро Лама! Тогда там стояло только первое деревянное здание. Красота заката и изумрудная вода. Она точно изумрудного цвета — это я увидела в 1964-м с самолета Ил-14. Он шел низко, вся тундра — как разбитое зеркало с серыми стеклышками озер, а среди них — настоящий зеленый изумруд — Лама! Я раньше не верила рисункам Рокуэлла Кента. А когда пожила на Севере, убедилась — он такой же яркий, как северное сияние.

В детской редакции НСТ режиссер Валентин Вагунин
и редактор Наталья Дроздова. 1968 г.

ДИТР, после спектакля театра музкомедии.
Слева направо: режиссер театра Н.В. Колесников, Н. Дроздова,
режиссер телевидения Г.В. Мюнценмайер, участницы спектакля
Н. Филиппова, С. Сурпина. Январь 1964 г.

Н. Дроздова и «нарушитель» из телепередачи «Веселый светофор».
Фотография Ф.Н. Палямара. 1972 г.

Кадр из телепередачи о дорожной безопасности

Мы вернулись в Горький в конце 1972 года. Для меня уже было место старшего редактора детских передач Горьковской студии телевидения, в творческом объединении «Факел» (детско-молодежная редакция). Это объединение было известно всему телевизионному Союзу. Работать было интересно, весело. Команда была отличная. Рассказывать не буду — это другая история. Работала в разных жанрах, для разной аудитории (в 1980 году ездила на съемки к Н.Н. Урванцеву в Ленинград, ведь Николай Николаевич из наших нижегородских мест).

Десять лет занималась поисковой журналистской работой. Итогом стала книга «Операция «Дети» в соавторстве с партизаном Смоленщины. В 2001 году стала лауреатом премии Нижнего Новгорода за видеофильм о судьбе рабочего с Горьковского автозавода, который помог реабилитации прототипа Григория Мелехова в «Тихом Доне» Михаила Шолохова — Харлампия Ермакова («Казак с автозаводской пропиской»). Делала видеофильмы с С.П. Капицей, писателем Б. Васильевым, встречалась с Д.С. Лихачевым и записывала передачу с ним. В прошлом году ушла со студии и преподаю журналистику в Университете Российской академии образования (УРАО).

Семья Дроздовых. Текст и фотография из журнала «Красивые люди».
На столике перед ними издание «О времени, о Норильске, о себе…».
Январь 2009 г.

«Людей неинтересных в мире нет! Их судьбы — как история планет!» Именно эта фраза Евгения Евтушенко давно и прочно (почти девиз) обосновалась в семье Дроздовых-Капитановых, слабая половина которой уже полвека доказывает миру, что профессия журналиста безгранична и вполне ей по плечу.

Муж после Норильска работал в строительных трестах, главным инженером СМУ УВД города Горького. Сейчас пенсионер. Старшая дочь Юлия (Капитанова) родилась в 1965 году в Норильске (все никак не может посетить свою родину). Пошла по моим стопам — журналист, но газетчик. Сейчас шеф-редактор регионального издания «Комсомольской правды». У нее дочь Мария. Учится в школе с углубленным изучением немецкого языка, ей 15 лет. Сын Федор родился в 1977 году. Окончил университет, защитил кандидатскую диссертацию. Тема любопытная — «Общественные настроения в Красной Армии в начальный период Великой Отечественной войны». Военная тема — его конек. Одновременно он работает в поисковой организации «Курган», которая на местах боев ведет поиск пропавших без вести бойцов и командиров, устанавливает их имена, находит их родных и близких. Вот так вкратце обо всех нас.

Хочу сказать, что боевая четверка Норильской студии телевидения до сих пор мои друзья. Особенно Инна Назарова и Света Богданова, которых я безумно люблю. Хотя мы видимся редко, но я знаю, что они есть, и от этого тепло на душе.

Наталья и Борис Дроздовы

Борис Дроздов с дочерью Юлей на демонстрации

Расскажу немного о тех, кого знала. Люся Лемешева-Бачулене… Человек талантливый, абсолютно творческий. Когда я работала на Норильском телевидении, она была художником студии. Как она умела из ничего сотворить оформление передачи! Любой — от детской до общественно-политической (такие тоже были). Передачи шли живьем, и надо было порой за короткое время обустроить павильон так, чтобы все играло на тему. На концерт певицы Ксении Георгиади (очень популярной в Союзе) и ее две песенки — про черного кота и «Бабушка, научи меня танцевать чарльстон» — Людмила сотворила из бумаги такое! Не берусь рассказать — это надо было видеть! А какие заставки она придумывала! Тогда не было компьютерных титров, все рисовалось и писалось. Так вот, на «Погоду» были самые разные и удивительно забавные рисунки. Помню один — на дождь: огромный зонт, а из-под него выглядывают две большие галоши. После командировки в Усть-Авам она показала мне рисунки, эскизы, наброски. Их было очень много. Обычно спокойная, Людмила эмоционально рассказывала о том, что для себя она там открыла. Несколько рисунков меня удивили. Я спросила:

— А при чем здесь индейцы?

— А это не индейцы, — ответила Люся, — это нганасаны. Просто я дорисовала им индейский головной убор.

В поселке Новорыбное — почти на берегу моря
Лаптевых. Съемочная группа Норильского
телевидения с местными жителями. 1971 г.

Для меня это тоже было откровением. Я видела долган, ненцев, а о нганасанах только слышала. Они абсолютно отличаются от долган и ненцев — ростом (выше) и лицом — прямые носы, другие глаза. И Люся уловила главное — их схожесть с теми, кто обитает по другую сторону земли, нарядив их в головной убор индейцев. Возможно, когда-то была миграция? И вот нганасаны на Таймыре. Ну а дальше она погрузилась в творческую стихию металла и меха, о чем и была статья в «Комсомольской правде». К сожалению, с Люсей я потеряла связь и не знаю, как сложилась ее судьба. Может, кто-то из читателей книг «О времени, о Норильске, о себе…» знает об этом?

А газета у меня сохранилась. Перечитала пожелтевшую газетную страницу с фотографиями работ Бачулене, и память увела меня в прошлое… Статья рассказала, как Люся работала над композицией «Быль о Куйоке». Это добрый дух чума нганасанов. Культуру этого народа она изучала с большим интересом и даже начала вести дневник. «Комсомолка» с разрешения художницы привела из него записи.

«Восемь листов брошены. Только не отчаиваться. Терпение. Изучаю десятки нганасанских лиц по фотографиям, гримасничаю перед зеркалом, пытаясь схватить нюанс мимики сказителя. Где-то миллиметр вытянуть, где-то посадить в глубину.

Уморил ты меня, коварный старик! Отверну тебя лицом к стенке, заслоню шторой и подопру стулом. Не зови, не подойду. Я должна забыть тебя, чтобы завтра глаз был свежий».

Люся работала над композицией восемь месяцев, вечерами, ночами, а потом шла работать в детскую художественную школу, куда после телестудии она пришла преподавать рисунок.

Я знакома была со многими из тех, кто пережил ГУЛАГ, но по молодости и по глупости не записывала их рассказы, поэтому грешить не буду. Но о двух вспомню.

Николай Иванович Гудалов. Я познакомилась с ним в 1964 году на каком-то вечере. Шутник, балагур, заводной. Он был старше меня лет на 20, а я этого не ощущала, столько в нем было жизнелюбия. После вечера я сказала об этом мужу. Тогда он и поведал мне его историю. До Великой Отечественной войны Николай Иванович учился в военном училище. На одном из занятий он похвалил немецкие танки. Это кардинально изменило его судьбу. Как я потом узнала, у этого жизнелюба почти не было желудка и была масса болезней, от которых жизнь не мила. А он плясал, пел, шутил. Я была потрясена. И впоследствии многие из тех, кто пережил норильские лагеря, оставались такими, как он, жизнелюбами. Я не могла этого понять. Но как-то я услышала фразу, которая все объяснила: «Просто один раз они уже умерли».

Борис Дроздов и Николай Гудалов (справа). 1960 г.

Михаил Степанович Кравец. Моему мужу довелось работать с Михаилом Степановичем, и я с ним встречалась не раз. Да и в мой последний приезд в Норильск (в 1978-м) Михаил Степанович провожал меня в Алыкеле. У него тогда уже начиналась роковая болезнь. И когда мы прощались, екнуло сердце — словно в последний раз. И действительно, через полтора года его не стало.

Это был человек такой работоспособности, что все диву давались. Он не терпел бездельников и сам работал за десятерых. В лагерь попал 18-летним пареньком, 10 лет отсидел (фактически за ерунду), освободившись, поступил в техникум, потом в институт. Его жена Эльза Владимировна рассказывала, что он никогда не уходил на сессию, даже диплом защищал без отрыва от работы (а к тому времени у него была уже приличная должность). Что греха таить, немало тогда начальников оканчивали институт за ящик коньяка или чего-то другого (сейчас, правда, еще хлеще). Михаил Степанович все делал сам и без поблажек. Таким он был и в работе. Мог и сорваться, и на работе с палкой гонялся за теми, кого уличил в подвохе или обмане. Честен был до абсолюта. Вот фрагмент из письма жены Эльзы Владимировны Кравец мне:

«Кравец — кремень. Линию партии и правительства четко тянет и дома. Притащила я хрустальную люстру за 140 рублей. Три дня орал и дулся: «Павка Корчагин для того ли в обмотках строил узкоколейку, чтобы мы в своем мещанстве загнивали?!» Я его обложила, как позволил мой культурный уровень и самовоспитание. Он кричал, что я в его лице оскорбляю партию, ее принципы. Одним словом, подрываюее устои. Через три дня пришел, стал собирать вещи, я ему быстро начала все швырять. Он стал ржать и объявил, что на два дня летит в Красноярск на высокое совещание…»

Он не был «серединным». Или любил, или ненавидел. И опять мне тогда было непонятно: отсидеть 10 лет и быть таким неистовым коммунистом? Книги любил безмерно, и дома у него была огромная библиотека. Читал много, видимо пытаясь восполнить пробел. С женой Эльзой Владимировной они две противоположности. Но, как говорят, разноименные заряды притягиваются. Дом их всегда был открыт для друзей. Эльза Владимировна проработала в Норильске до пенсии. Сейчас она живет в Нижнем Новгороде. Ее старшая дочь Лена пошла по стопам отца, окончив Горьковский строительный институт. Сейчас работает в строительной фирме, где на нее руководство молится, так как честность и работоспособность отца она унаследовала. А таких сегодня надо не с фонарями, а с прожекторами искать. Дочь Маша — завуч в школе, преподает английский язык. Живут скромно, но весело. Клан Кравцов я очень люблю, потому что в них есть то, чего нам всем так не хватает сегодня, — порядочность. И в этом заслуга главы — Михаила Степановича Кравца, чье имя носит одна из улиц Норильска.

Эльза Владимировна Кравец с дочерью Машей.
Норильский ресторан «69 параллель» теперь можно увидеть только на фотографии.

* * *
В своих записных книжках нашла историю, записанную в 1964 году на Левинских песках (Дудинка). Кто рассказывал — не помню, но под рассказом стоит фамилия Ананьин.

«У шамана есть два помощника. Вся подготовка к шаманству — на их совести. Тот, что справа от шамана, начинает разогревать бубен. Он из кожи (ровдухи) дикого оленя. Над костром палочкой он пробует бубен. Второй помощник (слева) зажигает шаману трубку, но так, чтобы он этого не видел (прикрывает рукой его глаза). Шаман сидит неподвижно (только глаза бегают). Первый помощник начинает петь и бить в бубен все сильнее и быстрее. Шаман ложится, вытягивается (на костюм шамана нашита лента-ровдуха). Его начинают поднимать, а шаман сопротивляется. Потом он садится и начинает петь потихоньку. А первый помощник продолжает бить в бубен над шаманом до тех пор, пока его не раззадорит. Потом шаман сам берет бубен, начинает плясать и петь, а помощники опять его сдерживают до момента, когда он падает на больного и начинает высасывать фурункул. Шаманят, как правило, ночью. Порой доходило до недельного шаманства. У шамана три жены, три чума. Каждой жене он что-то приобретает. В каком чуме живет, в тот и несет обмененное. На оленьи шкуры менял для жены, а на песцовые — себе. Купцы завозили чай, табак, а муку мало, поэтому сушки, хлеб ценились очень дорого. Захоронений как таковых у долган нет. Но есть «ледовки». Сажают покойника на нарты, обвязывают маутом, делают покрытия из шестов и так оставляют».

Может быть, это к материалу о работах Людмилы Бачулене? Она тогда тоже много рассказов от нганасанов услышала…

А вот еще информация. В сегодняшний экономический кризис эти цифры говорят о многом: как хорошо жили норильчане по сравнению со многими другими. Норильск обеспечивали всем необходимым (это примерно 1964–1968 гг.).

Ежесуточно: хлеб — 46 т, мясо — 30 т, масло — 4 т, фрукты — 10 т, кондитерские изделия — 5 т, мука — 10–12 т, картофель — 46 т, фруктовые консервы — 5 тысяч банок, овощи — 26 т, сахар — 8,8 т, молоко — 30 т, кисломолочные продукты — 6,2 т, молочные консервы — 4 тысячи банок.

На душу населения в год (1965 г.) приходилось: мяса — 52,9 кг, рыбы — 15,4 кг, молока — 149 кг, кондитерских изделий — 13,2 кг, свежих фруктов — 23 кг, свежих овощей — 43 кг, яиц — 152 шт., сахара — 22,2 кг.

Столовые города пекли для норильчан (в день): кондитерских изделий — 4 т, восточных сладостей — 50 кг, пирожков — 20 тыс. шт., булочек — 10 тыс. шт.

На питание школьников в 1965 году потратили 630 тысяч рублей, на интернаты и пионерские лагеря — 657 тысяч рублей.

Видимо, я на каком-то совещании записала эти цифры. По-моему, сегодня интересно их почитать. После пережитых лагерных ужасов, да и просто в суровых условиях жизни и работы на Крайнем Севере, комбинат ставил на особое место проблемы питания, снабжения всем необходимым населения, благоустройства жилья. Среди начальников немало было тех, кто сам прошел лагеря или жил с з/к бок о бок. Уж они-то знали, какие богатства выдают стране по-прежнему в тяжких условиях строители, горняки, обогатители, металлурги…

Это было недавно, это было давно… Как точно эти слова из песни передают мое состояние, когда начинаю вспоминать былое… 1969 год… Бунт на Норильской студии телевидения…

Время — лучший экзаменатор. И сегодня оно ставит достойную оценку тем, кто «восстал» тогда на телевидении. На студии в тот год появилось творческое объединение «Контур». Оно было рассчитано на молодежную аудиторию. Осваивался и строился Талнах, в Норильск приехало много молодежи. В «Кон туре» собрались лучшие силы Норильского телевидения — Игорь Шадхан, Виктор Левашов, Инна Назарова, Светлана Богданова. Все — отлично образованные, задиристые, бескомпромиссные и готовые действовать вопреки. За три месяца они привнесли на экран столько новых тем, рубрик, режиссерских находок, что и сегодня диву даешься. Коллег раздражало, когда «Контур» с трудом соглашался делать обязаловку. Если необходимо было к знаменательной дате показать торжественное собрание, они снимали на кинопленку (тогда видео не было) зал, камера двигалась по лицам — кто спит, кто зевает, кто читает… Они не боялись конфликта с руководством, стремились показать правду. При этом они рассказывали и о мужестве, и о подвиге в прекрасном цикле «Имена на граните». Им интересны были люди дня сегодняшнего и архивные материалы. Да, да, архивные. Ведь первым, кто рассказал и привел Трофима Гармаша на студию и придумал ему звание архивариуса, был Виктор Левашов. Именно эти ребята разработали и претворили в жизнь живую программу «По норильскому времени», о которой впоследствии Игорь Шадхан рассказал Александру Любимову, после чего на Центральном телевидении появился «Взгляд». Почему-то В. Ханжин не вспоминает документально-постановочных передач, в которых он принимал участие. А это было преинтереснейшее зрелище, и в разрешении предложенного конфликта принимал участие весь город. Все, что было самое-самое в городе, все, что было новое, интересное, появлялось в программах «Контура». Будь это первые лучи солнца над тундрой (и телеоператор лез с камерой на ТЭЦ и снимал) или появившаяся статья в центральной газете (ее обсуждали в эфире). Говорить правду было их установкой. Ребят терпели недолго. Надвигался юбилейный год В.И. Ленина — 1970-й…

Ко времени создания «Контура» студия переживала не лучшие времена. Ушла из «молодежки» Ирина Червакова (блестящий редактор, журналист), и студия стала закисать. Нужны были новые идеи, острая подача материала, незамыленный взгляд. Вот группа Шадхана, Левашова, Богдановой, Назаровой и стала тем кислородом, что принес свежее дыхание на экран. Они были умнее, способнее и талантливее многих на студии, но, как и все, со своими особенностями и слабостями.

Свое видение будущего телевидения в Норильске они изложили в бумаге, которую отнесли первому секретарю горкома партии Савчуку. Что сделал первый секретарь? Разобрался? Пригласил ребят, чтобы обсудить? Что-то посоветовал, наконец? Да нет же! Он передал это письмо туда, откуда оно было направлено, — на студию телевидения. И началось...

То открытое собрание на Норильском телевидении я не забуду до конца дней своих. Оно шло семь часов (!) в павильоне студии. Это было судилище. Все выступавшие единодушно их осуждали. Те, кто поумнее, просто молчали, а основная масса дружно поддерживала судивших. Мне долго не давали слова, а когда я вышла, пытаясь взывать к разуму аудитории, то увидела перед собой первого секретаря Савчука. Он сидел в первом ряду и смотрел на меня такими ледяными глазами, что мне стало не по себе: все уже решено! Мое выступление не поддержал никто, хотя сочувствующие были. Чего только не было сказано за семь часов об этих ребятах! Все личностное вывернули наизнанку, а все творчески интересное было забыто. Э. Бегалько, безумная фигура с партийным билетом, кричала: «Да их всех повесить на реях надо!» Каких-то 17 лет назад совсем недалеко от этого места расстреливали восставших заключенных Норильского ГУЛАГа. Тогда я физически ощутила, как это страшно… На студии, кстати, в это время работал бывший вохровец, которого знали многие бывшие заключенные. Не хочу называть его фамилию, ведь у него, наверное, дети, внуки… Его не то что не любили, многие просто ненавидели. Видимо, эта ненависть передалась и нам, потому что ходил неоконченный стишок «Ты гори, гори свеча в ж… у Ивана Кузьмича…». Инна Назарова рассказывала мне, как однажды, разоткровенничавшись, он сказал, что была бы его власть, он бы ее и Шадхана расстрелял.

В гостях у Виктора Левашова (стоит). Слева направо:
Б. Дроздов,И. Назарова, Н. Дроздова, Т. Александрова
(Тамара — «мама» телегероя Северка)

Сейчас понятно, что не проиграть ребята не могли. Уж очень они были неудобные и несогласные, а таких не любят. К тому же на студии хватало тех, кто был «невысокого полета» и за работу держался зубами. Кинооператор Юрий Ледин сказал мне позже: «Они должны были проиграть, потому что боролись за идею, а остальные — за кусок хлеба».

Решением собрания сначала было уволить по статье. Потом сообразили, что это не дело. Просто уволить. Сразу четверых. Потом сообразили — многовато. Прецедент. Стали уговаривать Богданову вернуться. А Света (умнейший человек, с двумя образованиями) сказала: «Чтобы я, да сюда, назад?! Дудки!» И пошла в школу № 5 учителем рисования (хотя никогда не рисовала, но талантливый — талантлив во всем). Сейчас она лауреат Всероссийского конкурса по лоскутному шитью. Две ее работы куплены Художественным фондом России.

Светлана Богданова на фоне своих работ (лоскутное творчество)

Трое — Левашов, Шадхан и Назарова — уехали из Норильска. У каждого сложилась своя жизнь. Не пропали. Все состоялись как творческие люди. А вот студия потеряла. Много. И на протяжении нескольких лет пользовалась теми идеями, тем багажом, которые оставил «Контур». В журнале «Журналист» за 1970 год есть статья Б. Яковлева. Она, конечно, причесана, так как не могла «опорочить» первого секретаря горкома партии, который совершил просто подлость, отдав адресованное лично ему письмо обратно на студию. Понять противостояние, сложившееся на студии, можно. Не понять только тот накал страстей, ненависти, что выплеснулся на «восставших» в те семь часов беспрерывного обсуждения-осуждения. Я этого не забуду. Никогда.

Перед выходом в эфир передачи «По Норильскому времени».
Редактор Виктор Левашов, режиссер Инна Назарова

Приведу заключительные строки из статьи Бориса Яковлева в «Журналисте», в названии которой уже видна позиция автора: «Нетипичный случай, или история одного творческого поиска».

«Когда знакомишься с протоколом этого собрания, то замечаешь явные перехлесты во многих выступлениях. Эмоции отодвинули на задний план трезвую объективность. В работе и поступках «контуристов» большинство выступавших увидело только оскорбительный вызов коллективу, третирование его творческих сил и возможностей. Конечно же, дело обстояло далеко не так. <…> И приходится только поражаться парадоксальности ситуации: коллектив, вставший дружно на защиту объективной истины, сам в ряде моментов проявил необъективность.

Творческий коллектив — непрерывно меняющийся организм. в нем есть и будут свои сложности, свои противоречия. Уметь вовремя разрешать их — большое искусство. И дается оно тем, кто способен верно оценить ситуацию, предотвратить возможные конфликты, кто силой знания, политического и профессионального опыта и личным авторитетом сможет установить в коллективе счастливое состояние творческого содружества».

Вот так плохо закончилась на Норильском телевидении история одного творческого поиска…

* * *

Нашему изданию «О времени, о Норильске, о себе…» в качестве эпиграфа очень подходят строки нижегородского поэта Юрия Адрианова (хотя он их
адресовал декабристам):

Друзья мои!
Ведите дневники
Во дни гражданской и духовной смуты.
Свинцом холодным падают минуты
На скользкий берег жизненной реки…
Сжигая напрочь себялюбья похоть
И усыпляя мелочность обид,
Пусть гласом прихожанина эпохи
Размеренное слово прозвучит.
Во все века записки потайные
Нам сохранили гласность до конца,
Чтоб вспомнила и прокляла Россия
Деянья лицедея-подлеца!

На примере десяти книг воспоминаний норильчан видна большая мудрость этого совета: «Друзья мои! Ведите дневники…» Пройдет время, и их обязательно прочитают наши дети, внуки, правнуки. И тогда они совсем по-другому, личностно, поймут и почувствуют родословную своей страны, родного города, семьи. И, хочется надеяться, продолжат семейную летопись. По большому счету, они будут писать историю своего Отечества, ведь она отражается во множестве судеб обычных граждан.

 На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."