Жили мы в деревне Чизма Шалинского района Свердловской обл. У нас была большая семья. Отец Кишмерешкин Григорий Кузьмич, 1874 г.р., мать Кишмерешкина Александра Даниловна, 1895 г.р. и одиннадцать их детей. Старшая дочь с 1912 г.р., а самая младшая с 1934 г.р., но еще в период с 1912 по 1924 г. были, но умерли дети, 6 человек. Я, по свидетельству старших моих сестер, родился 12 августа 1924 года.

Семья наша считалась середняцкой единолично-крестьянской. Я не знаю по каким категориям подразделяли крестьян на бедняков, середняков и кулаков, но нас считали середняками.

У нас дом был крыт тесом, хотя двор и конюшня были крыты соломой. До 1933 г. держали лошадь, корову и 3-5 голов овец. В 1933 году лошадь уже продали. Отца усиленно вынуждали записаться в колхоз, но он всякий раз отказывался, мотивируя это тем, что на доме, где размещалось правление колхоза, был написан лозунг: «Колхоз – без Бога». Отец говорил, что если колхоз без Бога, то пусть живет без меня, а я без Бога не могу жить. Он был очень религиозным человеком, старообрядческой веры и попуститься своему суеверию он не мог. Кроме того он говорил, что в колхоз вступили одни только лодыри, которые ни пахать ни сеять не умеют и не хотят и никогда не держали даже лошади, а перебивались кто огородом, кто охотой, а кто и попрошайничеством.

В 1933 г. у нас отобрали землю, т.е. запретили сеять хлеб на земле, что была обработана вблизи нашего хутора. Жили мы на хуторе, в 1,5-2 км от центра деревни. Да и вся деревня состояла из отдельных хуторов или кучки хуторов по 3-4 дома вместе. Всего в деревне было около 30 дворов, и все они стояли на расстоянии 1-3 км друг от друга – это обуславливалось природным ландшафтом. Т.е. жители селились на имеющихся полянах, чистых полях между лесами тайги, вблизи и вдоль реки Чимза.

Всем единоличникам-крестьянам, кому запретили в деревне пользоваться землею около своих домов, выделили по небольшому участку земли на самом дальнем хуторе за 4-5 км от нашего дома. Туда и дорога была плохо проезжая – по тайге. Отец там в 1934-35 гг. сеял немного ржи и овса, но урожая не хватало на пропитание семье и мы очень сильно голодали. Питались всяким суррогатом, например, свежими и прошлогодними пиканами (такая съедобная трава). Прошлогодние сухие пучки пикан мы заготавливали и летом и зимой, затем их измельчала на специальной резке (рычажный нож), затем мололи на самодельной ручной мельнице на муку. Из этой муки мать стряпала лепешки в виде оладий, которые мы и ели. Таким же образом готовили муку и лепешки из дерева липы. Молодые деревца-жерди рубали и приносили домой, сдирали с них кору лыка, из которой плели лапти, а ободранные палки пилили, кололи на мелкие кусочки, затем мололи на той же самодельной мельнице, а из муки пекли лепешки, но это были очень грубые и несъедобные почти лепешки. А пиканы, которых там у нас росло очень много, лучше употреблять в пищу свежими, их можно варить и есть свежими или засолить на зиму как капусту. Кроме того мы много заготавливали на зиму грибов и ягод. Выращивали и овоща на огороде. Огород у нас не отобрали и мы им пользовались: выращивали и картофель и овощи, но их было мало и нам не хватало до свежего урожая.

Вот так мы и жили до января-февраля 1936 г. Мать умерла в январе 1935 г. Вскоре после нее в феврале умерла наша последняя девочка 1934 г.р. в возрасте 6 месяцев. Все остальные выжили и дожили до старости, кроме двух братьев, которые погибли на фронте Великой Отечественной войны.

Однажды в 1934 году отец выгреб из ларя последнее зерно в мешок для сдачи его государству, но этого все равно не хватило. Отец сильно плакал, не знал где и на что достать зерна для сдачи государству. Его уже предупредили, что если не сдаст зерно сколько положено, то у него опишут и отберут сначала корову, а затем и дом. С этого горя мать вскоре и умерла.

Однажды в январе или феврале 1936 г. в наш дом приехали из района представители РИКа (районный исполнительный комитет) и с ним два милиционера. Представитель РИКа сильно кричал на отца и говорил, что если ты, сукин сын, не вступишь в колхоз, то мы тебя арестуем и отправим туда куда Макар телят не гоняет. При этом он стучал кулаком по столу, но отец ни завтра, ни после завтра в колхоз не вступил. Затем через неделю или две отца арестовали и отправили в Свердловск, а потом отправили в Красноярский край, в село Новоселово, где он жил до ноября 1937 г. Из Новоселово он нам писал письма и обещал, что, как вернется домой, будет нас учить и просил нас как-нибудь до него стараться прожить. Горе у нас стало неописуемо. Дома не было, ни пищи, ни одежды. Одежда кое-какая все-таки на первый год была, с едой было совсем плохо. То, что было до конца зимы, все съели, даже кончились дрова, обносилась одежда. Дома нас осталось 8 человек, старшей сестре 15 лет, младшей 3 года, мне было в это время 11 лет. Мы с братом, который был старше меня на год, ловили зайцев. Мясо их носили за 5 км на ж.д. станцию. Там продавали вербованным рабочим и на вырученные деньги покупали иногда хлеб, картофель, но этого было очень мало и нам не хватало. Вскоре самых младших 3-х человек через сельский совет отправили в детский дом, а остальные разошлись по знакомым и родственникам в соседние деревни, кто в няньки, кто в пастухи, кто в прислуги, а кто просто в работники. Вот так и выжили.

Выжить нам помогло и то, что мы очень рано с 6-8 лет были приучены работать, хорошо выполнять всякую работу, что есть в сельской семье и что поручают делать. С 13-15 лет мы все уже начали работать наравне со взрослыми кто в колхозе, кто на ж. дороге. Я с 13 лет поступил работать на лесозаготовительный механизированный участок, что был за 25 км от нашего дома. Сначала подсобным рабочим развозил на лошади продукты и воду по самым отдаленным участкам, что были разбросаны по тайге, отвозил и привозил пассажиров на ж.д. станцию туда и обратно. Ездить по тайге приходилось в любую погоду: и в дождь, и в снег, и в мороз до -50оС. Одет был очень плохо: фуфайка ватная и брюки ватные. О шубе и думать не приходилось, их у нас не было и рабочим никому не давали, обходились ватными фуфайками и брюками, валенок тоже не было, все были в лаптях.

Работать и жить можно было, но никогда нам не давали забыть о том, что мы дети «врага народа». Мне официально сообщили в 1989 г. в момент выдачи справки о реабилитации отца о том, что отца в ноябре 1937 г. в селе Новоселово вновь арестовали за якобы контрреволюционную агитацию среди колхозников села Новоселово. Затем его тройкой осудили на 8 лет лагерей и поместили в колонию для инвалидов в этом крае. Я не знаю где эта колония и узнать мне в УМВД и УКГБ не удалось. Ответили, что ее уже сейчас нет. В этой колонии, как мне сообщили, отец умер 1 августа 1938 г. Наверное, его или убили или заморили, т.к. все его братья и сестры, которые остались жить на Урале в разных деревнях, все прожили более 80 лет.

С 1941 г. после исполнения мне 16 лет, меня оформили в постоянный штат, где я и работал всю войну до 1947 г. и лесорубом, и пилоправом, и лесорезчиком. Работал по 12-15 часов в любую погоду. На фронт меня не взяли, был забронирован. Наш участок считался оборонным производством. Заготавливали авиафанеру, заготовки для лож и прикладов к винтовкам и автоматам. В деревне при отце мне удалось учиться три зимы и закончить 3 класса начальной школы, а в 1939-41 г. в вечерней школе окончить 4-5 классы. После войны 1946 году через знакомую учительницу удалось достать учебники за 6-7 классы. Затем в течение 1946-47 гг. ночами после 8-12 часов работы вызубрить их и с помощью этой же знакомой учительницы сдать в вечерней школе рабочей молодежи экзамены за 7 классов и получить справку об окончании 7 кл. Н.С.Ш. Затем с этой справкой мне удалось поступить в техникум в 1947 году при конкурсе 2-3 чел. на место. Как мне это удалось и сейчас удивляюсь. В 1951 г. техникум я окончил с отличием и в счет 5% отличников поступил в 1951 г. в Уральский политехнический институт, который я окончил в 1956 г. по специальности инженер-металлург.

С тех пор я работаю инженером-металлургом на разных должностях сначала на Каменск-Уральском металлургическом заводе с 1956-74 гг., затем с 1974 г. на Красноярском металлургическом заводе.

Тяжело, да, наверное, и не нужно вспоминать все те унижения и обиды, что пришлось пережить нам как детям «врага народа», но некоторые примеры, очень сильно запомнившиеся, мне хотелось бы сейчас назвать. Меня упрекнули, когда принимали в комсомол, хотя и приняли единогласно, но все-таки напомнили кто я есть такой. Затем очень ярко напомнили и упрекнули при вступлении в партию, хотя по большинству голосов членов бюро райкома партии приняли в 1946 г. в кандидаты, а в 1947 г. в члены. Но все-таки унижения и обиду пришлось проглотить.

Затем еще было в 1952 г. при обсуждении моей кандидатуры в институте на присуждение сталинской стипендии. Несмотря на то, что моя кандидатура была первая и основная от курса, т.к. я был отличник учебы, секретарь комсомольской организации курса и член комсомольского бюро факультета, все-таки моя кандидатура не прошла по единственной причине, что я сын «врага народа». Еще пришлось испить чашу этой унизительной пилюли, когда обсуждали мою кандидатуру на общезаводском партсобрании при выборах в состав заводского парткома. Большинством голосов меня избрали в партком, а через год избрали заместителем секретаря парткома, а еще через два года секретарем парткома, кем я и работал два созыва, согласно Устава.

Из 10 нас детей, оставшихся от отца, только двоим удалось получить высшее образование – мне и самому младшему брату.

Думаю, это произошло по двум причинам: во-первых, мы с ним больше других хотели и боролись за это и во-вторых, наверное, и обстоятель¬ства, которые сложились вокруг нас, не всегда соответствовали нашим желаниям. О себе я уже сказал как это удалось, а младшему брату это удалось через детский дом, хотя там было трое. Затем он добровольно уехал в школу юнг, потом в военно-морское училище, а после демобилизации из армии окончил институт. О родителях он не помнил, так и писал.

Остальные не смогли или меньше хотели. Двое старших братьев были призваны в армию и погиби на фронтах ВОВ.

Вот так и сложилась наша жизнь. Вот таким образом мы и прожили-просуществовали свою жизнь. Вроде и с голоду не умерли и в люди тоже не выбились бывшие дети «врага народа».

С уважением, И.Г.Кишмерешкин,
ветеран труда и партии