Как я попал в Норильск

…У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.
Как горько было сердцу молодому,
Когда я уходил с отцовского двора,
Сказать прости родному дому!..
И.А. Бунин

После окончания семилетки (неполной средней школы) отчим не хотел отпускать меня из села Назимово, что стоит на левом берегу Енисея в 174 км севернее Енисейска. Семья из семи человек нуждалась в помощнике. В своем желании учиться в ремесленном училище или техникуме я был непреклонен. Меня вдохновляла Похвальная грамота, дающая право поступать в эти учебные заведения без экзаменов, да хвалебные отзывы учителей и их пожелания обязательно учиться дальше.

Я, как и многие ребята из нашего села, хотел стать капитаном или штурманом. Их мы видели на капитанских мостиках проплывающих мимо теплоходов. Нас не могли не завораживать форменная одежда и строгий вид стоящих на мостиках командиров. Проявляли мы интерес и к геологоразведчикам, которые небольшими группами наезжали из Красноярска. Они тоже имели форменную одежду и особое почитание со стороны деревенского начальства. С загадочными инструментами и приборами они пробирались вглубь тайги (на 150-200 км) по красивому притоку Енисея Тисс, что на правом берегу чуть ниже села. Через месяц-два с тяжелыми ящиками они возвращались из тайги, за ними из Красноярска приплывал катер или прилетал гидросамолет. Вся работа их была окутана некоторой таинственностью, а тайна притягивает... Мои колебания, куда поступать, завершились в пользу геологоразведчиков. Поэтому в июне я отправил документы для поступления в Норильский горно-металлургический техникум¹, в котором имелось геологоразведочное отделение. Еще зимой я вел переписку с Геной Высотиным, который жил в Норильске и кое-что знал про этот техникум. Гена заканчивал назимовскую семилетку вместе с моей старшей сестрой Тоней и был старше меня на два года.
1Сейчас такого техникума нет. На базе Норильского горно-металлургического техникума, созданного в пос. Норильск в 1946 году, 15 лет спустя (в 1961) году был образован Норильский индустриальный институт, но уже по другому адресу.

Я с нетерпением ждал ответа из Норильского техникума, но его не было. В конце августа я решил ехать в Красноярск и поступать в Речной техникум. Были собраны вторичные документы, и в начале сентября я неожиданно появился у тети Ани (младшей сестры мамы), живущей в Красноярске. В Речном техникуме мне сказали, что примут, когда принесу документы-оригиналы и, в частности, Похвальную грамоту. Документы-оригиналы были в Норильске. Была послана телеграмма в Норильск о срочной высылке документов, и началось ожидание. Тетя Аня (без мужа) с дочкой Валей жила в однокомнатной квартире в каком-то захудалом доме в правобережной части города, недалеко от железнодорожной станции Базаиха. Работала на заводе, жила скудно, и меня тяготило то, что я был нахлебником. Дочери Вале было два годика. Она дневала и ночевала в недельных яслях. Мне так хотелось хоть чем-то услужить родной тете. Я даже пытался починить обитую старым железом крышу дома, так как у тети Ани во время дождя были протечки в квартире.

Прошла неделя, пошла другая, и вот – письмо из Назимово, в котором был вложен вызов на учебу в Норильск. Окрыленный, я решился срочно ехать. Тетя Аня отдала мне 25 рублей1, последние деньги, какие у нее были, и я с небольшой котомкой в руках рванул на красноярский речной вокзал. Мне повезло, что на речном вокзале я пробыл меньше суток. В низовье Енисея готовился к отплытию колесный пароход «Мария Ульянова». При посадке мне удалось проникнуть на пароход «зайцем». Отплытие состоялось утром. На следующий день «Мария Ульянова» подплыла к Назимово. Пристань в Назимово в то время еще не была оборудована дебаркадером. Пароход делал краткую остановку, бросив якорь и спустив кунгас. Высаживались два незнакомых мне пассажира. Я пристально вглядывался в людей на берегу, радуясь знакомым лицам, но печалясь, что никого не было из родных, которые, конечно же, не ведали про мое
1Что такое 25 рублей в те времена? Килограммовая буханка белого хлеба стоила 3 рубля.«мимоплытие».

В этот рейс «Мария Ульянова» не везла «спецконтингент», и трюмы были доступны для обычных пассажиров. Спал я на деревянных нарах. В трюмах было тепло. Через круглые иллюминаторы можно было даже обозревать живописные берега Енисея. С благодарностью вспоминаю молодого матроса Виктора, который в течение всего рейса меня опекал и подкармливал разными кашами, не помню какими, но очень вкусными... Он научил меня играть в шахматы. Мы часами засиживались на корме теплохода. Нас никто не тревожил, лишь чайка могла иногда ненадолго присесть на бизань-мачту и, не найдя ничего интересного, разочарованно улететь.

Через четыре дня пароход прибыл в небольшой поселок Курейка, стоящий напротив устья реки с таким же названием. В 10 км севернее Курейки проходит линия Полярного круга, за которой начинается Заполярье. В день летнего солнцестояния (22 июня) в Заполярье солнце не заходит, а в самые короткие декабрьские дни небесное светило, наоборот, не появляется. Чем дальше на север от Полярного круга, тем длиннее летом полярный день, а зимой – полярная ночь. В декабре-январе Заполярье освещается лишь лучами северного сияния.

В Курейке была объявлена двухчасовая стоянка. Этот поселок знаменит не только тем, что вблизи него проходит линия Полярного круга, но и исторической достопримечательностью. В Курейке и в селе Монастырском в 1914–1916 годах отбывали ссылку 25 политических изгнанников, в том числе И.В. Джугашвили (Сталин) и Я. Свердлов. В дореволюционные времена в Курейке было несколько маленьких домиков, в одном из которых квартировал Сталин.

На высоком угорье Енисея летом 1952 года было закончено строительство пантеона-музея И.В. Сталина, грандиозного помпезного дворца из стекла и бетона. Строительство пантеона началось в 1949 году (70-летие Сталина) и осуществлялось на средства Норильского комбината и силами в основном заключенных. Для круглосуточного освещения и отопления пантеона была построена специальная электростанция. Высокие своды павильона имели стеклянные витрины. Яркое освещение имитировало северное сияние, озаряя расписанный купол, обитые красным бархатом стены и стенды с картинами героической биографии вождя. Рубленую избу, которая принадлежала местному рыбаку и в которой жил Сталин, раскатали, втащили под своды пантеона и собрали по бревнышку. По периметру внутреннего помещения была сделана паркетная дорожка. Перед зданием был разбит сквер, сооружены цветники и клумбы. Рядом на массивном постаменте высилась 10-метровая железобетонная статуя Генералиссимуса с газетой в руках, в «распахнутой шинели и простых сапогах» (как писали тогда газеты). Все проходящие по Енисею суда должны были задолго до поселка видеть статую вождя.

1952 год. Пантеон-музей И.В. Сталина в с. Курейка

В хрущевские времена в 1961 году глухой ночью статую обвязали тросом, дернули трактором и утопили в Енисее на самом глубоком месте. Поверье гласит, что лег идол на дно лицом вверх, поэтому все видит, что творится на белом свете. А пантеон? Огромное здание с нелепо торчащим перед ним постаментом от памятника было обнесено крепкой жердевой оградой, оплетенной поверх колючей проволокой. Заброшенное и запущенное здание в 1996 году было уничтожено пожаром.

В Курейке я умудрился отстать от своего парохода. Мне было 15 лет, но я уже был «ослеплен» божественным ореолом непогрешимого «великого вождя и учителя». В то время во всех школах вдохновенно пели строчки гимна: «Нас вырастил Сталин – на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил». Я бродил по пантеону-музею, что-то записывал в тетрадь и потерялся «во времени и пространстве». Пароход мой ушел. Меня обманул стоящий у причала пассажирский теплоход «И. Сталин», идущий в сторону Красноярска. «Мария Ульянова» пришла позже и по логике должна была отчалить тоже позже. Гудки моего парохода, зазывающие пассажиров к отплытию, я принял за гудки теплохода «И. Сталин».

В этом заполярном уголке состоялась моя вынужденная ссылка, длившаяся пять дней. Денег у меня не было. На еду зарабатывал. Приходил к жителям поселка, объяснял, что еду на учебу в Норильск, отстал от парохода, и просил дать какую-нибудь работу в огороде или по заготовке дров (я ловко мог пилить и колоть). С благодарностью вспоминаю хозяев двух домов, где я был пригрет сначала на два, а потом и на три дня. До Дудинки почти сутки добирался на самоходной барже, штурмана которой уговорил взять меня один из местных мужиков, несмотря на то, что в то время существовал категорический запрет на провоз людей грузовыми судами. В этот конечный пункт моего плавания, удаленный от Красноярска почти на 2000 км, я прибыл в последней декаде сентября. От Дудинки до Норильска (около 110 км вглубь Таймырского полуострова) можно было добраться только по железной дороге. Пассажирский поезд ходил в Норильск раз в сутки. Но этот комфорт мне, безденежному, не подходил. Какой-то мужик на вокзале показал товарный состав, готовящийся к отправке вечером в Норильск¹. На одной из открытых платформ я приметил сложенные рядами большие ящики, среди которых я и спрятался. Ночью в тундре меня, продрогшего до костей (на мне был бушлат, похожий на матросский), вытащил из-под ящиков вохровец², вооруженный винтовкой. Норильский комбинат в те времена был закрытой территорией (на географической карте такого поселения не было). Для въезда нужны были разрешительные документы. Вохровец выслушал объяснения, просмотрел мои метрики и вызов в Норильский техникум. Вызов в техникум оказался пропускным, и мне было разрешено ехать дальше. Вторая такая же проверка состоялась рано утром перед въездом в Норильск. Тщательно осматривались все вагоны и платформы товарного состава.
1Железнодорожный путь был узкоколейным. В следующем 1953 году состоялась перешивка железнодорожного пути на широкую колею. В 50-х годах были приняты дополнительные меры по укреплению полотна. Электровозы и электрички стали курсировать по самой северной в мире дороге с обычной для них скоростью. Наряду с железной дорогой появилась и автодорога. В 1999 году контактная электросеть вдоль дороги была снята. Стало невыгодно содержать дорогу на электричестве. Электровозы и электрички перестали ходить. Сейчас по железной дороге курсируют только грузовые поезда, обслуживаемые дизельными тепловозами.
2Вохровец – сотрудник военизированной охраны.

Вот и долгожданный Норильск. Сколько с ним было связано надежд! Но, увы! В техникум меня не приняли. В учебной части мне объяснили, что прием давно закончен, уже почти месяц идет учеба, общежитие переполнено. К тому же мои документы по запросу были отправлены в Красноярск. Проявив настырность, я проник в кабинет к заместителю директора. Этот чиновник оказался формалистом. Все мои уговоры со слезами на глазах его не тронули: «Приходи через неделю, из Москвы должен приехать директор, он может быть решит этот вопрос иначе».

Я оказался у разбитого корыта, везение кончилось. Что такое неделя для довольного жизнью чиновника и что такое неделя для бездомного и безденежного парнишки, оказавшегося в незнакомом городе!

Жизнь у дяди Саши

Уезжая из Назимово, по совету мудрого наставника – директора школы П.В. Пынько я завел тетрадку, куда записал адреса некоторых сельчан, живущих в Красноярске и Норильске. Порывшись в тетрадке, я нашел норильский адрес Генки Высотина, уехавшего из Назимово после окончания семилетки два года назад. С Генкой я начал переписываться полгода назад, когда принял решение поступать в Норильский техникум. Именно Гена присылал мне нужную информацию о техникуме. И вот я к нему отправился. Жил он у своей сестры, после семилетки не учился, а работал.

Двухэтажное красивое здание техникума находилось в северной части города в конце улицы Октябрьской, у озера Долгое. Поселок же рудника 3/6³, где жил Гена, находился в южной противоположной части города на склоне горы Рудная. От техникума надо было прошагать через весь город по улице Октябрьской (около трех километров), дойти до улицы Заводской и далее свернуть чуть влево на нужную дорогу, пролегающую между двумя лагерными зонами (мужской и женской) и медленно поднимающуюся в гору на рудники 3/6 и Медвежий ручей.
3Рудник 3/6 начал работать еще до войны. С 1955 года рудник имел наименование Таймырский» и просуществовал до введения в эксплуатацию в 1982 году нового рудника «Таймырский» на Талнахе.

1953 год. Октябрьская улица. Слева – 3-этажное здание ДИТРа,
справа – стадион «Труд»

Дойдя до трехэтажного красивого каменного дворца¹, я спросил у прохожего, где поселок рудника 3/6. Мне он показал направление и на бараки, находившиеся внизу на склоне горы. Пришлось шагать долго, кончилась застройка, начались пустыри, какие-то непонятные строения, заборы… Мальчишеская ловкость в этот раз сослужила мне плохую службу: я оказался в зоне оцепления рудника 3/6, где основной рабочей силой были заключенные. Меня долго мучил вопрос, как я мог попасть в зону оцепления, ведь через колючую проволоку я не перелезал - это бы я запомнил. Только прочитав воспоминания норильчан многотомного издания «О времени, о Норильске, о себе», мне стало понятно, как это, вероятно, произошло. Вольнонаемные, да и расконвоированные2 заключенные (они имели специальные пропуска) выходили и входили в зону оцепления через ворота, где стояла охрана. Видимо, при входе в зону охрана проверяла пропуска не очень строго (при входе человека могли пропустить и без проверки, но только не при выходе). Не исключено, что меня приняли за расконвоированного мальчишку (мальчишки тоже сидели!). Но вот, что я хорошо запомнил! В зоне мне попалась уличная лавка, где несколько мужиков стояли в очереди за канским табаком, очень ценимым тогда курильщиками. В лавке продавались также свежие хлебные булочки, аромат от которых я чувствовал на расстоянии, и он меня доводил до головокружения. Я не мог утерпеть и попросил мужика купить булочку. Как это я уразумел позже, это был один из заключенных. Он,ничего не говоря, тут же протянул ее мне.
 1Это был Дом инженерно-технических работников (ДИТР), где была хорошая библиотека, кинозал. В ДИТРе проходили собрания и концерты художественной самодеятельности.
2Расконвоированный заключенный имел пропуск для выхода как из лагпункта, так и из зоны оцепления. Он мог пойти в город, на базар или в магазин для вольнонаемных и купить продукты, которых нет в лагерной лавке. Мог послать по вольной почте письмо домой – семье, хотя это и запрещалось. Мог свободно придти в ДИТР и испытать блаженство за чтением газет и журналов.

Уточнив направление на поселок рудника, я свернул с дороги на пустырь, идущий на спуск. Вдруг услышал резкий окрик «стой!». Кричал вохровец с вышки, которая вдруг выросла впереди меня. Ничего не понимая, я пошел к вышке. Охранник снова закричал «стой!» и выстрелил. Я от страха присел и стал ждать, когда он ко мне подойдет. Но подошел ко мне не он, а другой и незаметно сзади. Так я был арестован и препровожден в комендатуру внутренних войск МВД. Меня стали допрашивать. Что я мог ответить на вопросы, как попал в зону, что проносил, с кем связан и так далее? Меня продержали несколько часов, пока не выяснили, кто я, откуда пришел и куда иду. Один из лейтенантов затем проводил меня через ворота на свободу и довел до нужного барака поселка рудника 3/6, оказавшегося с двух сторон в окружении лагерей. Только потом я узнал, что в посёлке жили вольнонаемные, в основном бывшие заключённые.

На фото: вдали - гора Шмидтиха, что возвышается острым выступом. Перед ней
– гора Рудная, вверху которой - рудник открытых работ «Медвежий ручей», на
склоне - подземный рудник 3/6. Поселок рудника 3/6 – хорошо видимые белые
бараки в центре. За поселком рудника 3/6 (слева и справа от дороги) - мужской
№6 и женский №7 лагпункты. Справа в дымке – пос. Норильск

Так я оказался в семье эстонца дяди Саши (около 35 лет), одного из осужденных в 1945 году «лесных братьев».

 Люся, сестра Гены Высотина, была женой дяди Саши. До Норильска Люся жила в Назимово и, конечно, знала меня. Дядя Саша основной срок отсидел и находился на вольном поселении, но без права выезда из города. Семья из четырех человек (в семье была трехлетняя дочь) жила в одной комнате (около 18 квадратных метров) длинного барака. Узнав всё случившееся со мной и пожалев меня, дядя Саша предложил жить до следующего года. Вот уж поистине, жизнь, что человек с изменчивым нравом: то хмурится, то иногда безумствует и вдруг ни с того, ни с сего улыбнется. Дядя Саша работал мастером-сапожником. Получал заказы в городской сапожной артели и работал на дому. Была у него небольшая каморка-мастерская, где свободно размещались только сам хозяин, да я – подмастерье. Сапожные навыки, привитые мне в селе отчимом, пригодились. На еду я уже мог заработать. Шили мы в основном сапоги (мужские и женские), тапочки, а чинили всё, что на ногах носили норильчане.

Вскоре за мой ударный труд мне были куплены вельветовая куртка и штаны. Жили небедно. Все были сыты. Но малая комната заставляла ютиться. Спальным местом у меня и Генки был диван. Запомнил одну из ярких бытовых сцен. Как-то ночью сильно выпивший дядя Саша стал бить Люсю, она плакала. Мы с Генкой проснулись. Гена что-то сказал дяде Саше. Тот встал с кровати, стоявшей у изголовья нашего дивана, как щенка схватил Генку, лежащего с краю, и бросил в угол. Следующим движением он проделал то же самое со мной. Затем надел полушубок и вышел на улицу. Была зима. Утром обеспокоенная Люся послала Генку искать дядю Сашу, меня же попросила отнести еду борову, который набирал сало неподалеку от барака в самодельном деревянном строении – хлеву. Там я и нашел дядю Сашу, который уютно спал на соломе, прижавшись к теплому борову.

Гена работал в городе по электромонтажной части. Рано поутру уходил, поздно приходил. Общались мало. Иногда в выходные дни ходили в кино. Гене нравилось играть в любительский футбол. Две команды по пять человек могли часами месить грязь на заснеженной поляне. Как-то Гена зазвал меня. Я впервые попробовал пинать мяч, но кончилось это дракой. Играть я не умел, но мяч отбирал усердно, задиристо и часто недозволенными приемами. Один парень, крупнее и повыше ростом, полез на меня с кулаками. Но я был ловким и свалил его в грязь. Разъяренный, он убежал, но вскоре появился с ножом в руке. Как я ни увертывался, он все-таки проткнул мне руку чуть ниже локтя. Шрам сохранился до сих пор, напоминая истину, что в футбол надо играть профессионально и в основном ногами. Дядя Саша не остался к этому происшествию равнодушным. Он ходил «бить морду» перспективному уголовнику.

Дядя Саша любил охоту. Хранил нелегально «тозовку» (мелкокалиберное охотничье ружьё). Как-то на охоту напросился и я. Мне очень хотелось побывать в тундре. Обычно перед выходом из дома мы разбирали ружьё и прятали в котомку. В тундре его собирали, там редко можно было встретить человека, тем более мы уходили далеко (за 20–25 км). Охотились на куропаток и песцов. Шкурки песца принимались в заготовительной организации города, где шкурку первого сорта принимали за 500-600, второго – за 300-400 рублей. Поэтому при отстреле песца желательно было попадать в голову. Вскоре дядя Саша убедился, что не зря я у него хожу в подмастерьях. При преследовании, когда песец оказывался на расстоянии выстрела, ружьё передавалось мне, и я дядю Сашу не подводил.

Походы в тундру забыть нельзя, она необыкновенно красива, даже зимой, когда нет метелей. В отличие от тайги, где всё живое и красивое спрятано, в тундре всё открыто для созерцания и восхищения.

Был у меня в тундре случай, когда меня опять спас от смерти ангел-хранитель. Как-то рано утром, вынося мусор на помойку, я увидел свежие следы песца, оставленные на выпавшей ночью пороше. Дядя Саша дал мне берданку и я, надев лыжи, лихо побежал по следу. Прошел час, а может быть и больше. След вывел меня на крутой склон горы. Лыжи пришлось снять. Снег на склоне был укатан так, что для зацепки ногами надо было долбить прикладом углубления. Продвигался я медленно и довольно долго. Терпение и силы кончались. Не раз появлялась мысль повернуть назад. Но я был настырным. Вот впереди замаячил перевал. Появилась надежда, что песец там начнет прятаться в камнях и подпустит на выстрел. Но я потерял осторожность и сорвался со склона. Летел со скоростью свободного падения довольно долго. Влетел в снежную лощину, где и застрял. Когда выбрался из снега, то увидел, что в лощину можно было попасть по узкому коридору, зажатому клыкастыми горными выступами. Сразу осознания спасительного чуда не было. Вроде так и должно было быть. Но позднее, восстанавливая в памяти всю картину, я всякий раз удивлялся тому, что миновать острые камни можно было, только сорвавшись с определенного места на склоне, и это-то место и было предопределено мне для падения. Песец оказался заговоренный, а я спасенный.

Как-то банда из трех урок хотела ограбить дядю Сашу, когда мы возвращались в поселок из города. Было это зимой 53-го года, завывала пурга, видимость хуже некуда. В этот день в городской сапожной артели выдавали зарплату. Заодно мы получили новый заказ на пошив обуви и несли с собой сумки с сапожным материалом. На окраине города, где начиналась дорога на рудник 3/6 (место, называемое «шанхай»), дядю Сашу неожиданно окружили трое (двое сбоку, один сзади) и потребовали: «Фраер, деньги!». Дядя Саша как будто ждал этого, ловко схватил одного левой рукой, другого правой и швырнул обоих на землю. Когда он резко повернулся назад к третьему, тот побежал. Я даже не успел осознать опасность, настолько это было сделано быстро. Со стороны могло показаться, что это игровой эпизод. Хоть дядя Саша и был ростом выше среднего, но не выглядел крепышом. Здесь же он предстал другим: ловким, с длинными и сильными, как у гориллы, руками и с быстрой реакцией, как у охотничьей собаки. С этой поры я стал иначе смотреть на дядю Сашу, но тогда еще не знал, что он прошел хорошую школу в рядах «лесных братьев».

Мои новые родители

За несколько дней до Нового 1953 года мы с дядей Сашей принесли из тундры несколько ёлок для себя и знакомых. В ближайшей от поселка тундре ёлки не росли, а если и попадались, то были уж совсем захудалыми. Мы же обнаружили хорошие елки в достаточно удаленном месте, в лесотундровой котловине, куда мы попадали через три-четыре часа хорошего лыжного хода. И вот к дяде Саше приходит красивая женщина и спрашивает, не пойдет ли он в ближайшее время в тундру. Ей очень хотелось иметь ёлку. Купить ёлку на городском базаре было сложно. Стоила она недорого (30 рублей – полутораметровая ёлка), но ёлок было мало, их быстро раскупали. Саша поход в тундру до Нового года не планировал. Но подозвал меня и спросил, не хочу ли я прогуляться за ёлкой. Конечно, для меня это было интереснее, чем весь день сидеть на жесткой табуретке. Принесенная на следующий день ёлка оказалась тем ключиком, который позволил мне войти в жилище главного инженера рудника 3/6 Прокопенко Александра Петровича и познакомиться с его женой - доброй феей Идой Ильиничной, ставшей через полгода моей благодетельницей, другом и мудрым воспитателем. Хорошо помню тот день, когда впервые оказался в трехкомнатной квартире, что находилась в одном из бараков поселка. Ида Ильинична меня вкусно накормила, узнала всю мою мальчишескую биографию и пригласила приходить, когда я захочу. После этого я частенько навещал эту уютную обитель, где кроме хозяев жила еще домработница тетя Эмма (литовка из репрессированных). Мне там всё нравилось. Были даже газеты и журналы.

На руднике 3/6 я состоял на учете в комсомольской организации и регулярно посещал все собрания. Я имел пропуск для прохода в охраняемую зону оцепления рудника 3/6.

Что такое рудник 3/6? Это достаточно большая территория на восточном склоне горы Рудной, западнее нее высилась гора Шмидтиха¹. С 1941 по 1965 годы рудник 3/6 являлся основным поставщиком богатых жильных руд². Во время войны рудник давал 60 % руды по комбинату.
1Гора Шмидта (эту гору жители Норильска называют Шмидтиха) названа в честь магистра Российской Академии наук Ф.Б. Шмидта, посетившего эти места в 1866 году и опубликовавшего первые достоверные сведения о здешних залежах угля и месторождениях медных руд.
2Жильная руда – руда, имеющая высокую концентрацию цветных и благородных металлов. Например, талнахская руда содержит до 18 % меди, до 4–5 % никеля и до 0,01 % благородных металлов (золото, серебро, платина, палладий, рутений, родий, осмий, иридий).

На территории рудника находились контора, бытовки, ламповая, компрессорная, вентиляционная и хозяйственные строения. В составе подземного рудника 3/6 было восемь добычных и проходческих участков, участок подземного транспорта и своя обогатительная фабрика³. Промышленная территория рудника была огорожена колючей проволокой со сторожевыми вышками. Численность работающих на руднике составляла 1100–1300 человек, из них заключенных 75 % (бурильщики, крепильщики, скреперисты, откатчики, путейцы) и около 25 % вольнонаемных⁴ (инженерно-технический состав и взрывники).
3Обогатительная фабрика представляла собой деревянную эстакаду, наверху которой находился ленточный транспортер, а внизу – деревянные люки-дозаторы. К люкам подъезжали автосамосвалы и загружались богатой рудой, которую отвозили на никелевый завод. На сортировке руды работали женщины-заключенные. Из горной массы, движущейся по ленте, они отбирали пустую породу.
4К вольнонаемным относились и те, которые отсидели сроки в лагерях, жили в городе свободно, но не имели права до окончания сроков поражения в правах выехать из Норильска.

Запомнились мне обязательные посещения партийно-комсомольского семинара (зима, 1952–1953 годы), проходившие в конторе рудника, на здании которой висел вдохновляющий плакат: «Труд в СССР – дело чести, дело славы, дело доблести и геройства». Изучалась книга «Экономические проблемы социализма в СССР», изданная в 1952 году под авторством Сталина. Нужно было проработать весь труд. Для выступления слушателям были расписаны соответствующие разделы книги. Я часто выручал старших товарищей, просивших меня подготовить за них выступления. Руководителю семинара было не важно, кто выступает. Я делал конспект и со шпаргалкой в руке лихо выступал, совершенно не понимая суть вопросов. На семинар приглашались и некоторые беспартийные руководители. Именно на этом семинаре я впервые познакомился с беспартийным Александром Петровичем Прокопенко, главным инженером рудника и мужем Иды Ильиничны.
Один из гостевых визитов к А.П. Прокопенко в июне 1953 года стал для меня событийным: чета Прокопенко предложила мне стать членом их семьи. Предлагалось жить на правах сына, а в сентябре вместо поступления в техникум идти учиться в восьмой класс средней школы. А далее, если не помешают жизненные обстоятельства, открывалась перспектива закончить десятилетку.

Что могло быть еще радостнее для меня? Конечно, я был согласен. Но! Жизнь, как и сибирская быстрая река для судоходства, таит много мелей и подводных камней. Новые родители приняли все меры предосторожности, чтобы мой переход в их семью не имел для меня негативных последствий. Во-первых, надо было со стороны родной мамы получить разрешение жить в новой семье и продолжить учебу в школе (ведь я был еще несовершеннолетним). Во-вторых, как комсомолец, я должен был получить добро в городском комитете комсомола на проживание в семье политически репрессированных.

Да, новые родители были осужденными: Ида Ильинична в 1937 году – десять лет плюс пять лет поражения в правах, Александр Петрович в 1938 году – шесть лет плюс два года поражения в правах. Ниже я опишу, за что они были причислены к «врагам народа». В 1952 году сроки наказания, в том числе и сроки поражения в правах, у них кончились. В городе жили как вольные люди и могли уехать из Норильска уже в 1952 году, но не спешили делать это. Были факты, когда жаждущие покинуть Норильск (на законных основаниях!) получали новые сроки. Норильскому комбинату нужны были рабочие руки.

И вот я отправился в горком комсомола. Отправился с надеждой, что «комсомол всегда поможет». Мне такое оптимистичное наставление давал мой учитель Петр Васильевич Пынько, когда я уезжал из села. Выслушав мою просьбу, секретарь ГК комсомола заявил, что жить мне у политически репрессированных нельзя. Узнав, что я живу у одного «врага народа» и собираюсь перебраться жить к другим «врагам народа», он заявил, что мне надо срочно уезжать из Норильска и приехать к сентябрю, к началу учебы в техникуме. Когда я сказал, что у меня нет денег, чтобы ездить туда-сюда, секретарь пообещал меня отправить домой «зайцем» на самолете. На мое замечание, что в моей глухомани самолеты не садятся, мне было обещано забросить меня в районный центр Ярцево. Был даже указан день, когда я должен был прийти с вещами в горком. Выйдя из кабинета секретаря, я только в приемной осознал беду и расплакался. Так все удачно складывалось. И вдруг такой крах! В приемной женщина, сидевшая за печатающей машинкой, стала меня успокаивать. Узнав причину моего горя, она (о, добрая и мудрая!) авторитетно сказала мне: «Иди и живи у главного инженера, а сюда не приходи». До такой простой истины, естественно, я сам додуматься не мог, да еще с нарушением комсомольской дисциплины. Уже сказывалась несвобода человека от членства в организации. К тому же я еще не понимал, что начальство часто могло зависеть от обстоятельств и принимать решения не только глупые, но и вредные¹.
1Мой визит в горком комсомола происходил в то время, когда партийное руководство Норильского комбината и Норильлага находилось в замешательстве от начавшегося восстания заключенных Горлага. Комсомол не мог не быть в одной связке с партийным руководством.

Меня с нетерпением ждали мои благодетели. Новые «родители» были обрадованы, когда я сказал, что мне разрешили жить у них. Это был обман, но я не мог поступить иначе. Хоть я и был жизненно незрелым, но не настолько, чтобы не ухватиться за спасительную подсказку доброй женщины. Считать ли такой обман грехом? Вот уж поистине обман во спасение!

До начала занятий в школе (почти три месяца), живя у новых родителей, я бездельничал. Вошел в компанию местных ребят, державшихся дружно кучкой и часто ходивших драться с городскими. Обзавелся «свинцушкой»².
2«Свинцушка» (кастет) – увесистая свинцовая лепешка, закрепляемая с помощью резинки к ладони руки. Удара по голове было достаточно, чтобы вывести противника из борьбы.

Дружил с Владькой Машаровым, который умел играть на гитаре и хорошо пел лагерные песни. Наиболее трогательные песни и стихи я записывал в тетрадку. Вот одно из стихотворений, которое я посылал в Назимово школьному другу Андрею Пономареву:

«Тебе, мой друг, тебе, мой брат,
С сердечной радостью великой
Решил письмо я написать
Из тундры дальней полудикой.
Живу я, где лежат снега,
Где часто с воем по равнине
Гуляет снежная пурга.
Где льется к морю Енисей
К своим арктическим просторам,
Где множество вернувшихся гусей
Кричат, летая по озерам.
Где ночь полярная темна
И солнце красное не всходит,
Лишь только бледная луна
На сердце мне тоску наводит».

Конечно, в то время автор этого стихотворения мне не был известен. В 2013 году вышла книжка Галины Касабовой «Талантливый режиссер своей жизни» Москва, ПОЛИМЕДИА), посвященная Владимиру Ивановичу Полищуку, где приведено это стихотворение и указан автор С.Ю. Бадаш1. Стихотворение начинается по другому «Тебе, моя голубка, мать / С сердечной радостью великой…» и заканчивается такими строчками: «Пройдет она сквозь гряды туч, /Шаром прокатится над миром / И бросит свой холодный луч / В глуши над северным Таймыром».
 

1С.Ю. Бадаш (1921–2005) – москвич, участник ВОВ. После демобилизации учился в медицинском институте. На 4-м курсе был арестован «за связь с иностранцами и антисоветскую агитацию». Приговор – 10 лет особых лагерей. Находился в Степлаге в Экибастузе, где принимал активное участие в лагерной забастовке-голодовке. Зачинщики забастовки этапом были отправлены в норильские лагеря. С. Бадаш участвовал в норильском восстании. Вместе с большим этапом заключенных-норильчан, оставшихся в живых после подавления восстания, Бадаш попал на Колыму. В 1955 году Бадаш был признан невиновным и освобожден. С 1982 года жил в Америке.

Лагерное окружение в Норильске ощущалось повсеместно… Один раз это я испытал на своей шкуре, правильнее сказать на своей голове. Как-то я пытался на ходу сесть в «воронок» (крытая брезентом грузовая машина, предназначенная для перевозки людей), когда машина с небольшой скоростью двигалась из города на рудник 3/6 (дорога была на подъём). В такую машину запрыгнуть не составляло труда. Из-за висящего сзади брезента я не видел, что в машине везут заключенных, и получил сильный удар по голове. Сознание не потерял, но шишка заживала долго.

Или вот такая наглядная картина… По улице шагает колонна людей в телогрейках. Охранники с винтовками по бокам колонны, сзади же ещё и с собакой. Вот охранник отпускает поводок, и собака прыгает на спину отставшего человека (обессилевшего или больного) и рвёт зубами телогрейку. Подобное я видел в военных фильмах, которые раз-два в месяц привозили в село. Там людей рвали собаками в фашистских лагерях… А тут свои вели под конвоем своих! Да ещё, бросалась в глаза обречённость бредущих молча людей…

Между поселком рудника 3/6 и городом находились мужская (№ 5) и женская (№ 6) лагерные зоны. Эти зоны разделялись дорогой, связывающей рудник с городом. Из одной зоны в другую перебрасывались камни с прикрепленным к нему письмом. Как-то я был свидетелем переброски письма, прикреплённого к камню, из женской зоны в мужскую. Но камень с письмом не перелетел через высокое проволочное заграждение, а упал на обочине дороги. И что тогда меня поразило: идущий по дороге мужчина, не испугавшись охранника на вышке, подобрал этот камень с письмом и бросил в нужную сторону. Место для переброски выбиралось обычно посередине между караульными вышками, и вохровцы, как правило, не замечали это нарушение (или не хотели замечать!).

В 1953 году в течение двух летних месяцев (июнь – июль) в Норильске происходили события, вошедшие в историю страны как норильское восстание заключенных. Правильнее было бы назвать это событие не восстанием (такое название было дано следственными органами), а протестом, неповиновением. Заключенные выбрали ненасильственный метод борьбы за свои права, в рамках советской законности. Использовались такие формы протеста, как отказ выходить на работу, митинги и собрания, массовая голодовка, письма и обращения в Советское правительство, жалобы и заявления.

Основные требования заключенных: смена руководства Горлага, прекращение расстрелов, наказание виновников произвола – работников МВД-МГБ, отмена ношения номеров на одежде, снятие с окон бараков решеток, с дверей замков, закрывающих на ночь бараки, снятие ограничения на переписку с родными (два письма в год), отправка на «материк» инвалидов, больных, женщин, стариков, вывоз на родину иностранцев, отмена бесчеловечных наказаний (кандалов, «ледяного карцера»), гарантирование безопасности делегатам-заключенным, ведущим переговоры, прекращение избиений и пыток на следствии и практики закрытых судебных процессов, пересмотр дел политзаключенных, освобождение из лагерей и реабилитация заключенных, которые являлись участниками или жертвами ВОВ, отмена 25-летних сроков заключения.

В 8-й книге воспоминаний «О времени, о Норильске, о себе…» можно прочитать поразительной силы и логики документ «Обращение заключенных Горного лагеря к Советскому правительству», датированный 27.06.1953 г.
В те годы в Норильске были приняты все меры, чтобы скрыть всю правду про норильское восстание. Да и в Советском Союзе долгое время (вплоть до 1986 года) было запрещено говорить об этом событии. Однако о нем сохранилось много документов, хранящихся в архивах городов Москвы, Красноярска и Норильска. Сейчас уже про норильское восстание можно прочитать в разных публикациях. Очень ценно, что имеются воспоминания непосредственных участников норильского восстания, которые можно прочитать в книгах 6, 7 и 8 издания «О времени, о Норильске, о себе…» под редакцией Галины Ивановны Касабовой. Естественно, эти воспоминания субъективны, носят частный характер и не отражают общей картины. И это понятно. Ведь у трагического спектакля, где исполнителями были заключенные почти всех лагерей, не было одного режиссера. Игрался он по разрозненным сценариям. Объединяющим был только лозунг «Смерть или свобода!».

В лагерях были созданы комитеты восставших. Комитеты взяли под контроль зоны Горлага и установили демократическое правление. Была организована постоянная связь между зонами, а также выработаны требования и тактика переговоров с начальством, с московской комиссией. В лагерях было собрано более 700 жалоб и заявлений. В них заключенные рассказывали о многочисленных фактах произвола и беззакония, чинимых над ними.

Основная масса жителей Норильска ничего о восстании не знало. Мы, любознательные мальчишки, знали гораздо больше, чем взрослые. Вблизи поселка рудника 3/6 находились две зоны Горлага: с восточной стороны – 6-я женская, с западной – 5-я мужская¹.
1Согласно справке начальника Тюремного управления МВД СССР М.В. Кузнецова по состоянию на 29 мая 1953 года в 6-й зоне находилось 3515 человек (в это число входит 500 женщин-каторжанок, находившихся на территории этой зоны). Украинки составляли 70%, россиянки – 10%, остальные 20% – женщины других национальностей (латышки, литовки, эстонки и т.д.). В мужской 5-й зоне находилось 2896 человек.

Нам удавалось часто оказываться там, где быть не положено. Мы видели черные флаги в зонах, но что это такое – нам было непонятно…

Как-то у ворот мужской зоны №5 произошла «заварушка», и мы были свидетелями не только громкой ругани и приказов со стороны лагерного начальства, но и винтовочных выстрелов и автоматных очередей. Оказывается, в лагерь привели колонну матёрых уголовников, но их не хотели принимать местные сидельцы, которые толпой собрались перед воротами внутри зоны. Когда открыли ворота и стали впускать уголовников, то они были встречены градом камней, кирпичей и других предметов. Руководство лагеря громко призывало толпе разойтись, угрожало, и даже была стрельба. Но всё-таки задуманная провокация не удалась, уголовников пришлось увезти. Любопытным внушалась мысль, что происходящее является результатом разборок между заключенными.

Руководил нашей компанией Равилька (татарин). Он частенько приносил водку (реже вино) и на правах хозяина угощал нас. В Назимово мне приходилось пить брагу, но я не знал, что такое быть пьяным. В Норильске я познал и это. Хорошо помню случай, когда меня пьяного укладывала спать Ида Ильинична. А утром был серьезный разговор, запомнившийся мне на всю жизнь. Как же Ида Ильинична умела говорить, не унижая и не оскорбляя и в то же время так, что было очень стыдно!

Как-то я был втянут в один криминальный эпизод. Городские ребята, с которыми мы регулярно дрались, решили сделать нашим поселковым ребятам подставу. Утром (из города на рудник) и в конце дня (обратно) вольнонаемных работников возил «воронок»*.
1 «Воронок» - крытая брезентом грузовая машина для перевозки людей. Брезент удерживался  металлическими дугами. Сзади закреплялась металлическая лестница.

Как-то я и еще двое поселковых ребят, возвращаясь из города, на ходу заскочили в машину, идущую на рудник. В «воронке» находились пять городских ребят. Как только мы оказались в машине, городские выхватили у женщины-билетерши сумку с деньгами и попрыгали из машины. На крик билетерши шофер остановил машину. Те двое ребят, которые были со мной, тоже убежали. Остался я один. Шофер сдал меня вохровцам. Все мои объяснения, что я ни при чём, хотя и принимались во внимание, но не были достаточными, чтобы меня отпустить. Пришлось выручать меня Александру Петровичу. Он, как правило, задерживался на работе. Его нашли по телефону и сообщили о задержании меня. Он быстро приехал (его возил шофер на «виллисе») и вызволил меня. Прошло несколько дней, и все подозрения с меня были сняты. Настоящие преступники были выловлены и признались. В общем, осваивал я уличную мальчишескую жизнь довольно активно, принося много огорчений моим новым родителям.
Летом 1953 года в Норильск приехала Зоя – дочь Александра Петровича от первого брака, который распался после ареста Александра Петровича. Зоя окончила в Москве 10 классов и была на перепутье, чем заняться. Так семья Прокопенко неожиданно выросла до четырех человек. В сентябре я пошел учиться в 8-й класс новейшей средней школы № 6, сданной в эксплуатацию в 1953 году. До школы, находящейся в Горстрое на улице Комсомольской, путь был неблизкий. Нужно было спуститься из поселка в город и проехать на автобусе весь старый город до Гвардейской площади, от которой до школы было совсем близко. Дорога не была в тягость. Автобусы ходили без срывов, даже в лютые морозы и неистовую пургу. При морозах минус 30 градусов и ниже объявлялись «актировки» (отмена занятий в школах). В «черную» пургу ураганный ветер сбивал с ног и катил тебя по мостовой. Можно было выйти из дома и заблудиться в непроницаемых снежных потоках в двух метрах от крыльца. Из-за полярной ночи приходили в школу в темноте и как будто ночью уходили. Но темнота на улицах города как-то не ощущалась из-за хорошего электрического освещения.
В 1953 году в Норильске уже была построена вся необходимая городская инфраструктура: больницы, школы, стадион, театр, клубы, кинотеатры, Дом пионеров. Был даже Комсомольский парк с танцплощадкой – любимое место отдыха местной молодежи. В новой части города, называемой Горстроем, шло интенсивное строительство. Горстрой находился за озером Долгое и начинался с Октябрьской площади. Октябрьскую площадь обрамляли полукруглые величественные 5- и 6-этажные дома с гранитной отделкой и с колоннами. Отсюда начиналась главная улица нового Норильска – Сталинский проспект (ныне проспект Ленина). Уже существовали улицы Комсомольская, Севастопольская, Мончегорская, Пионерская и Южная.

Александр Петрович, Ида Ильинична и я – восьмиклассник

Учиться мне нравилось. Появились новые друзья. Юра Колоколов, живший в большой квартире дома по ул. Октябрьская, часто приглашал меня в гости. Мне нравилось бывать у Юры, но было ощущение, что его родители (отец – высокопоставленный чиновник из Москвы) не одобряли дружбу со мной. У Юры был фотоаппарат, в то время редкость, и я получил первые уроки не только по фотографированию, но и по обработке пленки и печатанию фотокарточек. С Юрой мы часто играли в шахматы. При городском Доме пионеров работал шахматный кружок под руководством мастера спорта по шахматам. Вступив в кружок, я стал изучать теорию шахмат и к концу учебного года получил третий юношеский разряд. Руководитель кружка хвалил меня за быстрые успехи. В конце года даже был вручен подарок – карболитовые шахматы с надписью на внутренней стороне шахматной доски «Лучшему кружковцу Дома пионеров Беляеву Анатолию», которые я сохранил до сих пор. Когда я играю этими подарочными шахматами, то редко проигрываю, так как они меня вдохновляют и дают как бы фору.
По настоянию моих новых родителей я прошел курс обучения бальным танцам. Тогда в стране бальные танцы были в моде, и Норильск не отставал от культурной жизни больших городов. Жаль, что ушли в прошлое замечательные парные танцы: падекатр, падеспань, венгерка, полька, вальс, вальс-бостон и другие.

Александр Петрович и Ида Ильинична иногда ходили в театр и брали меня с собой. Заполярный театр драмы имени В. Маяковского в то время был очень популярен. Было трудно достать билеты. Играло много актеров, ставших профессионалами в Москве, Ленинграде и других городах, но по трагическим обстоятельствам оказавшиеся в Норильске. История Норильского Заполярного драмтеатра богата знаменитостями. Здесь играли с 1946 по 1951 год И. Смоктуновский, с 1950 по 1954 год Евдокия Урусова, урожденная княгиня, бывшая актриса театра им. Ермоловой, с 1953 по1954 год Г. Жжёнов. Театральным художником была Ольга Бенуа. В частности, мне удалось быть на спектакле, где играли Г. Жжёнов (роль Ленина) и Эдда (Евдокия) Урусова. В театре с большим успехом выступала Львовская хоровая капелла, сосланная в полном составе в 1944 году за то, что во время немецкой оккупации давала концерты завоевателям. Когда творческому коллективу драмтеатра с 1963 года разрешили выезжать за пределы региона и страны, о нем узнали и заговорили не только в стране, но и за границей. В 1998 году европейский международный фонд «Партнерство во имя прогресса» наградил Норильский Заполярный театр драмы им. В. Маяковского «Золотой пальмой». Этот театр – один из лучших драмтеатров Красноярского края.

Норильск. 8-й класс (1953–1954 годы)

◆ ◆ ◆

По окончании учебы в июне 1954 года все мальчишки старших классов поездом были отправлены в порт Дудинку – помогать разгружать суда. Это был трудовой месячник учащихся уже 9-го класса. Город и порт Дудинка – административный центр Таймырского национального округа. Дудинку называют морскими воротами Норильска. Это крупный речной и морской порт Заполярья. В Норильск через Дудинский порт поступают машины, оборудование, лес, продовольствие и промышленные товары. Рекой Енисеем, морем и самолетами отправляются таймырская пушнина, цветные и драгоценные металлы и попутная продукция Норильска.

Порт производил более сильное впечатление, чем сам город. Каких только кораблей не было у причалов и на рейде. Маячили теплоходы, пришедшие из Красноярска, возвышались громады морских судов ледового класса в характерной окраске, пришедшие Северным морским путем. Под разгрузкой обычно стояло сразу несколько судов. Крутились краны, бегали грузчики. Все вокруг гудело, скрежетало, голосило. Не порт, а муравейник.

В Дудинке порт кочующий. Перед ледоходом он весь вползает на гору. На высокий яр поднимают краны, убирают столбы с проводами, угоняют вагоны с железнодорожных путей. Разбирают часть самих путей, тех, что поближе к реке. При паводке вода может подниматься на 15–18 метров. После ледохода в городе закрываются все конторы, и люди выходят на берег готовить причалы к встрече первых караванов.

В конце 40-х, начале 50-х годов Дудинка была успешным городом. В магазинах можно было купить многое, чего не было на материке. Не было трудностей и с продовольствием: много свежей и соленой рыбы, рыбных консервов и оленьего мяса. Не было грабежей, воровства, работали клубы, театры. Но всё изменилось к концу 1953 года. После смерти Сталина в городе осело много вчерашних заключенных, у которых были проблемы с работой, проживанием и пропитанием.

Школьники разгружали теплоходы с продовольствием. В школе, где мы жили, у нас всегда была еда (из разбитых ящиков нам удавалось уворовывать тушенку, сгущенку и рыбные консервы), хотя мы не голодали – нас кормили в столовой. Запомнился неподалеку от речного вокзала дом, прозванный «Под крышами Парижа», который под одной крышей уместил и лавку, и контору, и крохотный красный уголок. На холмах чуть поодаль от порта высились светлыми прямоугольниками каменные дома. Дудинка в ту пору уже имела 5-этажные дома, аккуратные деревянные улицы и тротуары. В школах учились дети народностей Севера, приехавшие из отдаленных поселков и факторий Таймырского полуострова.

Молодая учительница, которая «пасла» нас и за которой ухаживал бравый морячок, не забыла организовать нам экскурсию в Дудинский краеведческий музей. Мы познакомились с историей заселения Таймыра, с бытом, религией и обычаями малых народностей Севера.

◆ ◆ ◆

По окончании трудового месячника в Дудинке новые родители предложили мне на месяц съездить в родное Назимово. Я был безмерно рад. В дорогу отправился уже полноценным гражданином. Мне исполнилось шестнадцать лет, я получил паспорт. Был при деньгах и в новом костюме, сшитом для меня по заказу в одном из лучших ателье города. В Дудинке я должен был сесть на теплоход. Поезд из Норильска прибыл рано утром. Быстро добраться с железнодорожного вокзала до речного порта можно было на такси. Но я экономил деньги и поэтому согласился на предложение двух молодых парней доехать до речного порта на грузовой машине. Времени до отправления теплохода было еще много. Я стоял в кузове машины, опираясь рукой на кабину (в другой руке был чемоданчик), и лицо мое, обдуваемое встречным потоком, видимо светилось восторгом. Парни, стоявшие слева и справа от меня, потребовали деньги. Машина хоть и двигалась по городу, но людей поблизости видно не было. Кричать было бессмысленно. Сделав нырок вниз, позволивший мне освободился от бандитов, я прыгнул из машины через боковой борт. При падении ушибся, но руки и ноги были целы. Скорость машины была небольшой, а покрытие улиц в Дудинке – деревянное. Отделался кровоподтеками на коленях и локтях. Но больше всего было жаль новый костюм, у которого, помимо того, что я его измазал, появились обширные рваные дыры на штанинах и рукавах. Ох уж эта жизнь – то взлеты, то падения! Восторженное настроение было омрачено, но ненадолго. Молодость потому и считается лучшей порой жизни, что не может долго таить горести и обиды. Когда теплоход отчалил от пристани и покатил по Енисею на юг, оставляя за кормой расходящиеся буруны, я снова был счастлив.

В сентябре мне не пришлось начинать учебу в 9-м классе норильской школы. После смерти Сталина (март 1953 года) начался отъезд из Норильска бывших репрессированных. Многие осужденные по политическим статьям стали подавать заявления в Военную Коллегию Верховного Суда СССР для пересмотра обвинительных заключений, отмены приговоров и снятия судимостей. Такие заявления были поданы Александром Петровичем и Идой Ильиничной. Уверенные в том, что приговоры будут отменены и судимости сняты, чета Прокопенко решила покинуть Норильск и вернуться в Москву.

Из Норильска семья Прокопенко (четверо, включая меня и Зою) выехала в августе 1954 года. До Красноярска летели на самолете Ил-14, до Москвы – поездом. В Красноярске билеты на поезд до Москвы удалось взять лишь в плацкартный вагон. Ночевка в гостинице, и далее почти семь незабываемых суток под убаюкивающий перестук вагонных колес по российскому «огромному телу вековой и злосчастной страны». За неделю в вагоне завязались знакомства. Я нашел азартного шахматиста, дядю средних лет. Проигрывая мне, он нервничал и всё повторял, что это случайность. Зоя познакомилась с красивым лейтенантом Военно-воздушных сил Жорой, только что закончившим Ачинское авиационно-техническое училище. Знакомство перешло в любовь, и по приезде в Москву образовалась красивая семейная пара со звучной фамилией Бусыгины. Жора начал военную службу в авиационном полку города Тарту. Там в 1955 году родился Сергей – первый внук Александра Петровича. Но молодая семья недолго жила в Эстонии. За пять последующих лет авиационная география этой семьи существенно расширилась (города Рязань, Ряжск, Иваново, Ртищево, Борисоглебск). В эти годы (1955-1958) в ВВС шло переоснащение авиаполков новой техникой, передислокация и сокращение численности Вооруженных сил. В городе Ртищево в 1959 году родился второй внук Андрей¹.
1Внуки Александра Петровича Сергей и Андрей окончили Курганское высшее авиационное политическое училище. Сергей окончил еще и Военно–политическую Академию, работал в центральном аппарате ВВС и закончил службу в звании полковника. Андрей работал в центральном аппарате МВД и закончил службу в звании подполковника. В настоящее время на пенсии, живут в Москве.

В Москве семью Прокопенко никто не ждал, тем более московские власти. После Норильска у четы Прокопенко имелись небольшие денежные накопления. Можно было снять жилье. Но не реабилитированных бывших заключенных Москва не прописывала и на работу не брала. Чета Прокопенко с нетерпением ждали решения Военной Коллегии Верховного Суда СССР о снятии судимостей, что случилось только год спустя. А пока была осень 1954 года, и надо было убираться из Москвы за пределы 50-го километра. Так в жизни семьи Прокопенко появилась станция Барыбино (56 км) Павелецкой ж.д., где в большом доме врача-хирурга Ф.А. Полякова² была снята одна комната.
2Филипп Александрович Поляков – искусный хирург, сделавший за время Великой Отечественной войны множество сложнейших операций по спасению раненых и больных. Через два года, поступив на учебу в МГУ им. М.В. Ломоносова, я проходил медосмотр в университетской поликлинике и, обходя очередной кабинет, неожиданно увидел на двери табличку: «Хирург Ф.А. Поляков». До этого я не знал, где работал Ф.А. Поляков.

За что же были осуждены Ида Ильинична и Александр Петрович?

Александр Петрович Прокопенко родился в 1903 году на Украине. Успешно окончив школу, поступил в Днепропетровский горный институт. После института работал на шахтах города Горловка. В 1931 году пленум ЦК ВКПБ(б) принял постановление о начале строительства в Москве метро. С 1932 года в Москву стали прибывать по набору специалисты, имеющие опыт работ под землей. Так Александр Петрович, имея за плечами семилетний опыт работ в шахтах, оказался в Москве, стал строить метро. Быстро стал начальником участка. Строил станцию «Охотный ряд» (в эксплуатации с 1935 года), затем станцию «Маяковская» (в эксплуатации с 1938 года). Но на этом карьера первого метростроевца закончилась… В октябре 1938 года Александр Петрович приговором Военного трибунала МВО был осужден УК РСФСР по статье 58-8 («антисоветская агитация») и приговорен к шести годам лишения свободы с поражением в правах на два года и конфискацией имущества. Получил срок за «болтушку». Выпил как-то с шахтным фельдшером, расслабился и позволил себе нелестно отозваться о чрезмерном восхвалении Сталина. Приятель оказался бдительным и «стукнул». К этому времени у Александра Петровича была семья: жена и шестилетняя дочь Зоя. После ареста жена расторгла брак с «врагом народа».

Так А.П. Прокопенко оказался в норильском исправительно-трудовом лагере. До 1945 года работал начальником участка на руднике № 1. Именно с этого рудника началось создание уникальной норильской металлургии. С 1945 года был переведен на новый рудник 3/6, где проработал до 1954 года, сначала бригадиром проходчиков, затем начальником участка и, наконец, главным инженером рудника.

Ида Ильинична Варшавская родилась в городе Иркутске в 1914 году. В начале 20-х годов семья Варшавских перебралась жить в Харбин, где с 1903 года наряду с русской диаспорой, обслуживающей КВЖД (Китайско-Восточную железную дорогу), официально существовала Еврейская национальная община. Одним из главных стимулов приезда евреев в Харбин являлась возможность организовать торговую деятельность. Значение Харбина как центрального товарного рынка в то время было велико. Успеху способствовало открытие в 1923 году Еврейского Народного банка. Отец Иды Ильиничны Илья Вульфович Варшавский по приезде в Харбин организовал кожевенное производство. Жили не богато, но и не бедно. В связи с продажей КВЖД в 1935 году Японии (Манчжурия была захвачена японцами в 1931 году) в Советский Союз вернулось несколько десятков тысяч советских граждан, ранее работавших на КВЖД, а также эмигрантов. Вся эта группа лиц получила нарицательное имя «харбинцы» и была подвергнута репрессиям с обвинением в шпионаже в пользу Японии. По официальным данным было осуждено около 30 тысяч человек, расстреляно около 19 тысяч.

Ида Ильинична (22 года) и ее муж Даниил Глыбовский в 1936 году приехали в Москву устраивать свою жизнь и искать счастье. Но в 1937 году сначала арестовали Глыбовского, а через полгода и Иду Ильиничну. Связь с Глыбовским Ида Ильинична потеряла сразу. Все попытки Иды Ильиничны что-либо узнать о нем, были тщетны. Вероятнее всего он был сразу расстрелян.

Ида Ильинична была осуждена Военным Трибуналом МВО в июне 1937 года по статье 58-6г («шпионаж в пользу недружественной страны») и приговорена к лишению свободы на десять лет с поражением в правах на пять лет. Сначала была Бутырская тюрьма, изнурительные допросы с требованием признания вины. Следствию для подтверждения обвинения необходимы были только признания. Следственный конвейер, рассчитанный на морально-психологическое и физическое изматывание, продолжался около двух месяцев. Ну, в чем могла признаться молодая женщина с 10-летним образованием, если речь шла о каком-то неведомом и непонятном для неё шпионаже? И все-таки следователь «уговорил» Иду Ильиничну подписать признание в шпионаже. Последним испытанием явилось свидание со старшей сестрой Рахиль Ильиничной, специально устроенное следователем. Сестра жила в Москве уже два года, имела семью и годовалого сынишку Мишу¹.
1Tеслер Михаил Эммануилович (род. 1936 г) – доктор технических наук. Окончил с отличием Ленинградский Военно-механический институт (ныне Балтийский Университет). С 1962 года работает в Центральном НИИ автоматики и гидравлики (ЦНИИАГ), сделав карьеру от инженера до заместителя главного конструктора. Научно-технические идеи Михаила Эммануиловича нашли воплощение при создании прославленных ракетных комплексов «Искандер», «Тополь-М» и «Булава». Автор более 80 научных трудов и 30 изобретений. Является лауреатом Государственной премии РФ и премии правительства РФ.

Иде Ильиничне было заявлено, что если она не подпишет обвинение, то арестуют сестру, а племянника отдадут в интернат. Пришлось признать себя шпионкой. Бутырские мучения кончились, и Ида Ильинична была отправлена этапом в дальние края. Дорога в Норильск была длинной и долгой. Пришлось пережить жестокости и унижения в пересыльных Ярославской и Владимирской тюрьмах. В последней тюрьме она участвовала в коллективной голодовке заключенных против произвола со стороны охраны.
В Норильске Ида Ильинична после истечения 10-летнего тюремного срока работала, уже как вольнонаемная, медсестрой на руднике 3/6 и там встретила Александра Петровича, как она говорила, свою судьбу. В 1947 году был заключен брак.

Сроки наказания за несовершенные преступления Александр Петрович и Ида Ильинична в Норильске отбыли полностью. Лишь в 1955 году по решению Президиума Верховного Совета СССР с них были сняты судимости. В конце 1956 года они были реабилитированы, то есть Приговоры Военного трибунала МВО были признаны ошибочными и дела прекращены за отсутствием состава преступления.

Об Александре Петровиче

В конце 1956 года Александр Петрович получил долгожданный документ о реабилитации. В 1957 году ему позвонили из Главного управления материально-технического снабжения Минцветмета СССР и предложили должность начальника отдела по снабжению предприятий горнорудной промышленности. Просидев четыре года в министерском кабинете и соскучившись по живой работе, Александр Петрович отправился снова в Норильск, теперь уже по собственной воле. На одном из старинных рудников «Заполярном», действующем с 1945 года, он проработал начальником строительно-монтажных работ по подземному дробильно-транспортерному комплексу около двух лет. В 1963 году после короткой болезни Александр Петрович скончался. Похоронен в Норильске, где около 18 лет были отданы созиданию заполярного горнодобывающего комбината.

1963 г., Норильск, кладбище на ул. Нансена
У могилы Александра Петровича Ида Ильинична
и Крестников Ростислав Михайлович

А.П. Прокопенко – один из тех, кто создавал первые рудники в Норильске и имя его не должно быть забыто. В 1966 году в центре Норильска, на Гвардейской площади, был установлен закладной камень (базальтовая глыба весом около 100 тонн, доставленная с горы Рудной), на котором больше 40 лет висела табличка с надписью: «Здесь будет сооружен обелиск, всегда напоминающий о подвиге норильчан, покоривших тундру, создавших наш город и комбинат». Памятник тем, кто создавал основу комбината и чудо-города, так и не был сооружен. Табличку сняли, а сам камень фактически стал символическим знаком.

Александр Петрович остался в памяти тех, с кем он работал, не только как грамотный инженер, но и как чуткий к людям руководитель и умелый организатор. За самоотверженный труд он много раз награждался денежными премиями и грамотами. Вот как звучал текст (привожу специально, чтобы читатель почувствовал высокопарный стиль!) одной из первых благодарностей, подписанной начальником Норильского комбината НКВД СССР, комиссаром Госбезопасности А. Панюковым:

«Приказом Народного Комиссара Внутренних Дел Союза ССР Генерального Комиссара Государственной безопасности товарища БЕРИЯ от 3 марта 1945 года за перевыполнение производственного плана 1944 года всему коллективу Норильского комбината, в том числе и Вам, Прокопенко Александру Петровичу, принимавшему активное участие в производственных достижениях нашего Комбината, объявлена благодарность».

Вот один из знаменательных эпизодов инженерной деятельности А.П. Прокопенко. В 1952 году директор Норильского комбината В.С. Зверев дал задание Р.М. Крестникову¹, тогда главному инженеру рудника 3/6, срочно выполнить горнопроходческие работы по строительству газоходов под ТЭЦ.
1Этот эпизод описан Р.М. Крестниковым в 3-й книге «О Норильске, о времени, о себе». Ростислав Михайлович Крестников (род. 1926 г.) – заслуженный ветеран труда Норильска. Был направлен в Норильск в 1948 году после окончания Московского института цветных металлов и золота. В Норильске занимал руководящие должности на разных рудниках. С 1954 по 1959 г. – начальник рудника 3/6, где работал Александр Петрович.

Сложность заключалась в том, что ТЭЦ уже была построена и действовала, и всякие взрывные работы в земле под ТЭЦ были очень опасны. Для выполнения этого чрезвычайно ответственного задания был организован специальный проходческий участок, укомплектованный самыми квалифицированными рабочими. Руководителем участка назначили А.П. Прокопенко. С ювелирной точностью были проведены буровые и взрывные работы. Этому предшествовал тщательный расчет количества взрывчатки и очередности взрывов. Были специально разработаны паспорта с указанием определенного количества шпуров на квадратный метр забоя. Эта очень интересная инженерная задача успешно выполнялась в течение двух лет, и газоходы были введены в действие в запланированные сроки. Следует заметить, что это ответственное поручение для бывшего заключенного Прокопенко содержало в себе большой риск: любая неудача могла быть истолкована как вредительство, и тогда ему грозил новый срок.

Александр Петрович с уважением относился к заключенным-специалистам, успешно выполняющим свою работу. Многим оказывал посильную помощь в трудоустройстве, а после освобождения из лагеря помогал найти жильё, что было
непросто тогда в Норильске. Некоторых выручал материально, а кого просто поддерживал своим вниманием. Уже живя в Москве, Александр Петрович еще долго получал из Норильска письма с глубоким признанием, с предложениями чем-нибудь помочь, с пожеланиями здоровья, счастья и многих лет жизни. Часть из этих писем сохранилась. Вот, например, как пишет Виктор Говоров, тогда главный геолог рудника 3/6 (с 1955 года главный геолог управления комбината):
«...Все, кто знает Вас на руднике, с глубоким уважением вспоминают Вас, и до сих пор ходит совершенно легендарная слава о Ваших благородных методах руководства нашими коллегами…Хочу выразить Вам свое глубочайшее уважение и благодарность за всё, что Вы для меня сделали».

Или вот письмо рабочего маркшейдерского отдела А. Щетникова: «Вот здесь в Норильске я лично разделяю чувство и память, ту, которую Вы лично оставили на благо нашего рудника. Нам и мне не забыть Ваше руководство и обращение, какими Вы были чуткими к запросу всех…».

Живя в Москве, чета Прокопенко не прекращала дружбу с Ростислав Михайловичем и Натальей Павловной Крестниковыми, Василием Карповичем Ивановым, Виктором Константиновичем Говоровым, Владимиром Загуменным, с семьями Валентина Кузьмича Багрянцева, Хаим Соломоновича Абрамовича, Константина Уткина, Анатолия Расщепы, Николая Федосеева и многими другими уважаемыми людьми, с которыми свела судьба в суровых краях Норильска. Искреннюю теплоту отношений этих людей чувствовал и я, как член семьи Прокопенко. И, конечно, я не мог не замечать преданность и удивительную привязанность этих людей к чете Прокопенко.

В 1951 году на руднике 3/6 был такой случай. При очередном спуске в штольню из раздевалки, где обычно шло облачение в спецодежду, у Александра
Петровича украли костюм. Следует заметить, что Александр Петрович любил строгие, добротные костюмы. Весть о краже костюма Прокопенко (тогда он был начальником участка) быстро распространилась по всему руднику. Среди заключенных одним из авторитетов был Володя Загумённый, знатный бурильщик, бывший вор-медвежатник. Загумённый, зная, каким высоким авторитетом пользуется на руднике Прокопенко, через своих людей дал указание найти костюм. К концу дня Александру Петровичу был вручен выглаженный костюм. Этот случай мне стал известен от самого Загумённого, который приезжал в Москву, живя после освобождения в городе Георгиевске.

Об Иде Ильиничне

В 1996 году в возрасте 82 лет умерла моя приемная мама Ида Ильинична. Смерть оказалась неожиданной: не было серьезных предпосылок, хотя у Иды Ильиничны и был хронический бронхит (она всю жизнь курила). Ее погубила сильная простуда. Когда же температура поднялась до 39 градусов, пришлось вызывать «скорую помощь» и госпитализировать. Оказалась пневмония. Врачи спасти не смогли. Похороны были многолюдны. Меня не удивило, что было много молодых людей. Ведь Ида Ильинична в 70–80 годы работала общественным воспитателем в Строительно-монтажном управлении (СМУ-2) Метростроя. Ее душевные качества, доброта и высокое чувство долга особенно проявились при работе с молодежью. В те годы предприятиям города Москвы не хватало рабочих рук. Проблема эта решалась цивилизованным способом. Предприятиям выделялся «лимит прописки». По этому лимиту приезжие, в основном молодые люди (общее название «лимитчики»), заключали договора с предприятиями и получали общежитие. Через 2–3 года они имели право на получение постоянного жилья. Иде Ильиничне было поручено опекать молодых ребят и девушек, приехавших в Москву по комсомольским путевкам. Эта работа ей нравилась, хотя проблем возникало много: кого-то из молодых людей надо было уговорить пойти учиться, кого-то поддержать морально, кого-то спасать от сурового наказания за мелкое хулиганство и пр. Не раз она добивалась от начальства безусловного выполнения договора по обеспечению молодых семей обещанным жильем и не одну молодую семейную пару уберегла от развода.

Ида Ильинична стала инициатором и организатором школы рабочей молодежи при общежитии Метростроя. Одна из квартир общежития была превращена в школьный класс, куда приходили учителя. Одной из главных забот ее было помочь молодым людям получить специальность. Для этого в Метрострое была создана техшкола, где готовили сварщиков, проходчиков, электромонтажников, изолировщиков, крановщиков и т.д.

Вот что мне рассказала бывший начальник отдела кадров СМУ-2 (ныне пенсионер) Людмила Андреевна Иванова:

«Как мне хочется увековечить имя дорогой Иды Ильиничны, человечка со светлой душой, очень щедрой на доброту и помощь людям! Я ее узнала и полюбила при совместной работе в СМУ-2. Ее доброе отношение к людям, в частности, проявилось в таком эпизоде. В 1970 году при разборке старого дома на улице Павла Корчагина произошел несчастный случай: упала стена и придавила одного из строителей – молодого человека, которого звали Василий. У него случился перелом позвоночника. В Москву Василий приехал год назад (после службы в Армии) по комсомольской путевке. В Метрострое освоил специальность строителя. Вступил в партию. Женился. Родился ребенок. Молодая семья жила в общежитии, но стояла на очереди получить свое жилье. Жизненная карьера складывалась успешно. Но вот случилась беда. Василий оказался в больнице, и надолго (больше месяца). Молодая жена с двухмесячным ребенком не могла оказать нужную помощь лежачему больному. И тут на помощь пришла Ида Ильинична. Она чуть ли не каждый день ездила к Василию в больницу, кормила и обихаживала больного, не давала ему пасть духом. Дома пекла пироги и варила бульоны. После выписки из больницы Василий получил инвалидность первой группы и мог перемещаться только на коляске. Ида Ильинична очень привязалась к Василию, к его жене и опекала их на протяжении нескольких лет. Она приложила много стараний, чтобы эта семья вскоре получила двухкомнатную квартиру».

1981 год. Ида Ильинична за рабочим столом.

В газете «Метростроевец» от 15.03.81 г. была помещена заметка с фотографией Иды Ильиничны, в которой описана ее полезная и нужная работа: «Именно благодаря ее заботам и теплой материнской ласке смогли ребята найти свою жизненную дорогу, прочно встать на нее. <…> Когда Ида Ильинична начинала эту работу, ей говорили о бессмысленности подобной
затеи. «Работать с молодежью в вашем возрасте?» – удивлялись знакомые. Но она улыбалась в ответ и верила, что именно здесь ее место. <…> Когда Ида Ильинична рассказывает о своих «детях», которых у нее ни два, ни три, а десятки, – ее лицо преображается, в глазах появляются задорные огоньки: «Какя радуюсь, когда у ребят появляются семьи, парни становятся взрослее, серьезнее. Прямо на глазах перерождаются. Только очень хочется, чтобы каждая молодая семья была обеспечена жильем, чтобы был свой угол, свой дом». <…> Да, нелегкая работа у Иды Ильиничны. Но вряд ли она расстанется с ней, со своими взрослыми детьми. Она нужна им, они – ей».

Для Иды Ильиничны 1989-й год был счастливым: ей Метрострой предоставил однокомнатную квартиру в ведомственном 16-этажном доме вблизи метро Медведково. До этого она жила в комнате 18 м² коммунальной квартиры (две семьи) в районе ст. Маленковская Ярославской ж.д., полученной еще в 1957 году Александром Петровичем после того, как он получил работу в министерстве. Получить однокомнатную квартиру рядовому работнику Метростроя без особых заслуг было не просто. И это получилось благодаря стараниям заместителя начальника Метростроя Татьяны Викторовны Федоровой, сформулировавшей особые заслуги Иды Ильиничны - «заслуженный работник и лицо, пострадавшее от политических репрессий».

У Иды Ильиничны было много друзей в Норильске, и она бескорыстно привечала их на два-три дня, а иногда и больше, когда они совершали отпускное турне через Москву. Один из московских друзей-метростроевцев в день рождения посвятил Иде Ильиничне стихотворение, в котором есть такие строчки:

О, если б жив был Рафаэль,
Я верю неуклонно,
Избрал бы он иную цель
И не писал мадонну.
Он сотворил бы твой портрет
С таким глубоким чувством,
Который удивил бы свет
Прекраснейшим искусством.
<…> Твоя приятна простота,
Душа твоя любовью дышит,
Ведь в ней и есть та красота,
Которую художник ищет…

Немного о себе

Приезд в Москву семьи Прокопенко состоялся в конце сентября 1954 года. Чета Прокопенко ждала реабилитации и поэтому не имела права жить в Москве. Пришлось искать жилье за пределами 50-го километра. Так семья Прокопенко оказалась в поселке Барыбино Московской области, где в дачном доме хирурга Ф.А. Полякова удалось снять комнату. Меня же для учебы в 9-м классе оставили в Москве. В Трубниковском переулке для меня сняли угол в полуподвальной двухкомнатной квартире дома № 26, который до революции являлся доходным домом братьев Баевых. В те времена Трубниковский переулок еще не был безжалостно разрезан на две неравные части, что случилось при прокладке Нового Арбата.

Стол, за которым я делал уроки, стоял под окном, в котором все время шли чьи-то ноги. В квартире жили трое: жена погибшего на войне друга Александра Петровича, дочь хозяйки Галя, ученица консерватории по классу фортепиано, и домработница. Несмотря на месячное опоздание, девятый класс я одолел успешно: без троек. Мои домашние приготовления к урокам шли параллельно с репетициями трудолюбивой Гали: фортепианные произведения многих композиторов память сохранила до сих пор. Сначала музыка меня утомляла, особенно когда ученица отрабатывала сложные места. Но скоро я привык к музыкальному сопровождению и полюбил классику...

Школа по улице Большая Молчановка, где я проучился всего год, ничем примечательным мне не запомнилась. Мои доброжелательность и открытость, привезенные из Сибири, почему-то не нашли сочувствия. Запомнился мне один из отличников – Миша Маринов¹, он очень быстро решал сложные математические задачи. Я тоже решал их, но не быстро. Тугодумство меня расстраивало. Позднее, будучи студентом Университета, я понял, что это не такой уж большой недостаток, если тебя не поджимает время. Через полтора года с Мишей Мариновым мы встретились на физфаке МГУ. Учились на разных потоках. Один раз у нас была принципиальная встреча за шахматной доской. Мы выступали за команды (пять досок) своих потоков. Упорная игра на третьей доске закончилась ничьей.
1Михаил Самуилович Маринов (1939–2000) – доктор физико-математических наук, после окончания физфака МГУ работал в ИТЭФ им. А.И. Алиханова. В 1987 году эмигрировал в Израиль.

У Александра Петровича денежные накопления, привезенные из Норильска, быстро таяли. Вторую зиму содержать меня в Москве возможности уже не было: 10-й класс я заканчивал в Барыбино, где психологическая атмосфера заметно отличалась от московской. Я сразу ощутил большую доверительность в отношениях не только учеников, но и между школьниками и учителями. Учеба шла легко: справлялся с дополнительными задачами по математике и физике повышенной трудности, и вскоре я стал лучшим учеником своего 10-го класса.

Школу я окончил с золотой медалью. Можно было без экзаменов поступать в любой вуз страны. В душе еще сохранилось желание деревенского сибирского мальчишки стать геологоразведчиком или капитаном речного или морского судна. Я колебался, куда подать заявление: на географический факультет МГУ или в Ленинградское высшее военно-морское училище им. М.В. Фрунзе. Меня угнетала мысль о том, что норильские деньги у Александра Петровича кончаются, а с работой у него – полная неопределенность. Хотелось как-то облегчить их жизнь. Я подал заявление в ленинградское училище. Но мои новые родители были категорически против моего отъезда из Москвы. Особенно расстроилась Ида Ильинична. Когда я увидел ее слезы (что бывало очень редко), то сдался: решил поступать в МГУ, но не на географический, а на физический факультет. В 50-х годах в стране шло небывалое развитие атомной (ядерной) физики, радиофизики и электроники. Все больше физика становилась модной. Именно в эти годы поэт Борис Слуцкий напишет: «Что-то физики в почете. Что-то лирики в загоне», а академик И.Е. Тамм скажет: «Если бы Пушкин жил в наши дни, он был бы физиком…». Новое здание МГУ, построенное в 1953 году на Ленинских (ныне Воробьевых) горах, не могло не завораживать и притягивать.

Золотые медалисты должны были проходить собеседование по физике. В июле месяце я такое собеседование прошел. Комиссия состояла из трех человек: двух профессоров и ассистента, Собеседование продолжалось более двух часов, причем по всем разделам школьной программы. Не всё у меня было гладко с ответами. Было ощущение, что провалился. И только тогда, когда через два дня в списках я увидел свою фамилию и надпись «Зачислен на первый курс физического факультета с предоставлением общежития», пришла радость. Общежитие давали только тем, кто жил далее 50-го километра от Москвы. Так что Барыбино в данном случае оказалось для меня тем географическим местом, которое позволило попасть в студенческое общежитие МГУ.

После защиты дипломных работ выпускникам в январе 1962 года надо было определиться с местом работы. Предложений было много не только от научно-исследовательских институтов и предприятий московского региона, но и из других городов СССР. Существовал большой выбор. Однако у меня к тому времени появились факторы, ограничивающие этот выбор. Жена Ольга училась на 3-м курсе биолого-почвенного факультета и жила в общежитии. В конце 1961 года мы уже знали, что у нас будет ребенок. Мы были молоды, счастливы, и нас не пугали трудности. Но мне надо было остаться в Москве. Постоянной же московской прописки у меня не было. В МГУ я поступал как иногородний житель (Барыбино Московской области) и поэтому жил в общежитии. Мои новые родители жили в комнате коммунальной квартиры. Хотя я и числился в семье Прокопенко как воспитанник (был вписан в финансово-лицевой счет), но прописать меня в Москве оказалось сложно, так как я не имел родственных отношений с Прокопенко (я не был усыновлен). Опять выручила меня Ида Ильинична. Визит к заместителю председателя Мосгорисполкома по жилищным вопросам А.М. Пегову оказался успешным. Ида Ильинична всегда вспоминала с благодарностью этого чиновника, не только выслушавшего ее исповедь в защиту приемного сына, но и принявшего нестандартное решение: дал разрешение на мою прописку в Москве.

Окончив физфак МГУ им. М.В. Ломоносова в 1962 году по специальности радиофизик, я из многих возможностей трудоустроиться в Москве выбрал предприятие (почтовый ящик) военно-промышленного комплекса Министерства радиотехнической промышленности. Представитель почтового ящика, специально приезжавший на физфак для отбора студентов, обещал интересную работу, начальный оклад 120 рублей в месяц (в институтах Академии наук начальный оклад предлагался 105–110 рублей), а главное, возможность через год получить жилье. В московских академических институтах получить жилье, да еще молодому специалисту, было практически невозможно. Выбор был сделан: закрытое предприятие строит ведомственное жилье, и через год я могу получить даже квартиру. Жене предстояло учиться еще два с половиной года, она жила в общежитии, и я рассчитывал до получения жилья как-то перекантоваться возле неё. С 1960 года общежитие МГУ было разделено на мужские и женские зоны, и был введен строгий пропускной режим. Появление семей у студентов общежития не поощрялось, так как комната предназначалась на одно лицо. Когда же возникали пары, да еще появлялся ребенок, то приходилось жить в стесненных условиях. У меня положение было хуже: после окончания учебы я лишался пропуска для прохода в общежитие МГУ. С большими трудностями и не без помощи друзей, работающих в МГУ, мне всё-таки удавалось регулярно получать временные пропуска для прохода в женское общежитие, как исключение - проход к жене, имеющей грудного ребенка.

Около 33 лет (1962-1995 годы) я проработал на закрытых предприятиях, проектировал и разрабатывал радиотехническое оборудование для ракетно-космической техники. Окончил (1966-1969) целевую аспирантуру в Институте химфизики АН СССР, руководимого в то время академиком Николаем Николаевичем Семеновым, единственным советским лауреатом Нобелевской премии по химии. Стал кандидатом физико-математических наук. В 90-х годах из-за преступного развала военно-промышленного комплекса пришлось уйти с оборонного предприятия. Около 20 лет (1995–2015 годы) работал в сфере проектирования и строительства радиотелефонных, радиорелейных и спутниковых систем связи. Специализировался на расчетах энергетического баланса систем связи, обеспечивающего радиобиологическую безопасность их для человека. Был дважды женат. Сейчас живу один. Имею двух дочерей, трех внуков, внучку и правнучку. Все живут в США. Моё одиночество скрашивает общение с многочисленными московскими друзьями и сибирскими родственниками, живущие в основном в Красноярском крае.

Подробности о моей жизни и работе в Москве можно узнать из книги «Всё началось с Енисея. Кн.2. Больше полувека в Москве», М., ПОЛИМЕДИА, 2013 г.

◆ ◆ ◆

Много лет спустя, живя Москве, я попробовал найти дядю Сашу, который бросил мне спасительный круг, когда я оказался в Норильске выброшенным за борт жизни. К дяде Саше у меня осталось только благодарное чувство. И мне хотелось его как-то отблагодарить, хоть добрым словом.

А что я знал о нем? Только то, что он из города Пярну (Эстония). На мои письма по адресу, данному мне живущим в то время в Норильске Геной Высотиным, ответа не было. Я пытался уговорить Гену вместе съездить к дяде Саше. Но Гена поездку откладывал, а в 1977 году из-за семейной драмы (по глупости, как мне писал Гена) он лишился свободы на четыре года. Отбывал срок в лагере под Красноярском. Мы переписывались. В одном из последних писем (1979 год) Гена писал, что ему осталось до свободы полтора года. Но если будет мое поручительство, то его могут освободить досрочно. В ответном письме я спрашивал Гену, как мне это сделать. Написать прошение на имя начальника лагеря? После этого письма от Гены не было ответа. У меня было такое чувство, что я что-то не так сделал и Гена на меня обиделся. Так переписка прекратилась, о чем сожалею.

◆ ◆ ◆

В 2011 году мне удалось реализовать давно задуманное – снова побывать в Норильске. Одной из главных целей было найти могилу Александра Петровича, похороненного в 1963 году на старом кладбище (ул. Нансена), удостовериться в её сохранности и по необходимости её обновить. Кладбище оказалось в совершенно запущенном состоянии: отсутствовала какая-либо документация, большинство могил было разрушено, надгробья попадали, валялись в разных позах, бетонные плиты в большинстве своём рассыпались, изгороди поломались. Удручающая картина! Последние захоронения производились в 1973 году. За могилами давно уже никто не ухаживал. Одни родственники умерли, другие уехали на материк. Найти могилу Александра Петровича оказалось не просто. Пришлось досконально обследовать чуть ли не всю территорию кладбища. И мне повезло: сохранилась плита на могиле, надпись на ней и даже оградка

2011 год, Норильск. Заброшенное кладбище на ул. Нансена

Поскольку старое кладбище забросили, ничего не делалось, чтобы его сохранить (да уже существовали планы о его ликвидации), я принял решение приехать летом следующего года, провести эксгумацию и кремацию. В июле 2012 году не без трудностей, но задуманное доброе дело было выполнено. Урну с прахом я привёз в Москву и захоронил на Востряковском кладбище в могилу, где в 1996 году была упокоена Ида Ильинична, жена Александра Петровича. Чета Прокопенко снова оказалась вместе, и моя душа перестала томиться.

Москва, Востряковское кладбище

Но это был не единственный положительный результат от содеянного. Кроме меня в турне по маршруту Москва – Красноярск (самолет), Красноярск – Дудинка (теплоход по Енисею), Дудинка – Норильск (автомобиль, 110 км) и Норильск – Москва (самолет) участвовало трое друзей. Один из друзей разместил в интернете краткое описание этой очень информативной поездки и совместные долгие поиски могилы Александра Петровича на норильском кладбище. Материал в интернете был прочитан внуками Александра Петровича Сергеем и Андреем Бусыгиными. Я ничего не знал о судьбе внуков, так как после смерти Александра Петровича связь с его дочерью была прервана. Внуки разыскали меня. Оказалось, что они живут и работают в Москве. Я был удивлен и обрадован. Теперь уже есть уверенность, что Александр Петрович не будет забыт и после моей смерти.

Судьба же старого кладбища по ул. Нансена до сих пор не решена. Неравнодушные норильчане время от времени проводят там субботники: убирают мусор, восстанавливают таблички, памятники там, где возможно. Некоторые места захоронения реконструированы, облагорожены. Например, добровольцы-волонтеры установили разоренную чашу памятника хирургу Сергею Ивановичу Силантьеву. Участники субботников привели в порядок захоронения Владимира Вагановича Терпогосова - одного из знатных металлургов Норильска, лауреата Сталинской премии и Константина Николаевича Бродницкого, талантливейшего металлурга-кобальтщика, кавалера орденов Знак Почета и Трудового Красного Знамени.
Хорошо, что судьбой погоста на ул. Нансена озаботились члены Общественной палаты города. Обсуждаются разные варианты сохранения старого кладбища: рекультивация земли, возведение храма-часовни, куда люди могут придти помолиться, или устройство символической общей могилы. Важно, что обсуждаются варианты создания общественного пространства памяти тем, кто жил и строил послевоенный Норильск.

Как тут не вспомнить стихи Г.А. Попова, упомянутого выше норильского врача:

Когда не шёпотом, а вслух заговорят,
Что этот город строили нам люди,
Злой волей брошенные в лагеря.
Их тяжкий труд преступно позабыт,
Их памяти нельзя не поклониться,
Но только вьюга плачет здесь навзрыд,
И мелкий снег позёмкою струится.

 На оглавление "О времени, о Норильске, о себе..."