Мончегорск. Комбинат «Североникель»

Стать норильчанином мне, как и тысячам других, помог случай. До службы в армии я работал формовщиком на заводе имени Ворошилова в Красноярске. В 51-м году мы отливали срочные заказы. Молодой руководитель сталелитейного отделения Анатолий Иванович Карташев объяснил нам, что литье это особой важности и предназначено для Норильска. Хорошо помню, как нас, выпускников ремесленного училища (из Казахстана), тогда заинтриговало: «Норильск? Что это? Рудник, прииск, шахтерский поселок?».

«Кажется, комбинат, - пытался объяснить нам Карташев, - и расположен он по документам, на Таймыре».

Так в мою жизнь совершенно случайно вошло это слово, наполненное каким-то притягательным смыслом. И, когда в год демобилизации, в 1956 году всю нашу страну облетел известный комсомольский призыв, на норильском комбинате на одного новичка - кобальтщика стало больше.

С точки зрения человека, имевшего кое-какой опыт работы в металлургии, мне невольно приходилось сравнивать. Чтобы получить, например, качественный чугун в домне, содержание железа в руде должно быть не менее 55-60% - 550-600 кг на тонну, марганца (входит в состав всех видов чугуна и стали) не менее 5% - 50 кг. Содержание кобальта в норильских сульфидных медно-никелевых рудах сотые доли процента (от содержания никеля). Возьмем золотую середину – пять сотых процента. Путем несложной арифметики подводим итог – 500 граммов на тонну руды. Не то, чтобы вкуса – запаха не слышно. Очевидно, не зря шведский химик Г. Брант назвал этот металл «Кобольд» - злой дух. Ему его долго не удавалось выделить – признаки присутствуют, а самого металла нет!

С самых первых своих шагов по территории кобальтового завода я уже знал, что путь этого металла сложен и долог по извилистым дорогам переделов комбината.

Осваивал я свою новую профессию в качестве дежурного по электролизу. Наше производственное отделение было промежуточным между шлакоплавильным цехом и каскадом последующих переделов в технологической цепочке по извлечению кобальта в виде готового, как говорили, огневого металла.

Мое знание технологии извлечения кобальта на первых порах тоже было «промежуточным», туманным. Как и что происходило дальше с нашим раствором, до предела насыщенным металлами казалось далеким и недосягаемым, как космос.

То, ради чего аппаратчики, ремонтники, техники, инженеры, исследователи, ученые (более тысячи человек, не считая управленческого аппарата) так самозабвенно трудились, было в этом нашем растворе всего-навсего пять, от силы восемь граммов на литр раствора. Остальное – «чужеродные металлы». Ясно было – не количеством граммов на литр раствора определяется такой энергичный искус окружающих, а значением этих граммов в жизни человека и общества. Но и сами по себе граммы тоже вызывали повышенный интерес из чисто практических соображений. Эти граммы надо было научиться добывать как можно больше и как можно дешевле.

Острый интерес и любопытство к новой для себя профессии привели меня однажды на порог склада готовой продукции завода. На таких же стеллажах, как в библиотеке, только сваренных из толстого металлического прутка, лежали обыкновенные слитки. Лежали аккуратно, с четкой границей между плавками. Обычный склад с низким потолком и обшарпанными стенами показался в тот миг священным вместилищем. Слитки тускло поблескивали, отливали серебром и с непривычки возбуждали некоторый трепет. Я стоял у покоящегося металла, разглядывал его, мог погладить, подержать на руках, попробовать на зуб этот торжественный терновый венец… И, может быть, впервые в своей жизни я так серьезно задумался над вопросом: «А кто за ним, за этим трехпотовым трудом? Чей замысел так удачно реализовался и по какому поводу? «Злой дух» требовал ответа на многие вопросы. Думаю, что именно в это мимолетное мгновение зародилась во мне пока еще не совсем ясная мысль… Она с годами приобрела четкую форму и вылилась во властное желание сохранить добрую память об огромном труде и немногословных на вид, но таких изобретательных людях.

…В 1986 году исполнилось сорок лет со дня выдачи первой плавки норильского кобальта. К этому событию газета «Заполярная Правда» (№6 и №7 за 1986 г.) опубликовала мой материал «Чистый кобальт». Речь в нем шла о решении коллективом завода сложнейшей задачи – об организации в 50-х годах промышленного производства кобальта особой чистоты – марки «К-0». Вскоре после этой публикации я получил письмо от Алексея Борисовича Логинова. Имя этого человека хорошо известно в Мончегорске и Норильске, прежде всего среди людей старшего поколения. А.Б. Логинову довелось быть самым непосредственным и деятельным участником в разработке технологии, крупным организатором промышленного производства кобальта в нашей стране. Алексей Борисович нашел время и возможность вспомнить и написать о таких подробностях, которые, даже при самом страстном желании, вряд ли удалось разыскать. Получить документ такой силы из первых рук обязывает ко многому. Мы должны быть признательны этому человеку за сохранившийся жар молодости, душевную широту и благородство.

Война застала Алексея Борисовича на посту начальника первого в СССР завода по производству промышленного кобальта в Мончегорске. Затем – эвакуация в Норильск…. Здесь он – главный инженер проекта строительства кобальтового завода, заместитель начальника «Кобальтстроя» по монтажу. С апреля 1945 года он - начальник Управления металлургическими заводами Норильского комбината. Затем его отправил в командировку в США А.П. Завенягин для закупки оборудования для рудников и строящейся в Норильске Большой обогатительной фабрики. После возвращения из годичной командировки его назначили директором этой фабрики, затем Главным инженером главка «Енисейстрой» в Красноярске и, наконец, директором Норильского комбината… Это были уже 50-е годы…

В своем письме А.Б. Логинов пишет:

«По-моему, чтобы писать о кобальте и о людях, которые стояли у действительных истоков создания кобальтового производства, все же надо знать историю этих истоков. Вы пишете о частных разделах технологии, которая будет совершенствоваться и дальше. И вполне возможно, что для дальнейшего качественного скачка будет применен и ионообменный процесс. И опять-таки это будет совершенствование методов более глубокого извлечения кобальта, но это – не истоки.

Что меня больше всего беспокоит, кода я вспоминаю о кобальте? Это его сквозное извлечение, начиная от забоя в руднике. Коэффициент сквозного извлечения по сравнению с никелем и медью в пять-шесть раз ниже – до обидного мало! Кобальт теряется, размазывается по переделам. Вот если бы кто решил проблему концентрации его в головном процессе с максимальным извлечением в обогащении, предложил бы и схему передела этого продукта - это была бы действительно богатая идея! А так ведь, чем больше переделов – больше потерь…

Я вам очень коротко расскажу о том, как создавалась отечественная кобальтовая технология и кобальтовая промышленность…».

К воспоминаниям А.Б. Логинова я вернусь чуть-чуть позже, а сейчас необходимо совершить небольшой экскурс. Это отступление требуется главным образом для тех, кому, может быть, впервые попало на глаза это незнакомое, ничего не говорящее слово – к о б а л ь т.

В своей книге «Рассказы авиаконструктора» известный советский конструктор Александр Сергеевич Яковлев пишет (А. Яковлев. «Рассказы авиаконструктора». Гос. изд. дет. лит. Мин. просв. РСФСР. Москва, 1961, стр. 125-134:

«…Середина тридцатых годов была для нашей страны порой авиационных триумфов. Никогда до этого авиация не занимала в жизни Советского государства такого места. Перелёты и рекорды летчиков вызывали всеобщее ликование. Крылатые люди становились любимцами народа… То было время, кода наши авиаторы вырвались на мировую арену воздушных соревнований… Создавалась атмосфера уверенности в том, что не только наша спортивная, но и боевая авиация прочно держит мировое первенство… Истинное положение дел определялось в период испанских событий… В первое время республиканские летчики с успехом действовали на истребителях «И-15», «И-16», «Чайка» (испанцы прозвали их «курносыми») и на бомбардировщиках «СБ», получивших сентиментальное название «Катюша». Германо-итальянской авиации был нанесен основательный ущерб. Тогда немцы послали на помощь Франко свои новые самолеты, и в том числе истребитель «Мессершмитт-109». «Мессершмитты» существенно превосходили «курносых» по своим боевым качествам и в сочетании с численным превосходством завоевали господство в воздухе.

…Нашумевшие рекордные самолеты и самолеты-гиганты никак не могли заменить того, что требовалось в условиях надвигавшейся войны. Нужны были решительные, безотлагательные меры для преодоления отставания, тем более что международная обстановка все более накалялась».

До 1939 года мы в очень мизерных количествах получали кобальт на Уфалейском никелевом заводе на Урале. Основная потребность удовлетворялась за счет поставок из-за границы, преимущественно из США. Сырьем для них служили богатые руды Новой Каледонии с высоким содержанием кобальта.

Уместно напомнить, что именно в это время все дипломатические усилия Советского Союза, направленные на сдерживание агрессивности фашистской Германии, уже были исчерпаны.

Чтобы не быть втянутыми в войну в обстановке международной политической изоляции, СССР 23 августа 1939 года принял предложение Германии о заключении пакта о ненападении…. Спустя десять дней: «3 сентября Англия и Франция объявили войну Германии. Хотя военных действий они не вели, но находились в состоянии войны» (Малая Советская Энциклопедия, т. 2, Москва, 1958, стр. 1010). США, как известно, была союзницей Англии. Поставки кобальта нашей стране стали сокращаться и к началу 1940 года прекратились совсем. Проблема получения отечественного кобальта встала настолько остро, что этим вопросом занималось Политбюро и лично И.В. Сталин.

Судьба кобальта, казалось бы рядового металла, неожиданно и тесно переплеталась с вопросами безопасности нашей страны. Почему?

К середине 30-х годов этот металл после настойчивых поисков ученых приоткрыл многие секреты. Так, варьируя содержание кобальта в специальных сталях и сплавах, ученые открыли замечательные магнитные свойства, особую прочность, твердость, жаростойкость полученных материалов. Особую популярность приобрел в то время «победит» - твердый сплав, изготовленный из порошков монокарбида вольфрама и кобальта. Из этого сплава изготовлялись резцы для обрабатывающих станков и буровые колонки. Но, главное, где кобальт приобрел решающее значение - это жаропрочный сплав для изготовления клапанов моторов самолетов.

В составе этого сплава содержание кобальта доходило до 65 процентов. При работе эти клапана нагреваются до 700 градусов, деформируются и резко снижают ресурс мотора. Клапана же, изготовленные из сплава, содержащего кобальт, не деформируясь, выдерживали нагрузку и при более высоких температурах, чем 700 градусов. Вот почему прекращение поставок этого металла из-за границы так резко обострило вопрос о создании производства отечественного кобальта.

Из письма А. Б. Логинова:

«Руд с промышленным содержанием кобальта в нашей стране до войны не было. Единственным источником оставались разведанные к тому времени месторождения сульфидных медно-никелевых руд Мончегорска и Норильска. Но содержание кобальта в этих рудах колебалось в сотых долях процента от содержания никеля. Технологии получения этого металла из медно-никелевых руд при таком содержании не было ни у нас и нигде в мире. Надо было её создавать, разрабатывать. Следует, однако, заметить, что и технологии переработки многокомпонентных медно-никелевых сульфидных руд у нас тоже не было. Аналогами могли служить лишь технологии переработки полиметаллических руд на заводах Канады. Но эта зарубежная технология была глубоко засекречена, а редкие публикации носили характер общих описаний. В то же время важно напомнить, что производство металла из бедных по содержанию руд за рубежом считалось до абсурда неэкономичным. И они его не производили. (В обогатительных хвостах и в отвальных шлаках при переработке богатых руд в Новой Каледонии кобальта было больше, чем у нас в исходном сырье!). Таковы факты…

В 1938 году в Ленинградском Горном институте была специально создана металлургическая лаборатория под руководством профессоров Н.П. Асеева, К.Ф. Белоглазова, Н.С. Грейвера, на которую постановлением Совнаркома возлагалась задача – в кратчайшие сроки разработать полную технологию переработки сульфидных медно-никелевых руд Мончегорска и Норильска. Коллектив этой лаборатории сумел оперативно в сверхсжатые сроки разработать технологию рудной плавки, конвертирования, разделительной плавки файнштейна на медный и никелевые сульфиды (топ и боттом) методом «орфорд процесса». Этот метод применялся в Норильске в течение первых шести-восьми лет, потом его заменили обогатительным процессом. Затем шли обжиг, восстановительная плавка закиси никеля до электролиза и переработки шламов включительно. Таков был весь цикл. В этой лаборатории я начал работать, будучи студентом, а по окончании института был зачислен в штат в качестве старшего инженера–исследователя и был непосредственным исполнителем всего цикла. Поэтому я знаю и удостоверяю все это с полной ответственностью.

Теперь о кобальте. Надо было проанализировать, как ведет себя кобальт по всей схеме металлургической цепочки. Как он распределяется по продуктам переделов. Найти узел, где этот металл больше всего концентрируется. Установить закономерности этой концентрации, если она будет, и возможности ее усиления. Могу утверждать, если бы эти поиски не дали положительных результатов, кобальта в стране было бы очень мало.

Наша лаборатория установила, что кобальт концентрируется больше всего в последних сливах конверторных шлаков никелевого производства, где содержание металла доходит до поллроцента, а это уже продукт, годный для переработки его на кобальт. Теперь требовалось отработать процесс конвертирования так, чтобы из этих шлаков можно было бы извлечь максимум кобальта, при котором его еще можно было бы экономически и технологически выгодно получить. Параллельно требовалось решить и другую, пожалуй, самую важную задачу – разработать технологию извлечения кобальта из этих шлаков при различном уровне его содержания.

Физико-химические основы процесса концентрации кобальта разработал профессор К.Ф. Белоглазов. Цель конвертирования штейнов – окислить железо, перевести его в шлак. Попутно окисляется и связанная с ним сера, переходя в сернистый газ. Так как железа в штейне в тысячу раз больше, чем кобальта, то по закону действующих масс железо и будет первым окисляться и выгорать, тем самым как бы заслоняя окисление кобальта. Кроме того, кобальт обладает меньшим сродством с кислородом, чем железо, но значительно большим, чем никель и медь. К концу процесса, когда железо процентов на девяносто выгорит, вместе с оставшимся железом начинает окисляться и кобальт. И чем меньше железа, тем сильней окисляется кобальт и переходит в шлак.

На основании тысяч анализов шлака, штейна и файнштейна была построена довольно точная диаграмма кривых выгорания металлов. Оставалось самое трудное – найти практические приемы. Когда, по каким признакам заканчивать конвертирование. Не зная точных признаков, можно было допустить нежелательные для нас процессы окисления и вместе с кобальтом перевести в шлаки существенную часть никеля, меди и посадить конверторного «козла». Вот эти найденные приемы и легли в основу получения кобальтовых шлаков. По сей день эти приемы используются в практике работы в Норильске. Этой важной работой руководил в Мончегорске замечательный и талантливый инженер-металлург М.Я. Иолко.

Было предложено несколько вариантов технологических схем переработки кобальтового шлака. А решение пришло почти случайно! В шлаках последних сливов терялось много никеля вкрапленного в нем в виде корольков файнштейна. Можно было извлечь этот никель простой операцией – отстаиванием шлака в нагреваемом тигле. Файнштейн, более тяжелый по удельному весу, осядет на дно и при остывании легко отделится от шлака. Случилось так, что однажды у нас не оказалось шамотных тиглей, и я решил провести отстой в графитовых тиглях. Когда после остывания выбили шлак, на дне тигля образовался небольшой металлический слиток, непохожий на файнштейн – твердый, небьющийся. Анализ показал содержание в нем кобальта от трех до шести процентов. Объяснялось это просто. За счет углерода графитового тигля шел процесс восстановления железа и кобальта. И железо в данных условиях являлось как бы коллектором более восстановимого кобальта. Но восстановление за счет углерода графитовых тиглей – процесс неуправляемый. Поэтому и получился «чугунок» разного содержания по кобальту.

Надо было разрабатывать закономерно-обоснованный технологический процесс, надежный и управляемый. Только научно обоснованная технология, выверенная практическими приемами с точным соотношением шлака с раскислителями, дозировкой восстановителя, температурного режима, времени процесса, учета желательных и возникающих других побочных нежелательных процессов и тому подобное могло привести к успеху дела. Это конкретное задание было поручено мне.

На базе этого «чугунка» и была разработана вся технологическая схема получения кобальта, которая была принята в дальнейшем на заводах Мончегорска, Норильска, Орска.

В начале 1939 года приказом Наркома цветной металлургии я был направлен на комбинат «Североникель» в Мончегорск начальником кобальтового завода. Пирометаллургическая часть этого завода заканчивалась строительством, а гидрометаллургический цех только начинал строиться. Вскоре главным инженером завода был назначен талантливый инженер с исследовательскими наклонностями Федор Трифонович Кириенко, начальником гидрометаллургического цеха Константин Николаевич Бродницкий, а начальником цеха чистого кобальта Владимир Алексеевич Дарьяльский. Каждый из них внес свою творческую долю в совершенствование технологического процесса. Ф.Т. Кириенко предложил решительное изменение в первоначальный проект, предложив заменить химическое растворение «чугунка» на электрохимическое растворение анодов из «чугунка». В результате процесс упростился и резко ускорился. Но прежде нам пришлось выдержать бой с проектантами института «Главникельоловопроект». Но так как мне было дано решающее право, то мы и настояли на своем.
Значительный вклад в совершенствование технологии внес профессор Н.М. Славский. Первоначально очистка раствора от железа велась путем окисления железа хлором и переводом его в осадок в виде гидроокиси. Завод работал на привозном хлоре, расход его на этом процессе самый большой, да и санитарные условия создавались тяжелые. Славский предложил вести окисление за счет кислорода воздуха, а я предложил барботированный воздух в виде мельчайших пузырьков. Эффект соприкосновения воздух-раствор возрос многократно, и реакция окисления протекала столь же быстро, как и при окислении хлором.

В.А. Дарьяльский в сущности решил пирометаллургическую часть получения кобальта. Владимир Алексеевич предложил и внедрил металлургический, восстановительный процесс в печах «Грамолина». Решил важнейшую задачу производства готового металла. Этот процесс потом был принят на заводе №25 (кобальтовый завод) в Норильске.

Кобальтовая проблема настолько созрела в то время, что не мы, так другие проделали бы всю ту работу, которая выпала на нашу долю. И сделали бы это, возможно, и в лучшем варианте. Вся наша заслуга заключалась в том, что мы трудились над своим делом с полной отдачей своих сил и возможностей.

В начале 1940 года мы получили первые сотни килограммов металлического кобальта высокой чистоты и доложили об этом правительству, сообщив одновременно и о полном освоении технологии. Меня и начальника комбината «Североникель» М.М. Царевского немедленно вызвали в Москву. Мы дважды были на приеме в Политбюро. У нас с собой были чертежи аппаратов, коллекция образцов продукции по переделам от шлака, чугунка до металлического кобальта. Я по ним докладывал о технологии, результатах, о возможности развития кобальтового производства, зкономике, сроках и т.д. В итоге вышло Постановление и в развитие его приказ Наркома Внутренних дел (в ведении которого находился комбинат «Североникель»), где была одобрена наша работа. Нас обязали немедленно приступить к проектированию и строительству Большого кобальтового завода без утверждения технического проекта, по рабочим чертежам, буквально с листа, сходящего с чертежной доски, без утвержденных смет – по фактическим затратам. Сроки установили самые жесткие. А пока строился завод, необходимо было расширить в месячный срок вдвое действующий. На нем уже и организовать промышленный выпуск кобальта. Такие условия строительства и сроки создавались лишь в исключительных случаях – в военное время. Это само по себе уже говорило о том значении, какое придавалось кобальту. О ходе работ мы по ВЧ - связи докладывали лично Наркому, а раз в неделю В.М. Молотову, в то время Председателю Совнаркома.

К июню 1941 года мы выполнили полугодовой план по кобальту и были представлены к Правительственным наградам. Двадцать первого в субботу отпраздновали это знаменательное для нас событие, а двадцать второго в воскресенье по радио объявили о нападении фашистской Германии – в о й н а!».

Письмо Алексея Борисовича я прерываю на этом месте затем, чтобы привести свидетельства других специалистов, работавших под его началом в то же самое время, о котором вы только что прочитали.

Однажды в самый разгар зимы 56-го года я после работы зашел в электропечное отделение своего 25-го завода. Зашел впервые и попал на розлив готового металла-кобальта. И, хотя был не новичок в металлургии, долго не мог заставить себя оторваться от этого довольно эффектного процесса. Небольшой плавильный пролет, компактные, малогабаритные, но достаточно маневренные электроплавильные печи. Умеренный шум работавших механизмов и грубоватая смесь серы и дыма создавали определенный производственный уют.

У печи трудилась смена Александра Андреевича Пушкина. Люди работали молча, сосредоточенные. Бригадир – рослый, широкоплечий, скуластый, с пронзительным взглядом опытного, умного руководителя заметно выделялся среди небольшой в четыре человека бригады. Суммарный опыт всей бригады был несравним с опытом самого бригадира. Вся короткая истории промышленного производства отечественного кобальта прошла непосредственно через руки и сознание этого человека. Он весь был пронизан мыслью о совершенствовании труда плавильщика, углублению его профессионализма. Главным, решающим итогом работы смены он считал производительность, качество, процент безвозвратных потерь. Достижения эти ставил в прямую зависимость от профессиональной культуры работающего и нередко приводил в пример Яна Валентиновича Гоголевского из плеяды первых норильских плавильщиков по кобальту. Никто не мог сравниться с ним по виртуозности наведения шлаков. Выход кондиционного металла в оборот с двух плавок у этого плавильщика редко превышал 4-5 кг (у других нормой считалось 12 -15 кг).

«Может быть у Гоголевского есть какие-то свои особые секреты? - пытался вразумить Пушкин, - да ничего подобного. Человек он наблюдательный и давно нутром понял, что в «жидких» шлаках реакции идут в десятки раз быстрее и надежнее, чем в «густых». Да и вкрапленный металл в таких шлаках практически отсутствует. Следовательно, при наведении шлака можно выиграть не только время, качество, но и снизить безвозвратные потери кобальта. Конечно, работать с жидким шлаком сложно. Но вы присмотритесь, какие приемы Гоголевский при этом использует? Он не сдергивает, не скачивает, а тем более не старается отработанные флюсы «сгущать» известью. Хорошо знает, что при таких приемах, обязательно «надергает» в шлаковницу практически готовый металл…».

А.А. Пушкин (по моей просьбе) написал подробные записки. Часть из них – о периоде своей работы в Мончегорске на комбинате «Североникель» привожу ниже.

«Родился и вырос я в деревне Грунцовской Архангельской области. Еще задолго до армии слышал я, что в Мончетундре строится большой полиметаллический комбинат. Эти новости будоражили, тянули меня, деревенского паренька, на завод, поближе к производству. В 1940 году после службы в армии подался я в Мончегорск. Устроился плавильщиком в цех производства металлического кобальта. В тот год мы работали еще в обстановке полупромышленного, опытного производства. Как и чем шихтовать, плавить, рафинировать кобальт практически никто не знал. Потребность же в этом металле ощущалась острейшая. Выходили из положения тем, что кобальт восстанавливали до металла в тиглях. В этих условиях решающее значение приобретало качество шихтовки закиси с пшеничной мукой. Горн, загруженный тиглями, разогревали мазутом. С приходом В.А. Дарьяльского обстановка в цехе резко изменилась. В считанные дни своими силами изготовили электроплавильную печь. Печь была примитивная, но она сразу же расширила наши возможности. С технологии спекания нам удалось перейти к технологии восстановительной плавки. К началу 1941 года смонтировали первую электропечь типа «Грамолина». Она подключалась для питания к нескольким сгруппированным электросварочным аппаратам-трансформаторам. От этого в плавильном цехе стоял шум и треск. Но на этой настоящей промышленной печи мы вели процесс и обессеривания, получали чистый металл, а в качестве восстановителя уже применяли древесный (березовый) уголь.

Началась война, и в стране кобальт стал необходим как воздух. Хорошо помню о приезде к нам в цех директора комбината М.М. Царевского. Он говорил нам, что выданный сегодня каждый килограмм кобальта – это новый боевой самолет. Мы тогда старались сберечь от потерь буквально каждый грамм этого металла…».

Владимир Николаевич Лебединский. Ветеран Норильского комбината, начинал свою производственную деятельность на комбинате «Североникель». Уйдя на заслуженный отдых, много сделал для того, чтобы по крупицам восстановить многие события прошлого норильского комбината, судьбу людей, с ним связанных. В своей статье «Трижды лауреат», опубликованной в газете «Заполярная Правда» 11 февраля 1978 года, он вспоминает:

«…Незадолго перед войной я присутствовал в кабинете В.К. Гусаковского (начальника центральной химической лаборатории комбината «Североникель») при таком событии: Гусаковский показал на стопку металлических цилиндриков на столе и сказал: «Кобальт – дороже золота! Вот этого кобальта хватит, чтобы оплатить годовую зарплату всех, кто здесь собрался! (Присутствовало человек семь)».

Владимира Алексеевича Дарьяльского лично я не знал, знаком не был, встречаться не приходилось. В то время, когда меня приняли на работу на завод №25, бывший его начальник работал главным инженером Норильского комбината. Но обаяние, эффект присутствия его личности ощущались на каждом шагу. В полную мощь трудилась гвардия металлургов, выпестованных лично им. И, конечно, не раз и не два приходилось мне слушать рассказы бывших его подчиненных, в которых звучали прямые и лестные отзывы о своем бывшем начальнике, как о человеке твердом, требовательном, изобретательном, заботливом и умном. При упоминании – умный, чаще говорилось подчеркнуто в уменьшительно-уважительном тоне – умница!

С сентября 1944 года В.А. Дарьяльский был назначен начальником кобальтового завода №25. Строительство шло к своему завершению. До пуска оставались считанные месяцы. Ему в те дни шел тридцать третий год. Несмотря на молодость, Владимир Алексеевич успел к тому времени пройти нелегкую школу жизни: ранняя потеря родителей и забота о младших, учеба в школе, он был вожатым пионерского отряда и учеба в Горном институте в Ленинграде, научная и комсомольская работа в Академии Наук СССР, научно-исследовательская работа в уже известной нам металлургической лаборатории под руководством профессоров Н.П. Асеева, К.Ф. Белоглазова, Н.С. Грейвера. Норильск военной поры – время формирования крупной личности, золотая пора становления человека. Это жизнь, насыщенная до предела подвижническим трудом и только трудом.

Дипломные работы защищали не в тиши институтских кабинетов, а свои идеи, глубину полученных знаний воплощали своими руками в железо и бетон, в никель и кобальт.

В.А. Дарьяльский вспоминает:

«В 1940 году мы готовились к защите дипломов. Пришло Правительственное постановление – срочно отправить выпускников-металлургов в распоряжение комбината «Североникель» г. Мончегорска. Молодая развивающаяся отрасль народного хозяйства остро нуждалась в кадрах с высшим специальным образованием. Наши сборы были недолги. Билеты на дорогу принесли прямо в студенческое общежитие. На другой день поездом, отправлявшимся в 19.00, мы уже катили к месту своей будущей работы.

Моя практика в опытном цехе электролиза никеля и кобальта на Никелевом заводе в Уфалее, а также успешная работа в лаборатории профессора Н.С. Грейвера в Горном институте помогли мне хорошо подготовиться к теме дипломного проекта. Но я никак не предполагал, что прямо с «колес» окажусь в «гуще событий!» Невзирая на отсутствие у меня профессионального опыта, я был назначен начальником отделения электролиза, потом цеха электролиза никеля. Такой подход к молодым специалистам и такое ответственное доверие окрыляло. Возникла живая потребность работать с полной отдачей, преодолеть как можно быстрее естественные в таких случаях некоторые трудности, характерные для новизны нашего дела. Мы учили и учились, объяснялись и объясняли по ходу работы.

Принял я отделение в строительных лесах и опалубке. Работа по монтажу не просто кипела – шел штурм. Пустили цех! Отладили технологию. Получили отличный первый промышленный отечественный электролитный никель! Но кобальт был еще нужнее! Распоряжением начальника комбината я принял только что введенный в производство новый цех металлического кобальта. Кадрами он был практически укомплектован. Среди них инженеры Рагулин, Калистов, опытные рабочие-мастера – Левенко, Афанасьев, Пушкин – все они в будущем известные норильские специалисты.

На комбинате получали гидроокись кобальта. Прокаленная гидроокись замешивалась с пшеничной мукой, прессовалась в пуансонах в виде небольших тюбиков-ранделек. Затем шел процесс спекания и восстановления на поду специальной печи. Чистота определялась чистотой гидроокиси. Никаких примесей процесс не привносил (потому и мука, а не другой восстановитель, пуансоны изготовлялись из кобальта). Но сам процесс этот отсталый и малопроизводительный. Он сдерживал производство, не давал развернуться в полную силу.

Гидрометаллургический цех кобальтового завода работал на полную мощность. Часть прокаленной окиси приходилось отправлять заказчикам, как товарный продукт. Назревал серьезный разрыв между возможностями завода и цехом готовой продукции. Возникшие обстоятельства требовали немедленного и принципиального решения технологии промышленного производства металлического кобальта. Сама жизнь поставила перед нами сложную задачу, на которую надо было найти единственно правильный и оперативный ответ. Если бы мы пошли по пути совершенствования существующего процесса, это было бы латанием дыр, производство посредственного металла. Потому мы пришли к решению заменить пассивную технологию активным процессом восстановительной плавки.

Для внедрения новой технологии по ходу работы, мобильно, без лишних слов и раскачки требовалось реализовать замысел до конца. А это значит, что нужно было провести исследование температурного режима плавки, процесс рафинирования, эффективность восстановителей, раскислителя, состав флюсов, качество футеровочного материала, энергопитание, систему обеспечения очистки отходящих газов от дорогостоящего металла и т.д. При горячем энтузиазме нашего небольшого, но очень сплоченного коллектива удалось в самые сжатые сроки отработать технологию. Кобальт пошел!

…Началась война. Государственный Комитет Обороны (ГКО) принял решение об эвакуации комбината, кроме кобальтового завода. Мы должны были переработать все сырье, которого было порядочно. Отчитываемся за каждую выданную плавку до грамма. Весь кобальт, полученный в течение суток, еще горячим упаковываем в контейнеры и отправляем по назначению, почти каждый день прилетающим гидросамолетом.

Мончегорск стал прифронтовым городом. Вражеская авиация наглеет с каждым днем – летают в открытую. Но комбинат не трогают. Уникальное производство никеля, кобальта, меди, платиноидов рассчитывают заполучить на ходу – работа идет на полную мощность…

В эти многосложные, тяжелые и опасные дни металлурги под руководством партийной организации, политотдела проявили хладнокровие, выдержку, организованность. Выполняя Постановление ГКО СССР, надо было в самые сжатые сроки демонтировать ценное оборудование и вывезти к портам Кандалакши, Архангельска. Но как вывезти его? Как обмануть бдительность врагов? Пошли на хитрость. Организовали специальную бригаду, которая день и ночь жгла остатки мазута и дымовые шашки в высоких трубах цехов. Так имитировали напряженный ритм работы комбината… Отправку поездов с демонтированным оборудованием осуществляли только в ночное время. Назревала опасность захвата финнами и немцами железной дороги на отдельных участках Ленинград – Мурманск Кобальтовый завод получил распоряжение – технологию остановить, оборудование демонтировать, оставшуюся гидроокись упаковать и отправить. Для этого потребовались считанные дни, и все готово! Приходит приказ на выезд. Ночной поезд отправили в путь – Ленинград, Вологда, Архангельск, Северный Ледовитый океан, Норильск…».

Так советским ученым, металлургам старшего поколения понадобилось всего три года (1938-1941), чтобы выполнить важное Правительственное задание – обеспечить страну отечественным кобальтом. ВСЕГО ТРИ ГОДА! И в наши дни, когда научные, технические, производственные, кадровые возможности не идут ни в какое сравнение с тем, довоенным уровнем, этот неслыханный темп кажется неправдоподобным, фантастическим. Можно с хорошим чувством зависти восхититься упорством первых. Эти люди шли наперекор трудностям, через нехоженые тропы. Они жили на износ, надрывались до физического и нервного истощения. Но не в угоду молодецкой удали.. Главным для них был престиж Родины, ее благополучие, безопасность. И это насыщенное до самых пределов время ветераны вспоминают как самую счастливую пору в своей жизни. Им удалось выиграть главное – в р е м я! Они разрешили одну из уникальнейших проблем своего времени – проблему моторов авиации, танков, автомашин!

Завод №25

В 1954 году на кобальтовом заводе (заводе №25) в Норильске было основано научно-техническое общество – НТО. Эта организация, в которую вошли люди, озабоченные усовершенствованием технологии производства кобальта и снижением доли ручного руда, на комбинате была учреждена впервые. Потребность в создании подобной организации, где бы можно было сконцентрировать идеи «думающих людей», была настолько насущной, что уже в августе 1955 года на Норильском комбинате было создано отделение НТО Цветной металлургии СССР. Организатором и душой заводского общества был Леонид Иванович Парамонов. Леонид Иванович родился в 1903 году в Курской области, получил высшее образование в 1930 году в Московском институте цветных металлов. Возглавлял он один из химических заводов Москвы. Репрессирован в 1938 году. Реабилитирован в 1956-ом. В 1947 году он был назначен главным инженером цеха №2, в 1953-ом он был уже исполняющим обязанности главного инженера завода №25. Л.И. Парамонов – автор монографии «Металлургия кобальта в Норильске», в которой он обобщил опыт работы завода №25 за первые десять лет. Монография явилась практическим руководством для всего инженерно-технического персонала кобальтового завода.

В своей монографии Л.И. Парамонов пишет:

«Кобальт – металл серого цвета, слегка с розоватым оттенком, наблюдаемым в многократно отраженном свете. В периодической таблице Менделеева он занимает 27-ое место с атомным весом 58,94. В литературе имеются указания на существование изотопов кобальта с массовыми числами 55, 56, 57, 58 и радиоактивного изотопа 60, среди которых устойчив только изотоп 57. Атомный вес кобальта таким образом складывается из смеси двух изотопов: 0,17% изотопа 57 и 99,83% изотопа 59.

Удельный вес кобальта колеблется в пределах от 8,76 до 8,92 с твердостью по Бринеллю от 100,9 до 136. Температура плавления лежит в пределах 1478-1490 градусов по Цельсию. Температура кипения при давлении 760 мм ртутного столба равна 3185 градусов… Кобальт применяется преимущественно в сплавах… Некоторая часть кобальта употребляется для приготовления красок и эмалей различных цветов: темно-синего, синего, зеленого, красного, розового, желтого и фиолетового. Все эти краски обладают высокой стойкостью и хорошей кроющей способностью…».

Самое первое упоминание о кобальте в Норильске появилось 14 июля 1940 года в газете «Норильскстроевец» №73. Автор статьи инженер П.И. Рожков (в то время начальник Малого металлургического завода) писал:

«…Значение кобальта для промышленности СССР очень велико и особенно велика роль кобальта для оборонной промышленности. По запасам очень многих металлов наша страна занимает господствующее положение. Но кобальтовый вопрос, как и производство других редких металлов, в Союзе еще не разрешен. Потребность нашего хозяйства еще не покрывается полностью Советским государством, частично приходится прибегать к импорту.

Самостоятельных месторождений кобальта в СССР, за исключением Дашкесона и некоторых других мелких, нет. В этих кобальтовых месторождениях содержится около 2% общих запасов кобальта. «Свыше 80% нашего кобальта сопутствует никелевым и около 18% железным и марганцевым рудам… По состоянию наших сырьевых ресурсов мы можем обойтись без импорта редких металлов» (Правда за 4.января 1940 г.)..

В норильских медно-никелевых рудах, наравне с тяжелыми цветными и благородными металлами, присутствует и кобальт… Правда, с малым содержанием, примерно в десятых долях процента от содержания никеля… Но поскольку запасы норильского никеля составляют значительную статью в общесоюзном запасе, то очевидно запасы спутника никеля кобальта имеет промышленное значение…

В рудах штольни имени Морозова, выданных на-гора и переработанных на Малом металлургическом заводе в 1939 году, по ориентировочным расчетам содержалось около 2,5-3 тонны кобальта. Где же находится этот кобальт? Сейчас не представляется возможным указать, в каком именно продукте плавки находится кобальт. Такое положение возникло потому, что при переделе полиметаллических руд на Малом металлургическом заводе имеют цель извлекать никель, медь и благородные металлы, кобальту же не придается никакого значения. Между тем в технологии переработки медно-никелевых руд имеется передел (получение бессемеровских штейнов), в результате которого можно большую часть кобальта сконцентрировать в последних сливах конверторного шлака, можно скопить значительное количество «сырья» для производства кобальта… Опытному металлургическому цеху давно пора заняться изучением вопроса об извлечении кобальта из норильских руд».

Вопрос, как известно, давно решен. Свыше сорока лет плавим кобальт, да еще как плавим! Но вполне возможно, что сторонникам комплексного извлечения металлов еще не раз пришлось бы выступить против медленной раскачки некоторых административных лиц, против политики неоправданно сиюминутной выгоды. Но началась война! Наступило время немедленных и ответственных решений. А приезд мончегорцев в августе 1941 года вообще расставил всё по своим местам. Для них, кадровых рабочих и опытных техников, инженеров, исследователей, которые своими руками выдавали не только никель, медь и благородные металлы, но и кобальт, подобного рода статьи были отзвуком прошлого, вчерашним днем.

Нельзя сказать, что кобальту в Норильске со стороны Управления комбината не уделялось совершенно никакого внимания. Были попытки как-то поправить дело. Главный инженер комбината В.С. Зверев 1 марта 1941 года подписал распоряжение №15, в котором сказано:

«В целях выяснения распределения кобальта по продуктам металлургической переработки руд, изучения возможностей извлечения его и установления технологической схемы получения кобальта:

П Р И К А З Ы В А Ю:

1. И.И. Быховскому и С.А. Луневу к 25 марта представить мне на утверждение программу и календарный план по кобальту.

2. Начальнику опытно-металлургического цеха С.А. Луневу приступить с 26 марта к проведению работ в соответствии с программой и календарным планом» (АНГМК оп. 104, д.1, стр. 21).

По сравнению с тем размахом работ по промышленному производству кобальта, которое развернулось в Мончегорске в 1940 году, эта попытка «составить программу» говорила о многом. А главное об обособленности фактически идентичных предприятий, об издержках сверхскрытности производства.

С потерей Мончегорска наша промышленность фактически лишилась поставок электролитного никеля и металлического кобальта. В условиях Великой отечественной войны это обстоятельство ставило нас и нашу державу в трудное положение. Тем более, что совсем недавно мы на собственном опыте в период испанских событий хорошо убедились в том, что навязанную нам кровопролитную войну можно выиграть с применением первоклассной надежной военной техники.

Орский комбинат еще только строился. Масштабы будущего комбината были несоизмеримы с резко возросшими потребностями оборонной промышленности. У Уфалейского завода они и того скромнее. Так в силу чрезвычайных обстоятельств Норильск выдвинулся на самое острие, стал чувствительной болевой точкой…Он превратился в надежду, в своеобразную кузницу, от которой ждали многого. Но в эту кузницу предстояло еще вдохнуть жизнь.

В Норильске хорошо понимали – от их разворотливости в данный момент зависит многое, и поэтому на сверхсрочное строительство Большого металлургического завода, цеха электролиза никеля, теплоэлектроцентрали были брошены все силы – кадры, средства, материалы, финансы.

С приездом мончегорцев, чьи руки и сознание еще не успели остыть от сверхнапряженного труда там, на комбинате «Североникель», темпы строительства еще более ускорились.

Огромные усилия всего коллектива комбината дали возможность уже в феврале 42-го года запустить с производство Большой металлургический завод, а к началу лета поставить оборонным заводам первую тысячу тонн электролитного никеля. Норильская кузница уверенно заработала на победу!

А что же кобальт? Этому металлу в Норильске, в отличие от Мончегорска на самых первых порах очень не повезло. Отношение к нему оставалось по-прежнему такое же, какое оно было в период публикации известной выше статьи. При проектировании, строительстве комбината, при проведении опытно-исследовательских работ кобальту никакого промышленного значения не придавали. Возникает естественный вопрос –
п о ч е м у?

Ответ я нашел в материалах музея «Трудовой славы Никелевого завода». В них говорилось: «Главную цель строительства комбината определяла прежде всего производство никеля. Проектирование других металлов считалось сопутствующими».

СЧИТАЛОСЬ СОПУТСТВУЮЩИМ! А это значит – главная стратегическая задача, на решение которой была направлена вся энергия всех без исключения, невольно отодвинула в тень судьбу, право на жизнь этого, возможно, первого по своей значимости металла. Это было парадоксально, но это был реальный факт, с которым столкнулись прибывшие мончегорские кобальтщики.

С самого первого своего шага по норильской земле опытные металлурги-кобальтщики в лице А.Б. Логинова, В.А. Дарьяльского, Ф.Т. Киреенко. К.Н. Бродницкого сходу вступили в бой за будущее норильского кобальта, бросив против устоявшегося мнения свои аргументы, мужество, личный авторитет.
Рассказывает Алексей Борисович Логинов, к тому времени главный инженер проекта завода №25, начальник Опытно-металлургического цеха комбината, начальник опытной установки «НК» (норильский кобальт) и начальник технологического сектора проектного отдела комбината одновременно:

«В отличие от никелевого цикла, не было даже проекта кобальтового завода, не было и технико-экономических обоснований. Кобальту в Норильске не придавали никакого значения. Считали этот металл экзотикой. И, первое, что пришлось делать – это вести всестороннюю разъяснительную работу, пропаганду кобальта. Вот так тогда обстояли дела. Но мы своего добились. Меня назначили главным инженером проекта кобальтового завода. Проект был закончен. Я его утвердил у А.П. Завенягина. Правда, при этом пришлось выдержать тяжелый бой с противниками из Наркомата металлургической промышленности и научно-исследовательских институтов. Слишком ответственный момент пришлось пережить и не только мне. Нами руководило тщеславие. Совсем недавний собственный опыт придавал нашим убеждениям в правоте нашей позиции определенную стойкость.

В конце концов, наши оппоненты согласились с нашим вариантом и подписались под протоколом утверждения. Но и после этого начало строительства завода откладывалось несколько раз. Но нас это обстоятельство уже не шокировало. Снова восстановились связи с США, и мы могли кобальт получать в необходимых количествах. Причем эти количества легко можно было доставлять транспортными самолетами, минуя опасные, находящиеся под прицелом немцев важнейшие морские коммуникации. Форсировать в этих условиях строительство кобальтового завода, отвлекая ограниченные материальные ресурсы от строительства никелевого производства, было бы на данном этапе и в данное время преступлением. Кобальтовая очередь отходила на второй план, но отнюдь не снималась с повестки дня строек.
Начальником «Кобальтстроя» был назначен Сергей Павлович Агафонов, великолепный инженер и организатор, а я начальником строящегося завода и заместителем Агафонова по монтажу. К концу строительства завода №25 меня перебросили на металлургические заводы никеля, где начался некоторый спад. Начальником кобальтового завода был назначен В.А. Дарьяльский».

К рассказанному А.Б. Логиновым следует добавить, что благодаря предпринятым шагам, уже осенью 41-го года начался регулярный отбор шлаков, содержащих кобальт на Малом металлургическом заводе. (Впоследствии, когда запустили завод №25, эти шлаки оказались самыми богатыми по кобальту). С пуском Большого металлургического завода технология отбора кобальтового сырья стала непреложным законом. В приказе начальника комбината по итогам социалистического соревнования за июль месяц 1942 года отмечено:

«…Коллектив Большого металлургического завода выполнил задачу, поставленную руководством комбината, добиться увеличения производительности ватержакета до 67 тонн на квадратный метр, использование конверторов под дутье до 75% и организовал отбор сырья для завода №25 в количестве 110%...».

Из расспросов старожилов я уже знал, что известный норильчанин, автор книги «Авраамий Завенягин» Дебола Касполатович Алкацев или как его проще называли среди заводчан – Борис Казбекович, в период строительства работал диспетчером конторы «Кобальтстрой», а после пуска старшим диспетчером завода №25. Естественно было предположить, что знал он многое из того, что меня больше всего интересовало. Тревожила меня только одна мысль – примет ли, согласится ли он на встречу с совершенно незнакомым ему человеком? Он был серьезно болен, только что выписался из больницы. Дебола Касполатович согласился принять меня сразу, как только узнал о цели моего визита.

В тот зимний норильский вечер я узнал многое…

Я невольно всматривался в этого человека с повышенным интересом. Лицо худощавое, подвижное с оживленным взглядом умного человека, но во взгляде нет даже и тени снисхождения или покровительства. Обращала на себя внимание густая, пышная чуть-чуть прихваченная сединой, шевелюра. Дебола Касполатович говорил негромко, но отчетливо. К тембру его голоса примешивалась болезненная хрипотца – наследие надорванного нелегкими жизненными перепутьями сердца. (Репрессирован в 1938 году на посту секретаря Северо-Осетинского обкома комсомола. Прошел через Соловки. В Норильске с 1939 года. Реабилитирован в 1956-м). Он выглядел устало. Я понимал, должен жестко ограничить свое время и попытался свернуть наш разговор. Но он как-то сразу догадался, дружески улыбнулся, но уйти не разрешил. И вот тогда я попросил рассказать, если он помнит, почему именно здесь, а не в другом месте был построен завод №25.

Дебола Касполатович рассказывал:

«Площадку эту, на которой расположен в настоящее время Хлорно-кобальтовый завод облюбовали как-то сразу. Она идеально вписывалась в проект будущего кобальтового завода и, главное, находилась недалеко от источника сырья – Никелевого завода. Новое предприятие, кроме кобальта, должно было вырабатывать и хлор не только для производства своего металла, но и для поставки его никелевому производству. Так что сравнительно небольшое расстояние между заводами и в этом случае помогло разрешить многие трудности в строительстве, а затем и в обслуживании этого хлоропровода.

Будущая строительная площадка – это кусочек обыкновенной тундры в виде небольшого, примыкающего к горной гряде плоского холма. Что было особенно важно, скала на этой площадке залегала не глубоко и даже в том самом месте, где возведен цех №2 (гидрометаллургический), выходила на поверхность в виде живописного развала. С восточной стороны холм ограничивался крутым обрывом. Это предопределило место строительства электроплавильного цеха №3 – рядом естественный шлакоотвал. С запада будущая заводская территория ограничивалась глубоким оврагом – опять же естественный склад под хранение отвального кека гидрометаллургического производства…».

В своем письме по этому поводу А.Б. Логинов вспоминает:

«Главным в выборе площадок под металлургические заводы в условиях вечной мерзлоты были грунтовые условия. Выбирали площадки там и только там, где близки были к поверхности скальные породы. Этим определялась глубина залегания фундаментов с основанием на скальном грунте и их стойкость. В условиях вечной мерзлоты никакие свайные фундаменты, закладываемые на любую глубину в мерзлый грунт, не выстоят в условиях работы в горячих и гидрометаллургических цехах. Исходя из этого, первоначально были варианты строительства завода №25 на месте теперешнего Медного завода и даже на «Надежде» (аэропорт). Аргументом в пользу тех вариантов считали стесненность выбранной площадки кобальтового завода, затруднительность расширения.

Кстати в выборе окончательной площадки нас поддержал П.П. Завенягин в один из приездов в Норильск. Ездил со мной на все три площадки».

В начале 1942 года состоялось совещание хозяйственного актива комбината, на котором начальник комбината А.А. Панюков в числе других неотложных дел поставил задачу – сдать строительную часть главных корпусов завода №25 в конце года.

Строительство завода развернулось во всю мощь с выходом приказа начальника комбината А.А. Панюкова №222 от 20 мая 1942 года, в котором определялась программа строительства завода №25. И на плечи А.Б. Логинова легла теперь трудноподъемная ноша – личная ответственность за организацию промышленного производства кобальта в Норильске. На повестке дня встали сугубо практические потребности стоящегося завода: сроки строительства, монтажа, обкатки оборудования, последовательность ввода в строй готовых объектов, подготовка кадров, своевременное решение и организация своевременного завоза с «материка» химических реагентов, сотни других не менее важных хозяйственных и исследовательских дел.

Технологическая схема получения никеля и кобальта, по которой работал комбинат «Североникель», полностью без изменения была заложена в проекты никелевого и кобальтового заводов. Следовательно демонтированное и завезенное оборудование кобальтового завода необходимо было разыскать на площадках Дудинки и Норильска. Рассортировать, определить годность, укомплектовать по номенклатуре переделов строящегося завода. Выявить недостающее оборудование и успеть во время разместить заказы из того, что невозможно было сделать непосредственно на комбинате в Норильске.

Учитывая, что в условиях Крайнего Севера «снежная круговерть» может длиться восемь, а то и все девять месяцев, требовалось своевременно позаботиться о подвозе всего оборудования поближе к строительной площадке. Все обозначить, учесть. Чтобы потом, когда понадобится, найти сразу и без помех.

Беспокоило А.Б. Логинова положение с кадрами. Специалистов-кобальтщиков, приехавших вместе с ним осенью 1941 года, было немного. Аппаратчиков и мастеров - гидрометаллургов почти не было совсем. Руководство комбината принимает решение: из числа прибывших в августе 1942 года девушек-сибирячек, выпускниц средней школы организовать два курса - курс мастеров-гидрометаллургов и курс аппаратчиков-гидрометаллургов.

Курсы были краткосрочные. Только теория по металлургии кобальта. Основной упор – гидрометаллургия. Практика предполагалась несколько позднее на установке «норильский кобальт» (НК). Экзамены состоялись 26 и 27 октября 1942 года. Комиссию по приему экзаменов возглавлял А.Б. Логинов. В нее входили преподаватели К.Н. Бродницкий, М.С. Иванов.

Вспоминает Алексей Борисович Логинов:

«Основная задача установки «НК» - подготовка в полупромышленных условиях кадров для будущего кобальтового завода №25. Для этих целей приспособили бывшую котельную временной электростанции. В считанные месяцы переоборудовали здание под гидрометаллургическое производство. И уже весной 1943 года приступили к интенсивным исследованиям и практическому обучению будущих норильских кобальтщиков. Работали круглосуточно. Эту свою задачу «НК» выполнила. Так что основное ядро подготовленных кадров завода №25 и состояло из тех, кто работал на этой полупромышленной установке».

Поражаешься прозорливости тех, от кого зависело будущее норильского кобальта - продуманности и последовательности предпринятых шагов. 1942-1943 годы самые трудные, самые напряженные на комбинате. Каждый специалист на учете. На учете также каждый кубометр строительных материалов, каждый литр кислоты, каждый рубль на самом строгом учете… Невозможно подсчитать, сколько ошибок, издержек, просчетов удалось избежать будущим кобальтщикам благодаря работам опытной установки?

Перед коллективом полупромышленной установки «НК» задача выдачи планового количества товарной гидроокиси кобальта не ставилась. Но в результате практической учебы гидрометаллургов, пусть не ритмично, но товарная гидроокись все же какими-то частями выдавалась. Встал вопрос – какими? Хотя бы примерный, приблизительный, но ответ на этот вопрос хотелось бы получить очень. Чтобы или подтвердить или опровергнуть бытующее мнение, пущенное с легкой руки авторов известной норильчанам книги «Звезда Заполярья» (В. Лебединский, П. Мельников «Звезда Заполярья», профиздат, 1971, стр. 47).

В своей книге В. Лебединский и П. Мельников пишут:

«…В мае 1944 года норильчане выдали первые тонны кобальта, а в июне за их героический труд им вручили переходящее Красное знамя Государственного Комитета Обороны».

Вопрос этот неожиданно приобрел принципиальный характер в связи с выходом в свет в 1985 году энциклопедии «Великая Отечественная война 1941-1945», где на странице 495 помещена статья, посвященная Норильску. И вот в этой статье, опираясь на факт выдачи кобальта в 1944 году, есть сноска на книгу названных выше авторов. И я обратился к ветеранам, работающим на полупромышленной установке «НК», за помощью.

Надежда Ивановна Брюханова (Пидченко) в письме от 10 апреля 1987 года, г. Ейск:

«После окончания курсов мастеров стала работать на опытной установке. Сколько килограммов товарного кобальта получили, не помню, не могу сказать, но гидроокись получили. Плавильного цеха не было. Пишу откровенно, работа на опытной установке очень мало запомнилась».

Евгения Аркадьевна Хребтова (Михалева) в письме от 30 января 1987 года, г. Ангарск:

«К сожалению я ничего не могу добавить, особенно по установке «НК». В то время мастера-то мы были чисто символические. Все для нас было еще незнакомо. Только-только начали приобщаться к производству, да и то в таких опытных рамках. Мне даже кажется, что нам привозили готовый раствор в цистернах, но утверждать не берусь. Еще помню, что фильтровали раствор через вакуум-фильтры. Что мужчины натягивали ткань-бельтинг на ложное дно от вакуум-фильтра и тщательно забивали пазы, так как этот фильтр был цилиндрический чан. А вот полученный кек куда девали, я не знаю и не помню совсем. А очистку раствора проводили. Может быть, и прокаливали полученные крохи гидроокиси в маленьких муфельных печах. Ничего конкретного сказать не могу – все очень смутно припоминается».

Не правда ли, как сговорились, все трое в один голос, почти что под диктовку писали, хотя и живут в разных концах страны. И это естественно. Такие яркие события в жизни работающего, как выдача металла в промышленном масштабе (первые тонны) и государственная награда (Знамя ГКО СССР) остаются в памяти человека на всю жизнь…

И снова выручил Алексей Борисович Логинов:

«Что здесь настораживает? Утверждаю: никогда за производство кобальта заводу №25 и комбинату не присуждали Красное знамя ГКО. Его вручали комбинату в целом за всю его деятельность, в том числе и непосредственную помощь Военно-Морскому флоту в районе Диксона, и никогда в грамоте присуждения не выделялся кобальтовый завод. Это огромная награда комбинату, равной которой теперь нет. В конце войны это Знамя было присуждено на вечное хранение, что давалось редким предприятиям страны. Этот факт я помню, конечно, в деталях. Вплоть до того, в какой торжественной обстановке вручалось Знамя.

Отсюда у меня недоверие и к дате выпуска в мае 1944 года «первых тонн кобальта». На «НК» ни о каких тоннах кобальта речи не могло быть. Возможно, к этому времени накопилось около тонны гидроокиси. Но сколько не помню. Знаю, что настолько мало, что нигде в отчетах комбината не приводилось».

Шло время, завод строился. В идеальном варианте цеха нового предприятия должны были бы вступить в строй действующих в следующем порядке:

цех №3 – переработка конверторного шлака на кобальтовый сплав;

цех №5 – с переделами по производству хлора, гипохлорита, каустической соды, соляной кислоты;

цех №2 – с переделами для получения готовой продукции – металлического кобальта;

и, естественно. Весь набор подсобных и служебных зданий и сооружений, без которых не обойтись ни одной организации, подобной возводимому кобальтовому заводу;

конец 1944-го, начало 1945-го годов. Утвержден примерный штатный состав нового завода. Рассчитана производительность и согласован план по готовой продукции. Спланирован фонд заработной платы. В основном закончено формирование специалистов цехов, служб и управления.

Приказом начальника комбината А.А. Панюкова утверждены в должности: начальник завода В.А. Дарьяльский, заместитель начальника В.П. Говоров, главный энергетик Л.А. Абелевич, главный механик П.Ф. Ждан, начальник цеха №5 В.Я. Ванькин, начальник цеха №3 Б.В. Петров, начальник цеха №2 К.Н. Бродницкий, начальники центральной химической лаборатории Н.Г. Заостровская, ОТК Гумнов, ТВС Колесников, ремонтно-строительного цеха Горицелло, медпункта Е.И. Иванова.

1945-й – пусковой год! Идеал идеалом, а как же на самом деле обстоят дела на строительстве кобальтового завода? Ведь остается совсем немного времени до пускового дня – первое июля.

Во всех цехах и службах завода все больше и больше ощущается напряженность предпусковых дней. Все до одного, весь коллектив в эти дни настроен по-боевому. Но, чтобы выиграть этот трудный и сложный бой, требуется главное – наверстать упущенное строителями время, которое, к сожалению, все же произошло. И это время постепенно минута за минутой отвоевывается за счет перегруппировки сил, за счет продуманной до самых мелочей организации труда, наконец, за счет прибавившейся силы – самого коллектива завода.
Был один строительный объект, которому уже ничего не могло помочь. Объект этот – цех №3. По самым скромным подсчетам он должен был войти в строй действующих в конце 1945 года, а на самом деле цех удалось запустить лишь в апреле 1946 года. Это был явный срыв и в последовательности, и в сроках строительства. Почему? Какие причины привели к такой ситуации?

Как я уже писал выше, строительство завода началось в мае 1942 года. Но дело подвигалось медленно. Значительный объем земляных работ по вертикальной планировке площадки завода задерживался из-за отсутствия механизации. Выделенный для этой цели электроэкскаватор большую часть времени простаивал, почти всю электроэнергию забирали металлургические цехи. Впрочем, простои по этой причине были не только на строительстве «номерного завода». Ввод в действие крупных промышленных предприятий и рост объема капитального строительства вызвали большой разрыв между наличием и потребностью в электроэнергии, которая до пуска в декабре первой очереди ТЭЦ удовлетворялась только наполовину. В первую очередь электроэнергию получали действующие металлургические цехи, но и для них электроэнергии не хватало. По этой причине в 1942 году производственные мощности ММЗ и БМЗ полностью использованы не были (НГГА оп. 1, д..377 и 378).

В конце октября началось бетонирование фундамента одного из цехов завода, но неделю спустя работу приостановили, так как из-за недостатка электроэнергии нельзя было использовать аппаратуру по электропрогреву бетона, а значит и вообще выполнить бетонные работы.

К строительству хлорного цеха в 1942 году приступить не смогли из-за неготовности проектов. Но были и другие причины, которые можно поставить в разряд особо важных, когда руководство комбината шло на вынужденный маневр строителей. В самый трудный момент бросало их на форсирование особо важных, ключевых для всего комбината строек, таких, как строительство теплоэлектроцентрали.

Затяжка в строительстве цеха №3 поставило в очень сложное положение руководство нового завода. Упущенное, а точнее отпущенное на строительство время ушло безвозвратно. Как быть? Об отсрочке пуска завода не приходилось думать хотя бы уже потому, что своим Постановлением ГКО СССР от 12 мая 1944 года обязывал Норильский комбинат освоить новое производство – выпуск кобальта. От руководства завода и комбината требовалось найти решение почти тупиковой проблемы, но завод запустить в установленные сроки.

Общеизвестно, что у любого большого или малого коллектива есть свой «коновод» - конкретное ответственное лицо. Весёлое или хмурое, смелое или трусливое, способное повести за собой или нет. Очень часто на все сто процентов от «коновода» зависит (чего там греха таить) удача или провал задуманной операции, успех или неуспех дела. В ту трудную минуту 45-го у кобальтщиков, готовившихся к самостоятельной жизни, тоже были свои «коноводы» - Алексей Борисович Логинов, главный инженер Управления металлургических предприятий комбината (в Мончегорске – начальник Кобальтового завода), Владимир Алексеевич Дарьяльский – начальник завода №25 (в Мончегорске – начальник цеха чистого кобальта). Старые норильчане знают и очень хорошо – оба «прожженные до мозга костей» опытные металлурги, люди сведущие, откровенные, прямые. И вот именно им теперь выпала «доля» разрешить проблему. Решение пришло самое неожиданное и сразу ликвидировало возникший тупик. Было решено – пока достраивается цех №3, передать в распоряжение кобальтового завода электроплавильную печь РНБ-1 в электропечном отделении обжигового цеха Большого металлургического завода. (начальник ОВЦ Анатолий Васильевич Бусько., в Мончегорске – начальник цеха электроплавки кобальтосодержащих шлаков, такого же, что и цех №3 на заводе №25). Это было высокое проявление неписанных законов братской взаимопомощи. Передав 30% мощности заводу №25, обжиговщики при своем напряженнейшем плане поставили себя в очень щекотливое положение. Это единственно правильное решение помогло запустить новый завод на два дня раньше установленного срока.
Леонид Михайлович Михайлов начал свою работу на комбинате в 1943 году. В марте 1945 перешел на Кобальтовый завод. Участник первой промышленной плавки норильского кобальта. Почетный металлург, активист профсоюзной организации отделения, цеха, завода. Выехал из Норильска в связи с уходом на пенсию в 1970 году.

П.А. Михайлов вспоминает:

«Сразу же после перехода на работу на кобальтовый завод, вместе с другими был направлен в электропечное отделение обжигового цеха. Здесь на плавильной печи РНБ-1 мы плавили аноды для электролизного отделения своего завода. Работали в три смены. В каждой смене трудилось по пять человек. Все подготовительные работы – дробление шлака, погрузку и подвозку известняка, угля вели сами. Одной из трудоемких работ в то время считалась работа на складе хранения электродов. Ящики с электродами весили по сто и более килограмм, а инструмент при этом – лом, топор, кувалда. Но такие трудности были повсеместно и во внимание не брались.

Очень долго нам не удавалось наладить выпуск достаточно прочных анодов. Аноды трескались, лопались, расслаивались, не успев, как следует, остыть, и трудно переносили все перевалочные работы. Но постепенно отладили эту капризную технологию и обеспечили на первых порах наш завод кобальтовым сырьем.

Плавильщики, работавшие вместе со мной в обжиговом цехе, составили потом основной костяк рабочих и мастеров-практиков в цехе №3, а начальник нашей печи Б.В. Петров стал начальником этого цеха».

Иван Афиногенович Федотов закончил Дальневосточный государственный университет во Владивостоке в 1939 году на кафедре физической химии. В сороковом уехал в Мончегорск на комбинат «Североникель». Работал в центральной химической лаборатории комбината, специализировался по кобальту. С 1941 года в Норильске. Участвовал в исследовательских работах по металлургии кобальта. В 42-м из числа девушек, прибывших из Красноярска и других городов Сибири, подготовил для будущего завода №25 мастеров-гидрометаллургов. В 1944 перешел на кобальтовый завод. Прямой участник пуска завода в качестве начальника смены, позднее главный инженер цеха №2. В 1948 переводится главным инженером цеха электролиза никеля, а затем становится начальником этого цеха. В 1949 назначается начальником пускового комплекса цеха электролиза меди на Медном заводе. Несколько лет, вплоть до ухода на пенсию, работал начальником металлургического цеха комбината.

И.А. Федотов вспоминает:

«Из центральной химической лаборатории комбината я перешел на завод №25 в конце 1944 года. В это время в цехе №2, куда я был принят начальником смены, шло активное формирование коллектива. И мне, за несколько месяцев до начала пусковых работ, удалось хорошо познакомиться со многими непосредственно в работе. Других я знал по совместному труду на опытной установке «НК». Самое сильное впечатление у меня осталось от настоящей подвижнической деятельности видных и известных в будущем кобальтщиков как А.М. Шапкиной, Л.И. Парамонова, К.Н. Бродницкого, Н.Г. Заостровской, А.И. Терентьева. Эти люди не знали покоя.

Новый завод находился в стадии пуска. Требовалось все предусмотреть, все учесть. Придирались к строителям и монтажникам, как будущие хозяева без всякой скидки. Слишком ответственная была стройка для комбината.
В июне 1945 года мы приняли от строителей первую очередь электролизного отделения – 59 ванн. От нас теперь зависело, как быстро мы справимся. Наши плавильщики долго не могли приспособиться охлаждать аноды. Аноды трескались, уходило в брак и в повторный переплав. Прижимали сроки пуска завода. Мы с трудом набрали целых анодов на один блок – шесть ванн. Как быть? Выбрали самые большие куски. Насверлили под электрические штанги отверстия и таким способом заполнили все остальные цеха.

Уже после того, как запустились, я по просьбе начальника цеха К.Н. Бродницкого в течение целого года помогал налаживать работу центральной химической лаборатории завода. Она тогда размещалась под одной крышей с нашим цехом».

И вот тот день, который так ждали, к которому так скрупулезно готовились – наступил! Как это произошло? Об этом рассказывает в своих письмах Владимир Алексеевич Дарьяльский. Как я уже писал выше В.А. Дарьяльский был назначен начальником завода №25 с сентября 1944 года. С апреля 1952 переведен главным металлургом Норильского комбината, чуть позднее будет назначен главным инженером комбината. В 1962 году откомандирован в Красноярск ректором Института цветных металлов. Удостоен двадцатью правительственными наградами, лауреат Государственной премии, профессор. За плечами этого талантливого человека без малого полвека насыщенного научными поисками деятельного труда.

Вспоминает В.А. Дарьяльский:

«Весной 1945 года на совместном совещании руководителей «Кобальтстроя» и завода №25 пришли к единому мнению – подготовить официальный пуск завода к 28 июня 1945 года. Пуск нового предприятия - это своеобразная граница. По одну сторону которой облегченно вздыхают строители, их трудности позади. Они сделали свое дело и вправе торжествовать. Но с этой минуты наступают бессонные ночи для тех, кто находится по другую сторону, эксплуатационников, особенно для такого технологического сложного производства, как завод №25.

За короткий период освоения нового для Норильского комбината кобальтового производства требовалось проделать работу огромного напряжения. Обучить около 1200 человек химиков, технологов, металлургов, ремонтников. Отладить аппаратуру и механизмы на их максимальную надежность и работоспособность. Вывести технологию завода на оптимальный режим. Одним словом, обеспечить продуктивный ритм работы нового предприятия.

Пуск завода был отмечен очень скромно – митингом на территории завода на развилке дороги к цехам №2, №3, №5. Народу собралось много. Из Управления комбината прибыл В.С. Зверев, больше никого. Поставили грузовую машину. В кузове тумбочка под красным полотном. У импровизированной трибуны только В.С. Зверев и я. Владимир Степанович открыл митинг, посвященный пуску завода, и дал мне слово. Моя речь заняла не более десяти минут. Все было предельно строго. На этом все торжества закончились».

В субботу вечером 12 января 1946 года на заводе №25 была получена первая плавка металлического кобальта. Это событие стало началом промышленного производства кобальта на Норильском комбинате. Если 28 июня 1945 года у нового завода только-только забилось сердце, то в тот памятный зимний день нового 1946 года родился завод №25.

Вместо послесловия

Воспоминания далекой молодости, светлая память ушедших поколений, живые штрихи прошлого. Вчитываешься в дошедшие до нас эти письма, вдумываешься в смысл жизни тех, кому пришлось начинать и сквозь обыденные строки проступает неповторимое время, наполненное невиданным энтузиазмом.

Ушедшие поколения… Нет! Не ушедшие! Каждый из них оставил свой след, свою привычку, стиль, метод. Знания, приемы, свои разгаданные тайны. Каждый кому-то помог, что-то познать, постичь, чем-то овладеть, привить правила, порядок, обычай. А все вместе как по эстафете передать укоренившиеся традиции, сложившиеся взгляды. Вот почему нет секрета в успехах такого замечательного коллектива, как кобальтщики. Так будет всегда, пока существует нерасторжимая связь с прошлым. Потому что эта связь обязывает ко многому.

Итак, спустя 42 года с начала пуска кобальтового завода в Норильске, удалось совершить путешествие в прошлое этого уникального предприятия. Поход оказался не из легких. Для этого понадобилось десять лет. На пути к цели возникли такие дебри, что не заблудиться в этих джунглях было просто невозможно. А так хотелось преодолеть этот частокол забвенья, выйти к самому верховью, к началу, к корню. Но сейчас рассказ не об этих трудностях этого своеобразного путешествия. Речь о другом.

Допустим на минуту: А.Б. Логинову удалось защитить проект Кобальтового завода, но не удалось отстоять сроки строительства, которые приходились на самый тяжелый период войны. Для этого у Высокой Инстанции были все основания перенести строительство завода №25 на более благоприятный и отдаленный период.

Вспомним, какое было время -1942 год: захвачены Украина, Белоруссия, Молдавия, Прибалтика. В осаде Ленинград. Враги на подступах к Баку, Сталинграду, Москве. О чем речь? Когда фронту позарез нужны пушки и танки. Когда сам Норильск задыхается в лесах новостроек. Когда снова восстановились связи с США и кобальту открыт зеленый свет! И в этой до предела накаленной обстановке предлагать еще одну новостройку! Предлагать настойчиво! Хотя и важную, но не до такой степени первостепенную, ведь кобальт идет!

Да, все это понятно, логично, обосновано и объективно. Да, кобальт идет… Но вспомним и другое… Этот зеленый свет очень хрупок и ненадежен. В любой момент может вспыхнуть другой - красный! Такое уже было…

Если никель – броня, то кобальт – сердце танка – мотор! Какой толк от хорошо бронированного щита, если в самый разгар боя заглохнет и остановится сердце! И танк уже не танк, а мишень…

Июль 1945 года ушел на обкатку оборудования, технологии, кадров.

В.А. Дарьяльский в письме, ноябрь 1986 года, пишет:

«…Сами того не предполагая кобальт пошел как-то очень быстро и хорошего качества. И оказалось, что наш металл уже ждут с нетерпением. Посыпались заявки. Пришлось срочным образом налаживать отгрузку потребителям кобальт в виде товарного полупродукта – электропечное отделение еще достраивалось».

«Посыпались заявки» - набирала силу и скорость реактивная авиация, на пороге в космос облетывались отечественные ракеты Сергея Павловича Королева.
Вот, когда в полную меру оценили тонкий и умелый дипломатический талант Алексея Борисовича Логинова, его политическую дальновидность и практическую мудрость государственного деятеля. Какое созвездие имен стояло у истоков промышленного производства кобальта: А.Б. Логинов, В.А. Дарьяльский, С.П. Агафонов, Ф.Т. Кириенко, К.Н. Бродницкий, И.А. Федотов, В.Я. Ванькин, Л.И. Парамонов, П.Ф. Ждан, Л.А. Абелевич, А.И. Терентьев – профессиональная гордость современных норильских кобальтщиков.

 На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."